Мышка

Мышка
На выходных в школе травили мышей. Почему они развелись, кому помешали и кто травил – эти вопросы никого не интересовали, потому что обнаружение самих мышиных трупов показалось куда более занимательным. Учителя забирали серые безжизненные тела из алчных рук удачливых учеников, мальчишек, которые успевали обнаружить грызунов первыми в связи с тем, что самая активная уборщица, пенсионерка баба Маша, была подслеповата.

Восьмому «Б» повезло больше. Хладный трупик обнаружили в кабинете биологии на втором уроке; мальчишки, наученные горьким опытом экспроприации, учительнице мышь не показали, а исподтишка троллили девчонок, заставляя их, радостно повизгивающих, на перемене разбегаться в стороны.
– Мерзликина, смотри! – Алик сунул раскрытую ладонь под нос однокласснице, на ладони покоилась мышка в семь сантиметров длиной, вместе с хвостиком.
– Что это? – Мерзликина близоруко прищурилась, всматриваясь в серое пятно. ¬– Ой, мышка! Какая хорошенькая!
Алик не ожидал такого проявления нежности к объекту, от которого только что шарахнулось несколько девчонок.
– А ты чё, не боишься мышей?
– Зачем их бояться? Посмотри, какая хорошенькая… Я только пауков боюсь. Не таких, которые в туалете живут, а с мохнатыми лапами, – Мерзликина взяла мёртвую мышку в руки, погладила шёрстку от головы до хвоста. Бусины глаз мышки остекленело, по-доброму, смотрели на восьмиклассницу, первого двуногого, пожалевшего безвинно убитое животное.
– Буду знать, – ухмыльнулся Алик, – хочешь подарю?

Четвёртый урок мышка пролежала в девичьем носовом платке, в сумке. Следующим уроком ожидалась физкультура. Вел её противный, лет сорока, вечно румяный курильщик Ник-Ник, то есть, Николай Николаич. Ещё в седьмом классе Ник-Ник выбрал себе парочку жертв, над которыми откровенно издевался, на словах, разумеется. Спортсмен он был так себе, не единожды был высмеян учениками, за спиной, тоже разумеется. Однажды зимой выгнал 7 «Б», будущий 8 «Б, на улицу для бодрящего оздоровительного кросса, и сразу понял свою ошибку: пока ученики будут бегать, он, учитель, простоит на морозе минут пятнадцать с внезапно леденеющим классным журналом в руках. И физрук важно строю объявил, что побежит вместе с нытиками и неженками, чтобы показать, как надо правильно в мороз бегать и дышать носом. От щедрот дал задание пробежать три километра, это шесть кругов… Но на втором круге и без того розовые щёки Ник-Ника запурпурили майскими пионами, сам он стал заметно задыхаться… С важным видом физрук прекратил пробежку, сказав снисходительно, что «на сегодня достаточно», вернул хихикающий седьмой «Б» в тёплый спортзал и больше никогда не повторял своей ошибки – не бегал вместе с учениками.
Второй ошибкой, о которой Ник-Ник пока не пожалел, было, как сказано выше, вербальное издевательство над «любимцами», в число которых входила и Мерзликина. Издевательство заключалось в намеренном коверканье фамилии (режим лайт) и высмеивании результатов нормативов (режим хард). Оба варианта развлечения неизменно вызывали хохот, так что можно было подумать, что Ник-Ник старался не для себя, а для коллектива в целом и общеизвестной истины, что смех продлевает жизнь.
– М-мер-р-рзли-и-кИ-н-на! Не спи, а то зам-мер-рзнешь!
Или:
– Мерзликина! Мерзкий результат!
Или:
– М-ме-е-е-рзликина, хватит скакать, как коза, прыгай, как положено!
Мерзликина по-тихому ненавидела физрука, безуспешно пытаясь убедить себя в том, что на идиотов обижаться – себя не уважать. И вот сегодня настал великий день Кровавой Мести…

– Фу, выбросьте эту дохлую мышь! – посоветовала Элма, когда те, кто успел переодеться, столпился вокруг Мерзликиной, любовно гладящей мышь и предлагающей другим девочкам повторить подвиг. На самом деле Мерзликина давно бы выбросила мышь куда-нибудь в мусорку, однако не могла себе отказать в удовольствии наслаждаться озадаченными лицами мальчишек и восхищенными – девочек.
– А давайте её подложим учителю на стул? – предложил с надеждой в голосе Стас: упускать такой шанс, по его мнению, было непростительно.
Начали предлагать, какому учителю лучше подложить.
– Надо Ник-Нику, – сказал кто-то.
– Куда ты её подложишь, стула-то нет, – сказал кто-то другой.
От этого предложения чуть было не отказались, но Мерзликину осенило:
– А мы ему в журнал. Интересно, он испугается?
– Правильно! – второй раз за  день Алик восхитился бесстрашной одноклассницей, – а кто ему принесёт журнал?
– Кто за журнал отвечает, тот и отдаст.

За журнал ответственной числилась Элма, отличница и вечная выпрашивалка пятёрок: дома за четвёрки родители Элму ругали, а  что могли сделать с дочерью за двойку, страшно было представить.
– Я?! Ни за что!

И вдруг в восьмом «Б» взыграл дух коллективизма. Физрук не нравился никому и поэтому отменить показавшуюся всем забавную идею никто не захотел…
Элма, на дрожащих ногах, преподнесла журнал учителю, журнал подозрительно не закрывался, топорщась обложкой, класс подозрительно послушно стоял, так что не к кому было прикопаться… Физрук взял ручку и открыл страницу, увидел мышь, пронзительно по-девчачьи взвизгнул, захлопнул с силой журнал, бросил его на землю, обвел невидящим взглядом безмолвно ухмыляющийся класс, выкрикнул: «Кто это сделал?!» – снова подобрал журнал и с размаху снова бросил его на землю. А потом убежал жаловаться к директору. Элма разрыдалась и сказала, что всё расскажет учительнице.

Остаток урока Элму убеждали, уговаривали, угрожали, наконец, не говорить правды учительнице. И только страх вместо лидера стать изгоем в классе напугал отличницу, и она пообещала держать язык за зубами. Каким-то непостижимым образом, дважды убитая мышка вдруг сплотила класс. Случившееся казалось заслуженной вендеттой «козлу Ник-Нику», и молчать обязались все до единого.

– Последний раз спрашиваю, кто это сделал?!
На следующий день, два первых урока подряд разбирали мышиный «полёт».
Классный руководитель, Елена Игоревна, по очередному кругу обводила взглядом учеников, но так и не могла вычислить преступника. Известные хулиганы класса искренне возмущались, будучи уличенными в проступке, отличница Элма молчала, уставившись в парту и не смея поднять головы.
– Хорошо, – Елена Игоревна сделала вид, что сдалась. – Хорошо. Раз виноватых нет, значит, отвечать будет ответственный за журнал… Элма, забери журнал домой и ототри пятно.

На этом допрос окончился. А когда учительница вышла, оставив журнал Элме, и класс сбежался посмотреть на пятно, заодно утешить рыдающую Элму, то ахнули: несчастная мышь даже после своей смерти выдала на свет столько крови и более темных испражнений, что пятно пропиталось до математики, на несколько страниц.
– Вот придурок, зачем бросал журнал? – философски заметил кто-то из хулиганов.

Полчаса обсуждали способ выдавливания из безжизненного тела жидкости, которым воспользовался психанувший физрук. Потом способ оттирания пятна. Отличница Элма рыдала и говорила, что, если дома увидят журнал, то ей придёт конец. Но Элму успокоили, убедив в том, что она молодец и смелая, и что её мужественный поступок стоит репутации физрука, которого теперь презирали и обещались рассказать другим классам, как он испугался маленькой дохлой мышки. Элма немного успокоилась, но предупредила: долго врать учительнице не сможет.

Прошла неделя. Кровавый след немного побледнел после хитрых пятновыводительных ухищрений, но не исчез совсем. Теперь он стал символом позора физрука и мужеством сплочённого восьмого «Б». Тайна имени идеолога преступления сплотила всех. Тем временем, близился конец четвёртой четверти, и физрук не знал, кому снизить оценку, на всякий случай, продолжая вести себя как ни в чём ни бывало и продолжая глумиться над фамилиями и показателями.

Как-то Елена Игоревна оставила после уроков самых примерных девочек класса под предлогом помочь выставить оценки в журнал.
– Смотри, не расколись! – кто-то шепнул, уходя, Элме на ухо. Элма побледнела, вжала голову в плечи и решила притвориться глухонемой, если Елена Игоревна начнёт пытать.
Скорее всего, учительнице было самой жутко интересно, кто же сотворил пакость, потому что до этого все шалости раскрывались мгновенно,  а тут даже отличница молчит. Далее случилось то, чего боялись все, оставленные помогать.

На пятой минуте уговоров сказать секрет и обещания, что никто не узнает, что именно Элма «раскололась», несчастная отличница разрыдалась и, повторяя путь мужественных партизан, замученных фашистами в Великую Отечественную, повторила:
– Я не знаю… Я не могу сказать…
В душном майском воздухе безмолвная пауза, как перед грозой, растеклась по кабинету. Мерзликина вздохнула. Отличницу стало жалко, как мышку, невинно отравленную.
– Еленигоренна, это я. Не ругайте Элму, пожалуйста.

Конечно, если бы мышку всё-таки подложили двоечники и хулиганы, им бы досталось так, что мама не горюй. Но Елена Игоревна была так шокирована правдой, а Мерзликина писала самые лучшие сочинения в классе да и вообще… Никогда и нигде… Короче, теперь Елена Игоревна стала хранителем тайны, и Ник-Ник, который до последнего урока злыми глазами сверлил невозмутимые лица восьмого «Б», пытаясь выяснить истину, молчал… И незаметно уволился летом…

В маленьком дешёвом блокноте, как-то майским днём, открыв на странице с заголовком «Если я стану учителем», Мерзликина вписала седьмой пункт:
«7. Никогда не орать и пугаться, если мне подложат мышь (паука, таракана и т.п.) на стул (стол, журнал, в сумку)».
Немного подумала и подчеркнула жирно слово «паука».