1000

ОБВИНЯЕМЫЙ, ИМЕЕТЕ ЛИ ВЫ ЧТО СКАЗАТЬ ПЕРЕД СУДОМ?
основная мысль, упорно грызущая Аммо в угрюмо освещенном зале судебных заседаний - какие же у них тут неудобные стулья. и тот, на котором она полчаса назад давала свидетельские показания, тоже был неудобный. от циклических размышлений об этом не удается отделаться невзирая на все усилия, отчего тянет смеяться и покинуть заведение, не дождавшись отправления подсудимого за решетку. Остальное не поддается никакой логической оценке вообще, так что остается лишь смотреть и запоминать, как кино.
- Да, - после паузы говорит Джоди и неспешным движением среднего пальца поправляет очки. С виду он мог бы напоминать скорее молодого практиканта, вынужденного давать неинтересную лекцию по истории классе эдак в пятом, но впечатление портит изобилие пирсинга и драные шмотки с особым шиком подземных бродяг. Шатается он, стоя перед судом, тоже с шиком, в общем-то еле стоит, Аммо даже любопытно, как этот ****ский цирк выглядит через призму всех тех даров фармацевтики, которые они совместными усилиями залили ему в систему несколько часов назад. - Да. Я сожалею.
Аммо в отличие от него любит поправлять очки ладонью, потому что пальцы дотягиваются до оправы с обеих сторон, она машинально производит этот жест и косится на суровую короткостриженую женщину, сидящую справа от нее. Это - истица по праву, мать жертвы. то, что читается на ее лице, даже ненавистью назвать трудно. Аммо совершенно трезва, но смех продолжает упорно разбирать ее несмотря ни на что. Как если бы кто-то упорно щекотал в солнечном сплетении.
- Я сожалею, - повторяет Джоди, медленно задирая голову, будто этот проклятый казенный светильник является основной аудиторией. Уж не поэтому ли свет здесь такой невыносимо гадостный. - Что позволил себе лишиться самоконтроля и поддаться эмоциональному порыву. Подобная тактика никогда ни к чему хорошему не приводит.
 Аммо не может удержаться и фыркает. В гробовой тишине очередной паузы этот звук символизирует плевок в лицо господа. Господь здесь, впрочем, все равно запрещен, так что никто даже не оборачивается.
- Мне, безусловно, следовало дождаться конца занятий, - неожиданно говорит Джоди. - Проследовать за жертвой до какого-нибудь относительно безлюдного места и избрать куда менее кровавый способ для ее устранения. И от тела, конечно, избавиться. Нет тела - нет дела, это же старая истина.
Тошнота и паника, умирают животные. Аммо смеется так истерически, что даже не слышит, что именно пытается донести до обвиняемого ползала скорбящих обвиняющих, и не может понять, зачем они все так негодуют, если несколько минут назад выслушали заключение судебного психиатра, умудрившегося срезать подсудимому срок на целых пять лет простым и понятным упоминанием социопатии. Они негодуют, потому что им по кайфу наличие повода для негодования. Мать жертвы старается пуще всех, очередью выстреливая проклятия, а мама Джоди держится молодцом, глядит себе в сторону, будто ошиблась помещением, и никак в этой словесной резне участвовать не пытается.
- Я же его сто раз предупреждал, - с недоумением говорит Джоди, дождавшись минования очередного кризиса. - Что я ему череп проломлю, если он будет так делать, но он все делал и делал. Разве это не ваша проблема в конце концов?
 Женщина справа от Аммо тоже не внемлет, занятая тем, чтобы вставлять между всхлипами просьбы подохнуть, дрожит и ерзает на проклятом металлическом стуле. Ага, злорадно думает Аммо - и ей неудобно, просто она скрывает. Стулья - вообще вещь неудобная, во всяком случае те, которые стоят в учреждениях, например у них в школе, какая, думает Аммо, сила воли нужна, какая скорость реакции, мощный и точный рывок - взять стул и ударить человека так, чтобы сразу же насмерть разбить ему голову, там же, в классах, высокие столы, яркий свет, толпа людей, учителя, одноклассники, очень упорные, как маленькие животные, которые все лезут и лезут в твои вещи, все вынимают и вынимают оттуда твои деньги, воруют и воруют твои очки, повторяют и повторяют всякие неразумные предположения, и сколько бы ни было у тебя поистине рептилоидного терпения, а и оно рано или поздно исчерпывается, надо же, но какая все-таки мощь, подсудимого уводят за локоть, подсудимый изучает низкий темный потолок, отстраненный чуть более, чем полностью, Аммо хохочет, лаская рукой холодную хромированную ножку казенного стула, и думает, какая же предсказуемая попса