Дед Федор и кот Васька

- А это ты, Василий, – сказал дед Федор, отпирая дверь и пропуская кота Ваську. - Ну, проходи, проходи. Иди к печке, погрейся.
Дед Федор, покряхтывая, сел за стол и налил себе в стакан из бутылки.
- Я бы и тебе, Василий, плеснул, да ты не употребляешь. И правильно делаешь. Ну ее, злодейку эту. Я когда молодой-то был, так тоже не курил и не пил. Первый раз-то выпил, чтобы с девками на танцах посмелее быть. Стеснительный я был. К девкам-то и подойти боялся, а уж потискать тем боле. Помню, выпил тогда и всех девок перетискал. Понравилось. Особенно девкам. А теперь вот девок-то нету, а привычка осталась. Ну, не в смысле потискать, а в смысле выпить. Тискалки-то мои уже не те, да и все остальное тоже. Или еще для веселья, бывало. Выпьешь, а потом песни поешь, пляшешь, аж на следующий день руки-ноги болят, отваливаются. Голова, особенно. Ну и для храбрости тоже, бывало. Тяпнешь и сразу никого не боишься. Даже Петьку нашего – он самый здоровый на деревне тогда был. Ну, Петька-то тоже не дурак – тяпнет перед дракой и пошел направо-налево всех по мордасам колотить. На следующий день и у него морда опухшая, и у всех наших деревенских тоже.
Дед Федор, крякнув, осушил стакан и, ткнув пучком зеленого лука в соль, закусил.
- С тобой, Василий, и посидеть можно, поговорить по-человечески. Не то, что с нашими мужиками, деревенскими. Вон Серега вчера зашел. Он трезвый-то тоже ничего, нормальный. А как выпьет, так сразу после второго стакана из себя каратиста строить начинает. Че ты, дед, говорит, дрова топором колешь, я тебе их щас враз ладонью переколю! Лежит придурок сейчас дома с перемотанными руками, а баба его с ложки кормит.
Свернув самокрутку, дед Федор чиркнул спичкой и, закашлявшись, закурил.
-  Хорош табачок, ядреный. А этот, Витька-то наш. Трезвый тоже ничего, а как выпьет, так сразу из себя шпиена строит или еще какую-нибудь хрень на себя наговаривает. Вроде как, он сорок языков знает и в Африке пять лет секретным агентом был, да только еще срок не вышел, чтобы эту тайну рассказать. Один раз доболтался – приехали из города за ним на черной «Волге». Через час отпустили. Они ж там тоже не дураки: налили ему, поди, пару стаканов, послушали да отпустили. Теперь, как выпьет, так рассказывает, что получил от них задание особой важности: по особому сигналу из радио зажечь огни для посадки космического корабля. Чтоб не промахнулся, значит. Хрен бы ему тут делать, спрашивается, космическому кораблю? Сидим как-то с ним, выпиваем. А он после третьей ухом к радио приложился, послушал, а потом говорит, туда же в радио: сигнал получил, разжигаю огни. Все, блин, дрова мои спалил во дворе, что я на неделю приготовил. Правда, потом привез из дому. Трезвый-то он ничего, нормальный. А Мишка с Ромкой на той неделе? Сидим, ну я-то по махонькой – здоровье уже не то, а шибзик этот, Ромка-то, пристал к Мишке: давай, мол, силами на руках мериться и все тут. Смехота! Один два центнера весит, другой с мешок отрубей. Нет, говорит, давай и все тут! Ты не смотри, что я маленький, у меня в руках, особенно левой - сила могутная. Поставил я ему, под локоть ведро, чтоб он до Мишкиной ладони дотянуться смог. Вложил этот шибзик свою ручонку в Мишкину лапу, а я, значит, считаю: раз, два, три! Ну что, припечатал его Мишка к столу вместе с ведром. Всё ведро мне сплющил. Новое ведро было, оцинкованное. Жалко. А этот шибзик ходит теперь по селу, как гвоздь гнутый да боком.
Плеснув себе еще малость из бутылки, дед Федор выпил.
- Не прими, Господи, за грех, а за снотворное. Ты, Василий, посиди, если хочешь, а я прилягу.
Покряхтывая, он улегся на кровать, зевнул и вскоре захрапел. Кот Васька спрыгнул со стула, потянулся, прошел неслышно в угол, где скреблись мыши, и, присев, замер у щели.