Чёрная черепаха и Белый журавль

– А помнишь, каким ты был когда-то, Ву Гуэй?
Он приоткрывает один глаз и смотрит на меня снизу вверх, похожий на нахохлившуюся чёрную птицу, вымокшую под проливным дождём, но не желающую сделать и шага, чтобы спрятаться под спасительной сенью деревьев. Как глупо из гордости делать что-то во вред себе, мой лучший враг и заклятый друг…
Когда-то всё было совсем наоборот – это я спал на стволе дерева, юный, восторженный и наивный, а он склонялся надо мной с усмешкой, окружённый своими птицами. Как я боялся тебя, Ву Гуэй!
Я думал, что он беспробудно спит, но то ли мой вопрос заставил его очнуться, то ли он всё-таки не до такой степени привык погружаться в винные пары, как это выглядит со стороны. Тем не менее количество пустой тары из-под выпивки, валяющейся повсюду в его нынешнем обиталище… производит впечатление. А ему всегда нравилось производить впечатление, что бы он там ни говорил и ни думал по этому поводу. Но прежние способы всё-таки были мне больше по душе.
– Все мы нынче не такие, как прежде, Бай Хэ, – мрачно усмехается он, приподнявшись и подперев голову рукой. Нечёсаные, давно не мытые лохмы падают на его лицо, занавешивая глаза, окружённые тёмными тенями.
Моё первое, инстинктивное желание – ухватить его за шиворот, довести до купальни и хорошенько отмыть, как я привык делать со своими детьми в конце дня, сколько бы они не просились поиграть ещё и не ныли на все лады, что ненавидят мыться. Зачерпываешь деревянным ковшом тёплой мыльной воды из лохани и опрокидываешь сверху… после этого визг прекращается.
Конечно, мои мысли не ускользают от его взгляда, всё ещё такого же зоркого, как и прежде.
– Я – не один из них. Не один из твоих малолетних отпрысков, почтенный отец семейства, – напоминает Ву Гуэй. Но даже злости в его голосе нет, только какое-то угрюмое равнодушие.
– Ещё бы, – усмехаюсь я.
В своё время я считал, что это он – мой отец, которого я должен вернуть обратно с того тёмного пути, на котором он по какой-то причине оказался.
Если сказать по правде, то я и сейчас всё ещё думаю так – наверное, поэтому и прихожу к нему, чтобы разбудить его, прибраться, распахнуть настежь окна и повыкидывать пустую тару из-под выпивки… Он не мешает мне делать всё это, только сидит на своей лежанке, завернувшись в соломенный дождевой плащ (а других тёплых вещей у него тут и нет – видимо, в очередной раз проиграл то, что я принёс, в кости), и следит за мной всё тем же взглядом большой угрюмой птицы, поломавшей оба крыла и рассевшейся посреди дороги в ожидании того, кто окончит её мучения.
Я прибираюсь, насвистывая весёлую песенку. С размаху выливаю на подметённый пол с полкувшина чистой воды и ползаю по дому с тряпкой, смахивая плесень и паутину.
В своё время я был у Ву Гуэя слугой – и у, как я ненавидел тогда свои обязанности и как мечтал вырваться из-под его власти! Теперь я делаю всё то же самое добровольно…
Последний штрих – срезаю в саду, бурно заросшем сорняками, несколько ярких, красивых цветов (они всё ещё тут растут) и, откопав среди горы рухляди неожиданно красивую вазу (видимо, наследство тех времён, когда Ву Гуэй ещё был эстетом с невероятно тонким, изысканным вкусом), устанавливаю букет посреди стола, очищенного от грязной посуды.
– Твоя жена, наверное, в восторге от того, какой ты хозяйственный, – глухо смеётся он.
– Ещё бы! Кто может не быть от меня в восторге? – пожимаю плечами я, решив, что нынче не время для скромности. – А всё благодаря тебе и твоим урокам.
Это не издёвка – мне действительно хочется поблагодарить его, а также каждого, кого я встречал на своём пути, за то ценное, чему я от них научился. Я всё ещё мечтаю, что однажды все они, включая врагов, соберутся возле меня, и мы вместе, позабыв об обидах и разногласиях, начнём строить новый, лучший мир, наполненный добротой и любовью друг к другу…
Может быть, в этом мире и Ву Гуэй станет таким, как прежде – каким он был, когда я увидел его впервые, открыв глаза после своего долгого сна… Он показался мне видением дивной красоты, склонившимся надо мной, чтобы обнять и приласкать. И я радостно протянул к нему руки, как протягивает их младенец, увидев лицо родителя.
– Повезло твоим детям, Бай Хэ, – нехотя отвечает он, видимо, решив, что всё-таки должен отплатить любезностью за любезность. Я вновь вспоминаю те времена, когда он славился своим знанием этикета и был безукоризненно вежлив даже в момент смертельного поединка. – Но ты не боишься, что жалость к врагам тебя погубит?
– Чего бояться бессмертным? Разве что того, что однажды они потеряют самую суть свою… Но это со мной уже случалось, и я выкарабкался, – грустно улыбаюсь я. – Ты тоже можешь, Ву Гуэй.
Он досадливо морщится и отмахивается – дескать, "иди отсюда, надоел ты мне".
Я ухожу, напоследок окинув взглядом его жилище. Ну, конечно, это не идеал, но всё-таки куда лучше, чем прежде: солнечный свет радостно льётся сквозь открытые окна, ложась яркими золотыми мазками на сочную зелень узких листьев ирисов…
Снаружи глубоко вдыхаю чистый, свежий утренний воздух.
– Передавай им привет, – доносится до меня хмурый голос. – Своим сопливым малолетним отпрыскам.
– Обязательно! – взмахиваю рукой в прощальном жесте, хотя и знаю, что он меня не видит. – Скажу, что от дедушки.

Узка и запутанна тропа, ведущая к хижине бывшего воина Ву Гуэя, но вид с вершины горы, как всегда, красив… Белый журавль Бай Хэ летит, широко расправив крылья, и радостной песней приветствует начало нового дня.