Через тернии к звездам

— Как думаешь, до Андромеды что-нибудь дойдет? — спросил меня Илья, меланхолично смотря на работников, грузящих ящики в белый контейнер.

— До Андромеды, думаю, дойдет, — ответил я.

— А до Солнечной? До Земли, наверное, не дойдет.

— До Земли не дойдет, — согласился я и широко зевнул.

Работники в синих потрепанных комбинезонах все перетаскивали тяжелые ящики, ругаясь и отплевываясь. Видно, хотели успеть до обеда, до того, как на планету нападет невыносимый полуденный зной. Я их понимал — никто не хотел исходить семью потами за те гроши, что платит наша организация. «Белорусская межгалактическая торговая компания» — гласила голубая надпись на белом контейнере. Скоро за ним прилетит вертолет, подцепит на крюки и потащит к станции. А оттуда товар уже разлетится по всем краям изведанного космоса.
В каждом ящике было плотно упаковано по десять бидонов готлюндского напитка — уникальная разновидность алкоголя, что производился только здесь и еще паре соседних планет. Не то, чтобы этот готлюнд отличался каким-нибудь особенным вкусом, но спрос на него был. И я всегда удивлялся, как БМТК, обычно благополучно пропускавшая мимо своего носа любые выгодные проекты, решилась основать здесь базу.

Готлюнд производили местные аборигены — маленькие, покрытые шерстью, человечки. Тупые, жадные и одновременно трудолюбивые — необычное сочетание. У них в распоряжении были обширные возделанные поля, над которыми еще испокон веков работали предки их предков. Вдобавок к стандартным продуктам они выращивали этот самый готлюнд, делая из него что-то вроде варенья. Компании разных стран, включая нашу, заключали с ними сделки: аборигены отводили большие плантации на выращивание необходимого растения, а взамен им, при помощи техники, возводили новые поля и плодородные земли. В лучшем случае же просто отделывались безделушками.

Затем все это дело убиралось, складировалось, и здесь же сооружались примитивные перегонные заводы, где и готлюнд становился жидким. Занимались этим те же аборигены, ничего сложного там не было. Продукт разливался по цистернам, его упаковывали и увозили с этой планеты. И уже на больших предприятиях напиток доводили до логического завершения, делая его готовым к продаже. Прибыль не было баснословной, но она была. Собственно, ради нее мы с Ильей уже торчали тут второй сезон.

Работа наша, в общем, не было какой-то особенно пыльной. В отличие от местного техника, который постоянно торчал в мастерской, матеря каждого, кто заходил к нему и жаловался на очередную поломку, двух агрономов, что безвылазно торчали в полях, что-то исследуя и замеряя, одного инженера, приглядывающего сразу за двумя перегонными заводами  и врача, которому приходилось каждый божий день осматривать новые болячки работников, — в отличие от всего этого балагана, я с Ильей еще устроился нормально. Под началом у нас был старенький бронетранспортер, лишенный, правда, всякого оружия. По соображениям безопасности посчитали, что аборигены, вооруженные только палками и камнями, не представляют никакой угрозы. Тем не менее, машина была неплохая — за второй сезон всего три поломки, да и по ходовым качествам только радовала — местные жесткие и непроходимые заросли давила только так. На этом бронетранспортере мы и совершали ежедневное патрулирование полей, что принадлежали нашей компании. В общем-то, это и была единственная наша задача, если не считать редких стычек, что происходили между местным населением. Иногда у них случалось что-то вроде обострения, и они собирались воевать с соседними племенами. Тогда нам приходилось их утихомиривать, в то время как ближайшие компании наводили порядок у своих коротышек. Ничего сложного, пару выстрелов в воздух из карабина, угрожающе порычать мотором — и вояки, понурив волосатые головы, разбредались по своим деревням. Соседями у нас были голландцы, и жаловаться на них не приходилось — наводить порядок они умели.

 — Лучше бы мы утром все же съездили, — поморщился Илья, откинувшись на крыльце. — Ну и вечером бы еще раз. Подумаешь. Зато прохладно.

Я поглядел на своего друга — здоровый, высокий, рубаха трещит, одно слово — внушительный вид. На квадратной голове торчал жесткий ежик рыжих волос, ярко блестевших на обеденном солнце. Не менее яркими были голубые глаза и белые зубы: от Ильюхи за километр разило здоровьем. Неплохо было иметь такого друга, решил я в первый день нашего знакомства, и с тех пор не изменил в своем мнении.
 
— Да и потом, все равно они ничего интересного рассказали, — продолжал Илья, кивая в сторону рабочих. — Ну, что, будто ты сам не знал, что наши опять не возьмут Евровидение. Тоже мне, новость.

— Ну а что? — пожал я плечами. — Мало ли…

— И кризис у них опять, — не унимался Илья. — Нет, ну это уже даже дурной тон сообщать — все равно, что рассказывать, как у них там пошел дождь или снег, или еще что… А про зарплаты нам бы и Климович сказал. Ему только в радость о таком сообщать, леприкон несчастный.

Я вздохнул. Рабочие действительно не рассказали ничего нового. Затягиваясь сигаретами и сплевывая на землю, они лишь виновато пожимали плечами, говоря, что все оставалось по-прежнему. Ничего интересного.
Я встал и с хрустом потянулся. Было действительно жарко. Илья оказался прав, надо было ехать утром, но теперь ничего не поделаешь. Взять с собой побольше воды и все…

— Идем, — Илья хлопнул по моему плечу и зашагал в сторону гаражей.
Я вышел из тени, зажмурился от солнца и, оглядевшись, поплелся за ним. Грузчики почти закончили свою работу, скоро прилетит вертолет, наделает шуму, от которого заболит голова… Нет уж, лучше в поля.

Холодный, как лед, подумал я, взбираясь на рельефную крышу бронетранспортера, даже до обеда не прогрелся. Ну и черт с ним. Кое-как примостившись на крыше, вспомнив, что карабины мы оставили вчера внутри машины, я стал ждать, когда Илья заведет мотор. Через секунду крыша завибрировала, гараж заполнился рокочущим гудением, нос уловил резкий запах дыма, а еще через миг мы уже выкатили на дорогу. Гараж за собой мы не закрывали никогда.

Проехали по территории базы, мимо мастерской, госпиталя, большого белого дома, где сейчас заваривал кофе Климович. Гадкий, усатый, в белой рубашке с влажными пятнами под мышками. Я старался контактировать с ним по минимуму, в основном это делал Илья, которому наш начальник тоже, не особо нравился. Но это все мелочи.

Через минуту выехали на открытую местность, вокруг зарябили пестрые сорняки всех цветов радуги. Резкий запах ударил в мозг, уставшая от жары голова немного закружилась. Скоро пройдет. Чем дальше отдалялись от базы, тем выше становились кустарники, цветы, тем больше появлялось деревьев, узловатых, переплетенных паутиной веток и лиан. Тем шумнее становился бесконечный стрекот насекомых и местных птиц. На крыше играли множество солнечных пятен, что вместе с лучами пробивались сквозь листву леса. Здесь было немного прохладней.

Но и лес быстро закончился такими же кустарниками и травой, которыми и начинался. Впереди показались поля — большие, огромные участки возделанной земли, на которых целыми днями велась тяжелая, кропотливая работа. Четко очерченные, с дорожками и тропинками, с флажками и техникой, — аборигены старались на славу. Сейчас их было немного — в обед работа приостанавливается. Некоторые сновали туда-сюда, что-то осматривали, копались, вырывали, поливали. На полях уже были пышные всходы, некоторые участки уже даже начали убирать: то, что грузили утром рабочие, было первым урожаем. За остальным следовало еще немного поухаживать — и все, тоже на станцию.

По участкам ехать было тяжело и нудно. Дорога, хоть и разъезженная, доставала кочками, ямами, камнями, поэтому нас то и дело подбрасывало и кидало из стороны в сторону. Никакой тени — мы находились прямо под открытым солнцем. И если Илья в кабине чувствовал себя нормально, то моя голова уже нагрелась основательно. А мы еще не проехали и половины.

Пытаясь бороться с накатившей дремой, я заметил, как один из сельчан приближается к нам. Машина катилась медленно, поэтому он особо не спешил, размерено перебирая короткими ножками и вздымая пыль с земли. Черт знает, что ему понадобилось. Я перегнулся и постучал по кабине. Илья почти сразу же остановился. Послышался скрип двери — он вылез, утирая рукавом широкий лоб.

— Что такое?

— Вон, — я кивнул в сторону аборигена.

Илья несколько раз поморгал, посмотрев, куда я указываю, а потом полез в салон за водой. Одну бутылку кинул мне, и, я, открутив пробку, выпил почти половину, чувствуя организмом чистую прохладу. Стало немного лучше. А через минуту подошел местный. Я с неприязнью посмотрел на него: никогда мне они не нравились. Морщинистое лицо, покрытое клочьями волос и шерсти, низкое сгорбленное тело, широкие плечи и крепкие руки с цепкими пальцами. Коротенькие ноги, похожие на пеньки, зарытые в землю. Чего ему от нас надо?

— Здравия желаю! — вдруг гаркнул абориген и начал кланяться, опускаясь на одно колено и размахивая правой рукой, касаясь ей земли.

Мы терпеливо ждали — нет смысла бороться с местными привычками. Как кланялись они, так и будут кланяться, сколько бы времени из-за этого не терялось.

— Здравия желаю! — крикнул он во второй раз, закончив свою церемонию.
Мы ждали. Он тоже молчал, смотря на нас глуповатыми черными глазами.

— Что случилось? — не выдержал Илья.

— У нас будет дело, — сказал абориген, и с хрустом сжал ладони в кулаки.

Я покачал головой и отвернулся. На горизонте бродили его сородичи, слышался гул поливальной машины. Опять собрались воевать. И что ты будешь делать.

— Снова? Снова дело? Вы же недавно… — Илья провел рукой по рыжим волосам. — У вас совесть есть?

Абориген стоял и смотрел на нас, продолжая глуповато улыбаться.

— Нет, я тебя спрашиваю, — Игорь подорвался к нему. — Что на этот раз?

Абориген понимающе кивнул и махнул рукой на восток.

— Там.

Илья хлопнул ладонью себе по лбу. Я тяжело выдохнул.

— Ну, а с ними вы что не поделили? Ну?

Местный потоптался на месте, а потом похлопал в ладоши — на местных жестах это означало что-то вроде «не понимаю и не хочу понимать, забудем об этом».

— Ну ладно, — сказал я, спрыгивая на землю. — Спасибо, что предупредили.

Глаза аборигена блеснули — они были жадны и до похвал.

— Вы что-то еще хотите сказать?

Наш собеседник быстро закивал головой.

— Да. Да. Наш старший хочет говорить.

Я посмотрел на Илью. Тот продолжал хмуриться.

— Старший хочет говорить.

Я отошел и выпил еще воды, небольшая бутылка осталась почти пустой. Хлопнул рукой по бронетранспортеру — металл нагрелся, хотя ехать верхом еще было можно.
 
— Ну, так что? — спросил Илья, подойдя ко мне.

— Едем?

— В деревню?

— Ага.

Несмотря на всю решительность моего друга, по важным вопросам он всегда советовался со мной, и решения принимать приходилось частенько мне. Но на этот раз вроде ничего такого серьезного не предвидится. Илья махнул рукой аборигену.
 
— Ладно, так и быть. Заедем к вашему старшему. Свободен!

Тот запрыгал на месте, потом, спохватившись, начал кланяться. Мы уже не обращали внимания на это, залезли оба в кабину. Я посмотрел в окно, как абориген вприпрыжку спешит возвратиться к своим делам.

Путь в деревню занимал минут сорок. Надо было объехать восточную сторону полей, а затем, по узенькой тропинке, вытоптанной местными, ехать пока не увидим нагромождения обветшалых землянок.

Там никогда ничего не менялось. Старые, грязные домики, в хаотическом порядке облепившие большую поляну внутри леса, где и располагалось главное жилище этого племени. Минимум удобств, минимум всего. Кое-что было украшено побрякушками, что иногда подкидывали им работники базы. И жители, такие же, как и их дом.
Илья заглушил мотор, и мы вышли наружу. Здесь было прохладно, пахло гнилью и затхлостью. На шум машины выбежали жители, кто-то побежал звать старосту деревни. Я уже видел его пару раз — ничего особенного, обычный старик, такой же тупой, как и его сородичи. Вон он, спускается по щербатым ступеням своего домика, что на голову возвышался над остальными. Бородатый, лица почти не видно за ворохом шерсти и волос. На плечах потертый коричневый плащ, по обе руки — два молодых помощника.

Нас пригласили на беседу в центре деревни, где был своеобразный круг из камней. На них садились, в центре разжигали костер и обсуждали важные вопросы. Сейчас решили обойтись без костра. Староста настоял, чтобы гостями принесли чего-нибудь выпить.

— Время пришло, — скрипучим голосом вещал он, постукивая палочкой по земле. — Мы давно ждали этого часа…

Я плоховато знал их язык, как и Илья, а с шамканьем этого старика и вовсе половина была непонятна. Хотя, ничего понимать и не надо. Все было ясно, как день.

— Священная битва, кровь наша зовет на смертельную схватку с нашими врагами, — староста все сильнее стучал палкой. — Мы должны бороться, как завещали нам наши предки, мы не посрамим себя перед потомками, мы…

Пока он говорил, нам принесли горячую настойку на травах. Не ахти что, но освежало не хуже холодной воды, и слушать бред становилось не так муторно. В итоге, все обернулось к ожидаемой просьбе помочь в их бесконечно важной борьбе. Помочь — это предоставить бронетранспортер и несколько солдат, то есть нас с огнестрельным оружием. Это было бы подавляющим перевесом в битве и наши бы, конечно, одержали верх.

Другой вопрос, что это было запрещено. Местечковые войны подавить было нельзя, но вот договор о запрете на участие землян в конфликтах был подписан едва ли не с самого начала. Поэтому, конечно, все было не так просто.

Староста предлагал неплохие барыши за помощь. Если сейчас под готлюнд было засеяно шестьдесят процентов их полей, то теперь он грозился отдать под это дело все восемьдесят. А это больше деньги, прикинул я про себя.
Не буду врать, что все всегда было по правилам. И мы мухлевали, и наши соседи, и вообще все на этой планете. Ничего не поделаешь. Вопрос заключался в том, чтобы не перейти ту черту, чтобы не сделать дела уж слишком рискованными. А предложение старосты как раз балансировало между «можно» и «нельзя».
Илья даже не задумывался. Он знал, что такие решения мы принимать не можем, и, разумеется, все надо рассказать Климовичу. В случае, если он даст добро, почему бы и не пострелять?

С этими словами мы и распрощались с деревней. Черные глаза старосты смотрели на нас с надеждой.


***

Климович разглаживал усы и хмурил густые брови, глядя, как пар медленно вздымается вверх от горячей чашки кофе, что стояла прямо перед ним. И, чем громче становился голос Ильи, вещающий о предложении старосты, тем более напряженным становилось лицо нашего начальника. Когда же Илья замолк, лоб Климовича разгладился и он уставился на нас с таким выражением лица, будто постиг истину.

— Все же, я пришел к выводу, что коньяка не хватает, — сказал он хриплым, но мягким голосом.

Я раздраженно выдохнул. Мало того, что мы, вместо положенного отдыха, душа и ужина сразу же приперлись сюда, так он еще и перед ними будет смаковать коньяками. Солдатам, таким как мы, выпивка не полагалась, да у нас и самих не было денег на нее — оплата производилась только после сезона. Поэтому мы с Ильей не приветствовали дурную привычку усатого пня постоянно распивать при нас всякие дорогие напитки, по поводу и без. Тем более, на свое жалование он едва бы позволил стакан вот этого вот черного тягучего напитка, который сейчас аккуратно закапывал в свой кофе. Черт бы его побрал.

— Этого нам и не хватало, — промурлыкал Климович и снова опустился в кожаное кресло.

Мы сидели в его кабинете — большом, просторном, с кондиционерами и освежителями воздуха. Обстановка в теплых древесных тонах, все уютно, все по-домашнему. Вдоль стен располагались шкафы, стеллажи, заваленные книгами, бумагами, отчетами, папками, в широкие окна постукивали ветки деревьев, на потолке двумя пластинами отсвечивали желтым две лампы. Посредине стоял внушительный рабочий стол, за которым и располагались сейчас мы трое. Ах да, в самом темном углу тускло блестел сталью сейф Климовича — крепкий, прямоугольный, неприступный. Именно там, мы были уверены, начальник хранит свои денежки и несколько бутылок для расслабления.

— Не хватало… — уже почти неслышно пробормотал Климович и шумно втянул в себя аромат кофе.

Илья хлопнул себя по лбу. Я спросил:

— Мы будем что-нибудь предпринимать?

Климович посмотрел на меня, как на идиота. Его усы дернулись, брови сдвинулись, и он сказал:

— Это противозаконно.

Мягкий, почти заискивающий голос прозвучал забавно, но сейчас нам было не до смеха. Илья скрипнул зубами, переглянувшись со мной.

— Значит, мы можем идти? Наша смена окончена. Мы доложили о всех новостях.

Илья резко встал, пошатнув при этом стол, но Климович махнул ему рукой. Илья сел, вконец злой.

— Это противозаконно, — повторил начальник, отпив из чашки. —  Но сколько там процентов, вы сказали?

— Восемьдесят, — ответил я. — Восемьдесят процентов.

Карие глаза Климовича зажглись, тонкий нос несколько раз дернулся.

— Восемьдесят, — эхом отозвался он. — А может, и восемьдесят пять…

— Восемьдесят.

— Это вопрос торговли, — Климович поморщился и отхлебнул кофе. — Это вопрос открытый.

Я откинул голову и подставил глаза под желтый цвет ламп. Чувствовал, как хрустят кости Ильи, когда он сжимает кулаки. Он всегда их сжимает, когда что-то идет не по его. И всегда хрустит.

— …а ведь это перспективы, — продолжал мурлыкать Климович, сжимая ладонями горячую белую чашку. — Это ведь не просто так — в карман, нет… Это ведь и наша база, и наши люди, и наши поля. Это все пойдет на пользу нашему предприятию, только на пользу. Мы могли бы даже удвоить нашу производительность…
Я благоразумно молчал. Большая часть всей прибыли от подобных мероприятий всегда шла в карманы Климовича, и, разумеется, о никаком удвоении производства речи не шло. Но пусть говорит, раз ему так нравится, пусть рассказывает.
Усы на раскрасневшемся лице плавно двигались из стороны в сторону, глаза под густыми бровями мечтательно смотрели вверх. Наконец, он замолчал.

Я хлопнул в ладоши:

— Ну, это все, конечно, прекрасно, но… Чего зря говорить, все равно это невозможно.

— Ну, погоди, погоди, невозможно, — лицо Климовича сморщилось. — Невозможно у него, ага. Это еще вопрос, что возможно, а что нет. Вопрос торга.

— Так значит, вы согласны? — ляпнул Илья.

Климович нахмурился и отпрянул от кофе.

— Что значит, согласны? Что значит, согласен? Это тут все не так, как кажется, да… И не смотри на меня так, я вас сам насквозь вижу. Что, думаете, не знаю, что вам самим хочется пострелять, а? Знаю я, все я знаю. Не надо на меня все грехи вешать.

Скрипучий голос неимоверно раздражал. Я прикрыл глаза.

— Мы и не…

— Не надо, — отмахнулся Климович. — Я и сам знаю, что мне и сколько стоит. Поэтому, давайте лучше рассуждать по-деловому.

Илья в нетерпении подсел ближе.

— Ну, так что?

— Когда там у них война? — спросил Климович, снова переплетая руки вокруг чашки. — Скоро?

— Следующей ночью, — отрапортовал Илья.

— Отлично, — закивал головой Климович, и кончики его усов едва не окунулись в кофе. — Ладно. Работайте. Смотрите только, не оплошайте, сами знаете, это уже не игрушки.

Илья бодро глянул на меня.

— Голландцам будем сообщать? — спросил я.

Лоб Климовича мгновенно покрылся морщинами.

— Нет… не думаю, — сказал он. — Лишние проблемы, а времени у нас немного. В общем, постарайтесь так, чтобы без лишнего шума, ясно?

— Ясно, — кивнули мы.


***

Днем Климович разрешил нам никуда не ездить и набираться сил. Что мы и делали, проспав почти сутки. Только под вечер, когда округа базы наполнилась стрекотом насекомых, я кое-как разлепил глаза и начал одеваться. Потом пошел к Илье, растолкал его, и уже вместе мы отправились проверять наше оружие и машину. С карабинами все было в порядке: заряжались, разряжались, стреляли — мы сделали по пробному выстрелу за территорией, вызвав переполох у местных птиц. С бронетранспортером тоже проблем не было. Сегодня мы его не трогали — все время отдыхал в своем холодном гараже.

— Пора, — сказал Илья и протер глаза.

Я кивнул. Как раз, пока мы подъедем к полю битвы аборигенов, будет ночь, а дрались они всегда почему-то ночью. Нам же лучше. Честно говоря, раньше я никогда еще в таком не участвовал, в отличии от Ильи. По его словам, ничего сложного не было, поэтому я не волновался. Опыт разгона коротышек у меня был, этого хватит.

Илья по привычке забрался в кабину, я полез наверх. Устроившись, положил рядом с собой карабин, проверил в карманах патроны к нему. Вроде, все есть, ничего не забыл. Затрещал мотор — в путь.

Ночью ехать было совсем неуютно. Небо окрашивалось в темно-фиолетовые цвета, растения ядовито поблескивали во тьме, на уши давило нескончаемое жужжание и клекот. Еще ночью было холодно, и я обхватывал себя руками, в ожидании, когда, наконец, начнется действие. Тогда можно будет согреться, а сейчас оставалось только постукивать кулаками друг о друга и стучать зубами.

Проехали лес, по обе стороны зловеще чернели поля, что ночью словно превращались в бездны. Скоро тут должна будет закипеть работа — восемьдесят процентов теперь принадлежат им. Это хорошо, с этого и нам перепадет.
После полей следовал еще один лес, но более густой и дикий. Не успели преодолеть его, как послышались звуки сражения. Уже началось, но мы все равно подошли вовремя. Илья сбавил ход — нельзя было выдавать заранее наше присутствие. Осторожно выехав на предгорье, мы огляделись. Внизу, на хорошо протоптанной поляне, в освещении множества факелов, уже дрались между собой два племени. Коротышки, вооруженные чем попало, колотили друг друга, топтали, били, швыряли, грызли, рычали… Я лишь сочувственно вздохнул и начал присматриваться, откуда лучше всего было бы зайти в тыл к врагам наших аборигенов. Проблемы это не составляло, но внимание мы, конечно, привлечем. А, и черт с этим. Все равно разогнать этих животных труда не составит. Из двери показался Илья, я махнул ему рукой направо. Он кивнул, и мотор снова завелся. Началось.

Конечно, все пошло не так с самого начала. Едва мы начали спуск вниз, как напротив нас, с другой стороны показался еще один бронетранспортер. Только тот на всех скоростях, ревя и грохоча, несся в сторону аборигенов из нашей деревни. Я услышал приглушенные крики Ильи из кабины, сам я молчал только потому, что был сильно удивлен. Наша машина остановилась на полпути, дверь распахнулась, показалось перекошенное лицо моего друга.

— Что теперь, черт побери? Откуда они тут?

Я молчал, напряженно следя за новыми гостями. Они остановились возле бушующей толпы, из люка показалась голова… Медлить было нельзя.

— В кабину. Веди прямо на них.

Илья ошалело продолжал глядеть на меня.

— Что ты сказал? — крикнул он. — Мы отступаем! Все пошло не по плану! Черт, ты знаешь, как все это рискованно?!

— Для них не менее, чем для нас, — сказал я. — Давай, полезай. Мы приехали сюда не для того, чтобы просто так убраться.

— Что ты хочешь сделать? — из голоса Ильи ушла паника.

Я еще раз осмотрел местность. В руках того, кто вылез из люка, блеснуло оружие.
— Протараним этих козлов, да и все. Будут знать.

Илья покачал головой и залез внутрь. Мотор заревел. Бронетранспортер резко тронулся с места, и, огибая дерущихся аборигенов, рванул в сторону приезжих. Я прижался к шершавому корпусу машины. Со всех сторон от нас кидались в рассыпную меховые комки, махая палками и руками, визжа и крича. Черные глаза блестели в свете факелов, шерсть поднималась дыбом, из ртов раздавались клокочущие звуки. Все смешалось, но теперь мы не следили за коротышками. Сейчас главной целью был чужой бронетранспортер, на котором тоже стали осознавать, что они здесь не одни. Я краем глаза заметил, как силуэт напротив вдруг вскинул свою винтовку. Раздалось несколько выстрелов. Пули ушли далеко вверх, но факт оставался фактом — они стреляли. Я плотнее вжался в металл, стараясь не выставлять конечностей напоказ. Мы были уже близко, и их машина не имела шансов избежать столкновения.
Я зажмурился и уцепился за выступающие части брони. До боли сжал пальцы и зубы, вдавил грудью карабин, чтобы тот не улетел. И тут наша машина с грохотов врезалась в их борт. Шум огласил все поле битвы, аборигены, остановившись, завороженно смотрели, как один из бронетранспортеров, кряхтя, валится на борт. А затем, побросав оружие и факелы, с криками побежали в тьму леса. Через пару секунд здесь больше никого не было.

Меня подбросило вверх, а затем бросило вниз. Я больно ударился, чуть не прикусил язык, но в целом все прошло удачно. По рукам еще шла вибрация, было трудно разжать кулаки. Отдышавшись, я поглядел вперед: перед нами красовалось днище поверженного бронетранспортера. Удалось. Я тут же подобрал карабин и спрыгнул на мягкую землю. Постучал в кабину — в ответ раздались ругательства. Похоже, Илья нормально пережил таран. Значит, задерживаться было нельзя.
Я подбежал к чужой машине и быстро все осмотрел. Все было бы ничего, если бы… Я встал на колени, положил рядом оружие, присмотрелся — нет, этого не может быть. Осознание произошедшего льдом прорезало мой разгоряченный мозг. Руки вдруг задрожали. Прямо подо мной, придавленный бронетранспортером, лежал мертвый человек. Из губ у него текла кровь, рука все еще сжимала винтовку, что сохранила легкий запах пороха. Он был мертв, в этом не было сомнений. И это было очень, очень плохо.


***

— Ну, что там, — за моей спиной показался Илья. — Это… Вот черт…

Я обернулся и увидел его глаза, выкатившиеся на лоб. Он пялился на труп, открыв рот и судорожно пытаясь что-то сказать. Я молча поднялся и подошел к нему.

— И что мы теперь… — пробормотал Илья, но договорить не успел: из кабины раздалось глухое постукивание. Во внезапно наступившей тишине мы от этого оба вздрогнули.

— Там еще один, — пробормотал я, подходя к перевернутой машине.
Илья молчал.

— Что будем делать? — спросил я, занятый поиском дверцы.

— Мы убили человека, — подавленный голос Ильи заставил меня дернуться. — Мы убили…

— Да, черт побери, — прошептал я.

— И что теперь?

Я некоторое время молчал. У меня был всего один вариант решения проблемы, и я хотел бы, чтобы Илья сам до него додумался. И он сделал это — на его лице блеснул ужас, он плотнее прижал карабин к груди.

— Мы не можем…

— Он все расскажет.

— Но ведь это же… Это убийство.

Я кивнул.

Илья вдруг рассвирепел.

— Ну и ладно, — процедил он сквозь зубы. — Будь по-твоему. Назад пути нет. Давай вытащим этого идиота.
 
Мы оба вскочили на кабину и попытались открыть дверь внутрь. Она поддалась. Внутри послышались стоны, а секундой позже показалась голова. Испуганные глаза затравленно смотрели на нас из темноты салона. Илья тут же схватил парня за шкирку, выволок наружу и сбросил на землю. Водитель с глухим стоном упал. Мы спрыгнули вслед.

Он выкрикнул что-то на своем языке: ни я, ни мой друг голландского не знали. Ну и черт с этим, так даже легче. Парень был совсем молодой, моложе, чем я. Гладкое лицо перекошено он ужаса, в догорающих остатках факелов были видны порезы и ушибы от столкновения с нами. Левую руку прижимал к себе — перелом либо вывих. И что-то продолжал говорить, лепетать.

Мы стояли над ним, казалось, бесконечно. Бой давно стих, как аборигенов, так и наш. Пыл прошел, жар спал, стало холодно и страшно. Наконец, Илье надоело. Выхватив из кобуры пистолет, он сделал три шага вперед и нацелил его на лежащего. Лепет того перешел на сдавленный визг, я видел, как дергались его ноги. Илья стоял и не стрелял. Его могучие плечи покачивались, голова дергалась. Черт, давай же, быстрее…

Илья сдался. Ссутулился, подошел ко мне, даже не взглянул. Я почувствовал злость. Выхватив из его руки пистолет, я сам подошел к голландцу. Прицелился. Руки дрожали от холода и страха, я не мог поймать его лоб в прицел. Из его глаз текли слезы, размазывая кровь и грязь. Изо рта доносились какие-то молитвы. Я набрал в грудь воздуха, сжал железную тяжелую рукоять пистолета, и, зажмурившись, надавил на курок. Выстрел оглушил, резкий запах пороха бросился в нос, руку дернуло. Открыв глаза, я увидел, что все кончено. Лицо голландца было мертвым, на лбу появилась маленькая черная дырочка. Я выдохнул. Теперь все. Теперь только мы одни.


***

Предстояла тяжелая работа, но она только успокаивала. Усталость ушла сама собой. Надо было за собой прибрать, что мы и сделали. Сперва мы вытащили придавленного голландца и положили рядом с застреленным. Затем попытались поставить их бронетранспортер на колеса, но голыми руками у нас ничего не вышло. Пришлось опять задействовать нашу машину. Когда это было сделано, мы затащили трупы в их транспорт и поехали по направлению к заброшенному карьеру. Илья вел нашу машину, я — их. Ехать в лесу, да еще и ночью было сложно, но стресс и адреналин, державший нас в ежовых рукавицах, не дал сбиться с пути. Доехав до места, мы просто столкнули их бронетранспортер вместе с телами в черную яму карьера. Подождав некоторое время, пока уляжется шум и грохот, а потом долгое эхо от него, мы, наконец, решили уезжать. Усталые, подавленные, грязные, с руками, по локоть в крови, мы возвращались домой.


***

Климович был в бешенстве. Белки его глаз раскалились и покрылись красными трещинами, усы ходили ходуном, пальцы дрожали, язык заплетался. Пока он не подобрал шифр к своему сейфу и не осушил половину очередной бутылки, ничего сказать он так и не смог. Затем, уже немного успокоившись, Климович подошел к столу и посмотрел на нас. Было очень плохо, а под его взглядом — еще хуже.

— Идиоты, — в скрипучем голосе сквозила ненависть.

Мы молчали. Илья вовсе выглядел каменной статуей.

— Кретины, — прошептал Климович.

Таким мы его никогда не видели. Впрочем, сегодня многое произошло впервые.
— Вы все разрушили. Все, что я строил многолетним трудом, — Климович посмотрел на свои ладони, будто ожидая увидеть там натруженные мозоли. — И вы все это…
Он рухнул в кресло.

— Что нам делать?.. — спросил я.

— Заткнись.

Климович часто дышал, подавляя в себе гнев. Я видел, как его пальцы впились в кожаные локотки кресла, слышал, как скрипели зубы.

— Пошли вон…

— Но…

— Вон! — рявкнул Климович, и мы, подобравшись, быстро встали и вышли вон.


***

Дурацкое ощущение, когда хочешь спать, но не спится. Я сидел в своей кровати, уставившись в темноту, ровно до тех пор, пока в окно не постучали. Я вздрогнул — раньше со мной такого не бывало, и открыл его. Там показалось лицо нашего техника. Чего он тут делает в такое время.

— Ну, что такое?

Техник отдышался. Либо бежал, либо волновался.

— Беда, — вырвалось из него.

— Согласен, — кивнул я, вдыхая ночной воздух из окна. — Что-то конкретное?

— Климович, — кивнул техник.

Я насторожился.

— Климович… В общем, он связывался со станцией.

— Что? — я не поверил своим ушам.

— Именно. И не просто связывался. Он вызывал инспектора.

Я едва не схватил техника за грудки.

— Откуда ты знаешь?.. — сам не узнал свой хриплый голос.
 
— Компьютер связи то у меня, — пробормотал техник. — Я его уже месяц чиню. Ну, вот прямо сейчас и приперся он… Начал связь налаживать, ну я краем уха-то все и слышал.

Я часто дышал, но не мог надышаться, воздуха не хватало. Я высунул голову из окна.

— Ты все знаешь?

Техник кивнул.

— Ладно. Спасибо тебе.

— Не за что. Вы, это… может, придумаете что-нибудь? — в его глазах была неприкрытая жалость к нам.

— Обязательно придумаем, — сказал я. — Спасибо еще раз.


***

Я никогда не видел Илью таким подавленным. Облокотившись спиной о стену, он тяжело вздыхал, закрыв глаза и сцепив руки. Казалось, он ничего не слушал, что я ему толкую. Но потом все же подал голос:

— Похоже, тут мы уже проиграли.

Я опустил голову. Вариантов никаких не было вообще. Ни спрятаться, ни убежать на этой дикой планете — все не вариант. Податься к другим организациями — вдвойне. Сидеть и ожидать инспектора — я бы умер от волнения раньше, чем бы он прилетел.

— Мы проиграли, — повторил Илья. — Если бы мы их не убивали, возможно, был бы шанс.

— Возможно.

— Но теперь его нет.

— Нет.

На дворе царила глубокая ночь. Климович, скорее всего, не спал. Мы тоже. Он хотел выйти сухим из воды. Он хотел обмануть инспектора, что не имел отношения к этой авантюре. Он хотел подставить нас. И что мы могли сделать?
Я подскочил и заходил по комнате взад вперед. Ноги скрутило, руки тряслись, я не мог ни секунды выстоять на месте. Никаких решений в голову не приходило. Илья продолжал лежать, склонив голову набок, пока вдруг не предложил:

— Мы убьем Климовича.

Я остановился. Меня уже ничего не удивляло, но это все-таки было слишком… нагло.

— Мы убьем его, — еще раз сказал Илья с отсутствующим взглядом.

— Мы уже убивали сегодня, — я сам едва расслышал свой голос.

— Тем легче.

Я присел. Потер лоб и спросил:

— Хорошо. А что дальше?

Тут Илья поднялся с кровати, отряхнулся, пригладил короткий волос, и бодро заявил:

— Это уже другой вопрос. Главное — пока крыса жива, нам не жить. Если ее не будет — мы получим свои шансы. Что-нибудь придумаем.

Я почувствовал, как внутри меня что-то обрывается. Все пошло наперекосяк за одну ночь, на душе скребли кошки, в ушах еще стояли крики молодого голландца. Я никогда не думал, что может быть так тяжело просто подняться и последовать вслед за другом. Пришлось на время обо всем забыть и превратиться в подобие робота. Отмывать грехи будем потом.

Я попытался напоследок оглядеться: ничего ли не забыли, но вовремя вспомнил, что все, что надо, было уже у Ильи в руке. Пистолет холодным светом переливался в тусклом свете ламы, пистолет, который уже принес две смерти. Но счастливое число — три.

Мы вышли на улицу, было холодно, но черт с ним. До кабинета идти немного, и мы уже через десять минут стояли перед дверью. Я посмотрел на Илью, он на меня. Я кивнул на пистолет. Лицо Ильи окаменело, он покачал головой и отвернулся. Видно, не хотел выглядеть в моих глазах размазней. Дурак, я бы никогда не пожелал ему почувствовать такое, но… Выбор есть выбор. Тем более что оружие его.

Он ногой ударил в дверь, та с шумом распахнулась, жалобно скрипнув. Илья вошел внутрь, я следом.

Как мы и ожидали, Климович бодрствовал. Лампы горели желтым светом, бумаги на столе были разброшены, за ними сидел наш усатый начальник собственной персоной, в обнимку с бутылкой чего-то темного. Услышав и увидев нас, он ужаснулся. Лицо его исказилось, брови, казалось, выпали, усы стали дыбом. В глазах появился блеск затравленного зверя.

Илья размеренным шагом шел к нему. Я не отставал. Климович вдруг резко дернулся, смахнув рукой бутылку со стола, та покатился по полу, оставляя за собой мокрый след. Попытался выползти из большого кожаного кресла, но запутался и начал барахтаться, как ребенок. Илья был уже близко, его рука уже подрагивала. Климович обратил на нас глаза, полные мольбы и слез.

— Не здесь, — я осторожно тронул за плечо друга. — Здесь будет инспектор.

Илья сухо кивнул. Ловким движением схватив Климовича за шиворот, он выудил его из кресла и потащил в туалет. Комнату огласили визги и крики. Я подобрал бутылку, поставил на стол, сел в кресло и стал ждать. Открылась дверь туалета, послышалась возня, и только затем прозвучал выстрел. Короткий, глухой, итоговый.

Илья показался более спокойным, чем когда пришел сюда. Возможно, здоровому организму это идет только на пользу.
Я поднялся, разминая руки — у нас еще оставалась работа.


***

Отвозили труп Климовича опять на бронетранспортере, опять ночью, опять через лес. Снова тащили вдвоем тело, и, раскачав, кидали в низ, в черную бездну. И возвращались назад. Сказать, что мы устали — ничего не сказать. Тело ломило, сон настойчиво лез в глаза, руки и ноги то и дело содрогались. Если Илья еще держался, то меня эта бессонная ночь вымотала окончательно.

В кабинет уже бывшего начальника мы почти, что ввалились на четвереньках. И тут же ободрились, когда одновременно вспомнили про сейф. Я бросился искать ключ или код, но вовремя увидел бутылку, которую сам же ставил на стол. Значит, Климович сам недавно открывал сейф. Я, не веря своей догадке, повернул голову: так и было. Сейф манил распахнутой настежь металлической дверцей. Мы с Ильей сгрудились возле него, ожидая немыслимых богатств, но… внутри были только бутылки, множество полных бутылок всех форм и размеров, наполненные всевозможным алкоголем. Ни денег, ни драгоценностей, ни ценных бумаг. Только выпивка.

Усталость накатилась снова, думать ни о чем больше не хотелось. Последними моими действиями был беглый осмотр кабинета на наличие улик преступления, но так как моим глазам не за что было зацепиться, я поплелся за Ильей в свой домик. Перед приездом инспектора надо было набраться сил.


***

Инспектор, Михаил Васильевич, человек чрезвычайно важный и представительный, с недоверием слушал наш рассказ. Его щеки надувались, глаза щурились, сам он время от времени протирал платочком лоб. Наша легенда была долгой, и докладывали мы о ней со всеми подробностями. О том, как стали замечать неладное с Климовичем еще год назад, о том, как он постепенно сходил с ума, отдавал противоречивые приказы и тому подобное. О том, как совсем недавно он решил участвовать в каком-то деле, но в итоге все вылилось в то, что он посмел посреди ночи потревожить инспектора (сами подумайте, будет нормальный человек в три часа ночи вызывать инспектора), а потом, видно, испугавшись того, что натворил, исчез бесследно. Пропал. Был человек — и нет. Ни записки, ни прощального слова.

— Разумеется, мы примем все возможные меры для поиска господина Климовича, — ровным голосом говорил Илья, гладко выбритый, одетый в выглаженную белую рубашку. — Подключим местных, прочешем окрестности. Не думаем, что он мог далеко уйти. В конце-концов, мы обязаны это сделать.

— Именно, — кивнул я. — Мы уже начали намечать первые маршруты, которые будем проверять.

Михаил сложил руки на столе и поглядел на нас из-под тяжелых век.
 
— Ситуация непростая. Очень даже… непростая. Специфическая, я бы даже так сказал.

По его низкому, утробному голосу трудно было догадаться, поверил он нам, или нет.

— Согласны, — сказал я.

Михаил выпятил нижнюю губу, о чем-то призадумавшись.

— Но и на такие случаи есть инструкции.

Мы с Ильей тревожно переглянулись.

— Может, еще кофе, Михаил Васильевич? — я подскочил, указывая на его опустевшую чашку.

— Да-да, — рассеяно произнес он.

Пока я ходил на кухню Климовича, слышал, как рассуждает инспектор:

— Да, на этот случай есть инструкции. Я не вспомню сейчас точную статью, но уж если так случилось, что глава внеземного государственного предприятия  не имеет более возможности исполнять свои обязанности, ему должна быть незамедлительно представлена замена.

— Несомненно, полезная и правильная инструкция, — согласился я, поднося поднос с тремя дымящимися чашками. — Но, к сожалению, она не всегда может пойти на пользу.

— А именно? — спросил Михаил, взяв чашку и выставив маленький мизинчик.

— В нашей ситуации необходимы максимально точные данные о том, что сейчас здесь происходит. Знания о местности, знакомства с аборигенами. Мы не раз были у них в деревне, они нас знают. Они могут нам помочь. Мы знаем тут все тропинки, мы знаем здесь все.

Я сделал паузу, отхлебнув горячий кофе с молоком. Михаил внимательно смотрел на меня.

— И?...

— Я имел ввиду, что пока что было бы лучше обойтись без заместителя извне. Лучше для всех, и в первую очередь для Климовича. Если он еще живой.

Михаил усмехнулся и откинулся на спинку кресла.

— Это интересно.

— Это благоразумно.

Утро выдалось прекрасным. Солнечный свет заливал просторный кабинет начальника базы, легкий ветер качал ветви деревьев, и они осторожно стучали в окно. Без Климовича все сразу стало каким-то теплым, уютным.

— И все же, это противоречит правилам, — пожал плечами Михаил. — А я все же инспектор, не забывайтесь.

— Конечно. Вы инспектор, а, значит, должны понять, что перед нами стоят сейчас две самые важные цели. Это — найти начальника, а также разобраться с урожаем. Сезон подходит к концу, скоро предстоит масштабная уборка, а там столько нюансов, что боже мой. Поверьте, новенький ни за что не вникнет во все эти дела и только все испортит. Мы столько месяцев здесь работали, и что теперь, все пустить псу под хвост? Непорядок.

— Непорядок, — согласился инспектор.

— Думаю, БМТК куда важнее будет получить свой урожай, чем выполнение каких-то там инструкций. Какая разница, кто занимается делом, новый начальник, или… мы.
Михаил поднял брови, посмотрев на нас.

— Вы хотите сказать, что смогли бы взять все на себя? Пусть даже на первое время?

— Конечно, — твердо сказал Илья. — Мы здесь уже второй сезон. Мы все уже знаем. И сделаем все, чтобы работа не пошла насмарку.

Михаил Васильевич сложил руки на объемно животе.

— Это серьезный вопрос. Вы сами понимаете.

Теперь он говорил куда более серьезно, чем раньше.

— Понимаем и принимаем. Такое наше предложение.

Михаил замялся. Поерзав на кресле, он сказал:

— И все же, я не могу вот так вот сразу принимать такие решения. Это все должно быть продумано, взвешенно. Нельзя так сразу, сами понимаете.

Илья бросил на меня быстрый взгляд. Я отогнал все сомнения и посмотрел в маленькие глаза инспектора:

— Быть может, мы обсудим это за чем-то более существенным, чем кофе?
Михаил зажмурился и приоткрыл один глаз.
— Например?

— Ну… — я никогда прежде этого не делал, поэтому мне было страшно. — Мы знаем, что на станции с этим делом все обстоит не то, что бы очень хорошо. А вот мы имеем, чем побаловаться, как бы так сказать. И рады возможности разделить эти приятности с приятным человеком.

Лицо инспектора расплылось, он хитро поглядел на нас и пробормотал:

— А именно какие приятности, можно узнать?

— Разумеется.

Все втроем мы подошли к сейфу, я открыл дверцу. Лицо Михаила осветилось благоденствием при виде всего великолепия, накопленного Климовичем.

— Все это ваше.

Михаил облизнулся, не отрывая взгляд от сейфа, а потом еле слышно произнес:

— Тридцать процентов от выручки урожая каждый сезон, и оставайтесь здесь главными до скончания веков.

Внезапно перед нашими глазами вновь появился бездонный карьер, в бесконечную тьму которого медленно, словно во сне, летело грузное туловище Михаила Васильевича… Вероятно, представляя это, Илья слишком сильно сжал руку на плече инспектора, поэтому тот сразу сбавил обороты:

— Десять процентов. Я хотел сказать — десять. И выпивка. Вы правы, хе-хе, на станции с этим действительно большие проблемы.

— Вот и отлично, — улыбнулся я, пожимая мягкую ладонь Михаила. — Вот и договорились.


***

День только начинался. Жизнь только начиналась. Солнце встречало нас горячими лучами, ребята из базы — крепкими рукопожатиями. Климович никому никогда не нравился, да и черт с ним. Инспектор улетел, а значит, мы могли, наконец, заняться своими делами. Десять процентов — не так уж и много.

Стоя на белом крыльце и жмурясь от света, я спросил Илью:

— Ты правда бы смог еще и его туда… в карьер?

Илья, уперев руки в бок, с видом счастливого фермера осматривал теперь уже наши владения. Рыжая его голова отливала золотом.

— А черт его знает! Просто тридцать процентов — это уже слишком, разве нет?

— Слишком, — я зевнул, едва не свернув челюсть. — Даже очень.

— Ну вот.

Все еще хотелось спать, но работы было невпроворот. В первую очередь, я обещал написать прошение на станцию о новом оборудовании для техника — хороший парень, заслужил. Примерно о том же просил и медик, черт с ним, не проблема. Еще разобраться с бумагами, разобраться с голландцами, которые наверняка заявятся сюда в поисках своих пропавших людей. Подготовиться к сбору урожая… Эх.
Но именно сейчас перед нами маячило только одно дело.

— Идем получать нашу долю! — сказал Илья. — Мы свою сделку выполнили, кто виноват, что они разбежались? Восемьдесят процентов остаются наши. Едем отмерять?

— Едем, — улыбнулся я, разминая кости.
 
Работа только начиналась. Жизнь только начиналась.