Глава XV Возмездие

        Лугинин сидел в кабинете, дымя сигарой. Растормошённая газета распласталась на краю стола, нарушая привычный порядок. Напротив сидел Константин Петрович, поигрывая холщовым мешком.

        - Говоришь, во всём признался?
        Телохранитель кивнул.

        - Ты его, как меня, в мешок засунул?
        - Так точно.
        - В таком состоянии и мать родную оговоришь.
        - Перед смертью все говорят правду.
        - Но быть такого не может! Гонорин! Всего от него ожидал, но такого! А твой свидетель-таксист показания даст?
        - Маловероятно. Наверняка, будет всё отрицать. Рецидивист матёрый. А без признания доказательства косвенные.
        - Что ж получается: и осудить нельзя, и препятствовать?

        Телохранитель развёл руками:
        - Если только с поличным взять. Но теперь, наверняка, угомонится. Хотя бы на время.
        - А как доказать?
        - Укус. Экспертиза подтвердит – зубы ребёнка.
        - Для этого Гонорина нужно брать сейчас. А ты говоришь доказательства косвенные. Чтобы схватить заместителя мэра нужны доказательства прямые… Вот, сволочь!
        Лугинин хлопнул ладонью по столу.

        - Вы там не наследили?
        - Нет. Переоделись в обычные джинсы, рубашки, кроссовки. Номера с машины скрутили. Верёвка продается в любом магазине, напоследок связали детским узлом, работали в перчатках. Он мог видеть только Юрку на парковке, но мельком и в очках.

        Михаил Иванович зло затушил сигару, пошарил глазами по сторонам:
        - Ладно, Костя, спасибо. Свободен.

        Начальник охраны удалился. Миллиардер погрузился в раздумья. Нашло озарение, раскрыл ящик стола, порылся в бумагах. На стол легла записная книжка, на нос сели очки, пальцы разборчиво залистали.

        Найдя нужное, Лугинин снял телефонную трубку.

        - Приёмная губернатора Самарской области, - отозвался меланхолично-женский голос.
        - Соедините, пожалуйста, с Виктором Львовичем.
        - Кто спрашивает?
        - Лугинин Михаил Иванович.
        - Минутку…
        В телефоне повисла полная тишина.

        - Слушаю, Михал Иваныч, - раздался давноначальнический голос. – День добрый! Какими судьбами?
        - Добрый день, Виктор Львович. Извини, что отрываю от дел. Но очень нужно проконсультироваться по поводу твоего бывшего сотрудника.
        - Какого?
        - Гонорина Фёдора Игнатьевича, помнишь такого?
        - Как не помнить. Человек многоопытный, малограмотный. Настоящий начальник. Что у вас там стряслось? Докучает непомерной активностью?
        - Да уж… за что вы его тогда турнули? Говорят, замяли большой скандал?

        Самарский губернатор прочистил горло кряхтением, взяв паузу.
        - Михал Иваныч, это не телефонный разговор.
        - Меня не прослушивают, ручаюсь. Неужели слушают губернатора?
        - Кто знает… но, конечно, вряд ли.
        - Витя, очень нужна информация, причём срочно. Если наши подозрения не беспочвенны, то действовать нужно быстро и решительно.

        - Я слышал про ваши неприятности, - подбирал слова областной глава, - трубят во всех новостях. С чего-то вдруг начали вас давить. Информационно. Могу лишь сказать, возможно, раз позвонили мне… ваши подозрения имеют под собой некоторый смысл. Есть у нашего общего знакомого… определённые наклонности. Не уверен, что это именно он, но всё может быть… Большего сказать не могу, извини.

        Лугинин попрощался и положил трубку. Навалились мрачные мысли. Михаил Иванович ходил по комнате, прикуривал одну сигару от другой, кабинет превратился в газовую камеру. «Ах, сука, чтоб тебя! Что делать? Если его официально взять, Москва затребует к себе, а там отмажут высокие покровители, как в Самаре... Нельзя это так оставлять».

        К вечеру смятение сменилось решительностью. Олигарх отпёр нижний ящик стола. По эвенги внушительно стукнул револьвер с гравировкой: «За заслуги перед ВС РФ», звякнуло содержимое запылившейся коробки. Патроны методично заполнили барабан.
Через полчаса миллиардер вышел из дому в поношенном пиджаке и майке, опираясь на всегдашнюю трость.

        Отвыкшие от удивления зрачки начальника охраны едва расширились.
        - Михал Иваныч, с бородой и усами вы сбрили лет тридцать.
        - Я прогуляюсь, Костя.
        - Внимание! - скомандовал телохранитель, приложив палец к гарнитуре. - Шеф на прогулке.
        - Отставить, - скомандовал Лугинин. - Прогуляюсь вдоль берега и вернусь. За мной не ходить.
        - Но...
        - Никаких «но». «Всё бельчонок делал сам».

        Михаил Иванович вложил трость в растерянные руки охранника, снял с верного помощника солнцезащитные очки, нацепил на себя. Молодецким шагом скрылся за воротами.

        Константин Петрович, улыбаясь, смотрел вслед, нажал на гарнитуру:
        - Юр, мобильный шефа перемещается?
        - Минутку… да. Приём.
        - Отследи.


        Гонорин услужливо встречал гостя:
        - Проходи, проходи, Михал Иваныч. Чайку или чего покрепче?
        - Я смотрю, ремонтик сделал, стеночки обшил... – осваивался Лугинин.
        - Надо периодически. Хоть жильё и казённое, а всё-таки жить мне.
        - Жить тебе... - задумчиво растянул гость.

        Фёдор Игнатьевич хлопотал по коньяку:
        - Сбрил бороду, как будто двадцать лет скинул. Выглядишь молодцом! Прям новый человек.
        - Как обжился? Как успехи на новом месте?
        - Превосходно! Все местные успехи - мои успехи. А что это ты мной заинтересовался? С нашей последней встречи нос воротил, руки прятал.
        Заммэра подал непрошеному гостю напиток.

        - Да вот, дай, думаю, зайду. Проведаю старого знакомого, - миллиардер подержал бокал на весу, поизучал собеседника сквозь прозрачность стекла, поставил на журнальный столик.
        - Как говорит один очень умный человек: «не гоняй песок по барханам». Я ж вижу - неспроста зашёл.
        - Кто говорит? Твой куратор?
        - Можно и так сказать. Давай выпьем, и расскажешь, зачем пожаловал.

        Лугинин обратил внимание на приставку, планшет:
        - Заразился молодёжной заразой?
        - Есть немного, - хозяин всё-таки выпил, заел долькой лимона. - Ну и молодежь нынче пошла: скажи яблоко - услышат «Apple», и решат, что говоришь не об обычной антоновке, а о фирме. И повернут твои слова в зависимости от симпатий или антипатий к покойному Джобсу. Они не умеют слушать, а тем более слышать. Вернее они слышат только то, что хотят.
        - Иногда и их хотелось бы услышать. Но стены мешают… - Михаил Иванович, будто вёл внутренний диалог.
        - Слышал очередную новость: в столице скинхеды совсем распоясались. Опять убили парня, он, видите ли, панк, с ирокезом ходил… - Фёдор Игнатьевич вновь наполнил бокал.
        - Я никак не могу понять, как нацизм смог взойти и разрастись в нашей стране? В стране-победительнице фашизма. Кто стоит за скинхедами? Если их лидеры - внуки полицаев, власовцев и прочих предателей – понятно. А вот если внуки ветеранов Великой Отечественной, то это патология.
        - Да уж.
        - В России всегда была сильна пятая колонна, и страна всегда неоправданно терпимо относилась к либералам. Великодушие – черта сильных, чрезмерное великодушие ослабляет, в конечном счете, убивает.

        Миллиардер взглядом совершил полукруг по комнате, решил приступить:
        - Я никогда б не подумал, что это ты…
        - Что я?
        - С другой стороны, только ты мог так долго скрываться и оставаться вне подозрений…
        - Михал Иваныч, ты бредишь? - рассмеялся заммэра и пригубил коньяк.
        - Каково это – растлевать и убивать детей?

        Гонорин поперхнулся.

        - …Маленьких. Ничего не соображающих. Беззащитных…
        - Только не говори, что хочешь попробовать, - пытался свести в шутку Фёдор Игнатьевич.
        - В этом весь ты – скользкий, изворотливый, как угорь. Но вот оказывается, в чём твоя слабость…
        - Да брось ты, что на тебя нашло?
        - Это на тебя нашло. Хотя ты таким всегда был. Я звонил в Самару…

        Лугинин внимательно следил за нервничавшим собеседником.

        - …Виктор Львович рассказал о твоих похождениях. Но раньше ты не убивал, а сейчас начал. Зачем? Чтоб некому было опознать?
        - Да хватит, Михал Иваныч, - отшучивался, как отстреливался заммэра, - стыдно признаться, я уже давно как… не мужчина.
        - Это точно... В дни убийств ты отпускал служебное авто, вызывал такси. Твой подельник-таксист сейчас даёт показания.

        Локоть Михаила Ивановича опустился на подлокотник, кулак сжал подбородок, взгляд сверлил визави. Фёдор Игнатьевич отставил бокал, скосил глаза в сторону, побарабанил по коленке.
        - Какой таксист? Не знаю никакого таксиста. Такси – да, пользовался, но я на водителей не заглядываюсь. Получается, кто-то меня оговаривает. Ничего, посмотрим, на чьей стороне будет правда.
        Гонорин схватил бокал, опрокинул в рот.

        - Посмотрим… Думаешь, и на этот раз сойдёт с рук, как в Самаре?
        - В Самаре ничего не было! Просто игрался с мальчишкой. Я люблю детей. А вон как обернули, идиоты чёртовы! Воистину, не делай добра – не получишь зла. И что ты припёрся?! Испортить мне настроение?
        - Испортить тебе жизнь. Хочу, чтобы ты сознался.
        - Мне не в чем сознаваться! Доказывайте, раз хотите, но ничего не докажете. Потому что доказательств у вас нет!.. Я знаю в чём дело, вам сразу не понравилось, что меня сюда направили. Взъелись на меня, как один. Ты, мэр Святославич – божий одуван. Всеми силами хотите меня отсюда выжить. Вот твоя демократия! Местный королёк. Не понравился – подведёшь под монастырь, лишь бы избавиться!
        - Не говори о демократии, в твоих устах это звучит вульгарно.
        - А чем я хуже других?
        - Знаешь, как я определяю хорошего чиновника?

        Фёдор Игнатьевич пристально посмотрел на Михаила Ивановича.

        - Хорошие чиновники говорят правильно и правильные вещи, - продолжил миллиардер. - Только говорят, но ничего не делают. А если делают, то наоборот. Главное, самому хапнуть и побольше. Вы все - обещалкины. Послушаешь вас - озолотите, проголосуешь – обдерёте до липки. Ладно, я, действительно, пришёл не морали тебе читать.

        Лугинин достал револьвер.

        - Что ты делаешь?! Это же всё бред и клевета! У тебя нет доказательств!
        - Доказательства на твоей правой руке – оголи, и мы увидим шрам от детских зубов.
        - Вовсе нет! Меня укусила собака! Ты бы лучше отстреливал бездомных собак! Заполнили город – из дома не выйти!
        - В городе давно нет бездомных животных. Работает приют. Но мы учтём твой последний чиновничий запрос. Начнём отстреливать. Прямо сейчас.

        Михаил Иванович встал. Передёрнул затвор, дуло уставилось в заместителя мэра.

        - У тебя нет доказательств! Как же твоё хваленое общество справедливости?! Вот твой закон! Закон Линча! Назначил виновного, сам приговорил, сам казнил! А доказательств нет!
        - Покайся, облегчи душу.
        - Да пошёл ты!

        Гонорин демонстративно встал, словно высокая должность могла защитить от пули. Громкий хлопок. Фёдор Игнатьевич рухнул, как подкошенный, завопил от боли, схватился за ногу.

        - Сука! Гааа-ад! Что ж ты делаешь, падла?! Я – заместитель мэра, ставленник власти! Я неприкосновенен! Если я виноват – пусть меня судят! Давай! По какому праву ты решаешь, кому жить, кому нет?!
        - По праву ответственности. Ты опять найдёшь способ избежать наказания. Но если всё-таки осудят, дадут немного… а ты - убийца. Взамен жизни детей, я заберу твою.

        Мститель прицелился.

        - Соседи, наверно, уже вызвали милицию! - заммэра цеплялся за соломинку. - Они слышали выстрел! Тебе не скрыться, скоро сюда приедут и узнают, каков на самом деле серый кардинал, Фидель, негодяй!
        - Соседи ничего не слышали - ты позаботился о шумоизоляции. Но ты прав, скоро милиция будет здесь, чтобы тебя арестовать. У нас очень мало времени…

        - Не надо, Лугинин, пожалуйста, - взмолился Гонорин. – Бес попутал, с кем не бывает? Я не хотел! Это выше меня! Ты когда-нибудь вожделел женщину? Это то же самое!
        - Не то же.
        - То же! Просто не к женщине. Но, что мне оставалось?! Как удовлетворить плоть?
        - Держать себя в руках, самоудовлетворяться, кастрация…
        - Себя кастрируй! И знай, я не хотел их убивать. Так получилось. Случайно.
        - Врёшь! Избавлялся от свидетелей.

        - Чёрт! Чёрт! Чёрт! - сжимал бедро чиновник, свирепея от боли, теряя чувство реальности. - Чёртов город! Чёртовы дети! Чёртов ты!.. А ведь не за них убиваешь! За свою дочку мстишь!
        - Заткнись!
        - Нет, я напомню! Надеюсь, она также корчилась! Чтоб…

        Грохнул выстрел. Брызнула кровь. Тело Гонорина распласталось по полу.

        Продолжение - http://www.proza.ru/2014/09/08/533