Позднее признание

     Когда-то вы меня почтили вашею
доверенностью. Может быть, вы совсем
меня теперь позабыли. Как это так
случилось, что я к вам пишу? Я не знаю;
но у меня явилось неудержимое желание
напомнить вам о себе, и именно вам.
Сколько раз вы... бывали мне очень
нужны... Мне нечего писать вам о себе,
нечего рассказывать. Я и не хотел того;
мне ужасно бы желалось, чтобы вы были
счастливы. Счастливы ли вы? Вот это
только я и хотел сказать.

     Ваш брат кн. Л.Мышкин.

                Ф.М.Достоевский.
                Идиот.


     Пелагея Ниловна в свои 92 года до сегодняшнего дня чувствовала себя довольно сносно - в меру своих сил помогала дочери и внучке по дому, хотя и сама понимала, что толку от ее помощи не так много. И силы уже не те, а руки порой подрагивали, да и ноги грозили подкоситься в любой момент.
     А сегодня утром, проснувшись и с трудом сев на кровати, она поняла, что ходить, как прежде, уже не может: чтобы спустить их вниз, пришлось помогать им ослабевшими руками.

     "Ну, вот и отходили мои белые ноженьки, отбегали, - подумала она про себя. - Видно, это уже все, конец приближается..." И почему-то в голове всплыли есенинские строки:
                Не бродить, не мять в кустах багряных
                Лебеды и не искать следа...

     Чувствуя свое бессилие, она осторожно откинулась на подушку и закрыла глаза.
     Слабый шум в квартире постепенно стих, наконец, последний раз хлопнула входная дверь и стало тихо, как в могиле.
     Пелагея Ниловна слабо улыбнулась этой мысли и забылась, а в сознании тотчас совершенно бессистемно начали мелькать эпизоды из ее жизни.
     "Господи, как же странно устроен человек, - подумала она. - Стоит только закрыть глаза, как рекой бросаются воспоминания. И что самое удивительное, не я выбираю прежние эпизоды - они сами выскакивают. А в жизни и впрямь есть что вспомнить: были и радости, и горе, и любовь, и разочарования, и боль разлуки, и потери близких, и счастье от рождения детей, каждая их болячка, каждая слезинка... Многое же я повидала на своей жизни, а все равно умирать не хочется..."
     Занятая этими мыслями, она не услышала, как открылась дверь в ее маленькую комнатку. И только услышав до боли знакомый голос, она определили, что к ней пришла дочь Надя, Наденька - сама уже бабушка двух внучат.
     - Спишь? - тихо спросила она.
     - Нет, просто забылась, - открыла глаза Пелагея Ниловна.
     - А что так странно лежишь, свесив ноги? - не отставала дочь.
     - Хотела встать, да они что-то сегодня не слушаются меня, - грустно ответила мать.
     - Давай я помассирую, - предложила Надежда Георгиевна и начала растирать дряблые ноги матери.
     - Я не чувствую, как ты трешь, - жалобно проговорила старушка.
     Поняв, что ноги матери уже не оживить, Надежда Георгиевна подняла их на кровать и укрыла одеялом. Потом придвинула стул к кровати и села.
     - Ушли ребята? - спросила старушка.
     - Ушли, только Варюшка сидит, к сессии готовится. Как позавтракала, так сразу за учебники и засела.
     - Хорошо, - вздохнула мать.
     А потом, помолчав некоторое время, словно собираясь с мыслями, притронулась к цепке на шее и тихо попросила:
     - Сними-ка с меня это.
     Дочь приподняла голову матери и аккуратно сняла цепочку, к которой был прикреплен маленький ключик. Она знала, что это ключ от шкатулки, бережно хранимой матерью, шкатулки, к которой ни у кого не было доступа.
     - Наконец-то решила раскрыть свою тайну? - с усмешкой спросила Надежда Георгиевна.
     - Пора, а то боюсь, что меня полностью парализует, как ноги, и тогда не смогу тебе рассказать, - медленно проговорила Пелагея Ниловна.
     Надежда Георгиевна встала и помогла матери удобнее сесть и сказала:
     - Я так понимаю, что разговор предстоит долгий и серьёзный. Подожди, я принесу чай, мы заодно и попьём.
     Она вышла и вскоре вернулась, держа в руках поднос с чашками, чайником, сахарницей и вазочкой, заполненной пастилками.
     - Помнишь, что я их люблю, - благодарно улыбнулась мать, беря одну из пастилок.
     - Да, только они стали не те, что прежде.
     - Ну, что есть, то есть.
     - Ладно, - старушка отпила чаю и попросила: - открой нижний ящик комода и достань, что там есть.
     Внутри оказались старенький плюшевый медвежонок, резные ларец и пожелтевшая от времени шкатулка из слоновой кости.
     - Так это же моя игрушка, которой я в детстве играла, - возбужденно проговорила Надежда Георгиевна, беря в руки медвежонка. - Я думала, что его давно выбросили.
     - Нельзя его выбрасывать, - ответила Пелагея Ниловна. - Он особенный...
     - Ты говоришь загадками, - серьезно заметила дочь. - А здесь что? - она показала на ларец и шкатулку.
     - Не спеши, все по порядку, - остановила ее мать.
     Она помолчала некоторое время, набираясь сил, а потом продолжила.
     - В юности, когда я училась еще в женской гимназии, я случайно познакомилась с парнем из соседней гимназии. Его звали Иван. И так получилось, что мы полюбили друг друга. Как потом оказалось, навсегда. Тайком от родителей я бегала к нему на свидание; он был начитанный, интересный человек. Он буквально благоговел предо мной. А потом его забрали в Красную Армию - шла Гражданская война.
     Пелагея Ниловна замолчала и на врем прикрыла глаза, то ли заново переживая прошлое, то ли набираясь новых сил. Дочь из уважения к матери не стала ее поторапливать.
     Тем временем старушка продолжила:
     - Перед его уходом мы сговорились, что я стану ждать его, что бы не случилось. Мы даже обменялись простенькими колечками. И я ждала. До тех пор, пока в нашем окружении не появился боевой командир Георгий, вышедший в отставку по ранению. О, он выглядел красавцем по сравнению с другими молодыми людьми - офицерская выправка, на груди георгиевский крест и какая-то медаль, усы, буденновка...
     - Это был мой отец? - спросила Надежда Георгиевна.
     Мать не ответила и продолжила:
     - А от Ивана к тому времени не было весточки много лет. Были слухи, что он воевал на Дальнем Востоке, а где конкретно, что с ним, жив ли он, никто не мог ничего сказать.
     Тем временем Георгий начал ухаживать за мной. Он делал это очень красиво - сказывалась, видимо, дворянская кровь и воспитание.
     Родители мои постоянно говорили, что напрасно ждать Ивана - сгинул где-нибудь, вон сколько людей тогда положили и с той, и с другой стороны.
     И я не выдержала - дала согласие на брак с Георгием. Всеми силами я старалась забыть свою первую любовь, зажать ее в своем сердце, отдавая все силы дому, мужу, детям.
     - Тебе хорошо это удалось, - заметила дочь. - И мы все очень благодарны тебе за это.
     - Не перебивай, - остановила ее мать. - И вот когда я родила двух детей, Иван неожиданно объявился...
     - Где же он пропадал? - спросила Надежда Георгиевна. - Столько лет прошло...
     - Воевал с Колчаком, потом попал в отряд Лазо.
     - Это того самого, которого японцы живьем сожгли в паровозной топке, - уточнила дочь.
     - Да, - кивнула головой мать. - Попал в плен, но умудрился бежать. Потом воевал с бандой Улагая уже на территории Монголии. Там был тяжело ранен, но его подобрала монгольская кочевая семья и перевозила с места на место. В конце концов вылечили народными средствами, как он говорил, даже с использованием верблюжьего навоза. Он выучил монгольский язык и остался там.
     - А почему не вернулся в Россию?
     - Так они же все время кочевали, а пустыни, безводные степи и горы там бесконечны и места похожи друг на друга, как две капли воды. Куда идти, это только монголы знают по своим приметам. Так вот он и задержался в этой стране.
     Мать снова замолчала и даже прикрыла глаза. Надежда Георгиевна не знала что делать - то ли мать задремала, то ли переводит дух. Но Пелагея Ниловна заговорила снова:
     - Это сейчас я понимаю, почему он связался с семьей кочевников, которая, собственно и вылечила его. А тогда, при первой встрече после разлуки, я приревновала его. Там у него родилась дочь.
     И все-таки он рвался домой, в Россию. И однажды, когда они кочевали вдоль границы, он увидел наших пограничников и, бросив отару, поскакал к ним.
     Его долго допрашивали чекисты, не веря, что он - русский: одежда монгольская, лицо загорелое, обветренное... Да и отару они видели, которую Иван бросил. Он доказывал, что воевал против Колчака, японцев, Улагая, но ему не поверили - то ли свидетелей не нашли, то ли их просто поленились искать. И присудили ему четыре года лагерей.
     - А где он сидел?
     - Строил Байкало-Амурскую магистраль в тайге.
     - Подожди, но ее построили относительно недавно, гораздо позже Второй мировой, - изумилась Надежда Георгиевна.
     - Её начали строить еще до войны, потом стройку остановили на несколько лет, а во время Сталинградской битвы оттуда сняли рельсы и шпалы и перебросили их ближе к Волге, чтобы построить временную железнодорожную ветку для снабжения Сталинграда во время его обороны.
     Его отряд работал в карьере - они дробили камни для отсыпки насыпи будущей магистрали. Как он рассказывал, условия были чудовищные, немногие из заключенных выжили.
     Срок он свой отбарабанил от звонка до звонка. А когда освободился, сразу поехал в наш город и стал меня искать. Я же к тому времени сменила фамилию и переехала к мужу. Да и дети у меня уже подрастали - Вадику было девять, Галочке - семь.
     - Он нашел тебя?
     - Родители мои к этому времени умерли, остались только сестра Алла и дядя Степан. Алла-то тоже была замужем и сменила фамилию. Так он нашел меня через дядю Степана.
     - А как вы встретились? - поинтересовалась дочь.
     - То, что я замужем, ему, конечно же, сообщили. И чтобы не ставить меня в неловкое положение, он несколько дней подстерегал меня у подъезда, выбирая момент, когда я буду одна.
     И в один из дней, когда я проводила Галочку в школу и возвращалась домой, он и решился подойти...
     В первый момент я не сразу узнала его - за эти годы он сильно возмужал. Только в глазах застыла грусть или печаль. Но это был он, мой Ваня, Ванечка!
     Старушка надолго замолчала и дочь спросила ее:
     - Может быть, на сегодня хватит? Отдохни, завтра расскажешь...
     - Если оно будет, это завтра, - тихо и грустно промолвила Пелагея Ниловна.
     А потом, видимо, набравшись сил и слегка успокоившись, продолжила:
     - Все, что я таила в своем сердце все эти годы как-то разом выплеснулось наружу. Он рассказал мне все свои злоключения, рассказал, как тяжело было в лагере, когда запрещена была даже переписка. Словно их вычеркнули из этой жизни - никаких контактов с внешним миром.
     - Он был женат? - спросила Надежда Георгиевна.
     - Нет, говорил, что все эти годы думал только обо мне. Пристроился у какой-то своей дальней родственницы, но та вскоре умерла и однокомнатная квартира перешла к нему по наследству. Вот в ней-то мы и стали встречаться.
     - Долго встречались?
     - Больше полугода. А когда я почувствовала, что забеременела, я настояла на том, чтобы прекратить встречи.
     - Почему? - удивилась дочь.
     - Да потому, что у меня было двое детей, за которых я несу ответственность. Выбор был простой - или он, или дети...
     - А он не предлагал переехать к нему вместе с детьми?
     - Предлагал. Но только как я могла объяснить это Вадику и Гале? Я же отрывала их от родного отца. Это же какой удар по психике детей! Удар на всю жизнь, которого они мне не простили. А потом в положенный срок родилась ты...
     - Постой, постой... Ты хочешь сказать...
     - Да, я родила тебя от Ивана.
     - Так значит, я не Георгиевна, а Ивановна?
     Мать промолчала.
     - Скажи, а отец, ну тот, Георгий догадывался, что я не его дочь?
     - Думаю, что догадывался, но к тебе относился, как к родной.
     - Да, я только на уровне подсознания ощущала, что здесь что-то не так. И хотя папа Георгий и вправду хорошо ко мне относился, но чувствовала, что в разговорах со мной в нем не было той искренности и теплоты, как с Вадимом и Галиной.
     Обе помолчали, после чего ошарашенная этой новостью дочь накапала себе капель из материнского пузырька и запила их остывшим чаем.
     - Тебя и назвали Надеждой, как он просил, - наконец проговорила Пелагея Ниловна. - Он все еще надеялся на что-то.
     - Я видела его? - глухо спросила дочь.
     - Однажды, когда тебе было два с половиной года. Надо было видеть, как он обрадовался, увидев тебя. Схватил на руки, прижался и... заплакал.
     - Я не помню, - с трудом проговорила Надежда Георгиевна.
     - Ты была слишком мала, чтобы запомнить это.
     - Ты сказала мне тогда, что это мой отец?
     - Нет. Ты могла проговориться дома. А мишку, которого я сохранила, он тебе подарил при этой единственной встрече.
     - Папин подарок, - заплакала Надежда Георгиевна, уткнувшись в плюшевую игрушку. - Больше мы не встречались?
     - Нет, не встречались...
     Обе женщины надолго замолчали. Надежда Георгиевна ключиком открыла шкатулку и достала из нее простенькое колечко желтоватого цвета и спросила:
     - Это то самое кольцо, которое он тебе подарил перед уходом в армию?
     Вместо ответа мать только кивнула головой. Тогда дочь надела его на палец и, вздохнув, сказала:
     - Пусть оно будет со мной, как память о нем.
     Полюбовавшись на него, она снова обратилась к матери:
     - А ты встречалась с ним потом? Ну, после того, как показала меня ему?
     - Встретилась один раз... А потом только изредка переписывались через мою сестру тётю Аллу.
     - Он жив сейчас? - с надеждой спросила дочь.
     - Нет, - как-то нехотя ответила Пелагея Ниловна. - После моего последнего письма, в котором я предложила прервать наши отношения, все контакты между нами прекратились.
     - Почему ты это сделала?
     - Нельзя жить двойной жизнью. Кроме того, к тому времени тяжело заболел Георгий, потом его парализовало, и мне нужно было постоянно быть рядом с ним. Да что я рассказываю - ты сама все это помнишь.
     - Да, это было тяжелое время - полтора года с лежачим, практически обездвиженным больным.
     - А потом похороны... Мне все время казалось, что в его кончине виновата и я - он догадывался о моей измене и страшно переживал, хотя и не подавал вида.
     - После смерти отца... то есть Георгия, вы могли бы сойтись и никто бы вас не обвинил в этом, - дочь посмотрела на мать.
     Пелагея Ниловна заплакала.
     - Ну, не рассказывай, если тяжело, - стала уговаривать ее дочь. - Полежи, отдохни...
     Старушка закрыла глаза и несколько минут не открывала их. А потом, решившись, продолжила:
     - После того, как Ваня получил мое последнее письмо, у него, видно, иссякла всякая надежда - с дочерью я не разрешила видеться, да и я отказала ему во встречах... И у него закончились последние силы держаться, улетела последняя надежда, только которой он и жил...
     Снова наступила долгая пауза. Наконец, Надежда Георгиевна осторожно спросила:
     - А что с ним случилось?
     - Он покончил с собой - бросился под электричку. Я была на похоронах, где мне стало плохо, а вы нашли меня в больнице.
     - Да, мы тогда страшно перепугались - ушла неизвестно куда и пропала. А у тебя, оказывается, случился второй инфаркт А где похоронен... отец?
     - На Николо-Архангельком, - с трудом выговорила Пелагея Ниловна. - В ларце лежит бумага с номером участка и могилы... Ты сходи к нему, а я уж не смогу... никогда.
     - Обязательно схожу, - пообещала дочь.
     И тут Пелагея Ниловна негромко ойкнула, схватилась за сердце, голова ее бессильно откинулась на подушку.
     - Мама, что с тобой? - вскричала Надежда Георгиевна, а после бросилась в комнату внучки. - Варюшка, срочно вызови Скорую, бабушке плохо. А я с ней пока побуду.
     Врачебная бригада приехала довольно быстро. У старой женщины был диагностирован инфаркт миокарда и ее тотчас увезли в больницу. Однако, спасти ее не удалось - это был третий, самый тяжелый приступ, с которым старческий организм не смог справиться.

     После того, как кремировали тело Пелагеи Ниловны, Надежда Георгиевна на семейном совете настояла на том, чтобы мать похоронили на том же кладбище, где был захоронен Иван. Для этого ей пришлось рассказать всю правду, которую она услышала от матери. Пока ждали урну с прахом, она сумела уговорить кладбищенское руководство поместить урну в могилу с любимым.
     Через несколько дней после похорон Надежда Георгиевна с дочерью Инной и внучкой Варей уединились в комнате Пелагеи Ниловны, чтобы вместе почитать письма Ивана, которые он посылал Бабушке.
     - Сама не могу, - попросила Надежда Георгиевна внучку, дрожащими от волнения руками передавая ей шкатулку.
     Разволновалась и Варя. Все трое с интересом уставились на содержимое шкатулки, о котором при Пелагее Ниловне могли только догадываться.
     Сверху лежали какие-то простенькие украшения, которые носили, видимо, в ту далекую пору. Варя начала выкладывать их на стол, словно это были музейные экспонаты.
     - Их, наверное, мама носила, когда была молоденькой девушкой, - предположила Надежда Георгиевна.
     - И встречалась с твоим будущим отцом, а нашим дедушкой, - добавила Инна.
     На дне шкатулки лежало несколько довольно потрепанных и пожелтевших от времени конвертов. Женщины некоторое время рассматривали их, не решаясь достать письма - еще бы, в них была сокрыта необыкновенная любовь их отца, деда, прадеда, которую они с любимой пронесли через всю жизнь. Любовь, которая, по сути, свела их в могилу.
     Наконец Надежда Георгиевна попросила внучку:
     - Читай.
     Та взяла верхний конверт, словно величайшую драгоценность и не сразу открыла его. Он был потерт - видимо, его не однажды вынимали и перечитывали содержащееся в нем письмо. Осторожно вынув его, Варя развернула бумагу. Листок был весь испещрен водянистыми разводами - видимо прабабушка много раз перечитывала и плакала над ним.
     Варя неуверенно посмотрела на мать и бабушку, словно прося у них позволения читать чужие тайны.
     - Читай, - повторила бабушка, вытирая платком неожиданно выступившие слезы.
     И Варя решилась, с трудом разбирая поблекшие от времени чернильные буквы, кое-где размытые слезами.
     "Пелагеюшка, милая, здравствуй! Откровенно говоря, я едва не отчаялся,  от того, что судьба не даст мне шанса увидеться с тобой. Но за все мои мучения она, видимо,  решила оказать мне милость. Столько лет я мечтал об этом, и вот я увидел тебя, возвращавшуюся из школы, куда ты проводила внука.
     Я никоим образом не корю тебя за то, что ты не дождалась меня: шансов выжить у меня было действительно немного. Я просто чудом остался жив в монгольских степях, где меня, насквозь прострелянного и порубанного саблей буквально вырвала из лап смерти семья простого арата.
     Мои спасители уговаривали меня остаться у них, говоря, что на моей родине царит массовый террор и меня могут расстрелять, как шпиона другой страны.
     Но как я мог согласиться с ними, если там, на далекой родине, живешь ты, без которой мне и жизнь не жизнь.
     Когда я на махонькой  монгольской лошаденке пересек границу, меня тут же задержали. Потом был допрос с пристрастием, во время которого я пытался объяснить, как очутился за кордоном, показывал шрамы, называл фамилии командиров, но ничего не помогло. После того, как мне выбили несколько зубов и сломали одно ребро, от меня отступились и отправили в лагерь на стройку, точнее - в каменоломню.
     Какие там были условия, рассказывать долго, да и нужно ли. Скажу лишь одно: каждый день мы хоронили по нескольку человек, а на их место пригоняли новых. Это был конвейер по физическому уничтожению людей.
     Но я решил, что во чтобы то ни стало выдержу и это ради любви к тебе. И я выдержал...
     И вот когда увидел тебя, едва не потерял сознание - жива, жива моя Пелагеюшка и даже почти не изменилась. Столько лет я ждал этой минуты, не раз представляя ее, закрыв глаза. И на тебе - свершилось! Господи, милостливый и справедливый, спасибо тебе, что ты сохранил меня до этого дня! Ради того, чтобы снова увидеть тебя, ни капли не жаль тех страданий, что мне пришлось пережить..."
     Варя прекратила чтение и посмотрела на мать и бабушку - они плакали. Тогда девушка сложила письмо, вложила его в конверт и сказала:
     - На сегодня хватит, а то с вами случится то же, что и с прабабушкой.
     Женщины молчали. Слегка успокоившись, Инна предложила:
     - Пойдемте пить чай...

     В один из дней, когда мама увела бабушку в поликлинику и Варя осталась одна, она зашла в комнату  бабушка, куда та переселилась после смерти своей матери. Она села и, увидев что на шкатулке лежит  письмо, которое бабушка Надя, торопясь в поликлинику, не успела или не захотела спрятать Это было последнее письмо прадеда к прабабушке. Подумав, она взяла его и начала читать:
     "Пелагеюшка, милая, любимая моя! Прости, но пищу тебе в последний раз.  Столько лет я мечтал о том, как встречу тебя, как мы, несмотря на то, что со мной случилось, наконец-то будем вместе и проживем до глубокой старости в любви и согласии. Какая наивность: судьба распорядилась иначе - поблазнила и выбросила меня на обочину жизни.
     Я понимаю, что многое изменилось за то время, пока длились мои мытарства, и ты не могла оставаться в одиночестве - это противоестественно. У любой женщины есть свое предназначение в жизни. Да и ждать меня было бессмысленно, тем более, что никаких известий обо мне ты не получала. Тогда миллионы людей затерялись в этом лихолетье.
     Но как бы то не было, я искренне благодарен тебе за те недолгие минуты счастья, что ты мне подарила. За дочку - красавицу, кровинушку мою... Это значит, что муки, которые мне пришлось перетерпеть, были не напрасны -  я оставил свой след на этой грешной и такой жестокой к людям земле. И я был счастлив, хоть малость, но это стоит целой жизни.
     Спасибо тебе за все, моя родная, моя единственная, моя несбывшаяся мечта. Береги себя, береги нашу дочурку. Я молю бога, чтобы он даровал вам только счастье, только радость и благополучие. И помните, что если мне и привелось при жизни любить по-настоящему, то я любил только вас, мои самые родные и самые дорогие на свете.
     Я понимаю, почему ты решилась на то, чтобы нам больше не встречаться ни с тобой, ни с дочерью. Наверное, так будет лучше для вас.
     Да только я так не могу. Зачем жить с этой болью в сердце? Если раньше у меня и была робкая надежда на встречу с вами, и она помогала мне жить, то сейчас, когда мне отказано в надежде хотя бы изредка видеть вас, жизнь становится бессмысленной и никчемной.
     Простите меня и прощайте. Ваш Иван".
     Закончив читать, Варя обнаружила, что намочила письмо и конверт слезами. Осторожно промокнув влагу салфеткой, она спрятала письмо в конверт и положила его на прежнее место.
     Возбужденная от прочитанного, она бесцельно побродила по квартире, а потом прошла в свою комнату, взяла том Байрона, села в кресло и, найдя стихотворение по настроению, прочитала вслух:

                Когда прощались мы с тобой,
                Вздыхая горячо,
                Ко мне кудрявой головой
                Ты пала на плечо...
                В твоих глазах была печаль,
                Молчанье на устах...
                А мне неведомая даль
                Внушала тайный страх.

                Росы холодная струя
                Упала с высоты -
                И угадал заране я,
                Что мне изменишь ты.
                Сбылось пророчество: молва
                Разносит всюду весть,
                Что ты священные права
                Утратила на честь.

                И каждый раз, как слышу я
                Об участи твоей,
                На части рвется грудь моя
                Сильнее и сильней.
                Толпа не знает, может быть,
                Про тайный наш союз -
                И смело рвет святую нить
                Сердечных наших уз.

                Как быть! знать, есть всему пора!
                Но плачу я о том,
                Что сердце, льстившее вчера,
                Промчалось легким сном.
                Ах! если где-нибудь опять
                Увижусь я с тобой -
                Скажи, как мне тебя встречать:
                Молчаньем и слезой...

     Варя откинулась на спинку кресла и, прикрыв глаза, задумалась... И пришла в себя только тогда, как услышала звук открывающейся двери. Это вернулись мама с бабушкой.
     Посмотрев на дочь, Инна спросила:
     - Ты плакала:
     - Нет, с чего ты взяла? Просто долго читала, - ответила девушка.
     Бабушка Надя пошла переодеваться в свою комнату. Непроизвольно взяв письмо, оставленное ею на шкатулке. Конверт был влажный...