Моя история СССР. 15. Дырки в железном занавесе

15. ДЫРКИ В РЖАВОМ ЖЕЛЕЗНОМ ЗАНАВЕСЕ.

     В железном занавесе с каждым годом образовывалось всё больше дырок, дырочек и прорех. Я уже не говорю о «вражьих голосах», благодаря которым чаще всего мы только и узнавали какую-то информацию о событиях в мире и у нас (знали бы мы как искусно они научаться врать и лицемерить в 21 веке – ни за что бы не поверили!). Съездить в капиталистическую страну было всё равно, что слетать в космос. Что говорить, если в Египет, где ежегодно на Красном море отдыхают сейчас сотни тысяч россиян, въезд был запрещён, как в страну капиталистическую. А как по молодости хотелось посмотреть другие страны! Иногда за границу попадал то один, то другой знакомый или знакомый знакомого приезжал из зарубежной командировки в страны Африки и Азии, чаще по военной части, строители, медики и на них смотрели как на счастливчиков, которым удалось увидеть другой мир, с другой природой, с другими человеческими отношениями да и сталкиваться им приходилось со всякими американцами, англичанами, французами, и кусочек по кусочку другой мир расширялся... Но и специалисты не по собственной прихоти ехали а могли попасть туда по производственной и партийной разнарядке, если повезёт, когда позовут…
        Существовали, конечно, и туристические группы, чтобы представлять наше общество как вполне открытое перед зарубежными левыми друзьями, свихнувшимися на социализме. Попасть в такую группу, пусть даже направляющуюся в «дружественную социалистическую страну» с коммунистическими марионеточными правительствами вроде Венгрии, Польши и Чехословакии или даже страну-помидорию Болгарию (всё-таки и там люди жили получше и посвободнее и советскому человеку видеть это ни к чему, а то ещё задумается почему люди с менее развитой социалистической системой с неискоренённой до конца всё зло порождающей частной собственностью живут благополучнее, свободнее) было великим счастьем, и возможность эту надо было заслужить тихим поведением, немолодыми летами и наличием остающихся в стране близких, чтобы вдруг не возникло желания смотаться на Запад – родителей, детей (заложники!). Я, будучи молодым врачом, один раз попытался сунуться в профком больницы, где работал, но дело закончилось гробовым молчанием и я понял, что я «невыездной», не могут мною рискнуть - молод, неженат, знаю английский... Вот медсестёр отправили в ГДР запросто! Я помню, какое большое впечатление на меня произвело сообщение моего знакомого писателя побывавшего в Венгрии о том, что в обычном магазине картошку МОЮТ перед продажей и что он  насчитал в нём целых 10 (!) сортов колбас! Сейчас и нас этим не удивишь, а тогда, когда на просторах СССР существовало два вида колбасы – «докторская» и «Краковская», копчёная с огромными кусками сала, крайне невкусная, к городу Кракову явно не имеющая ни малейшего отношения. Существовала поговорка: «Лучшая рыба – колбаса». Первый раз венгерский сервелат я испробовал в годах восьмидесятых и он мне показался фантастически вкусным, а о том, чтобы зимой было что-то в продаже из овощей и фруктов кроме капусты, картошки и моркови и речи не было. Помидоры, огурцы, редиска, грибы, ягоды появлялись летом и исчезали осенью. Зато винные отделы всегда пестрели этикетками коньяков, водок и вин. Совсем невероятным казалось, что ТАМ почти каждая семья (не исключая рабочих!) имела МАШИНУ, а то и две (родителям и детям).  Для советского обывателя это отзывалось особенной болью, ведь самый дешёвый легковой автомобиль стоил пять тысяч рублей при средней зарплате 120 р. В месяц – попробуйте-ка подсчитать сколько лет надо было копить на автомобиль, не евши и не пивши! Честным путём заработать на авто было невозможно. Коррупция взяточничество, правда не в таких размерах, как сейчас, разъедала как моль веру в светлое бедущее. А то,что пособие для безработных было выше зарплаты нашего рабочего или врача вообще повергало в шок. А за что же тогда боролись, ЗА ЧТО  ТАКИЕ ЖЕРТВЫ? Почему мы самые бедные в самой богатой природными ресурсами стране?
       Нет, с голоду мы не умирали – всегда были рыбные консервы и хлеб, а по случаю перепадало то вафли, то хурма и наплевав на быт холостяк мог жить довольно счастливо и даже красиво – со свечами, гитарой, коньяком, недорогими поездками в Прибалтику, на тёплое Чёрное море или, если приспичит романтика ходить в горы Кавказа, Памира… Смотрели кино и видели комфорт и чистоту, в котором живут ТАМ вполне обычные средние люди… Удивляли антиправительственные выступления за рубежом. И как их не сажают за это, не расстреливают? Как такая свобода вообще возможна? Как государство может устоять без страха власти?.. Заелись!!!
      А если ТАМ живут лучше, то зачем как Павка Корчагин надрываться, зачем столько жертв, зачем людоедская коллективизация, зачем ГУЛАГ? И зачем нам идти «освобождать» другие страны, нести нищету? – Чехословакию, Афганистан какой-то? Кредит доверия компартии таял всё более и более… Запад, нередко, представлялся как уже состоявшийся на земле коммунизм! Да и сама номенклатура не верила уже в марксизм, но цеплялась за него ибо боялась малейших перемен, боялась потерять ВЛАСТЬ и вместе с ней все привилегии делавшим её государством в государстве. Высшая номенкелатура уже достигла коммунизма, который могла прервать лишь смерть чиновника или увольнение с насиженного места, что происходило чрезвычайно редко (друг друга берегли, социальный лифт почти не работал). Проникали из-за рубежа газеты, журналы… Их хранили годами, как сокровища. У меня было два англоязычных номера журналов "Таймс" и "Ньюс" – я берёг их, как библейские откровения.
     Чем больше проникала правда о жизни в капиталистических странах, тем напряжённее и тщательнее работало КГБ, постоянно усиливая часто незримый контроль над гражданами, оценивая уровень их безопасности, верноподданичества, сами не веря в те «идеалы» которые требовали с других. Немалую головную боль этой организации вызывала задача ограничения контактов с иностранцами. А как их вообще избежать? Приходилось проводить молодежные международные форумы, встречи с представителями левых прокоммунистических партий стран мира, надо было демонстрировать дружбу, миролюбие, открытость своим друзьям хотя бы, привлекательность нашего строя, вербовать агентуру, наконец!... Для этих целей избирали самых «надёжных» комсомольских работников, готовых продать любого друга за копейку, тысячу раз проинструктированных.
          С иностранным туризмом было ещё тревожнее: был такой круиз Вокруг Европы на судне «Адмирал Нахимов», недостижимая мечта миллионов советских людей. Кандидатов на поездку проверяли по нескольку месяцев, заставляли сдавать экзамены по марксизму-ленинизму, проводили с ними унизительные беседы.  Молодых здоровых ребят, тем более знающих языки, не выпускали, чаще женщин пожилых пугливых, стращая тем, что любой контакт с коварным иностранцем может закончится вербовкой и предательством родины (КПСС) , страшнее которого преступления в природе не существует. А потому не советовали (запрещали!) ходить по одному – только минимум по трое, держаться экскурсовода, начальника группы (некоторые романтики после таких бесед отказывались от поездки с чувством глубокого омерзения к нашей системе), не отставать, а если кто что спрашивает отвечать вежливо улыбаясь, но более близких контактов, приглашений на чашечку кофе избегать под предлогом нехватки времени (пароход уходит!), приглашения не принимать и т.д. и т.д
   .Главным принципом выживания стало «не высовываться». Масса изобретений было проигнорировано – ведь время ускорялось, и они не могли вписаться в заранее спланированную пятилетку. Их перехватывали на Западе, быстро внедряли и потом мы уже покупали то, что было изобретено мозгами наших нищих инженеров, работавших только на интерес. Каждый человек находился под контролем самого современного компьютера на Лубянке, и никто не знал, какая там на него лежит информация «выездной» он или нет. С этим компьютером была связана общесоюзная замена паспортов в семидесятых годах.
      В это время после требований неоднократных Запада вдруг стали разрешать выезд евреям. Но навсегда, без права возвращения. В купель еврейскую слёз добавилось. Я помню однокурсника Йожефа Кунстлера, венгерского еврея из Закарпатья. Благодаря знанию венгерского его использовали переводчиком, при группах из Венгрии. Так он неплохо поездил по Союзу, но однажды в Сочи встретил венгерскую еврейку из Парижа и влюбился. Стали они хлопотать о его выезде в Париж. Какой тут вой поднялся у нас в институте: устроили комсомольское судилище: в чём только не обвиняли: «Предатель родины! «Изменник!!" Пару комсомолок зашлись в истерике. Йожеф объяснял, что выезжает за любимой женщиной, а не ради другой страны или системы, Йожеф даже пообещал, что будет вести в Париже комсомольскую работу. Ему не поверили!(И это, кстати, было правильно!) На него орали, ему грозили! Йожеф плакал.., но стоял на своём. Меня Бог миловал на этом собрании присутствовать. Вообще я не понимал и не принимал всего этого: ну хочет человек жить в другой стране, где ему лучше будет – пусть! Кого он предаёт? И почему это кто-то за него должен решать где и с кем ему жить?.. Но многие перестали после судилища с Йожефом здороваться (а раньше чуть ли не каждый лез к нему, издалека тряся своими лапами). Я думаю, кто из осторожности, кто из зависти: вот уедет в фантастический благополучный свободный цветной мир, которого кусочки мы только в иностранных фильмах глотали, а мы тут оставайся в серости и до смерти долби марксистско-ленинские мантры. Но я вообще лишён способности завидовать, а если моими друзьям или знакомым везло, то только радовался, будто часть их удачи и мне перепадала.
     А Йожефа я знал. Тогда наш курс забросили на 2 недели в село на уборку картошки и капусты. Мы часто работая напару загружали капустой трейлер и никогда у нас не было конфликтов, как у других, когда кто-то пытался отлынивать или сделать работу меньше товарища - ритмично летели кочаны капусты к солнцу и падали в кузов. А после работы, моясь в душе философствовали. Я мечтал о том, что наука создаст искуственное живое вещество и только тогда мы сможем лечить все болезни, Йожеф относился к этому скептически.
     И вот в перерыве между лекциями идёт по проходу аудитории Йожеф к выходу, а мне надо к первым рядам. Смотрю: глаза отвёл, отворачивается: привык к общему бойкоту.
     - Йожеф! – говорю я и останавливаюсь, как ни в чём ни бывало, - здорово!
     Он обернулся, мы крепко жмём друг другу руки. Сколько признательности в его тёмных глазах!