До встречи

I

Сразу знал что это – самый красивый человек на земле, и что сейчас  он в опасности, в прочем, как и всегда. А сам я в еще большей опасности –  не то чтобы его опасность падала на меня подобно тени, скорее это была каталитическая реакция: я не скрывал его, а лишь увеличивал угрозу, и чем ближе мы подходили друг к другу, тем быстрее она росла, возможно, уже напоминая огромное, развесистое тысячелетнее дерево или разумные мангровые заросли, способные по собственному желанию отправляться куда угодно, принося с собой  темные хищные воды, полные безымянных смертоносных тварей.
Мы находились в тени – большой, роскошной, смертной тени:  невидимая, она ложилась холодом на кожу, красивыми морозными узорами на сердце, возможно – куда-то еще глубже, навсегда впечатываясь внутрь, оставляя постоянный знак принадлежности.
Мысль: может быть это и к лучшему -  иметь что-то столь глубоко и прочно запечатленное внутри. Знание об иных постоянных существованиях,  кроме собственного, почти утешительно, в этом есть даже что-то от возвращения домой. Разумеется, не в смысле пространства или места на земле, а… домой.

Он ничего не сказал, а просто вложил в мою руку большую косточку, очень крупную и гладкую, похожую на ту, что бывают внутри авокадо и немного -  на круглую  базальтовую гальку. Невзирая на влажный, почти лаковый блеск, точно кость только что была аккуратно извлечена из мякоти неведомого плода, на ощупь она оказалась гладкой, сухой и как будто немного тепловатой;  на темной поверхности витал красновато-коричневый маслянистый оттенок.
Вложив вещицу мне в руку, он крепко, очень крепко сжал мои пальцы, возвращая долг, настойчиво давая понять, как много значит это семя.
Мы еще немного помолчали.
- Больше ничего осталось, это последнее - сказал он. Голос был тихим, ровным и очень усталым.
- И, конечно же, это опасно вдвойне  - из-за финальности.
- Из-за финальности, – повторил он, мои слова
- И что же мне теперь с этим делать?
- То же, что и всегда… Сначала прислушиваться, - впрочем,  понять, что неизбежное настигло меня, а значит в какой-то степени нас обоих, будет совсем нетрудно - гибель столь узнаваема…. Но ты не торопись. Должно пройти время. Возможно – много времени. Это будет трудно, потому что снова и снова будет приходится таиться и  ждать. К тому же,  со временем никогда не бывает просто:  то, что неизменно и те, кто неизменен,  могут увидеть не само время, а лишь  происходящие вокруг разрушения… следи за ними… Насколько сможешь…
- А затем… когда наступит подобие тишины? – прошептал я.
- Тогда ты снова волен выбирать. Все зависит от жажды, от того, что стремишься получить – остается лишь выбрать способ.
- Например?
- Оооо, ты же знаешь - подходящих вариантов еще много, - он почти улыбнулся. – Ты можешь положить семя в переполненную чернильницу и читать вслух то, что, что нужно, что сочтешь самым важным, а когда устанешь, будешь включать музыку.
Или посадить в жирную, темную землю, добавить туда ядовитых растений и нерегулярно поливать кровью.
Ты можешь даже зашить его в мертвое сердце, добавить чистеньких, девственных белесых червей, и каждую ночь, вслепую, жестоко прокалывать сквозь разлагающийся мясной кокон длинной иглой и царапать скальпелем, пока не услышишь знакомые стоны, пока не начнут вытекать слезы и нежно пахнущая сукровица…
Впрочем,  ты все равно что-нибудь услышишь оттуда, рано или поздно, в зависимости от того, как именно будешь за ним ухаживать, какой выберешь способ и насколько будешь терпелив, как сильно будешь желать.
Я слышал, что с годами сила твоего отчаяния и желания стали так сильны, что действительно превратились в тот самый каменный корабль,  что был  тебе показан  во время давнего путешествия на Той Стороне…

Он тускнел, вытекал вместе со словами, теряя силы, покачиваясь, опираясь костлявой рукой о мое холодное плечо.

- И  тогда? – выдохнул я, хотя знал ответ, ибо проживал это раз за разом,  но глаза все равно предательски наполнялись слезами.
Он ломко, как погибающее, но самое драгоценное их всех растений, наклонился к самому моему уху. Почти беззвучный шепот  коснулся не только и не столько слуха, сколько кожи, - это было непристойным и чувственным проникновением по узкому, извилистому  каналу внутрь моего раскрытого, пульсирующего ожидания…

Потом я стался один во мраке.
Я разрезал себе низ живота под татуировкой  и спрятал семя под слоем кожи и мышц, чтобы оно могло спокойно спать в темноте и безопасности, дожидаясь своего часа, надежно защищенное моей болью, всей силой моего отчаяния, всей тяжестью кармы, способной преломлять судьбы, заглушать электрические сигналы и накладывать сеть морщин на одни тела и останавливать время для других.

Изнывающий, замерзший, стремящийся вослед по траектории выстрелов легендарной связи, невидимо тянущeйся во все стороны, как металлическая сеть, как тень деревьев ужаса,  живой и в то же время  наполовину погруженный во тьму, я покачивал внутри своего слуха, в самой сердцевине громоздкого каменного корабля, твой растительный голос, надломленный и бессильный…
Потому что в том, что ты сказал, было нечто особенное – еще не надежда, но уже обещание:

- До встречи…

21.01.2014.



II

Когда я подошел к зеркалу, он бы уже там: сидел в несуществующей по эту сторону комнате за столом, спиной ко мне и что-то писал.
Волосы свисают вниз, локти широко разведены.

Я постучал в стекло, и ты сразу же отозвался, как будто ждал моего появления.
Но заговорил ты не оборачиваясь.
Подумалось:  это из-за того, что ты не хочешь показывать свое лицо.
- Безусловно, - согласился ты, отвечая на слишком громкую мысль, -  даже находясь ко мне спиной, ты опускал голову как можно ниже.
- Все настолько ужасно? – усомнился я.
- А ты как думаешь? – я же горел, бился в огне как эпилептик, - иронизировал ты.-  А все думали, что это сокращаются мышцы от жара… ага… такое бывает…

И все-таки ты приблизился и медленно обернулся, - тогда я попросил подойти еще ближе, протянул руку прямо сквозь стекло – ничего не смог с собой поделать, ужасно хотелось прикоснуться к носовой кости, провести пальцами по обугленным зубам, особенно дальним. Ты попробовал сопротивляться, когда я засунул пальцы тебе прямо в рот, в самую глубину, откуда раньше рос язык, а потом, вытянув руку на эту сторону, облизал покрытые пеплом пальцы.
- Не сгорело ничего, кроме лица,  - тебе самому не кажется это странным? К тому же, разговаривая, ты прекрасно обходишься без языка…
- Чтобы говорить с  тобой языка не требуется… как всегда… - ты склонил голову знакомым неловким движением, как будто покорно прикидывая: тебя  только собираются расстроить или уже обижают.
Тогда я просунул голову в круглое зеркало, как будто это было обыкновенное окно, и взял твое лицо обеими руками: «Позволь, я тебя поцелую?»

______________________________________
25-27.01.2014


Рецензии