Слезный шрам

 
  Голубые стальные глаза ... Такие глаза могут быть только у людей, которые пережили  войну.  Их взгляд не такой, как у нас,  людей нового времени, не видевших всю жестокость войны, мучения солдат, страдания матерей, смерть близких от пронзающей пули, не чувствовавших  стук сердца от каждого взрыва гранаты, не трогавших железно мертвое тело верного друга, не ждавших хотя бы  единственного письма  от  сына, возможно мертвого...

          Именно такие глаза были  у одной, неизвестной мне пожилой женщины, имя, которой я побоялась спросить...  За что корю себя.

          В душной, пропитанной алкоголем маршрутке, среди  обрюзглых мужиков и кричащих дам, стояла та самая женщина, ветеран войны.  Недолго думая, я уступила ей место. Она сказала: «Спасибо, милочка». Всю оставшуюся дорогу, а ехать было еще минут  двадцать, я не могла отвести от нее взгляда, как бы это было не прилично.  Темно-зеленое пальто, с громадными подплечниками  повисло на ее хрупком теле, из под бордового берета выглядывали седые волосы, а она сидела на дряблом сиденье, боязливо держа авоську с  одной булочкой хлеба.  В том, что  она пережила все ужасы войны, сомнений не было по двум причинам: во-первых, украшавшие пальто медали и ордена, а во-вторых, тот самый взгляд, взгляд Жизни... Ее морщинистое, нежное лицо выделялось из всех остальных лиц: красивых, необычных, странных, запущенных, боязливых и худых.  Оно было живое... Начав разглядывать руки, на пару минуту я закрыла глаза:
 
         « Военный госпиталь.  В палате лежат раненые бойцы. Совсем юная медсестра ухаживает за больными, ее руки в крови, а слеза катится по молодой щеке... Снова привезли  сильно раненного солдата...
  - Врача, быстрее врача!  Ранение брюшной полости! – кричит медсестра.
-  Немедленно делаем операцию, - спокойно отвечает женщина-врач.
Операция проходит плохо. Бойца уже нет в живых. Женщина, оперировавшая  раненого, уходит  в маленькую, тихую комнату, закрывает за собой дверь на замок.  Рыдает, стоя на коленях перед иконой.
- Господи, спаси! Спаси, прошу...- захлебываясь слезами, произносит Она, -  уже год длиться война... Когда она, окаянная, закончиться? Когда!?  Умирают бойцы, их матери не дожидаются писем... Умирают многие, тысячи... Всевышний, дай мне сил пройти до конца, я должна увидеть сына... Нет, лучше пусть меня убьют, но он, родимый мой, единственный, выживет... Молю...
Перекрестившись, встает с пола...  Но темная комната, наводит на нее страхи, это видно по ее лицу. Женщина чем-то сильно испугана.   
- Он мертв... Мертв... Мертв! –  слышатся странные голоса...
- Нет!  Он жив! – закрывая лицо руками, плача, кричит женщина.
- Мамочка, спасите меня... Мама... Я  люблю Вас, простите... –  доносится до нее голос сына...

          В дверь стучит медсестра. Она, очнувшись,  открывает дверь.
- Там солдата привезли! Господи, помогите ему! – произносит медсестра...
Врач-женщина бежит  спасать солдата. Лицо изуродовано, в крови. Он уже мертв. Материнское сердце чувствует, что это её сын. Но вместо родимого пятна  шрам.  Она щупает его тело, в потайном кармашке, около сердца, письмо и фотография. Руки её дрожат, по щеке одна за другой бегут слезы.   

          В маленькой комнате, закрывшись на замок, она ставит свечу... Руки онемели, бедная женщина находит в себе силы и смотрит на фотографию: «На фоне маленького саманного домика стоит она в ситцевом платье, молодая, влюбленная,   красивая... Рядом молодой офицер, её муж. На руках у неё маленький сын, светленький, щупленький, голубоглазый.  В беленькой, чистенькой рубашке, правда, видно одно маленькое пятно кровавого цвета, от вишенки... Улыбается ».   
- Сынок, родимый, - гладя фотографию, не сдерживая слез, произносит подавленная событием женщина, - вот и развела нас война. Проклятая. Ни папы твоего, не тебя в живых нет больше. Одна я.

       Судорожно открывает письмо:
« Мама, простите меня. Наверное, пишу уже с того  света. Уходя на фронт, я знал, что не вернусь. Сейчас доживаю последние дни, поэтому осмелился написать. Я обещал вернуться, но, видимо, не судьба. Уходя, у меня сильно болело сердце, я чувствовал, что  от смерти не убежать. Я попадал в госпиталь три раза, чудом оставался живым... Это ваша заслуга, ваши молитвы, мама... В этом я уверен. Мне страшно, очень страшно. Ведь, когда я попаду  Туда, мне видны ваши слезы будут. Я знаю, как вам, родная мама, сложно...

       Почему-то уверен, что это письмо неизвестным, таинственным образом попадет к вам.  Думаю, что благодаря Всевышнему...

       Самое главное, Мама... Есть девушка, она осталась там,  у нас в деревне. Беременная, Она вынашивает моего ребенка. Найдите Её, она с тетей Лидой живет. Дай Бог, они живы... Ради этого ребенка живите, он, единственное мое, наше наследие.   Прости, за то, что Вы  не знали о Ней, за это я наказан...  Люблю Вас, мама...
Ваш Сын...»»
- Девушка, девушка! Пора  выходить! – кричит мне водитель.

       Все люди, находившиеся в маршрутке, смотрят на меня. Я повернулась еще раз к той женщине и увидела еще одну, самую важную деталь её нежного лица - шрам, прожжённый слезами.

       Знаете, было уже незаметно какие лица меня окружают, тонкие или же толстые,  а сама машина белая или же желтая, пропитанная алкоголем или же запахом обрюзгших мужиков.