Поиграй со мной. Глава 8

[ Trentemоller – Blood in the Streets ]

Было очень  хорошо. Рома уже не сдерживал улыбку, глядя на взъерошенные кудри Егора. Хотелось запустить в них пальцы, распутать, пригладить, аккуратно укладывая прядку за прядкой. Машин на дороге почти не было, но он все равно ехал медленнее, чем обычно. Сначала оправдывая это тем, что мальчику нужно немного отдохнуть, и вообще, не стоит спешить по мокрому полотну асфальта. Но позже  Рома все-таки нашел в себе силы признать тот факт, что не торопится лишь потому, что сам очень хочет продлить этот момент. Когда вот так спокойно и уютно. Когда больше ничего не нужно, кроме прильнувшего к нему Егора. Сейчас он безмятежно спал и был расслаблен. Роман старался меньше шевелить правой рукой, переключая скорость, чтобы резкие движения не разбудили мальчика.
По дороге к своему дому было время подумать и о том, где разместить у себя мальчика, и о чем поговорить с его матерью завтра утром. И даже о том, что надо бы Егору дать таблетку аспирина на ночь, чтобы он не заболел. Одежду на радиатор, обувь высушить… и что там у нас этим кошмаром, с этими ужасными порезами?! Он вздохнул, взглянул на светлую макушку. Наверняка Егор так и ходит с небрежно заклеенными полосами. Надо все хорошенько обработать и нормально заклеить… Нет! Даже и думать не стоит о том, чтобы… прикасаться к нему! Хватит и того, что он забрал его к себе, не оставил на ночь неизвестно где. А с порезами мать пусть разбирается сама. Если заметит, конечно. А если не заметит? А если инфекция попадет и пойдет заражение?.. Черт! Черт! Черт!!! Что же ему делать? Сказать матери – значит, у Егора будут большие проблемы. Оставить все так, как будто не замечал, не знал, не помнил – можно ли потом спокойно спать после такого? Обработать все самому – значит, хоть немного, но все равно касаться его… кончиками пальцев по белой и нежной коже, прижимая полоску лейкопластыря одну за другой, начиная от солнечного сплетения и опуская к низу живота… Твою мать! Нет! Он не будет этого делать…
Когда он подъехал к дому, время было почти одиннадцать. Рома заглушил мотор, выключил музыку и, не зная как разбудить Егора, молча, сидел и ждал. Потом он не выдержал, чуть развернулся в его сторону и уткнулся носом и губами в мягкие волосы, делая глубокий вдох. Егор зашевелился, посмотрел на своего учителя.
- Приехали?
- Да, - Рома осторожно отстранил мальчика и отстегнул ремень безопасности. – Пойдем?
Егор кивнул, подхватил свой рюкзак с пола и вышел из машины. Пока они в лифте поднимались на шестой этаж, мальчик сонно подпирал стенку плечом и без конца зевал.
- Устал?
- Нет,  - нагло, но при этом как-то наивно соврал Егор, Роман отвернулся к дверям и улыбнулся.

- Надо тебя хорошенько согреть, - Рома дал ему большое ватное одеяло и уже из кухни прокричал в комнату: – Снимай мокрую одежду и залезай под одеяло, а я пока горячий чай сделаю.
Егор стянул с себя джинсы и толстовку, забрался на диван и с головой укутался в одеяло, проваливаясь в знакомый запах, вдыхая его полной грудью. Через несколько минут Роман зашел в комнату с ароматным чаем с лимоном, включил телевизор и протянул одну из кружек мальчику.
- Егор, - начал он, усаживаясь в кресло, - почему твоих родителей нет дома?
Мальчик держал кружку в руках, пить совсем не хотелось, на вопросы отвечать тоже, но Роман Владимирович так пристально смотрел на него, что не ответить было невозможно.
- Отца нет, ушел от нас недавно, - угрюмо пробормотал он, - а мать в ночь на работу. И я не помню, где ключи. Я, наверное, что-то напутал с мамиными сменами и оставил их дома.
- Ясно, - вздохнул учитель. – И часто такое с тобой случается?
- Что?
- Ключи забывать?
- В общем-то, нет. Мама только недавно начала работать по ночам.
- Ты согрелся?
Егор кивнул и отпил немного чая из своей кружки. Надо же, оказывается, вкусно! Он сделал еще глоток и тут же понял, как ему на самом деле хотелось пить.
- Подожди меня здесь, - попросил Роман, забирая из его рук пустую кружку. – Я тебе кое-что покажу.
Пока его не было, Егор снова накрылся с головой одеялом и сделал несколько глубоких вдохов.
- Егор, - послышалось снаружи. – Это твое?
Мальчик высунул голову и сразу же увидел перед собой свой старый синий пенал.
- Да. Мое.
Он доверял своему учителю. И поэтому не хотелось ни обманывать, ни отрицать очевидное. Впрочем, как и оправдываться. Ведь Роман Владимирович и так все видел.
- Возьми.
Егор взял пенал, открыл его и, увидев, что скальпель на месте, как-то облегченно вздохнул. Хорошо все-таки, что пенал нашел именно учитель, а не кто-то другой из музыкалки. И хорошо, что теперь не придется пользоваться дурацким канцелярским ножом. От этих мыслей в горле сразу перехватило. Егор облизнул пересохшие губы и, закрыв пенал, спрятал его к себе под одеяло.
- Где ты еще себя резал? – спросил Роман. В его вопросе не было ни насмешки, ни презрения, ни тем более какого-либо намека. Странно было наблюдать за реакцией мальчика, но еще страннее было его встречное предложение:
- Показать? – Егор смотрел мужчине прямо в глаза. Это был и вызов, и просьба одновременно. Отчаянная, как крик души, с надорванным желанием показать не только себя, но и всю свою боль, которая заставляла делать его это, чтобы заглушить другой болью. И Рома все прекрасно понимал. Понимал и видел все причины и следствия. И даже то, что мальчик влюблен в него. Видел, как тянется к нему, чувствовал его волнение и то, как нелегко ему справиться с собственными непонятными чувствами…
- Нет, - отказал Роман. Голос был твердым, а тон холодным. И его ученику не полагалось знать, как внутри все дрожало, как желание быть рядом, любить и защищать, выжигало его душу, оставляя безжизненный пепел вместо нее. Никому не нужно было знать, как останавливается сердце, когда ему не разрешают биться не только ради себя, но и ради тех, кто тебе так нужен.
- Я постелю тебе  свою кровать, а сам лягу здесь. Завтра утром я отвезу тебя домой.
С этими словами Роман быстрым шагом вышел из комнаты и прикрыл дверь. Егор, чуть ли не плача, укутанный одеялом, повалился на бок и вцепился зубами в ткань. Он зажмурился, прижал к груди пенал и сожалел лишь об одном. О том, что не может сейчас оказаться один на один со своей болью.

Чистое постельное белье было совсем невкусным. Оно пахло стиральным порошком и было каким-то холодным. И почему он не попросил то одеяло? Пенал лежал в рюкзаке, рюкзак в коридоре. В коридоре горел свет, а двери в другую комнату были настежь открыты. Учитель специально их так оставил.
- Не бойся, - сказал он, выключая свет в маленькой спальне,  но оставляя дверь открытой, - тебя никто не тронет. Если что-то нужно, я там.
Так что пройти незамеченным не получится.
Егор бесшумно выполз из постели и подошел к открытой двери. Было видно, как  в проеме двери другой комнаты мелькали сине-белые вспышки от экрана включенного телевизора. Его мама часто засыпала под какие-нибудь передачи по «ящику», а он, если не успел уснуть, заходил и выключал его. Интересно, спит ли Роман Владимирович? Но лучше никуда не лезть… Мальчик вернулся в постель и попытался заснуть.
Сколько он пролежал без сна, уже было не понять. Тягучие мысли медленно переплывали с одной на другую и, наверное, в каждой из них присутствовал один постоянный элемент, словно все только вокруг него и вертелось, как планеты вокруг Солнца. Солнце, от которого так хочется тепла. Хочется, чтобы было также жарко как тогда, когда он целовал его, так же ослепительно ярко, до зеленых пятен перед глазами…
Взъерошенный, измученный непонятно чем, Егор сначала сел в кровати, закрыл лицо руками и протер глаза. Затем быстро соскочил и направился в другую комнату.
Он не спрашивал. Не ждал приглашения. Он даже не остановился, прежде чем улечься на расправленный диван и забраться под такое теплое одеяло к Роману. Ведь это именно то, что ему хотелось сделать с самого начала – быть очень близко, обнять.
Мужчина лежал лицом к стене, и долгое время боялся даже пошевелиться. Он слышал, как всю ночь проворочался мальчик. Слышал шаги и ощутил его тело всей своей спиной, его тонкую руку на своем плече и легкое дыхание на коже. Как он должен поступить сейчас? Сделать вид, что он крепко спит, надеясь на то, что не получив ответа, Егор уйдет сам, или так и уснет, беспомощно прижавшись к нему? Наверное, так было бы лучше всего. И правильнее, если в этой ситуации, конечно, еще что-то осталось от нормальной и правильной жизни. Но, похоже, что с этим мальчиком все правила летели к черту, а сам Роман, переступая через известные и строго установленные границы, поддаваясь ласковым объятьям своего ученика, становился тем, кому обычная жизнь уже была недоступной.
Он развернулся лицом  к Егору, положил свою руку ему на плечо и попытался разглядеть его лицо в полумраке.
- Покажи мне, - прошептал он.
Егор откинул одеяло, встал перед ним на колени и стянул с себя футболку, оставаясь в одних трусах. На животе были все те же полосы, но мальчик указал ниже, куда-то между ног, на бедра.
- И вот здесь, - так же шепотом сказал он.
Роман смутно видел множество темных полос на худых ногах и не мог прийти в себя. Порезов было так много… очень много. И давно затянувшихся, и совсем свежих.  И так близко к паху… Он придвинулся ближе и дотронулся до них кончиками пальцев. Провел по грубым, шершавым полосам, которые так уродовали нежную кожу мальчика.
От этого прикосновения в глазах Егора тут же потемнело, задыхаясь, он сверху вниз смотрел на своего учителя, на его лицо, на длинные пальцы, которые так осторожно ложились там, где еще совсем недавно было очень больно, и желал только одного – чтобы это никогда не заканчивалось. Хотелось податься навстречу его рукам, почувствовать на себе теплые ладони, хотелось впиться в его губы и целовать, целовать их так долго, пока долгожданный взрыв не  разнесет тело на части, а сознание – на разноцветные искры…
- Зачем ты делаешь это? – оглушительный шепот Романа вырвал его из маленького мира грез. Роман уже убрал свою руку и отодвинулся к самой стене, а Егор даже не заметил этого.
- Так становится очень тихо вокруг, - мальчик сел и посмотрел в темноту за окном. – Тихо и мягко…
- Если ты любишь боль, то не обязательно калечить себя, - сказал Рома. – Не обязательно резать.
Егор недоуменно уставился на него: о чем это сейчас говорит его учитель?
- А как еще?
- Никак, - резко ответил мужчина и отвернулся к стене. – Ты еще маленький для таких вещей.
- Для каких вещей? – громко спросил Егор. – Я уже не маленький!
Роман Владимирович молчал, плотно сжав губы, и ругал себя, на чем свет стоит: разве можно заводить такие разговоры?! Дурак, дурак!
Егор придвинулся ближе и со злостью смотрел на Романа.
- Я не маленький! – повторил он, потом замолк и снова с отчаянием в голосе начал говорить: – Я… я… я даже уже не девственник! Я знаю, что это такое!

Господи-боже, что происходит?!! О чем он говорит?! Что он знает? О сексе? С кем? С мужчинами?!! Я уже ничего не понимаю! Зачем я ввязался в это?! Идиот, придурок, зачем?! Чего добивается Егор? Это провокация или спровоцированное признание? Да, жизнь у него не самая лучшая, но…
Но Роман Владимирович отказывался верить в слова мальчика.  Так не должно быть. Это не должно быть правдой!
- Егор, иди, ложись спать, - не поворачиваясь к нему и чеканя каждое слово, проговорил он. – Иди в комнату.

Все ясно, чуть не плакал Егор, он не верит мне! Зачем я сказал? Теперь он считает меня за психа, которому надо стоять в одном ряду с Наполеонами… Егор сгорбился и опустил голову, но даже и не думал уходить в другую  комнату.
- Я туда не пойду, - еле слышно сказал он, - мне одному там страшно.
- Тогда лежи тихо, - Роман лег на спину. – И прошу тебя, не говори мне больше ничего.
Егор послушно кивнул и снова, забравшись под одеяло, обнял учителя. Он был рад, что его не прогнали, не заставили уйти, что разрешили побыть рядом… хотя бы так. Уткнувшись носом в плечо, он закрыл глаза и мгновенно провалился в темный, глубокий сон, минуя все свои привычные страхи и сомнения.

Рома так и остался лежать с широко раскрытыми глазами, глядя в предрассветную синеву на потолке, словно прикованный тонкой рукой Егора и его мерным сопением. Сон медленно прокрадывался в его мысли, которые, устав от множества потрясений, укладывались одна за другой в стройные линии нотного стана, словно звуки одной очень сложной, но безумно красивой мелодии. В его голове играла музыка, освобождая внутри главное от всего лишнего, доказывая истину, неизбежную, так же стремительно приближающуюся, как и наступающее утро. Рома не просто желал Егора. И это было не просто желание защитить, оградить мальчика от всех неприятностей и бед. Рома его любил. Без границ и условий. Сейчас, в этот момент, он был с ним там, где никто не мог осудить его за чувства, за любовь, которая нечаянно поселилась в его сердце, за поцелуи, которые словно живая вода, наполняли его скудный и серый мир яркими и чистыми красками. И за прикосновения и объятья, которые он себе позволил… как и сейчас, когда он, осторожно, не снимая с себя руки Егора, повернулся к нему лицом и прижал к себе, покрывая светлые мягкие волосы невесомыми поцелуями. Сейчас, когда, возможно, это было в последний раз, Роман отпустил себя и позволил себе быть просто счастливым. От близости, которой не должно быть, но которая так нужна. Как воздух, чтобы дышать. Как свет, чтобы жить.


Рисунок сделан художником Александром Сомовым.
Спасибо, Саш, за то, что видишь все, как нужно.