Дела космические и людские!

Последнее, что запомнил Павел, была жгучая боль во всём теле, а затем провал в чёрное небытие.В то же время, сейчас шёл процесс, похожий на обратный.Чернота исчезла, сознание начинало как-то воспринимать окружающее. Цветные круги перед глазами размывались. Радужные вспышки утихали. Их бег медленно останавливался. Вот уже можно было разобрать кое-что из окружающего. Например, огромного голого человека с великолепной мускулатурой. Он был накрепко привязан к стоящему на тумбе металлическому креслу, и отражался в гигантском зеркальном листе металла, полностью, со всех  сторон, похоже, облицовывавшем какой-то аппарат. Никого,хотя бы отдалённо напоминавшего человека, здесь явно не было. Но, присутствовало существо, внешне напоминавшее синтетический манекен, с головой, ногами и руками. Белого цвета пластик, или нечто, на него очень похожее. Глаза, выведенные краской на псевдолице. Руки и ноги, свободно гнущиеся во всех направлениях. Именно это, что Павел и стал называть оно, подошло, как бы передвигаясь по воздуху и не касаясь ногами керамического пола. Откуда-то изнутри его головы прозвучал голос: "Мир тебе, странник! Я не враг.Сейчас я сниму с тебя ремни. Они были нужны во время процесса твоей регенерации." И тут существо действительно нажало на кнопку сбоку кресла, после чего Павел почувствовал себя совершенно свободным. Только тут он понял, что отражение голого человека на блестящей поверхности чего-то там принадлежит ему. Что это, собственно говоря, и есть он, Павел Спиридонов. Пилот-инструктор сил дальнего космофлота, сгоревший в битве на Нереиде, спутнике планеты Нептун!
Писалось легко. Ксенофонт привстал на вертящемся стуле и потянулся. Слава Богу, дома никого не было. Жена его была женщина простая, преподавала в школе химию, и точно знала, что такое есть валентность! И атомные весы или вес! Ужас просто. Для чистого гуманитария и автора популярных фантастических произведений, такие знания являлись чем-то из области эмпирики, чистого опыта и априорной апперцепции  вкупе с трансцедентальным гиперболизмом! Хренотенью, короче. Но, жене этого он сказать никак не мог. Для нее до сих пор оставалось загадкой, почему, если ты просто так ходишь и обдумываешь сюжет, то попутно не можешь почистить картошку или сбегать в магазин и химчистку.Ничего не материального ею не признавалось, а на просьбу купить мужу чего-нибудь вкусненького, коньячку там например, отвечала жена сурово: "Спирт пей разбавленный. Для тебя что ли зря Менделеев старался?" При чём тут спирт и Менделеев, не понимал Ксенофонт. Однако у жены был постоянный заработок, был у неё и спирт, который она таскала из школы. Так что против рожна не попрёшь. Да и был наш автор мужик покладистый, жену любил, а детей им пока Бог не дал, хотя и пошло обоим на пятый десяток!
Павел увидел, что сбоку его кресла висит полётный костюм, который был на нём в последнем бою. Скафандра не было, да он и не требовался. Воздух в помещении напоминал насыщенный озоном предгрозовой, даже дышалось в нём как-то  по особенному вкусно. Встав и одевшись, астролётчик ощутил голод и жажду. Но ничего пригодного в еду тут явно не наблюдалось. В это время возникший в голове голос предложил ему пройти за манекеноподобным. "Извините, - спросил пилот,- может уже можно имя узнать ваше? Я вот Павел, а вы?" И услышал ответ: "У меня нет имени.Я из сонма мне лишь подобных. Нас столько, что никаких имён не хватит. Можете обращаться ко мне, называя просто – ангел! "Ангел",- удивился Павел? "В каком смысле? Я, правда, слышал, что у болгар есть такие имена, но на болгарина вы мало похожи." "Да и они на нас",- отвечал Ангел. Как вы можете видеть, мы вовсе  не люди. Ангелы мы.
Самое время бы омакнуть перо в чернила, да жалостливое чего подпустить, подумалось Ксенофонту. Типа того, что "Только тут до пилота дошло. Всё это слшком уж напоминает попадание в загробные миры, где каждому даётся по вере его!" И так далее. Ксенофонт встал, сходил на кухню, налил себе в гранёный, на сто пятьдесят грамм, простого стекла  лафитник, уже женой разбавленного и также настоянного на свежих мандариновых корках спирта, намазал на кусок белого хлеба кабачковый икры и всё это переправил в себя. Стало чуть-чуть жарковато. В голове забегали солнечные зайчики. Писать сразу расхотелось, а захотелось включить магнитофон с песнями Высоцкого, почему-то плакать, и кому-нибудь пожаловаться на всё на свете. К месту вспомнилась его бабушка, жившая в старом московском переулке в полуподвале с дровяным отоплением, к которой давным-давно можно было прибежать и поплакать в её сильных руках старой русской женщины. Печка тихо себе  гудит, а в комнатушке, где с трудом помещаются две кровати, бабушкина и тёти, да стол под окном, старая суёт тебе самодельный молочный сахар,вкусноты необыкновенной!Внезапно защемило вновь сердце, уже по-серьёзному.Боль сжала сердце  в кулак, затем слегка отпустила и снова сильно сжала. В голове помутилось. Последнее, что помнил Ксенофонт, это стремительно надвигающийся пол. И, темнота!
Ксенофонт лежал на больничного вида кушетке, обтянутой оранжевого цвета резиной. Как ни было странно, но ничего не болело. Потолок над ним слабо колыхался и шёл почему-то багровыми тенями. В воздухе стоял ровный гул, чувствовался запах гари. Слабо, но явственно. Хотя светильников на потолке не было, розовый яркий свет заливал помещение. Оглядев себя, писатель убедился, был  он совершенно гол. И даже не как сокол! У того хоть перья оставались. А тут весь его довольно-таки  серьёзный волосяной покров был тщательно удалён. Проведя рукой по голове, Ксенофонт обнаружил отсутствие волос и там. "Чего это",- подумалось ему? И тут же в голове раздался ответ: "Да не люблю я, когда палёными волосами пахнет! Отвечающий голос был низок, густ, и вызывал ощущение боли в дёснах, у самых корней зубов. Ксенофонт хотел встать, но услышал: "Лежи, лежи! Сейчас, как только действительность для тебя проявится, непременно с катушек сойдёшь. В том числе и с ножных. Или у тебя ложноножки имеются? Выпускай, пора! Ощущай, ты в Аду! Аду!" И откуда-то из-за изголовья его лежбища выкатилось курьёзное существо, сантиметров около шестидесяти ростом, с копной чёрных курчавых волос, рожками и покрытым вьющейся шорсткой туловищем. Громко цокая копытцами по керамике, это явление подошло к ошалевшему писателю и ткнуло его в область пупка неведомо как появившейся в руке обычной столовой вилкой, да ещё с тремя зубцами, а, значит, предназначенной для поедания рыбы! "Сейчас жарить тебя буду",- уже писклявым, а, отнюдь, не трубным голосом заявило это. "Ты как любишь жариться, во фритюре, на рашпере или уголях? Да, не  играет влияния. Я тебя по-всякому зажарю. Ужасайся." И существо опять использовало вилку, но уже для того, что бы пощекотать босую ступню писателя Ксенофонта. Судорожно хихикнув, тот посмотрел косо на окружающее и тихо сполз с кушетки на пол. Даже его закалённое воображение писателя-фантаста напрочь отказывалось воспринимать адекватно окружающее.
Пришедшая с работы жена узрела своего мужа лежащим на полу кухни. Он был совершенно цел, но слабо стонал. Пустая бутылка из под семисот грамм разведённого спирта была  немым свидетеле происшествия. Гоголь бы по этому поводу сказал примерно так: "Как сошёл с лестницы, как вышел на улицу, ничего этого не помнил уже Акакий Акакиевич!"