Ники, Николас и я

Внимание! В тексте встречается нецензурная лексика!


Светлым годам ушедшего детства посвящается…

Эпизод 1

Мне кажется, я знаю Ники всю жизнь. Не с самого рождения, но с того сознательного возраста, когда каждый совершаемый поступок уже имеет значение и формирует определенным образом характер.
Я не знаю, когда, в какой именно момент мы подружились. Но точно помню наше первое знакомство.
Это было в пятом классе. Родители перевели меня в новую школу, что было правильным решением. Потому что первые три класса обучения я ненавидела.
Я училась хорошо. Я всегда училась хорошо. Не для оценок и не для учителей, не для того, чтобы заслужить одобрение родителей, хотя, наверно, это было важно, но нет... Совсем не поэтому. Мне просто нравилось учиться. Особенно я любила литературу. Я всегда читала очень много, целыми днями напролет. С пяти лет. Как только освоила науку складывания слогов в единое целое. И первое, что я гордо прочитала, — свое имя: Алиса Хорошевская.
В моей первой школе, где число детей из неблагополучных семей статически зашкаливало, таких, как я, не любили. Девочка из состоятельной по тем меркам семьи, отличница, некрасивая. Меня презирали. И издевались. Дети могут быть очень жестоки и всегда бьют по больному. Наложило ли это какой-либо отпечаток на мой характер?
Нет.
Я росла в семье, где всегда была под такой сильной моральной и психологической защитой, что вся это требуха, наезды мелких говнюков и их издевательства смылись, даже не задев мою психику.
Родители перевели меня в пятом классе, когда решили, что я могу уже самостоятельно добраться до школы. На троллейбусе или автобусе.
Я точно помню, как нервничала перед 1 сентября в новом месте. Но не боялась. Мой природный оптимизм и общительность подсказывали мне, что я не останусь в стороне, без друзей.
Так и вышло.

Класс был заново сформирован, поэтому новичками были все. Мне повезло. Я сразу подружилась с замечательной девчонкой Леной, дружбу с которой впоследствии я пронесу через всю жизнь. И в новой школе не принято было гнобить отличников, с ними наоборот все старались задружиться, а у кого иначе списывать контрошу?
Я всегда разрешала списывать. И давала домашку списать. Не жалко. Мне всегда было важно, что я сделала и что я знаю. А если это поможет кому-то еще — ну и на здоровье.
Из-за моего плохого зрения меня посадили за первую парту. И некоторое время я сидела одна, пока от директора не пришло указание подсадить к сильным ученикам — более слабых. Так я познакомилась с Ники.

Его имя — Николас. Николас Павловский. Но полную форму я видела только в классном журнале: его все звали просто Ники. Без фамилии. Даже учителя. Не знаю, почему.
Он был невысокого роста, жилистый, крепкий, но субтильный и какой-то карманный, что ли. Спокойный и уверенный в себе, в нем уже тогда чувствовался некий внутренний стержень, сильный характер. Злой на язык: сколько раз мне доводилось видеть, как одним метким словом он доводил до слез любого, кто пытался задеть его.
Я не знала, как оценить его внешность. Да меня и не интересовало это в пятом классе. Помню только, что он носил длинную челку, которая меня неимоверно раздражала, и вечно откидывал ее назад смешным движением головы. Был ли он так называемым хулиганом?
Вероятно.
Он прогуливал школу, к учебе относился равнодушно, хотя глупым его нельзя назвать. Его ловили с сигаретой в кустах за школой, он нецензурно выражался, как тогда говорили, нередко лез в драки. Но он всегда был вежлив с учителями, особенно со старенькими, не давал в обиду девочек. И он всегда был рядом со мной. Всегда.
Я помню, как наша классная, Тамара Васильевна, попросил Ники пересесть за первую парту. Он долго сопротивлялся — перед глазами учителя особо не поваляешь дурака. Нехотя занял новое место, угрюмо покосился на меня и произнес:
— Моя половина вот здесь. Не залазь на нее, — и очертил рукой свою сторону.
Я пожала плечами и согласилась.
Мы не разговаривали неделями. Даже не здоровались. Просто были соседями по парте. Он никогда не просил ему помочь. И не принимал мои подсказки. Как только звенел звонок — срывался на перемену, словно уносимый невидимым смерчем. В конце концов, я привыкла к нему, как к продолжению парты.

В шестом классе стали происходить первые перемены. Однажды во время контрольной у меня закончилась паста в ручке, запасной не было. Я удрученно смотрела прямо перед собой и не решалась сказать об этом учителю. Ники быстрым движением пульнул в мою сторону одну из своих ручек. Я взяла ее и прошептала: «Спасибо». Сосед ничего не ответил, даже не посмотрел в мою сторону.
Но на следующий день он впервые поздоровался со мной.
Дальше — больше. Заходя первым в класс, Ники опережал меня на полшага и услужливо снимал стул с парты.
Занимал мне очередь в столовой.
Подавал руку на лестнице, так как была за мной дурная привычки не смотреть под ноги.
Я никогда не замечала его. Но мне казалось, что он незримо все время рядом, потому что стоило мне хоть в чем-то проявить невнимательность или выказать слабость — он уже спешил на помощь. И делал это без слов, как само собой разумеющееся.
Я, бессовестная маленькая эгоистка, принимала это, как должное.

Тогда же, в шестом классе, случилось страшное. Мне прописали носить очки. Чтение книг под одеялом с фонариком дало свои результаты.
Оценить весь масштаб катастрофы сейчас не представляется возможным, но вообразите: тогда не было красивых стильных оправ, а тем более — контактных линз, а очки были единственным и самым верным определением заучки и ботаника. Тем более для девочки, не блещущей внешностью. Да-да, если у меня и были комплексы, то они касались именно моей наружности.
Я помню тот нелепый день, когда пришла в школу и достала футляр с очками. Круглые, голубые, с проволочными гнущимися дужками. Просто ужасные. И я в них выглядела, как персонаж из мультика. Без преувеличения. Я уже предчувствовала косые взгляды и насмешки. Больше-то в классе никто очки не носил!
Но в тот момент, когда я нацепила ненавистный кошмар на переносицу, Ники вдруг произнес:
— А тебе идет, ты похожа на профессора, — тихим, ласковым голосом. И улыбнулся.
Вздрогнув от неожиданности, я резко сняла очки и спрятала их в футляр, продолжая щуриться, разглядывая задание на доске. Но в следующее мгновение Ники наклонился ко мне и почти прошептал:
— Не парься!
Тогда завязалась наша дружба? Не думаю. Статус-кво сохранился: я равнодушная снежная королева, а он — бессловесный рыцарь, спешащий на помощь своей даме.

В седьмом классе зимой у нас была первая дискотека. В Доме пионеров. Гуляли две школы. Организаторы не предусмотрели такого исхода, как Великое ледовое побоище на замерзшем озере. Ведь именно эти две приглашенные школы находились в состоянии негласной войны между собой. Взрослым то неведомо было. А у подростков все сложно, вы же знаете.
Я помню темный зал и первый медленный танец с мальчиком из другого класса, который мне уже год, как нравился. Нет, не правильно. Год, как я сходила по нему с ума. Ведь он напоминал внешностью певца из группы, от которой я тогда фанатела... Во, вспомнила дикое словечко! Ах, эта нереализованная сексуальность, транслирующаяся через неразделенную любовь к придуманным фантазиям.
Женя Вербовой. Рослый, темноволосый, с улыбкой в тридцать три зуба. Девчонки всей параллели заглядывались на него. Я никогда ни на что не рассчитывала, так как со мной учились гораздо более привлекательные особы. В том возрасте совсем другие критерии оценки красоты: шансы на успех имели девочки с настоящей кукольной внешностью и красивой фарфоровой кожей.
Я к таким не относилась: маленького роста, излишне смуглая кожа, белые, постоянно выцветающие на солнце волосы, слишком крутые скулы, задранный нос, раскосые глаза в обрамлении светлых ресниц и едва различимые брови. В моей родословной потопталось такое количество рас и национальностей, что трудно было вообще определить, на кого я похожа.
Я не любила свою внешность, считала, что если у меня и будет шанс на успех у мальчиков, то только благодаря моему характеру, уму и чувству юмора. Я знала, что умею смешить, поэтому стоило мне оказаться в любой компании — я сразу же делала себя центром внимания, заставляя смеяться над настоящими, но слегка приукрашенными историями из своей жизни. Без преувеличения могу сказать, из-за легкого характера и умения смешить я дружила со всеми в классе.
Меня приглашали почти на все дни рождения (даже мальчишки), потому что тогда была гарантия: не возникнет неловких пауз, когда все сидят за столом и пялятся в свои тарелки. Вот на одном из таких подростковых застолий с детским шампанским я и познакомилась с Женей. И в первый раз влюбилась. Можно сказать, до икоты: стоило ему поздороваться со мной в школе — я от волнения начинала икать. Сейчас это смешно вспоминать, но тогда это было трагедией: я не могла с ним говорить! И не могла показать, какая я клевая, пускай и некрасивая.

Поэтому приглашение на танец явилось для меня большой неожиданностью: я едва дар речи не потеряла. Помню это робкое топтание на месте — медляк под песню Roxette «Listen to your heart». Его вспотевшие ладони на моей талии, мои дрожащие руки — у него на плечах. Я боялась дышать. Один раз украдкой взглянула на него, и снова спрятала глаза в пол. Чувствовала на себе завистливые взгляды других девчонок. Мне казалось, я даже слышу сквозь музыку их удивленное перешептывание.
После первого танца последовал второй. Потом он угостил меня соком, что-то рассказывал, привел в круг своих друзей и — о Боже! — держал за руку. Я смотрела на него восхищенным, ничего не соображающим взглядом и млела.
Момент, когда в зале дискотеки началась заварушка, переросшая в одну из крупнейших драк за последнее время в отчетах милиции, я пропустила. Очнулась лишь от возгласа Жениного приятеля, который с выпученными глазами проорал:
— Наших бьют!
Женя выпустил мою руку и бросился бежать. Я оторопело посмотрела ему вслед, растерянно попыталась найти подружек, но вокруг все спуталось-смешалось: визги, ругань, мельтешение ног, локтей. Я не видела раньше драк, не понимала их смысла и поэтому откровенно испугалась. До слез. Я хотела выбраться к гардеробу за пальто, чтобы уйти быстрее домой. Но для этого мне надо было как-то преодолеть барахтающуюся, оголтелую свалку свихнувшихся от переизбытка гормонов и дешевого вина подростков.
Проталкиваясь сквозь них, я кого-то задела. В ответ меня схватил за локоть раскрасневшийся пацан, явно старше на пару лет, и, брызнув слюной, выпалил:
— Ты что, п...да нестроевая, совсем ох..ла?
Я не владела сим экспрессивным ответвлением русского языка (ну не матерился никто в моем окружении), поэтому даже не очень поняла, что он сказал. Но в тот момент, когда он со всей дури выкрутил мне назад руку, сообразила: дело плохо.
— Пусти, дурак! — заплакала я, наверно, впервые в жизни столкнувшись с неприкрытой и ничем не обоснованной агрессией.
Но этому дебилу явно доставляло удовольствие издеваться над девочкой, в два раза меньше его ростом. Правда, длилось это недолго. Неожиданно передо мной возник Ники, который с разбегу накинулся на моего обидчика. Он что есть силы двинул незадачливому матершиннику в скулу, и пока тот хватал ртом воздух, схватил меня за руку.
— Бежим! — бросил он мне.
— Но мое пальто... — жалко всхлипнула я.
— О Боже, давай номерок! — Ники всматривался в толпу. Нетерпеливо добавил:
— Иди, иди на улицу, я сейчас приду.
Я вышла на мороз. Достала из миниатюрного дамского рюкзачка шапку, шарф, перчатки, и в тоже мгновение Ники накинул мне на плечи пальто.
— Идем быстрее, сейчас тут будет полный п..ц!
И быстро зашагал в сторону автобусной остановки. Я на ходу вдела руки в рукава, едва поспевая за пружинящим на ходу парнем.
— А что будет? — спросила я, догоняя соседа по парте.
— Драка на озере, будут делить территорию. Уже старшеклассники подтянулись. Потом приедет милиция. И всех, кто не слиняет, загребут в ментовку.
— Откуда ты знаешь?
— Это все знают, — фыркнул Ники и, окинув меня взглядом, добавил:
— Кроме, наверно, тебя.
— Это что, плохо? — обиделась я.
Он остановился, повернулся ко мне лицом, помолчал, вглядываясь в мое лицо, и только потом ответил:
— Нет. Пойдем, я провожу тебя до дома.
— За мной родители приедут. Через полчаса. К школе.
Ники резко изменил направление.
— Пойдем дворами, не через озеро, — объяснил он.
Я торопливо поспешила за ним. Поскользнулась. Упала, смачно шлепнувшись на пятую точку.
Ники обернулся, вздохнул, протянул мне руки, помогая подняться:
— Ты бы под ноги смотрела! Как тебя вообще угораздило прийти в такое место?
— Но... Это же школьная дискотека... Я люблю танцевать.
— Держи меня за руку, — приказал парнишка. Я зацепилась за его локоть.
— А что ты делал на дискотеке? — спросила я.
— Хотел познакомиться с одной девчонкой. Из 8-го «А». Не успел, — помолчав, неохотно ответил он.
Оставшийся путь до школы мы шли молча. Родители уже ждали меня возле ворот, посигналили фарами. Ники довел меня до самой машины. Навстречу вышел папа. Я помахала ему рукой и повернулась к Ники:
— Слушай, спасибо, что спас меня. И проводил.
— Не за что.
Он махнул мне рукой и хотел было уйти, но папа вдруг спросил:
— Алиса, а где живет твой друг? Может, мы довезем?
— Да нет, спасибо, не надо, — запротестовал Ники, явно смутившись. — Я доеду на троллейбусе. Тут всего пара остановок. До конца проспекта.
— До конца проспекта? — переспросила я. — Мы что, живем с тобой в одном районе?
— Вообще-то, да, — кивнул Ники.
— Садитесь в машину, поедем все вместе, — решил папа.
Мы влезли назад. На переднем сиденье пассажира нас ждала мама. Да, такие у меня родители: всей семьей привезли на дискотеку и всей семьей повезли обратно.
— Ну как? — спросила мама. — Было весело?
— Очень! — в унисон ответили мы. И переглянувшись, заулыбались.
— Почему я не знала, что ты живешь рядом со мной? — тихонько спросила я у Ники, пока молчаливая череда мерцающих фонарей скользила вдоль дороги.
— А что ты вообще знаешь обо мне? — хмыкнул Ники.
— А ты? — огрызнулась я.
— Хорошевская, я знаю о тебе гораздо больше, чем ты можешь представить.
— Не ври.
— Не вру. А вот ты, кажется, даже о существовании моем не знала, пока меня к тебе под нос не посадили.
Я передернула плечами, но в душе не могла с ним не согласиться. Была за мной такая болезнь: замечала только то, что хотела видеть. Большую часть времени пребывая в своих мечтах и фантазиях, да еще будучи слегка подслеповатой, я могла иной раз лоб в лоб столкнуться во дворе с подружкой Анькой и не заметить ее, пока та не тряханет меня за плечо. Ники отвернулся от меня, уставившись в окно. Я рассматривала его бледный от лунного света профиль в отражении стекла и думала о Жене.

Дома за ужином я лениво размазывала пюре по тарелке, продолжая думать о моем сбежавшем кавалере. Я не понимала, как он мог бросить меня там одну, но при этом вспоминала наш танец и его ладони на моей талии. Мама мою задумчивость расценила иначе.
— Как хоть зовут твоего друга?
— Какого? — удивилась я.
— Того, что с дискотеки тебя за ручку провожает! — веселилась мама.
— Он не мой друг, он просто сосед по парте, — отмахнулась я, неожиданно покраснев.
— И как же зовут твоего просто соседа?
— Николас Павловский.
— Да ты что! — всплеснула руками мама и закричала:
— Паш, а Паш! Слушай, а ты прав, это действительно сын Ивана Степановича.
Я уставилась на маму: мало того, что они с папой обсуждают за моей спиной Ники, так, оказывается, они еще и знают его.
— Какого Ивана Степановича? — спросила я, не дождавшись объяснений от мамы.
— Папиного бывшего начальника. Он шесть лет назад перешел на другое предприятие работать, а папе сделал протекцию, после чего папик наш пошел на повышение. Хороший мужик. Жалко их с сыном.
— Почему?
— Ты уверена, что в одном классе с Николасом учишься? — уточнила мама.
— Да, мам. Просто мы особо не общаемся. Сегодня случайно вышло, что он меня до вас проводил. Я подружек потеряла в толпе. Так что там с Ники?
— Его мама шесть лет назад умерла от рака. У него кроме папы никого нет.
— Как умерла?
Я на секунду, на одно короткое мгновение представила, что у меня нет мамы, и сразу же откинула эту страшную мысль прочь. На глаза навернулись слезы от щемящей сердце и всепоглощающей любви к родителям.
— Ну вот умерла, такое бывает, — ответила мама. — Помню, ее всем предприятием хоронили, она тоже у нас работала, библиотекарем. Папа Николаса еле оправился от потери, сразу подал заявление о переводе на другой завод. Умный мужчина, очень красивый. Так и не женился. Весь в работу ушел. Даже не знаю, кто Николасом занимается. Бабушек у него здесь нет, родня их вся — в Питере живет. И, кажется, в Польше.
Мама задумалась, покачивая головой и вздыхая.
— У них хорошая семья была. Ты бы иногда приглашала его к нам в гости. С такими мальчиками можно дружить, — решила вдруг мама, по своей привычке сделав очередной необъяснимый логикой вывод.
Я мотнула головой в знак протеста. И хотя мне было жаль Ники, но с какого перепугу я должна приглашать его домой? «Тем более, ему вообще другая девочка нравится, — почему-то вспомнилось мне. — Вот пусть к ней и ходит в гости». Я мстительно воткнула вилку в котлету, сама не понимая, почему злюсь на него.

Все выходные моя голова была занята раздумьями. Ох, не думайте, далеко не о Ники. Как законченная эгоистка, коей была в том юном возрасте, я могла думать только о собственных переживаниях и предмете обожания, вызвавшем их. Было ли то чувство первой любовью? Тогда я точно знала ответ, но сейчас мне кажется, что на месте Жени мог быть любой другой красивый мальчик. Меня интриговала и очаровывала сама идея любви. Я любила образ, но не человека. Что я знала о его привычках, достоинствах и недостатках, его увлечениях? Ровным счетом ничего. Было ли между нами хоть что-то общее? Не знаю. Меня это не волновало. Мне просто хотелось любить, наслаждаться первыми робкими прикосновениями, засыпать под романтичные медляки и мечтать. Я даже о сексе тогда не думала, потому что ничего о нем не знала. Отсутствие интернета и доступности информации не всегда зло.


Эпизод 2

В понедельник, выходя из дома в школу, я увидела Ники, сидящего перед моим домом на лавочке.
— Привет! — махнула я ему рукой. У меня было хорошее настроение. В воскресенье вечером мы с подружками затеяли новую игру — в мушкетеров. Естественно, мы решили, что будем мушкетерами, а мальчишки — гвардейцами кардинала. Оставалось только решить, против кого именно в классе мы будем воевать. Весь вечер мы вели переговоры по телефону на эту тему. Кроме того, я знала, что скоро увижу Женю, и он обязательно объяснит свой побег из Дома пионеров. И причина будет волнующей и красивой. И я, конечно, все ему прощу. И я ни разу не вспомнила о том, что Ники вытащил меня из толпы дерущихся подростков.
— Привет, — спокойно ответил Ники.
— Кого ждешь?
— Тебя.
— Зачем? — удивилась я.
— Хорошевская, мы живем практически в соседних дворах, вместе как-то веселее добираться до школы.
Я пожала плечами, выражая свое несогласие. Я никогда не скучала по дороге в школу, а потом домой. В моей голове роилось такое множество мыслей и фантазий, которые обязательно надо было как следует обдумать, что попутчики мне были не нужны.
В седьмом классе я болела трилогией Александра Дюма про мушкетеров, поэтому без конца воображала себе особо героические сцены из книги и увлеченно придумывала свои собственные. Иногда я даже садилась писать свою версию мушкетеров. Если бы я тогда знала, что впоследствии подобное творчество в интернете примет угрожающие масштабы и будет называться фанфикшеном, возможно, отнеслась бы к этому серьезнее.
Причем мушкетеры не были первыми в моем длинном фанатском списке, до этого я долго доставала всех во дворе игрой в индейцев, так как начиталась книг Фенимора Купера про Натаниэля Бампо, следопыта и друга могикан. Я не умела тихо переживать радости прочтения интересной книги — мне непременно надо было заразить всех вокруг своей страстью к вымышленным литературным персонажам. Подозреваю, если бы в том возрасте мы имели доступ к шикарным американским мыльным операм, то всем двором играли бы в доктора Хауса.
— Я тебе мешаю? — обиделся Ники на мое пожатие плечами.
— Нет, нет, что ты! — я вдруг вспомнила про его маму и решила, что веду себя крайне невежливо. — Конечно, вместе веселее. Слушай!
Мне в голову пришла чудесная идея.
— Ники, мы тут с девчонками хотим играть в мушкетеров.
— Что? — удивился Ники.
— Ну, ты читал Александра Дюма? — нетерпеливо уточнила я, уверенная, что он не читал. Но недавно по телевизору как раз показывали кино про них, там Боярский играл главную роль. Так что, в чем суть — уж точно знает.
— Конечно.
— Ты читал? — удивилась я. — Или просто смотрел кино по телеку?
Ники тормознул, дернул головой, откидывая назад челку.
— Слышь ты, умница, — произнес он, — я вообще-то очень много читаю, думаю, даже побольше твоего.
— Ну, это вряд ли...
— Спорим? — загорелся Ники.
— Нет-нет-нет, потом, — я вспомнила, что затеяла этот разговор не для того, чтобы задирать соседа по парте. — Короче, нам для игры нужны гвардейцы кардинала. Будешь с нами играть? Нам нужно четверо мальчиков. Позовем еще кого-нибудь из класса.
— Пф, детский сад, — Ники цокнул языком, всем своим видом давая понять, что он уже взрослый для такой ерунды.
— Ну и не надо, — обиделась я, ускорив шаг.
— А как вы играть-то собираетесь? — спросил Ники.
— Какая тебе разница?
Ники замолчал. Мы стояли на остановке, не глядя друг на друга. Я дулась на Ники за то, что он дал понять, что все мои задумки — для детей, а не для взрослых молодых людей 12 лет от роду из седьмого класса (по той системе образования у меня не было четвертого класса — из третьего сразу в пятый переходили). Хотя я-то точно знала — будет весело. Игра в индейцев, например, увлекла нас аж на все лето: мы строили шалаши и землянки за домом, где простиралась бесконечная стройка и буйной зеленью радовала небольшая рощица, делали ловушки, копья, лазили по деревьям, следили друг за другом. Не говоря уже о том, что мы подружились с мальчишками из нашего дома, и легкий флирт, сопровождавший нас все лето, оставил след особо приятных воспоминаний. А тут можно будет сделать себе плащи, рапиры, писать записочки, устраивать дуэли, играть в догонялки, отчаянно влюбляться и выигрывать, потому что мушкетеры всегда побеждают.
— Ладно, я буду с вами играть, — после долгой борьбы в Ники все-таки победило детство. — Только, чур, гвардейцев я позову сам. И мы тоже будем выигрывать. Чтоб все по-честному было.
Я даже в ладоши захлопала. Заполучить Ники в игру было огромным достижением. Во-первых, в классе он пользовался у пацанов уважением, потому что был ловким, имел пятерку по физре, конфликтовал с учителями, умел прикалываться — в общем, с ним все хотели вместе тусоваться после школы. Во-вторых, по Ники сохла Юля, которая будет у нас Портосом, а в-третьих, мы можем прямо за партой вести баталии.

Для игры Ники выбрал Костика, Пашу и Юру. Все они для проформы пофыркали, правда, кроме Юры. Тот сразу согласился. Какие еще варианты были у девочек и мальчиков просто пообщаться в непринужденной обстановке? Когда не надо ловить косые взгляды одногодков и преодолевать смущение? Школьные дискотеки, посиделки на квартире, тусовки на крылечке подъезда — все это уже входило в нашу юную жизнь, но до нормального общения нам было еще далеко. Мальчики обычно сидели в одном углу, девочки — в другом. Первые перекидывались шутками, неумело курили сигареты, стянутые тайком из пачки отца или матери, и всем видом демонстрировали взрослость. Вторые хихикали, краснели, кидали игривые взгляды в сторону ребят, сплетничали. И все делали вид, что им друг до друга нет никакого дела.
Моя идея превращала все в невинную детскую забаву, подоплекой которой было одно искреннее желание: преодолеть некий барьер в общении и стать хоть немного ближе друг другу.

Благодаря игре я как-то незаметно для себя пережила разочарование в первой и такой длительной по времени влюбленности в Женю. После того инцидента на дискотеке он так больше и не подошел ко мне — ни в школе, ни за ее пределами, перестал здороваться. Думаю, ему было стыдно за свой побег, а я служила напоминанием о его трусости. Что интересно: я никогда не осуждала его за то, что он сбежал от драки, и даже не смогла обижаться за то, что бросил меня одну. Я не простила ему слабость совсем другого рода: ту, из-за которой у него не хватила смелости продолжить дружить со мной.
Однажды Ники спросил меня:
— Хорошевская, как тебе вообще мог понравиться этот отсос?
Я ничего не ответила. Это был один из тех неудобных вопросов, которыми Ники время от времени любил ставить меня в тупик. И видимо от души наслаждался моей растерянностью. Теория о том, что я влюблялась просто в образ, еще не оформилась в моей голове.

А игра в мушкетеров и гвардейцев тем временем набирала обороты. Вы бы видели, с каким азартом мы обменивались с Ники и его друзьями хлесткими по содержанию записками!
«Уважаемый сэр! Вынужден вам сообщить, что отобранная у вас на дуэли в четверг шпага — теперь наша. Выкуси, Хорошевская!»
«Уважаемый Николас! Ты гадкий прислужник кардинала, продавший ему душу за золото. Верни мою шпагу. Или тебе несдобровать».
И все в таком духе.
Каждый вечер мы с девчонками — Юлей, Катей и Леной — висели на телефонах, обсуждая всякую ерунду: где в следующий раз провести дуэль, из чего сделать хорошую шпагу и что Ленина мама обещала сшить нам почти настоящие мушкетерские плащи.
Мне кажется, за тот год я прочитала всего Дюма, все-все-все, что было им когда-либо написано. И, конечно же, моей любимой страной была Франция, а любимым актером — Михаил Боярский. Я даже уговорила нашу учительницу по русскому языку и литературе посвятить несколько внеклассных чтений именно трилогии о Д’Артаньяне.
Утром я выскакивала из подъезда в радостном возбуждении, ведь внизу меня уже ждал Ники. Всю дорогу до школы мы толкались, пикетировалось и всячески веселились. То же самое было и по дороге домой, если только я не оставалась на дополнительные занятия по английскому языку. Тогда я возвращалась домой одна и впервые за всю свою жизнь скучала.
В конце концов, возвращение домой приобрело уже смысл некого ритуала. Ники вылетал из класса одновременно со звонком, я же собиралась долго: пока запишу домашку, попрощаюсь с подружками, переговорю с учителем, оденусь в гардеробе... Все это время Ники терпеливо ждал меня, сидя на турниках во дворе школы вместе с друзьями. Они украдкой курили, болтали, делая вид, что решают настоящие пацаньи проблемы. Но как только я выходила из подъезда школы, он ловко соскакивал с перекладины, махал ребятам на прощанье и догонял меня, обязательно дергая за рюкзак. Так он давал понять, что, мол, я тут, я уже рядом. И мы опять начинали дурачливые препирательства, которые вскоре и вовсе перестали касаться нашей игры в мушкетеров, так как сама игра сошла на нет.

Мы без конца спорили на разные темы, пытаясь доказать друг другу свое интеллектуальное превосходство. И в этот момент Ники становился абсолютно невыносимым, потому что умел спорить жестко, аргументированно, разбивая в пух и прах мои жалкие доводы. В итоге я беспомощно скатывалась к эмоциям, и Ники одерживал очередную победу. Но мне всегда с ним было интересно.
Помню, правда, один раз мы поругались по-настоящему.

Дело было ранней весной. Мы возвращались со школы, день выдался тяжелым, и мне было не до веселья. Я впервые получила «4» за контрольную по математике. Для меня это было серьезным ударом по самолюбию. Дело опять-таки было не в оценке. Просто я была уверена, что все решила правильно, а выяснилось, что я не до конца поняла пройденную тему. А Ники получил за ту контрольную «5». Он вообще в последнее время стал лучше учиться. Учителя даже наше соседство приводили всем в пример, как результат гениального решения директрисы школы сажать сильных учеников с более слабыми. Только я думаю, дело было совсем в другом. Ники никогда не был «слабым» учеником, ему просто или что-то нравилось делать, или нет. Тогда ему казалось необходимым доказать мне, что он умнее.
По дороге домой Ники миролюбиво подтрунивал надо мною, но я никак не реагировала. Я все гадала, как такое могло произойти. Наконец мой приятель ударил по больному:
— Ну что, Хорошевская, теперь ты готова признать, что я умнее тебя? У тебя «четверка»! А у меня «пять». Я все решил правильно, а ты все-таки малость глуповата.
Я развернулась и зло треснула Ники пакетом со сменкой.
— Ты чего? — ошалел он. — Ну подумаешь, «четверку» получила. Тебя что, родители ругать будут?
— Да причем тут родители! — вспыхнула я. — Это ты во всем виноват. Вечно отвлекаешь меня на уроках.
— Ага, нормально: то есть я виноват в том, что ты тупая? — развеселился Ники. И это подействовало на меня хуже, чем красная тряпка на быка. Я накинулась на него с кулаками, припомнив все те случаи, что он подкалывал меня. Ники вообще был остер на язык и никогда не упускал случая поддеть меня.
Ошарашенный моей неожиданной агрессией, Ники схватил меня за руки и завел их назад, пытаясь сдержать натиск. Но я начала пинаться ногами. В итоге мы вдвоем упали. На размокший от весенней грязи газон. Я на спину, а он — на меня сверху.
Несколько секунд мы лежали и с ужасом смотрели друг на друга.
— Ты не ударилась? — наконец произнес Ники.
— Нет, — всхлипнула я. — Слезь вообще с меня!
Он легко вскочил, утянув меня за собой.
— Черт... — прошептала я, пытаясь разглядеть спину. — Я сильно испачкалась?
— Порядочно, — выдохнул Ники.
— Ну вот, и что теперь делать? Как я доберусь до дома так? И что мама скажет? — я уже готова была реветь в полный голос.
— Подожди. Не плачь.
Ники стянул с себя ветровку и жестом приказал мне снять свою.
— Надевай, — он протянул мне куртку, оставшись в одном свитере.
— А ты?
— Неважно, — отмахнулся он, аккуратно сворачивая и убирая мою куртку в пакет. — Сейчас поедем домой и постираем все грязное. Мама не будет ругаться. Скажешь, как есть: упала из-за меня, потому что я козел.
— Нет, не скажу, — улыбнулась я, надевая согретую его телом ветровку.
— Ну, как хочешь, но если что — вали все на меня. И я помогу разобраться с твоей неправильно решенной задачей. Завтра ты подойдешь к учительнице и попросишь пересдать контрошу. Она тебе не откажет. И исправишь свою «четверку». Все будет хорошо, не плачь, — он наклонился ко мне и пальцем смахнул слезу на моей щеке. Затем поймал мою руку и быстрым движением коснулся губами внутренней части ладони. От неожиданности я даже не выдернула руку.
С того самого мгновения что-то между нами изменилось.
Этот жест — невесомый поцелуй в ладонь — стал нашим с ним знаком вечного примирения. Сколько бы мы потом не ссорились — стоило Ники оставить поцелуй на ладони, и все сразу вставало на свои места. Гораздо позже я узнала от него, что так его папа мирился с мамой, и он почему-то подумал, что это будет правильным и в отношении меня.
— Пойдем, — тихо произнес он и уверенно зашагал вперед: с моим пакетом в руках, в продуваемом ветром свитере и с блуждающей улыбкой на задумчивом лице. Я почти любовалась им, хотя этого было мало, чтобы по-настоящему понравиться мне. Не как другу, а как парню. Глупая, глупая девочка! Я тогда еще не могла понять: Ники вел себя как настоящий мужчина, принимающий решения за свою женщину.


Эпизод 3

Дома мы загрузили мою несчастную куртку в стиральную машину — выяснилось, что Ники умеет это делать, и засели за уроки. Правда, предварительно он съел все, что плохо лежало в холодильнике. Но мне было не жалко, мне всегда нравились люди, которые хорошо и вкусно едят.
С математикой мы разобрались быстро, а вот на физике застряли. Оказалось, что я и вправду слегка туповата в том, что касается разделов «Механика» и «Динамика». Наверно, многие учителя удивились бы, узнав, что в итоге не я подтягивала Ники по учебе, а он меня. Точнее, у нас сложился довольно неплохой альянс: мы страховали друг друга в тех предметах, где у каждого из нас были пробелы. Так нас и застала мама: мы лежим на полу, обложенные учебниками и тетрадками, рядом пустые тарелки из-под бутербродов, а фоном тихо работает телевизор.
— Привет, ребятня! — поздоровалась она, заглядывая в мою комнату. — Что делаете?
— Здравствуйте! Физику, — ничуть не смутившись, ответил Ники. Он принял сидячее положение и вообще, по-моему, чувствовал себя, как дома.
— Мам, я куртку испачкала, — огорошила я ее с порога, подрываясь в коридор. Не хотела говорить об этом при Ники. — Но я ее уже постирала!
— Сама? — у мамы, кажется, от удивления брови ушли на затылок проветриться.
— Нет, мне Ники помог.
— Какой самостоятельный мальчик! — одобрительно заметила мама. — А ты, значит, взамен ему физику делаешь?
— Нет, — правдиво ответила я. — Это он мне помогает.
— Надо же, какой умный мальчик! — покачала головой мама. — Ну ладно, занимайтесь. — И ушла на кухню.
Я вернулась в комнату. Ники уже собирал учебники.
— Я пойду, — произнес он. — Твоей маме отдыхать нужно. Не буду вам мешать.
Но моя заботливая мама, правильно поняв причину внезапно обедневшего на палку колбасы холодильника, завернула моего приятеля с порога:
— А поужинать? Николас, оставайся с нами на ужин! Сейчас наш папик придет, и все вместе поедим.
— Нет, нет, нет, — отчаянно покраснел Ники. — Зачем? Я вам буду мешать.
— Глупости какие! — Мама едва сама не стянула с него куртку. — Твой папа наверняка работает допоздна. Что тебе дома одному делать?
Аргументов против не было — уроки-то мы сделали уже.
— Ты влип, — проговорила я Ники одними губами.
Он согласно едва заметным движением кивнул, но мне почему-то показалось, что в тот момент он был счастлив.

Как-то незаметно, Ники просочился во все сферы моей жизни и занял собой все мое свободное время. В школе мы были вместе, после школы — тоже.
Мы делали вместе уроки, он даже пошел на те же курсы английского, что и я (тогда какая-то повальная мода была — все учили английский язык). После домашки мы или смотрели видик, или терлись на ступеньках подъезда во дворе, в компании однолеток. Вечером Ники неизменно у нас ужинал, так как моя мама, похоже, в нем души не чаяла. А папа принимал его уже как должное.
Но знаете, если бы мне тогда кто-то сказал, что я и Ники — пара, я бы очень удивилась. Потому что у меня и мысли такой в голове не было. Я вообще никак не расценивала наши отношения. Я их даже не считала отношениями. Мы дружили. И точка. Я была уверена, что Ники нравится проводить со мной время, так как я и мои родители заменяли ему семью, которой, по сути, у него не было.
Единственный день в неделю, когда мы вообще не виделись, был воскресеньем. В этот день у Никиного папы был выходной, и, сдается мне, этот день был самым счастливым для моего друга. В понедельник он оживленно засыпал меня рассказами о том, чем они с батей занимались. Надо отдать должное его отцу: несмотря на свою ответственную и сложную работу, Иван Степанович не отлеживался в свой единственный выходной на диване. Они то на рыбалку ездили, то на море гулять, то в Польшу, то что-то дома вместе мастерили.
Ники, безусловно, относился ко мне иначе, чем к другим девчонкам, но в этом ином отношении не было и намека на любовную подоплеку. Возможно, он так относился бы к младшей сестре: покровительственно, слегка насмешливо, с чувством превосходства, но с безусловной толикой заботы. И я точно знала, что ни в школе, ни во дворе меня не обидят. Потому что Ники за словом в карман не лез и драк не боялся.
Но это все, конечно, не в счет. Самым главным было то, Ники никогда не делал в мою сторону жестов, которые можно расценить, как действия влюбленного человека. Не пытался взять меня за руку, прикоснуться, не говоря уже о поцелуях.
Был только прикосновение к ладони губами, как знак примирения. Но я была еще слишком мала и неопытна, чтобы понять: именно этот жест и был самым ярким и сильным проявлением любви.

Мне же Ники не нравился, как парень. Он не подходил ни под одно из моих представлений о красивом юноше, не был похож ни на одного любимого мной актера или певца, одевался в каком-то своем странно-неряшливом стиле, носил немодную прическу. Все, что мне в нем нравилось, — это его глаза. Серые, выразительные, огромные, в обрамлении темных ресниц, пытливо и нагло взирающие на окружающий мир. Но этого было недостаточно.
Однако мое мнение было лишь моим мнением, и оно не отменяло того факта, что в действительности мой сосед по парте был симпатичным мальчишкой, на которого с удовольствием заглядывались девочки. И, конечно, его привязанность ко мне не могла не раздражать некоторых из них. Так, из-за Ники и неразделенной любви, я впервые пережила горечь разочарования в дружбе и потеряла подругу.


Эпизод 4

Началось все с того, что во время одного из уроков Ники получил записочку — клочок бумаги с одной фразой: «Ты мне очень нравишься». Мой приятель долго крутил ее в руках, потом подсунул мне, шепотом спросив:
— Как ты думаешь, от кого это?
Мне хватило одного взгляда, чтобы узнать почерк — это была Юля. Я не выдала ее, это было бы подло. Иначе бы она подписалась, не так ли?
— Не знаю, — ответила я, незаметно посмотрев на Юльку. Та, поймав мой взгляд, смутилась и покраснела.
Ники еще раз задумчиво взглянул на записку, скомкал ее и засунул в карман.
На перемене Юля отозвала меня в сторону. И попросила ни в коем случае ничего не рассказывать Ники. Я искренне обещала не делать этого.

Потом началось повальное безумие под названием «Заполни мою анкету».
Выглядело это так: в толстой тетради через страницу писались вопросы, которые помимо стандартных, о том, чем ты увлекаешься, твое любимое блюдо, фильм и т.д., обязательно включали и более интимные: «Кто тебе нравится в классе?», «С кем ты дружишь?», «В кого влюблен/а?», «На ком бы ты женился?». После каждого вопроса оставлялся чистый лист бумаги, который загибался внутрь: именно там и надо было отвечать на вопросы.
Анкеты пользовались такой популярностью, что даже мальчишки их делали! Понятно, что они преследовали только одну сладкую цель: узнать, кому ты нравишься в классе или параллели. Потому что — да, заветные тетради гуляли по всей школе.
Ники откровенно подсмеивался над охватившей одноклассников «любовной лихорадкой». Его засыпали анкетами, и он отвечал на все вопросы, не упуская возможности как следует постебаться там, где интервьюер пытался вторгнуться в его личное пространство. На вопрос, кто тебе нравится в классе, он вписывал имя пожилой, несколько комичной учительницы английского языка.
«В кого ты влюблен?» — В новую марку BMW.
«На ком бы женился?» — На миллиардерше.
И все в таком духе. Девочки разочарованно читали его ответы и ловили издевательские взгляды.
Только на один вопрос он отвечал честно:
«С кем ты дружишь?» — С Алисой Хорошевской и Витькой из 7 «В».
Я, признаюсь честно, не смогла удержаться от создания своей собственной анкеты, изгалялась как могла, сочиняя смешные и оригинальные вопросы. Многие из них мы вообще придумывали вместе с Ники, поэтому общий тон анкеты, думаю, ясен. Но избежать вопроса «Кто тебе нравится?», конечно, не смогла. Уж слишком был велик соблазн.
Я не ждала от Ники откровенности (он первым же и заполнил плод наших совместных усилий). Да и не нуждалась в ней. Меня на тот момент крайне интересовал ответ Сережи из 7 «А», моего нового увлечения. Поэтому долго сидела и тупо смотрела на одно слово, оставленное им на «Кто тебе нравится?».
Ты.
Я была сбита с толку и смущена. Как там говорят, бабочки запорхали в животе? Наверно, я впервые испытала нечто подобное. Я ловила взгляд серых глаз Ники, пытаясь прочитать в них хоть какой-то намек на нежные чувства.
Ага, держите карман шире. Мой друг вел себя как обычно: несколько раз во время большой перемены успел жестко подколоть меня (другим этого делать не разрешалось, могли и по морде схлопотать, а ему, видите ли, можно); во время русского языка незаметно толкнул меня локтем в руку, отчего буква «А» расползлась у меня на полстраницы; а по дороге домой затеял беспредметный спор, доказывая мне, что обожаемая мной группа Roxette — полный отстой.
Дамы и господа, мой Ники!
В общем, я решила, что его ответ — не больше, чем прикол. По-хорошему, надо было вырвать страницу с его ответом, но я сохранила ее. Юля, заполняя анкету, прочитала его. И ревность в ней победила дружбу.

В марте у Юли был день рождения, которого многие одноклассники, в том числе и я, ждали с нетерпением. Предыдущие два года ее родители накрывали большой стол, готовили всевозможные конкурсы и шарады, а в нужный момент исчезали, чтобы не смущать своим присутствием «уже взрослых» детей. Оба раза праздник проходил по высшему разряду: было весело, безобидно и очень мило.
Но в этот раз Юля не пригласила меня. Я знала, что все готовятся к ее вечеринке: покупают подарки, обсуждают наряды. И до последнего надеялась, что она пригласит меня. Но нет. Наступила пятница, последний день в школе, а она делала вид, что не замечает меня. В субботу было назначено торжество. Я не понимала, в чем причина отчуждения. И расстроилась едва не до слез.
После школы мы, как обычно, валялись с Ники на полу и лениво делали домашку. Но лучше было отмучиться в пятницу, чем портить себе вечер воскресенья.
— Что ты подаришь Юльке? — спросил внезапно Ники.
— Ничего, — буркнула я.
— То есть? Завтра же вечеринка.
— Меня не пригласили, — мой голос предательски дрогнул.
— Это что еще за новости? — брови Ники поползли вверх. — Вы же подруги?
— Видимо, нет.
— Тогда я тоже не пойду, — с облегчением выдохнул Ники. — Пойдем в гости к Витьке? Он звал завтра поиграть на видеоприставке.
Я молчала, сглатывая слезы. Посмотрела на друга и вдруг все поняла.
— Это ты во всем виноват! — выкрикнула я с обидой.
— Сбрендила что ли? — огрызнулся Ники. — Я-то тут причем?
— Ты ей нравишься! Вот что, а она думает, что ты влюблен в меня! — выпалила я на одном дыхании.
Ники зарделся. Клянусь, я впервые видела его настолько покрасневшим.
— Чушь собачья, — отмахнулся он.
— Нет, не чушь. Мог бы и обратить на нее внимание.
— Щас! Она мне не нравится. А после такой выходки не нравится еще больше.
Я заломила руки.
— Ники, ты должен пойти на ее день рождения. Иначе будет еще хуже. Она решит, что это я отговорила тебя.
— Хорошевская, если я пойду на ее вечеринку, то обязательно скажу, что она дура. Думаешь, стоит?
— Нет. Не стоит, — покачала я головой, пряча улыбку.
— Пойдем к Витьке-то?
— Не, — протянула я. — Смотреть, как вы вдвоем играете? А что буду делать? Мне-то вы никогда не даете играть.
— Ну как хочешь, — пожал плечами приятель.
Классу к восьмому наши с Юлей отношения выровнялись: мы снова общались, но дружбы, естественно, не было.


Эпизод 5

Наступило лето, пора счастливого безделья. И хотя калининградская погода не так часто радовала жаркими днями, меня это никогда не расстраивало. В дождливую прохладу можно было нежиться в постели до последнего, читать запоем книги и предаваться мечтам. В моей голове уживалось несколько реальностей, где я всегда была главной героиней своих историй. Иногда я что-то пыталась записывать, но все это было не более чем романтическая дребедень. Серьезно я к этому не относилась, но ручку в руках держала часто.

В июне Ники уехал на месяц к бабушке. Скучала ли я по нему? Безусловно. Мне не хватало общения. Подруги, может, и принимали участие во всех моих затеях, но редко всерьез увлекались чем-то так же, как и я. Ники был единственным, с кем я на равных могла обсуждать прочитанные книги, фильмы, услышанную музыку. И я уже так привыкла к его остроумной манере выражать свои мысли, что с другими ребятами мне очень быстро становилось скучно.
Но при этом я не тосковала по нему. Не пыталась представить, чем он занимается без меня. Я надеялась, что он хорошо проводит время, и не испытывала никакой ревности.
Он вернулся в июле, привезя с собой солнечную теплую погоду, установившуюся почти до конца лета.
Мы пропадали целыми днями на озере неподалеку от дома, вечерами торчали во дворе, протирая штаны на лавочке перед моим подъездом в огромной компании дворовых друзей.

Как-то Ники разбудил меня ни свет ни заря. Сквозь сон я услышала, как кто-то настойчиво звонит в дверь. Накинув халат, я поплелась в коридор. Он ввалился в квартиру, пребывая в весьма возбужденном состоянии. Оказалось, что он с приятелями затеял грандиозный выезд на великах.
— Давай, собирайся быстрее, — теребил он меня, дергая за руку.
— Ники, я не поеду, — отказалась я.
— Почему?
— Я не умею кататься на велосипеде, — призналась я нехотя.
Он широко раскрыл глаза, пару раз хлопнул ресницами и расхохотался.
— Что? Как так-то? Это все умеют, — издевался он.
— А я не умею.
— Что же ты делала в детстве?
— Книжки читала, — буркнула я.
Ники почесал затылок, поправил челку и решительно произнес:
— Ну, значит, будем учиться.
Он без сожаления отменил вылазку с друзьями (не удивлюсь, если они втайне ненавидели меня). Терпеливо подождал, пока я окончательно проснусь и позавтракаю.
Раньше родители часто катались на велосипедах — ездили на дачу, на озеро, поэтому на балконе у нас пылилось два агрегата. Ники вытащил тот, что был поменьше — «Аист», отрегулировал сиденье, объяснил, что нужно делать и как держать равновесие. Целый день он измывался надо мной, заставляя крутить педали.
Я была бестолковой ученицей — так и норовила грохнуться, расшибившись в лепешку. Он придерживал велосипед сзади за сиденье, тихо ругался и не понимал, что в этом такого сложного! Я злилась на него, мечтая дать ему по лбу. Как мы не поубивали друг друга в тот день — загадка!
Но к вечеру я вдруг поехала. Сама. Без его контроля и поддержки. Летела по району, рассекая со свистом пространство, и едва не визжала от восторга. Вернувшись во двор, я спрыгнула с велосипеда и повисла на Ники, обняв его за шею. Растерявшись, он подхватил меня неловко за талию и фыркнул:
— Отпусти, ненормальная!
— Спасибо, спасибо, спасибо! — верещала я ему на ухо, отчего он морщился, пытаясь убрать мои руки со своей шеи.
Так началась пора велосипедных прогулок. Мы катались наперегонки по району и совершали дерзкие вылазки без разрешения родителей в удаленные районы города. Мне жаль, что сейчас я уже вряд ли испытаю такой чистый щенячий восторг от обычной езды на велосипеде.

Еще одним летним увлечением того периода стали карты. Мы собирались толпой на ступеньках соседнего от моего подъезда (там нас никто не гонял) и часами рубились в «Дурака», «Пьяницу» и захватывающую игру с неблагозвучным названием «Говно».
Я не могла не заметить, что Ники мне все время подыгрывает, и постепенно у нас сложился своего рода альянс, благодаря которому кто-нибудь из нас чаще обычного выигрывал. Особенно это было важно в игре с тем самым наименованием. Нас никто не мог обыграть. Но я же все и испортила, одним махом закончив наши «европейские турниры по покеру». Точнее, остальные играли, а вот мы с Ники — больше ни разу.
В нашей компании был мальчик — Виталик, который мне, само собой, нравился. Иначе, зачем бы я о нем рассказывала? Остроглазый брюнет с приятной улыбкой, невысокий, худенький и очень милый. Он застенчиво улыбался и, вообще, больше был похож на девочку, чем на мальчика. Не знаю, что я в нем разглядела, но мне в очередной раз казалось, что я влюблена. Ники, конечно же, видел это, и по своему обыкновению не упускал случая уколоть меня.
Однажды друг так допек меня своими шпильками, что я, коварно обманув его доверие, сдала победу Виталику. Ники долго смотрел на меня в упор, затем порывисто откинул веером карты в сторону, встал и, не говоря ни слова, ни с кем не прощаясь, зашагал в сторону своего дома. Я поймала довольную улыбку Виталика, подмигнувшего мне (Дон Жуан недоделанный), и вдруг грубо спросила:
— Че лыбишься, придурок?
Виталик мгновенно поскучнел, а я сорвалась за Ники. Догнала его на полпути к дому, схватила за руку и дернула на себя.
— Извини, — бросила я, пытаясь отдышаться.
— Знаешь что, Хорошевская, мне твои извинения не нужны, — серьезно произнес он с нахмурившимся лицом.
— Ники, да это же просто игра в карты, ты чего? — опешила я.
— Ничего. Дело не в игре, а в том, что тебе нельзя доверять.
— Ах так? — вспыхнула я. — А не ты ли первым начал меня доставать с этим Виталиком? Чего тебе вечно неймется? Какая разница, кто мне нравится?
— Никакой, — как-то устало вымолвил он. — Счастливо оставаться. Надеюсь, с Виталием тебе будет веселее.
— Ну и вали! — топнула я ногой, едва не подпрыгнув на месте, развернулась и зашагала домой. Гулять больше не хотелось.

Мы дулись друг на друга добрых пять дней. Невыносимо. На шестой я не выдержала. Не в моих правилах мириться первой, но осознание того, что он где-то рядом и, возможно, прекрасно проводит время с друзьями, изводило.
Я поймала его почти в дверях. Он собирался на озеро. Купаться. Конечно, рыдать в подушку от обиды и пялиться бессмысленно в телевизор он не будет. В отличие от меня.
Ники удивленно смерил меня взглядом с ног до головы и пригласил войти.
— Чем обязан? — ерничая, поинтересовался он.
— Дальше будем ссориться? — спросила я просто.
Ники отвернулся, помолчал, потом спросил:
— Пойдешь с нами?
— Да.
Мы спустились вниз, где его уже ждали Витька и Данила.
— Ребят, вы идите, — произнес он. — Мы вас Алисой по дороге догоним. Только за ее вещами зайдем.
Пока я закидывала в пляжную сумку, сшитую собственноручно мамой, необходимое барахло и переодевалась в купальник, Ники смотрел в окно в гостиной. Я подошла к нему тихонько сзади и резко схватила за плечи. Он вздрогнул, обернулся.
— Если честно, я скучал без тебя, — неожиданно признался друг.
— Такая же фигня, — выдохнула я.
Мы какое-то время смотрели друг на друга. Почему-то мне казалось, что он сейчас меня поцелует.
Казалось.
Он только прикоснулся губами к ладони.
На берегу озера мальчишки затеяли игру в футбол. Я наблюдала за Ники, за его быстрыми, ловкими движениями, и думала о том, что, возможно, все-таки люблю его. Совсем чуть-чуть.


Эпизод 6

Восьмой класс прошел под знаком молодежного сериала «Элен и ребята». Боже, это было каким-то чудом! Наше телевидение, еще так и не отошедшее от канонов советского вещания, становилось на новые рельсы крайне медленно и неуклюже, кинематограф откровенно загибался, слишком много политизированных передач. О молодежной субкультуре даже говорить не приходилось — все на себе тащила передача «До 16 и старше». И когда, вслед за латиноамериканскими мыльными операми, по теперь уже первому каналу зарядили показ французского сериала «Элен и ребята», веселого, романтичного, безудержно наивного, с красивыми актерами в главных ролях, — это было похоже на глоток свежего воздуха.
После уроков я пулей летела домой, чтобы, не дай Бог, не пропустить серию, а если опаздывала — ставила видик на запись. Сейчас, я думаю, подобный продукт не привлек бы внимание и одной десятой той аудитории, что была у этого сериала в те годы. Мир сериальной киноиндустрии изменился, жадных до зрелищ тв-маньяков уже не удивишь простецким ситкомом про любовь. Но мы тогда даже понятия не имели, что такое ситком, и смотрели взахлеб.
Ники не поддерживал моей увлеченности, смотрел, скорее, принудительно, то и дело вставляя едкие комментарии. Я не обращала на это ровным счетом никакого внимания. Строчила по мотивам сериала свои рассказы (опять фанфикшен) и заставляла подружек их читать. Помню, мне очень нравилась Джоанна.

Но не только этим был примечателен восьмой год обучения в школе. На одной из школьных дискотек я впервые бессовестно напилась. Наверно, такой печальный опыт есть у каждого подростка.
Начиналось все вполне мило и безобидно. Мы с Ники встретились с избранными одноклассниками перед дискотекой в укромном дворе за школой. Распили один пакет (о да, это была бурда под названием «Альпийская долина») вина на восьмерых. Практически по глотку сделали. Но повеселело сразу. На дискотеке в нашу компанию влился Витька, друг Ники из параллельного класса. Он был мальчиком из очень обеспеченной семьи, очень. С собой он пронес несколько бутылок хорошего шампанского, незаметно стащенного из бара родителей. Улучив момент, когда классная ослабила надзор, мы закрылись в нашем классе и в радостном возбуждении распили игристый напиток.
Помню, как Ники неодобрительно следил за моим постоянно пополняющимся пластиковым стаканом, но спорить со мной было бесполезно. Я что — хуже остальных? Вот она — пагубная мотивация всех глупых поступков. Сам же Ники практически не пил: то ли проявлял чудеса выдержки, потому что под Витькиным напором сложно устоять, то ли сработал инстинкт сохранения. Причем моего.
Потом мы рванули танцевать. Разгоряченные алкоголем, мы выкидывали коленца под чудовищную подборку русской попсы. Ники стоял у колонны и пристально наблюдал за мной. Зазвучал медляк.
Я направилась к подружкам в надежде, что меня обязательно кто-нибудь пригласит. Издалека заметила того самого Сергея из уже 8 «А», идущего в мою сторону. Я к нему охладела, но подпирать стену не хотелось. Сергей не успел добраться до меня. В одно мгновение передо мной возник Ники и, схватив меня за руку, потащил танцевать.
Ну, Ники так Ники, может, так даже и лучше. Я обвила его шею руками, томным взглядом заглянув в глаза.
— Пьянь, — резюмировал жестко Ники, обхватывая мою талию.
— Да ладно тебе, — смешливо вымолвила я уже заплетающимся языком.
Я чувствовала его дыхание на своей щеке, и это волновало. Прижалась к нему чуть сильнее, чем положено, его руки дернулись от неожиданности и скользнули по моей спине.
— Что ты делаешь? — прошептал он, щекоча ухо.
— Танцую, — невинно ответила я. Если уж у меня есть только Ники — пусть терпит. Я жаждала объятий, страстных поцелуев и Большой Любви на всю жизнь. Прямо там, в темном фойе, на школьной дискотеке. А раз любить в этот момент, кроме Ники, было некого, значит, буду любить его. Железная логика.
Его дыхание участилось:
— Алиса, угомонись, — взмолился он, пытаясь не реагировать на мои нежные прикосновения, которые я невесомой россыпью оставляла на его шее.
— Ники... Ты мой? — спросила я в лоб.
— Хорошевская, что тебе нужно?
— Чтобы ты поцеловал меня.
Он осторожно дотронулся губами до моей щеки.
— Достаточно? — спросил он.
— Мы что, в первом классе?
— Алиса, не проси того, о чем потом будешь жалеть, — мудро вымолвил он, но, видимо, уже сам терял самообладание. Он скользил губами по моей шее, прикусил ушную мочку.
— Ники, мы сто лет вместе. Почему ты еще ни разу меня не поцеловал? — да, я тоже могу задавать неудобные вопросы.
— Потому что мы — просто друзья. И, кажется, тебе пора домой! — отрубил Ники и, словно придя в себя, дернул меня с импровизированного танцпола. На нас уже неодобрительно косилась классная руководительница. Он быстро поднялся в класс за нашей одеждой. Накинул мне на плечи пальто и вывел на улицу.
Я глотнула всей грудью холодного октябрьского воздуха и немного протрезвела. Ники закурил. Покосился на меня.
— Значит, просто друзья? — обиженно уточнила я.
Ники молчал.
— Значит, просто друзья, — задумчиво повторила я уже без вопросительных интонаций. Его молчание было лучшим ответом.
Он докурил, щелчком отбросил бычок. Мы медленно двинулись к остановке. Не разговаривали. Я, трезвея с каждым шагом, начинала злиться на себя и свое поведение. «Зачем я его достаю? — крутилось в голове. — Ну ведь правда же, если бы любил, то совсем по-другому относился ко мне». У нас уже в классе были особо инициативные девицы, которые ходили на свидания, зажимались с ребятами и хвастались засосами. По их рассказам я знала, что влюбленные мальчики ведут себя совсем по-другому. Не как Ники. Я еще не понимала, что любовь и зашкаливавшие выше нормы гормоны — это две разные вещи.
Ники проводил меня до подъезда. Я качнулась на пятках и виновато произнесла:
— Извини за мое поведение.
На что Ники обхватил мою шею рукой, стремительно наклонился и в первый раз меня поцеловал. По-настоящему. Это длилось всего лишь пару секунд, после чего он, не прощаясь, развернулся и ушел.

Казалось бы, что дальше? Невинные поцелуи, объятия и прогулки под луной за руку? Да, именно так я себе и представляла наше дальнейшее с Ники общение, нежась в кровати на следующее утро после дискотеки. Да, он не был воплощением моей мечты об идеальном парне, но меня к нему тянуло. В этом уже можно было признаться себе. Потому что он бы кем-то гораздо большим, чем просто нарисованный воображением образ, чем очередная иллюзия. Он был реальным и обладал таким количеством достоинств, что я готова была смириться с его не той самой внешностью.
Какая самонадеянность!
Как только Ники проявлял слабость по отношению ко мне, способную обнаружить его истинные чувства, он мгновенно закрывался. Такие американские горки — взлеты и падения... Я не знаю, почему ему так важно было сохранить установившиеся между нами рамки. Возможно, он боялся, что перейдя границу дружбы, кривая отношения неминуемо приведет нас к разрыву, ведь мы были совсем юны, а вокруг так много соблазнов... И что тогда? Вы много знаете людей, которые остались хорошими друзьями, пережив совместную историю любви? Я нет. Не спорю, может, и есть такие уникальные случаи — мне они не встречались.
Как ни в чем не бывало Ники зашел за мной в понедельник утром. Выдал на-гора кучу неинтересных мне новостей, стебанул мой внешний вид, отпустил пару колкостей по поводу сериала «Элен и ребята». И не взгляда, ни слова — ни малейшего намека.
Разочарованию моему не было предела. Я молча слушала поток его словоизлияний, никак не реагируя на его подколки, — развлекайся, мне не жалко, друг!
К вечеру я остыла, закрыв эмоции под замок. Ну и черт с тобой, Ники!

Ах да, еще одним важным событием тех дней стала новая прическа Ники. Я все-таки заставила его убрать ненавистную челку.
Мы рубились уже второй час подряд в видеоприставку. Вот еще одна реалия 90-х — видеоигры. Мы могли часами просиживать перед экраном телевизора, одерживая победы в гонках или «Супер Марио Бразерс» (ахаха, поставь лайк, если помнишь). Бледные, взъерошенные, с покрасневшими глазами... Хороший повод для ссор, кстати. Никто из нас не любил проигрывать.
В запале азарта я предложила другу сыграть на спор в гонки. Если я выиграю — он немедленно отправится в парикмахерскую и сделает нормальную стрижку, если проиграю... Я задумалась.
— Если ты проиграешь, — закончил за меня Ники, — то больше никогда в жизни не наденешь розовый свитер с рюшечками.
Вот его пунктик, понятно.
Я выиграла. Моя ставка была серьезнее. Отбросив в сторону джойстик, я скакала вокруг Ники и кричала, что он неудачник. Приятель терпеливо ждал, пока я успокоюсь.
— Как ты хочешь, чтобы я постригся? — спросил покорно Ники, когда я угомонилась.
— Все рано, как, только убери эту соплю со своего лица, умоляю, — произнесла я.
На следующий день Ники пришел в школу с короткой аккуратной стрижкой — ничего особенного, но меня впечатлило. Потому что я впервые заметила, какие красивые у него черты лица.
В знак солидарности я закинула на самую дальнюю полку шкафа розовый свитер. Вот еще один маркер наших отношений — уступить, простить, забыть.

«Солнце светит, и растет трава,/ Но тебе она не нужна./ Все не так, и все не то,/ Когда твоя девушка больна».
Время Виктора Цоя, любимая песня Ники. Пока я заслушивалась шведскими ребятами Мари и Пьером, засыпая под их песни каждую ночь, он «болел» группой «Кино». Цоя уже не было в живых — совсем немного не дожил до лихих 90-х, но внезапная смерть в автокатастрофе сделала его подлинным рок-идолом поколения.
Слова этой песни я до сих пор помню наизусть, потому что Ники каждый раз проговаривал их, стоило мне заболеть. А болела я стабильно два раза в год — осенью и весной, в переходные периоды от тепла к холоду и обратно. С температурой, забитым носом и раздраженным горлом.
В эти дни мой друг превращался в заботливую няньку, что неимоверно раздражало и умиляло одновременно. Он без конца бурчал о моей безответственности, контролировал, чтобы я вовремя принимала лекарства и полоскала горло. Боже, это так утомляло!
Я просила его оставить меня в покое и дать спокойно умереть. На что он неизменно отвечал:
— Не беспокойся, я тебя и на том свете достану.
Да, моим родителям можно было не переживать за меня — я находилась в надежных руках.
Сам Ники не болел. Вообще. Что лишало меня надежды рано или поздно отыграться на нем за его строгое: «Хорошевская, ну что ты как дите малое?»


Эпизод 7

Лето по окончанию восьмого класса мне запомнилось турнирами по теннисбинтону, первыми разборками среди пацанов «ты не из нашего двора» и появлению в моей жизни фанатской книги.

Однажды мы с Ники маялись от безделья во дворе...
В этом году он не поехал к бабушке, поэтому в какой-то момент мне казалось, что он уже прописался у меня дома. Или я у него. Мы созванивались сразу, как первый из нас просыпался, долго трындели по телефону, решая, чем займемся... Но заняться было нечем. Ну, фильм посмотрели, ну, на великах погоняли, ну, на море съездили или на озеро, и то, если погода выдалась подходящая, а так...
Во дворе тусили. Все вечера и тусили, кстати. Но все действо сводилось к обтиранию ступенек подъезда. Нет, многим в нашей дворовой компании, конечно, было очень интересно: уже завязывались коротенькие романчики с любовью до гроба. Но нас с Ники это не касалось: он не замечал в упор флиртующих с ним девочек — его больше занимало меня доставать всякой ерундой, а я, может, и хотела, чтобы на меня внимание обратили, только вот Ники по прозвищу «собака на сене — ни себе, ни людям» не давал этого никому сделать.
Я чувствовала, что словно пришита к нему толстыми нитками намертво: все мое лето проходило при его постоянном присутствии. Доходило до того, что мы иной раз могли сидеть с книгой в руках каждый в своем углу комнаты и за несколько часов словом не перемолвиться. Более того, уровень нашего общения дошел до той грани, когда мы вообще могли весь день общаться междометиями. У нас все события были одними на двоих, поэтому хватало одного незатейливого «эммм», чтобы понять, о чем думал другой.
Казалось бы, вот она — хорошая база для развития отношений: лето, близкие друзья, вроде симпатичны друг другу... Но меня больше тискала моя подружка Анька, чем Ники считал нужным хотя бы невинно прикоснуться ко мне. И при этом нас все считали парой!
Ладно. Так вот, однажды мы маялись от безделья во дворе, гоняя с ним вдвоем без энтузиазма мяч по квадрату. Знаете, такая игра есть? На площадке чертится квадрат с четырьмя отсеками — в каждом из них находится игрок, и нужно перебрасывать мяч, стараясь его выбить из квадрата противника, а задача того — не допустить этого. У кого мяч убегал — тот выходил из игры, и его место занимал новенький. Но нам играть тогда было не с кем, поэтому мы просто лениво перекатывали мячик.
— Может, в бадминтон? — бросил Ники.
— Давай, — согласилась я.
Но дома у приятеля почему-то были ракетки от бадминтона, а мячики — тяжелые, теннисные. Мы прихватили и то, и другое, и пока отбивали мячик ракеткой — придумали игру: нужно перекидывать его через невидимую сетку на поле противника, чтобы мяч обязательно ударился о землю, но не вылетел за пределы квадрата — иначе очко. Так родилась двухмесячная мания под название теннисбинтон!
Мы с Ники так увлеклись новой игрой, что не заметили, как к нам начали подтягиваться друзья. Кто-то попросился тоже поиграть. Возникла система очков и сетов, почти как в теннисе, но только мы до десятого очка и по два сета играли. Потому что желающих неожиданно стало много.
Спонтанно родилась идея присваивать себе имена известных теннисистов. До сих пор помню, что я была Штефи Графф. Мы рубились до криков, оров и едва ли не драк. Переломали все ракетки во всей округе, потому что мячики были тяжелыми, и ручки летели — только в путь. У нас была своя турнирная таблица и судья. Мы играли по двое и поодиночке. Нереальный азарт! Иной раз на наши бои останавливались посмотреть родители, идущие с работы домой, не говоря уже о целых двух скамейках местных бабушек — наших болельщиц. Этакая фан-зона... С семечками.
Игра сошла на нет в тот аховый момент, когда мы реально сломали ВСЕ ракетки. И больше мы к ней не возвращались, но я до сих пор помню, как окрепла физически за то лето, особенно руки, потому что ежедневные физические нагрузки с ракеткой в руках — это сильно.

В тот же период на книжных прилавках и в киосках с прессой появились первые иностранные журналы о музыке и кино. С актерами и музыкантами на обложках, с ПЛАКАТАМИ! Причем русских аналогов этих изданий еще не было, но скупали все подряд — и на польском, и на английском, и на немецком языках. Со словарем переводили статьи про любимые группы. Тогда же и появились первые фанатские книги, куда вклеивались фото и вырезки из газет и журналов про своих кумиров.
Лично у меня были два толстенных тома про группу Roxette. Там было все! И книга такая — на вес золота. У меня брали ее как священную реликвию почитать. Это сейчас есть интернет, Википедия и куча фанатских сайтов. Забыл, как звали третью собаку сессионного музыканта из пятого состава — ноу проблем, залез в Гугл и нашел. А тогда ничего этого не было — доступ к информации весьма дозированный, но от того каждая новая узнанная деталь о любимой группе была особенно ценной и обсасывалась до позеленения.
Мы обменивались парными вырезками или фото, выискивая фанатов по всему городу принципом сарафанного радио.
Помню, у меня была подружка, которая делала фанатские кассеты: например, сама клеила обложечки (коллажики мастерила) и записывала подборку любимых песен «заказчика», причем самая фишка — в конце обязательно писалась какая-нибудь одна фраза из песни раз 30 подряд. Мне она подарила такую кассету, где Пьер из Roxette, как попугай 46 раз (!) повторял: «Knock-knock-knockin’ on heaven’s door». Она до сих пор у меня хранится, хотя мне ее и проиграть негде.
Никки, конечно же, нещадно стебал меня за эти фанатские книги, пока сам не начал год спустя делать такую же по группе Nirvana. Но об этом позже.

Мальчишки, сколько себя помню, всегда дрались. По какому поводу — да по всякому.
Но главным, конечно же, был — раздел территории. Школа на школу — это я вам уже рассказывала, а после восьмого класса неожиданно между собой рассорились два наших с Ники соседних двора, и мы, как Ромео и Джульетта, вдруг оказались во враждебных кланах. Причем весь смак заключался в том, что девочке нельзя было дружить с мальчиком из противоположного лагеря, иначе хана тому мальчику. И по фигу, что плевать было на ту девочку с высокой колокольни.
Из-за этой глупости мы с Ники как-то встряли в занятную разборку. Он, конечно же, игнорировал всю эту чушь, и как обычно тусил вместе со мной в моем дворе, тем более у нас там были общие друзья. Я помню, как он проводил меня до квартиры, но подниматься не стал, чтобы не попасться на глаза моей маме с ее расспросами «за жизнь». Я вспомнила, что забыла сказать ему кое-что важное — не перематывать у себя дома видеокассету в видике: у меня там клипы записывались. И я рванула вниз и как раз успела к тому моменту, когда Ники окружили ребята постарше и уже вовсю его толкали в плечо с наездами, мол, ты что здесь забыл, говнюк? Я, как верный Пиноккио, бросилась ему на помощь. Ну как же! Я же герой! Моего друга обижают!
Меня, естественно, попросили убраться с глаз долой, особенно Ники смотрел тяжелым взглядом и одними губами шептал: «Иди домой!». Щас! Я, выставив руки в боки, влезла в самую толпу, схватила своего друга за руку и с наглой рожей заявила:
— Хоть пальцем его тронете — я вам глаза повыцарапаю! — и показала свои длинные ногти.
Парни заржали. Ники же уже перестал переживать за себя, а испугался за меня, пытаясь прикрыть собой. Но меня в угаре не остановить! Я с диким кошачьим воплем вцепилась в лицо первой попавшейся смеющейся морде и расцарапала щеку до крови. И пока ребята ошарашенно переглядывались, дернула Ники за собой и что есть мочи припустила к дому. А он на автомате — за мной.
Уже влетев в подъезд и не обнаружив погони — парни, видимо, решили, что я психованная, и со мной лучше не связываться, мы долго стояли друг напротив друга, упираясь руками в колени и пытаясь отдышаться.
— Хорошевская, ты чокнутая? — наконец спросил меня Ники раздраженно. — Ты что творишь, дура? А если бы они тебе сделали больно?
— А тебе? — ответила я вопросом на вопрос.
— Я пацан... Я часто дерусь. Уж как-нибудь выжил бы... А ты девочка!
— И что?
— Алиса... — вдруг тихо произнес Ники, бережно обхватывая мои запястья. — Никогда больше так не делай!
— Ники... Никогда не указывай, что мне можно делать, а что — нет!
— Какая ж ты вредная... — пробормотал мой друг, вглядываясь в мое лицо.
И поцеловал. И опять только в ладонь.
Эх...


Эпизод 8

Накануне 1 сентября перед девятым классом меня посетила чудная идея — перекраситься в рыжий цвет! Искать одобрения или поддержки у родителей, подружек и тем более Ники я не стала — если уж что мне втемяшится в голову, то задуманное выбить оттуда можно только путем прикладывания к ней тяжело-битных предметов.
Самый простой способ достигнуть изумительной медности цвета волос на тот момент была хна. Дешево и сердито. А! Еще полезно. Через пару часов на меня из зеркала смотрела бешеная Буратина с хорошими такими рыжими патлами.
Вечером ко мне зашел мой разлюбезный приятель с букетами цветов на завтра. Я открыла дверь с воплем: «Та-да!» Он постоял в немом оторопении минуту, всучил мне веники, закрыл перед моим носом дверь и ушел. Я пожала плечами. Подумаешь, а мне нравится!
Ники вернулся через полчаса — видимо, приходил в себя и курил, потому что от него несло за метр сигаретным дымом. И принялся орать. Долго, кстати, орал. Суть претензий сводилась к тому: как я могла испортить свой чудный природный цвет волос, на кого я теперь похожа и в зеркало я себя вообще видела?
А я улыбалась.
Успокоившись, мой приятель вытащил из набора праздничных цветочных веников один — самый красивый — и пробурчал:
— Это, вообще-то, тебе...
— Тебе, что? Совсем не нравится? — спросила я.
— Ну... Не знаю. Может, привыкну...
Именно тогда у меня и появилось прозвище — Лиса или Лисенок, которое закрепилось за мной среди друзей и даже родителей. Естественно, им меня наградил Ники после моего преображения. Сначала он меня в шутку обзывал Лисой-Алисой, затем просто Лисой, а потом уже ласково Лисенком.

Но в целом девятый класс стал периодом, когда наша дружба едва не растаяла в тумане призрачным воспоминанием.
Незаметно мы начали отдаляться друг от друга...
Как такое произошло? Трудно сказать. Наверно, из-за того, что в этом возрасте у нас обнаружилось резкое расхождение интересов: я все еще слушала группу Roxette и любила воздушные романтические комедии, а Ники резко повзрослел, увлекшись философией Ницше и арт-хаусным кино. Это было нечто элитарное, почти недоступное и мне вообще никак не понятное, и в какой-то момент мы перестали слышать друг друга. Мне не интересны были его рассуждения на темы черно-белого кино и теории сверхчеловека, он же слишком жестко подкалывал меня по поводу моих увлечений. Причем, его желание доказать мне, что я незрелая и глупая, раз могу до трех утра читать Стивена Кинга и еще боятся потом лечь спать, меня порядком допекало. И мы ссорились.
Однажды я его просто вытолкала из квартиры, и мы не разговаривали неделю, по раздельности совершая ежедневный маршрут до школы и обратно. И пока мы не общались, я вдруг поняла, что устала от него. От того, что он все время держит меня за дурочку, за ту дистанцию, которую сохраняет между нами, за ревностное внимание, не позволяющее мне завести хотя бы коротенький беспечный романчик с кем-нибудь еще.
Я переключилась на общение с подружками и осознала, как мне не хватало именно этого — возможности посплетничать, обсуждая мальчишек из параллели, позлословить насчет первых красавиц школы, пообсуждать шмотки и новые клипы бойз-бэнд, которые заполонили собой все музыкальное пространство в то время. И не слышать каждый раз в ответ:
— Лиса, у тебя вместо мозгов желе, что ли?
Ники же спелся в звездный дуэт со своим корешем детства Витькой. Два, блин, мальчика-красавца — первые оболтусы на деревне. Они почти каждый день вдвоем зависали у Витьки дома — в шикарном особняке и хрен его знает чем там занимались. Я подозреваю, что покуривали втихую травку под то самое арт-хаусное кино и опустошали в наглую бар родителей.
По старой привычке мы все еще делали иногда вместе уроки, но традиция умирала: во-первых, Ники частенько забивал на домашнее задание и снова начал прогуливать школу. Единственные предметы, где он держал планку, были алгебра и физика. И то только потому, что эти науки давались ему без всяких усилий — такой у него был склад ума. Я в противовес ему точно принадлежала к гуманитариям. Во-вторых, даже во время этого недолгого совместного времяпрепровождения мы умудрялись ссориться из-за ерунды.
Возможно, наши отношения, так и не получив логичного развития, просто исчерпали себя...
Еще один гвоздь в трещавшую по швам дружбу вбил Витька: он каждую пятницу устраивал у себя дома посиделки с друзьями, и меня туда не приглашали. Поначалу я даже не напрягалась, потому что была уверена, что там собираются одни пацаны. Но... Моему разочарованию не было предела, когда я узнала, что все эти тусовки затеивались с одной целью: пригласить понравившихся девчонок из школы (и что самое обидное — некоторые из них были на год или два младше), распить вина, поиграть в бутылочку, потоптаться в медленном танце. И как я внезапно поняла — я была ненужным балластом. И именно тогда твердо для себя уяснила: что бы я там себе не нафантазировала насчет себя и Ники — этого уже нет, а может, и не было.
Не знаю, принимал ли активное участие в подобном веселье мой друг — я ни разу не видела его в компании других девчонок, но, наверно, принимал: надо быть идиоткой, чтобы думать, будто он на этих сходняках у Витьки сидел в сторонке и только наблюдал.
В отместку мы с девчонками проводили свои междусобойчики у меня дома, и в нашу компанию постепенно просочились мальчишки. Мы не пили вино, но тоже играли в бутылочку и обжимались под медленные танцы, обмениваясь на прощание легкими поцелуями.
Так у меня появился первый настоящий парень — Степа: симпатичный брюнет с аккуратной стрижечкой, хитро прищуренными глазами цвета горького шоколада и широкой белозубой улыбкой. Он был невысокого роста, очень шумный, не блистающий ярким интеллектом Ники, но мне лично тогда этого и не нужно было. Мне нравилось, что Степа красиво за мной ухаживал: дарил шоколад и цветы, нашептывал на ухо нежности и предлагал пожениться в 22 года. И даже детей уже напланировал, хотя все, что мы позволяли друг другу, — это целоваться (причем без языков — просто уточняю), держаться за руки и обниматься, если сидели на диване. И хотя я видела, что ему хочется большего, все же, исходя из невинной романтичности своей натуры, считала достаточным и этого. А он не торопился. Не знаю, как можно быть в таком возрасте галантным, но Степа был: наверно, у него это врожденное. Мне с ним было легко и комфортно.
Ники на появление у меня бойфренда отреагировал в своем репертуаре:
— Хорошевская, молодец! Очередного отсоса зацепила!
Вот тогда я его первый раз послала матом. Туда, куда идти можно долго, и путь будет не из приятных. И очень сильно на него обиделась. Так же, как и он на меня.
И наше сидение за одной партой превратилось в мучительную пытку: мы упорно друг друга игнорировали, общаясь строго по необходимости. Причем я никак не могла понять, какого черта он уже не отсядет от меня, потому что в девятом классе все сидели, как хотели. И только мы — попугайчики-неразлучники с пятого класса.
Честно говоря, не знаю, чем бы все закончилось — наверно, тем, что мы,  в конце концов, поссорились бы окончательно и бесповоротно, оставив в прошлом и нашу дружбу, и нашу телепатическую связь.

Но в апреле девятые и десятые классы нашей школы под присмотром боевого десанта из классных руководителей и родителей-добровольцев (читай: смертников-камикадзе) совершили массовый выезд на турбазу!
Эпичное по своим масштабам событие, к которому готовились за две недели: пацаны закупали водку, травку, сигареты и презервативы, девочки запасались винцом и морально готовились лишиться девственности. Многие из них, но не я — в своем самосознании все еще невинный лютик. Так меня воспитали. Тем более у меня была пара, и я подозревала, что все может зайти несколько дальше поцелуев и обнимашек, но не боялась, что произойдет нечто непоправимое. Степа действительно был неиспорченным нормальным мальчишкой.
Ох, эти постперестроечные турбазы: полуразваленные деревянные домики с кроватями-койками, удобства на улице в страшненьких и таких вонючих туалетах, что проще справить нужду под кустиком, железные массивные умывальни и невероятно прекрасный сосновый бор вокруг с устойчивым ароматом хвои в воздухе.
По приезду на турбазу между детьми и взрослыми сразу началась занятная игра под названием «Поймай меня, если сможешь». Первые шкерились с изумительной изобретательностью, чтобы вкусить по полной всех запретных благ, вторые проявляли чудеса дедукции, выявляя все потаенные уголки в целях помешать трэшу и разврату. Но часам к восьми вечера большая часть школьников была в говно (пардон, но это самое емкое определение того состояния), а те, кто не успел — стремились догнать одноклассников в темпе вальса.
Мы, приличные девочки-отличницы, закрывшись в домике на четверых, пили без особых тревог. И без нас хватало экзорсцистов-демоноизвлекателей. Нам доверяли...
А зря!
С двух литров дешевого вина на шестерых мы превратились в ватных куколок, едва перебирающих ногами, и отправились на импровизированную дискотеку в столовском помещении, где нас ждали наши мальчики.
Мы бодро танцевали под жуткую смесь русских и зарубежных хитов, среди которых чаще всего звучала песня группы «Божья коровка» (что-то там про каменное сердце в груди) и «мелодичные» композиции Scooter. В общем, угар! Но пьяному любой звук — божественная музыка, поэтому мы лихо изображали из себя секси-герл в ожидании заветных медляков.
С момента приезда на турбазу я не видела Ники — он как всегда был с Витькой в его компании одноклассников. Поэтому моему изумлению не было предела, когда под первые аккорды Scorpions «Wind of change» я почувствовала, как меня нахально обхватывают чьи-то руки и притягивают к себе. И это был не Степа, которые наблюдал с улыбкой за мной со стороны.
Это был Ники.
— Ты что делаешь? — возмутилась я, краем глаза заметив, как напрягся мой парень.
— Пойдем, поговорить надо, — буркнул приятель и потащил, вцепившись в мое запястье, из зала столовки.
— Эй, Ники, в чем дело? — подоспел к нам Степа, исподлобья уставившись на него.
— Отвали! — бросил мой друг, выдергивая меня за собой на улицу.
— Слушай, ты ох...л? Руки от нее убери! — встал в позу Степа, отталкивая Ники от меня.
— Слышь, ты, это моя подруга, и нам надо поговорить, — заявил мой внезапно охреневший друг, даже не считая нужным быть вежливым.
— Это моя девушка, понял? — Степа толкнул Ники в плечо. — И разговаривать вам не о чем!
Я сообразила, что пахнет жареным — не хватало мне еще, чтобы мой парень подрался с моим лучшим другом... Ну, бывшим лучшим другом.
— Эй-эй! — воскликнула я, практически протрезвев. — Вы чего? Степа, очень прошу, подожди меня здесь, пожалуйста. Я поговорю с ним и вернусь, хорошо?
— Алиса, че за бред? Какие разговоры? — злился мой бойфренд.
— Степа, пожалуйста... — я говорила с нажимом. — Мы давно дружим, правда. Я просто поговорю...
Ники все это время стоял рядом с хмурым видом, сложив руки на груди.
— Хорошо, — сдался Степан. — Если что — зови. Я рядом буду.
Мы отошли в сторону, за столовку, в темный неосвещенный угол. Я выжидающе посмотрела на Ники, но он молчал, поджав губы.
— Ну? — в нетерпении произнесла я.
— Лиса... Лисенок... — голос Ники как-то странно дрогнул, и я занервничала. Его выразительные серые глаза подернулись поволокой, будто он и сам сейчас не очень соображал, что происходит. — Я больше так не могу.
— Что... не можешь... — прошептала я.
— Без тебя не могу, — тихо ответил он и отвернулся в сторону. Потер щеку, вернулся ко мне взглядом. — Может, хватит уже? Я скучаю без тебя... правда...
— Я тоже скучаю, — честно призналась я — все-таки он был мне очень дорог. —Но не я первая начала это. Ты сам меня достал... — и тут во мне проснулась гордость, и воскресли все обиды на него одним махом. — Я ж такая глупая... И наивная... Не разбираюсь в заумных фильмах, не понимаю Ницше... С Витькой же веселее, Никки!
— Алиса...
— Что Алиса? Ты, когда меня забыл в самый первый раз к Витьке на ваши тусовки пригласить, — тоже сильно скучал? Или я тебе там так мешала? Конечно, я же не самая красивая девочка в школе!
— Алиса!
— Ники, зачем я тебе нужна? По-моему, нам уже совсем неинтересно вместе... Точнее, тебе со мной неинтересно.
— Ты так считаешь? — спросил он с болью в голосе.
— Да, Ники, я так счи...
Но договорить я не успела — он стремительно прижал меня к обшарпанной стенке столовой и поцеловал. Впервые по-настоящему. Его руки обхватили мое лицо, я чувствовала его пропитанное сигаретами и алкоголем дыханием, ощущала настойчивое движение языка...
— Что... что... ты... делаешь... — я едва смогла оторваться от него, пытаясь всеми силами вернуть разум на место. Не получалось.
— Пожалуйста... Прости меня... — проговорил Ники, покрывая поцелуями мое лицо.
— Хорошо... — ответила я. — Хорошо...
Это было подло по отношению к Степе, но я об этом не думала — я вся утонула в эйфории от ощущения того, что мой Ники снова рядом со мной. Мы незаметно проскользнули в пустующий домик, где должны были ночевать я и мои подруги. И долго-долго целовались, лежа в обнимку на кровати.
Так и заснули.

Со Степой я рассталась на следующее утро. Точнее, расставания как такового не было — он просто больше со мной ни разу не разговаривал. А я самым эгоистичным образом вздохнула с облегчением, потому что с головой окунулась в новое радостное чувство. Ко мне вернулся не просто друг во всем своем великолепии — с приколами, нежной заботой и общением на уровне телепатии... Ко мне вернулся мой драгоценный Ники — человек, к которому я испытывала куда более глубокое чувство, чем просто первая любовь, — это была привязанность. 


Эпизод 9

Два месяца до летних каникул пролетели как в сладком-сладком сне. Мы с Ники стеснялись после стольких лет дружбы выставлять отношения напоказ, как будто эта была наша тайна, и о ней необязательно знать кому-либо еще. Но, по-моему, все и так было видно, потому что те взгляды, которыми мы обменивались во время уроков... Даже если вывесить красный флаг над нами с надписью «По уши влюбленные» — и то было бы не так очевидно.
При этом я все равно чувствовала ту дистанцию, которую по-прежнему сохранял Ники. Это проявлялось в каких-то едва заметных мелочах, касающихся изменившейся ситуации в нашем общении. Мы поцеловались — и вроде, вот оно — время безмятежного счастья, когда любое прикосновение становится значимым и западает в память на долгое время, чтобы перед сном его еще раз вспомнить и просмаковать.
Но Ники, будучи всей душой, всем сердцем рядом — я это просто физически чувствовала, боялся лишний раз даже взять меня за руку. А я не настаивала, потому что это был тот возраст, когда поговорить откровенно о том, что тревожит — не получалось, не было такой психологической мудрости. Много позже я, вспоминая тот период и зная уже продолжение всей нашей истории, поняла: он все также боялся, что события могут развернуться слишком быстро, и в какой-то момент просто не останется ничего, что можно продолжать. А еще... он боялся рискнуть.
Рискнуть отпустить свои чувства с поводка и стать полностью зависимым от меня. Потому что одно дело быть другом и принимать возможность того, что твоя подруга может кем-то увлечься, с кем-то встречаться, но другое — когда ты сам и есть этот парень. И любой промах может привести к окончательному разрыву связей...
Я же, в отличие от Ники, не рефлексировала и ничего не боялась. Меня в одно мгновение перестала волновать его внешность, не соответствующая вроде как моему типажу (как будто я тогда могла что-то в этом понимать!), какие-то привычки, которые меня раньше раздражали, неряшливый стиль в одежде... Сквозь призму розовых очков я была влюблена в самого лучшего парня на свете!

Во второй половине июня, по окончании девятого класса и вступительных экзаменов в специализированные десятые, меня ожидал сюрприз — великолепное путешествие.
Папе не дали отпуск — они запускали новую линию на заводе, и он должен был контролировать весь процесс. Отец сутками пропадал на работе. Это нарушало все наши семейные традиции, и чтобы хоть как-то компенсировать свое отсутствие и не лишить нас маленького летнего праздника на троих, папа подарил нам с мамой двухнедельный автобусный тур во Францию.
От одной мысли о предстоящей поездке у меня начинало бешено колотиться сердце, иногда я часами не могла заснуть, представляя себе солнечную Францию. Но я еще не знала, что именно это путешествие запомнится мне на всю жизнь, и ничто не сможет затмить по эмоциональности впечатления.
Ники был просто сражен наповал тем, что я еду во Францию, увижу Париж. Он даже не мог толком порадоваться, так ему хотелось поехать вместе со мной. Но его отцу также не светил отпуск летом. Я видела его грустные глаза и искренне жалела, что такое счастье выпало мне одной. Подавленное состояние сына заметил и Иван Степанович. Поэтому однажды вечером он сам позвонил нам домой. Позвал к телефону отца. Они о чем-то долго разговаривали, вспоминая прошлые дни совместной работы. Потом папа объявил, что Ники едет вместе с нами.
Я визжала от радости, как ненормальная. Родители, конечно же, по-своему трактовали причину моего веселья, увидев в этом романтический контекст. И он там, несомненно, был. Но больше всего я радовалась тому, что никто, кроме Ники, не сможет оценить, насколько это здорово — посетить Францию. Маму эта новость тоже вдохновила: с нами ехала ее подруга, а значит, у нее появилась возможность, не беспокоясь обо мне, совершить набеги на магазины модной одежды (меня тогда еще это вовсе не прельщало), сходить на винную дегустацию и выбраться в ресторан.

О, Франция! О, Париж! Никогда еще я не была так счастлива. Одно дело читать книги с ее описаниями, и совсем другое — побывать во всех этих местах. Она вскружила нам головы, оставив приятное послевкусие полноты жизни. Попасть из России 95-го года в западный мир — словно улететь на луну и оказаться в ином, потрясающе ярком и красивом мире. Каждый день, час, минута, проведенные там, проживались, как нечто самое значимое и важное. После той поездки, спустя годы, я побывала во Франции еще несколько раз, но впечатления были уже не те, более блеклыми.
За те две недели мы с Ники стали словно одним целым, одним человеком, отражением друг друга. В автобусе мы сидели рядом, гуляли, неизменно держась за руки, у нас исчезла потребность в общении, так как все мысли и эмоции были одинаковыми. Нам достаточно было обмениваться взглядами, улыбками и легкими пожатиями руки, чтобы понимать друг друга. Странное, молчаливое путешествие, в ходе которого сказано было гораздо больше, чем за весь предыдущий год общения. И вроде бы с нами все время была мама и ее подруга, под неустанным присмотром которых мы находились, но они существовали где-то вторым планом.
Я помню экскурсию в провинцию Сен Мартенс так четко, словно это было вчера. Мы гуляли среди виноградников, дегустировали сыры, многие сорта которых мне не понравились, так как у нас еще не было сформировавшегося понимания этой культуры. Потом взрослых пригласили на винную дегустацию в старейшие погреба. Мы с Ники, дав честное пионерское вести себя хорошо и никуда не уходить, остались под ленивым надзором второго экскурсовода на маленькой площади в центре этого уютного и милого городка.
Мы сидели на лавочке у фонтана, жевали необыкновенно воздушный багет и млели под лучами южного солнца. Ники, загоревший и от этого похорошевший, сидел, раскинув руки вдоль спинки и вытянув ноги в сланцах на босу ногу. Я устроилась боком к нему, прислонившись спиной к его груди. Мои ноги тоже покоились на скамейке, чтобы к нам никто не подсел. И даже, я думаю, если бы в этот момент нас увидела моя мама — я бы не смутилась. Мне было приятно чувствовать практически голой спиной ткань его футболки и ощущать, как бьется его сердце. Наверно, в тот момент, как никогда, я была близка к тому, чтобы признаться хотя бы самой себе в том, что уже давно люблю этого человека, а не только последние пару месяцев. Но мне было не до оценок наших с ним отношений. В 15 лет вообще не хочется обдумывать и анализировать свои поступки, хочется просто чувствовать и наслаждаться присутствием симпатичного тебе во всех отношениях парня.
Мы перекидывались незначительными фразами: количество полученных эмоций и впечатлений уже зашкаливало, поэтому говорить не хотелось. Мы знали, что для разговоров и воспоминаний у нас впереди затяжная слякотная осень и зябкая зима. Ники изредка дергал меня за кончики волос, я лениво отмахивалась от него. Размаривало. Я сползла чуть ниже, положив ему на грудь голову, и закрыла глаза. Он слегка развернулся, чтобы мне удобнее было лежать. Одним глазом, сквозь полуприкрытые ресницы, я наблюдала за ним. Он смотрел куда-то вдаль, задумчиво перебирая волосы на моей голове. От этих нежных прикосновений хотелось мурлыкать. А потом он наклонился и невесомо дотронулся до моих губ. Я на секунду почувствовала его дыхание, скользнувшую по лбу челку.
Я открыла глаза, но Ники уже снова смотрел за горизонт, видя одному ему известные дали. Будто и не было ничего. Ну уж нет, Ники, больше этот фокус не прокатит.
Французский поцелуй под французским небом. Жадное касание губ под лучами жаркого и сводящего с ума солнца.
Сколько еще было этих поцелуев? Иногда воздушных и мимолетных, порой жадных и страстных, вырванных в моменты, когда мама ослабляла контроль. Сбитое дыхание, переплетенные пальцы, счастливые улыбки, влюбленные взгляды... Все это стало частью нашей с Ники Франции, ярким воспоминанием о месте, где все условности общения были позабыты, рамки дружбы размыты. И хотелось только одного, как можно дольше сохранить это прекрасное чувство подальше от чужих глаз.

Калининград встретил дождем. Холодным, колючим, с осенним привкусом еще даже не начавшегося лета. Франция навсегда осталась в стране Неверленд так же, как и наше молчаливое общение на уровне взглядов. Словно никогда и не было этой невероятной близости, тайных рукопожатий и невинных по тональности поцелуев. Все вернулось на круги своя. Почему мы не смогли привезти нашу Францию с собой, почему мы позабыли ее сразу же, как только забрали чемоданы из багажного отсека автобуса...

Это лето вообще оказалось неправильным — началось с любовной лихорадки, а закончилось очередным отчуждением. Сразу по приезду из Франции Ники уехал к бабушке на полтора месяца: мобильных тогда не было, интернета у простых смертных тоже, и домашний телефон у его питерской родни — отсутствовал. Поэтому мы не имели никакой возможности общаться на расстоянии: не письма же писать друг другу?
Я с нетерпением ждала его возвращения — скучала так, что порой из кровати весь день вылезать не хотелось, потому что не видела смысла хоть в каком-то занятии. Без него было скучно. Но не дождалась: ровно за пару дней до приезда Ники уже я с мамой отправилась навещать родню — ее сестру — в Псков.
Вернулись мы буквально за неделю до начала учебного года, чтобы в темпе вальса подготовиться к нему.
Мы не виделись с Ники почти два месяца, и при первой нашей встрече... никаких радостных объятий и тем более — поцелуев. Просто поздоровались, жадно вглядываясь друг в друга и выискивая в лицах что-то, что вернуло бы все на круги своя. Но ни он, ни я, потонув в неловкости, не сделали этого первого шага.
И Ники внезапно снова вернулся к своей насмешливо-снисходительной манере общения, не упуская ни одной возможности уколоть меня. Я не понимала, что таким образом он защищается от первых настоящих чувств, которые уже давно тревожили его душу. Останься он хотя бы наполовину таким же родным и мягким, каким был во время тех двух месяцев и нашей поездки, возможно, все повернулось бы иначе. Потому что я-то готова была смириться с тем, что он не является точной копией ни одного из моих кумиров, готова была принять тот факт, что он просто мальчик из соседнего двора, готова была раствориться в нем без остатка.
Но Ники опять отгородился от меня Великой Китайской стеной, и я, не без горького привкуса обиды, приняла это. Решила, что нельзя вечно искать любовь там, где ее, наверно, нет. И пусть дружба останется дружбой.
Много позже, где-то в ноябре, он признался мне, что пока был у бабушки, подружился там с одной девочкой — Таней. Очень хорошей и милой. Он уверил меня, что между ними ничего такого не было — просто общались, но ему почему-то было стыдно за это передо мной. Так как наши отношения уже выровнялись, приняв старую форму, я сделала вид, что меня это не касается. Мол, подумаешь, ты волен дружить — и не только — с кем угодно. Но тогда он впервые причинил мне реальную боль. Я несколько вечеров подряд плакала в подушку, еще не подозревая, что это далеко не последние мои слезы, вызванные первой настоящей любовью.


Эпизод 10

Постепенно неловкость, внезапно возникшая в наших отношениях, ушла на второй план. Начался учебный год. Десятый класс был сформирован заново, по направлениям: физико-математический, химико-биологический, физкультурный, гуманитарный и класс общего развития (читай, для самых тупых). Я, конечно же, не задумываясь, выбрала гуманитарный и до последнего боялась, как бы моя в очередной раз несостоявшаяся любовь не оказалась в другом классе.
Но нет. Николас решил, что ему важнее осваивать литературу и русский язык, а не, как нормальному умному парню без творческих закидонов, поступить в физико-математический. Оказывается, директор школы, она же учитель физики, до последнего пыталась надавить на него и определить именно в свой класс. В последнее время мой друг так много тратил времени на объяснение непонятных мне разделов физики и решение задач, что незаметно стал лучшим учеником по этому предмету. Но Ники был упертым, отец не считал нужным за сына принимать решения о его будущем, доверяя ему, и пожалуйста: мы снова в одном классе. За одной партой.

Весь десятый класс для меня прошел под знаком нового увлечения — гитарной рок-музыки. Это было первое серьезное увлечение, которое осталось со мной на всю жизнь. Даже сейчас, когда я слышу динамичную, драйвовую песню, моментально теряю в возрасте лет пятнадцать и превращаюсь в ту шестнадцатилетнюю девочку.
Началось все как-то незаметно. Сначала мама привезла мне из Польши первые лицензионные диски, отливающие дорогой полиграфией, с длинными раскладными обложками-книжками. Мама, конечно, была далека от современных музыкальных веяний. Ей нравилась старая советская эстрада, а из относительно свежего — только группа «АББА». Но памятуя о моей музыкальной зависимости, она попросила в магазине дать ей что-нибудь свежее. Продавец подсунул ей новый альбом Майкла Джексона «Dangerous» и диск на все времена певицы Шадэ. Конечно, я не являлась поклонницей ни первого, ни второй. Шадэ я вообще оценила только с возрастом, это музыка не для девочек подросткового возраста. Но альбом «Dangerous», признаюсь честно, заслушала до дыр. Оба эти диска до сих пор хранятся в моей коллекции, как драгоценное напоминание о моем отрочестве.

Но в мире уже царила эра гранж-рока. У нас был доступ к английской версии телеканала MTV, и мой приятель, конечно же, был в курсе всех музыкальных новинок. Он все время подсмеивался над моими пристрастиями и настойчиво начал мне подсовывать главных героев той эпохи: Nirvana, Offspring, Pearl Jam, Soundgarden. Тогда даже группы, уже имевшие свой неповторимый стиль, и то свернули на порочную дорожку грязного сиэтлского звучания: Depeche Mode, R.E.M.
Я уже и сама не вспомню, когда именно проснулась на всю голову больной рок-музыкой. Целыми днями напролет у меня играл гранж-рок и все его инди-ответвления, и это было так неимоверно круто, так притягательно. Эта музыка точно отражала мое внутреннее состояние. Я бы могла часами перечислять группы, которые каждый новый день добавлялись в мой плэйлист.
Параллельно с Сиэтлом в бой за сердца фанатов вступили англичане. Ох, эти первые альбомы извечных противников Oasis и Blur. Шквал хорошей, свежей, по-другому звучащей музыки накрывал нас волна за волной. Главный предмет разговоров, споров и даже драк. Да-да, было дело.
Однажды мы обсуждали с Ники смерть Курта Кобейна, точнее возможную причину его самоубийства. Она во всем винил Кортни Лав, его жену (одна популярная версия), я же считала, что все дело в наркотиках и депрессии (вторая не менее серьезная версия). Мы так разорались, что от бессилия начали кидаться диванными подушками. Потом я не выдержала и в силу вспыльчивого характера дернула Ники за волосы. Он — меня. И вот мы уже катаемся по полу, агрессивно вцепившись друг в друга. Не знаю, чем бы это кончилось. Слава Богу, домой с работы пришла мама.

Мы с Ники охотились за кассетами, скупали плакаты, имитировали гранж-стиль в одежде. Боже, в какой-то момент мы выглядели, словно близнецы: в одинаковых клетчатых рубашках с папиного плеча, драных джинсах и стоптанных синих кедах. Ники даже пытался отрастить шевелюру, но его волосы вились дурацкими кудрями, поэтому в итоге он ходил со странным вороньим гнездом. Путаясь, они укрывали шапкой его голову, отдельными прядями налезая на лицо, закрывая лоб и почти прикрывая глаза. Он ничего не мог с ними сделать, но и стричься категорически отказывался. Его прическа была моим постоянным поводом для подколок. Наконец-то я получила шанс хоть чем-то его задеть. Хотя, признаюсь честно, я просто обожала его взлохмаченные патлы, придававшие всей его внешности загадочный вид. У меня сердце неизменно начинало биться быстрее, стоило ему бросить на меня задумчивый взгляд из-под равномерно нависающей челки.
Я же выстригла удлиненное каре и впервые официально начала пользоваться косметикой, на что Ники не преминул отреагировать фразой: «Зачем тебе это?» Конечно, незачем, только тебе можно хорошеть, взрослея, любимый друг, а мне прикажешь ходить в дурнушках? Ну уж нет, дудки!

Разумеется, нам захотелось создать группу и научиться играть на гитарах. Мне было проще: у нас дома уже был этот инструмент. Еще со времен папиного студенческого прошлого. Ники же пришлось значительно подействовать отцу на нервы, пока тот не сдался. Мы ходили на курсы гитарной игры, на правах примерных учеников выпросили у завуча по воспитательной работе разрешение репетировать в актовом зале после уроков. Тусовались в первой творческой музыкальной студии нашего города. Там познакомились с массой интересных людей и даже нашли барабанщика для нашей будущей группы — Никиту. Мне кажется, я в тот момент не передвигалась двумя ногами по земле, а летала где-то в поднебесье — до того все вокруг стало значимым и интересным.
Ники освоил гитару быстрее. Мне все давалось с большим трудом: заплетающиеся в косичку пальцы, вечно сбитые в кровь подушечки, никакого маникюра. В итоге мы пришли к соглашению, что я буду играть на бас-гитаре. Почему-то тогда нам казалось, что это гораздо проще.
Каждый день для нас имел большое значение, так как мы целиком и полностью были погружены в новый мир. Мы ни на кого не обращали внимания, после уроков на равных срывались с места, чтобы быстрее добежать до дома и схватиться за гитары. Наша дружба перетекла в ту стадию, что будь мы родным братом и сестрой — и то вряд ли были бы ближе. При этом — никакой романтики и любовной подоплеки, более того, словно на это и намека никогда не было. В нашем обращении друг к другу появились такие словечки, как «дружище» и «брат».

А еще именно в этот момент в нашу жизнь плотно вошло такое волшебство, как совместное творчество. Мы сочиняли наши собственные песни. Часами бились над строчками в текстах. У Ники довольно сносно получалось рифмовать строки, а я аккумулировала все свое воображение, создавая метафоры. О чем были наши песни? Сначала мы писали о неразделенной любви, непонимании, депрессии, но они выходили откровенно наивными и убогими, так как сами мы были счастливыми, влюбленными в жизнь и не страдали от нехватки общения и внимания.
Тогда мы бросили эту затею и стали придумывать коротенькие, остроумные зарисовки о том, что знаем наверняка — о нашей жизни, друзьях, тусовках, о первых неудачных опытах с алкоголем, о дворовых драках. И, признаюсь честно, я до сих пор с удовольствием их перечитываю. Конечно, временами не все было спокойно в датском королевстве. На почве творчества у нас происходили самые ожесточенные споры и ссоры, после которых мы могли целыми днями не разговаривать. Молча шли в школу, молча сидели за партой, молча ехали на репетицию и через Никиту передавали сообщения друг другу. Но Ники всегда первым отходил, уступая мне. Он просто брал мою руку и целовал ладонь.
Уже в феврале мы рискнули сыграть на школьном мероприятии несколько каверов популярных рок-групп. Выступили хреновенько, но кого это волновало? Мы были первыми рок-звездами на селе. Сейчас забавно вспоминать наше волнение, дрожащий голос Ники, мои вспотевшие ладони и неровный ритм Никиты. Но мы сделали это, завоевав уважение даже среди одиннадцатиклассников.

Что характерно: как только мы влились в первую настоящую рок-тусовку нашего города, практически абстрагировавшись от жизни класса, то сразу же стали центром всеобщего внимания. На меня поголовно начали заглядываться мальчики, к тому же мне вдруг открылось, что немного туши и легкая работа с плойкой делают мое отражение в зеркале вполне сносным. Ники же купался в женском внимании, потому что всегда был красивым мальчиком, просто я за нагромождением своих иллюзий никогда этого не замечала. Его поклонницы заискивали передо мной, лишь бы я познакомила их со своим другом-тире-братом.
Да-да, многие всерьез считали, что мы брат и сестра, хотя похожего в нас было — разве что серые глаза. В кругу рок-тусовки в этом даже не сомневались, а мы никого и не разубеждали. Так было проще: и мне, и ему. Как иначе объяснить остальным наше бесконечное совместное времяпрепровождение?
Само собой разумеется, у Ники вскоре появилась первая настоящая подружка — девушка с романтическим именем Виолетта. Не из школы, конечно. И узнала я о ней не сразу. Странно, но появление в его жизни другой неожиданно повлияло на наши отношения, которые, встав на новые рельсы, покатились в сторону тотальной катастрофы и привели к тому, чего мы оба так боялись, — разрыву и похоронам дружбы.


Эпизод 11

Середина апреля. Вечером в пятницу намечался очередной сходняк большой компании у памятника Шиллеру: музыканты и весь околомузыкальный люд. Но мне не светило туда попасть: я должна была выполнить все домашние поручения от мамы, иначе дело грозило окончиться скандалом и домашним арестом, что родители никогда не практиковали, но в последнее время я была не самым ответственным ребенком.
Ники вроде бы расстроился, что меня не будет, но я уловила пробежавшую по его лицу едва заметную тень облегчения. Меня это немного насторожило. В чем дело, Ники?
В какой-то сумасшедшей лихорадке я за пару часов привела всю квартиру в порядок. Мама, приехавшая с работы, нехотя признала, что поводов держать меня дома нет. Я пулей вылетела из подъезда, на ходу натягивая неизменную клетчатую рубашку.
И первым, кого я увидела, подходя к Шиллеру, это своего обожаемого друга, тискающего в объятиях незнакомую мне очень красивую девушку. Очень красивую: изящную, с правильными чертами лица, пухлыми губами и бездонными глазами. И женственную: ни тебе кед, ни тебе растянутой футболки с Куртом Кобейном.
Меня словно холодной водой окатили, по позвоночнику побежали противные мурашки, ледяными иголками впившиеся в меня где-то в районе затылка. Я замерла, открыв рот, с отвращением взглянула на свой прикид. Я проигрывала ей по всем пунктам, и никакая причастность к миру музыки не сделает из меня милую, нежную, ухоженную красотку.
Наконец Ники заметил меня. Растерялся. Нахмурился. Неохотно махнул мне приветственно рукой. Я подошла к ним.
— Знакомься, Лиса, это Виолетта, моя девушка, — произнес он чужим голосом. — Летти, это Алиса, моя...
Он замялся.
-...сестра, — закончила я за него, мысленно отметив, что у девицы есть чудное прозвище — Летти.
Девушка широко улыбнулась, пожала мне руку. Я отметила ее маникюр и тонкие пальцы. Убейте меня! Прямо здесь. И похороните где-нибудь там, возле мусорных баков.
— И давно вы вместе? — спросила я, садистки втыкая себе в сердце нож. — А то, представляешь, Летти, этот засранец мне ничего о тебе не рассказывал.
Я в упор смотрела на Ники, надеясь, что в моем взгляде он прочитает, как сильно я его ненавижу.
— Пару месяцев, — ответила Летти, мило улыбаясь. Она накручивала на свой пальчик прядь Никиных волос, тем самым вращая нож в моей кровоточащей сердечной ране.
— О, отлично, а ты конспиратор! — усмехнулась я.
— Тебе необязательно знать обо всем, что происходит в моей жизни, — буркнул друг, отвернувшись. Будь у меня такая способность, я бы, наверно, уже дыру прожгла в нем.
— Действительно, — ответила я. — Мы же всего лишь брат и сестра, да?
— Алиса, не злись на него, — вмешалась Летти, смутившись. — Это по моей вине. Я не очень хотела выставлять напоказ наши отношения, слишком много сплетен сразу будет.
— А, ну да, конечно, здесь-то вас никто не заметит, — съязвила я, не удержавшись.
Летти безобидно улыбнулась:
— Теперь уже не важно. Я рассталась наконец-то со своим бывшим, поэтому могу спокойно встречаться с Николасом.
Ах, вот оно что! Ты еще и увел ее у кого-то. Молодец, Ники! Твой рейтинг выше звезд теперь. И когда ты успел все провернуть? Вот значит, что означали твои внезапные дела и участившиеся в последнее время встречи с Витькой. Он сам-то хоть знал, что ты с ним так плотно общаешься?
— И когда вы познакомились? — продолжала я свою мазохистскую пытку.
— У друга Ники дома, Вити. На одной из его тусовок. Я дружу с его девушкой, случайно оказались в одной компании.
Я надула щеки и с шумом выпустила воздух. Значит, у Вити? На тусовках? Куда меня не звали. Опять. Прекрасно. Сколько еще потрясающих открытий я сделаю сегодня, Ники?
— Ладно, — выдохнула я, взяв себя в руки. — Не буду вам мешать. Пойду с друзьями поздороваюсь (акцент на слове «друзьями»).
Ники бросил на меня виноватый взгляд. И мне захотелось ударить его по лбу, больно, чтобы понял раз и навсегда — у друзей не должно быть секретов. Кажется, Франция, о которой я иногда вспоминала, действительно была не более чем миражом.
Весь вечер я провела в компании нашего барабанщица Никиты и панков с дикими прозвищами. Их неряшливая расхлябанность, бесшабашное поведение и тупые шутки успокаивали. Мы пили вино из пластиковых стаканов и обсуждали новые калининградские группы. Я даже не заметила, в какой момент Ники и его девушка покинули тусовку.
Домой меня проводил Никита. Возле подъезда он предпринял неловкую попытку меня поцеловать. Я отстранилась. Тебя еще не хватало.

Ники зашел на следующий день, застрял на пороге, долго здоровался с моими родителями.
В моей комнате долго ходил из одного угла в другой, что-то обдумывая. Я пристроилась с гитарой на кровати и тихонько перебирала струны, наблюдая за ним.
— Наверно, ты ждешь объяснений? — произнес он, остановившись напротив меня. Запустил руки в волосы и нервно прикусил губу.
— Нет, — качнула я головой, — все и так понятно.
— И что же тебе понятно?
— Что ты чмо, — бросила я беззлобно.
— Слушай, Лиса, тебя и так слишком много. Моя личная жизнь тебя не касается, понятно?
— Не претендую, — ответила я, отрываясь от гитары.
— Ну вот и договорились, — резюмировал он. Еще раз взлохматил волосы и направился к выходу. Я кинула ему вслед подушку, которая метко шлепнула его по затылку. Он остановился. Обернулся. Минуту сверлил меня взглядом. Вернулся. Выхватил из моих рук гитару, отложив ее на пол, и, схватив меня за подбородок, поцеловал. Я попыталась отклониться, но вместо этого плюхнулась спиной на кровать. Он навис надо мной, поставив руки по обе стороны от моей головы. Опустился всем весом своего тела на меня, и я впервые почувствовала его тяжесть. Это было слишком интимно, неправильно и от этого очень возбуждающе. Я обхватила его шею руками, притянув к себе. Ники скользнул губами по моей шее, зарылся лицом в волосах. Учащенно задышал. Вернулся к моим губам.
Я не помню, как долго мы целовались, сцепившись в таком тесном объятии, что едва хватало воздуха. Но в какой-то момент, после которого одежда вряд ли удержалась на положенном месте (родители были в соседней комнате!), я выдохнула ему на ухо:
— И что мы будем делать дальше, брат?
— Не знаю, — пробормотал Ники. — Правда, не знаю.
Он откатился, лег на спину. Я повернулась на бок, подперев щеку рукой. Дунула ему в лицо. Он улыбнулся. Но как-то неуверенно, грустно.
— Это какое-то безумие, — прошептал он. — Каждый раз, когда мне кажется, что мое сердце свободно от тебя, я вновь понимаю, что ошибся. — Это было сказано серьезно и по-взрослому.
— Оно свободно, Ники, — произнесла я, вспомнив, как он смотрел на Летти. — От меня, свободно.
— Я не хочу терять тебя, — с жаром бросил Ники, притягивая меня к себе.
— Разве это возможно? — усмехнулась я. — Мы дружим так долго, что... наша дружба слишком мне дорога, чтобы устраивать тебе сцены ревности. Она очень красивая, Ники. Я понимаю, почему-то влюблен в нее. Одна ошибка: не надо было прятаться от меня. Я не держу тебя и ни на чем не настаиваю.
— Вот это и плохо, — пробормотал Ники. — Если бы ты хоть раз попыталась меня удержать...
Я села, поправила волосы.
— Нет, этого не будет. Ники, каждый раз, когда между нами происходит что-то, что не совсем вписывается в понятие дружба, ты прячешься от меня. Так к чему притворяться? Любовь — это всегда риск, — вспомнила я так кстати строчку из какой-то песни. — Сообщи мне, когда захочешь рискнуть, Ники. Возможно, мое сердце еще будет свободно.
Я встала, подобрала гитару. Присела на краешек рабочего стола и спросила будничным голосом:
— Когда следующая репетиция?
Вот так я проявила чудеса выдержки, продлив агонию нашей дружбы еще на несколько месяцев.

Летти так и не узнала, что мы не родственники, поэтому спокойно относилась ко мне. Я же от нечего делать, а, скорее, в рамках психологической самозащиты, ответила на настойчивые ухаживания Никиты.
Фарфоровая красота девушки Ники сподвигла меня на радикальные изменения в своей внешности. Я как-то резко избавилась от всех комплексов. Просто проснулась одним прекрасным утром и поняла, что тоже могу быть чертовски привлекательной. С таким настроением выкинула драные джинсы, безразмерные футболки, рубашки и поношенные кеды. Перебрала купленные мамой подарки и поняла, что у нее отличный вкус.
Решившись, я однажды заявилась в школу в красивом, выгодно облегающем фигуру платье и сапогах со шнуровкой на высоком каблуке. Впервые уложила отросшую как попало копну волос в локоны. Минут тридцать красилась перед зеркалом. Да, встать пришлось на час раньше, но это того стоило. Чем я, в конце концов, хуже остальных девочек, которые давно не стеснялись в выборе своих нарядов? Чем я хуже Летти? Нет, я не выглядела пошло или слишком откровенно. Повторюсь, у моей мамы отличный вкус.
В тот день я вышагивала по школьным коридорам, словно модель по подиуму: с гордо поднятой головой и победной улыбкой. Я ловила заинтересованные взгляды ребят и знала наверняка: теперь все будут играть по моим правилам. Как когда-то в детстве.
Ники мое преображение вогнало в ступор. Он долго молчаливо пялился на меня, когда я вышла ему навстречу из подъезда. Подергал себя за волосы у виска, потер щеку.
— Может, уже скажешь что-нибудь? — дернула я его за рукав рубашки, вплотную подойдя к нему.
Ники покачал головой:
— Я хотел бы сказать тебе что-то приятное, но не могу.
— Спасибо, — обиделась я. Ну и ладно. Не для него старалась. Я сделала это для себя!
— Лисенок... — тихо позвал он, догоняя меня на ходу и беря за руку. — Если я сейчас признаю, что ты невероятно, потрясающе красива, то сразу же признаюсь и в том, что я идиот.
— Ты идиот, — с довольной улыбкой констатировала я факт его поражения.
И дальше наши отношения запутались еще больше, потому что, один раз почувствовав всю силу физического влечения друг другу, мы уже не могли остановиться. У нас были пары, были обязательства, была группа... Нам было, чем дорожить! Но здравый смысл, ну где-то же он существовал, нас покинул. Окончательно и бесповоротно. По большому счету, все, что от нас требовалось, так это признать, что мы уже давно, страстно, мучительно влюблены без малейших шансов на скорейшее выздоровление. Но почему-то именно этого мы сделать не смогли. Не рискнули.

Позволю себе сделать краткое отступление. Вы, возможно, удивитесь тому, как иной раз слишком литературно и не очень разговорно мы общаемся с Ники. Но правда такова, что я сейчас хуже излагаю свои мысли, чем в том возрасте. Меньше читаю из-за вечной нехватки времени. Тогда же в нашу жизнь плотно вошли такие писатели, как Булгаков, Маркес, Ремарк, Зюскинд, Сэллинджер, Керуак, Кастанеда... Ники даже немецких философов изучал на досуге. Я открыла для себя целый новый мир, так непохожий на заданные школьной программой рамки. Это не могло не сказаться на нашем с другом стиле общения.

По идее, появление в нашей жизни первых настоящих вторых половинок должно было несколько уменьшить частоту и плотность нашего с Ники общения. Но нет.
Стоило нам остаться наедине, как окружающая реальность со всеми делами и заботами растворялась в небытие. Никаких разговоров, споров, репетиций, творчества... Все переставало иметь хоть какое-то значение, мы жили на уровне тактильных эмоций. Зачем говорить, если можно предаваться безумию под названием: «Страсть»?
Неловкие подростки, изнывающие от невозможности хоть на мгновение ослабить внутреннее физическое томление. Мы не переходили ту грань, за которой начиналось взросление. Ники боялся навредить мне, ведь одна непростительная глупость — и жизни испорчены у обоих. Мы это понимали слишком хорошо. Сейчас все кажется таким простым — ТВ, интернет, книги расскажут вам во всех подробностях, как получить первый сексуальный опыт. Но тогда... Я не идеализирую то время. Презервативы уже продавались на каждом углу. Я идеализирую нас — мы были неиспорченными, чистыми, невинными.
Но ничто не могло помешать нам с пристрастием дотошных исследователей изучать волнующую науку любви. Как жаль, что те чувства и эмоции уже никогда не повторяться... Опыт лишает их остроты.
Я помню, как мне нравилось соприкасаться полуобнаженными телами, нежно гладить друг друга, целовать, выискивая нетерпеливыми губами самые трепетные места. Мы словно создавали таким образом некую карту нашей чувственности: вот здесь щекотно, здесь невыносимо приятно, а здесь до безумия — ровно один шаг.
Ники всегда был немножко сдержаннее и благоразумнее меня, нежен и внимателен. Моя пылкость зашкаливала: сколько раз я прикусывала его губы до крови и оставляла на его теле недвусмысленные знаки моего внимания. Он лишь тихо смелся в ответ, терпеливо позволяя мне сходить с ума.
Самым сложным было сохранять дистанцию на публике, потому что школу, репетиции и общение с друзьями никто не отменял. Ах да, у нас же еще были вторые половины...
С каким-то порочным удовольствием я следила за тем, как Ники обнимает и целует свою девушку, потому что знала: дорогая Летти, извини, ты сделала ставку не на того парня. Он мой.
В долгу перед Ники я не оставалась: в основном с Никитой мы встречались только на репетициях, общение с ним вне музыки и концертов меня мало интересовало. Точнее, вообще не интересовало. Поэтому во время перерывов между игрой Ники стоически приходилось наблюдать за тем, как наш барабанщик тщательно изучает мои гланды своим языком. Простите за вульгарность сравнения — целоваться Никита не умел. Но сохранить равноправное положение мне было гораздо важнее, поэтому я терпела.
Каждый раз после репетиций мы снова оставались вдвоем и ехали в общественном транспорте с другого конца города. Ники, плюхаясь на сиденье рядом со мной, обычно обнимал меня за плечи, а если не было свободных мест — придерживал рукой за талию.
Сложнее всего было держать себя в руках в школе — на демонстрации любых чувств лежало негласное табу. Мы по-прежнему сидели за одной партой, и хотя Ники давно уже выбился в первые ученики класса, нас не рассаживали. Иногда он украдкой касался меня плечом или незаметно дотрагивался до моей руки. Наши пальцы на секунду переплетались, но не более.
Мы никогда не разговаривали на тему того, что в действительности происходит. Что это несколько ненормально, что мы нечестны друг перед другом, что обижаем доверивших нам свои чувства людей.
А потом пришел конец всему. В том числе и нашей с Ники дружбе.


Эпизод 12

К концу учебного года мы уже постоянно где-то выступали: на первых камерных рок-концертах, на школьных мероприятиях и дискотеках. Играли мы и на выпускном у старшеклассников, причем вдвоем, без барабанов, так как Никита был из другой школы. Правда, ради такого случая пришлось принарядиться. Ники надел строгий черный костюм, сшитый по фигуре на заказ, и белую рубашку, кое-как причесал свои волосы и выглядел вполне сносно, даже презентабельно.
Я в первый раз облачилась в мамин подарок — бежевый топ, отливающий золотом, из плотной ткани и розовую юбку оттенка «Английская роза» с пышным подъюбником. Мама урвала этот наряд еще в Париже, на распродаже в «Галери Лафайет». Он стоил безумно дорого, и даже сейчас был бы вполне в тренде. После выступления нам разрешили остаться на балу, что мы и сделали, так как среди одиннадцатиклассников у нас было много друзей и знакомых.
Балом это, конечно, с натяжкой можно было назвать: банкет в столовой и дискотека в фойе — не очень-то романтично. Но всем было по фигу. Предвкушение будущей взрослой жизни, подогретое шампанским, выпитым за углом, — рисовалось в розовом цвете.
Было здорово. Мы, слегка опьяненные успехом и красным вином, которым нас поили приятели в кабинете физики, соревновались в остроумии, пытаясь отобрать друг у друга пальму первенства. Нас просто разрывало от безудержного веселья. Меня без конца приглашали на медленные танцы, а Ники ловил призывные взгляды самых красивых девочек школы.
И тут зазвучала песня на все времена, классический медляк Scorpions «Still lovin’ you». Эта композиция была неизменным предметом наших шуток: мы до слез иногда хохотали, наблюдая за тем, как нелепо топчутся на месте наши одноклассники, силясь изобразить чувственный танец. Едва услышав первые аккорды этой мелодии, Ники подмигнул мне, схватил за руку и потащил танцевать. Мы кружились в каком-то нелепом подобии танца, Ники раскручивал меня и ловил в объятия, становился на одно колено, вытягивая одну руку вверх, тем самым предлагая двигаться вокруг него. На самом эмоциональном моменте он подхватил меня за талию, заставив прогнуться вниз. Я, хохоча, отклонилась, а когда вернулась в вертикальное положение, больно столкнулась с ним лбом. Мы замерли, едва удерживая смех. Я видела, как в его глазах выплясывает отряд бесов, и понимала, что сама вряд ли выгляжу более серьезной.
Медляк Scorpions закончился, и вслед за ним заиграла теперь уже по-настоящему любимая нами песня Duran Duran «Perfect day». Ники всерьез обнял меня, улыбка стерлась с его лица, сменившись задумчивостью. Я положила руку ему на плечо, вторую опустила вниз. Он прижался ко мне щекой, обжигая кожу разгоряченным дыханием. Мы двигались осторожно, словно это был танец двух фарфоровых статуэток. У меня закружилась голова: от его дыхания, прикосновения к щеке, нежного поглаживания по спине. Я слегка отстранилась от него, чтобы поймать его взгляд, и поразилась тому, как он красив, самодостаточен, и я впервые призналась самой себе, что и вправду хочу, чтобы он был только моим.
— Не смотри на меня так, — прошептал одними губами Ники.
— Почему? — спросила я.
— Потому что если ты не прекратишь — я тебя покусаю...
— Не прекращу, — качнула я головой, улыбнувшись.
Не дождавшись конца песни, Ники схватил меня за руку и потащил за собой в актовый зал, от которого у нас был дубликат ключей. Сделали на досуге. Из озорства. Мы незаметно проскользнули в темное помещение. Ники силой развернул меня к себе и прижал к стене. Его действия были порывистыми, грубоватыми и неловкими. Руки, скользнувшие под топ, жадно гладили спину. Он долго и истерично целовал мои губы, прикусывая их едва не до крови. Скользнул ниже, лаская мочки ушей, шею, ключицы. Его дыхание сбилось. Он буквально вдавливал меня в стену, и я понимала, что добром это не закончится. Потому что сейчас здесь со мной был не тот человек, которого я знала. Это был какой-то оголтелый юноша, обезумевший от гормонов, потерявший связь с реальностью. И мне это не нравилось. Когда он в очередной раз больно прикусил мою губу, а его правая рука сжала мою грудь, я с ужасом оттолкнула его.
— Ты чего? — прошипела я.
Ники сделал шаг назад. Тяжело дыша, он виновато смотрел на меня, запустив руки в волосы, которые моментально потеряли весь свой старательно приличный вид.
— Извини, — прошептал он. — Правда, извини. Я не хотел...
— А чего ты хотел, Ники? — спросила я зло. — Я что похожа на дурочку, которую можно трахнуть в подворотне по пьяни?
— Нет, Алиса, нет, — умоляюще пробормотал он. — Я просто так долго...
— Знаешь что? Хочешь трахаться — приставай с этим к своей подружке, — оборвала я его и вышла, хлопнув дверью.
Он выскочил вслед за мной.
— Лисенок, стой, прошу тебя...
— Ну что еще? — я остановилась.
Ники взял мое лицо в руки и прислонился ко лбу своим.
— Пожалуйста, прости меня. Я люблю тебя. Я очень сильно люблю тебя.
От этого признания меня тряхануло, как от разряда электрического тока. Я разозлилась еще больше и сказала то, чего не стоило говорить. Потому что вслед за моими словами мы оба наговорили друг другу того, что простить не представлялось возможным.
— Любишь? Если бы ты любил меня, то не делал бы вид, что тогда, в девятом классе и во Франции, между нами ничего не было. Если бы любил — не лапал бы при мне свою девушку. Да у тебя бы и девушки тогда не было!
— Что? — завелся с пол-оборота Ники. — А не ты ли всегда до этого динамила меня? Я, как идиот, таскался за тобой с пятого класса! Но ты все время сохла по каким-то дегенератам! Думаешь, мне приятно было это видеть? Тогда, на той дискотеке в седьмом классе... Я пришел туда только из-за тебя! А что делала ты? Обжималась с Женькой! Который бросил тебя в толпе! Неужели ты считаешь, что все это время у меня не нашлись бы дела поинтереснее, чем все время тусоваться с тобой? Я всех друзей всегда пускал из-за тебя по боку!
— Что ты хочешь этим сказать? — я физически ощутила, как сузились мои глаза от захлестнувшей обиды.
— То, что слышала. Дружба между мной и тобой — это бред! И всегда была полным бредом!
— Значит так? — у меня на глаза навернулись слезы. — Значит, все это время ты просто мечтал о том, что когда-нибудь залезешь ко мне под юбку? Все вранье? Выходит так?
Ники замолчал. Его грудь вздымалась вверх и вниз, он смотрел на меня в упор, сжав кулаки. А потом произнес:
— Ты сама все сказала.
И эти слова обрушились на меня, как удар топором. Я до последнего верила, что он тормознет, как всегда все сгладит, и наши отношения вернутся на круги своя. Но он в одно мгновение уничтожил все самое прекрасное, что было между нами, — дружбу. Я отвесила ему пощечину. Его голова безвольно дернулась, он дотронулся рукой до щеки. Бросил на меня последний взгляд, развернулся и ушел.
Я стояла посреди школьного коридора, глотала слезы и никак не могла поверить, что моего Ники больше нет.

До сентября следующего года мы больше не виделись. Он уехал на все лето в Питер к бабушке.
Этот период я помню, как в тумане. Полная апатия. Королева Печали — мое второе имя. Я выплакала все слезы мира, пережила все отчаяние умирающего от тоски сердца, я задыхалась от вселенской грусти, тонула в безысходности. Каждый новый день — взгляд глаза в глаза рухнувшей, как карточный замок, иллюзии.
Свет мой, зеркальце, скажи, где моя любовь, где мои улыбки, где мое сердце? В какой стране, в каком мире, в какой параллельный вселенной? Почему счастье, которое всегда было рядом, оставило меня, где ты теперь, вернись ко мне...
И как разжать крепкую хватку ледяной руки, сжимающей мой позвоночник, как избавиться от муки разочарования, как восстановить взорванную последними словами мечту? Неужели нет того места в реке, куда можно войти дважды?
Я Королева Печали. И каждый новый день — все тот же. Нет места, нет покоя.
Мне предстояло по кускам склеить свое разбитое сердце, но не было ни сил, ни желания. Целыми днями напролет я запоем читала книги, все, что под руку попадется. Лишь бы меньше думать о Ники. Но даже чужие умело сплетенные словеса не отвлекали от печальных раздумий. Иногда я подвисала на одной странице на добрые полчаса, теряла логику повествования и вообще забывала о том, что читала. Ни одна из прочитанных в те дни книга не осталась в моей памяти.
Я пыталась разобраться в себе, в том, что произошло, и ровным счетом ничего не понимала. Вспоминала дни, проведенные вместе, выискивая в них знаки. Неужели не было никакой дружбы? Но разве... Разве не было душевного родства и тонкого взаимопонимания? Ведь чувства чувствами, но разве не было большего, гораздо большего, чем простое телесное влечение? Литература, книги, фильмы, учеба, бесконечные споры, совместное творчество, наша группа... Я не могла поверить в то, что это было ложью, фикцией, бредом.
А Франция, наша Франция?
Не понимаю, не понимаю, не понимаю...
И это его поведение в актовом зале, словно я... не знаю, дешевка (это словечко я встретила в каком-то новомодном романе). Ох, не так я представляла себе первое признание в любви. Это уже сейчас, спустя годы взросления, я понимаю, что томление страсти и ревность порой могут свести с ума. Но после стольких лет каждодневного общения я ждала большего уважения к себе.
Я была обижена.
И умирала от тоски. Мне не хватало Ники: его насмешливой манеры общения, вечных приколов, взгляда проницательных серых глаз, его нежной улыбки, случайных объятий. Рядом с ним я была так уверена в себе, спокойна, самодостаточна, счастлива. Я не понимала, что он давно стал незримым продолжением меня, без которого я — пустышка. Это он делал меня сильной.
Противоречивые чувства рвали мою неокрепшую, испорченную романтическими бреднями душу на мелкие клочки.
Один день сменялся другим, после восхода солнца неизменно следовал закат, солнце играло в прятки с облаками — у природы все шло по запланированному графику, жизнь текла своим чередом, но время не лечило. Напротив. Становилось хуже. До дрожи в кончиках пальцах. Мучительная агония, сопровождавшая все эти дни попытки разума противостоять сердцу, закончилась.
Возможно, если бы не было этой долгой трехмесячной разлуки — мы бы нашли слова примирения. Но три месяца — это слишком долго, когда душа умирает. Гордость, обида, ревность, тоска отравили горьким ядом все хорошее, что я могла предъявить Ники при встрече.
Я сидела перед зеркалом, разглядывая свое иссушенное слезами лицо с глубоко залегшими под глазами тенями. Смотрела на себя и мечтала разбить предательское стекло, констатирующее факт моей окончательной капитуляции.
Я люблю тебя, Николас Павловский.
Вот тебе мой ответ.
И понятия не имею, что теперь делать с этими, опоздавшими на пару лет, чувствами.


Эпизод 13

Родители, конечно, видели мое состояние. И им ничего не нужно было объяснять. Внезапно исчезнувший Ники, о котором я ничего не хотела больше слышать, был понятным объяснением моей бессонницы. Они не трогали меня, не приставали с разговорами, за что я им искренне благодарна.
В прошлом году, после удачно сданного объекта, папа пошел на повышение. Значительно выросла его зарплата. В нашем доме появились все атрибуты состоятельной жизни. Мама заваливала меня подарками и новой одеждой. Папа, не скупясь, выдавал непомерно большие по тем временам деньги на карманные расходы, которые мне некуда было тратить. Ничто меня не радовало.
И тогда родители на своем тайном семейном совете решили отправить меня в Англию — жить и учиться.

Эта новость по мановению волшебной палочки вернула краски в мою жизнь. Еще только зарождающаяся англомания моментально пустила глубокие корни в моем сердце.
Месяц я жила в маленьком городке Борнемус на берегу Английского залива. Я полюбила этот городок всей душой. Он до сих пор мне снится в особо ярких и эмоциональных снах. Игрушечный, словно срисованный с пасторальной картинки, с приветливыми и постоянно улыбающимися жителями.
Меня поселили в небольшую семью, где я вынуждена была сразу же заговорить по-английски. Без вариантов. Каждое утро я отправлялась на учебу пешком, запоминая все мельчайшие подробности. Меня удивляли многие вещи: то, как припаркованы вплотную друг к другу машины, бампер к бамперу, цветущие сады, мусорки, расположенные через каждый метр, выставленные без присмотра лотки с фруктами и овощами. Я млела, когда любой встречный, абсолютно незнакомый прохожий, замечая мой взгляд, неизменно улыбался и здоровался. Шокировало расположенное прямо в центре города кладбище, которое всем своим видом напоминало, скорее, прекрасный парк, предназначенный для тихих прогулок.
Я часами торчала в музыкальных магазинах, тоннами скупая диски и кассеты. Мне нравилось заходить в магазины, где вежливые продавцы услужливо спешили на помощь.
А какими вкусными были хот-доги, которые продавал пожилой лысоватый дяденька на набережной! Мне нравилось гулять по пирсу, на два километра уходящему в залив и наблюдать за волнением прибоя. Здесь царил вечный праздник: игровые автоматы, цирк, карусели, сувенирные лавки... В этом кипящем, залитом светом цветных фонарей, мире все мои страдания отходили на второй план.
Я была почти счастлива.

За этот месяц мне удалось прожить свою маленькую полноценную историю. У меня появились свои ритуалы, традиции, привязанности, любимые уголки. Я обожала вечером, перед закрытием заходить в маленькую газетно-сувенирную лавочку недалеко от моего дома, которую держала милая пожилая пара. Поначалу мы просто перекидывались незначительными фразами, но вскоре, стоило мне переступить порог, оба супруга выходили мне навстречу. Они со сдержанным любопытством выспрашивали подробности жизни в «дикой России», а я всегда интересовалась их здоровьем, детьми, внуками. Я покупала у них очередной журнал, шоколадку, а они неизменно дарили мне открытку с видами города. В итоге пред отъездом у меня скопилось их около 20 штук. И все разные.
Я не просто изучала язык, я знакомилась с особенностями английской культуры, и, в конце концов, поняла, что безоговорочно и бесповоротно влюбилась в эту страну. Юмор, литература, музыка, кинематография, живопись, архитектура, уклад жизни... Все это точно било прямо в «десятку» моего сердца. А их речь: с необыкновенными интонациями, журчащая, словно горный ручей, полная маленьких «вкусных» нюансов. Боже, мне кажется, я могла часами сидеть и слушать преподавателя, который читал нам лекции по литературе!
И была еще поездка в Лондон, город, который лишил меня дара речи. Мы были в Тауэре, на Трафальгар-сквер, видели Биг-Бен, посетили Бейкер-стрит, 221Б и музей мадам Тюссо. Катались на двухэтажном экскурсионном автобусе с открытой крышей и любовались видами этого многоликого мегаполиса. Я без конца щелкала фотоаппаратом, в попытке сохранить как можно больше из всего увиденного. Потому что точно знала: я буду вспоминать свою особенную Англию.
Часть моей души, моего сердца навсегда остались там, в уютном домике на Элмес-роуд, в маленьком городке Борнемус...
Уже сидя в самолете, я вытирала украдкой набегавшие слезы и шептала: «Я люблю тебя, страна чудес, люблю, моя Англия!». Мое сердце было разбито вновь, но, по крайней мере, оставались надежда и данное себе обещание: я обязательно сюда вернусь. Обязательно.

Домой я вернулась почти выздоровевшей. Нет, я не разлюбила Ники, но чувства притупились. Я готова была уже спокойно принять наш разрыв и отпустить его. Без мучительных слез сожаления, тоски и ноющего сердца. Все это осталось в прошлом. Я была свободна.
На следующий день, напевая одну из наших общих с Ники песенок, я собрала все оставшиеся после него вещи в огромный увесистый мешок: книги, диски, гитарную примочку, россыпь медиаторов, клетчатую рубашку, пропахнувшую его дезодорантом, фотографии... Убрала его в кладовку, решив, что отдам при случае.
И позвонила впервые за три месяца Никите. Он с готовностью согласился встретиться со мной. Сказал, что скучал без меня. А еще, если захочу — мы сможем заново собрать группу. Я отказалась. Долой все, что связано с Ники!
Не учла я только одного, что первого сентября снова увижу его.


Эпизод 14

За это лето Ники изменился. Вытянулся, возмужал и самым бессовестным образом безбожно похорошел. Он наконец-то сделал человеческую прическу: короткую стрижку с удлиненными висками, которые выгодно подчеркнули его высокие скулы. Четче обозначился подбородок с ямочкой, широко раскрытые глаза потемнели, из серых превратившись в почти угольные.
Ники стоял на линейке неподалеку от меня. В черной обтягивающей битловке, кожаной короткой куртке, темно-синих узких джинсах и тяжеловесных ботинках. Вкупе с новой стрижкой выглядел просто потрясающе — вынуждена это признать. Он ни разу не взглянул в мою сторону, не поздоровался и вообще делал вид, что меня не существует. В классе занял самую последнюю парту, оставив меня в гордом одиночестве пялиться на доску. Я спиной чувствовала, как переглядываются одноклассники, привыкшие всегда и везде видеть нас вместе.
На перемене я попросила лучшую подругу Лену сесть со мной. Она с радостью согласилась, потому что в прошлом году урвать время для общения со мной получалось не так много. Я была настолько увлечена группой и новой рок-тусовкой, что самым бессовестным образом задвинула ее на вторые роли. Что ж, похоже, пришло время реабилитироваться.
— Вы поссорились? — тихо спросила она во время урока.
Я пожала плечами.
— Мы просто больше не дружим, — подумав, ответила я. — Интересы разошлись.
— Это из-за группы, что ли? — допытывалась она. И я ее понимала: подробности нашего отчуждения интересовали всех. Всю параллель. Всю школу, наверно.
— Нет. Хотя... Не знаю. Просто мы больше не общаемся.
— Жаль, — вздохнула подруга. — Вы бы сейчас были самой красивой парой. Ты так похорошела за лето.
Она поправила мои значительно отросшие волосы. Я передернула плечами, скидывая ее руку.
— Мы никогда не были парой, мы дружили. Не больше, — огрызнулась я, хотя понимала, что Лена не заслуживает моей колючести.
— Да ладно, все же видели, что Ники влюблен в тебя, — шептала она, не замечая выражения моего лица.
«Все видели...», — больно кольнуло сердце.
— Лен, давай оставим эту тему. Прошу тебя.
— Как хочешь, — надулась подруга.
Тем вечером я впервые внимательно послушала диск Шадэ, подаренный мамой. И впервые прочувствовала его. Каждая струна моей души благодарно отзывалась на пропеваемые чудесным бархатистым голосом мелодии. Тоска навалилась на меня, как бетонная плита, с новой силой. Я взяла в руки гитару и долго играла. И, кажется, впервые за долгое время у меня получалось это делать хорошо.

Так пролетело несколько месяцев. Каким-то непостижимым образом за весь этот период мы ни разу не столкнулись с Ники на остановке, не пересеклись по дороге домой. Мы виделись каждый день в школе, но существовали в разных мирах.
Ники продолжал играть, собрал новую группу и, видимо, пропадал все время на репетициях. У него была своя жизнь, в которой не осталось места для меня. Кажется, он с кем-то встречался. Даже, скорее всего, потому даже наши одноклассницы едва не дрались за право сидеть с ним за одной партой. Порой, встречаясь с ним взглядом, видя, как он смотрит, сквозь меня, я понимала: все в прошлом. Мы чужие.
Я не убивалась по нему, совсем нет. Я оставила свою любовь где-то в закоулках памяти, спрятав ее в самых потаенных местах сердца. У меня было новой увлечение — КВН. В школе повесили объявление, что набирают членов команды, которая будет выступать на общегородских турнирах. Я сразу же загорелась этой идеей. Меня взяли.
Неожиданно я открыла в себе талант писать неплохие сценарии для выступлений: а там, где не хватало шуток, ребята брали артистизмом. Сама я мало появлялась на сцене. Мне больше нравилось писать и режиссировать. Подобралась отличная компания юморных талантливых ребят и девчонок, с которыми мне было легко и просто. Мы понимали друг друга с полуслова, часами репетировали в актовом зале. Порой у меня пресс начинал болеть от смеха.
Я чувствовала себя на своем месте: меня уважали, ценили, приглашали на все дни рождения и совместные тусовки. Пустота исчезла. Я снова была частью чего-то необыкновенного, но главное — во мне нуждались. Без меня не начиналась ни одна репетиция, потому что я должна была дать отмашку. Даже если все остальное время я сидела в кресле и хохотала над разыгрываемыми сценками.
Какое-то время я встречалась с Никитой, но вскоре поняла, что мне с ним скучно. Поэтому мы снова расстались. Думаю, он и сам был этому рад.

Как только я связалась с компанией кэвээнщиков, мое поведение, по замечаниям некоторых учителей, пострадало. В какой-то мере это даже отразилось на моих оценках: кое-кто из учительского состава не мог мне простить того, что я могу прогуливать уроки, но при этом хорошо знать материал. Мне было откровенно плевать.
В классе у меня появился знатный кореш Витька, тот самый лучший друг Ники. Да, пути Господни неисповедимы... При формировании десятого класса он тоже поступил в гуманитарный просто потому, что туда попали все его друзья. Но если до сего момента мы общались постольку поскольку, то в этом году неожиданно стали приятелями не разлей вода. Видимо, есть у меня такая потребность — иметь друга-парня.
Сначала он просто помогал мне придумывать шутки для выступлений, потом уже принимал полноценное участие в написании сценариев. Он был из очень богатой семьи, но не кичился этим. Любил устраивать у себя дома сумасшедшие тусовки, где порой собирались такие разношерстные компании, что глаза на лоб лезли. Его все любили за широту души и легкий нрав.
Сразу оговорюсь, никакой романтики в наших отношениях не было. Правда-правда. Витька уже давно встречался с первой красавицей своего района, девочкой из такой же состоятельной семьи. Поэтому нам ничто не мешало общаться. Потому что Витя, откровенно говоря, был вообще не в моем вкусе. И это еще больше упрощало нашу дружбу.
Так вот именно из Витьки и страдало мое поведение. Он сидел сразу за мной, и на уроках подкидывал дурацкие записочки с разными приколами и постоянно отвлекал своими точными и едкими замечаниями. Меня, изначально смешливого человека, его шутки иной раз доводили до длительных приступов безудержного хохота, который я не могла задушить даже под строгим взглядом учителя. Стоило нам переглянуться, и вот мы уже снова гогочем, как два дебила.
Пару раз нас даже выгоняли с уроков. Причем первый раз это произошло так: Витька весь день стебался над клеенчатой короткой юбкой одной из наших не блещущей умом одноклассницы. Это было жестоко, но главное — сам объект шуток ровным счетом ничего не подозревал. Учитель истории, милая и, в общем-то, любимая мной учительница, вежливо попросила меня выйти за дверь, отсмеяться и вернуться в класс. Что я и сделала. Помню, каким удивленным взглядом меня провожал Ники, кажется, впервые проявив интерес к моей персоне.
Я успокоилась, заглянула в класс, увидела перекошенную морду Витьки и, прыснув со смеха, захлопнула дверь, согнувшись в три погибели. Секунду спустя за мной в коридор пулей с хохотом вылетел Витька. Так я получила свой первый неуд за поведение.
Талант Витьки заключался еще и в том, что он умудрялся дружить со всеми. Уж не знаю, как ему удавалось балансировать между мной и Ники, не вызывая ни у одной из сторон раздражения. Думаю, что он был той тоненькой ниточкой, что еще нас связывала. И мы оба, сами того не подозревая, за нее держались.

В ноябре намечалось первое большое школьное мероприятие — «Праздник Осени», или что-то в этом роде. Был запланирован концерт, где должны были выступить наша КВН-команда, и группа Ники, в связи с чем они репетировали в актовом зале сразу после нас.
Это несколько усложнило мне жизнь, так как теперь мне каждый раз надо было покинуть нашу репетицию до появления музыкантов во главе с Ники. Иногда не выходило, и мы сталкивались едва не лоб в лоб в дверях. Обычно Ники, по своей новой манере смотреть сквозь меня, делал широкий жест рукой, приглашая на выход со словами: «Прошу вас, сударыня». Я вежливо раскланивалась с ним и в откровенно издевательской манере благодарила.
Однажды мы засиделись на репетиции, потеряв счет времени. Я была без часов. В этот раз ребят просто распирало, и я, сидя спиной к выходу на огромном спортивном шаре, между рядами сидений, едва не рыдала от смеха.
Мы прогоняли один эпизод за другим. Подошло время моего выхода на сцену. Витька настоял на том, чтобы в лучшей зарисовке из сценария играла я сама. Он махнул мне рукой.
Я двинулась на сцену, поднялась по ступенькам, обернулась к залу и замерла. Оказывается, на задних рядах уже сидели музыканты. И, конечно, Ники. Подперев рукой щеку, он задумчиво смотрел на меня.
Очень мило.
Я растерялась. Долго пробегала глазами сценарий, который знала наизусть. Наконец решилась и отдала кому-то из ребят тетрадь со своими наработками, вдоль и поперек исчерканную моими пометками. Суть сценки заключалась в том, что я играла неумного, но крайне деловитого коменданта Сельхоз Академии, которому предстояло по-гоголевски встретить Ревизора (его играл Витька). Мы обменивались репликами, но куража не было. Я тушевалась под пристальным взглядом еще слишком любимых глаз Ники.
Сама остановила сценку. Глотнула воды. И вдруг решила, что это последнее дело сейчас, здесь, перед другими ребятами, показать свою слабость. Я водрузила на голову фуражку коменданта, которую мне достала для выступления Лена. Она была что-то вроде нашего костюмера. Вернулась к своему партнеру.
И тут Остапа понесло. Я импровизировала на ходу, добавляя в сценарий внезапно возникающие в моей голове шутки. Витька то и дело тормозил процесс и сквозь смех просил Лену срочно записать все за мной слово в слово. Кое-как мы доиграли сценку до конца.
Раскрасневшаяся, в запале я в финале отправила легким движением руки фуражку в зал. И увидела, как Ники смеется, прикрыв глаза рукой.

Мы засобирались домой. Витя шутливо на весь зал спросил, что у меня подмешано в воду и где это достать, чтобы на концерте всех так разбодрило. Я смущенно отмахнулась от него, накинула пальто и, на ходу наматывая шарф, двинулась к выходу.
Ники нагнал меня в коридоре. Дернул за сумку, как делал раньше, когда давал понять, что он рядом. Я вопросительно уставилась на него.
— Не останешься на нашу репетицию? — хрипло спросил он.
— О, Его Королевское Величество соизволил со мной заговорить? — съязвила я.
Язык мой — враг мой. Неужели нельзя было промолчать?
Ники передернул плечами, потер щеку и, развернувшись, ушел. Я проводила взглядом его обиженную спину и вздохнула. Если это была его попытка сделать первый шаг к примирению, то я ее только что благополучно угробила. С чем себя и поздравляю.


Эпизод 15

Наконец состоялась первая школьная дискотека, которую предваряло совместное выступление нашей КВН-команды и группы Ники. Мы суетливой кучей толпились возле сцены, за импровизированными кулисами. Жутко тесно и неудобно. Я готовила ребят к выступлению, помогая им переодеваться, проговаривая с каждым их роли. Тут же сидели музыканты. Ники бренькал на неподключенной электро-гитаре и наблюдал за мной. Затылком чувствовала. Мне хватило пары взглядов на него, чтобы поперхнуться от нехватки воздуха: до того он был хорош в белой рубашке и строгих брюках.
От неловкого движения Витьки я неожиданно потеряла равновесие и едва не упала. Меня поймал Ники, подорвавшись со стула. Его гитара уехала назад. Он держал меня обоими руками за талию
— В порядке? — спросил он заботливо.
— Н-да... — рассеяно ответила я, глядя на его руки, которые все еще обвивали мою талию. Поймав мой взгляд, он словно нехотя отпустил меня. Кажется, со мной случился приступ тахикардии, потому что от заколотившегося сердца даже в глазах потемнело. Я все еще безнадежно в него влюблена. Иначе, почему я отказываю всем ребятам из команды, предпринимавшим попытки ухаживать за мной?
Я плохо помнила выступление нашей команды, зато хорошо запомнила несколько песен, отыгранных группой Ники.
Потому что одна из них была обо мне. Я поняла это сразу.
В ней Ники с нежностью и грустью рассказывал о девушке, которая была дорога ему, как лучший друг, сестра, любимая. Он пел о том, что если долго ждать, то сердце иссыхает. Если долго наблюдать за тем, как она влюбляется в других, боль становится чем-то обычным. Если искать утешения у другой — легче не станет. Он почти шептал в микрофон о том, что парой слов можно уничтожить все. Он закончил тем, что произнес, обернувшись ко мне: «Я все еще люблю ее. Такая правда».
У меня закружилась голова. Я отступила назад в поисках опоры, прислонилась к дверному косяку подсобки. У меня вдруг резко пересохло в горле, сдавило дыхание. Хотелось подбежать к нему, тряхануть, что есть силы за плечи, и спросить: «Зачем ты так со мной? Сколько еще можно бить по больному месту?» Погруженная лишь в свои переживания, я и подумать не могла, что ему, возможно, так же больно, как и мне.
Но ничего этого я не сделала. Я просто накинула пальто, решив, что на дискотеку не останусь, замотала шею шарфом и незаметно выскользнула в коридор. Я добежала до выхода, из последних сил удерживая слезы. Не хотела, чтобы хоть кто-то заметил их.
Сама не заметив того, я прошла несколько остановок пешком, в распахнутом настежь пальто, с нелепо свисающим шарфом, который едва по земле не волочился. Только, когда мои пальцы посинели, а ноги сделались деревянным от холода, я очнулась и села в первый подъехавший автобус.
И на следующее утро слегла с высоченной температурой.

Болезнь пошла мне на пользу. Во-первых, не требовалось объяснять друзьям, почему я, не попрощавшись, ушла. Плохо себя чувствовала, и точка. Во-вторых, у меня появилась передышка, во время которой я могла собрать себя по кускам и взять в руки. Где-то в глубине души я до последнего верила, что все произошедшее тогда, на чужом выпускном, — не конец. Да, мы поссорились, но ведь тогда же он признался мне в любви. После его песни все точки над «I» были расставлены. Наша история еще не окончена. Теперь я знаю это точно.
Впрочем, поболеть в гордом одиночестве мне не дали. Каждый день ко мне приезжала в гости верная Лена со свежими школьными сплетнями и новостями, пару раз заваливался Витька, а однажды и вовсе нагрянула вся честная компания кэвээнщиков. Проходной двор, честное слово. Но я им всем была благодарна.
Кстати, с Витькой у нас состоялся странный разговор. Я лежала на диване в нагромождении подушек, он сидел рядом в кресле и рассказывал что-то смешное. Потом вдруг оборвал историю и спросил в лоб:
— Почему вы расстались с Ники?
— Мы не встречались, — в сотый раз повторила я. — Так что и не расставались. Просто не общаемся.
— Слушай, Лиса, мне-то мозги не пудри. Может, хватит над парнем издеваться?
Я аж присела.
— Что?
Витя поддался вперед.
— Лисенок, он мой друг. Лучший друг. Еще с детского садика.
— Вить! — вспыхнула я. — Не лезь не в свое дело.
— Но он без тебя с ума сходит, — проговорил Витька.
— Витя, ты не знаешь всего, что между нами было...
— Знаю, — оборвал меня Витька. — Лично от Николаса слышал всю историю.
— Что?
— Хватит уже «чтокать». Я говорю сейчас все это только потому, что люблю вас обоих. И мне надоело каждый раз между вами выбирать.
— Витя, ты слышал, вероятно, его версию. У меня есть своя.
— Слушаю.
— Щас, разогнался. С чего ты решил, что я буду плакаться в твою жилетку?
— Поговори тогда с ним сама!
— Нет, — упрямилась я. — Ему надо — вот пусть он и говорит со мной. А я решу, слушать или нет.
— Лиса, Лиса... — он покачал головой. — Так ты дай ему шанс поговорить с тобой.
Витька выбил меня из колеи окончательно. Что происходит-то? Мальчики теперь сплетничают вместо девочек? Что-то я своей историей ни с кем не делилась, даже с Леной. И как много подробностей Ники успел сообщить нашему общему приятелю? Про родинку на бедре тоже сообщил?
Тьфу, кажется, я опять разозлилась. Что не мешало мне впервые за долгое время почувствовать себя по-настоящему счастливой. Потому что он все еще меня любит.


Эпизод 16

В пятницу Витька интимным шепотом пригласил меня к себе в гости. Сообщил, что «будут все наши» (то есть ребята из команды). Собственно, почему бы и нет? В девятом и десятом классе меня жутко задевало, что Витька меня никогда не приглашал на свои развеселые междусобойчики. Стоило нам подружиться — и тусовки в его доме (да, он жил в большом трехэтажном особняке) стали моей повседневностью. Тем более, там ни разу не присутствовал Ники, когда приходила я. Деликатности моему новому приятелю не занимать.
Я опоздала на час — долго спорила с мамой по поводу своего самочувствия. Не знаю, что изменилось, возможно, это был хитроумный план Витьки, но Ники я увидела сразу, как только переступила порог дома. Он что-то искал в карманах своей куртки. Его волосы отросли и снова в полном беспорядке лежали на голове, одет был как-то совсем просто: черная футболка и синие ливайсы. У него был потерянный и расстроенный вид. Заметив меня, Ники замер и выронил из рук пачку сигарет.
— П-привет, — запнувшись, поздоровался он.
— Привет, — кивнула я, стараясь проявить максимум выдержки и опять не ляпнуть что-нибудь из серии: «О, а мы теперь еще и здороваемся? Прогресс».
Он подошел и помог мне раздеться.
— Как ты? — спросил Ники, вешая мое пальто.
— В порядке.
— Хорошо. Очень хорошо, — пробормотал он. — Там все уже собрались...
— Где в этот раз сидим? — хмыкнула я, потому что расположиться у Вити можно было, по крайней мере, в шести разных комнатах.
— На втором этаже, — ответил Ники, подавая мне руку на лестнице.
Я сжала его ладонь.
— У тебя руки холодные, — отметил он зачем-то. — Замерзла?
— Немного.
Он развернулся. Сверху вниз посмотрел на меня, вдруг наклонился и поцеловал мою ладонь. Как раньше. Как делал всегда, когда просил прощения.
И пока я не успела никак отреагировать на его жест, ушел наверх.
Я долго стояла и смотрела ему вслед. Бо-же-мой! Выдохнула. Почувствовала, как зарделись щеки. Нет, надо успокоиться.
Заглянула на кухню, застала там Женьку, прикольного паренька с потрясающей мимикой. Мы обменялись дежурными фразами, он налил мне шампанского. Вместе поднялись наверх.
Вечеринка была еще на той первоначальной стадии, когда все лениво шутят, старательно пьют и переглядываются. Я расцеловалась с Витькой и его девушкой, присела на диван. Рядом приземлился Женька, решивший, видимо, сегодня играть роль моего кавалера. Вся компания расположилась на полу, усевшись на мягких диванных подушках. Чуть сбоку стояло несколько бутылок хорошего вина (другого здесь просто не держали), бокалы, конфеты. Ники расположился на полу, подложив под пятую точку диванную подушку и прислонившись спиной к креслу, где сидела, подобрав под себя ноги, Летти.
Здравствуйте, давно не виделись. Оказывается, вы все еще вместе.
Дура!
Я дура!
Надеюсь, вы вместе счастливы, драгоценные мои Ники и Летти. А я вот что-то не очень. Я, пожалуй, домой свалю... Незаметно. Никто не против?
У меня закружилась голова. Стало душно. Я вышла на балкон дохнуть свежего воздуха. Минуту спустя вслед за мной в балконных дверях нарисовался Ники. Я бросила на него быстрый взгляд, поджала губы. Ну что тебе нужно? Здесь есть еще один балкон, Ники!
— Как дела у твоих родителей? — вдруг спросил он тихо.
— Хорошо. Только к чему этот беспредметный разговор? — извини, запасы вежливости закончились на Летти и том факте, что она тоже здесь, с тобой, придурок.
— То есть ты не оставляешь мне ни одного шанса?
— Шанса на что, Николас? — спросила я зло, назвав его полным именем.
— На примирение, — спокойно ответил он. — Нам еще почти целый год вместе учиться. Да и друзья у нас одни и те же. Глупо избегать друг друга.
— Ну, знаешь ли, до этого получалось прекрасно, тебе не кажется?
— Если хочешь — я, конечно, уйду, но... — начал было Ники.
— Нет, зачем же портить тебе чудесный вечер? Уйти могу я. Меня тут ничто не держит, в отличие от тебя. С Летти, я смотрю, все удачно сложилось? — оборвала я его.
— Боже, Алиса, я расстался с ней еще до того, как мы с тобой поссорились, — он помолчал. — Лисенок, неужели нельзя попытаться пойти на компромисс? Нас ведь так много связывало.
— Заметь, ты говоришь в прошедшем времени, и это верно, — произнесла я. — Все осталось в прошлом. Ты сам этого захотел.
— Что-то я не припомню такого...
— Ну, во-первых, ты с начала учебного года игнорируешь меня, а во-вторых, ты оставил меня одну за нашей партой. Нашей. Одну.
Он помолчал.
— Думаешь легко здороваться и сидеть рядом с человеком, которому больше не нужен... — почти прошептал он.
Теперь пришла моя очередь отмалчиваться. Если выпрыгнуть со второго этажа — станет легче? Наверно, да, ведь тогда придется думать только о переломанных конечностях, но не о том, почему он так сказал.
— Прости меня за все, если сможешь, — Ники вышел, оставив меня одну. Лучше бы сразу пристрелил. И что все это значит?
Я вернулась в комнату, села рядом с Женькой. Он протянул мне мой бокал — я благодарно улыбнулась ему. Честно говоря, я понятия не имела, как себя вести. И как всегда в таких ситуациях, начала острить. Слишком много меня. Слишком много шуток. Но друзья-кэвээнщики словно только того и ждали. Через десять минут тихие посиделки переросли в гвалт, потом в драку на подушках. Звенели бокалы. Вино лилось рекой.
Я изредка ловила робкие взгляды Ники, который, вопреки своему характеру, не принимал участия в общем веселье. Он просто сидел, подобрав под себя ноги, и задумчиво молчал. А я ловила себя на мысли, что едва сдерживаюсь от порыва обхватить его лохматую голову руками и поцеловать его.
Наконец он встал, подошел к Витьке, тот хлопнул его по плечу, они куда-то вышли. Я перевела взгляд на Летти, которая в этот момент не без доли кокетства общалась с парнем из нашей команды. Кажется, ее вообще не интересовало местонахождение Ники. Значит, они правда не вместе?
Вернувшись в комнату, Витька радостно объявил, что настало время «Крокодила». Парами. Народ поддержал эту идею, мы часто на репетициях отвлекались на эту забавную игру-пантомиму, которая позволяла не только отработать актерское мастерство, но иной раз порождала целые сценки, которые затем входили в основной сценарий выступления. Отказы от участия не принимались. Пары решено было определить путем лотереи.
Витька достал отцовскую шляпу, мы покидали туда одинаковые бумажки с нашими именами. Он их перемешал. Поехали!
Моей парой стал... Ники.
Замечательно.
Хотя, как оказалось, это действительно было замечательно.
Общий настрой, невероятный заряд позитива, взрывной смех в какой-то момент отключили все эмоции прошлого. Да, мы все еще читали по глазам и понимали друг друга без слов. Будто и не было полугодового забвения, не было ссоры, не было мучительного разговора на балконе. Был тот самый Ники, мой лучший друг, мальчишка с соседнего двора, человек, для которого одно мое движение бровями вверх скажет гораздо больше, чем сто тысяч слов.
Противостоять нам было бесполезно. Мы победили с огромным отрывом. И опять гвалт, шум, хохот, крики.
Массовик-затейник Витька прервал гомон, подняв руку вверх. Все затихли. Он вытащил закатившуюся под диван пустую бутылку вина и предложил сыграть в бутылочку. Идею восприняли с энтузиазмом. Расселись кругом. И бутылка завертелась. Хохота прибавилось. Потому что бутылочка не всегда показывала на противоположный пол. Детский сад, конечно, но было весело.
Получив от Витьки смачный чмок в губы, я крутанула бутылку, и она точнехонько указала прямо на Ники. Я почувствовала, как мои ладони похолодели, увидела, как напряглось его лицо. Подползла к нему и медленно, непроизвольно прикрыв глаза, дотронулась до его губ. Ники осторожно ответил. Я не смогла оторваться. Запустила руку в его мягкие волосы. Он поддался вперед, взяв мое лицо в свои ладони. Легкие касания сменились глубоким поцелуем. Ники ласкал мой рот языком, подтягивая меня к себе все ближе и ближе. Я потеряла равновесие и упала в его объятия. Забывшись, он подхватил меня на руки, усадив к себе на колени. Не разрывая поцелуя, ни на мгновение не отрываясь от меня. Он был нежен и искренен в каждом прикосновении.
И тут мы услышали аплодисменты и улюлюканье.
Я открыла глаза и увидела такое же испуганное и растерянное лицо Ники прямо перед собой.
— Наконец-то! — кричал Витька. — Наконец-то!
Я быстро слезла с колен Ники. Боже, что это сейчас было? У меня совсем крыша поехала? Ники неохотно выпустил меня из своих объятий.
Игра продолжилась.
Время пролетело незаметно. Надо было выдвигаться домой, или в ближайший час у подъезда Витьки произойдет высадка родительского десанта. По мнению моих мамы и папы, шестнадцатилетняя девица требовала еще большего надзора, чем двенадцатилетняя. И с этим трудно не согласиться.
— Тебя можно проводить? — спросил Ники... робко?
— Раньше тебе на это не требовалось разрешения, — улыбнулась я.
— Кто знает, может, ты за ближайшим поворотом столкнешь меня под машину, чтобы не путался под ногами, и весело умчишься вдаль, как ни в чем не бывало, — пожал плечами друг.
— Типа, сострил?
— Типа, да.
Шел первый снег. В желтом свете фонарей снежинки искрились, словно маленькие бриллианты, переливаясь всеми гранями. Мы стояли, задрав голову, и зачарованно смотрели, как природа белоснежным одеялом укрывает землю. Затем медленно побрели на остановку. Обменивались улыбчивыми взглядами. Наконец Ники осмелел и засыпал меня кучей вопросов, словно проводил социологическое анкетирование: книги, музыка, фильмы... Я терпеливо отвечала. Он удовлетворенно кивал головой каждый раз, когда вкусы совпадали. А совпадали они почти во всем. Мы все еще половинки одного целого. Боже, как же мне тебя не хватало, Ники. И даже не физически. Духовно.
— Тебе не надоело? — спросила я, когда мы подошли к моему подъезду.
— Не-а, — смешливо сморщив нос, произнес Ники.
Мы замерли друг перед другом. Он поправил волосы, убрав их со лба. Помялся.
— Слушай, сегодня был чудесный вечер. Я рад, что мы поговорили, — решился он прервать неловкое молчание.
— Я тоже.
— Лисенок, я... Я все время думаю о тех твоих словах. Насчет того, что любовь — это всегда риск.
— Ники... — протянула я, склонив голову набок.
— Я, в общем, понимаю, что у тебя теперь своя жизнь, ты нашла себя, мне кажется. Тогда на сцене... Не знаю, как девушка может быть такой смешной и красивой одновременно.
Я хмыкнула. Но молчала. Лучше молчать.
— Алиса, я ни на что не надеюсь и ни о чем не прошу. Но буду рад, если ты... — он вздохнул. — Если ты захочешь снова со мной... дружить.
Батюшки-светы, опять дружить? И это после такого-то поцелуя? Ну уж нет, Ники, дудки, никакой дружбы. Или мой, или свободен.
— Ники, — твердо произнесла я, — мы уже наломали дров. Причем порядочно. Какая между нами может быть дружба? Тебе жизнь еще ничему не научила?
Он озадаченно захлопал глазами. Боже, эти ресницы. Зачем парням такие ресницы?
Судя по растерянному выражению лица Ники, кажется, пора брать бразды правления в свои руки.
— Николас, ты сделал мне очень больно. И я понимаю, что в чем-то была виновата сама. Так вот, скажу тебе в первый и последний раз: я люблю тебя. И давно. Хочешь быть со мной — будь, но про дружбу — забудь. Больше я этой пытки не вынесу.
И я, не дав ему опомниться, скрылась в подъезде. Мое сердце осталось биться там, рядом с Ники. А я шла домой с дырой на его месте: удержаться от того, чтобы снова не поцеловать его, было сложнее, чем выучить весь курс высшей математики за день. Но я должна дать ему время сделать свой выбор. Чтобы раз и навсегда в его голове утвердилась одна мысль: мы можем дружить, но только как влюбленная пара.


Эпизод 17

Звонок в дверь раздался в девять утра. Ну кого черти несут в такую рань в субботу? Я накрыла голову подушкой, услышала, как зашуршала мама. В отличие от вечно работающего в субботу папы она была выходной. Заглянула ко мне и заговорщицким шепотом сообщила:
— Лисенок, там Ники пришел, — и зачем-то добавила. — С цветами.
Я резко села.
Что?
Подскочила, как ошпаренная, схватила халат, нервно пятерней пригладила волосы. Мама загадочно улыбнулась и тактично скрылась в своей комнате. Даже дверь за собой закрыла.
Я вышла в коридор. Ники, все в той же футболке и джинсах, в пальто нараспашку, переминался с ноги на ногу с огромным букетом оранжевых роз, моих любимых. Робкий, милый, красивый — такой родной.
— С добрым утром, — улыбнулся он смущенно. Тебя подменили, да? Где твоя самоуверенность, Николас?
— И тебя, — ответила я на его приветствие.
— Я... В общем, я всю ночь думал над тем, что ты сказала... Хотя, собственно, тут и думать не о чем было. Я просто думал о тебе, — он покрутил в руках букет. Поднял на меня взгляд своих огромных серых глаз. — Я люблю тебя. Люблю так сильно, что где-то вот здесь, — он дотронулся рукой до сердца, — становится больно.
Он протянул мне цветы. Я взяла их в руки, спрятав в них счастливую улыбку. Пахли божественно. Мне кажется, я до сих пор помню их аромат.
— Я хочу быть с тобой. Больше всего на свете. И мне все равно в качестве кого. Просто, как и всегда, хочу быть с тобой.
Я отложила цветы на комод, подошла к нему и, привстав на цыпочки, поцеловала. Он мгновенно подхватил меня за талию, приподняв.
— Только в качестве моего, полностью моего парня, — сообщила я.
Он рассмеялся.
— Согласен.

Началась самая счастливая пора моего взросления. Потому что рядом был человек, которого я любила. Не было ни одной клеточки в моем теле, равнодушной к нему.
Мы так и не сели больше за одну парту — в этом не было нужды. Мы и так всегда и везде были вместе. Нам предстояло еще многое узнать друг о друге.
Например, какими могут быть ссоры, когда вы не просто друзья, и какими сладкими бывают примирения, когда вы совсем не друзья.
Как приятно просто держаться за руки и молчать.
Как здорово вдвоем находиться в компании близких друзей и видеть их радость.
Как непередаваемо прекрасно окунуться с головой в чувственные отношения, узнавая каждый раз друг о друге что-то новое. Стать настолько близкими, насколько это вообще возможно. Видеть его полуприкрытые глаза и ощущать горячее дыхание, когда ваши тела переплетены в замысловатом танце любви. Понимать, что вот эта его самая теплая и нежная улыбка предназначена только тебе.

Закончилось все внезапно. Однажды он пришел ко мне в воскресенье и неживым голосом сообщил, что после окончания школы они с папой переезжают жить в Питер. Навсегда. Его отца пригласили работать на крупное питерское предприятие, квартиру здесь они продают. Как только отзвенит последний звонок и закончатся выпускные экзамены — они уедут. Кажется, мы до вечера молча сидели на моей кровати и даже не разговаривали.
Рассказать вам о том, как мы отпраздновали выпускной? Как я, рыдая, стояла в нарядном платье перед зеркалом и понимала, что это наш последний вечер вдвоем? Как он сжимал меня в своих объятьях во время медленного танца, пряча слезы в моих волосах? Как мы в последний раз истерично занимались любовью, прощаясь друг с другом навсегда?
Мы оба прекрасно понимали, что это конец.
Родители отвезли меня в аэропорт. Попрощаться с Ники. Мы стояли посреди зала для провожающих, сцепившись руками, вглядывались друг в друга и пытаясь сохранить образ первой настоящей любви на долгую память.
— Я приеду за тобой, — с несчастным лицом произнес Ники. — Я заберу тебя. Мы будем звонить друг другу, переписываться...
— Нет, — рубить концы — так рубить их сразу. — Ники у тебя начнется там новая жизнь. У меня тоже. К чему все эта агония? Я не буду ни звонить, ни писать тебе. Иначе я просто умру.
Ники помолчал, потом решительно спросил:
— Алиса Хорошевская, ты выйдешь за меня замуж?
Я слабо улыбнулась:
— Да, Николас Павловский, я выйду за тебя.
Он наклонился и поцеловал меня: мягко, ласково, деликатно. Объявили посадку на его рейс. Отец сделал ему знак рукой, что пора идти.
— Я поймал тебя на слове, поймал, — кинул он мне, обернувшись в мою сторону в последний раз.
Я не помню себя после его отъезда. Вообще ничего не помню. Я не плакала. Нечем было. Слезы — это движение души, а ее у меня вынули...


Эпилог

— Все, мам, я полетела на встречу!
— Угу. Во сколько будешь? — крикнула мама с кухни.
— Не знаю. Как пойдет. Новый клиент.
— Хорошо.
Я влезла в мокасины, с собой прихватила туфли и ключи от машины, накинула на плечо сумку, еще раз придирчиво оглядела себя в зеркало. Не высший пилотаж, но пойдет. У меня была своя градация того, насколько очаровательной надо быть при встрече с каждым новым клиентом. В этот раз меня ждала бизнес-вумен средней руки, поэтому выглядеть нужно было элегантно, достойно, но без перегибов.
Как я оказалась в рекламном бизнесе по окончанию филфака? Не знаю. Случайно. Занялась журналистикой, поняла, что мне не хватает размаха, перешла в смежное направление. Оказалось, что у меня неплохо получается: я не раздражала клиентов излишней настойчивостью, могла быть очень внимательной и понятливой. Мне нравилась эта работа: она позволяла постоянно расширять круг знакомых, изучать тонкости человеческой психологии, оставляла много места для творчества. В перспективе я планировала создать свое собственное рекламное агентство, но для этого нужен был опыт. Значительный. Поэтому я брала в разработку даже самых «глухих» клиентов, и если мне удавалось убедить их сотрудничать с нашим холдингом — ставила мысленно галочку в списке своих побед.

Личная жизнь не ладилась. Недавно я разошлась с очередным бой-френдом. Мы встречались около года, месяцев пять пробовали вместе жить. Я сбежала. Опять. Ничего не могла с собой поделать. В каждом своем новом мужчине я искала Ники, его деликатность в отношении ко мне, глубокую и искреннюю привязанность, остроумие, масштабность мышления, увлеченность... да хоть что-нибудь. И не находила. Отношения рвала быстро и жестко, не обращая внимания на задетые чувства. Уходила, иной раз не прощаясь. Ставила точку и рубила все концы. И снова возвращалась жить к родителям.
Семь лет спустя я все еще его любила. Мне по-прежнему был дорог каждый день, проведенный с ним. И горечь последнего расставания все еще желчью разъедала мое сердце. Но я ни разу, как и обещала ему, не напомнила о себе: не искала его в новомодных социальных сетях, не пыталась узнать его телефон, адрес, не мечтала о встрече. Я не знала, куда он поступил, чем занимается, как живет. Лишь иногда я позволяла себе пересмотреть наши общие фотографии и прослушать любимые диски. Я честно строила новую жизнь без него.
Выходило не очень.

Я выскочила из подъезда, на ходу щелкая сигнализацией. Да, у меня была хорошая машина — папа постарался. Мельком заметила на нашей с Ники лавочке какого-то молодого человека в очках — лохматого, в темно-синей хорошей рубашке (уж в этом-то я теперь разбиралась) и строгих цвета асфальта брюках. Удивилась, что кому-то нечем заняться в девять утра в четверг.
Дошла до машины, закинула туфли на заднее сиденье, замерла. Обернулась. И выронила из рук сумку и ключи.
На скамейке сидел Ники.
Собственной персоной.
Здесь. Во дворе перед моим домом.
Он поднял в приветственном жесте руку и улыбнулся.
И до него было буквально десять шагов.
Десять... О, Боже, Ники, очки?
Девять... Дорогой, ну когда же ты сделаешь нормальную прическу?
Восемь... Ты все также красив.
Семь... Я помню все, что между нами было.
Шесть... Ты еще играешь на гитаре?
Пять... Кстати, ты так и не забрал у меня свой пакет с вещами.
Четыре... Как часто ты думал обо мне?
Три... Кто ты сейчас?
Два... Я все еще люблю тебя.
Один... Любимый, что ты здесь делаешь?
Он встал со скамейки и поймал меня в свои объятия. Мы крепко обнялись. Я растерянно смотрела на него, жадно впитывая каждую деталь его образа. Нет, почти не изменился. Повзрослел — да, но не изменился.
— Что ты здесь делаешь? — наконец спросила я, все еще сжимая его руки в своих.
— Так, — загадочно произнес он, — приехал в родной город по делам.
Я разочарованно выдохнула. Ну, конечно, по делам. А как же иначе?
— Надолго?
— Нет, до субботы... Прилетел и сразу к тебе. Думал, посижу на нашей лавочке немного да поднимусь к твоим родителям  узнать — где ты, как ты... А ты все еще здесь.
— Н-да... Все еще здесь, — я запустила в волосы руку, рискуя испортить укладку.
— Отлично выглядишь, кстати.
— Спасибо, ты тоже ничего. Но очки? Как так получилось? — я улыбнулась.
— Представляешь, испортил зрение... Так что, в нашей семье будет два очкарика.
Я вздрогнула.
— Что? Что ты сказал?
— Помнится, ты дала обещание выйти за меня замуж. Так вот... — он пожал плечами. — Я приехал за тобой. Ах да...
Он засунул руку в карман брюк и достал маленькую коробочку с кольцом и протянул ее мне.
— В силе? — и лукавая улыбка.
— Не очень-то романтично, да? — хмыкнула я, пытаясь переварить происходящее, потому что все это напоминало сон.
Ники взлохматил волосы.
— Пожалуй, не очень, — согласился он и вдруг резко вздернул руку вверх.
И в этот момент с крыши нашего пятиэтажного дома посыпались разноцветные воздушные шары и конфетти. Я задрала голову вверх и увидела Витьку, его уже теперь жену Юлю, Лену, друзей-кэвээнщиков. Они хлопали в ладоши, что-то орали и улюлюкали. Из-за угла вышли музыканты с гитарами из бывшей группы Ники. Они исполняли нашу песню — «Perfect day». Из окна высунулась моя мама и, выстрелив хлопушкой, закричала: «Сюрприз!»
Я стояла, открыв рот, потом начала смеяться. На глаза навернулись слезы.
— Так лучше? — спросил Ники, вставая на одно колено.
— Безусловно, — едва смогла вымолвить я.
— Твой ответ?
— И ты еще спрашиваешь? — и меня прорвало: я смеялась и рыдала одновременно. Ники встал, надел мне на палец кольцо. Взял мое лицо в ладони, долго всматривался в мои заплаканные глаза и произнес:
— Я люблю тебя. По-прежнему. И ничего не изменилось.
— Ники... — прошептала я.
Он наклонился и поцеловал меня. Группа поддержки зашлась в бурных овациях, захлебываясь криками «Поздравляем!».

Много позже я его спросила, когда он решил жениться на мне. Ники ответил: «В пятом классе». Так повесть о первых чувствах превратилась в роман о моей единственной любви.