Разные вещи

               


Когда в душе
пробуждается неукротимая
жажда добиться своего,
и это пламя не
угасает, то даже
небольшое дарование
постепенно становится
почти непреодолимой
стихийной силой.
           Автор Известен

         
 Если Бендер не был загружен замполитом в смысле подготовки каких-либо культмассовых мероприятий, он присылал за мной шныря, я заходил за Вовой, если он, в свою очередь, не был занят, и мы с ним отправлялись в клуб. Первое время с нами в коморке закрывался и Бендер. Бендер брал бас, Вова - акустическую гитару со встроенным звукоснимателем, я же вставал за клавиши «Ямахи», автоаккомпонимент которой служил нам также барабанами. Все инструменты были подключены к усилителю «Лель-212», выводящему звук на древние, 18-ватные колонки «Дон».
           Первые несколько таких сейшнов мы играли, почти не слыша друг друга, испытывая эйфорию только лишь от самого факта послушного воспроизведения звуков нашими инструментами. Затем, пользуясь временем, пока парни заваривали чифир, я сочинял какую-нибудь нехитрую мелодию из трех-четырех аккордов.  Мы чифирили и часами импровизировали на готовую тему, пока это не начинало утомлять Вову и Бендера. Конечно, они не были так одержимы творчеством, как я; для них это было, скорее, такой же возможностью забыться, как и наркота. Однако я, прикоснувшись к клавишам, уже не мог остановиться, пока Бендер не отключал меня от питания. Да, мы не знали элементарной нотной грамоты, но для зоны у нас было нечто большее – эти сейшны были средством телепортации на волю, а музыку мы слышали прямо в своих сердцах. Так как это был всегда акт ритуальный, то был в нем и экстаз, и эйфория, и множество всего. Люди, пережившие вместе такое, казалось мне, не могли стать друг другу чужими. Иногда мы не выдерживали исступления, оставляли инструменты и присаживались перекурить, и тогда музыка витала среди нас, как вольный дух свободы.
          Шило в мешке не утаишь, и со временем о наших музыкальных опытах узнала вся зона. Слухи расползались во все стороны, поэтому, через какое-то время, о музыке в клубе стало известно и замполиту. Замполит поставил ультиматум: либо вы играете определенную программу и даете концерты для зоны, либо лавочка прикрывается. Предложение замполита было неприемлемо. Вова был реальным авторитетом и состоял в лагерном блаткомитете, отвечая за игру. За игрой его поставил сам Вася Питерский, старый жулик, по его собственному выражению, приехавший в зону умирать. Променять эту ответственность на музыку Вова не мог по многим причинам, основная же заключалась в том, что лагерные музыканты — это тоже должность, только красная, то есть неминуемое вступление в актив, для тех, кто хочет официально заниматься в клубе. По этой же причине предложение замполита не мог принять и я, к этому времени я был приятелем Вовы, то есть его харчевником. Как порядочному арестанту, мне полагалось ходить на сходняки и участвовать в воровском движении в зоне: подогревать БУР*, содействовать сбору общака, противостоять ментовской власти у себя в бараке и т.д. Однако, оставлять занятия музыкой я не собирался. И временный выход был найден.
          После отбоя, в условленное время, как правило, в час или два ночи, когда была минимальная вероятность появления в жилой зоне ментов, мы ждали Бендера у дверей клуба, со стороны выхода из кинозала. Бендер пролезал в заранее открытую изнутри форточку в свой кабинет и затем, попав в кинозал, открывал нам двери изнутри. Мы приходили с атасником, который, как правило, был из шнырей. За пачку чая или сигарет человек дежурил у клуба с той стороны, откуда из-за угла был виден КПП. При появлении ментов он должен был два раза ударить в стену, благо, что каморка раньше служила подсобным помещением сбоку сцены и одна из её стен была наружной. Сначала Вова брал с собой Начальника Кладбища, за компанию. Дело в том, что музицировал я теперь в наушниках, которые специально для меня Вова заказал через расконвойку.  Вова с Н.К. двигались Джефом, играли в карты, заваривали чифир. Когда у меня была готова мелодия или песня и я собирался её записать на кассету (магнитофоны в те времена в зоне были в каждом барке), я звал Вову, одевал ему наушники, давал хитрую акустическую гитару со звукоснимателем, и он подбирал аккорды, придумывая свою партию. Когда он был готов, мы включали Ямаху, у которой были свои динамики, на небольшую громкость и старались записать мелодию или песню за один дубль. Так, одна за другой, каждую ночь появлялись песни и записывались на кассету. Все эти кассеты и обложку футляра, я старательно подписывал: «PNEVMA, Сейшн №……», или после слова PNEVMA писал название песни, работа над которой была основным материалом записи. Одну такую кассету я через своего человека в расконвойке отправил на волю в музыкальную программу «Миксер» на местном радио. Вел её тогда только набирающий обороты местный скандалист, спецкор на местном же телевидении, Руслан Катаев. Руслан был продвинутым человеком, одним из тех, кто говорил правду о властях; из таких выживали немногие. Однажды мы с Вовой в программе «Миксер» услышали фрагмент нашей композиции «Голова»; наверное, Руслану понравились слова припева:
               
                Смотрит голова вокруг:
                Кто ты мне -  враг или друг?

        Это, конечно, был настоящий праздник, и наши ребята, которые смогли подняться над жлобством и завистью, приходили нас поздравить и приносили свой чай, чтоб заварить с нами чифира. После этого случая мы отправили Руслану ещё кассету, и однажды, встревоженный замполит с говорящей фамилией Ухов передал мне письмо, в котором Руслан написал всего пару строк; он говорил о том, что когда я освобожусь, он сможет помочь мне начать жизнь сначала и заниматься музыкой, если я и на самом деле окажусь серьезным человеком, каким ему показался. Это письмо я выучил наизусть, а вместе со мной Вова, Бендер и Валера Тихон.
       Справедливости ради надо сказать пару слов еще об одном хите. Это песня «Десять РОЗ», написанная мной на моё же, вполне наивное стихотворение «Никому, Никогда». Вещь получилась сентиментальной, а лучше сказать - душещипательной. Кассета с записью этой песни, была у всех, у кого в зоне имелся магнитофон. EM: PNEVMA «Десять РОЗ» О размерах душещипательности этой вещи мы с Вовой стали догадываться, после того, как к нам в проходняк с бодуна припёрся Дима Князь, харчевник Васи Питерского. С собой у него была хитрая баклажка, а в ней немного водки. Еще Дима вывалил на общак шоколад, пачку «Данхила» и кусок сервелата. Конечно сначала он поздоровался, ну а когда ему вполне дружелюбно сказали, что не пошел бы он куда по дальше, Дима уже не церемонился… Оставалось достать посуду…
    - Пизьдюк, - Ошалевшим и измученным взглядом посмотрел на меня   Дима. - Поставь мне эту песню свою… Проснулся, а она у меня в голове играет… Веришь…
    Кроме меня никто не смог бы понять, как я посмотрел на Диму и почему я так смотрел на него, но он и сам не понимал, что сказал, и видимо не это было для него важно. А, когда мы выпили и прозвучали первые ноты вступления, Дима вдруг согнулся как от удара в живот, сполз с табурета на корточки, одновременно натягивая на голову бушлат и упершись в колени, стал похож на странное обезглавленное существо, или может быть ту самую улитку… Играла моя песня, плечи Димы тряслись и из под бушлата раздавались глухие, а порой скрипучие и протяжные звуки…Затем  вынырнула голова, с пунцовым и мокрым лицом, а глаза…Их надо представить… описать это двольно-таки трудно без патетики… Просто, видимо, наружу вылезла умирающая Димина душа. Повидавший многое, я не смог смотреть на это…Где-то в глазницах со стороны переносицы укололо, а затем свело. В зоне плакать можно только когда это всё, что ты можешь предпринять в своей ситуации. Когда это твой выход из неё… В данном случае это был мой выход. Мой подбородок, да что там подбородок, всю нижнюю часть лица свело, появились слезы, но я не издал ни звука. Впрочем, это уже было неважно, Димкина душа бросилась, ко мне, лоб уперся в мой, руками он обхватил меня за голову… Он снова затрясся и замычал. И я затрясся вместе с ним. Вове не всё здесь было ясно. Но, надо было прикрыть нас, и он примкнул к нам своим лбом и обхватил нас руками…А, песня всё играла…Димина душа пыталась прижаться к моей, а может спрятаться от самого Димы у меня на груди, а сам он ещё так крепко держался за неё, что мог только лить слезы, выть и трястись, иногда успевая выкрикнуть «Пизьдюк!», но больше он ничего не мог сказать. Как и я, как и Вова, мы просто тряслись и хватали воздух мокрыми от слез и соплей ртами…
            
Никогда, никогда, никогда, никогда,
В этом мире не будет Тебя.
Ты ко мне по воде не придёшь,
Никуда, никуда, никуда, никуда.
Никому, никому, никому, никому,
Не понять ни Тебя, ни меня.
Только дай я Тебя обниму,
Десять раз никогда, никогда.

     Но, подобные сцены имели место быть, когда была водка, а это была не наша тема, нашей темой был Джеф, который, впрочем, без лишнего преувеличения можно назвать основным помощником в развале нашего лагерного клубного Оазиса.
         Марцефаль, Водичка, Понос – это названия одного и того же кайфа, более широко известного в наркокомьюнити как JEFF. В сущности, это обычный эфедрин – нечто добываемое из дерева Эфедры, растущего где-то там, в тёплых странах. Я не знаю, почему это называлось JEFF, но JEFF это не то, что набирают в шприц из ампулы. Джеффный Эфедрин добывают из медикаментов с красивыми названиями «Сунареф», «Теофедрин», «Сулутан» и т.д. С помощью растворителя, или ацетона уничтожают «защитные» вещества «Красавку» и «Белладонну», затем полученное высушивают и очищают от масел и жиров путём химической реакции марганцовки и уксусной кислоты. Далее, на  иглу «выборку», на шприце, одевают «метлу» (ватный фильтр), и жидкость из полученного серенького порошочка и кипяченой воды, вбирают в «машину». Всего несколько кубов. Но, в таком виде JEFF колоть нельзя. Во-первых, вены пожжёт, а во-вторых, крышу может снести. Поэтому, к чистому раствору, в «машину» добавляют ещё пять-шесть кубов кипяченой остуженной воды. В общем, это стандартный рецепт для лагерных условий. А, на воле любители такого кайфа двигаются винтом, который в зоне приготовить в те времена было невозможно.
         После укола по телу разливается тепло, и какое-то неземное счастье наполняет всё существо. Пока JEFF активно действует (это от 15-ти минут до получаса), огромное наслаждение доставляет курение, общение, или прикосновение чьих-либо губ или языков к твоему телу. В общем, как это не парадоксально, но самый популярный в зонах 90-ых наркотик был и самым опасным, так как JEFF это такой турбо-афродизиак. И если ты под этим кайфом дашь кому-то отсосать, то не исключено, что к тебе прейдет желание сделать самому что-то подобное. А, если учесть что каждый человек, независимо от пола предрасположен к тому, чтобы брать в рот – все ведь сосали сиську, сосульки, градусники, мороженное, собственный палец и т.п. – то плюс JEFF и у тебя 80% заняться этим самым с твоим же товарищем, ну а если вы не будете достаточно конспиративны, то переедите жить в «петушатник».
      Однако, все джефщики делают вид, что никто ничего такого не чувствует, и поэтому люди за ночь прогоняли по стакану JEFF’а и смотрели друг на друга томными, истомившимися шнифтами, кусая губы, ибо более ничего не могли позволить себе укусить. Человек гетеросексуален ровно на столько, на сколько ему позволяет чувство самосохранения в обществе себе подобных.
         Волчара, с которым у нас сразу возникло нечто неочевидное, но весьма вероятное, быстро поднял мою и свою дозы до космических величин, когда даже сквозняк из форточки мог стать причиной оргазма. Мы невероятно быстро и глубоко научились понимать друг друга с полувздоха и сблизились так, как могут сблизиться только всю жизнь искавшие друг друга люди. Все остальные, а также два наших кента, как-то стушевались и отошли на второй план вместе с музыкой.
         Со временем, ширяться мы стали с Волчарой уходить строго в Коморку. И иногда до музыки даже не доходило, но порой, едва не доходило до чего-то к музыке имеющего явно лишь косвенное отношение.
         Сначала Волчара вмазывался сам, ложился, и я накрывал его лицо полотенцем, чтобы свет его не испугал, да и вообще, чем меньше света и звука во время прихода, тем ощущения дороже. Кроме того, мы всегда раздевались по пояс, потому что, во-первых, сильное потоотделение, а во-вторых, как я уже говорил, любой ветерок, в свою очередь усиливает ощущения. Однажды, в такой вот непринуждённой обстановке Волчара попросил меня положить руку ему на грудь. Мою конечно. И потом я сам всегда с удовольствием делал это, мне нравилось, как его мужская сиська превращалась в сосок. После того, как Волчара приходил в себя, он поднимался, набирал в машину раствор и с видом участкового врача, приехавшего на дом, делал мне самый настоящий укол. Причём он тоже имел основания считать, что делает мне приятно, когда кладет руку мне на грудь.






________________________________________________

ВНИМАНИЕ ДРУЗЬЯ!
Мой многострадальный роман "Моленсоух. История Одной Индивидуации" снова изъят комиссией Роскомнадзора из всех магазинов города Москвы по "Формуляру №ФИ 66-379120" вердикт которого гласит "Содержание романа некорректно по отношению к современной действительности".

Сейчас, я продаю свою книгу в Москве с рук.
Чаще всего меня можно увидеть на ступенях музея Владимира Маяковского на Лубянке.
Это соседний подъезд одного здания в котором находится пресловутый торговый дом. Видео, моих "чтений на ступенях" можно посмотреть по ссылке, о которой речь ниже.
Активным пользователям и-нета предлагается посетить страничку где есть и текст, и картинка и для прослушивания треков ЕМ расположенных под текстом достаточно нажать кнопку...Вот ссылка на официальную группу в Контакте.

https://vk.com/molensouhmaksavrely.

по этой же ссылке можно просмотреть фрагмент видеоспектакля Сергея Степанова снятого по книге, и прочесть книгу

книгу можно заказать здесь:
http://idbg.ru/catalog/molensouh-istoriya-odnoj-indiv..
если ссылка не высвечивается, скопируйте в браузер и вы сможете посетить
и-нет магазин "Библио-Глобус", где можно заказать книгу.

Спасибо, за Ваше внимание и поддержку в борьбе, за право на жизнь моей книги друзья!