Естественный отбор

                «Переодетым сидел я
среди них, готовый
не узнавать себя, чтобы
только переносить
их, и стараясь уверить
 себя: «Глупец, ты не знаешь людей!»
                Автор известен.          


          Общаясь с Волчарой и его Кентами, я ощущал себя человеком исключительным. Хотя это так и было на самом деле; в зоне важно не понимать, кто ты, а чувствовать себя тем, кем ты хочешь быть. EM: Richard Wahnfried «Suspense».Особенное отношение ко мне со стороны выражалось в том, что конченные гопники и маргиналы не выдерживали моего общества, чувствуя себя теми, кем они и были на самом деле. В общении со мной они быстро теряли преимущества знакомства бывалых уголовников с молодым и постепенно срывались на агрессию. Это происходило всегда, когда очередной такой собеседник понимал, что козырей у него против меня кроме баек про лютые лагеря и всесоюзные ломки больше нет, а если и есть, то понты блатного дяди Пети для меня вовсе не козыри. После этого, как правило, они начинали базарить на «Рэ», но здесь их уже, успокаивали сами уголовники из порядочных, или мои новые старшие товарищи, если их было более трёх. Товарищами мне, как правило, становились счастливчики, у которых эти козыри ещё были. Козырями же для меня могли быть только прочтенные книги, прослушанные диски, умение читать между строк, понимать без слов. И хотя со временем, даже самые интеллектуальные понимали, что их козырей против моих недостаточно, зато они могли наслаждаться игрой. Таких на всю зону было человек восемь, от силы, десять. Они могли отличить, скажем, Поля Мориа от Жана Мишеля Жара, понимали, чем отличается Стивен Кинг от Эдгара По, и даже Захер Мазох от Маркиза Де Сада, а при желании могли определить и отличия идеалистической философии от материализма. Все эти бедолаги, как правило, писали либо пытались писать мальчишеские стихи, пусть даже и в сорок пять, и отводили глаза, если я смотрел внимательно, и не моргая. Однако о Ницше, например, они, знали лишь то, что за основу своей идеологии, идеи великого философа взяли немецкие и итальянские фашисты, слово «Крафтверк» у них ассоциировалось разве что с «Крайслер», а такие слова, как авангард и индастрил, - со стахановским движением. Перечисления таких забавных вещей хватило бы на целую главу. Однако, при всем при этом среди обычных уголовников такие считались людьми необычайно образованными, и они гордо носили такие погоняла, как Профессор, Смольный, Компьютер, Мозг и т.д. Объединяло всех их и ещё одно качество: у всех у них был слабый иммунитет в общении с блатными. Как правило, в обществе последних они тушевались, старались понравиться, или же наоборот, до невероятности загнуть пальцы, что зачастую оборачивалось против них. Поэтому для сохранения своего собственного статуса частое или близкое общение с этой публикой было для меня нежелательно. Однако, в моей жизни были три человека, соединяющие в себе знания, вкус, умение постоять за себя и даже авторитет.
      Это были Валера Тихонов, Вадя Бендер и Володя Волчара.
      Первый был истинным романтиком с большой дороги затерявшейся в мещерских просторах, ну в общем земляк. Кроме Джека Лондона и О’Генри, успевший познакомиться с трудами Бакунина, Макса Шелера и даже Тимоти Лири. С Валерой я виделся редко, т.к., во-первых, мы жили в разных бараках, во-вторых, он то и дело ездил на областную больничку по состоянию здоровья, у него был тубик. Кроме того, ни с кем из моих приятелей он не общался, так как не был уркой в полном смысле слова и блатных не любил, а потому его и их дорожки редко пересекались, хотя я знал, что он шпилевой* и с игры греет кичу.
      Вадя Бендер - это тот самый Бендер, с ним все понятно:
               
                Йозеф, Йозеф,
                Бедный-бедный, Йозеф! **

     И, наконец, уже знакомый читателю Волчара. Теперь о нём подробнее. Володя Вовк, был потомственным уголовником. Сидеть его предки начали ещё во времена Емельяна Пугачева. Отец Володи происходил из семьи разорившихся в дореволюционные времена губернских помещиков где-то в Воронежской области. Род деятельности, который избрал себе дворянский отпрыск, назывался в те времена фармазонством, их приемники ныне зовутся клафилинщиками. После революции, желая отомстить бросившему его на произвол судьбы дворянскому сословию, папа Володи стал чекистом. Когда гражданская война отшумела, благородный чекист стал комиссаром в областном городе. В этой должности папа продолжил свои криминальные дела и с относительным успехом занимался ими до войны. После войны был переведен военным комиссаром в Питер, где в начале пятидесятых на свет появился Володя. Когда Вове исполнилось шестнадцать, родители помогли сыну поступить в ЛГУ. Через год, папа Вовы скончался от сердечного приступа. Еще через какое-то время в больницу отправилась мать. И, наконец, отучившись два года, Володя стал сиротой. Однако от отца ему достались тонкие дворянские пальчики, решившие его судьбу. Не желающие работать молодые люди, привыкшие к красивой жизни, шли в те времена в карточные шулера, или в воры-карманники. Вовиных способностей хватало и на то, и на другое. Володя быстро попался, но также быстро освободился и снова попался. Со временем, такая практика превратилась в образ жизни. Несколько месяцев, недель или дней, Володя жил на воле как король, затем, честно сидел два-три года. За время красивой жизни, Вова приобщился к кайфу и, вкусив однажды запретного плода, уже не мог позабыть о нём. В зоне он нашел выход из ситуации в виде нового, только появившегося кайфа под названием Джеф. С Вовой я познакомился в первые дни, проведенные в зоне. Просто он заглянул в карантин проверить, не привезли ли землячков. Было утро; зеки только разместились и уснули после тяжелой дороги в «Столыпине». Я не спал. Потому что старался спать, когда народ бодрствует, а когда все засыпали, я, оставшись в одиночестве, садился к своим тетрадям. Вова зашел, поздоровался вполголоса и, пару минут поглядев на раскрытую тетрадку со стихами, протянул мне руку.

* Лагерный картежник.
**Из раннего творчества Аркадия Северного.