Мама-эсэсовец

               

               
                Чего не любишь, к тому обыкновенно,
  относишься не справедливо.
           Автор Известен


       Конечно, меня интересовали симпатичные мордашки из параллельных классов, но сложившиеся юные женские тела, виденные мной в порно, просто владели мной. Я влюбился в них, я хотел жить среди них, и все мои мысли, если это не касалось музыки, вращались вокруг их молодых оформившихся бедер, лобков, груди и их прекрасных лиц.  Если же это было связано с музыкой, как в случае с Сандрой, Лиз Митчелл (Liz Mitchell), или, тем более, невидимых мной, но слышимых HOT.R.S., то моя сексуальная энергия не оставляла в моей голове места ничему кроме пленительных образов зарубежных поп-принцесс. Как магнитом меня тянуло к молодым женщинам. Я влюблялся в своих учителей, дарил им конфеты. Это их умиляло, они гладили меня по голове, не зная, что моё стремление к дружбе с ними, это иссушающая страсть настоящего маленького мужчины. EM: Ash Ra Temple «Shuttle Cocks». Первое представление о нагой женской плоти я составил по книгам об искусстве, медицинской литературе, и по странным картинкам, найденным у папы в чемодане, они были вырезаны из советского журнала мод. Красивая молодая тётенька демонстрировала купальник. И хотя купальник был закрытым, всё, что меня интересовало, проглядывало через его тонкую ткань. Я выкрал у папы эти картинки, мне нужно было иметь их возле себя. Когда я рассматривал их, мне казалось, эта красивая полуголая дама жива, и смотрит прямо на меня. Все картинки я перерисовал в свою тайную тетрадь, которую завёл по примеру Серёги Мелкого. Только на моих рисунках, красотка была уже без купальника. Самым сладостным было рисовать чёрный треугольник. Помню, я вырисовывал каждую волосинку на лобке, и дрожащей рукой выводил маленькую розовую улитку, выглядывающую из-под чёрных волос.
        Я просто изнывал по женскому телу. Это был мой недуг, и он буквально подтачивал меня. Я отдавал колоссальное количество энергии медитируя на длинные ноги, большую грудь и округлые ягодицы. Да, конечно, подрастала Кира, и наш с ней игрушечный секс немного снимал жар, охватывавший меня всё сильнее и сильнее с каждым годом. Это в частности. А в целом, ситуация ухудшалась, напряжение росло. И когда при общении с молодыми учителями я впивался взглядом, например, в грудь преподавателя, и мысленно извлекал её из бюстгальтера, то учительница, разговаривавшая со мной в этот момент, понимая, что с мальчиком что-то происходит, грозно окрикивала меня по фамилии. Впрочем, бывало, что совсем молодые преподавательницы краснели, но были и те, что могли напрямую спросить, чего это такого я там увидел, чего не видел у мамы? Как будто само собой разумеется, что мамы устраивают подобные представления с сиськами своим озабоченным сыновьям. Бесцеремонное отношение к моему половому развитию было повсеместно, и в школе, и тем более дома. Однажды, в четвёртом классе, я познакомился с не по годам развитой девочкой Леной Барановой из шестого класса. Она дала мне анкету, тщательно заполнив её, я пришёл в класс Лены, и не найдя девочки на месте, опрометчиво положил анкету на парту. На следующей перемене была созвана экстренная линейка, на которой для начала, старшеклассникам запретили давать анкеты ученикам из младших классов, а затем попытались проделать со мной что-то вроде психологического аутодафе. Любовь Филлиповна елейным голосом вызвала меня из строя и подозвала к себе. Когда я подошел, она дала мне анкету, открытую на странице «Вопрос к хозяйке»:
    -Максим, прочитай, пожалуйста, вопрос, – попросила завуч.
Я прочитал.
    - А теперь прочитай, что ты ответил Лене.
Я посмотрел на выведенный моей рукой ответ: «Лена, когда ответишь, дашь или нет?». Прочитать это для меня было невозможным не потому, что мне было стыдно, хотя я почему-то покраснел, вспотел и немного трясся. Дело было в том, что я не мог открыть рот. Публичное признание в своей сексуальной озабоченности было для меня в новинку. «Я оцепенел, волосы мои встали дыбом, и голос замер в гортани».  Так, словами Вергилия можно было описать моё состояние. Однако ноги меня всё ещё слушались, и я бросился через плац сквозь толпу. До меня донёсся голос завуча, на распев зачитывающий мой вопрос. И как раз, когда я вырвался из толпы старшеклассников, сквозь подзатыльники и подножки, раздался гогот восьмисот глоток. На следующий день каждый засранец в школе тыкал в меня пальцем, повторяя: «Дашь – на – дашь!». Это продолжалось до тех пор, пока ребята из старших классов не уяснили, что «Дашьнадашь» – это видимо моё имя. Был мальчик Бананан, а я был мальчик «Дашьнадашь». Правда, в седьмом классе я пытался бить за это морду, но потом понял, что лучше просто не обращать внимания.
   
      О моем темпераменте, после скандала с анкетой, наконец, стало известно родителям. Вообще, наши родители с самого раннего детства делали вид, что у их детей нет пола. До самого выпускного мы спали все четверо в одной комнате. Этим объясняется и ранняя превентивная половая жизнь и то, что, например, мы, вместе с Радиком, не подглядывали в туалетах и раздевалках за девчонками, т.к. безволосых писек и плоских мальчишеских грудей мы вдоволь насмотрелись ещё в раннем детстве. И именно поэтому меня влекли шикарные, недоступные, божественные взрослые женщины, ну, или девушки…
      После школьного скандала с анкетой, который был лишь началом бесконечной череды различных происшествий более или менее трагичного свойства, мама сказала папе, что он должен поговорить со мной как мужчина с мужчиной о том и о сём, и объяснить для чего в мире существуют то и сё… На это Папа возмутился, что он света белого не видит из-за работы, а она, блин, не работает, и не может детям про «тоисё» рассказать. Тогда мама сказала, что девочкам она расскажет, а с мальчиками он пусть решает сам… Об этом разговоре я узнал от девочек, подслушавших его, но не до конца, поэтому не знаю, чем там все закончилось, но ни со мной, ни с Радиком, так никто и не поговорил.
     Когда я подружился с Артуром, я стал более скрытным, но я оставался двенадцатилетним мальчишкой и все ошибки, которые мне предстояло совершить, я совершал методично, одну за другой, и даже перевыполнял чей-то план… После того, как я стал дилером Артура, и всегда имел доступ к жесткой по тем временам порнухе, я научился многому – искусно врать, имитировать необходимые смотря по ситуации эмоции, трясти деньги с первоклашек, выворачивать карманы в раздевалках, материться трехступенчатым матом и т.д., всё разве перечислишь… Однако, несмотря на все эти негативные моменты, как бы парадоксально это не звучало, я оставался и стеснительным, и робким, невпопад честным, а главное очень компанейским и дружелюбным мальчиком…, например, я мог драться на улице с пятью-шестью пацанами сразу, но маму, я боялся больше чем все свои страхи. При этом я беззаветно её любил и считал себя слугой её величества Мамы, или чем-то вроде королевского пажа. Возможно, что мама и вправду считала себя королевой, но в её обязанности входило слишком многое, чтобы всегда сохранять своё августейшее реноме. Например, она так и не добилась от папы разговора со мной и Радиком на взрослые темы. Тогда она стала втихомолку шмонать наши с братом постели, потайные тумбочки и т.д. И однажды она нашла то, чего ей лучше бы не видеть никогда. Ей было некоторым более тридцати пяти, и никакой такой порнухи кроме полуголых бониемов с обложки «Lоve For Sale», она не видела, и вряд ли представляла себе что-то подобное. А тут - групповуха. На переднем плане, и на заднем, и на всех возможных.  Кроме того, это был самопал Артура, а значит, действующие лица хоть и не были маме знакомы, так как были довольно молоды, но что-то в этом кошмаре для неё было очень страшным, наверное - его натуральность, а точнее близость. Возможно, она очутилась перед своей «Герникой» …
      …мама кинулась в туалет. После того, как содержимое её желудка оказалось в унитазе, она побежала в мастерскую к мужу. Чёрно-белую фотографию, на которой были запечатлены несколько групповых акробатических этюдов без трусов в исполнении малолетних моделей, она бросила на стол. Фотография упала как раз на страницы журнала мод, между двумя парами молодых бабёнок, рекламирующих новые модели купальников. Папа, решивший, что пересмотрел картинок, отпрянул. Слава Богу, ничего не видящая от застилавшего глаза адреналина, мама уже сидела на кровати, снова и снова пытаясь накапать валерьянки в стакан. Ловкие руки художника-оформителя мгновенно заменили журнал мод, на журнал «Советский Художник». Затем, видимо, до основания потрясённый увиденным, муж встал.
     - Это что такое?
         Жена облизнула губы. Глаза их встретились. Под скальпирующим взглядом супруги глава семейства нагнул голову, чтобы разглядеть какой-нибудь предмет, который нужно поднять с пола.
     - Это я нашла у них! У наших мальчиков.
     - Ты с ума сошла. – Выпалил заранее заготовленную фразу муж и положил на стол собственный ноготь, случайно откушенный, при разглядывая злополучного журнала мод. Затем, он хлопнул журналом по столу и, уже начиная приходить в себя, рявкнул на жену:
     - Что это такое, Лида?
     - Ты не понимаешь, что это такое? Это то, за что я отправлю этого выродка жить в интернат.
     - Ты нашла это у Максима?
     - У Максима, у Максима.
     - Ну… Лида, чего ты трясёшься в самом деле. Где он это взял?
     - Ты это у меня спрашиваешь? – Не выдержала мама, и, выкатив глаза, глубоко затянулась незажженной сигаретой. Удивилась, что нет дыма, потом сообразила в чём дело и прикурила.
     - Да… – Глубокомысленно произнёс отец семейства и перевернул фотографию.
     - Да! А ты знаешь, что он с этим по школе носится?
     - Да ладно тебе, откуда ты знаешь?
     - Откуда я знаю? Конечно… в школу же не ты бегаешь. А ты знаешь, что меня вызывали на прошлой неделе?
     - Зачем?
     - А затем, что Валера Слухов, тот самый у которого папа второй секретарь райкома партии, показывал кому-то в коридоре школы эту фотографию, а сзади подкралась завуч.
    - Ну, и что…было?
    - Да ничего, просто Валера сразу признался, что фотографию эту ему дал наш Максим, а сам с перепугу убежал прямо из школьного коридора домой. Ну в общем на этот раз обошлось…ну знаешь этих завучей…
    - Да уж…А у Максима то она откуда взялась?
    - Откуда? А ты вообще, что ни будь, знаешь о Максиме? Ты знаешь, с кем он дружит, чем интересуется, что вообще про него в школе говорят? Как его учителя называют?
    - Нет… А как его учителя называют?
    - Они называют его маленький сексуальный маньяк…
    - Так и что теперь делать?
    - Я не знаю, что ты будешь делать, но если дальше так пойдет, и ты не возьмешься за воспитание своих детей, хотя бы сыновей, я возьму с собой Радика и Киру, и уеду от тебя ко всем чертям…
      
     После визита к отцу семейства мама ворвалась в детскую. Мы не спали и с трепетом сердечным ждали развязки, а когда мама включила свет, и, сорвав с меня одеяло, швырнула его на пол, я понял, что за счастье смотреть на письки молодых теть и дядь мне придется дорого заплатить. EM: Anthony Rather «Protektor».
- Ну-ка, пошли со мной… 
    Трясущегося, мама привела меня в свою комнату, или Зал как её называли в нашей семье, и толкнула на диван. Сама она взяла стул, повернула ко мне спинкой, и оседлала его так, что я очутился зажатым между её ног и стулом с одной стороны и диваном с другой.
   В руках мамы-следователя был широкий коричневый кожаный папин ремень, традиционный инструмент для наказания в нашей семье. Я понял – допрос будет с пристрастием…
    - Ну-ка не трясись, будь мужчиной, раз ты домой такую гадость тащишь, значит уже не ребёнок… Так. А теперь говори, где ты это взял?
    Всё это время, я, как и положено допрашиваемому осознающему свою вину, изучал сногсшибательную панораму красных, коричневых, и зеленых червячков на паласе под ногами у мамы.
    Мама взяла меня за подбородок, и резко подняв мою голову, приблизила свое лицо к моему:
    - Слушай меня внимательно, я тебе здесь в молчанку играть не дам… Здесь тебе сейчас будет гестапо, и пока ты не скажешь, откуда у тебя эта фотография, ты от сюда не выйдешь.  А теперь - говори.
    Сказав это, она потрясла ремнем у меня перед носом. Вообще, порки я не боялся, как не боялся и боли от каких-либо ударов. Если уж пошла об этом речь, то я боялся только боли от проникновения в мое тело железных предметов, но о такого рода боли мы ещё поговорим…. А на тот момент, я боялся неожиданной роли мамы, в которой она предстала передо мной: Мама - Эсесовец. Ведь она сама сказала, что здесь гестапо. Я отнесся совершенно серьезно к её словам, припомнив недавний случай с Радиком. Не знаю точно, что там случилось на самом деле, я что-то рисовал в детской, когда на кухне раздался зычный папин голос, папа кричал на маму: «Лида, ты что, совсем с ума спятила?» а мама отвечала: «А ты не лезь, ты детей не воспитываешь, так и мне не мешай!». Тут начался скандал, а затем я узнал, что мама занималась с Радиком какой-то геометрией, и у него никак что-то там не выходило, и тогда мама, стала тыкать ручкой в тыльную сторону ладони его руки шариковой ручкой…
    От переживаемого волнения, мне становилось нехорошо. Но надо было выкручиваться.
   - Я нашел её…- Промямлил я.
   -Что? Нашел? Где?!
   -В подъезде…- Вдруг вырвалось у меня, видимо от волнения я просто оговорился, но теперь петлять было нельзя.
   - В каком еще подъезде, только сейчас придумал? Не смей мне врать! – Мама ударила меня по ногам слева и справа…На моих бледных безволосых ляжках вздулись две красные полосы. - За то, что врешь, бить буду сильнее!
   Но кроме как врать, мне, вроде, ничего не оставалось. Не мог же я сказать правду, ведь за это с Артуром, могло что ни будь произойти. Наверное, его могли забрать в милицию, а когда бы об этом узнали его друзья, мне была бы крышка, а может, и всей нашей семье.
   - Мама, я нашел её в подъезде дома, я заходил туда… - Я говорил, глотая слезы, закрыв руками ноги, и меня страшно трясло от волнения. От строгости маминых глаз меня начался настоящий колотун, а ещё от того, что мне было понятно, что я прикоснулся к чему-то, по видимому опасному.
   - Зачем ты заходил туда? - Закричала мама и занесла надо мной ремень…
   Но, тут меня стали бить такие рыдания, что я уже не мог говорить. Мама протянула мне стакан с недопитой валерьянкой, но меня уже колбасило так, что я этого даже не видел. У меня был первый настоящий психоз, а в себя я пришел от какого-то едкого запаха. Оказывается, мама положила меня на палас и стала растирать нашатырем… Так я узнал много вещей о надвигающейся взрослой жизни: то, что мама может быть эсесовцем, то, что не всегда получается хорошо врать, то, что спирт это такая вонючая водичка, и то, что девочки и мальчики подросткового возраста, которые делают динь-динь, ухмыляясь будут резать человека на куски и глазом не моргнут. Это мне сказала мама потом, когда от растирания спиртом я пришел в себя. А ещё, она взяла с меня слово, что если где-то, когда-то ещё, я найду такие фотографии, я не буду даже смотреть на них, а просто пройду мимо, и если мне захочется кому-то об этом рассказать, то для начала я скажу ей. Я дал слово, и сам верил почти во всё что пообещал, но только почему-то никак не мог представить себе, как я подхожу к маме и говорю: Мама, я хочу увидеть голую женщину…и желательно, что бы она дала мне полизать свой клитор.


Друзья, книгу "МОЛЕНСОУХ"(http://www.proza.ru/avtor/avrely555)
можно купить в Москве, или получить не выходя из дома!
http://www.bgshop.ru/Details.aspx?id=10163285
(если ссылка здесь не высвечивается,
то её можно скопировать в браузер и вы попадёте на
страничку интернет-магазина "БиблиоГлобус")