Абрикосовая косточка

Они шли шумной толпой, наступая тяжёлыми сапогами на лежавшие в траве абрикосы. Абрикосы не были гнилыми, их просто не успели собрать. Хотя младшие дети собирали эти сочные сладкие плоды, не ленясь, по нескольку раз в день.
Абрикосы ели, просто подбирая с земли, даже не вымыв.
Но  немецкие солдаты, видимо, брезговали  или боялись есть  это лакомство . Они только недовольно морщились, вытирая  мякоть абрикос с сапог  о траву и решётку, лежавшую около крыльца.
Было тепло, но  солдаты располагались на ночлег в тех домах, что побольше. Может, боялись туч,  предвещавших грозу. А может, опасались партизанов.
Но ни лесов, ни партизанов не было в окрестностях этого села. Да и некому было партизанить, в селе остались только женщины, дети и старики.
Хозяйка дома, красивая женщина, закутанная в платок, несмотря на жару так, что  даже волос не было видно, с опаской глядела на входивших солдат.
Она  тревожилась, места в доме хватало для такого количества людей только, чтобы устроить  ночёвку им на полу. А   младшие  дети ночью, пробираясь среди лежащих на полу солдат, чтобы выйти в туалет, могут разозлить  проснувшихся, наступив кому-то на руку или на ногу. Все солдаты были вооружены и мало ли что кому могло прийти в голову.
Женщина объясняла младшим, что выходить на улицу нужно осторожно и обязательно разбудив её. Хотя она и не собиралась спать в эту ночь, но усталость брала своё и сон приходил, короткий, но крепкий, каждую ночь, несмотря на все тревоги и переживания.
А поводов для тревог было достаточно. Даже когда  в село не заходили вражеские солдаты. Тем более, когда заходили. Старшие сыновья, одному двенадцать, другому тринадцать, с ненавистью глядя на солдат, говорили матери, что лучше на улице в саду переночуют. Она, поглядев на небо, сказала, что наверняка будет гроза, отослала мальчишек вместе с десятилетней дочкой в каморку. Там когда-тохранились крупы, мука, мёд. А теперь было почти пусто. Каморка была маленькая, но можно было переночевать на лавках или на полу. Изнутри каморка закрывалась . Старшие  были там в относительной безопасности.
Во  взглядах младших было только любопытство, а не ненависть.
Потому солдаты просто не обращали на них внимания, готовясь к ночлегу. Кроме одного, видимо, их командира. Женщина не разбиралась в погонах и званиях. Она хорошо разбиралась в лечебных травах. И могла  гадать. Раньше ,  до начала войны, она этого не замечала. Но когда началась война и она случайно сказала соседке, плакавшей, что долго не было писем от мужа с фронта: «Скоро вернётся», а через неделю возвратился соседкин муж, тяжело контуженный, но живой, она заметила. И не зная, радоваться этому или огорчаться, гадала. Односельчанки приносили, кто круп, кто арбуз, кто семечек. Укого не было ни круп, ни арбузов, ни даже семечек, приносили охапку травы, собранной в степи. Для них это была просто трава, а женщина могла сделать из травы лекарство.
Она принимала эти дары, а взамен гадала.  Прислушивалась к себе, и если не слышался звук выстрела, этот звук, она скорее чувствовала, чем слышала,,,,,,,,И, точно зная, что этот звук значит, она с облегчением и радостью говорила  пришедшей женщине , не услышав звук: «Живой, точно живой. Может, письмо затерялось просто»  А услышав, вздрагивала, отводила взгляд и лгала, что не получилось узнать, что с тем, которого ждёт  пришедшая односельчанка.
А потом, ночью, чувствуя многократно повторявшийся звук выстрела, ругала себя за то, что гадает, за ложь,  вместо которой не может сказать правду. И сон приходил только тогда, когда усталость побеждала тревогу.
Женщина не  разбиралась в званиях этих вражеских солдат, но поняла, что тот, что  вытащив фотографию, смотрел то на фото, то на младшую её дочку, которой было всего три годика, был командиром.
Хотя, ей было всё равно, командир он или нет, хотелось только, чтобы поскорее наступил рассвет и эти непрошенные гости ушли. Тогда она приготовит коржи из  того борошна, что принесла накануне соседка в благодарность за гадание.
  Готовить что-то сейчас она опасалась. Продуктов, чтобы накормить такую ораву, всё равно не хватило бы.
Для того, чтобы добыть продукты, приходилось идти в районный центр за двадцать киллометров и менять платья, кофточки и платки, которых у неё было много, на крупы , борошно, картошку.
Потом что-то готовить, чтобы  накормить семерых детей и себя.
И ждать Мужа с войны. Она не гадала себе, боялась. То ли того, что не сможет себя обмануть, то ли того, что сможет.
Она стояла, устало прислонившись к дверному косяку, пережидая, пока солдаты улягутся.
Тот, кого она назвала командиром, вытащил шоколадку, подошёл к  девочке, стоявшей рядом с матерью, как-то неловко сунул лакомство девочке в ладошку, погладил по светлым  кудряшкам, проговорил, словно, извиняясь «Киндер…….киндер» И показал женщине  то фото, на которое так долго смотрел. На фото  была семья этот мужчина, симпатичная женщина и две озорные девчонки-погодки.
Женщина сказала: «Спасибо». И увела дочку в закуток, отгороженный  ширмой. Там стояла кровать, достаточно широкая. Младшенькие дети быстро уснули. А ей не спалось, как обычно.
Только  незадолго до рассвета усталость, как обычно, победила тревогу и подарила сон.
Проснулась  от голосов и топота солдат, спешивших  на рассвете покинуть дом.
Она встала, чтобы помыть пол. И приготовить на завтрак коржи.
Выйдя на крыльцо, заметила, как командир поднял с росяной травы абрикоску, съел, а косточку зачем-то сунул в карман.
Она вспомнила, как когда-то в детстве, наелась тех орешков, что в косточках абрикосов и как от этого было плохо. В какое-то мгновение, ей захотелось сказать тому командиру, чтобы не ел орешка из косточки. Но подумала, что от одной косточки ничего с ним не станется, и что он враг, и что он солдат, на пути которого опасности, по сравнению с которыми съесть орешек из абрикосовой косточки – пустяк.
Солдаты тоже заметили, что их командир съел абрикоску и с  тревогой начали что-то говорить.
Но он только усмехнулся как-то невесело и сказал :»Эдем даз зайне»
«Каждому своё» подумала женщина, переведя эти слова. А в следующее мгновение её захлестнула волна тревоги от услышанной-почувствованной страшной музыки. Вернее, музыка была весёлая и бодрая, но от неё почему-то было очень страшно.
Женщина без сил опустилась на пол, и заплакала. Она не плакала с начала войны ни разу. А теперь слёзы лились потоком, а плечи вздрагивали в беззвучных рыданиях.
Потом она встала и испекла коржи.
И пообещала себе, что больше не будет гадать. Никому. Даже себе.
Разбудила старших детей и отправилась менять платья, кофточки и платки на крупу, борошно и картошку.
Проснулись и младшенькие, когда она целовала их, прежде, чем отправиться в путь.
Младшая дочка вытащила из-под подушки шоколадку. Чтобы разделить  с братьями, сёстрами и мамой.
Вкус шоколадки был похож на вкус орешков из абрикосовых косточек. Такой же сладковато-горьковатый.