Сон уробороса

  Сон о яви.

                " Наука логики -- язык толкования снов о реальности   
                в мнимой пробужденности Гегеля"  Люк Яхве               
                "Человеческое присутствие означает выдвинутость в Ничто" М.Хайдеггер

      В случае неуклюжести тяжеловесной категории в "посудной лавке" проблемы, выручают изящные метафоры как эстетизированные формы мышления.
      Почему?
      Потому что метафора яркий протуберанец бессознательного расплывчата, ртутно-подвижна, притворно невнятна, всегда погранична с Зазеркальем. С пылу с жару она подана сознанию как свежеиспечённый хлеб, который то, после сакрального преломления, вкушает с благоговением. Именно децентрированное зрение, в сочетании неизвестного с уже знаемым, даёт возможность угадывать сущность вещей в их явлении -- также как из плывущих величаво облаков, обычных клубов водяного пара, мы конденсируем силой воображения фантастические образы. Эти образы и есть сущность, всё остальное банальная термодинамика, служащая фабрикой концептов для дальнейших интерпретаций ротозея, млеющего под небом на лужайке. Впрочем, сущность эта неокончательна, она всегда дышит тайной -- тайной сознания о себе самом.
      Кто видит?
      В метафоре алхимического превращения, глазами бесчисленных ротозеев видит бескачественное Ничто, вызревшее до сингулярного Нечто, обретшее себя как самостное Некто, которому снится в своей единственности, что Его много. Чем не история Большого взрыва?
      Множество сон Единого о себе самом. Восприятие создает объекты восприятия.
      Каскад метафор может что-то прояснить подобно тому, как при вспышках молний в ночи, создаешь из ухваченных глазом фрагментов, гипотетически целостную картину, всегда не равную реальному целому, существование которого тоже под большим сомнением.
      Поинтерпретируем в нарочито классической манере..
      В трансцендентальном сновидении Канта -- феноменальное ноуменально, ноуменальное феноменально. У "вещи в себе" глубочайший тыл, она наступает, отступая в себя, прячется, не прячась -- хочешь скрыть секрет, кричи о нем на каждом углу. Частный разум субъекта видит лишь в луче собственного фонарика. Чистый разум внеопытен, по аналогии с солнцем, которое само себе не светит, оно лишь освещает чью-то тьму. Дело в том, что за "вещью в себе" кроется само сознание, которое, разумеется, не в состоянии поймать себя на горячем.
      Гегель об этот парадокс сломал зубы, которые невозможно укусить даже вставной челюстью метода. Однако сам метод превосходная жевательная резинка.
      В сущности, он не более чем метафора метафоры, поэтическое упражнение.
      Симулякр претендующий на оригинал.
      В состоянии сна, как известно от психоаналитиков, всё, вплоть до малейших деталей в сюжете сна -- суть сам представленный в символах, читай в метафорах, сновидец. На этом, кстати, и основано толкование сновидений.
      Но если пристальней всмотреться, искусство интерпретации этой символики и есть сущность человеческой культуры в целом.
      "Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины",-- говаривал пышноусый Фридрих, но я бы переиначил -- "... от истины, которой нет". В том смысле, что истина искусственна -- истину не ищут, истину назначают, мастерят под себя.
      Реже лично, чаще коллективно.
      Прознав о личной истине, коллектив режет личность.
      Странно, убив бога, верить в какую-то подлинную реальность, ммм..., если сам не бог.
      Коллектив солипсистов рождает коллективный солипсизм по старинке называемый "объективной реальностью".
      Сверхлюди же, которых так идеализировал Ницше, в одной банке, то есть в одном тесном мирке на всех, в отличии людей, станут каннибалами, к гадалке не ходи.
     "Тень задумчивости легла на лицо Надькина.
    - Я уже с детства об этом думаю: что ни до меня ничего не было, ни после меня ничего не будет… Зачем? Жил Надькин – все было для Надькина. Нет Надькина – ничего не надо.
    - Так почему же ты, если ты такая важная персона, не король какой-нибудь или князь?
    - А зачем? Должен быть порядок. И король нужен для меня и князь. Это, брат, все предусмотрено." 
                А.Аверченко "Телеграфист Надькин"
      Сверхчеловек Гитлер предусмотрел Ницше, чтобы ничего кроме раздутого эго Адольфа в мире не существовало. "Германия это я!" -- а весь мир это Германия.
      Не вышло...
      Впрочем, не будем отвлекаться.
      

      ФАУСТ
Мне скучно, бес.

    МЕФИСТОФЕЛЬ
Что делать, Фауст?
Таков вам положен предел,
Его ж никто не преступает.
Вся тварь разумная скучает:
Иной от лени, тот от дел;
Кто верит, кто утратил веру;
Тот насладиться не успел,
Тот насладился через меру,
И всяк зевает да живет —
И всех вас гроб, зевая, ждет.
Зевай и ты.
   ...Бессознательное не знает слова "нет", утверждал Фрейд.
      Смерть ему чужда по определению в виду его неопределённости -- оно вне времени и пространства. Возможно поэтому, оно, как вечно открытое, говорящее всему "да", подобно расплавленной магме рвётся в жажде индивидуации из каждого "носителя сознания" наружу, застывая некими законченными формами -- конгломератами типичных пред-ставлений т.е. архетипами. Замысловатая статичность этих форм нуждается в интерпретации, т.е. в движении мысли. Эта нужда, гуссерлианская интециональность, потребность всему придать смысл и есть само сознание. Мышление, как синоним сознания, в поисках ускользающего смысла, говорит "нет" всегда абсурдному "да".
      Может поэтому, мы так удивляемся снам. Для смысла абсурд предстоит как проблема. Однако проблема не в самом абсурде во всей его неприкрытой очевидности, а в нужде сознания в осмысленности то есть в проблеме как таковой. Сознание не интенционально, оно и есть сама интенция, само чистое восприятие. "Чистое сознание" восприятие восприятия, свет света, тайна тайны.
      Парадокс парадокса, впрочем, это уже ничто.
      Сознание существует в режиме вопрошания, оно само для себя проблема.
      Сознание, вопрошая о своём бытии, с ним же и совпадает.
      Его как сироту преследует тайна своего происхождения.
      Сознание, бытийствуя, в экстреме устремлено к Ничто, к тому, чем оно в последнем основании и является. Оно жаждет (?) свободы от всех бытийных атрибутов. Эта жажда осознаётся как время, т.е. дамоклов меч смерти.
      Конечное сознание в лице человека чеканит бесконечность на бесконечные порции, чтобы через время прорваться в вечность.
   ...Многие люди способны спрятать вечность в рыбацкий ящик, рюкзак туриста или парашютное снаряжение. Кто-то ухитряется втиснуть вечность в догмы и аксиомы. 
      Но "гормоны счастья" и адреналин лишь углубляют профанный сон. "Не то" червит где-то в глубине их сознания, но вместо литургии созерцания, они продолжают тот же утомительный бег на месте в призрачное никуда. Их забота развеять скуку, унять тревогу конечности существования, так и не выходит за пределы тесного мирка мнимого многообразия. Потом они умирают словно засыпают, чтобы оказаться в том же сновидении тотального тождества.
      "Развлечение единственная наша утеха в горе" -- скорбил Б.Паскаль. Горе это скука -- забота о новом как о забытом старом.
      Человек не знает как распорядится своей свободой  -- шансом стать больше того, что он о себе думает.
      В этом несбыточный пафос существования.
      Даже самое крохотное бытие, стиснутое гравитацией обстоятельств это драма свободы. Камень на обочине символ немого рвения в Ничто. Осенняя муха бьётся о прозрачную плотность стекла в предчувствии форточки. Человек, зная свою земную участь, ежесекундно живя в неповторимом, ищет свою свободу и находит, то в тихой размеренности будней, то в казалось бы бессмысленных восхождениях на очередной восьмитысячник. Во всём чувствуется тихая истерика:"Что-то надо делать, но что?".
      Но действие ради действия не избавляет от тревоги, а лишь даёт на время забыться, снять напряжение. Это как в состоянии глубокого алкогольного опьянения, пытаешься остановить головокружительный "космос", сосредоточившись, чтобы угомонить рвотный позыв, на первом встречном образе или предмете.
      Однако, похмелье неизбежно.
      Само Бытие бежит от себя в актах свободы к своей "тёмной стороне" -- Ничто.
      Философия всегда пыталась внести ясность в сплошных потёмках.
      Так фундаментальная онтология Хайдеггера начинается с различия Бытия и Сущего.
      "Бытие не есть Сущее", -- постулирует М.Хайдеггер.
      Это различие особого рода, выходящее из ряда онтического то есть сущностного круга тождества. Если человек не усвоит сути этого различия, дальше ничего в этой  величественной философии не поймёт. Сущее, во всей совокупности вещей, эпифеномен этого различия -- оно всегда "не то" по отношению к подлинному Бытию. Неаутентичное Дазайн усыплено в привычном восприятии Сущего.
      Так мы замечаем бытие ручки, когда она перестаёт писать.
      Родной язык незаметен, пока на нём не стал "кривляться" иностранец. 
      В той же аналогии, только "заболев" Бытием, в различии со "здоровьем" Сущего, можно услышать голос Бытия и войти в онтоисторический (бытийный) поток, несущий свои глубокие, а от того медленные воды, вне Истории Сущего, выглядящего как мелкая рябь на его поверхности.
      На самом деле, онтическая История есть место Забвения Бытия, судьба которого быть забытым именно из-за собственной непотаённости.
      Привычка быть и есть сущее.
      Мера аутентичности Дазайн в лице человека, начинается с Вопрошания о Бытии в его анонимном Присутствии в каждом потенциально данном Дазайн. Но совсем не очевидно, что оно реализует свою бытийную возможность.
      Иными словами, так же как из тысячи икринок горбуши, идущей на нерест, только три-четыре икринки способны стать взрослой особью, так же и "быть-при-сути" удаётся редкому экзистирующему "вот-бытию" -- Дазайн. 
      Поэтому в альтернативе, тот кому скука неведома, кто охвачен тоской о несбыточном, о том чего в мире нет и не будет, тот кто не способен заглушить зов Бытия, формально живя, умирает стоя.
      Только ему "ужасом приоткрывается Ничто" в избыточности "совокупности Сущего".
      Он мучим онтологической бессоницей в этом царстве онтического сна. Его удел бдение в особой форме мышления  -- сознания о сознании.
      И это всегда "несчастное сознание".
      Он вечно неставшее становящееся, терзается хайдеггерианской "со-вестью", предавшего "слишком человеческим" Бытие.
      Со-вестью со-вестной со-знанию.
      Его коан: "Я виноват, потому что ещё человек. Я свой несостоявшийся экзистенциальный проект, в котором нет места уютному Я."
      Казалось бы выхода нет. Однако самое категоричное "нет", подразумевает "но".
      Найти емкость для жидкости растворяющей всё, невозможно. Но благородство, отвага, риск самого поиска и является, в некой презумпции, такой емкостью. То есть остаются только экзистенциалы в неповторимой героической композиции -- энзимы "решимости" разъедающие Сущее до Бытия.
      "... Сам человек узнать, спит он или не спит, не может. Как, если вы спите, установить этот факт? Если не спите, как догадаться, что происходит во сне?" Бибихин В. "Витгенштейн"
      Мы откладываем время ради вечности как люди -- существа якобы срединного мира. Но мня себя "мерой всех вещей", человек, не способен измерять бесконечность, потому что сам в себе делим до бесконечности. И поэтому в неком отчаянии, он удерживает себя в "догмате" меры лишь силой веры, чтобы не сорваться в бездну ужаса непредставимого. Но за пределами этого ужаса мера его представления всё же безмерна.
      Мир как воля и представление?
      Нет, скорее уж, представление о воле в представленном волевым порядком мире. В диалектическом уроборосе вещь неотличима от своей тени. Пробуждение может оказаться сном о пробуждении.
      Сну может сниться сновидец.
      Явь может оказаться эпизодом Великого сновидения.
      Всё снится всему в надежде на пробуждение.
      Однако, именно в этом ужасе непредставимого есть великая гносеологическая надежда на величие мышления "от" ради тщеты понимания "для".
      Кстати, текст в том числе и этот, тоже не последний способ противостоять смерти и ужасу.
      Грея свечой воображения космос, мы замедляем его энтропию.
      То есть оттягиваем время пробуждения как сна о пробуждении.
      Может только свеча и реальна?
      А?
      Тогда почему она тает, не тая?
      Тайна тайн...