Записки почтенного джентльмена

Я сижу здесь, на теплотрассе, смотрю в осеннее, сапфировое, небо и думаю о том, как докатился до такой до боли противной и скверной жизни. Проходя мимо, люди чураются одного моего вида. Это может показаться удивительным, но я никогда, никогда за последние пять с лишним лет не видел глаз не одного прохожего. Точнее их взгляда. Человек, наверное, так устроен, что ему противно смотреть на что-то, с его точки зрения, постыдное. Исключения есть, не спорю, но правила они все же не отменяют. Приближаясь ко мне, они уже подсознательно чувствуют, что где-то рядом сосредоточилось все самое мерзкое, гнусное и отвратительное, что есть в этом мире. Этакая квинтэссенция тотального дерьма. И лучшее, что можно предпринять в этом случае – просто опустить глаза. Капитуляция? Вряд ли. Природа. Мы так устроены и ничего с этим не поделаешь.

Вскользь я уже упомянул о тех пяти с половиной годах, когда человеческая добродетель перестала на меня распространяться. Сейчас объясню почему. На самом деле – банальная история. Если посмотреть на нашу страну в разрезе последних двадцати с небольшим лет, то таких, как я, там можно отыскать превеликое множество. До 1991 года я работал в библиотеке. Получал какие-никакие, но все же деньги. Мне хватало. Не жаловался. У меня была квартира, однушка, велосипед, кот, и модный клетчатый пиджак. Каждый раз я просыпался в четыре часа утра, обливался холодной водой, чистил зубы, брился, кормил кота, час читал книгу – как сейчас помню, тогда уже свободно можно было зачитываться Солженицыным и немного Довлатовым, - а потом, еще один час, посвящал сочинению стихотворений. Дальше я завтракал, обычно пил молоко с белым хлебом, и, не спеша, брел на работу. Мне нравился наш утренний город. Белоснежная дымка застилала старинные улочки, свежие лужи, подмигивания светофоров, шум трамвая. Я всегда ходил пешком. Даже в дождь. Особенно в дождь. Очень любил мокнуть под ним, мог целый час простоять на подвесном мосту и радоваться, как дитя, каждой капле. А потом, весь мокрый, но безумно довольный, приходил на работу и выслушивал замечания коллег. Они меня не понимали, вернее не хотели понять. А, впрочем, мне было все равно.

Когда наступил 91-й, я заинтересовался политикой, но очень скоро понял, что нужно держаться от нее подальше. Мое сатори, в отличие от Керуака, произошло в Москве, а не в Париже. В одной из массовых демонстраций ОМОНовцы отбили мне почки, я долгое время, как говорится, писался кровью, и хромал на одну ногу. Вот в этот-то момент и наступило просветление. «Политика для баранов, а я не хочу быть остриженным и в конце концов забитым острым ножом с тонким лезвием, - подумал я. – К черту! Пусть вся эта мышиная возня катится к черту. А я пойду своей дорогой». И я пошел. Взял в дорогу банку пива, сел в электричку, и вернулся в Орел.

- Здравствуйте! Сержант милиции Афанасьев. Вы себя хорошо чувствуете?

- Как видите, не очень. У меня нет куртки, хотя на улице не май месяц, я бы не отказался от бифштекса, но в кармане повесилась блоха, и мне негде спать, квартиру отняли.

- Курочкин, тебе не надоело? – засмеялся милиционер, моложавый, лет двадцати двух. – Каждый раз, когда я тебя вижу, ты мне, как специально, заводишь одну и ту же песню. Знаешь же, что в изолятор я тебя сейчас ну никак не могу прописать…

- Ну а что тогда докопался, старшой. Тебе-то не надоело? Иди своей дорогой!

- Как знаешь. Тебя хоть никто не обижает? – ухмыльнулся сержант.

- Пошел ты.

- Пошел, пошел… не кипешуй.

Ну вот. Так каждый день. Только что поймал себя на мысли, что единственные, кто не опускают глаза при виде меня, это они, милиционеры. Но этому, как я полагаю, есть вполне рациональное объяснение. У них служба, долг, все дела. Иногда приходится копаться и в дерьме.

Так, на чем это я остановился. Ах да, вернулся в Орел. Вернулся к обычной жизни. Хотя сама жизнь, как оказалось, таковой уже не была. Последующие полтора года пронеслись как буря в пустыне, вбирая в себя или уничтожая все грезы, мечты и надежды на размеренную, привлекательную жизнь. Всюду началась какая-то суета, все куда-то спешили, чего-то хотели. И один я сидел в своей библиотеке и дырявил глазами «Демарш энтузиастов».  «Вот чудаки», - смеялся я. А на следующий день, в субботу, ко мне пришли атлетического вида ребята и привели какого-то страшного, как я сейчас, то ли человека, то ли подобие горбатого героя романтика Гюго.

- Ну, за встречу? – произнес парень, чья голова напоминала огромный квадрат, и поставил на стол бутылку водки.

- Ребят, а вы кто вообще? – недоумевал я.

-  Ты, мужик, лишних вопросов не задавай. Пей лучше, - подмигнул Человек-квадрат.

Я выпил. Честно говоря, это был мой второй раз. Впервые я попробовал крепкий алкоголь еще в школе. Мы с одноклассниками напились самогона, меня стошнило прямо на школьное крыльцо. Да еще в тот момент, когда из дверей выходил директор. Ругали страшно. Но не отчислили. В качестве иммунитета послужило то обстоятельство, что я сирота. В последующем это же обстоятельство станет отличным козырем в руках тех, кто сыграет в моей судьбе роковую роль.

- Видишь, какой молодец, а ты не хотел.

В моих глазах все вертелось. Я мутно представлял перед собой Человека-квадрата. Кажется, он мерзко лыбился и доставал из сумки еще одну бутылку.

- Это вам на утро.

- Кому нам? – кое-как промямлил я.

- Тебе и Андрюше, - он указал рукой на горбуна. – Он поживет с тобой.

- Стоп, стоп, стоп, - я начал трезветь. – С чего это вдруг он будет здесь жить?

- Слышь, шмыга, до тебя еще не дошло, что вопросы здесь не уместны, а условия ставим мы? – из коридора вышел еще один амбал в плаще, как у Микки Рурка в «Сердце ангела».

- Ребят, я не знаю, кто вы, но это не смешно.

После того как я произнес эти слова мне под дых полетел кулак. Я согнулся в три погибели, присел у батареи и закашлял.

- Я второй раз не повторяю, - прогремел голос амбала.

«Определенно, у Микки Рурка был такой же плащ», - почему-то подумал я в этот момент.

В итоге им удалось меня убедить. О том, что спорить не стоит, мне несколько раз намекнули в ванной, потом на балконе, в комнате, и снова на кухне. Когда качки уходили, я больше походил на боксерскую грушу. Спасибо, Андрюша проникся ко мне любовью Квазимодо к цыганке, и помог подняться и сесть за стол. Мы снова выпили, и я, крегтя, ушел спать. Наутро мы выпили снова. Потом в обед. А вечером дверь распахнулась, и в квартиру вновь вошли качки. В руках они держали пакеты, в которых бряцала стеклянная тара. На этот раз они были не расположены к культурной беседе, а просто оставили водку, две банки огурцов и палку колбасы на столе и ушли.

Несложно предположить, что я с Андрюшей очень скоро спился. Причем, как выяснилось, он был более закален, нежели я. Во всяком случае, последние две недели, что мы пили, у меня не хватало сил добраться до постели, но квазимодо всегда мог передвигаться, причем, не прибегая к помощи рук и не становясь на четвереньки. Настоящий сибиряк. Об этом он сам рассказывал, когда внезапно у нас на 12 часов закончилось спиртное и мы успели слегка протрезветь. «Увы, увы, увы», - любил повторять Андрюша. Он делал это и будучи в полупьяном состоянии, и находясь в полнейшую стельку. Это выглядело весьма театрально. После двухсот грамм я переставал видеть в Андрюше урода, и он начинал напоминать мне какого-то старого, пропившегося актера. Если бы у него была лысина, его бы было не отличить от Леонова. Не хватало только еще одной фразы: «Сегодня я буду кутить». Впрочем, разговоры нас мало волновали, все больше мы предавались пьянству.

Спустя три месяца лихого алкоголизма, я почувствовал на себе и всю лихость девяностых. Однажды утром ко мне в квартиру вновь ввалились качки, они схватили меня за шиворот и поволокли в ванную, под холодный душ. Когда я немного протрезвел, они бросили на стол пачку неоплаченных квитанций. Тут я вспомнил, что не был на работе уже черт знает сколько времени. Как будто прочитав мои мысли, Человек-квадрат произнес:

- Ты уже давно уволен, придурок. Да и вообще, в твоей библиотеке сейчас игровой зал. Так что не парься.

Дальше слово взял амбал в плаще Микки Рурка.

- Короче, расклад такой. Платить за квартиру тебе нечем. Скорее всего, управа будет рассматривать вопрос о том, чтобы отобрать ее у тебя и выселить на х…й. Но мы ребята добрые, уважаем вас с Андрюшей, правда, Андрюх? – амбал вопросительно кивнул Квазимодо-Леонову.

Тот быстро замотал головой вверх-вниз, выражая полное согласие.

- Так вот, предлагаем такой вариант, - амбал навис над столом. – Мы идем к нотариусу, ты оформляешь на меня доверенность на право приватизации и совершения с квартирой сделок. Через некоторое время я тебе найду такую же однушку, но в другом районе.

В комнате повисла тишина. Амбал выдержал паузу.

- Смотри сам, выбор у тебя небольшой: либо тебя выселят власти, либо переедешь в новую хорошую квартиру.

Пока я сидел, потупив взор, и пытался заставить проспиртованный мозг думать, Человек-квадрат выставлял на стол очередную партию спиртного и закуски. На этот раз, помимо водки, нам принесли дюжину бутылок пива, да и снеди было гораздо больше: к колбасе добавился сыр, три банки тушенки, помидоры, вяленая рыба, паштет и, наверное, килограмма два вареных раков. Решив, что подумаю над предложением потом, я счел благоразумным хорошенько подкрепиться. Открыл две бутылки пива, передал одну Андрюше, а сам принялся пить из горлышка второй.

- Ладно. Ты выпей и подумай. Ответ дашь завтра. Понял? – сказал амбал, направляясь к выходу.

- Угу,- промычал я.

Дверь захлопнулась, и мы продолжили наслаждаться сказочным завтраком, плавно перетекшим в обед и ужин.

На следующее утро я подписал все документы. Меня посадили в машину, дали еще выпить, и повезли за город. Амбал сказал, что квартира будет в другом городе. Я поинтересовался, где Андрюша. Мне ответили, что с ним все в порядке, дескать, ему тоже нашли новое достойное жилье. Спустя некоторое время я уснул. А когда проснулся, голодный и с дикой головной болью, то обнаружил, что нахожусь посреди леса. Осмотрел карманы, но они были пусты: ни паспорта, ни каких-либо других документов, ни ключей, вообще ничего. Я вдруг снова испытал сатори. Я понял, что у меня больше нет квартиры, нет работы, я не знаю, как выбраться из этого чертового леса, - словом, я присоединился к сонму тех ребят, которых романтики нарекли почтенными джентльменами из царства Арго, а россияне из девяностых - бомжами.

***

Дальнейшие мои приключения были слишком противными для того, чтобы их описывать. Полагаю, что читающий эту рукопись, наткнувшись на их описание, испытал бы тошноту и почувствовал явное отвращение. Но мне совершенно не хочется никому причинять вред. Я всего лишь пытаюсь восстановить в памяти то, что привело меня на дно человеческого существования, опуская наиболее неэстетичные моменты (попытки пробить бюрократическую брешь, ночлежки, зимы в изоляторах, холодные ночи в подвалах и месяцы без привычной для обычного человека пищи). Они не исчезнут из моей головы, они будут продолжать оставаться на моем сердце в виде глубоких рубцов, но я избавлю от них вас – в вашей жизни и без того достаточно треш-эстетики, стоит лишь включить телевизор.

Кстати, телевизор я не смотрел давно. Ну, то есть не смотрел его так, как вы это себе представляете. Дома, на диване, пожевывая чипсы и запивая их пивом. Какой-нибудь футбольный матч. Спартак – ЦСКА или Манчестер Юнайтед – Лидс. Раньше я болел за Лидс. Мне было обидно, когда в 93-м они сыграли с манкунианцами вничью. Это была последняя игра, которую мне довелось посмотреть дома. Как раз тогда мы пили с Андрюшей, но еще не успели пасть в урочище Вальхаллы. Это было здорово. Не то, что сейчас. Сейчас я если изредка и смотрю телевизор, то это, поверьте мне, не так комфортно. Проходя по улице, останавливаюсь возле витрины, за которой стоят телевизоры, и застываю минут на десять. На экране кто-то что-то рекламирует, пытается внушить обывателю, что вот эта стиральная машинка гораздо лучше, чем та, которую продают в соседнем магазине. Вот же штука. Стиральная машинка. Я не помню, когда последний раз стирал свои вещи. Отхожу от витрины на несколько шагов и смотрю на свое отражение. Приглядываюсь получше: вот это да, какое, мать твою, чудовище! Растрепанные в разные стороны патлы, огромная борода, старый, разорванный в нескольких местах пиджак, заляпанные пятнами джинсы Levis, коричневые с капельками запеченной крови ботинки (на одном нет шнурков)…И еще этот запах. Раньше я как-то обращал на это внимание, самому было жутко неприятно. Сейчас – плевать. Мне негде мыться, негде взять парфюм. Я воняю, как мужик. Брутальный самец каменных джунглей. Идите на х…й: It’s my life! Это моя гребанная жизнь.

***

В тот злополучный день, когда я очутился в лесу без паспорта и обреченный на все жизненные перипетии, свойственные почтенным джентльменам, я долго не мог понять, где именно нахожусь: сколько я проспал, далеко ли меня увезли, и что вообще мне теперь делать - как разгребать это дерьмо? Помню, что тогда я решил просто идти вперед в надежде, что встречу кого-то, кто сможет мне помочь добраться до ближайшего населенного пункта. И помощь не заставила себя ждать. Пройдя пару километров к северу, я наткнулся на старичка, который сообщил, что мы находимся в Брянской области, в нескольких милях от областного центра.  Бородатый, как я сейчас, старик проводил меня до железнодорожной станции, вернее – места, где останавливаются пригородные электрички, любезно дал полтинник – больше у него с собой не оказалось, - и, дождавшись, когда я войду внутрь подъехавшего электропоезда, отправился восвояси.

- Бог в помощь, - подмигнул он на прощанье.

В электричке не было ни души. Я расположился на скамейке, прислонил голову к окну и уснул.

- Эй, гражданин, просыпайтесь, - я почувствовал, что чья-то рука хлопает меня по плечу.

- Чего вам?

- Проезд оплачиваем.

Я открыл глаза, посмотрел на человека, стоящего рядом со мной. Это была одутловатая женщина в теле, у нее на шее болталась потертая черная сумка, она смотрел на меня сверлящим взглядом и причмокивала.

- Простите, но у меня всего пятьдесят рублей. Знаете ли, меня сегодня обокрали, даже паспорт забрали, - сказал я.

- Бывает, - вздохнула кондуктор. – До куда вам?

- Надо понимать, до Брянска…

- Ладно, оставьте деньги себе, тут ехать пятнадцать минут, - сказала женщина, после чего растворилась за дверью вагона.

Спать уже не хотелось. Я смотрел в окно, слушал звук стучащих колес и наслаждался запахом, который почувствовать можно только путешествуя по железной дороге. Этот запах возвращает в детство. Помогает хотя бы на секунду забыть любые невзгоды, почувствовать себя тем сопливым мальчишкой, отправляющимся куда-нибудь на юг с родителями, которых у тебя никогда не было. Как не удивительно, все мои грезы основаны на рассказах однокашников. Как же любил я слушать истории об этих путешествиях. Передо мной явственно возникали образы перрона, плацкартного вагона, веселые разговоры пассажиров, запах вареных яиц, соль на свежих огурцах и вареная колбаса, проводник гремящий подстаканниками и очередь у закрытого туалета. Впрочем, учась в институте, я тоже ездил на поезде. Веселой компанией, с гитарой, туристическими рюкзаками, котелками и палатками. Где сейчас все эти люди, которые были тогда так дружны? Может, у них тоже отобрали паспорта и квартиры? Нет, они не такие неудачники, им однозначно повезло больше.

Электричка остановилась. Я вышел на платформу, огляделся и побрел искать выход. Как оказалось в последующем, в этом городе мне пришлось провести около пяти лет…

***

Был конец августа. Около семи утра. Я сидел во дворике неподалеку от площади Партизан. Катался на детской карусели. К этому моменту я уже давно научился не обращать внимания на то, как ко мне относятся окружающие, научился плевать на общественное мнение. Хотя всегда старался вести себя максимально корректно. На мой взгляд, ситуация несколько парадоксальна. Вроде бы мы – почтенные джентльмены, легким движением руки какого-то напыщенного индюка, аристократишки едва выскользнувшего из пеленок начала девяностых были навсегда вычеркнуты из реестровой тетради общественных отношений, однако никогда не желали становиться изгоями, и старались соблюдать рамки приличия, установленные в вашем обществе… Или все-таки в нашем? Да, я вроде бы бомж, но разве баррикады возводят не между людьми и прочей нечестью? Я человек. У меня две ноги, столько же рук, голова, и я умею говорить. Выражать мысль, обличенную в звуковую форму. Но, в отличие от многих из вас, также я все еще не потерял способности сочувствовать. Посмотрите на себя, в погоне за сиюминутной выгодой вы готовы сожрать друг друга, проломить череп, расстрелять из АК-47 или забетонировать где-нибудь на выселках. Человеческая жизнь для вас всего лишь меновая стоимость. Может быть, даже лучше, что я остался без дома и средств к существованию, того и гляди, стал бы – как вы…

- Слышь, мужик, ты не знаешь, где тут у вас мозаики купить можно? – голос незнакомого человека нарушил мои размышления.

- Чего купить?

- Мозаики, ну, синьки, короче. Горло смочить. Мы из Орла только что приехали, хотим залудить, - уточнил парень: на вид немного за двадцать, лысый, в синей олимпийке с лавровым венком на сердце,  добрым лицом, белых кроссовках и голубых джинсах.

Я осмотрелся. С ним было еще три человека. На двоих были бейсболки. На том, что поменьше, черные военного типа штаны с отвисшими боковыми карманами, легкая камуфляжная куртка – я разглядел на ней надпись Alfa – и тяжелые берцовые ботинки. Те, что в бейсболках, одеты были примерно одинаково: черные куртки, чем-то напоминающие те, которые носят летчики, только ярко-оранжевые внутри, синие, подвернутые джинсы и белые кроссовки. Еще один парень выделялся на фоне остальных своим ростом – детина, наверное, под два метра. Правда, лицо, как и у первого, доброе и немного даже детское. На нем были клетчатые шорты и кофта, на груди которой зияла больная надпись на английском «Lonsdale».

Пока я осматривал эту компанию, они тоже не сводили с меня глаз и улыбались.

- Вы сказали, что приехали из Орла? – наконец поинтересовался я.

- Ну, - ответил парень в синей олимпийке.

- Я там уже пять лет, наверно, не был…

- Что ты там, тоже побирался, небось? – засмеялся он.

- Да не совсем. Но это долгая история. Вам, значит, как вы говорите, синька нужна?

- Ага. Литр намутишь – угощаем.

Я сказал, что «намучу» литр, и тогда их настроение, казалось, взмылось выше пика Эвереста, они дали мне денег, а сами уселись на лавочке ждать. Через десять минут я уже шел обратно с литровой бутылкой доброго самогона. Надо сказать, что после знакомства с Андрюшей и на протяжении последних лет алкоголь был моей страстью. При любой возможности я старался найти, где выпить. С кем – мало волновало. Это помогало забыться, при надобности – согреться, при случае – развеселиться. Весь мой пансион составляла выручка от «спонсоров» – все-таки люди, для которых швырнуть мелочь почтенному джентльмену, пусть и не глядя ему в глаза, ерунда -  в стране пока не перевелись. Христианские традиции еще глубоко коренятся в душе русского человека. Другое дело, что все это остается на уровне рефлекса. Кинуть объедки дворняге или четвертак бомжу – суть одно и то же. Для большинства из вас найти какие-либо различия между нами – дело весьма затруднительное. А трудности, не связанные с прибылью, дело для дураков. А дураками, как вы наверняка со мной согласитесь, никто из вас себя не считает.

- Ну что, как тебя зовут-то, лев?

- Сергей Дмитриевич, - представился я.

- О-о, Серега! Прям как ты, Серый, слышь? - парень в олимпийке, как я понял, он у них главный, ткнул в бок одного из тех, что в бейсболках. У него на лице я заметил небольшую козлиную бородку.

- Слышу. Будем знакомы, Серега, это Антон, - он ткнул на второго обладателя бейсболки, - большой - это наш Костик.

- Афоня, - тот, что в олимпийке, представился сам, и впервые за пять лет ко мне потянулся человеческая рука, чтобы поздороваться.

Мы выпили.

- Что же ты, Серег, до жизни до такой докатился, на тебя ж смотреть страшно, - обратился ко мне Афоня.

- Так вышло. Однажды пришли братки, споили и отобрали квартиру, - ответил я.

Долговязый Костик усмехнулся.

- Да ладно, бл…дь, заливать, споили тебя. Мы - великая нация – на протяжении всей истории никому не позволяли ставить себя на колени, а тут началось. Серег, мож, ты не русский, а?
 
- Да вроде русский…

- Вроде?

- Да русский, русский. А в чем проблема-то? В национальности, что ли?

- А в чем же еще? Страну заполонили разные гондоны, русским работать не дают, из квартир выгоняют, спаивают. Правильно Баркаш говорит, пора дать достойный ответ. Мы, Серега, им всем дадим просраться, - сказал Афоня.

- Кому всем? – не понял я.

- Да чебурекам.

- А они тут причем? – вновь не сообразил я. – Меня из квартиры русские выселили. Я вообще-то в Советском Союзе жил, никто нас там не спаивал, никто не выгонял, и работа была всегда…

- Ты еще скажи, что ты коммунист, - возразил гигант Костик, чем вызвал общий смех.

- Я, ребят, далек от политики, но мне кажется, что вы заблуждаетесь.

Мы снова выпили. Тут Афоня встал и снова взял слово:

- Мы, Серега, скины, знаешь ли.

- Кто?

- Ну, скинхеды, блюстители расовой чистоты городов, и спаивать Русь не позволим. За нами будущее страны, скоро будем брать власть.

Я промолчал. Мне показалось довольно смешным, когда Афоня сказал про спаивание, после того как опрокинул сто грамм самогона, но решил не говорить об этом вслух. Мало ли что. Ребята были явно не в себе. Да и до власти мне было столько же дела, сколько сапожнику до оперы. Вместо этого я предложил выпить еще, и все с радостью согласились.

- А где тут пожрать можно, Серег? – поинтересовался мой тезка в черном бомбере.

- Спросил у больного здоровье, - ответил я.

Снова раздался гогот.

- Ладно, ты не обижайся на нас, мужик. Мы шутим. Погнали, я знаю, тут столовка есть неподалеку, - сказал Афоня, и мы двинулись к площади Партизан.

Добравшись до площади и миновав ее, мы перешли дорогу и оказались возле небольшого здания, прямо над парадным входом которого на нас смотрела вывеска: «Столовая». Всей компанией мы ввалились внутрь. Я шел последним и чувствовал, что может что-то произойти. Все-таки вид у меня был, надо сказать, не совсем подобающий. К тому же, практически на сто процентов, от меня исходил чертовски неприятный запах.

- Так, так, так, а ну, давай, выметайся отсюда! – раздался крик женщины с половником, не успел я перешагнуть через порог.

Я остановился, опустил голову и услышал голос Афони.

- Это с какого это хрена он должен выметаться отсюда?

- А я не с вами разговариваю. К вам претензий нет, садитесь, кушайте на здоровье. Я вон тому чучелу, - продолжала женщина, указывая на меня пальцем. – Давай, проваливай отсюда! Ты на себя посмотри только, грязный, как будто только в помойке капался, вонючий, ты тут заразишь всех посетителей. Кому сказали, вали давай, не то милицию вызову!
 
Закончив браниться, женщина повернулась к своей коллеге и добавила:

- Вот это урод. Ну ты представляешь, нашел же наглости заявиться сюда. Тварь какая…

Я развернулся и начал уходить.

- Стой, Серег, - подбежал Антон, схватил меня за руку и повел к столу.

- Да вы что вытворяете, ребят? – увидев эту картину, завизжала сотрудница столовой.

В этот момент к ней подошел Афоня. Их разделяла только стойка, заставленная различными блюдами. Он флегматично взял тарелку с салатом, понюхал содержимое, и со всей силы бросил ее на кафельный пол. Тарелка разбилась в полуметре от женщины. Она замерла. Но Афоня и не думал останавливаться. То же самое он проделал и с тарелкой с супом. Пока изумленная продавщица пыталась прийти в себя, парень достал из кармана деньги и поинтересовался, сколько стоил суп и салат. Испуганная женщина назвала цену.

- Возьмите. Плюс вот еще, за разбитую посуду, - спокойно начал Афоня. – А теперь уберитесь, и подайте нам пять порций супа и…что там у вас на второе? Ага, вижу, пюре с котлетами. Вот этому бородатому парню, его, кстати, Сергей Дмитриевич зовут, двойную порцию. Серег, хочешь еще что?

- Нет, спасибо, - ответил я.

- Понял, - кивнул Афоня и вновь обратился к женщине. Давайте еще хлеба на всех и чего-нибудь попить.

Он выдержал паузу, а потом добавил:

- И запомните, пожалуйста, очень хорошо. Этот человек пришел с нами, он будет обедать с нами, а когда мы закончим - с нами он и уйдет. А вам не помешало бы пересмотреть свое отношение к людям. Я ясно выразился?

Испуганная женщина только покачала головой в знак согласия. За последние пять лет это был первый праздник в моей жизни. Я наконец-то сытно поел.
***

В Орле я оказался в тот же вечер. Мои спутники оплатили билет, мы ехали в одном вагоне с их друзьями. Оказалось, что в Брянск они мотались на футбольный матч. Всю дорогу до города в вагоне звучали различные фанатские речевки, лился алкоголь, и царила атмосфера веселья и хаоса одновременно. На меня никто не обращал внимания, и это было замечательно. Фанаты под градусом – гремучая смесь. Думаю, одними синяками я бы не отделался. Тем более что Афоня всю дорогу спал, поэтому заступиться за меня было некому.

***

Выйдя на перрон, я вдохнул воздух вечернего Орла – города, где не был, казалось, целую вечность. Мне на глаза навернулись слезы. Я перешел мостик, стараясь держаться в тени фонарей, чтобы не попасться на глаза милиции, вышел к трамвайному кольцу и долго стоял за остановкой, всматриваясь украдкой в веселые лица людей. Они смеялись и радовались: кто-то встретил родственников, кто-то любимых, кто-то просто, так же, как и я, приехал в родной город после затяжной командировки. Но, в отличие от меня, им было куда идти. Где-то их ждали, кто-то беспокоился за них, кто-то хотел обнять, поцеловать или просто поболтать по душам. Меня же ожидали только полюбившиеся в детстве улочки, скверы, лавки в заброшенном парке, теплотрасса и вся прелесть отвратительного и осточертевшего одиночества.