Радуги больше не будет

     Финал престижного "Блэк-Джека" (Самиздат).
     Опубликовано в антологии "Здесь, у зеркала" (T8 RUGRAM, 04.2020 г.)
     ISBN: 978-5-517-01984-4      
      
     "Я полагаю радугу Мою в облаке,
     чтоб она была знамением завета между Мною и между землею...
     и не будет более вода потопом на истребление всякой плоти".
     Быт. 9:12-14)    

     Каждое утро Трофим Денисович Лысенко наведывался в лабораторию к своему закадычному другу Ивану Ивановичу, несущему по жизни не совсем благозвучную фамилию Скамейкин. Обычное дело: перекинуться парой слов и отправиться дальше по делам.
     Аккурат в девять ноль-ноль Трофим сунулся головой за дверь, автоматически отбарабанил:
     - Приве!.. - и замер с недовыговоренной "т", сражённый увиденным.
     Помещение, ещё вчера похожее на заваленный хламом чулан, выглядело теперь как съёмочная площадка под рекламный ролик "Наука сегодня". Три ряда столов с аккуратно подписанными образцами в запечатанных колбах, баки термостатов, стеллажи с оборудованием, пол, поражающий незнакомым фиалковым цветом, и поголубевшее небо за вымытыми стёклами.
     Сам Вэ Вэ, сложив пухлые руки на животике, сидел боком на рабочем столе возле атомного силового микроскопа, болтал ногами и разглядывал вошедшего, подобно удачно отстрелявшемуся херувиму. Он разве что не гудел себе под нос в такт включённой аппаратуре.
     На краешке стола, на самом видном месте, сиротливо стоял наполненный стакан.
     - Комиссия? Из Москвы? - почему-то шёпотом поинтересовался Лысенко, притворяя за собою дверь.
     - Любовь творит чудеса, - раздался слева весёлый голос.
     Трофим Денисович вздрогнул. Не замеченная ранее Марья Ивановна Парамонова, в неизменных роговых очках на резинках, рассматривала что-то на мониторе. Она повернулась и по-свойски, в стиле футбольных фанатов, помахала рукой. И это неприступная "комиссар-дева Мария"?
     - Любовь? - переспросил Лысенко. - С вами расплатились за все восемь месяцев, что не выдавали зарплату?
     - Не.
     - Дали в подчинение цех и подогнали лаборанток из школы?
     - Да нет же.
     Насколько Трофим знал, последняя работа отдела была завязана на заказе от Сибирского отделения, от Казначеева, - попытка вскрыть информационную матрицу воды, её скрытую память.
     "Чего ж они такого накопали?" - озадачился Лысенко, вспоминая опыты Масару Эмото и Влаиля Петровича по вербальному воздействию:
     - Вы что, случайно произнесли древнее заклинание?
     - Где ты видишь пентаграмму, прорицатель? - перестав сиять, Иван спрыгнул на пол и кивнул на микроскоп. - Глянь лучше сюда.
     - Мы под вечер провели эксперимент, - сухо заметила Марья Ивановна. - Управление кантилевером замкнули на обратную связь по величине туннельного тока,
     - На обратную связь? - не поверил своим ушам Лысенко. - И с кем вы собрались общаться?
     - Глянь в микроскоп, - пожевал губами Ван Ваныч.
     Трофим Денисович почесал в затылке. Такое во сне не привидится. Впрочем, это было не самое странное. Лицо его друга, вот что было вызывающе. Счастливое, безмятежное да ещё и помолодевшее лет на десять.
     Лысенко ткнулся лицом в резиновый нарамник.
     Сверкающие подрагивающие бисеринки. Он уже видел их раньше. То были супермолекулы, которые, как выяснили многочисленные опыты, реагировали на музыку, на тембр голоса, на значение сказанного слова и даже на мысли. Если подумать о добре, благодарности, кристаллы воды будут красивы и гармоничны; если вспомнить незажившие обиды, косо глянуть на соседа по работе, они же рассыпятся в бесформенные, порой, разорванные структуры... Трофим собрался было убрать голову, как часть крохотных кристаллов, потемнев, сложилась в надпись: "Как поживаете, Трофим Денисович?" Лысенко сморгнул и почувствовал, как горло обезвожилось в пустыню Сахару.
     "Попейте водички", - возникла новая надпись.
     Лысенко уставился на своего товарища и перевёл взгляд на стакан. Тот был гранёный, как из-под наковальни. Из таких обычно пьют что ни попадя. Иной раз с риском для жизни.
     "Как поживаете? Это мы-то? Поживаем?" Что-то внутри Трофима нервно хихикнуло, и он, не выдержав, рискнул. Один глоток, и на Трофима Денисовича, конструктора, специализирующегося на авиационных бомбовых средствах поражения, оружии ближнего боя и минометных выстрелах нового поколения, снизошло откровение.
     - А ещё обучающиеся нейронные сети.
     Это уже не так важно, - подошедшая Мария кокетливо заправила седой локон за ухо. От её близорукого прищура и след простыл. - Главное - последствия", - она покачала указательным пальцем у своих неподвижных губ и улыбнулась.
     - Вот так, да? - и Лысенко ощутил, как выверенная доза адреналина впрыснулась из надпочечников в кровоток: телепатия! Чужие мысли возникли в голове именно как мысли. Не как слова, не как образы. Хотя, возможно, это зависело от пожелания собеседника. А ещё он прочувствовал особенную мягкость мысли этой женщины, будто смесь аромата и музыкального касания. Как подпись автора, его идентичность.
     - Да, миленькое ощущение... Сладко-щемящее. Словно всю жизнь знал, потом забыл, а вот теперь вспоминаешь. Хочется ещё и ещё. Любовь? Хм.
     Стакан оторвался от стола, грациозно приподнялся на высоту двух метров от пола и, слегка покачиваясь, двинулся к окну. Там он, под нахмуренным взглядом Лысенко, завис над подоконником. Затем развернулся, поплыл обратно и, поднырнув под локоть Скамейкина, вернулся на прежнее место.
     - Уф, - Вэ Вэ уважительно глянул на Трофима. - Поздравляю. Теперь и телекинез... - Он мечтательно улыбнулся. - Увеличение возможностей идёт по экспоненте. Если я, первым отпив водички, с ходу решил теорему Гёделя и обнаружил в себе талант счётчика, то, приобщив Машу, мы прочитали в наших головах всё, что думаем друг о друге. Заодно и порядок навели. В лаборатории, разумеется.
     - Вы получили разумное сообщество макромолекул воды, - кивнул Лысенко.
     - Не получили, - поправил Ван Ваныч. - А научились с ними общаться.
     - Вот тебе и информационная матрица. Бери - не хочу...
     - Счастье для всех! - всплеснула руками Мария Ивановна.
     - Маша? - Вэ Вэ оторвался от лицезрения её лица и зашарил глазами по полу. - А где, скажи на милость, твои очки?
     - Да они мне уже как бы и не нужны, - по-детски счастливо улыбнулась Марья-искусница, поправляя несуществующую оправу... Старички, а ведь у нас наметился клиент. Отблагородим?
     Одна и та же мысль посетила их ясные головы: да будет свет, разгоняющий тьму.
 
     Лавр Варфоломеевич Уткин был солидный мужчина. Всё у него было крупное, выступающее. Уши, нос, синий с блёстками костюм в тонкую белую полоску и галстук цвета разрезанной вишни. Особой примечательностью являлся волосатый кадык. В прошлом Уткин работал на страну. Результативно горбатился колбасы ради, по его собственному признанию. Когда страны не стало, начал трудиться на себя, обогащаться. И на сём поприще преуспел. Каким образом бывший бухгалтер смог произвести рейдерский захват научно-производственного предприятия, входящего в первые пять стратегических столпов государства, уволить бывшего директора и главного инженера, можно было только догадываться.
     - Тэ-экс, - заявил Уткин, обводя помещение взором изголодавшегося грифа. - Гражданин Ска-амейкин, если вы, мнэ-э, пригласили меня по поводу увеличения жалованья, уволю. Пока вы тут прохлаждаетесь и совершаете недобросовестные для науки опыты, ваши собратья мрут. Мрут, извините, как навозные мухи. Без средств к существованию, заметьте. В то время как я изо всех сил решаю проблему кинематики движения заряжающих...
     Бесцельно блуждающие глаза его сфокусировались на Лысенко, мигнули и начали приобретать металлический блеск.
     - Трофим, уважаемый Денисович. Вы-то здесь что в ступе толчёте? Половина десятого, на чужом рабочем месте... Вы что же? Деньги мои воруете?
     Последняя фраза была произнесена шипящим шёпотом. Почему-то присутствующие поняли, что предложить попить водички не получится.
     - Доходили про вас слухи, м-дя... У меня все рогом землю боронят. Я пахал и вам велел.
     - Человек не скотина.
     - Instrumentum vocale, токарь, ты уволен.
     - Моя профессия - фрезеровщик, - возразил Трофим Денисович. - Шестого разряда. Вам, процентщику, не понять, но учтите. На фрезерном станке форма детали образуется в результате согласованных между собой вращательных и прямолинейных движений заготовки и режущей кромки металлорежущего инструмента.
     - Чего? - искренне удивился гендиректор.
     - Приходится соизмерять движения инструмента и болванки.
     На этом дискуссию пришлось свернуть, поскольку на слове "болванка" глаза Уткина зажглись воспалённым красным светом. Единое сознание сработало быстро и синхронно, точно знаменитые офицерские часы. Уровень воды в стакане понизился на треть. Марья Ивановна взглянула на головку системы пожаротушения, и в полутора сантиметрах под термочувствительной колбой вспыхнул почти невидимый огонёк.
     Дождь из форсунок брызнул внезапно. Капли забарабанили по темечку ничего не подозревающего Лавра Варфоломеевича. По круглому оазису мозолистой проплешины в окружении чёрных непроходимых зарослей.
     - Ой, - сказал он и принялся быстро-быстро дышать. Вода потекла по лицу, устремилась ручейками за шиворот. Гендиректор судорожно открыл рот, глотая брызги, и... пропал.
     - Какого?.. - вскинулся было Трофим, но тут в подсобке железно загрохотало, посыпалось, и через стену полез излучающий довольство Уткин. Начал он, конечно, за здравие, на кавалерийском скаку, рельефно высунувшись из стены по пояс, но неожиданно увяз, подобно комару в смоле, и, судя по меняющемуся выражению на лице и выступившим каплям пота, крайне этим озадачился. В руках он что-то держал, тяжёлое, неудобное. Но пытался это скрыть, прижимая кисти к груди. Нечто блестящее, с чем явно не хотел расставаться.
     - Налицо новый физический эффект, - воодушевился Скамейкин, заглядывая Уткину за спину, и проводя пальцем по линии "среза". - Сверхпроницаемость. Пока не знаю: к добру это или?..
     - Вы на что намекаете? - нервно облизнулся Лавр Варфоломеевич.
     - Как бы не пришлось уталкивать обратно.
     - Не надо обратно. Лучше помогите выбраться.
     - Я уволен, - напомнил Лысенко.
     - Приняты. Без испытательного срока.
     Уткин вытянул руки вперёд. В каждой ладони покоилось по слитку золота:
     - Как вам? Неприступная Форт-Нокс. Три тонны. Плёвое дело. Одна нога здесь, другая там. Никто и не заметил. Раз-зявы!
     - Телепортация, - прокомментировала Парамонова. - Также налицо сжатие времени. Одного не пойму, Варфоломеич, какого рожна вы тут встряли?
     Уткин покраснел и уставившись на Лысенко, попытался высверлить в нём дыру, возможно и не одну. Но чего-то не высверлилось.
     - Готов поделиться искусно нажитым добром. Даю десять процентов, - Уткин оглядел присутствующих и, недовольно засопев, процедил сквозь зубы. - Ладно уж. Прошу прощения: за грубость, хамство и тэ пэ.
     Трофим переглянулся с Иваном, хмыкнул, они обхватил Уткина под мышки и дёрнули что есть мочи на себя. Несмотря на статус, разило от гендиректора, как от старожила зоопарка.
     - Вот, - оживился бывший пленник, почувствовав под ногами опору, - Правильно говорят - деньги решают всё.
     - Да просто пожалели мы тебя, непутёвого, - обронила Парамонова. - Человек всё же.
     Тут Лавр Варфоломеевич на время потерял интерес к собравшимся и обратил взор на собственный костюм. Чудо импортного швейпосылторга выглядело не ахти. Больше всего оно походило на изделие, которое трансгрессировали через канализацию. На двадцать тысяч лье или около того.
     - Кстати, по поводу золота, - скептически скривился Вэ Вэ. - Всего лишь позолоченный вольфрам. Китайцы обожглись уже.
     - Да? - Лавр Варфоломеевич пошевелил шеей, потрогал кадык и пару раз чихнул. - Верно, оплошал. А плевать, мнэ-э. Найду кому всучить, заглотят, как миленькие.
     После чего извернулся из остатков пиджака, сорвал галстук, скомкал всё это и запихал в мусорное ведро. Брюки гендиректор снимать не стал, убоявшись, видимо, нанести культурологический шок...
     Сомнение вкупе с беспокойством сродни зуду в неподходящем месте. Не чувствовалось, чтобы Уткин проникся возвышенным. Похоже, он и не собирался. Не в силах терпеть, Лысенко решился прочесть, что за мысли у гендиректора на уме, да не смог. По всей видимости, в обиталище тьмы действовали иные физические принципы.
     "Вот, - подумалось Трофиму, - в ответ на телепатию мыслеблок появился".
     - Но-но, - гендиректор внушительно погрозил Трофиму мосластым кулаком, засучивая рукава. - Вы это бросьте, я вам совсем не дурак.
     Он плюхнулся на стул у входа, перебросил стакан к себе в ладонь, глянул на свет и разочарованно поцыкал зубом:
     - Лучше придумайте, умники-жалельщики, как сделать вторую фракцию, очищенную. Или новую порцию. Воды - кот наплакал.
     Планы, что строил для себя гендиректор по поводу "живой" воды, в перспективах будущего не прослеживались, но отголоски последствий пахли скверно, убого и низко. С непривычки могло и стошнить. Счастье для всех откладывалось.
     - Вот нам и ваше благородие, - скривился Скамейкин. - Очеловечивать надо было. Уткин, у вас вообще совесть есть?
     Лавр Варфоломеевич указал пальцем в потолок и изрёк:
     - Кабы я приобрёл совесть, то вы все потеряли работу.
     - Ну и козёл вы, - очень вежливо выразила общее мнение Марья Ивановна. - Понимаете, пока мы все вместе, в когнитивном резонансе - мы сила, без нашего товарищеского плеча - вы никто?
     - Ага, - проворковал Лавр Варфоломеевич, не выпуская стакан из рук, и небрежным жестом поочерёдно бросая слитки через плечо. Свистнув, те впились в стену и, не оставив следа, прошили насквозь:
     - Бум-бум, - прогрохотало с той стороны.
     - Я с вас ещё за душ не спросил, мнэ-э. Забыли, одухотворённые? Бытиё определяет сознание. Так сделайте меня лучше. И я подымусь над собой. Стряхну, так сказать, оковы старого мира.
     Бывший бухгалтер изгалялся. Не скрываясь. Понимал: без него они потеряют. А с ним... Что ж, придётся смириться с неизбежным злом.
     - Так что? Вы за белых али за красных?
     Манипулирование эмоциями - старый метод, проверенный. Маша Парамонова была женщиной слабой, подонков не переваривала ни под каким соусом. А уж с Уткиным у неё и без того были застарелые счёты. Особенно после того, как бывший директор скончался от инфаркта, когда дуболомы генерального выволокли его из кардиологии, собираясь отвезти на заседание суда по фальшивому обвинению в растратах.
     - У них спроси, - Марья вспыхнула и ткнула пальцем в сторону башни атомного микроскопа. Что-то она ещё хотела прибавить вдогонку, да прикрыла себе рот рукой, а Варфоломеич хмыкнул и навис над микроскопом:
     - И спрошу. Сформулирую, так сказать, с подвохом. Мерси.
     Скамейкин вскочил:
     - Блокируй, - панически бросил, пытаясь ментальным ударом вырубить Уткина, да куда там. Лампы под потолком мигнули, на ближайшем мониторе скакнула кривая потребления мощности, и ухмыляющийся гендиректор снова исчез. Пожалуй, это начинало входить в привычку.
     Тишина, как говорят в таких случаях, наступила мёртвая. И тут же навалилась тяжесть. Словно незримая гробовая плита придавила сверху.
     - Эт-то ещё что за фокусы? - побледнел Скамейкин.
     - Это я, - ворчливо произнесли из пустоты.
     - Уткин, ты где? - нахмурилась Марья Ивановна.
     - Да здесь я, здесь. Место предложили, мнэ-э. А я, старый осёл, согласился.
     - Опять? - повысила голос Парамонова.
     - Меня подставили, - взвизгнул Лавр Варфоломеевич. - Тут столько дел. Невпроворот. Страждущие. Нуждающиеся. И все взывают...
     - Ты?
     - Ну да-да-да. Я - Бог. Истина, благодать и всё такое. Вот только сотворю третью фракцию. Что я, лучше себе места не подыщу? Без святого духа? Не комильфо мне здесь. Сейчас... Сублимирую. Уже...
     В воздухе звонко клацнуло, пахнуло серой, и давящая тяжесть отпустила.
     - Лавр? - Скамейкин воздел глаза к потолку. - Эй?
     - Ведь предупреждали, - шмыгнула носом Марья Ивановна. - Не разевай рот, подавишься.
     Где-то за домами сверкнуло, прогремел гром. На подоконник упала капля, вторая. Пошёл дождь.
     - Надеюсь, это то, что я думаю? - сказал Лысенко, слизывая дождевые капли с ладони.
     - Нет, - весело пробормотал Скамейкин. - Только начало.
     - Начало - чего? - Трофим Денисович воспарил к потолку и, поглядев сверху на опечаленную Парамонову, поманил её к себе пальцем. В это же время на фоне кирпичной заводской трубы по небу проплыла сцепившаяся в ком группа молодёжи. Несмотря на мокрый вид, парни и девушки дружно размахивали руками, ногами и распевали что-то героическое.
     - Потопа, - промурлыкал Ван Ваныч, вцепившись в столешницу и пытаясь не угодить туфлёй в потолочный плафон. - Без радуги. Без договора о намерениях... - Он разжал пальцы, летучей рыбой скользнул промеж Трофима и своей помощницей, и выпорхнул в окно. Дождь не преминул воспользоваться оказией и окатил его своей благодатью с головы до ног.
     Расправив руки, за неимением крыльев, подобно вострубившему о победе архангелу, Скамейкин озарил лицо детской улыбкой и начал вращаться вокруг своей вертикальной оси, всё быстрее и быстрее, растворяясь в воздухе.
     - Чего это он? - Мария по привычке потёрла пальцем переносицу и по-птичьи склонила голову набок.
     - Выпендривается, - хмыкнул Трофим, загадывая: растворится или рассыпется облаком конфетти. - Он и в школе-то химию полюбил за спецэффекты на лабораторных занятиях.
     - Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, - пропел Вэ Вэ неожиданно красивым и мужественным баритоном. - Преодолеть пространство и простор...
     - Нам разум дал стальные руки-крылья, - подхватил весёлый юношеский голос.
     - И на Марсе будут яблоки цвести! - невпопад крикнул Скамейкин и свечой пыхнул в небеса.
     - Думаешь, долетит? - робко спросила Парамонова, взяла Лысенко под руку и распахнула глаза. - Ай да Ваня, уже там.
     - И не он один, - Трофим поискал взглядом сплочённую группу молодёжи, что должна была проплывать по небу и, пожав плечами, констатировал очевидное. - Подумаешь, Марс! Вот наступит ночь и человечество посмотрит на звёзды над головой.
    
     (C) Yeji Kowach 2014/2023