Тлею неиррацианально надеждой

И даже если бы ты в меня еще раз выстрелил из того невыносимо мучительного, порождающего язвы оружия, я бы не отступила. Так бы и шла на рожон. А в меня бы все пули-пули, и сердце уже решетом. И если бы какой-нибудь потрёпанный военный, контуженный и немного хромой, где-то там, в моей голове, сиплым голосом поставил условие: «Если не забудешь, если не отпустишь, отверстия в твоей грудной клетке будут увеличиваться, пока ты не потеряешь сознание от невыносимой пустоты», - я бы не перестала протягивать руки. Лишь только сделала бы вид, что эти увечья приятны мне, чтобы вояка не посчитал слабой и брошенной.
И столько уже написано о тебе, столько обдумано. С каждой новой мыслью я все отчётливее и яснее вижу, что происходит. Я люблю. Люблю настолько сильно, настольно невыносимо всеобъемлюще, что бабочки уже издохли все. Эта не та любовь, что обычно встречается в фильмах. Все мое тело без зазоров прошито тобой, нитками мулине по черной канве. И какой-то маленький и беззащитный человек бьется кулаками в железную стену, ступнями впечатывается в дверь, потом срывается, начинает бегать по своей квадратной маленькой комнате, размахивать руками, громко кричать, проглатывать слезы, после чего падает, пуская капли из красных глаз навзрыд. Эта такая любовь, ради которой я убаюкиваю человека внутри, аккуратно, без лишних нервов нажимаю на кнопку вызова и с улыбкой на лицо и каким-то безмерным спокойствием говорю: «Привет. Я твой друг». Каждый порыв, каждый шторм, каждую обжигающую вьюгу я сдержу, лишь бы только тебя видеть рядом. Не важно, в роли кого, главное – видеть, слышать, чувствовать. И черт его знает, какой неведомой силой и для каких бесчеловечных целей меня к тебе так крепко привязали. А у меня дыханье сперло, и я стараюсь, правда, по-детски искренне стараюсь ослабить канаты. И иногда, не поверишь, даже выходить…только ты опять появляешься, а я, чего-то боясь, возвращаю все, как было, затягиваю узлы туже.
И скорее бы уже тот час, когда все стало по-другому. Ты либо вернись:  улыбаясь, постучи в дверь, позови в объятья, и я тогда, наверное, забыв все истерики, срывы, крокодильи слезы, засияю и с разбегу запрыгну на тебя;  либо дай развязаться, распутаться, выбрести из лабиринта, что сама же и сочинила.
В какой-то из таких дней я обязательно сложу в один конверт все написанные слова о тебе и презентую его законному обладателю. Когда-нибудь. Я бы и сейчас это сделала, но, видимо, пока не готова к потерям, что полетят следом за таким «непредусмотрительным»поступком. Пока не хочу терять крошки, оставшиеся от тебя.  Тлею неиррациональной надеждой.