С днем рождения, Ондрюша!

Извини, но я не была в тебя влюблена. Думаю, влюбленных в тебя хватало и без меня. Для меня же ты был очень взрослым – в 18 разница в 7 лет кажется гигантской – и невозможно умным.
И умнее глаз, чем твои, я до сих пор не встречала. У мужчин. Представляешь?
Ты был домашним мальчиком, а мы жили в общаге, которая почему-то очень манила домашних мальчиков и девочек. Ленинград, улица Морской Пехоты, дом 6, корпус 2 – «маяк, который светит всем». Всем, да не всем. Еще попробуй, прорвись туда, в оплот разгула, туда, где отсутствует кнопка «родительский контроль». И домашние мальчики и девочки иногда прорывались. Ты прорывался в компании рыжебородого Б., большого Копьемечтателя, других же я помню смутно. Возможно, смутно потому, что ваши набеги сопровождались возлияниями священных нектаров типа «Портвейн» и «сухарик» сомнительного качества. Мир смотрел на нас весело и нечетко сквозь зеленое толстое секло.
Помню, как вы с Б. рассказывали о том, как проводили время на некой даче, и вырезали из женских лифчиков аппликации в виде цветов. Я про себя негодовала: «Вот ведь какие гады – знали бы вы, как девушки добывают эти самые лифчики в условиях тотального советского дефицита, отстаивая огромные очереди в пустых универмагах!». Но «гады», похоже, не понимали этого, и весело ржали.
Еще помню, как затаскивали тебя в наш оплот разгула на пожарном шланге. Это было очень романтично - вызвалась целая группа студентов, готовых корячиться, тянуть пожарный рукав, на котором болтался нетрезвый студент Ондрюша. А потом ты отрядил меня звонить в телефон-автомат твоей маме, чтобы сообщить о том, что сын не сможет придти домой. Я сопротивлялась, я не хотела такой миссии, потому что мне было стыдно. За тебя, за себя. Но ты был настойчив и убедителен: «Вера, у моей мамы слабое сердце. Ей нельзя переживать». И я, чертыхаясь, пошла звонить. А тебя клеймила «безответственным козлом».
А еще ты потерял свою шапку, и я тебе выдала шерстяную вязаную в узорах спортивную, hand made от моей мамы. Ты в ней смотрелся довольно нелепо, но на дворе была суровая зима.
А еще я изумлялась, когда ты декларировал куски из своей дипломной работы, находясь при этом в измененном состоянии сознания. Но декларировал много, умно и громко. Что-то про перевозку леса из пункта А в пункт Б. Но чаще ты брал гитару и рвался парус или шла охота на волков. А я переживала, как бы у тебя не порвалась вена на шее, такие были нешуточные страсти.
И как-то ты меня водил на экскурсию в вычислительный центр, в котором ты уже тогда работал. И на своем громоздком «компьютере» распечатал картинку из крестиков и ноликов, демонстрируя невероятные возможности машины. При этом вещал о том, что женщинам нечего делать в сфере информационных технологий, которые тогда еще так модно не назывались. И я опять про тебя что-то подумала).
А потом ты писал из армии про дощатые тротуары Архангельска, про поленницы дров в центре города, про салаг, которые норовили пришить тебе воротничок и надраить сапоги. Но ты делал все это сам. А на черно-белой фотографии, где ты красовался в пилотке и неизменных своих очках, была подпись «Я по-прежнему такой же нежный…».
А потом было много чего, много лет, много событий. Но ты не знал о моих, а я не знала о твоих.
И теперь мы редко пишем друг другу буквы. Но я знаю, что ты есть там, в Питере. И я хочу, чтобы ты продолжал быть.
С днем рождения, Ондрюша!

июнь 2013