Терновая петля

Инквизитор на своём пути сжёг немало ведьм и еретиков. Эти грязные существа, недостойные жить среди детей истинной церкви, подвергались множеству бесчеловечных пыток и лишь потом предавались огню. Инквизитор не любил разбираться с ними. Он отправлял на костер всех — стариков, женщин, детей. Господь узнает своих.

Он не любил, когда повинный в колдовстве оправдывался. Они должны понести наказание за отступничество!

Когда он отправлял на казнь, он всегда думал: «Не будет места ереси в моей земле, и не найдут отступники пощады! Костёр вам — за безбожие наградой, безумцы, закосневшие во зле…»

— Сегодня, Ваша милость, снова ведьма, — объявил помощник инквизитора — совсем еще мальчишка по сравнению со старшими инквизиторами. Никто точно не знал, кто он и откуда. Одни поговаривали, что он выживший во время чумы в маленькой деревушке, другие — что он пощажённый тогда еще молодым инквизитором сын ведьмы. — Проклятая язычница творила свое злое чародейство, посеяв ересь в христианских душах!

— Введите.

Двое охранников ввели в допросную маленькую, освещаемую лишь лучиной, ту, что обвиняли в колдовстве. Низкого роста, хрупкая, с бледной кожей, на которой проступили багровые синяки, рыжими спутанными волосами и наивным взглядом, она напоминала ребёнка. Такого же глупого и наивного, не понимающего, зачем она здесь.

Но инквизитор знал, что это не так. Они все лишь притворяются. Они — истинное зло, которое не достойно жить среди христиан.

Ведьму заковали в кандалы. Её хрупкие ноги и руки были обвязаны цепями. Цепи были и на грязном балахоне, в который одели грешницу. В некоторых местах ткань была порвана, и грубые цепи впивались в нежную кожу, нещадно раня её.

Руки ведьмы привязали к допросному столбу, чтобы она не могла сделать больше зла, а инквизитор, подойдя к ней, смог разглядеть грешницу.

Инквизитор заглянул в глаза ведьмы. Такие зелёные… Как трава весной. Женщин с таким цветом глаз обвиняли в колдовстве. Хотя бы потому, что не бывает у людей таких глаз. У людей глаза блёклые, чаще всего серого цвета.

Ведьма молчала. Но и не опускала глаза, как остальные.

Точно колдунья. Не стыдится никого и ничего.

Инквизитор ударил ее по щеке. Обвиняемая отклонила голову, чуть поморщилась, но практически сразу же, махнув головой и откинув огненную прядь волос с лица, она вновь подняла свой взор на инквизитора.

«Я раньше видел этот чистый взгляд на фресках храма в светлый час служенья… Развейся, колдовское наважденье! В чём пред тобой, о боже, виноват? Дай сил, господь, мне духом не упасть, ты тяжкое послал мне испытанье. С лицом Мадонны — боже! — ведьма на закланье! О, велика ты, чародейства власть!..»

Он схватил ведьму за волосы и, отклонив ее голову чуть в сторону, начал читать обвинение:

— Я обвиняю, женщина, тебя в отступничестве, чёрном колдовстве наведенья порчи в деревнях. По воле Господа свершится правосудье!

Но ведьма молчала. Инквизитор не раз сталкивался с подобным. И он знал, что все, без исключения, боятся боли. Стоит только начать заламывать ей пальцы, как она во всём сознается. Но ещё слишком рано.

А ведьма ярко-зелёными глазами смотрела на инквизитора. Она всматривалась в каждую черту его лица, отчетливо видела каждый шрам на смуглой коже. И она, пожалуй, была бы не прочь прикоснуться к нему.

«Уймись, моя безумная душа! Не страх виной, что сердце гулко бьётся – судьба-злодейка надо мной смеётся, и от себя теперь не убежать».

Инквизитор вновь ударил её по лицу, опять оставляя алый отпечаток ладони на белоснежной коже. Он ударил её и по губам, и на них выступили алые капельки крови.

Но ведьма не издала ни звука. Впервые стены, что слышали множество душераздирающих криков, замерли в ожидании.

«Оковы сердца крепче камня стен, взвилась костром в душе любовь слепая. О боги! Перед вами уповаю, не дайте сил разрушить этот плен!»

Инквизитор с ненавистью смотрел на обвиняемую в колдовстве. Он уже не бил её и даже отпустил ее волосы, брезгливо сбросив с пальцев несколько рыжих волосков. Сейчас он «поражал» её лишь взглядом. Взглядом, увидев который, молились старики и плакали младенцы.

«Ты с ненавистью смотришь на меня, и замерзает всё под сталью взгляда. Не тронь моей души! Прошу, не надо! Уж лучше сгинуть в бешенстве огня…»

«Как ослепляет эта красота! Ужели это дьявола созданье? Смертельный яд проник в моё сознанье, не исцелиться силою креста».

Инквизитор, зайдя за спину грешницы, освободил её руку из цепей. В глазах ведьмы читалось удивление. Инквизитор крепко сжимал тоненькое запястье. Белоснежная кожа… Длинные и тонкие пальцы с поломанными ногтями… Такие руки не бывают у обычных крестьянок, разве что у чародеек.

Свободной рукой он взялся за мизинец и резко отклонил его в сторону до характерного треска. Но ведьма не закричала и на этот раз. Лишь закусила разбитые губы, а на глазах навернулись слёзы. Но она все равно не сводила взора с него.

«Зачем она молчит, не пряча глаз?
Зачем она не ищет оправданья?
Зачем я… не хочу её признанья?!
Зачем мы повстречались лишь сейчас?..»

— Молчишь?! К чему молчание теперь? Раскаянье облегчит твою душу, Бог милосерден к грешникам заблудшим. Безумная! Покайся и поверь!

Ответом ему было лишь молчание. Инквизитор жестами показал охране, что им стоит выйти. И как только дверь за ними захлопнулась, он спросил:

— Готова ты сознаться в прегрешеньях?

И ведьма заговорила. Без слёз, без всхлипов, как это бывает у остальных. Твёрдо и уверенно. У нее был тихий, слегка мелодичный голос:

— Я расскажу тебе, как пела ночь, как я кружилась в сумасшедшем танце и как хотелось плакать и смеяться, как беды от костра бежали прочь, как сила девяти заветных трав от хвори и напасти помогала… Так в мире было с самого начала, а ты в своей жестокости неправ! О, если бы ты мог пойти со мной, сложив с себя обеты и оковы! Оставь Христу его венец терновый! Сумей пройти свободным путь земной!

— Остановись, безумная! Молчи… Ты смертный приговор себе пророчишь!

— Ты посмотреть на мир вокруг не хочешь! Распятая душа твоя кричит!

— Довольно! — крикнул инквизитор. Ведьма послушалась и затихла.

Опытный инквизитор впервые не знал, что сказать, как ответить обвиняемому. И он начал молиться, повернувшись спиной к ведьме: «Святая дева, укрепи мой дух. Не дай поддаться дьявольским речам! Дай силу побороть огонь греховный».

Но небеса молчат, мольбам не внемля.

Он резко развернулся к ней лицом и взял её за руку. За её маленькую и хрупкую ладонь со сломанным им же мизинцем.

Неожиданно они оба начали говорить одну и ту же фразу:

— На части душу рвёт бессилья крик, мы над бездонной пропастью застыли. О, как мы друг без друга раньше жили?! Продлись же, вечность, хоть ещё на миг!

Он погладил её по грязной щеке в синяках и ссадинах, по спутанным рыжим волосам.

Какая же она близкая и до боли родная!

Но нельзя было инквизитору вздыхать по ведьме. Он еще раз коснулся её волос и, вновь заковав руку в цепь, позвал охрану.

Решение могло быть только одно — на костёр.

Ведьму увели, а инквизитор, сев на скамью, спросил у самого себя: «Оружием господь избрал меня, благословляя на святое дело. Когда огонь обнимет это тело, найду ли сил не погасить огня?»

* * *


Многие пришли посмотреть на казнь ведьмы. Её, как и других, обвинённых в колдовстве, толпа закидывает камнями и вслед кричит гадости.

Её руками и ногами привязывают к столбу, кидают к ногам связку хвороста, а после и факел. Хворост горит, горят и ноги ведьмы.

Ведьма кричит и извивается, а толпа лишь ликует под её крики.

А старый и опытный инквизитор наблюдает, как горят её волосы и лопается кожа, а затем уходит в допросную, где совсем недавно он разговаривал с ней.

Он находит грубую верёвку, которой связывают обвиняемых и, в кровь раздирая руки, вяжет из неё петлю. Встав на скамью, он привязывает верёвку к крюку в потолке.

А в голове так и звучат её слова: «Оставь Христу его венец терновый, сумей пройти свободным путь земной!».

И он, не раздумывая, просовывает голову в петлю.