Анатомия зла

Научно-фантастический роман
фрагмент

                ГЛАВА  6

От стены отделилась безмолвная фигура дежурного. Они прошли мимо, не взглянув на него.
Узкие, такие же серые, как холл, коридоры с редкими, наглухо закрытыми дверями петляли и разветвлялись справа и слева от них.
Здесь, в недрах невинно зеленеющего холма, гордо выставлявшего на всеобщее обозрение белокаменное детище Гроссе, притаилась другая клиника – подземная, о существовании которой никто даже не подозревал. У подземной клиники меж тем был свой, тщательно засекреченный персонал, своя клиентура, свои ученые и уникальные специалисты. И над всем этим так же безраздельно царил Гроссе.
Обе клиники причудливым образом дополняли и поддерживали друг друга. Нижняя сотнями невидимых нитей сплеталась с Верхней, пользуясь ее лабораториями, ее богатым практическим и экспериментальным опытом, результатами научно-исследовательских работ. "Клиническая больница ортопедии и травмотологии" трудилась в поте лица, являясь своеобразным полигоном, опытной базой для своей конспиративной сестры, составляя с ней единое, неразделимое целое, о чем никто из ее действующих лиц даже не подозревал.
Под видом благотворительности в нее попадал незначительный процент бедняков, безработных, людей, потерпевших жизненное крушение. Поистине манной небесной бывали для Гроссе несостоявшиеся самоубийцы, одинокие бродяги, одним словом – «отбросы общества», которыми никто уже не интересовался. Те из них, кто не успел еще окончательно разрушить свой организм, а следовательно представлял определенную «сырьевую» ценность, исчезали бесследно в стенах клиники. Фальшивые медицинские свидетельства, констатирующие смерть, вполне устраивали местные власти.
Но, к великому неудобству Гроссе, на бесперебойность, а главное – на качественность подобного "сырья" рассчитывать не приходилось. А потому в исключительных случаях он вынужден был идти на риск, прибегая к гангстерским методам, которые в принципе были противны его природе. Грубая работа вступала в противоречие с его представлениями о себе и своей роли в мировой науке. Но на помощь приходил неизменный девиз: Великие цели требуют великих жертв.
Разумеется, потайной ход, которым пользовался исключительно Гроссе со своей помощницей, не был единственным каналом связи между двумя клиниками. Основное сообщение осуществлялось через подвальные этажи Верхней клиники, где находились подсобные помещения и паркинги. Отсюда, в наглухо закрытых машинах "Скорой помощи", можно было ввести и вывести все, что угодно и кого угодно.
Стальные, пуленепробиваемые ворота с кодированными запорами вряд ли могли возбудить чье-либо любопытство или подозрение, поскольку с наружной стороны они ничем не отличались от множества других ворот и дверей, ведущих на склады, в мастерские, в раздевалки и офисы для работников гаража и так далее. Заведующий паркингом – доверенный сотрудник Нижней клиники, бдительно охранял подступы к ней.

- Зайдем на минутку к донору, хочу на него взглянуть, – сказал Гроссе, толкнув одну из глухих, никак не обозначенных дверей.
Клара нехотя шагнула за ним следом и остановилась в тени бетонной ниши, заранее зная, как будет развиваться гроссовский фарс и не желая принимать в этом участия.
В небольшой унылой комнате, где всю мебель составляли кровать, тумбочка да пара стульев, находились двое: пожилая женщина в белом халате и чернокожий подросток в полосатой пижаме. Он сидел на подушке больничной койки, обхватив руками острые коленки, и при виде вошедших  затравленно уставился на них, часто моргая. Как дикий звереныш в клетке, которому безумно хочется убежать, да некуда. Женщина, вскочив со стула, замерла в подобострастно-выжидательной позе.
- Hi, Joe, – приветствовал пленника Гроссе, таким тоном, будто они были знакомы всю жизнь и лишь вчера расстались.
В ответ паренек только крепче сжал зубы, тщетно пытаясь унять их лихорадочную дробь.
- Тебе холодно? Никак простудился? – В голосе незнакомца озабоченность. Он протянул руку ко лбу пленника.
Тот отпрянул и, прижав подбородок к груди, еще чаще захлопал ресницами из-под черного облака буйно вьющихся волос.
- Ты боишься меня?! – искренне удивился Гроссе.
- Джо, доктор всего лишь хочет узнать, нет ли у тебя температуры, – вмешалась пожилая медсестра. – Врачей бояться не следует.
Ее подопечный лишь переводил взгляд с заботливого доктора на скрывавшуюся в тени неподвижную фигуру женщины, еще глубже забившись в угол постели.
- Не дури, Джо, – одернул его Гроссе тоном школьного наставника. – Я пришел, чтобы обследовать тебя: измерить давление, пульс, выслушать легкие и сердце. Это займет всего несколько минут и, как ты понимаешь, совсем не больно.
- А чего ради вы должны меня обследовать?! – взвизгнул юнец, и голос его сорвался. Влажные колечки волос налипли на высокий, округлый лоб, бледно-сиреневые, по-детски оттопыренные губы дрожали, а глаза, из-за фосфоресцировавшей голубизны белков, светились на черном фоне лица, как болотные огни среди ночи. – Зачем меня схватили? Зачем привезли сюда? Кто вы? Что вам надо? Вы хотите убить меня? Но за что? Что я вам сделал? – Подросток перешел на крик. Он был близок к истерике.
"Сиделка" приняла позу боевой готовности. Гроссе молча пережидал, когда иссякнет этот каскад выплеснувшихся эмоций и слов.
- Отпустите меня! На что я вам? У меня ж ничего нет. Я хочу жить... – На последней фразе пленник сорвался и как-то сразу обмяк. Его большущие глаза наполнились слезами. Всхлипывая и шмыгая приплюснутым ноздрястым носом, он, теперь уже жалобно, продолжал подвывать: – Ну пожалуйста, дяденька, не убивайте меня. Очень вас прошу...
            Перед Гроссе сидел большой, долговязый ребенок, насмерть перепуганный, готовый в любую минуту разреветься и завопить во все горло: "Ма-ма!!!"
- С чего это ты взял, дуралей, что тебя хотят убить? – Голос Гроссе стал отечески-укоризненным. Он опустился на край постели, прикрыл ладонью холодную от пота, нервно вздрагивающую руку паренька, которую тот не успел отдернуть, и заговорил доверительно и участливо, глядя ему в глаза: – Понимаешь ли, весь фокус в том, что ты, дружок, болен. Мы не сказали тебе этого сразу, чтобы не напугать. А получилось кажется наоборот. Ты на горячую голову нафантазировал себе черт знает что.
Придуманный на ходу довод был мало убедителен, но запуганный, одуревший от страха юнец уцепился за него, как тонущий – за спасательный круг. От Гроссе не ускользнули искорки совсем уже другой тревоги, промелькнувшие в его глазах.
- Гретта! – обратился от к сиделке, – Дайте-ка сюда результаты анализов больного.
Мальчик настороженно наблюдал за обоими. В нем и впрямь затеплилась надежда.Выходит он попал в руки доброжелателей, а не злодеев, и все не так уж пугающе безнадежно.
Клара продолжала стоять на том же месте, прямая и неподвижная, будто проглотила кол или окаменела.
Гретта протянула Гроссе несколько отпечатанных лабораторных бланков. Он пробежал их взглядом и с озабоченным видом покачал головой.
- Вот видишь, Джо, я так и думал. Мои опасения подтвердились.
- Но у меня ничего не болит...
- Пока не болит! Тебе удалили аппендикс, не так ли? – Гроссе отметил изумление в глазах мальчика и удовлетворенно продолжил: – Больница была скверная. Они занесли тебе в рану инфекцию, в результате которой развился гнойный процесс. И теперь не только твое здоровье, но и твоя жизнь под угрозой.
Глаза парнишки совсем округлились, а шоколадного цвета радужка слилась с расширившимися зрачками, отчего на врача-спасителя смотрели сейчас две черные, бездонные дыры.
- И что теперь со мной будет? – еле слышно пролепетал он.
- Все будет Окэй, если доверишься мне. Одна очень маленькая, совсем легкая операция, и ты снова здоров. Снова на воле, со своими друзьями и с мамой, которая шлет тебе поклон и просит быть благоразумным и мужественным, как настоящий мужчина. Ведь ты ее единственная опора и надежда.
- Как!? Вы знаете мою маму?! – вскричал Джо. – Это правда? Вы видели ее? И она знает, где я?
- Глупыш. А разве могло быть иначе? Тетушка Бетси и твой дядя Том сами обратились ко мне за помощью. Кому ж, как не им, знать о твоем недуге. Тебя увезли силой, уж ты не обессудь. Они уверяли, что добровольно в больницу ты не пойдешь.
- И то верно. Не пошел бы. – Магические имена "Бетси" и "Том" сделали свое дело. Лицо пленника прсветлело, насколько позволял черный с сизым отливом цвет его кожи. Утихла дрожь. После пережитых волнений и самых страшных предчувствий он согласен был на любую операцию, лишь бы живым вернуться домой.
- Мама непременно придет навестить тебя. Возможно даже я разрешу ей остаться, чтобы ухаживать за тобой. Если, конечно, ты будешь умницей.
Он послушно кивнул, и на лице его появилось подобие улыбки.
- Так как, Джо, доверишься мне? Будешь делать все, как я скажу?
- Да, доктор, – пролепетал полностью укрощенный подросток.
- Вот и договорились. А теперь ты пойдешь за тетей Греттой. И помни, операция совсем легкая и не опасная. Пустяковая, можно сказать. Ты ничего даже не почувствуешь, обещаю тебе... Гретта, приступайте.
Ободряюще похлопав парня по мокрому от пота плечу, Гроссе вышел из палаты, брезгливо обтерев об себя руку. Маска доброго доктора мгновенно слетела с его лица, уступив место привычной холодности.
Клара последовала за ним. Не глядя на нее, он свернул в отсек для пациентов, разительно отличавшийся от безликих серых коридоров, через которые они только что прошли. Здесь зловещую мрачность глухих стен смягчали деревянные панели с цветными репродукциями, а в дубовые двери больничных палат были врезаны окошки, задернутые изнутри занавесками.
- Ты отправляйся в операционный отсек, – приказал Гроссе Кларе. – Лично проверь, все ли готово к трансплантации, и жди меня в донорской. А я  наведаюсь к реципиенту. Этот тоже там по-своему с ума сходит. Прямо беда с ними. Превратили меня в сюсюкающую няньку, – ворчливо пожаловался он, но не получил от Клары сочувствия.
Ничего ему не ответив, она молча продолжила путь.

Задумчиво и мрачно посмотрев ей вслед, Гроссе постучался в одну из палат и, не дожидаясь ответа, по-хозяйски распахнул дверь. В большой просторной комнате было светло, как днем, от скрытых в панелях неоновых светильников. Мягкая, удобная мебель, настенный телевизор, письменный стол с компьютером, широкая полностью механизированная кровать – не кровать, а целый агрегат, при необходимости превращавшаяся в кресло, каталку, операционный стол.
- Хэлло, сэр! – Голос Гроссе снова бодр и дружелюбен. – Как спалось?
- И вы еще спрашиваете. – Худосочный человек с морщинистым, болезненным лицом с трудом сдерживал раздражение. – Присаживайтесь, доктор. Чего-нибудь прохладительного? – Он потянулся к бару-холодильнику.
- Не беспокойтесь, – остановил его Гроссе. – Лучше без проволочек перейдем к делу.
- Без проволочек, говорите? – Передразнил его желчный старик. – Вы тут вероятно забыли, что я человек занятой, что у меня каждая минута деньги, что я не имею ни права, ни возможности так расточительно обращаться со своим временем.
Гроссе холодно выслушал отповедь и попытался прояснить клиенту ситуацию:
- К сожалению, у нас пока нет инкубатора для выращивания доноров. Мы зависим от случая. А случай, увы, не всегда работает на нас. Для того, чтобы как можно скорее решить ваши проблемы, нам пришлось пойти на дополнительный риск, что в нашей работе крайне нежелательно. Кстати, это найдет отражение в вашем счете. Ну а что касается вашего драгоценного времени, так, смею заверить, что если бы сейчас вы не теряли его здесь – у меня, то в очень скором будущем его не осталось бы вовсе. – В стальных глазах Гроссе вспыхивали недобрые желтые искорки, никак не вязавшиеся с его нарочито любезным тоном.
- Вы жестоки, – пробормотал клиент, поморщившись.
- Как врач, я обязан говорить вам правду. Результаты сканирования подтвердили мои опасения: опухоль злокачественная. А это, мой друг, как понимаете, конец. – Он сделал выразительную паузу, поудобнее устроился в кресле и продолжил: – Однако, к счастью, лимфатические узлы пока не содержат включений, а тумор целиком локализован в печени. Это позволит нам удалить печень тотально, заменив ее донорской. Надеюсь, вам не надо объяснять, с чем на сегодняшний день сопряжено трансплантирование живого, жизненноважного человеческого органа?
- Потому-то я и обязался перевести на ваш счет астрономическую сумму, – колюче парировал больной, обозначенный в досье, как "реципиент Р.О."
- Астрономическая сумма, как вы изволили выразиться, плата не только за мое мастерство и мой риск, но, в первую очередь, это плата за вашу жизнь, – напомнил Гроссе. – Или вы оцениваете ее дешевле?
- Не будем ссориться, – пошел на попятную "Р.О." Из заносчивого желчного бизнесмена он разом превратился в трясущегося за свою жизнь больного.
Сколько раз доводилось Гроссе наблюдать подобные превращения: болезнь, поразившая тело,попутно разъедает самоуверенность, высокомерие, спесь. Люди, привыкшие властвовать и повелевать, привыкшие верить во всемогущество денег, вдруг с ужасом осознают, что пред ликом смерти они столь же наги и беспомощны, как и любой, самый ничтожный бедняг.Правда всей своей врачебной практикой Гроссе доказывал обратное. Если некто располагал необходимыми средствами, он брался возродить угасающую в его теле жизнь. О, он отлично знал, каким жалким и сговорчивым становится человек, едва учуяв запах смерти. Не там, не на поле брани и не в экстремальной ситуации, где разум и врожденный инстинкт самосохранения подменяет аффект, а здесь – в гнетущей тиши больничной палаты. Знал и, пользуясь этим, умело манипулировал своими пациентами.
- Мы приступаем к операции через полчаса, – буднично-небрежным тоном сообщил он и, как бы вскользь добавил: – Разумеется, если вы не задержите нас.
- Я?! Вас? Вы шутите, доктор? – Больной казался растерянным и обрадованным одновременно. – Чем же я могу вас задержать, когда...
- Небольшая формальность.
- Я к вашим услугам, доктор.
- Согласно нашему договору, вы обязуетесь сохранять полнейшую тайну относительно всего, что связано с намеченной трансплантацией, в чем дадите мне сейчас расписку.
- Сейчас? Прямо перед операцией? – удивился больной. –  Неужели нельзя...
- Нельзя, – сухо отрезал Гроссе. – С этим вопросом мы должны покончить до операции. Таково мое неприложное правило.
- Но, насколько я помню, в разговоре с вашим доверенным лицом о расписке не было и речи, – запротестовал тот. – Расписка это документ. Улика.
- Совершенно верно. Наше стремление оградить себя от всякого рода неожиданностей вполне естественно. В случае, если у вас возникнет желание поделиться с кем-либо о том, как и где вам помогли исцелиться, мои люди, в первую очередь, постараются лишить вас того, что сегодня я намерен вам подарить...
- Вы хотели сказать продать, – не удержался от замечания Р.О.
Гроссе лишь презрительно скривил губы и продолжал тоном человека, чувствующего себя хозяином положения:
- Кроме того, документ, который вы сейчас напишете, немедленно будет предан огласке, и вас, естественно, обвинят в соучастии, поскольку в документе будет ясно обозначено, что мы действовали с вашего ведома и согласия. Однако, – тон Гроссе смягчился, став почти дружелюбным, – я ни на минуту не сомневаюсь, что до подобных мер дело не дойдет. Что у вас хватит благоразумия и элементарного чувства признательности к своим спасителям. А следовательно никто никогда не узнает о существовании этого документа.
Больной медлил с ответом. И как бы между прочим спросил:
- Ну а если бы я передумал и отказался от ваших услуг?
По непроницаемому лицу Гроссе скользнула зловещая улыбка.
- Позвольте ответить вопросом на вопрос: А как бы вы поступили на моем месте в подобном случае?
          Почувствовав, как лоб его покрывается холодной испариной, Р.О. поспешно сказал:
- Давайте сюда ваш документ.
Гроссе вытащил из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок и развернул перед ним отпечатанный на компьютере текст.
- Перепишите это собственной рукой и поставьте подпись и дату. Что у вас там есть из прохладительных напитков? В горле пересохло.
- Кока-кола? Апельсиновый сок? Содовая? – с не ускользнувшим от Гроссе заискиванием тотчас перечислил Р.О.
- Я бы выпил тоник без ничего.
- Скажите, доктор, каков процент риска во всей этой затее? – подавая ему пузатую бутылочку, поинтересовался больной.
- Минимальный, – не задумываясь, ответил Гроссе. – Не больше, чем при обычной аппендэктомии.
- Пытаетесь успокоить? – Больной уже сидел перед чистым листом бумаги с ручкой наизготове.
- Видите ли, несовместимость тканей донора и реципиента, опасность отторжения имплантированного органа, как проблема, для меня давно перестала существовать. Приступайте, пожалуйста, и побыстрее. Мы попусту теряем время. А время – самая дорогая вещь на свете... после жизни, разумеется. Время и жизнь! Пожалуй, это одно и то же. Время это живая ткань Жизни.
Взяв с тумбочки книгу, Гроссе рассеянно просматривал ее, пока Р.О., сутуло склонившись над столом, переписывал печатный текст.
- Не забудьте поставить подпись и дату, – напомнил он.
Пододвинув к нему расписку, больной встал, нервно прошелся по комнате. Гроссе перечитал написанное им и, спрятав в карман оба листка, направился к двери.
- Сейчас за вами придет сестра, – бросил он уже через плечо. – И. верьте мне, у вас нет причин для беспокойства. Я работаю без брака.
Он вышел, не закрыв двери, так как сотрудница уже ждала в коридоре.


ГЛАВА  7

                Хирургическое отделение, помимо операционной, имело три предоперационных помещения. Одно выполняло свое прямое назначение – подготовку хирургов и их ассистентов к предстоящей операции. Два других предназначались для реципиента и его донора.
Клара поджидала Гроссе в донорской. Он вошел, как всегда, стремительно, бросив на нее быстрый сканирующий взгляд.
- Можно начинать, сэр, – отрапортовала она. В такие минуты между ними не существовало близости.
- Контейнеры с консервантами?
- Доставлены, сэр. – Она заставила голос звучать деловито и ровно. Но, не удержавшись, спросила: – Разве они нам понадобятся? Почему бы не ограничиться одной печенью? А на ее место вшить что-нибудь из законсервированных отходов – печень прошлогоднего реципиента С.Т., например. Молодой крепкий организм парня сумел бы побороть цирроз. – Клара отчетливо читала нетерпение и недовольство на лице Гроссе, но, не желая отступать, продолжала: – Есть ведь и другой вариант: оставить парню кусочек его собственной печени, и тогда у обоих печень отросла бы до нормальных размеров.
Выстрелив в нее испепеляющим взглядом из-под насупленных бровей, Гроссе хрипло рявкнул:
- Ради чего? Ты полагаешь возможным отпустить его на волю?
- Н...не обязательно. Вы...Ты сам говорил, что живые органы надежнее и сохраннее консервированных. Он мог бы жить в клинике... пока.
- Тешишься самообманом? Думаешь, если, по-страусиному, сунуть голову в песок, можно спрятать и все остальное? Ты сделала свой выбор. Вот и придерживайся его. И не морочь мне голову сентиментальным нытьем перед самой операцией.
Он раздраженно прошелся по комнате, сжимая и разжимая кулаки. Остановился перед нею, перекатывая вес тела с пятки на носок и обратно, и наконец сказал:
- Нужно быть круглой дурой, Клара, чтобы не понимать, что участь донора, попавшего сюда, заранее предрешена, что обратного пути для него нет и быть не может. И все же клянчишь невозможного. Ладно, пусть будет по-твоему. Я сохраню ему жизнь... в том виде, в каком сочту нужным. – Он как-то странно – зловеще и загадочно усмехнулся.
Сговорчивость не в характере Гроссе, и Клара не поверила ему. Но благоразумно предпочла промолчать. Впрочем одного ее вида оказалось достаточно, чтобы он вспылил.
- Я устал от увещеваний. Донора успокаивай, реципиента уговаривай. Вот только тебя мне и не хватало.
Обиженно поджав губы, она отвернулась.
Помещение для доноров преследовало тайную цель – скрыть свое назначение, обмануть бдительность жертвы. Обычная  мебель, на стенах несколько отвлекающих гравюр фривольного содержания. Передвижной столик с медикаментами скрыт за китайскими расписными ширмами.
Джо привели именно сюда. Он остановился посреди комнаты, пугливо озираясь по сторонам и крепко, по-детски держась за руку Гретты, будто она могла защитить, уберечь от щемящей сердце неизвестности. Очевидная умственная недоразвитость этого чернокожего парнишки облегчала задачу его вольным и невольным палачам.
- Иди сюда, мой мальчик. – Голос Гроссе снова журчал, как ласковый ручей. – И помни, мама просила тебя быть мужественным.
Неохотно отпустив руку Гретты, пленник шагнул вперед.
Женщина отвернулась, но Клара успела заметить слезы, блеснувшие в ее глазах. Заметил и всевидящий Гроссе.
- Вы свободны, сестра. Сегодня вы мне больше не понадобитесь. Отдыхайте. – Он взглядом проводил ее до дверей и только после этого обратился к парню: – Джо, слушай меня и делай, что я тебе скажу.
           Кларе неоднократно доводилось быть свидетелем, более того – испытывать на собственной шкуре способность Гроссе подчинять себе чужую волю. И все же каждый раз она с внутренним содрогаганием наблюдала этот зловещий ритуал.
- Сними одежду и ляг на тахту.
- Как, совсем раздеться? – Парнишка стыдливо покосился на Клару.
- Она врач, Джо. А врачей не стесняются. Ну же, не задерживай меня, поторапливайся. Чем скорее мы начнем, тем скорее все кончится.
Стараясь не смотреть на Клару, Джо стащил с себя несложную больничную одежду и лег на жесткий топчан, прикрытый красочным покрывалом с длинной бахромой.
- Умница. А теперь расслабься, дыши ровно и постарайся думать о чем-нибудь хорошем. Например о том, как ты скоро встретишься с мамой и с друзьями.  Тебе сделают сейчас один маленький укольчик в руку, и ты уснешь.
- И ничего не буду чувствовать?
- Ровным счетом ничего. А когда проснешься в своей палате, все будет уже позади. И мы вместе посмеемся над твоими страхами.
Джо доверчиво улыбнулся и прошептал:
- Спасибо, доктор.
- Литический коктейль номер три, – скомандовал Гроссе, не отрывая взгляда от мальчишеского, словно вырезанного из черного дерева, лица.
Шприц еле заметно вздрагивал в руке Клары, когда она искала вену, стараясь не замечать устремленных на нее, тревожно застывших глаз.
Парнишка уснул мгновенно, как и обещал ему Гроссе, ничего не почувствовав. И уже никогда – Клара в этом не сомневалась – ничего не почувствует.
- Неужели нельзя обойтись хотя бы без этих ужасных спектаклей, – сдавленно прошипела она, глядя на распростертое полудетское тело, на ребра и тазовые кости, резко выступавшие из-под лоснящейся кожи цвета хорошо прожаренного кофейного зерна. На его впалый, упругий живот, который через несколько минут будет безжалостно вспорот...
- Меня удивляют твои дилетантские вопросы, – огрызнулся Гроссе. – Ты прекрасно знаешь, что когда человек нервничает, в кровь выбрасывается огромное количество гормонов. А мне нужны высококачественные органы и чистая, спокойная кровь. Вот для чего я устраиваю все эти спектакли.
Гроссе нажал на скрытую в панели кнопку и отдал распоряжение явившемуся на зов санитару перевезти усыпленного донора в операционную.


                ГЛАВА  8

На краю отвесной скалы сидел юноша. Ровный загар покрывал его, хорошо развитое, мускулистое тело. Юношу вполне можно было бы принять за бронзовое изваяние, если бы не длинные, выгоревшие на солнце волосы, бьющиеся на ветру. Его пальцы машинально барабанили по переплету лежавшей на коленях книги, а тоскующий взгляд был устремлен к далекому горизонту.
Могучий океан, подобно фантастическому гигантскому спруту облапивший добрую половину планеты, мирно плескался где-то глубоко внизу. Там, под неприступной, вертикально уходящей вверх стеной, острые гребни скал угрожающе торчали из воды, полностью обнажаясь в часы отлива. А если океан штормило, волны, натыкаясь на них, разбивались в пыль, вихрясь и пенясь. Не то что корабли, даже лодки не рисковали приближаться к этим диким и опасным местам. Разве что усатый и самодовольный морской лев выберется на скалы со своим гаремом погреться на солнышке, да где-то вдалеке вскинет хвост до нелепости огромный хозяин глубин – голубой кит. В остальном же, насколько мог видеть глаз, океан казался неизменным, как может быть десятки, сотни тысяч лет назад, когда людей на Земле еще не было вовсе. Впрочем, иногда на горизонте белела движущаяся точка идущего своим курсом теплохода, а небо оглашалось ровным рокотом пролетавшего в вышине самолета. Но для юноши эти знаки так и оставались лишь точками и рокотом.
Долгие часы проводил он на своем излюбленном посту. Размышлял, читал, наблюдал за облаками, непрестанно менявшими формы и очертания, всматривался в океан. О, он до слез, до боли в глазах мог глядеть на искрящуюся рыбьей чешуей океанскую кожу. Но не потому, что так сильно любил природу и не потому, что больше нечем было заняться. Далеко не всегда юноша бывал так задумчив и тих. В минуты отчаяния он метался подобно штормовой волне, заблудившейся в лабиринте скал. Он готов был рвать на себе волосы, выть диким зверем, крушить все подряд или... или броситься вниз, на те самые острые скалы, чтобы раз и навсегда покончить с этим кошмаром. Возможно, он так бы и поступил, если бы не хрупкая надежда, что все еще может измениться, что его пожизненному заточению придет когда-нибудь конец.
Но сейчас, глядя вдаль, юноша думал о романе, который лежал у него на коленях, о героях, описанных в нем, об их образе жизни и судьбах. И больше всего – о героине – яркой стройной брюнетке с жарким взглядом и порывистыми движениями. Властная, темпераментная, загадочная, она живо представала в его воображении. Именно такую женщину мог бы он полюбить. Только такую! Все прочие, из других романов: белокурые, хрупкие, капризные и жеманные, мечтательные, изнеженные и романтичные, не трогали, не волновали его. А эта! Откладывая книгу, он мысленно дорисовывал ее образ, облекая его в плоть и кровь, наделяя конкретными чертами характера. Она являлась ему во сне. И была так реальна, что он протягивал руку, чтобы коснуться ее лица, ее тела. А она улыбалась ему, и в ее огромных черных глазах он читал ответную страсть. Но сон таял вместе с рассветом, и юноша в бессильной ярости неистово колотил кулаками подушку.
В детстве Джимми читал ему сказки – про эльфов, фей, огнедышащих драконов, про говорящих животных, про злых и добрых, но непременно всесильных волшебников, способных мановением руки творить чудеса – объясняя, что все это выдумки, что на самом деле они не существуют. Теперь юноша вырос и сам читает книги про таких же людей, как он и Джимми. И не только про таких. Например романы об инопланетянах, обладающих суперразумом и, непохожими на человеческие, телами. О кровожадных клыкастых вампирах, живущих столетиями и питающихся человеческой кровью. Об оборотнях, в полнолуние превращающихся в свирепых волков, пожирающих людей. О восставших из могил покойниках, зомби, духах и привидениях, о ведьмах и колдунах, обладающих сверхестественной силой, способных летать по воздуху и убивать на расстоянии. О биороботах, которых не сразу отличишь от обычного человека, и так далее и тому подобное. Нет, Гроэру было не под силу самостоятельно определить, чему можно верить, а чему нет, кто из них существует на самом деле, а кто – всего лишь плод чьего-то богатого воображения. Хотя... если даже кто-то все это и выдумал, значит существует, по крайней мере, тот самый кто-то!
В жизни юноши было только два человека – Джимми и Учитель. Учителя он видел редко и совсем ничего о нем не знал. А Джимми, как он сам объяснил, был его опекуном. Они безвыездно жили вдвоем на вилле, ведя натуральное хозяйство: скотина, птица, рыба в маленьком искусствен-ном пруду, огород, фруктовый сад. Всем заправлял неутомимый опекун, трудившийся с восхода солнца и до заката. Юноша лишь изредка и весьма неохотно помогал ему, отговариваясь тем, что такая работа его не увлекает. За неимением ничего более интересного, он отдавал предпочтение бассейну, спортивной площадке и библиотеке.
 Библиотека! Источник страданий и единственная его отдушина. Ведь именно из книг узнавал он о жизни людей, об их взаимоотношениях, об их чувствах, мыслях, поступках. И конечно – о любви. Если даже обычному человеку, живущему среди себе подобных, книжная жизнь кажется увлека-тельнее и насыщеннее его собственной, то для личности, изолированной от этого общества, она приобретала поистине волшебное звучание.
Вся реальная жизнь юноши начиналась и кончалась высокой каменной стеной, опоясывающей виллу с трех сторон; четвертая обрывалась непреодолимой пропастью у подножья океана. У него было только две возможности заглянуть за пределы отведенного ему пространства: одна – океан, другая – небо. Небо являлось ему то бездонно голубым, то нежно-розовым на закате, то причудливо-облачным, дразнящим ускользающими зыбкими очертаниями неведомых существ, то хмурым и мрачным в дни непогоды.
Не часто оно бывало добрым и нежным, как сейчас, ласкающим тело, лицо и волосы. Обычно оно палило зноем, и тогда его излюбленный выступ скалы превращался в раскаленную сковороду, на которой Джимми поджаривал рыбу. Очень редко небо посылало чистые прохладные струи дождя, которые могли вдруг превратиться в сплошную водяную лавину, грозящую затопить их по самую крышу. Случалось, над головой плясали и ветвились слепящие глаза зигзаги, со зловещим треском вспарывающие черноту туч, и тогда ему казалось, что небесные опоры вот-вот рухнут, раздавят их вместе с домом и садом. В такие минуты ему хотелось упасть на колени и на четвереньках заползти  в какую-нибудь щель, чтобы спрятать там голову и тело от гнева разбушевавшейся стихии.
          Небо, как и океан, как и все, что по ту сторону стены, оставалось для него недосягаемым и непостижимым. Манящим и пугающим.
Внезапный порыв ветра ворвался в сад, запутался в заломленных ветвях, заставив их стонать и беспорядочно биться, хлопая в зеленые ладошки. Спина водяного гиганта, сразу озябнув, покрылась рябью. Мысли юноши были далеко, а продубленая ветром и солнцем кожа не ощущала холода. Он круглый год ходил босиком и избегал одежды. Если бы не Джимми, упрямо сохранявший приобретенные некогда привычки, он не носил бы и шорты.
Из-под куста розмарина вылез заспанный Тим – нелепое и жалкое существо, вечно пребывавшее не в духе. Еще весной его привез на виллу Учитель. Тщедушное тело, покрытое короткой черно-пегой шерстью, венчала большая, кудластая голова. Тим никогда не играл, не резвился. Старался держаться в сторонке, находя уединенные закутки. А если голод и заставлял его появиться, то жалобно поскуливал, вертя головой, будто в уши ему попала вода или заполз жук. Он много спал, мало и неохотно ел, иногда сутками не подходя к миске. И тогда Джимми забрасывал свои дела и возился с собакой, как с малым ребенком.
"Только попробуй сдохнуть, скотина ты этакая, –  ворчал он. – Или не понимаешь, что я за тебя в ответе?"
Но сегодня плохое настроение было не у Тима, а у юноши. Он зло оттолкнул пытавшегося улечься у его ног пса, и тот, обиженный, убрался восвояси.
Юношу мучили навязчивые мысли. Жажда общения жила в нем, как язва, постоянно ноющая, кровоточащая, разъедавшая изнутри. Он должен был понять, почему его изолировали от людей, почему посадили за высокую глухую ограду. Его терзали сотни вопросов, так и остававшихся без ответа.
- Джимми! Где ты, Джимми?.. – В приступе отчаяния юноша вскочил. Забытая книга упала в траву, да так и осталась там лежать.
- Что случилось, мой мальчик? – тотчас отозвался встревоженный голос.
А минуту спустя по садовой дорожке, среди буйно разросшихся кустарников и фруктовых деревьев уже семенил плотный человек средних лет в переднике поверх закатанных до колен выцветших джинсов.
- Что случилось, Гро? – повторил он, запыхавшись.
- Не знаю, – растерянно пробормотал юноша, отворачиваясь.
- Но ты кричал. Ты звал меня, – настаивал опекун. Его лицо, заросшее дикой щетиной, выглядело взволнованным. – Тебя что-нибудь напугало?
Джимми разговаривал с юношей, как с ребенком, как делал это уже много лет, ухаживая за ним. И тот, не зная другого обращения, принимал его как должное.
- Я... я только хотел спросить, почему так давно нет Учителя. По-моему ему пора уже быть.
- Он приедет на днях, – мягко отозвался Джимми, вытирая передником загрубевшие руки. – Зачем он тебе? Разве нам вдвоем плохо?
- Зачем? – Юноша задумался на минуту, хмуря густые, отливавшие золотом брови. – Не знаю. Когда его нет, мне тревожно. Одиноко, неуютно. Я... я хожу, как потерянный.. Когда он приезжает, мне не становится легче. Но я немного успокаиваюсь.
- Ты скучаешь по нему, мой мальчик.
- Скучаю?.. – Он снова задумался, вслушиваясь в себя, и убежденно ответил:. – Нет, не думаю. Вот ты, Джимми, добрый, простой... доступный. А с ним... Иногда я боюсь его. Иногда ненавижу. Но, знаю, что без него не могу. Странно, правда?
- Да-а, очень странно, – согласился Джимми, задумчиво качая головой.
- Понимаешь, я должен выяснить, откуда он приезжает и куда уезжает каждый раз.
- Куда? – Джимми почесал затылок, чтобы выиграть время. – Ясное дело, куда – к себе на виллу.
- А почему он не живет на нашей? Разве здесь мало для всех места?
- Видишь ли... у него там дела.
- Какие?
- Ты же знаешь, Гроэр, он работает.
- С кем? – И, не дав Джимми ответить, резко выкрикнул: – С людьми? Он работает с людьми! Верно?
- Ну откуда же мне знать, сынок, сидя безвылазно здесь.
- Ты должен сказать мне правду! Я требую! – Дрожащие пальцы юноши вцепились в ворот ковбойки опекуна с таким ожесточением, что пуговицы с треском разлетелись. Ковбойка распахнулась, обнажив грубый белый шрам, начинавшийся чуть ли не у подбородка и исчезавший за поясом джинсов. К счастью, вышедший из себя юноша ничего не заметил.
- Не дури, Гро! – В гневе сорвав с себя его руки, Джимми поспешно запахнул ковбойку. Но тут же успокоился и ласково поправил упавшие на глаза юноши волосы. – Что ты хочешь от меня, мой мальчик? – устало проговорил он. – Тебе нужно поменьше читать эти проклятые книжки. Побольше заниматься физическим трудом. Тогда у тебя не останется время на праздные размышления. Мне одному трудно управляться с хозяйством: следить за скотиной, возделывать землю, стряпать, стирать. А ты совсем не помогаешь мне, Гроэр.
Юноша не слушал его упреков. Он думал о своем, поджав губы, нахмурив брови.
- Я хо-чу к лю-дям, – упрямо заявил он.
- Дались же тебе эти люди! – вздохнул Джимми. – Думаешь, среди них нам жилось бы лучше? Да мы здесь с тобой, почитай, в раю. Сами себе хозяева. Делаем что хотим. Ни в чем не нуждаемся. Все, что нам нужно, у нас есть. Прекрасный дом с видом на океан, прекрасный сад. Свое хозяйство. Ни перед кем... кроме Учителя, не отчитываемся. Спим вволю. Едим вволю. Что же еще?
- По-твоему я всю жизнь должен есть, спать и плевать в небо, да? Я хочу жить так, как живут в книгах.
- На твое счастье, ты совсем ничего не знаешь про внешнюю жизнь, сынок. Иначе поумерил бы свой пыл.
- Так расскажи мне! – оживился Гроэр. – Я давно прошу тебя об этом.
- Там, куда ты так стремишься, нужно зубами выгрызать себе место под солнцем. За все платить – деньгами, нервами, здоровьем, честью... а то и собственной жизнью. Нужно с утра до ночи батрачить, неважно даже, на хозяина или на себя, главное – до седьмого пота. Иначе просто пропадешь.
- Ах, про все это я сотни раз читал, – отмахнулся юноша. – Но я читал и другое. О военных подвигах, например. О завоеваниях и победах.
- Это когда таких вот, как ты, молодых и здоровых, не понюхавших еще настоящей жизни, используют в качестве пушечного мяса, отправляя на верную смерть, – вставил Джимми.
- О спортивных состязаниях, – не слушая его, продолжал Гроэр.
- Ну да, когда из миллионов посвятивших себя спорту неудачников на поверхность выскакивает один. Хватает все лавры и бешеные бабки, а потом на одном из состязаний ломает себе хребет, или в расцвете лет тихо сходит на нет, и все о нем тотчас забывают.
- О клубах, игорных домах, ресторанах и дискотеках. О танцах с девушками под джаз и поцелуях в лунную ночь. О работе, наконец, которая становится смыслом твоей жизни, – мечтательно перечислял юноша. – Ведь все это существует, правда?
- Нет, Гро. Для нас не существует. – Джимми ссутулился, помрачнел, сразу став похожим на старика.
- Что значит для нас? Что ты хочешь этим сказать?
- А то, дружок, и значит, что это не они, а мы с тобой не существуем. Понимаешь, нас нет, и баста. – В голосе Джимми звучали гнев, раздражение и горечь.
- То-есть как? – Гроэр был озадачен, сбит с толку. – Но ведь мы же есть.
- Нет, Гро, для них нас нет. А следовательно, их нет для нас.
- Не понимаю. Ничего не могу понять. – Гроэр наморщил лоб, пытаясь разобраться в услышанном. – Ты совсем меня запутал.
- А тебе и не положено понимать! – с досадой выкрикнул Джимми. – Тебе нужно прилежно заниматься физическими упражнениями, хорошо питаться и всегда быть здоровым. Главное – всегда быть здоровым. Больше от тебя ничего не требуется.
- Ты говоришь обо мне так, будто я – тот бычок в загоне, которого ты собираешься заколоть.
От упрека, легкомысленно брошенного Гроэром, Джимми похолодел. Он обхватил юношу заскорузлыми руками и крепко прижал к себе.
- Не говори так, мальчик мой, умоляю тебя. Никогда так не говори. Ты ведь знаешь, кроме тебя у меня нет никого в целом мире. Я вынянчил тебя, Гро. Ты мне как сын. – Он затих на минуту и снова с жаром повторил: – Никогда не говори.
- Я человек, Джимми, понимаешь, хочешь ты этого или нет. – Юноша высвободился из его объятий. – Я не могу не думать.
Ветер меж тем все усиливался. Собиравшиеся отовсюду облака еще сияли круто вздыбленными белоснежными спинами, но их обращенные к земле подбрюшья уже наливались свинцовой тяжестью. Океан, похитив у неба клочья облаков, украсился ими. Растрепанные кроны деревьев смешались в одну колышущуюся, тревожно гудящую массу. Прямо на глазах земля окутывалась преждевременными сумерками.
- Сейчас польет, – заметил Джимми, бросив взгляд на почерневшее небо. – Хорошо бы не попугал, а по-настоящему. Земля давно дождя просит. Пойдем-ка в дом. Простудишься.
Гроэр позволил увести себя. Забытая им книга с девушкой его грез осталась лежать у обрыва.
- И хватит бегать голышом, – заботливой нянькой ворчал Джимми. – На-ка вот, надень свитер.
Гроэр машинально оделся.
- Не забудь вымыть руки. Мы садимся ужинать. Кажется, я вовремя успел все приготовить.
           Джимми был искуссным кулинаром. Он любил покушать сам и от души потчевал своего подопечного. Их кухня располагалась за домом, в саду. Райский климат Калифорнии позволял находиться на воздухе круглый год. Пожалуй, только дождь и мог загнать их раньше времени под крышу. Но это не в счет, поскольку случался он крайне редко. И сегодня был именно тот, редкий день.
Они уже заканчивали вечернюю трапезу, когда разбухшие и отяжелевшие небеса разродились неистовым ливнем. На террасу вбежал промокший Тим.
- Где тебя носит, бездельник? – накинулся на него Джимми. – Изволь-ка поесть. Вторые сутки к миске не подходишь.
Пес сунул лохматую морду в миску, нехотя принюхался и, виновато покосившись на Джимми, попятился. Доплелся до подстилки, положил голову на мокрые грязные лапы и покорно стал ждать, когда его выбранят.
Пока Гроэр сидел, хмуро глядя перед собой, Джимми обтер мокрого пса тряпкой, собрал и перемыл посуду, вытер стол, расставил все по местам.
Дождь тщетно рвался внутрь сквозь крышу, превратив ее в грохочущий барабан. Ему ничего не оставалось, кроме как обтекать сплошным потоком стены и запотевшие стекла.
Джимми подумал о том, что работы ему теперь прибавится – выправлять размытые дорожки, расчищать грязь, собирать и сжигать поломанные ветки. Но вслух сказал только:
- Ну и льет. Природа на осенний лад настраивается. Да и то, пора уж.
Гроэр всегда удивлялся, как удается его опекуну определять времена года. Сам он в них абсолютно не разбирался. Может эти самые сезоны и существовали, но отличались они друг от друга весьма символически, если круглый год можно было купаться в бассейне и круглый год днем ходить босиком. Правда к "зиме" ночи становились не только длиннее, но и холоднее, и Джимми включал автономное отопление или зажигал камин. Последнее больше для уюта, объяснял он. Часть деревьев в саду – тех, что родом из средней полосы, исправно скидывала на пару месяцев листву, сохраняя приобретенные их предками привычки, но в конце февраля уже покрывалась цветами. Зато другая часть – та, что вечнозеленая, и не думала оголяться. В результате у Гроэра и создавалось обманчивое ощущение неизменности, застойности времени, состоящего из одного сплошного лета.
Другое дело Джимми. Как человек куда более искушенный, он не только определял времена года по солнцу, по деревьям – следя за их ростом, цветением и созреванием плодов, но и вел счет дням. На задней стене дома, над кухонной плитой, куда Учитель никогда не наведывался, он с первого года пребывания здесь делал ежедневные зарубки, и после каждых 30 или 31 оставлял паузу. Когда таких ежемесячных зарубок набиралось 12, он процарапывал крестик. Вот по этим самым крестикам и определял Джимми, сколько зим и весен прошло со дня его добровольного заточения, какой сейчас год и сколько им обоим лет.
- Лето-осень-зима-весна, потом снова лето и снова осень, – мрачно ворчал юноша, глядя в никуда. – И так всю жизнь, да, Джимми?
Джимми промолчал. Он не сомневался, что всю жизнь так не будет. На всю жизнь пусть не рассчитывает.
- Шел бы ты спать, сынок, – немного погодя посоветовал он. – Под шум дождя хорошо спится.
- Под такой-то грохот? Скажешь тоже.
- Скоро утихнет. Тропические ливни буйные, да быстро выдыхаются.
- Нет. Спать я не хочу. Лучше почитаю.
Гроэр не знал, что такое телевизор, радио, компьютер и даже телефон. Единственным источником информации для него были книги. Он с детства привык к такому образу жизни, потому что другого не видел... Но пришло время, когда, читая, он начал анализировать свое положение и понял, наконец, что с ним что-то не так.
Его опекун – дело другое. Тот явно знал многое, да предпочитал помалкивать. Гроэру никак не удавалось его разговорить, выведать, как он жил раньше, чем занимался, имел ли когда-нибудь жену, детей, и это его злило.
С шумом отодвинув тяжелый стул, он поднялся и побрел к винтовой лестнице, ведущей на второй этаж. Выщербленные деревянные ступени тоскливо поскрипывали под его босыми ногами.
Джимми молча смотрел ему вслед, дивясь про себя, когда успел его подопечный вырасти, когда превратился в хорошо сложенного взрослого мужчину. Сначала видна была вся фигура юноши, потом от плеч и ниже, потом только ноги. Ноги тоже исчезли, а Джимми все смотрел на обшарпанные ступени. Сколько лет они поднимаются и спускаются по ним? Без малого уже двадцать. Считай, целая жизнь! Крошке Гро не было и года, когда их поселили на этой вилле... Когда их здесь заточили.
Казалось, еще вчера он носился по саду, как дикий волчонок, все круша и ломая или, затихнув вдруг, куда-то надолго исчезал. Огрызался, зубоскалил, не слушался, капризничал, с большой неохотой позволяя обнять и приласкать себя. Но чаще ходил за Джимми по пятам, наблюдая за тем, как тот работает, ставил его в тупик своими внезапными расспросами, за которыми всегда скрывался подвох.
Как-то, ему тогда было лет девять,  Гроэр нашел себе новое занятие – "охоту". К их искусственному пруду повадились слетаться дикие пеликаны. Повидимому выслеживать да вылавливать рыбу из морских глубин дело хлопотное и не всегда успешное. А тут, вот она – готовенькая, заманчиво серебрится в неглубоком пруду. Бывало рассядуться на берегу пернатые лентяи с умильными физиономиями, развесив свои клювы-мешки, и косят голодный глаз на откормленные спинки форели. Джимми возмущался, нервничал, пытался гонять их, размахивая руками. А Гроэр без лишнего шума смастерил втихомолку рогатку собственной конструкции, набрал целый пакет мелких камушков и, спрятавшись спозаранку в кустах, принялся обстреливать непрошенных гостей. Пеликаны погоготали, похлопали недовольно крыльями да и убрались восвояси. Правда на следующий день, как ни в чем не бывало, явились снова и снова получили отпор, поскольку Гроэр уже был на своем посту. А одного ему даже удалось забить насмерть. Такая игра – кто кого – продолжалась довольно долго и оставалась для мальчонки самым азартным занятием до тех пор, пока пеликаны не поняли, что тут им ничего не светит. 
И вот наконец Гроэр вырос. Хорошо это или плохо? Ответ мог быть только один: хуже некуда.
Пальцы Джимми привычным движением скользнули под рубашку, нащупали ненавистный шрам – причину всех его бед и злоключений. Шрам жег. Клеймом горел на груди, предательски просвечивал сквозь рубашку. По крайней мере так ему казалось.
Порывы ветра швыряли упругие веревки дождя в окно, расплющивая их в причудливые студенистые узоры, будто по стеклу проползла гигантская скользкая улитка. Джимми завернулся в огромный плащ, накинул на голову капюшон и, подхватив фонарь, вышел в сад. Грозно провисшее небо обрушилось на него водяной лавиной, вдавило босые ноги в раскисшую холодную землю. Осторожно ступая, чтобы не поскользнуться, он двинулся вперед. Солнце, укутанное толстым одеялом туч, с трудом освещало землю призрачным предзакатным светом.
Обойдя дом по периметру, Джимми обследовал все водосточные трубы. Убедившись, что ни одну не забило палой листвой, он проверил стоки, выковыривая из них сучки, песок и мелкие камни. В огороде вихрящийся поток пробил брешь в грядке с помидорами, завалил несколько кустов и принялся размывать следующие. Джимми понимал, что бороться сейчас с этой напастью бесполезно и, махнув рукой, повернул обратно.
Проходя мимо глухих ворот, сделанных из листового крашеного железа, приваренного с двух сторон к металлической раме, он остановился. - Чем портить мне грядки, лучше бы размыло эти чертовы ворота да унесло их в океан, – проворчал он, осуждающе покосившись на небо.
          Фокус заключался в том, что ни у него, ни тем более у его подопечного не было ключей от ворот. Для обоих ворота были продолжением глухой стены. Открыть их мог только один человек, вместе с воротами державший на запоре их судьбы.

Гроэр остановился посреди узкой длинной комнаты со скошенным потолком, в углы которой уже прокралась подгоняемая непогодой ночная тьма. Большие окна во всю длину стены выходили в сад. В обычные дни отсюда хорошо просматривался океан. Но сейчас по стеклам сплошной стеной сбегала вода. Шум ливня здесь, под самой крышей, был трудно переносим. Казалось, он отбивал дробь не по черепице, а  по барабанным перепонкам. Однако, как и пророчил всезнайка Джимми, постепенно дождь начал утихать, и Гроэр тотчас забыл о нем, но продолжал стоять посреди комнаты, сжимая и разжимая кулаки и уперев взгляд в невидимого противника, который все отчетливее проступал из глубины темнеющего окна. Ночное окно служило единственной возможностью для обитателей виллы увидеть свое отражение, поскольку в доме не было зеркал. И Гроэр толком даже не знал, каков он, как выглядит, какого цвета у него глаза.
Библиотека. Его единственная отрада. Все здесь было знакомо до противного. Нестройные вереницы книг на длинных стеллажах, которые он знал едва ли не наизусть. Пятна чернил на рассохшихся досках длинного стола – свидетельство занятий малолетнего Гроэра с Джимми, когда тот усердно обучал его математике и грамоте. Капли воска. Случалось, они оставались без света, и тогда в ход шли свечи. Подпаленные углы стола, борозды от перочинного ножика – следы мальчишеских шалостей. Сколько Гроэр помнил себя, столько помнил эту библиотеку. Не счесть часов, проведенных под ее косой крышей.
Стоило ему подняться сюда, и в памяти всплывало всегда суровое, отчужденно-холодное лицо Учителя. Собственно он его и не забывал. И вовсе не потому, что любил или скучал по нему. Этот человек сидел где-то в глубинах его естества как заноза, как кость, от которой невозможно избавиться. Как невозможно избавиться от самого себя, даже если себя ненавидишь. Это мучило Гроэра, раздражало. От детства остались окрики, пристальный, изучающий взгляд и непреодолимая воля Учителя – тяжелая, как каменная глыба, обесцвечивающая и вдавливающая в землю зеленые побеги его порывов.
Мальчик-Гроэр безуспешно пытался понять: почему Учитель не умеет улыбаться, почему, если пристально на него смотреть, отводит взгляд. Но он уже давно привык, что ни один из его вопросов не находит ответа, что с ним считаются не больше, чем с Тимом и с предшественниками Тима, такими же нелепыми четвероногими тварями, не желавшими ни бегать, ни играть. Если бы он был Тимом, его, наверное, удовлетворило бы это сытое, ленивое существование, о котором толковал Джимми. Спасибо книгам, рассказавшим ему о нем самом!
Пройдясь взглядом по переплетам, решая, какую из них выбрать, он вдруг вспомнил, что та, которую он еще не дочитал, осталась мокнуть под проливным дождем. Первым побуждением его было бежать к обрыву. Ведь гибнет не книга, а черноволосый объект его тайных желаний. Гроэр иронически усмехнулся. Мечты и желания, сказал он себе, живут не на мертвых страницах книг, а в его голове. И погибнуть они могут лишь, когда он им это разрешит.
Он направился в дальний конец библиотеки и, как пять, как десять лет назад, на полпути в нерешительности замер, будучи не в силах преодолеть запрет. Там, за стеллажами стоял массивный красного дерева секретер с придвинутым к нему стулом. Это было единственное место в библиотеке, куда он не имел права подходить. Секретером мог пользоваться только один человек – Учитель, в отсутствие которого он всегда бывал на запоре. Давно известно, что ничто так не притягивает воображение, не разжигает любопытство, как запретный плод.
Гроэр сделал еще несколько неуверенных шагов и остановился перед секретером, круто выпятившим собранную из узких планок грудь. Протянув руку, юноша осторожно коснулся его отполированной поверхности. Затем уперся обеими ладонями в выгнутую створку и подтолкнул ее вверх. Она не поддалась. Как не поддавалась все предыдущие годы. Он знал, что ему ничего не стоит поддеть ножом примитивный замок и вскрыть тайник. Знал он так же и то, что в один прекрасный день непременно сделает это.


P.S. Это фрагмент романа. Мои книги (целиком), в электронном варианте, можно найти в книжных интернет-магазинах Andronum, Amazon, LitRes, ЛитМир, Boors.ru, Альдебаран и др. Вот одна из ссылок: https://www.litres.ru/eleonora-mandalyan-10396930/


Рецензии
Это столько нужно трудов, чтобы раскручивать сюжет, чтобы в конце романа, бесшумно вывалиться наружу - на Прозу. РУ... Прочёл и стало легче дышать... в пору вызывать 911 и, праздновать победу... держа торшер, как талию Клавы...Ура - 45 глава закончилась, но история продолжается... На Донбассе объявили мир и наступила долгожданная тишина, только праздновать её не кому, разбежался народ, как крысы... С уважением к Вашему терпению и профессионализму.
Жизнь тонкая штука, во - куда вас занесло... Евтушенко вспомнил, все едут в Америки... а мы тут, хлеба сеем и жнём...Здоровья ВАМ и многих трудов посильных разуму и слову божьему.

Валентин Стронин   14.10.2014 06:47     Заявить о нарушении
Я не поняла, Валентин, Вы подруниваете надо мной и романом? Вас шокировали "страсти-мордасти"? Кстати, я не бесшумно "вывалилась". Роман был опубликован отдельной книгой в Ереване, в моем сборнике в Москве, в сокращенном варианте в "Искателе" и отдельной книгой в Америке. А после размещения на "Прозе.ру" я была номинирована на "автора 2014 года". Но это просто к слову. В любом случае, спасибо, что откликнулись. Это лучше, чем молчание.

Элеонора Мандалян   14.10.2014 13:56   Заявить о нарушении
Интересные Вы люди, армяне, выживаете, везде и всюду, хотя помню - 15 год, когда вашего брата 1.5 млн. вырезали...Трудолюбивые вы, как евреи, коими себя и считаете, только время переоценило вас... какие-то несусветные мысли лезут в голову, да и причём тут ВЫ Элеонора Мандалян?... война сделала своё кровавое дело у нас на Донбассе, как и у вас в Нагорном Карабахе... Понимаю, писатель выживает, за счёт таланта, а скорее связям... Так выпьем - же за международные связи во имя МИРА. " Есть ценности, которым нет цены, и - это мир, итог войны! " Извините за сумбурные мысли, и якобы претензии, к успешной половине писательского мира, женщине писателю!

Валентин Стронин   14.10.2014 16:09   Заявить о нарушении
А я-то восприняла Вас, Валентин, всерьез...

Элеонора Мандалян   14.10.2014 21:25   Заявить о нарушении
Я и есть серьезный и ответственный человек... просто, ради выживания, имена авторы дают не русские, и не армянские даже...и этим мельчает национальная литература... защитить её-бедолагу не кому, а ради заработка, люди пишут и пишут, поглощенные рынком... может и у вас есть, что-то особенное, как у классиков ваших... Извините и простите, что вышел корявый разговор... Вы сильная и мужественная женщин и литератор... со своим мировоззрением и прицелом на будущее.... Просто у нас - война, а я попал на очередную, дозу, дву полюсного мира...Простите, ради бога...я знал, что обидитесь, как нас обидели все, кто укатил на запад, а теперь с майданов и окоп, учат уму разуму, европейско-американским нормам... марали и быта... тошно всё это, не вы первая, Евтушенко я тоже говорил... вел по дороге номер 1, а завел в сартир.... Благ вам и нам, мира и процветания. Будьте здоровы и не держите обиду...

Валентин Стронин   14.10.2014 22:05   Заявить о нарушении
Хотелось бы расспросить Вас о том, как переживают мирные жители ситуацию в Украине. Могу представить, как это тяжело - мы каждый день смотрим сводки... Но Ваши издевки по поводу 1,5 млн вырезанных армян исключают саму возможность диалога. Я понимаю Вашу озлобленность и раздражение, но, согласитесь, нужно давать себе отчет, где и на кого их изливать. Какое, к примеру, я имею ко всему этому отношение?

Элеонора Мандалян   15.10.2014 06:03   Заявить о нарушении
Да не издевка, а наоборот... трагедия народа, это параллель о лишних людях*, у нас, на Донбассе, оказалось, точно такое количество лишних людей, и на майдане* тоже, значит уже три миллиона, а это ещё не вечер... неудачное выстрелило с моей головы сравнение... Просто, от рабочего движения я ехал в Нагорный Карабах...потушить огонь, только что развязанной бойни... в Ростове сняли с поезда, война была в самом разгаре... слишком много сил потратил и трачу на М И Р... да где он ? когда вся нечисть Америк ополчилась на нас - Белую расу славян... вот откуда, якобы, к вам неприязнь... Тяжело нам не только физически, все СМИ в руках нелюдей...но мы издаем книги, за свои крохи, а если учесть, что полностью, Донбасс, отключен от финансово-банковской системы Украины, а иной еще не создали... представьте, как жить 5,5 миллионному, трудовому народу...???????? Вот что я хотел сказать ВАм и всему человечеству. Уроды, они в Гвинеи, и в Англии, и на том свете не будет прощения, за свои злодеяния...Это я вам говорю, там не раз побывавший...

Валентин Стронин   15.10.2014 07:21   Заявить о нарушении
Я вспомнил, откуда взялась аналогмя с погромами, всё начиналось с майдана* и там стояли - грузины*, армяне*, белорусы*, молдовани*,и - пол Болотной*, гомиками и прошмандовкими - Пуси Ра..* и - всякая обманутая , пятая колона НАТО и америкосов, с Эштон во главе*, которая печеньками угощала*, как в Бухенвальде, нацисты и Эльза Кох*......легковеров, свидомых*, щирых украинцев*, а в итоге, вместо войны с Россией, залили кровью Донбасс... сепаратистов нашли,козлов отпущения* в тех, кто не поддержал фашистский переворот*, (не Януковичей - воров и предателей...депутатов, кто купил места в списках партий, став нардепами* - уголовниками в законе*, не прикосновенными... )... еще раз простите, если обидел.

Валентин Стронин   15.10.2014 08:31   Заявить о нарушении
Здесь, я нашел интересный муляж на СССР с майданным отголоском, прочтите - http://www.proza.ru/pics/2014/09/10/83.jpg

Валентин Стронин   15.10.2014 08:38   Заявить о нарушении