Лепо ли ны...

Первый раз я побывал у него в квартире лет десять назад.

Отразивщись в треугольном зеркале, косо висевшем на стене прихожей, я вошел в комнату. Раньше нечто похожее на эту комнату мне доводилось видеть только в импортных рекламах сладкой жизни.

Главным ее украшением был вделанный в стену бар, манящий двумя рядами разноцветных бутылок с шикарными наклейками. Почти всё оставшееся место вдоль стен занимали укрепленные на разной высоте куски стекла и пластмассы, на которых мирно уживались разнокалиберные рюмки, яркие журналы и предметы мужской галантереи. Паркет пола покрывал небрежно брошенный небывалый синтетический ковер. Сбивая коктейль, деловито гудел мощный миксер.

– Хэллоу, старик! – приветствовал он меня. – Проходи, проглотим пару сэндвичей. Да и запьем их, конечно. Ты что предпочитаешь: кальвадос, грог, бренди? Кстати, как у тебя насчет книжных знакомств – позарез нужны Камю, Бекетт и этот… как его… Болеслав Пруст.

Насчет книжных знакомств у меня было не очень, и поэтому, кого он имел в виду – Болеслава Пруса или Марселя Пруста – я уточнять не стал.

Мы взобрались на не слишком удобные табуретки у бара.

– Ты что, собираешься чокнуться со мной? – ужаснулся он. – Ну и отстал же ты от жизни, старина!.. Может быть, ты еще скажешь «Твое здоровье!»? – он громко расхохотался. – Да, ты случайно не слышал, чем крокодилов кормят? Хочу, знаешь ли, завести себе крокодильчика…

Лет пять назад я зашел к нему еще раз.

Войдя, я чуть не споткнулся о пару лаптей. Квартира теперь представляла собой гибрид избы, топившейся по-черному, и запасника этнографического музея. Большую часть ее занимали массивный грубо сколоченный стол и деревянные лавки, тянувшиеся вдоль стен. На месте встроенного бара теперь висела икона в роскошном окладе. Окно украшали наличники и резные ставни изнутри, а роль стекол играл слабо пропускавший свет бычий пузырь, и поэтому, создавая известную опасность в пожарном отношении, весело потрескивала лучина. В глаза сразу же бросились расписная прялка и подвешенная на вбитый в потолок крюк зыбка, хотя, насколько мне было известно, ни пряхи, ни тем более младенца в доме пока не предвиделось.

Сам хозяин в подпоясанной бельевым шнуром косоворотке потягивал что-то из братины, пританцовывая от удовольствия босыми ногами по некрашеным доскам пола. Рядом с ним на лавке лежали гусли.

– Званым гОстем будешь, мОлОдец, – протяжно, упирая на «о», почти запел он. – Ступай, хмельным медкОм пОпОтчую. Пустим кругОвую… Ой ты, гОй еси, старинушка искОнная… Вася Блаженненький… ЛепО ли ны бяшете, – внезапно перешел он на старославянский…

…С тех пор мне у него побывать ни разу не пришлось. И в силу этого о новейших веяниях моды я осведомлен плохо. Правда, я слышал, скоро начнется увлечение эпохой каменного века. И если это так, то я совершенно уверен: моего знакомого ни в коей мере не удовлетворят только одеяние из звериных шкур, квартира, превращенная в пещеру, и добывание огня трением двух кусочков дерева.

Поэтому если вы случайно встретите где-нибудь живого мамонта, знайте: его откопал, чтобы не отстать от моды, мой знакомый.

(Написано в конце 70-х гг.)