Завтра была война

В Петропавловск приехал я в 1950 году, после окончания Тульской школы машинистов, где я проучился три года. Позади были трудное детство, оккупация, фронт, потери и приобретения. И стал Петропавловск для меня второй родиной. Но в старческих снах – а мне уже за 85 –ясно снится настоящая родина – Орловщина! Среднерусская возвышенность, увалы, овраги, дубовые перелески и смешанные леса…
Весной начинает тлеть опавший дубовый лист, в рощи прилетают соловьи, и кажется в эту пору, что поёт вся Орловская земля! Деревни, бедные и убогие, размётаны по лесам, по оврагам, дорог нет… Сейчас-то щемит душу оторванность тамошних деревень от всего мира, а что было в пору моего далёкого детства!
Мой отец – Ефим Кириллович Морозов, в своё время стал участником событий революции 1905 года, и у Советской власти  был в авторитете, будучи сельским активистом. Но когда в 1931 году в тех местах началась насильная коллективизация, не согласился подвергнуть этому свою семью! Отдав дом  в деревне своей старшей, уже замужней дочери, переехал он в убогую железнодорожную сторожку в четырёх километрах от города Мценска. Стал работать путевым обходчиком на железной дороге.
 И здесь работал он добросовестно, как привык в своём крестьянском хозяйстве. Настолько добросовестно, что когда в 1936 году в Москве состоялся слёт стахановцев-железнодорожников, он не только был туда послан от Тульской железной дороги, но и получил награду из рук самого наркома - Лазаря Кагановича, как ударник Сталинского призыва!
Сидеть сложа руки в нашей семье не было заведено, да и скудного отцовского заработка семье не хватало. Надо было чем-то кормиться. На новом месте понемногу завели скотину,  распахали землю вокруг сторожки – соток двадцать, поставили сарай.  Копать землю лопатой отец не разрешал – считал, что это вредно для земли и урожая. Одалживал он у своего свата лошадь, и сам вспахивал землю, как положено, плугом. Дальше уже – садить, содержать землю в порядке, было обязанностью матери. Она успешно с этим справлялась, и мы, дети, помогали ей, чем могли.
Весной 1941 года по какой-то причине получилась задержка с посадкой картошки.  В середине мая неподалёку от нас в живописной выемке железнодорожного полотна, поросшего елями и сиренью, остановился большой табор цыган. Цыганки – известно – карты в руки, и пошли по деревням. Мужики тоже не прочь были заработать. И нанял мой отец старого цыгана с лошадью. Помогал и кто-то из его товарищей - железнодорожников. И вот наши двадцать соток были вспаханы, картошка посажена под плуг, и все облегчённо вздохнули.
Мать собрала нехитрое угощение на стол, появилась и припасённая для такого случая бутылка водки. Многое память не сохранила, а этот вечер помню хорошо. Уставшие и довольные, отец с цыганом, опрокидывая рюмку за рюмкой, задушевно беседовали за столом, мать возилась у печки, а я, сидя на пороге, готовился ке зачёту по немецкому языку. К тому времени я заканчивал восьмой класс в школе при железной дороге города Мценска. Хорошо помню и свою учительницу по немецкому языку – Галину Фёдоровну. Она очень любила свой предмет, к нам была очень строгой и требовательной, и прийти на её урок неготовым было немыслимо. Все объяснения на уроке давались только по-немецки. Может, этим и объяснялись наши успехи? Тогда я и предположить не мог, что знание немецкого языка спасёт мне жизнь во время оккупации!
А пока я громко выкрикивал склонения имён существительных, пытаясь их лучше запомнить. В какой-то момент цыган, сидя за столом, стал внимательно вслушиваться.
    - Хлопче, на каком языке ты балакаешь? – наконец обратился он ко мне.
Я сказал, что на немецком, и что завтра будет зачёт.
  - Учи хорошо, хлопче, учи, скоро он тебе понадобится! – сказал цыган.
   - На кой чёрт моему Кольке немецкий язык? – Возразил отец. – Я его буду готовить в железнодорожные мастера!
Цыган помолчал, как бы взвешивая – говорить или нет? Тогда ведь за одно неосторожное слово можно было заплатить жизнью. И всё же ответил:
 - Война вот-вот начнётся, хозяин!
 - И с кем же будем воевать, чавэла? – недоверчиво спросил отец.
- С немцами!
- Так у нас же с ними подписан договор о ненападении! Вон мы и Польшу с ними разделили…
- Вот оттуда, из Польши, из-за Буга, мы и бежим! – Ответил цыган. Там – громада немецких войск, танки, артиллерия, пехота… Своими глазами видели! Ну, скажи, зачем иметь столько войск у дружественной границы?
- А когда вы оттуда? – Задумчиво спросил отец.
- Переправились по льду в начале марта. Насмотрелись…
 - И чем вам не нравится немец?
Цыган аж руками замахал:
 -Что ты! Они любят только свою нацию! А поляков, жидов и цыган  гонят прямо в огненные печи, живьём сжигают! Вот мы и бежим за Волгу!
- Зачем же так далеко? Вон у нас самих сколько военных появилось – целый гарнизон! А техники сколько нагнали! Да если они только сунутся, мы их!..
- Старуха у нас в таборе одна есть – она всё знает! Сказала, что дойдут немцы до самой Волги, а дальше из зима не пустит! О-о, старуха эта всё знает! – Покачал головою цыган.
Отец недоверчиво усмехнулся, я  же вышел во двор. Мне, мальчишке, этот разговор был совсем неинтересен. Занимали меня только мысли о завтрашнем зачёте. Я толмил и толмил склонения имён существительных.Хоть бы завтра обошлось!
Когда цыган ушёл, отец подозвал меня и строго предупредил, чтобы о слышанном разговоре я никому не проболтался! Но к тому времени я уже кое-что понимал…
А через несколько дней отец принёс свою любимую газету «Гудок». Он громко прочитал нам статью ТАСС о том, что в народе ходят слухи, а также западные издания печатают статьи о якобы происходящем сосредоточении немецких войск на наших границах. Что вымысел этот направлен на создание недоверия между двумя нашими дружественными государствами…
- А цыган-то говорил правду! - Задумчиво сказал отец.
На следующий день отец неожиданно велел матери в ближайшее же воскресенье отвести Лысуху на базар и продать! Мы ушам не поверили. Лысуху! Нетель, на которую возлагались нами такие надежды – продать!
     Но мать отцу никогда не перечила, и в воскресенье красавица Лысуха была продана. Покупатель нашёлся быстро - сделка была выгодной. Как сейчас, даже на ощупь, помню свой первый, настоящий, шевиотовый костюм, купленный на эти деньги! Хоть и был он взят «на вырост», радости моей не было конца. Мало кто из моих ровесников в то время мог похвастаться такой обновкой! На оставшиеся деньги стали закупать сахар, соль, крупу…
Между тем жизнь шла своим чередом. Наступило долгожданное лето. Давно взошла посаженная картошка, её даже успели прополоть. Я сдал все зачёты. А мимо нашего города стучали колёсами день и ночь поезда. На запад они везли весёлых военных и технику, на восток шли один за другим эшелоны двухосных товарных вагонов. В них везли репрессированных немцев, латышей, эстонцев и литовцев. Их называли переселенцами.
На нашей станции был так называемый «Продпункт», который пытался снабжать «переселенцев» горячей пищей. И мы, комсомольцы-активисты, помогали в свободное время разносить по вагонам еду. Потом кормили и нас. Тогда нам вся еда казалась вкусной!
А потом у наших десятиклассников наступил выпускной вечер, и мы, кто помладше, пришли посмотреть на выпускников. Вчерашние школьницы в крепдешиновых – иногда материных – платьях весело танцевали под «Линду» весёлый фокстрот. Особым успехом у наших девчат пользовались молодые лейтенанты из расположившейся в нашем городке большой военной части. У нас же, пацанов, эти лейтенанты вызывали жуткую зависть. Нам тоже хотелось походить на этих подтянутых, в новенькой военной форме, недавних выпускников военных училищ! Мы тогда и не догадывались, что через пару лет заменим их на горьких дорогах войны!
Так весело мы провели вечер накануне 22 июня 1941 года!


        Николай Ефимович Морозов, участник Великой Отечественной войны.
 
      (Записала Любовь Матвеева). Сегодня, 10 сентября 2014 года, он жив. Это мой сосед по дому. Дальше будет ещё несколько его очень интересных рассказов. А всего в области у нас - Северо-Казахстанской - осталось только 186 ветеранов Великой Отечественной Войны.