Мама

              - Ты смотри, какой диван, ему лет - не сосчитать, а как выглядит!  - голос Алексея то и дело выделялся из негромкого разговора четырёх человек.
              Он говорил что-то ещё, но что именно, понять было трудно,  - упоминался стол, шкаф, какие-то кресла. А о чём был сам смысл разговора, догадаться не представляла большого труда.  Двое мужчин и две женщины неторопливо прохаживались по большому дому, переходили из комнаты в комнату и в полголоса беседовали.  Осматривали мебель, гладили полированную поверхность, трогали одежду, ткани - оценивали. Дом, в котором находились эти люди, переживал неутишимое горе. Причиной этому произошедшая невосполнимая утрата. Два дня назад скоропостижно ушёл из жизни хозяин дома. Сильный и властный человек, обладавший твёрдым и деспотичным  характером. Всю свою трудовую жизнь он находился на руководящих постах – работа свойственная его натуре.  Даже будучи в семидесяти пятилетнем возрасте этот человек был ещё востребован и работал. Но вот его не стало.  Два дня назад утром он ушёл на работу, а через два часа позвонили и сообщили о преждевременной кончине Трофима Петровича. А сегодня после полудня его привезли в красном гробу, чтобы родные, друзья и сослуживцы могли проститься с ним. Его супруга Мария Ивановна, тихая и кроткая женщина, была полнейшей противоположностью своему супругу. За эти дни она в одиночестве вновь пережила всю свою жизнь с этим человеком. Вспоминала и плакала. Любовь и горе в её жизни представали всегда в самых обострённых фазах.  К дню, когда должны привезти покойного она успела  выплакать  горе и радость их семейной жизни,  и обессиленная от дум и слёз тихо приняла неживое тело мужа. Гроб занесли в зал и поставили на табуретки. Она подошла, наклонилась, ладошками своих рук провела по щекам покойного и поцеловала в губы. Двое мужчин и две женщины четверо детей Трофима и Марии встали рядом , но, ни слов прощания, утешения или сочувствия они не произносили. Не пролилась слеза из их глаз. Будто чужие они просто стояли и смотрели на тело, лежащее в красном гробу. Ожидавшихся друзей и сослуживцев  ещё не было, а дом продолжал переживать и смерть, и трагедию отношений давно «умерших» детей.
И в день, когда хозяина не стало, их тела неизвестно зачем вернулись в отчие стены.
       Дом достался от родителей Трофима по наследству, с расширением семьи  его часто переделывали, достраивали,  делали пригодным для жизни всего семейства Горшковых. Мария Ивановна повернулась в сторону четверых человек и долго смотрела на них, заглядывала в глаза то одному, то другому. Видимо хотела увидеть  что-то родное в лицах и глазах своих детей, и сказать слова принятия их ею, но в ответ не было, ни одного встречного принимающего взгляда. Она опустила свои глаза и прошла к окну, где стоял стул и села на него. А взрослые дети из–за неловкости положения, чуть погодя, вышли из зала, оставив маму одну. Они ещё не всё осмотрели, и им не терпелось продолжить. Старая женщина ощущала, что весь мир стал для неё чужой, не к кому было повернуться и увидеть и услышать  слова утишения.  Хотя в доме были люди: двое мужчин и две женщины продолжали ходить по комнатам и о чём – то говорить. Вели себя так, словно они ежедневно ходят на похороны и им давным-давно всё надоело, а сейчас  хотелось, чтобы быстрее всё закончилось.  Ах, дети, они же родные, они же чужие, Мария Ивановна  своим взглядом пыталась увидеть, что в них больше родного или чужого, но что ей хотелось увидеть, не видела. Дети «умерли» давно, их души потеряли душевные качества, остались тела и алчные желания. Она всё не понимала, откуда у добропорядочных людей, в их детях могло появиться такое? Кто мог в одно поколение сломить семейную линию:  родители одни, а дети другие.  Где тот момент, когда материальные ценности превосходят душевные. Вопросы,  на которые она не находила ответа. Хлопнула дверь, и послышались голоса первых людей пришедших проститься с умершим. Проходили в зал, тихо здоровались с хозяйкой, говорили слова прощания покойному, выражали соболезнования вдове и уходили. Много не разговаривали, видимо, боялись потревожить  гнетущею тяжесть так неожиданно навалившееся на старую женщину и сделать ей ещё больнее. А она только сейчас поняла, что жизнь её бесповоротно обрушилась в момент, когда в дом принесли горькую весть. А все эти люди пришли и ушли, а горе останется.

            -  А шкафчик-то ещё  сносный, - донёсся голос средней дочери Лизы.

            «Время не изменила их»  быстрая мысль пролетела в голове Марии Ивановны. Она продолжала сидеть на стуле у окна и изредка вскидывала глаза на входящих людей. В тёмной кофточке, в длинной юбке, поверх цветастый передничек. Руки свои, узловатые с вздутыми венами, она по–детски положила на колени и отрешенно смотрела, то перед собой, то на всё, что происходило в комнате. Даже в такую для себя минуту она не смела,  быть рядом  у изголовья гроба своего мужа. Внутренне ей хотелось, чтобы дети были ближе к нему, она уступала место им.  Горе всколыхнула её память, Мария вспомнила себя в самом начале своего девичества, семейной жизни. Ей вспомнился день встречи с Трофимом. Высокий, тёмноволосый и сильный парень, он сразу же очаровал молоденькую девушку.  Как целых три года они дружили до совершеннолетия, а потом свадьба и ожидание ребятишек. Но вот тут – то что-то не заладилось, Мария не переходила в интересное положение. Люди стали поговаривать, дескать, девка не годная. Ей уж и на улицу выходить стало стыдно. Но вот, наконец, ожидаемое совершилось, Мария забеременела, а затем родила первенца.
           -  Годная, -  сказали соседи.
          И оставили её в покое. А Мария после первенца родила ещё одного мальчика, а затем двух девочек. Получился полный комплект детишек.

            -  А у мамы шубы ещё ничего,- послышался голос Веры, самой младшенькой.

            Всю жизнь Мария работала, не покладая рук. Тяжело было, но она не жаловалась. Поднять четверых детей и вывести их в люди, дело не шуточное. Муж оказался сложным человеком.  Видимо, такие люди больше других подходили на должностные места. Всегда строгие, кричащие и недовольные.  А ведь Трофим не всегда был таким, честно сказать, он когда - то  любил и уважал  Марию и часто это показвал.  А потом у него вдруг произошёл перелом. Это случилось, когда его с одной должности перевели на другую и он стал выше рангом.  И тут он стал меняться. Постоянно в разъездах, нервотрёпка и ощущение в себе маленького бога сделали своё дело. В нём всплыли чувства собственного ложного возвеличивания, и пошло и поехало. Любимая жена перестала быть центром внимания, дети стали редко видеть отца.
               -  Жизнь, я прожила зря, - как-то раз, она сказала соседки.
               -  Почему? – удивилась та.
               -  У моих детей нет ничего моего.
               -  Может, ты ошибаешься, Мария,  - пыталась успокоить ее приятельница.
                На этом разговор заканчивался. То, что дети пошли в отца, виделось с каждым днём. Чем больше Трофим возвышался в своей деспотичности, тем больше дети впитывали его качества. Молодым людям казалось так, только так можно добиваться успехов в жизни: агрессивно и перешагивать через  головы других. Мать оставалась в стороне тихая и уравновешенная. Но её качества не пригодились в жизни детей. И вскоре, как говорится, коса нашла на камень. Первым с отцом разругался Алексей, их первенец. Отцовские напористые качества в нём лишенные материнских уравновешивающих черт не могли удержать  золотую серединку отношения себя с отцом и матерью.  Он первый из четверых высказал своё видение к отцовскому дому, что ему всё надоело. Затем его поддержал средний сын Николай брат Алексея, вслед за ними младшие девочки подали свой голос. Отец, дескать, деспот - житья не даёт, их злил. Мать слабовольная и несовременная - их раздражала.  «Курица» однажды назвала её старшая дочь Лиза. А за ней младшая Вера стала, пренебрежительно относится к матери. Упрекала её в малообразованности, в отсутствие взгляда на моду, мужу угождает во всём. Противно смотреть. Только одного они не могли видеть: любви материнской, ежедневной заботы её о них,  работы её для них. Качества равновесия, которыми Мария обладала от Бога и надеялась этим божьим даром наделить своих детей. Но в современном мире все эти душевные ценности становились не нужными. И дальнейшие отношения детей с родителями споткнулись именно об это, об отсутствие в молодых людях устойчивой силы равновесия, терпимости и уважения. Молодые люди разругались с отцом в пух и прах, и в один из дней собрались уйти из отцовского дома. Но тут вспылила мать, впервые в жизни она пошла против детей и мужа.
              -  Отец ваш муж мой, а я жена его. И я обязана уважать и ценить своего мужа. Если вы так хотите уйти из дома, с руганью и скандалом. Неизвестно за что обозлённые на отца и мать, то уходите. Если вам здесь плохо - уходите. Я обрежу эту жизнь как ломоть хлеба, чем терпеть от вас унижения. Доживу свою жизнь одна.  Перешагнёте сейчас этот порог, назад не возвращайтесь.
               Она рукой указала на входную дверь.
               Говорила простыми словами, но с такой силой и с таким напряжением, что, казалось, даже  часы остановились на стене, на кухне замолчал холодильник. Да, что там, в эту минуту весь дом испытывал силу её духа, со страхом замер, в ожидание, что будет дальше.
Дети, всё – таки, ушли. Молча, каждый взял свой чемодан и перешагнул через порог. В последний момент напуганные неожиданно открывшейся неизвестной стороной своей матери они, было, задумались о своём решение, но слово ими  было сказано: покинуть отчий дом. Повернуть назад - их поведение никогда не будет оправданным, а значит, они никогда не будут иметь голоса. Мысль об уважения они не рассматривали. Все четверо, редкий случай, но так, видимо распорядился бог. Им ничего не оставалось делать, как следовать своему решению. Когда они выходили, мать не смотрела на них,  она не хотела видеть глаза своих детей.
Когда Трофим и Мария остались одни, Мария сказала Трофиму:
 
                -  Уеду к маме.

                Муж в последние годы всегда невнимательный и безучастный к жизни своей жены вдруг неожиданно для неё подошёл к ней, обнял, посадил на кровать, сам сел рядом, продолжая держать её в своих объятиях.
                -  Мария, я виноват во всём, - стал он говорить, - что нас покинули дети, не страшно, они вернутся. Я виноват, что ты хочешь уйти, я же знаю, ты не вернёшься. Как же мне тогда жить.  Трудно мне, работа сломала меня. Чёрствый стал и холодный. Поменять  всё -   не могу. поздно. Виноват я перед тобой, но что делать,  жить – то надо дальше, куда нам друг от друга деться. Ты лучше поплачь, легче станет.
                Он осторожно поднял её голову,  заглянул в глаза и долго смотрел в её застывшие слёзы.
                -  Скажи, Трофим, что я делала не так? –  тихо спросила она его.
                -  Ты всё правильно делала, Маша. Время другое.

                Долго они так сидели, вспоминали  и плакали. 

                Дети в дом не вернулись, кто, где смог устроился жить. Но полной жизни у них не налаживалось. Время от времени обращались за помощью к отцу. Встречались  не дома, где угодно, но не дома.  О матери старались не говорить. Отец, правда, пытался образумить их.  Но они на расстояние чувствовали её силу и помнили слова её. Она их пугала и останавливала. Мария Ивановна так же первой не шла на встречу . Говорила Трофиму:
                -  Если дети уважают и любят своих родителей, они должны первыми сделать шаг  к примирению. Ведь они не чужие, дети наши. Я их люблю и жду.
                Трофим ничего не говорил на её слова, только вздыхал. Он помнил, как дети принижали её.
                Лишенные материнского благословения на взрослую жизнь, молодая поросль Горшковых так и не смогла каждый для себя её правильно  построить. Частые браки и разводы не способствовали построению внутреннего равновесия. Самого главного что мать хотела дать детям. Зрелый возраст обещался быть так же неустойчивым. Прошло много лет, вот не стало отца и им надо хоть на день, но вернуться в дом. Приехали  разом все вместе. Видимо, поодиночке один на один не решались встретиться с матерью. Встретила детей  Мария Ивановна сухо. Впустила в дом. Они  поздоровались и неуверенно переступили порог. Тот самый порог, часть дома ставшая непреодолимой преградой соединиться детям с родителями. Каждый из них украдкой и быстро окидывали его взглядом и проходили в дом. Прошло много лет, и перед ними предстала уже не  молодая и когда-то красивая женщина, они увидели перед собой  старую сухенькую старушку, внутренней силы, которой они так боялись. Да и они сами были не лучше: мужики полысели, женщины давно потеряли опрятность молодости. Вошли, поздоровались, а что дальше говорить, не знали.
                -  Дом ваш, и что в нём ваше, -  после слов приветствия сказала Мария Ивановна.
                А сама прошла в кухню. Вот - вот должны были привезти покойника. Разговор не клеился, дети стали взрослыми дядями и тетями и были чужими.
                С наступлением вечера и когда ушли последние прощающиеся, мать и дети остались одни. Мария Ивановна продолжала сидеть в зале на стуле, а младшее поколение Горшковых после осмотра дома расположились в большой спальне и прилегли отдохнуть.  Они довольно быстро освоились  с мыслью, что "всё это ваше" и рассуждали как с этим богатством поступить. Мама не рассматривалась ни как живой человек, ни как предмет. Будто её не было.  Вечер вступал в свои права.  Солнце опустилось за горизонт,  после чего сумерки не заставили себя долго ждать, Тёмная масса начала появляться неизвестно откуда и  окутывать собой дом, пригород и небо. В комнатах дома стало темно.  Мария Ивановна поднялась со стула, прошла к шкафу, под её ногами скрипнула половица один раз, затем ещё раз. Вынула из шкафа свечу, поискала спички, они нашлись тут же рядом. Вскоре огонёк от свечи осветил пространство зала, гроб, лицо покойника. Опять скрипнула половица, и старая женщина вновь опустилась на стул у окна. И снова мыслями улетела в детство. Вспомнилась мама. И она, Мария, совсем маленькая девочка примеряла платье сшитое мамой. Вдвоём, они распрямляли складки, шутили и смеялись.
                -  Я люблю тебя Маша, доченька моя.
                -  И я тебя люблю, мама.
 
                -  Мама, я хочу к тебе, - прошептали сухие губы.
                Тело Марии Ивановны откинулось на спинку, и голова повисла ещё ниже. Дыхание прекратилось.Сильная женщина сделала последний свой сильный поступок остановила своё сердце. А свечку зажгла и за упокой мужа и для себя.
                Скрип половиц не остался неуслышанным. Проснулась Вера, она долго всматривалась в темноту комнаты. Затем толкнула  Лизу и сказала:
                -  Кто-то ходит.
                -  Конечно же, мама. Кому ещё, - ответила сестра.
                -  Лиза, - продолжала говорить Вера, - почему мы такие. Нас много лет не было, приехали, а с мамой толком не поговорили. А  она, как привезли папу, сидит одна в зале на стуле и скорбит по - своему мужу,  по нашему отцу. Будто мы не на похороны приехали, а ведь, она ничего не ела, не отдыхала.
                -  Вера, ты права, мы плохие дочери, мы .... Мужикам-то всё ровно. А мы дочери, совсем забыли про нашу маму, она осталась одна. Я в последние годы часто задумывалась, вот не станет папы, а кто ей будет помогать, как не мы. Жизнь нас ничему не научила. Приехали и сразу смотреть, что есть хорошего в доме. Я противна сама себе, ненавижу себя.
                -  Какие же мы, всё - таки, дуры. Я всю жизнь гонялась неизвестно зачем, толком мужа нет, толком семьи нет. Мама, единственный родной человек, который бы мог понять и подсказать, и мы отвергли её.
                -  Вы о чём там? – голос Алексея донесся с противоположной стороны комнаты. Где он и Николай улеглись спать.
                -  Я хочу пойти к маме, поговорить с ней, попросить прощения, - вместо ответа сказала Вера.
                -  И я с тобой, - поддержала её Лиза.
                Вдвоём они осторожно вышли из спальни, и подошли к стеклянной двери зала. Там, за ними горела свеча, стоял гроб, и была мама. Лиза тихонько, постучала по двери. Затем приоткрыла её, заглянула и проговорила:
                -  Мама, можно к тебе?
                Ответа не последовала.
                -  Наверное, уснула, - предположила Вера.
                -  Подойдём к ней, сядем рядом.
                Так же осторожно они прошли по залу мимо гроба к матери.
                -  Мама, мы к тебе, - тихо прошептала Вера.
                -  Крепко спит. Устала, - шепотом сказала Лиза.
                Чтобы разбудить, она рукой коснулась её плеча. Но неживое тело Марии Ивановны медленно повалилось на руку старшей дочери.
                -  Мама умерла, - воскликнула Лиза.
                Встрепенулась, быстро поправила тело умершей. Стала встряхивать её, надеясь разбудить и услышать: "доченьки". Но мама не просыпалась и не открывала глаза. Лиза, не зная, что дальше делать, опустилась на колени и заплакала:
                -  Мама, мамочка, как же так.
                Стала целовать её руки, гладить по щекам, прильнула к коленкам и целовала их. Вера опустилась рядом и в два голоса они запричитали у тела своей матери. Целовали ещё тёплые руки, чтобы успеть в последний раз почувствовать забытое материнское тепло. На причитание в зал поспешили мужчины, и не надо было слов им понять случившиеся. В скорбном молчание они некоторое время стояли в растерянности, а затем опустились на колени. В полумраке не было видно, как в их глазах выступили слёзы. Видимо, Алексея и Николая тоже мучила совесть и душа не находила места. Но как открыть?
Никто из детей не видел, как душа отца встала за спиной их матери и собой обняла её за плечи. А для всех них осталось тайной, как Бог наблюдал за движением человеческой жизни.