Под Небесами. Том 2-й, глава 3

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I.

Но приключения на этом не кончились. Возвращаясь домой, я решил пройти не как обычно, через город, а вдоль нашего городского парка. Мне хотелось немножко прохладиться, успокоиться — а это было как раз подходящее для этого место. Для этого нужно было сделать всего лишь небольшой "крюк". Скоро уже в предрассветных сумерках передо мной темнели его деревья. Я почувствовал запах молодой листвы, прошлогодних прелых листьев. И тут я не выдержал. Вместо того, чтобы идти вдоль домов в сторону нашего района, я вошел прямо в парк и углубился в него. Прошедшая бессонная ночь не прошла бесследно. Меня неудержимо клонило в сон. И кончилось тем, что я, еле успев стащить свою легкую куртку и расстелив ее на земле, буквально упал прямо на нее. Ночь, слава богу была теплая. Земля тоже за эти несколько весенних недель уже достаточно прогрелась. Короче, я расположился прямо на земле —  и почти сразу же заснул.
Мне снилось что-то странное — история мирового христианства, католики, протестанты — и все это как-то странно перемешивалось с нашими братьями и "ревнителями". Все эти люди наперебой со всех сторон желали мне спасения — но я твердо держал свой курс на православный храм. Все это вместе было какой-то кошмар.  Не помню, сколько это продолжалось. Наконец, мысли мои успокоились, и я на какое-то время спокойно заснул —  но и тут мне не удалось долго поспать. В какой-то момент мне показалось, что меня кто-то окликнул. Я проснулся и открыл глаза. Странная, непривычная  обстановка — высокое светлеющее небо, тянущиеся к нему тонкие стволы деревьев. Но самое странное было другое —  прямо надо мной кто-то стоял. И самое главное, что этот человек был знакомый! Я последнее время как бы забыл про него —  но на самом деле так много бы дал, чтобы с ним еще раз встретиться!
Я спросонок ничего не мог понять. Наконец, облокотившись, я поднялся и сел на моей куртке. Сознание как-то постепенно возвращалось ко мне.
Наконец, я вдруг все понял и вскочил.
— Как, это Вы!.. — воскликнул я, — Вот так встреча!.. Но как Вы оказались здесь?.. И в такой час!..
Он смеющимися глазами смотрел на меня.
— Я же говорил, что мы с Вами еще когда-нибудь непременно встретимся! — весело ответил он, —  Нет, безусловно, в нас с Вами есть что-то общее! Ну и места мы выбираем для встречи!
Я все еще никак не мог прийти в себя.
— А Вы знаете, я ведь пытался найти Вас! — спросонок лепетал я,  — Я буквально несколько дней назад был в том доме, на той просеке  — но Вас там не застал…
— Это потому, что я решил перебраться сюда, в город,  — весело ответил он,  — Так сказать, "поближе к месту событий". В конце концов, чтобы проводить время на природе и в одиночестве, вовсе не обязательно забираться в такие далекие места...
— Да, я вижу, что здесь тоже неплохо... — оглядел я высокие деревья парка, —  И что же, Вы здесь тоже живете "отшельником", как и там?
—  В некотором смысле да, —  ответил он, —  С той лишь разницей, что здесь у меня еще есть комната в городской квартире, на которой, помните, мы с Вами зимой бывали... Так что я здесь все-таки живу немножко более "цивилизованно".
— Все равно, как я рад!.. —  не в силах опомниться, продолжал лепетать я, —  А я было думал, что я Вас совсем потерял!.. Я, бывало, пробовал заходить в храм —  но Вас там больше не встретил. А дом тот я, честное слово, забыл! Помню, что около парка —  но какой точно, не помню. И, во всяком случае, плохо запомнил подъезд, да и этаж...
— Он находится там, с той стороны парка, —  махнул он рукой в глубину, —  Я надеюсь, мы с Вами еще туда зайдем. А пока пойдемте, я покажу, как я здесь устроился!
Я все еще не мог прийти в себя. Передо мной стоял человек, с которым я не виделся буквально с декабря, с которым так хотел встретиться — и спокойно, запросто разговаривал со мной, будто мы расстались с ним только вчера. Может быть, именно из-за этой странности ситуации я и потерял всякое чувство реальности. Послушно, как бы без чувства собственной воли я пошел за ним. Мы шли с ним минуты две по этой дальней заброшенной части парка. Наконец, среди деревьев показалась поляна. Она заросла кустами (кажется, это были кусты шиповника), которые в глубине становились совсем густыми, и  огораживали некоторое место, почти не видное снаружи. Он по небольшому проходу провел меня в самую гущу кустов. Здесь, на маленьком свободном пространстве я увидел его "жилище". Это был небольшой шалаш, сложенный из сухих веток и покрытый какой-то старой одеждой. Перед ним виднелись кострище и два бревна. Здесь же рядом лежал пружинный матрац, на котором довольно удобно было отдыхать.
Я некоторое время с удивлением рассматривал эту картину.
— Ну, поздравляю Вас! — наконец, с восторгом воскликнул я, —  Вы здесь живете, как настоящий "бомж"!
Он в ответ шутливо поклонился.
— Я бы на Вашем месте спокойно бы ночевал в Вашей квартире,  — заметил я, —  А днем бы хоть весь день гулял бы себе здесь, по саду! По-моему, никакой разницы.
 — Там сложная ситуация, —  ответил он, —  Мне пришлось эту комнату временно уступить одному человеку, который приехал из Москвы. Кстати, это тоже имеет некоторое отношение к нашей теперешней истории. Но я об этом совершенно не жалею. Я ведь за эти годы привык жить почти "под открытым небом".
 Мне вдруг вспомнился разговор, который я слышал сегодня ночью, и опасность, которая нависла над той просекой, судя по планам, которые обсуждались на совете Братства. Я хотел было ему об этом сказать — но решил, что тема эта теперь неактуальна.
— Вас, наверное, нужно напоить, или накормить? — смеясь, сказал он, — Судя по тому, где я Вас застал, приключения у Вас этой ночью были довольно странные!..
— Я... да... то есть нет... — смутился я, —  То есть я хотел сказать, что приключения у меня действительно были довольно странные, но я перед этим немного поел... и попил чаю... у одного человека!
— Тем не менее, утренний чай не помешает! — весело сказал он.
Быстро собрав хворосту, он развел костер, приладил над ним котелок — и скоро в нем уже весело шипел и булькал чай. Достав из шалаша две кружки и кусок хлеба, он разлил кипяток — и скоро мы с ним уже сидели на двух бревнах и наслаждались.
— Как видите, у меня здесь все предусмотрено, — деловито заметил он, — В том числе и для гостей.
— Что может быть лучше такого утреннего чая! — воскликнул я, — Среди деревьев, в таком прекрасном утреннем парке! Перед самым восходом солнца!
— С таким прекрасным утренним гостем! — не остался в долгу он.
Некоторое время мы наслаждались горячим чаем.
— Я все хотел у Вас спросить, — наконец, заговорил я, — Почему все-таки Вы так любите проводить время в такой обстановке? Ведь образ жизни этот, согласитесь, немного странный. Большинство людей предпочитают жить в своих квартирах —  ну, а на природу выходить время от времени, самое большее —  несколько раз на дню.
— Я же Вам в прошлом году уже объяснил, —  спокойно ответил он, —  Для меня здесь важна не сама природа, а, скорее, состояние природы... или, даже, вернее, мое собственное состояние...
— Ах да, я помню, Вы занимаетесь созерцанием...
— Ну да, наверное, это так можно назвать... Просто сижу, или хожу, ничего не делаю, и смотрю на окружающую природу — на деревья, на листья, облака... И тогда через некоторое время что-то особенное наступает...
— Что же это?..
— Не знаю... Это довольно трудно описать... Это надо испытать. Но главное — чтобы это довольно долго продолжалось — несколько часов, может быть, весь день. Иначе ничего не получается.
— Нужно войти в определенное состояние, — догадался я, —  состояние единения с природой... или с Богом...
— Может быть, и так, — неопределенно сказал он, — Я бы не решился здесь что-то определенно утверждать. Вообще, мы напрасно рассуждаем на эти темы... Это лучше ощутить непосредственно, на опыте...
— Что ж, я попробую... Но все же я не совсем понимаю —  при чем здесь природа? Разве невозможно было бы достичь того же состояния где угодно — например, в своей квартире... Насколько я понимаю, речь все же идет о единении с Богом... Для чего же непременно эта обстановка?..
Он беспомощно развел руками.
— Сам не понимаю!.. Дома почему-то ничего не получается... Видимо, почему-то мы очень связаны со всем живым, т.е. с природой. И почему-то не можем познавать Бога лучше, чем на природе, или через природу, или Бога в природе, или природу через познание Бога... (он запутался)  Слушайте, а давайте пройдемся, — сказал он вдруг, — Что на одном месте сидеть! Здесь по утрам бывает так хорошо! Заодно встретим восход солнца! А попутно обсудим и все вопросы, которые у нас с Вами накопились...


II.

Он встал, покинул уютное "укрытие" между кустами, и направился снова в парк. Я пошел вслед за ним. После бессонной ночи голова у меня слегка кружилась — но утренний чай меня немного взбодрил. Кроме того, подбадривали меня свежесть парка и сама встреча с этим человеком. Мы вышли снова на поляну, и не торопясь пошли между деревьями парка.
— Люблю это место! —  говорил он, — Оно — мое второе любимое после того, на просеке. Я, когда не бываю там, очень люблю приходить сюда. Представьте: кругом зелень, тишина, шорох листьев, синее небо... Ближе к осени красные ягоды шиповника вот на этих кустах горят. Я даже удивлялся иногда — и чего это меня так тянет туда, в далекие леса!.. Природа везде одна - и в лесу, и в городе... Сейчас, правда, весна, еще почти ничего нет...
Действительно, природа кругом еще только распускалась. Из-под прошлогодней листвы только-только пробивалась первая весенняя трава. На деревьях только-только проклюнулись первые клейкие листочки. Мы прошли некоторую часть парка и оказались на участке, засаженном яблонями. Листьев на них еще не было, но они все уже были обсыпаны белым весенним цветом. Это зрелище невысоких, покрытых белым цветением яблонь вызвало во мне совершенно особое чувство. Мне показалось, что я нахожусь в раю.
— Прекрасное место, не правда ли?.. —  сказал он, — Уже который год наблюдаю эту картину — и не могу налюбоваться. Возможно, точно так же воспринимали окружающий мир в раю только что созданные Богом первые люди.
— И почему же людям не живется в мире!.. — с горечью воскликнул я.
— Что Вы имеете в виду? —  быстро спросил он.
— То, что вокруг так прекрасно, на этой Земле, и есть все, чтобы жить мирно и счастливо! А люди вечно чем-то не довольны, вечно враждуют друг с другом, даже воюют!..
— Вы, наверное, понимаете, — серьезно ответил он, — что это связано с грехом, с отступлением людьми от воли Божьей...
— Но почему враждуют верующие?! С теми-то все понятно —  они не познали Бога, и потому в них нет любви и мира!.. Но эти!.. У них есть познание Бога, есть понимание воли Божьей —  а они, тем не менее, враждуют, тем не менее, тоже стараются захватить себе "побольше места" в этом мире!..
Он серьезно взглянул на меня.
— Ах, вот Вы о чем!..
— Ну да, об этом, конечно, об этом! —  воскликнул я, — Неужели Вы думаете, что меня все это никак не касается?.. Конечно же, мне все происходящее сейчас в нашем городке глубоко не безразлично! Мы ведь и тогда, зимой, когда встречались, половину времени проговорили на эту тему! Но тогда ситуация была еще вполне нормальной — а с тех пор произошло столько, что теперь я прямо не знаю!..
Он серьезно смотрел на меня.
— Да-да, понимаю, понимаю... Конечно, Вас не могла оставить спокойной эта ситуация... Вы, может быть, пропустили или не заметили, что и я нахожусь в это весеннее время в городе не иначе, как чтобы быть поблизости от этих событий, чтобы, так сказать, "держать руку на пульсе". Получается, что в нашей жизни — и в Вашей, и в моей — все действительно вокруг этого "сосредоточилось и замкнулось".
— Как, значит, и Вы здесь тоже... из-за этого?!..  — воскликнул я.
Он кивнул. Я хотел уточнить, но вспомнил кое-что из того, о чем он говорил мне прежде, и не стал поднимать эту тему. Очевидно, что нас с ним собрали в эти весенние дни в городе одна и та же тревога, один и тот же интерес.
— Но почему, почему?! — продолжал восклицать я, — Ведь Бог говорит людям: "Любите друг друга"! Значит, именно верующие во всем должны подавать другим пример единства, мира, любви! А, между тем, среди них существуют свои коалиции, объединения, и они враждуют друг с другом, иногда дело доходит даже до настоящей "войны"!.. Почему это, в чем здесь смысл?.. Почему эти самые достойные из всех людей не могут жить в мире?!..
Он задумчиво смотрел на меня.
— Вы хотите разобраться в самой сути вопроса?..
— Ну, хотя бы отчасти, хотя бы лишь с краешку!..
Он по-прежнему был задумчив.
— Честно говоря, пожалуй, в мире нет более непростых вопросов, чем те, которые Вы поставили. Мне кажется, что дело здесь вообще в сложности и непостижимости религиозной жизни. Что такое Бог?.. Что такое вера?.. Вы, например, смогли бы это объяснить?..
— Я не знаю, как это объяснить вообще, но я знаю, что есть одна, вполне определенная вера - православная. И что эти люди уже выбрали ее — или, по крайней мере, уверены, что выбрали. И вот здесь, на этом пространстве они не могут найти общего языка, и готовы стать злейшими врагами! Я хочу разобраться хотя бы в сути этого вопроса.
— Но для этого нам нужно лучше понять, а что же такое вера. Вот, смотрите — если бы не произошло грехопадения, то между людьми царили бы мир да любовь, и человечество жило бы, как одна дружная семья. Но, к сожалению, грехопадение произошло. Возникли  разнообразные группировки, которые враждуют друг с другом. Что такое, например, государства? Это как раз такие группировки, людей, чем-то похожих, которые стараются, по крайней мере, в своем кругу жить в мире. Таким образом, это способствует, в какой-то степени, преодолению всеобщего разделения. Но, к сожалению, у них это получается только в своем кругу, "внутри" — различные государства часто враждуют. К тому же они далеко не всегда преследуют цели духовные, познания Бога —  а чаще цели экономические и политические. Сложнее обстоит дело с религиозными сообществами. Они прямо, открыто ставят перед собой цель преодоления грехопадения, соединения людей с Богом. Есть множество религий, которые призывают людей к совершенству, к воспитанию в себе добрых качеств, и мы не будем отрицать, что в них есть что-то полезное. Однако, у них есть один недостаток — это, скорее, попытки самих людей преодолеть тот разрыв, который проложило между ими и Богом грехопадение, и они лишь отчасти приводят к результату. Есть одна религия, совершенно особенная, в которой Сам Бог преодолевает этот разрыв, и, таким образом, открывает людям возможность достигнут результата — это Христианство. Казалось бы, проблема решена. Но ведь Христианство распространяется в том самом поврежденном человеческом роде, в той самой сложной картине, среди других государств и религий. Оно тоже должно не смешиваться со всем этим, себя охранять и защищать. Так что до идиллии еще очень далеко. Кроме того, оно ставит целью не только спасение каждого отдельного человека, но и создание общества людей, стремящихся ко спасению. А значит — снова возможность внутренних разделений и проблем. Ведь, для того, чтобы объединяться, людям нужно иметь сходные понятия. И вот, распространяясь в этой сложной картине мировой жизни, Христианство создает такие сообщества людей, которые скорее стремятся объединиться на основе сходных понятий. Но в другом месте, или в другое время эти понятия у людей могут быть несколько иные. И если такие люди из таких разных двух групп встретятся, то они попросту не узнают друг друга. Положение усугубляется тем, что они, вроде бы, должны быть близки друг другу, что они, вроде бы, веруют в одно. И в то же время - разный образ жизни, разные понятия, разные слова для изображения этих понятий! Нет, Вы не представляете, насколько это печально, когда люди, казалось бы, должны быть одно — и вдруг оказываются разное! Неудовлетворенные ожидания, которые приводят к недовольству, обиде, взаимной неприязни!.. Казалось бы, это можно преодолеть — но никогда не понятно, насколько глубоки различия, и сколько сил на это понадобится. Поэтому-то среди верующих и существуют течения, или сообщества, которые достаточно ясно обозначают свои границы. Это существует для того, чтобы люди из разных сообществ как можно меньше встречались, и как можно реже испытывали эти неприятные чувства. Смешно говорить о том, что "границы наши не доходят до небес" — гораздо правильнее поставить вопрос о том, легко ли человеку "прыгать" через границы, которые разве что немного не доходят до небес! Так что в том, что существуют различные конфессии, и они не смешиваются и не пересекаются, можно увидеть величайшую милость Божью!.. И вот, одна из таких конфессий — Православие. Правда, сами ее представители склонны придавать ей значительно большую цену. Может быть, в этом и есть свой смысл —  мы этого сейчас не будем обсуждать. Может быть, и правда в этом сложном историческом процессе выделилась группа, которая благополучно избегла всех иллюзий и искушений, сумела выработать наиболее правильные понятия, нашла для них наиболее подходящие слова, и сверх того, сохранила еще древние традиции, богослужение, апостольское преемство — и, таким образом сумела донести до наших дней в наиболее чистом, неповрежденном виде первоначальную апостольскую веру. Не знаю, даже если это и так, то нам об этом чрезвычайно тяжело судить. Вопросы, по которым когда-то шли споры, и по которым произошло выделение Православия, теперь почти никого совершенно не волнуют. Но зато свою роль она выполняет четко — создает особое пространство, в котором люди чувствуют себя безопасно, в котором они чувствуют, что они друг другу "свои". Общие традиции, понятия, правила, воспоминания поддерживают в них это чувство. Сознание древности, истинности, изначальности дает ощущение надежности и уверенности. Оставим на их совести несколько высокомерное отношение к представителям других конфессий — ведь с ними они почти не встречаются, жизни их совершенно не знают — а множество ощущений поддерживает в них представление об истинности своей веры, которое они по мере сил, на основе того, что им может быть известно, и провозглашают. Никто не смог бы эту истинность доказать, но это и не нужно — ведь Православие существует в веках, всегда спасало людей —  и этого достаточно. Картина, в самом деле, получается достаточно надежная и прочная. Но достаточно ли она прочна? Не могут ли случиться ситуация, когда эта надежность "даст трещину", и люди, нашедшие приют и защиту под сенью этой древней традиции, вдруг почувствуют себя друг другу "чужими"? И действительно, такое всегда происходило, и происходит сейчас. Люди лишь внешне, формально принадлежат к одной Церкви — а в действительности имеют множество несогласий, разногласий и претензий друг к другу. Возникали и возникают внутри Церкви группы, которые придерживаются каких-то своих понятий и взглядов — и церковным властям стоит значительного труда навести согласие и мир между ними. Таким образом, единство Православия сохраняется — но "внутри" у верующих всегда есть достаточно разногласий и претензий друг к другу. Тем более теперь. Ведь наша конфессия, нужно прямо сказать, пережила в этой стране довольно непростое время. Речь шла буквально об ее исчезновении. Тем не менее, она сохранилась — правда, в весьма "потрепанном" виде — и в этом всем тоже, очевидно, был свой смысл. Сохранилось само представление о вере, о том, что можно вернуться к вере — но сами традиции, в основном, были потеряны. И те, кто в наше время начали возвращаться к вере, ни в коей степени не могут считаться "представителями" этих традиций — они сами прекрасно сознают, что их цель — лишь вернуться к этим традициям! Никто у нас не может сейчас говорить "от лица" Православия — все оказались сейчас в положении изучающих Православие. И, как всегда бывает с людьми, изучающими какой-то большой предмет, они изучают его с разных сторон. Помните, как в той истории про слепых и слона? Вот уж где раздолье для различных споров, разделений и противоречий — представьте: один держит слона за голову, другой за хвост...
— Постойте! — воскликнул я, — Так, значит, Вы считаете, что все различие между братьями и ревнителями состоит в том, что они пытаются постигнуть одно и то же, но с разных сторон?.. Но в чем же тогда это различие, и что же в них общего?..
— Мне кажется, примерно так... — задумчиво ответил он, — Общее в них то, что они сделали шаг в сторону Церкви, и притом именно Православной. В это непростое время, когда рушатся все устои, когда многие отчаиваются и разочаровываются, они сказали: да, мы хотим быть верующими, и причем связываем себя именно с этой традицией. Но уже дальше начинаются различия. Так, "ревнители" (и это очевидно, это не надо доказывать), в основном, связывают себя с историей. И причем не с подлинной, духовной историей, а с достаточно поверхностной историей нашего общества — прежними царями, прежними национальными традициями... Это, кстати, почти неопровержимо свидетельствует, что им предрешен провал. Но нужно все же отдать им должное — в это непростое время, когда разрушены связи с традицией, с прошлым, они решили опереться на прошлое. А братья —  те целиком устремлены к Богу, ко Христу. И, честно говоря, мне это гораздо более симпатично, поскольку за этим можно разглядеть хоть какое-то будущее. Но из-за того, что они действуют буквально заново, буквально "на пустом месте", в их жизни не так-то просто разглядеть связь с традицией, и многое кажется необычным...
— Примерно такую же оценку я уже слышал много раз... — поторопился сообщить я, — Я с ней, в принципе, согласен. Но вот что остается для меня непонятным. Ведь они все-таки верующие — или, по крайней мере, считают себя таковыми! Как же уживаются в их душах вера и вражда? Ведь они, ощутив в себе эти чувства, сразу должны были осознать, что это неугодно Богу, и что, следовательно, что-то не так!..
— Я как раз к этому и пытался подвести! — с некоторым азартом воскликнул мой собеседник, — Здесь, мне кажется, начинают играть свою роль групповые законы! Ведь мы говорим не об отдельных людях, которые придерживаются тех или иных взглядов, а именно о сообществах людей! А здесь уже дело не во взглядах, а в некоторых иных вещах, которые вступают в силу. Они ощущают тепло общения, они начинают чувствовать себя защищенными. У них там складывается своя общественная жизнь. Разумеется, играют роль и взгляды, и понятия! Человек, придерживающийся иных взглядов, или иначе их выражающий, воспринимается ими как "чужой". Естественное стремление здесь —  его "переделать". В пределе это выливается в стремление "переделать" весь мир, менее упорядоченный и стройный, сделать его тоже "частью" своего сообщества. Понятно, что любая другая группа, столь же упорядоченная, но основанная на других понятиях и взглядах, воспринимается как прямая угроза. Естественное стремление — просто ее уничтожить. В данном случае играет роль кажущаяся близость двух сообществ — то, что и то и другое называют себя "православным". Вступают в действие взаимные ожидания увидеть в них "своих" — и последующее разочарование. При этом нужно иметь в виду, что я здесь рисую лишь схему. В действительности все гораздо сложнее. Я же говорил, что, пожалуй, нет в мире более сложного вопроса, чем религиозная жизнь — не только в своей сути, но и своих "общественных" проявлениях — в объединениях верующих людей, и в их разделениях.
— Я не то имел в виду! —  воскликнул я, — Я хотел сказать, что раз они верующие и молятся Богу — то, значит, в их душах присутствует Бог. А если так — то как же в их душах может рождаться то, что не угодно Богу?..
Он серьезно посмотрел на меня.
— А Вы уверены, что в их душах присутствует только и именно Бог? — с каким-то особенным выражением спросил он.
Я остановился потрясенный.
— Как?..—  воскликнул я, — Вы имеете в виду?..
— Ну да, — спокойно ответил он, — Человеческая душа так сложна, в ней так много самых различных стремлений и чувств!.. Часто даже сам человек не может в этом как следует разобраться. Он, например, видит в себе одно, самое сильное чувство — а кроме этого в нем еще много-много всего!.. Еще в большей степени это касается сообществ людей. Здесь картина вообще становится бесконечно сложной. Как часто мы видим ясные, светлые лица, и слышим от них, что они придерживаются самых высоких целей — но, кроме этого, в их среде бытует еще множество самых разных стремлений, мыслей и чувств! И далеко не всегда эти мысли "дополнительны", "второстепенны" по отношению к главной цели — часто они занимают в этом кругу занимают место наравне с ней, или даже выходят на первое место. Так, целью братьев первоначально было, несомненно, познание Бога — но как-то так получилось, что постепенно на первое место стало выходить представление, что они выше и умнее всех. И попробуйте поколебать их в этом представлении — они почувствуют, что рушатся самые основания их жизни, и сочтут вас злейшим врагом. У ревнителей, столь трогательно занявшихся изучением наших древних традиций, есть одна характерная черта — боязнь всего нового. Стоит хотя бы намекнуть им, что они далеко не все знают, что есть еще что-то, им неизвестное, как они все — и по отдельности, и все вместе — будут прикладывать все возможные усилия, чтобы доказать, что их взгляды вполне самодостаточны, что ни в чем новом они не нуждаются, что ничего нового для них в принципе быть не может! Вот, пожалуйста, Вам две характерные черты, которые стоят чуть ли не вровень с главной целью — познания Бога. А рядом с этим — множество других, более мелких черт, идей, понятий, представлений, которые, разнообразно сочетаясь и переплетаясь, и составляют неповторимую духовную картину данного сообщества. И, надо сказать, что в "центре", где они, в основном, общаются сами с собой, это еще не так заметно. Здесь вы увидите картину единомысленных людей, между которыми вполне возможны мир и любовь. Но ближе к "периферии", где они больше общаются со "внешними", или с представителями других сообществ,  эта картина, как говорится, "расцветает пышным цветом". Здесь все эти второстепенные, дополнительные идеи, что говорится, выходят на поверхность —  и именно ими они обычно и "цепляют" других людей. Здесь обычно и причина всех разногласий и разделений. Это различные сообщества "цепляют" друг друга своими вторичными, дополнительными идеями. Вот, а Вы говорите —  Бог!.. Если бы в них был только Бог, то между ними царили бы только мир да любовь!..
— Меня очень заинтересовала эта мысль о "дополнительных" идеях, — заметил я, — Мне кажется, что она очень многое объясняет. Мы тут недавно (буквально сегодня ночью) с одним человеком пытались рассмотреть все с "исторической" точки зрения — а вот теперь Вы изложили все это с духовной!..
— При этом повторяю, что все это всего лишь "схема", — вновь повторил он, — Сама картина в действительности бесконечно сложна.
— Меня действительно воодушевила эта идея о "дополнительных" силах, которы действуют в подобных общинах, — продолжал я, — Получается, что Бог здесь ни при чем. Он в глубине, в сердцевине — а люди "сталкиваются" тем, что лежит на поверхности. Мне кажется, это проясняет ситуацию, а главное, "спасает" Церковь — она тоже оказывается здесь по существу, на глубине ни при чем.
— Она и действительно не имеет к этому никакого отношения! — воскликнул мой собеседник, — Да не мелькнет у Вас даже случайной мысли, что все эти происходящие события каким-то образом связаны с Церковью! Я, слава богу, теперь смотрю на все трезво, и давно уже сумел разобраться, что обе противоборствующие силы — всего лишь две большие секты! Ревнители, как Вы уже успели заметить, почти не говорят о Евангелии, о Христе, они с увлечением изучают нашу родную историю и жизнь прежних царей — но почти не ходят в храм и не причащаются. Братья, слава Богу, больше говорят о Евангелии и о Христе — но живут своей, особой организацией, никак не связанной с традиционной Церковью. Так что возлагать на Церковь ответственность за все происходящее было бы довольно странно. По существу, у нас здесь есть единственный представитель настоящей Церкви — это наш священник.
— Который занимается только своими прихожанами, и которого не слышно и не видно! — воскликнул я.
— Что делать!.. — отозвался он, — В этом — особенность нашего времени! Так вот непросто возвращается в нашу жизнь представление о духовности, о великом и вечном Христианстве!..
Он вдруг замолчал. Не нужно было особенной проницательности, чтобы понять, что именно его привлекло. Утро уже было в полном разгаре,  впереди за деревьями занимался рассвет. Край неба совсем посветлел, и становился все ярче, как расплавленное серебро. Еще минута  — и солнце взошло между деревьями, совсем еще не покрытыми листвой, просвечивающими на всю глубину парка.
— Какая красота! — сказал мой знакомый, — Который раз это наблюдаю, и все никак не могу привыкнуть! Какая свежесть, какая чистота царит в лесу в этот утренний час!..
Я тоже стоял и смотрел, как завороженный.
— Если честно сказать, то такую же свежесть и чистоту принес в мою душу мой приход к вере!.. — воскликнул я, — А тут вдруг — эти проблемы, и противоборства, и противоречия!.. Признаюсь, мне все это так неприятно!..
— Ну ничего, с этими проблемами мы как-нибудь разберемся! — ободряюще воскликнул он, — Или, вернее, они как-нибудь сами себя решат!.. У нас же с Вами должна быть единственная забота — как в этих обстоятельствах, достаточно непростых, сохранить свое лицо, оставаться в полном смысле самими собой!
Мы с ним еще немного прошли по парку.
— А теперь я предлагаю зайти ко мне, — вдруг сказал он, — Мне кажется, у меня дома есть для Вас еще кое-что интересное... Конечно, Вы устали и хотели бы вернуться к себе — но моего знакомого наверняка нет дома, так что заодно и отдохнете.
Мы как раз стояли на окраине парка. Впереди за деревьями виднелись городские дома.
— Не отказывайтесь, — загадочно произнес он, — Если все получится, то здесь Вас может ждать еще одна встреча, которой Вы не ожидаете...
— Все загадки да загадки, — с шуточным недовольством ответил я, — Интересно, кого Вы припасли мне на этот раз?.. Но, впрочем, ладно — раз Вы сегодня меня "опекаете", то мне не остается ничего другого, как идти.
Мы с ним вышли из парка, миновали железную калиточку, которую я уже когда-то видел, и направились прямо к ближайшему, ярко освещенному восходящим солнцем пятиэтажному дому. Скоро мы вошли в крайний подъезд, поднялись по не слишком ухоженной лестнице на четвертый этаж, и уже стояли у входа в квартиру.
— Только имейте в виду, — уверенно говорил я, — После всех этих таинственных встреч и бесед, которые Вы задумали, я сразу к себе домой, и — спать!



III.


Мы с ним вошли в знакомую квартиру. Напоминаю, что это была большая коммуналка — такая же, как в Москве в 50-х годах. От двери шел большой коридор, а от него по обе стороны расходились комнаты. Он повел меня во вторую комнату справа, как и в прошлый раз.
— Ну, так я и предполагал — моего знакомого сегодня нет, — сказал он, заглядывая в комнату, — Он говорил, что у него в центре есть еще одна квартира, куда он может приходить — но просто он предпочитает приходить сюда, чтобы "быть рядом с людьми" и... потому что у него есть еще кое-какие цели... Я, конечно, догадываюсь, что это за цели... Он, как и мы... Но, впрочем, что об этом говорить! Главное, что комната свободна — и мы можем здесь вполне приятно отдохнуть.
— Лучше скажите, зачем Вы меня сюда позвали! — воскликнул я, — Что это за таинственная встреча, которую Вы мне здесь приготовили! Я теперь не успокоюсь, пока этого не узнаю!
Он с сомнением посмотрел на меня.
— Честно говоря, я не уверен... Мне показалось, что у нас здесь есть общий знакомый... И что Вы очень, очень даже не прочь были бы с ним побеседовать...
—  Кто же это? — весьма настойчиво продолжал спрашивать я, — Виталий, я от Вас не отстану —  Вы меня сюда заманили, и теперь должны мне все очень точно рассказать! (я очень редко называл его по имени, и предпочитал этого не делать —  но в этот раз прибег к этому средству, для большей твердости и убедительности)
— Один видный член Братства, — ответил он, — Я, честно говоря, не предполагал, что вы могли быть знакомы — но сопоставил некоторые данные, и пришел к выводу, что Вы с ним пересеклись...
— Ах, так значит, Вы собираете обо мне данные!.. —  грозно воскликнул я.
— Приходится... — беспомощно развел руками он, — Я ведь говорил, что я прежний член Братства... И у меня, конечно, остались в нем знакомые... После того, как мы с Вами в прошлый раз приходили, я поговорил с одним моим знакомым жильцом, мы с ним все сопоставили — и пришли к выводу, что вы с ним встречались в Братстве, и что вы даже очень тесно связаны...
—  Кто же это?..
— Катехизатор вашей прежней группы...
—  Сергей! — сразу догадался я.
— В том-то и дело. Я думал, что эта встреча может Вам показаться интересной вот еще по какой причине. Кроме событий в жизни Братства происходят еще, так сказать, личные события в жизни людей. И вот, мне стало известно, что весьма скоро состоится бракосочетание Сергея с одной особой, которую Вы тоже, несомненно, знаете...
— Все-то Вы разузнали! — с удивлением воскликнул я.
— Что делать... — развел руками он, — Ведь она тоже довольно давний член Братства, и мы все друг друга довольно хорошо знаем... Так вот, если эта ситуация Вам небезразлична, то Вы могли бы тоже о ней поговорить...
— А в каком смысле она может быть мне небезразлична! — довольно запальчиво воскликнул я, — И в каком смысле я мог бы о ней говорить?..
Он серьезно посмотрел на меня.
— Только не обижайтесь и не пугайтесь, Андрей, — с некоторой даже проникновенность в голосе заговорил он, — Вам ведь тоже эта девушка далеко не безразлична! Если это так, то Вы должны понимать, что это... Разве это любовь?.. Как Вы думаете — разве это любовь?..
— Вот еще!.. — махнул рукой я, — Стану я на эти темы разговаривать!.. Пусть сами разбираются!.. А, впрочем, я очень рад был бы с Сергеем поговорить. В реальной жизни-то это не очень получается — он был катехизатором нашей группы, а я — простым участником. К тому же я уже несколько месяцев не хожу в Братство. К тому же теперь начались эти события, и он в них участвует, так что вероятность встречи еще понижается. А здесь, неофициально, так сказать, в домашней обстановке — что ж, это было бы очень здорово... У меня, несомненно, нашлось бы, что ему сказать...
— Так что же, попробуем?!..
— Попробуем!
— Он обычно встает примерно в это же время, умывается, завтракает, и обычно не сразу уходит, а какое-то время проводит еще у себя в комнате. Так что очень велика вероятность, что он сейчас еще здесь. Я сейчас пойду, узнаю и разведаю, можно ли организовать эту встречу. Вы пока посидите, а я скоро вернусь. Ну, а если сейчас не получится — то как-нибудь в другой раз.
Он встал и вышел из комнаты, а я остался ждать. Через некоторое время он вернулся и сказал:
— Все в порядке. Он действительно здесь. Правда, он не настроен ни с кем встречаться — но я упросил его, сказал, что Вам действительно надо.
Я сделал протестующий жест.
— Ничего-ничего, — успокоил меня он, — Это у него просто с утра плохое настроение, но он придет в себя и оправится. Я не советую Вам отказываться, потому что другого такого случая, возможно, не представится.
Я вынужден был признать правоту его слов. Он вывел меня в коридор, и повел в самый конец его, к самой последней двери. Здесь он мне поклонился, сделал театральный жест, и, сказав "Пожалуйста", распахнул ее.


IV.


Я оказался на пороге небольшой комнаты. Меня поразила простота и скромность ее обстановки. Здесь не было ничего лишнего, так что комната казалась почти нежилой. Стояла простая железная кровать, небольшой шкаф, стол был потертый, даже с разводами чернил. У стола стояли два таких же потертых стула. Вот и вся обстановка. Не так я представлял себе жилище знаменитого Сергея — нашего группового наставника и ведущего катехизатора Братства!
У стола вполоборота ко мне сидел сам Сергей. Вид у него был усталый и грустный. Видно было, что его тяготила какая-то мысль. Когда я вошел, он сразу повернулся ко мне.
— Здравствуйте, брат Андрей, — сразу начал он, — Я пригласил Вас, узнав неожиданно, что Вы здесь... по одному делу. Я далеко не сразу решился это сделать, поскольку я довольно плохо Вас знаю... и к тому же Вы последнее время перестали ходить на группу...
Я смущенно усмехнулся.
— Но, подумав, я все-таки решил встретиться с Вами, потому что для меня это очень важно... в силу определенных обстоятельств.
Он вдруг смутился и замолчал. Я удивленно смотрел на него. Никогда я его таким не видел — на занятиях нашей группы он всегда был такой спокойный, внимательный к людям!.. Здесь же он был усталый, смущенный и неуверенный.
— Это касается нашей общей знакомой, — с видимым трудом сказал он, видя, что я внимательно его слушаю, — Вы, конечно же, знаете, что мы решили с ней сочетаться законным браком. Но у меня иногда возникает впечатление... — с некоторым мучением продолжал он, — что мы с ней друг друга не понимаем... или, по крайней мере, что я ее не совсем понимаю... В связи с этим я и хотел бы с Вами посоветоваться, как с ее давним другом...
— Хорошо, но почему же не с родителями?!.. — воскликнул я.
— Это не совсем одно и то же, — с некоторым трудом ответил он, — Родители ее, конечно, замечательные люди... но они неверующие. Некоторых вещей они просто не понимают. А Вы — тоже знали Иру с детства, Вы были ее знакомым еще в Москве, Вы были уже тогда для нее старшим другом, в каком-то смысле даже наставником... Подозреваю, что духовно, по интересам она к Вам даже в каком-то смысле ближе, чем к своим родным...
— Но я сам никогда не был женат, и мне трудно в этой области давать советы... — пробовал найти себе путь для отступления я.
— Нет-нет! — горячо воскликнул Сергей, — Вы вовсе не должны нам ничего советовать! Но Вы просто могли бы рассказать о том, какая она, о ее интересах, стремлениях... Признаюсь, я последнее время начал осознавать, — смущенно продолжал он, — что я ее почти совсем не знаю... Правда, мы с ней вместе несколько лет работали в Братстве, я знаю ее как ревностную христианку, заботливую духовную сестру. Но ведь это совсем другое... Я думал, что если мы давно знаем друг друга и духовно близки друг другу, то вот и станем вместе жить... Но, наверное, этого недостаточно... Я вдруг осознал, что неплохо знаю ее как духовную сестру - но совсем не знаю, как свою будущую супругу... Или это, на самом деле, почти одно и то же?.. Меня смущает, что мы с ней последнее время почти не встречаемся... Вроде бы все решили, договорились, решили начать совместную жизнь — и как-то разошлись каждый по своим делам. Меня огорчает, что она последнее время отдаляется от жизни Братства...
Я внимательно слушал его, ожидая, что он еще скажет.
— Конечно, я люблю ее, —  продолжал он, и тут же поправился, — Наверное, это и есть любовь... Но иногда мне кажется — а что, если бы все оставалось, как есть?.. Что, если бы мы остались просто друзьями... Но нет! — тут же воскликнул он, — Шаг уже сделан — и нет дороги назад!
Я некоторое время размышлял о его словах.
— Что я могу сказать?.. — задумчиво сказал я, — Конечно, я действительно знаю Иру с детства. Но по-настоящему я узнал ее только теперь. Она очень изменилась с тех пор, как пришла к вере. Теперь, можно сказать, это совсем другой человек. До некоторого времени я действительно был ей чем-то вроде учителя, или домашнего наставника. Но теперь ситуация изменилась — теперь я ей не учитель, а, наоборот, ее ученик. Она пришла к вере, ко Христу — и властно повела за собой... Что я могу сказать о ней?.. Мне кажется, что главная черта в ней — это чувство правды, стремление к совершенству, к тому, чтобы во всем идти до конца. Такие люди полностью отдают себя тому, во что они поверили. Она, как и мы с Вами, поверила во Христа — и, я думаю, она пойдет за Ним до конца. Таким людям хотелось бы, чтобы всюду в мире царила   Божья воля, я думаю, они и жизнь за это отдадут... Да что говорить —  этим она меня и убедила, поэтому я ей и поверил!..
Сергей внимательно и серьезно слушал меня.
— Да, да, и меня она этим же привлекла!.. — горячо воскликнул он.
— Такие люди очень много пользы могут принести окружающим людям, — продолжал я, — Вокруг них мир становится как-то чище, добрее, светлее. Но вот созданы ли они для личного счастья, могут ли они создавать и поддерживать семейную жизнь — этого я, честное слово, не знаю!..
Сергей с надеждой смотрел на меня.
— Но ведь, в каком-то смысле, и я такой же!.. — проникновенно сказал он, — Я тоже вижу цель своей жизни в том, чтобы людям служить! Для меня нет большего счастья, чем видеть, как под влиянием веры во Христа люди из нервных, изломанных, несчастных становятся гармоничными и счастливыми, становятся в полном смысле самими собой! Я потому и стал катехизатором, ведущим группы — это есть вернейшее средство, благодаря которому это с людьми происходит! И вот теперь представьте себе, — одухотворенно заговорил он, — что два таких человека встретятся! Человека, которые готовы забыть о себе, посвятить всего себя целиком на служение людям! Неужели они не смогут наладить совместную жизнь?.. Неужели они не смогут создать семью, в которой будут поддерживать друг друга в этом служении, в которой это служение станет еще более успешным?!..
Я с пониманием глядел на него. Ему так хотелось верить в эту свою идею! Что же касается меня, то у меня на этот счет были большие сомнения.
— Я Вам расскажу, как все начиналось!.. — оживленно воскликнул он (видимо, он окончательно проникся ко мне доверием, ощутил во мне друга, перед которым можно "излить душу"), — Это было года четыре назад. Я тогда еще только вступил в Братство. К нам из Москвы приезжал наставник, который выступал перед нами с лекциями. Я ожидал, что он будет говорить нам о Христе, о Церкви — а он вместо этого рассказывал нам о красоте христианской семейной жизни. О том, как должны поддерживать друг друга супруги, о том, как воспитывать в вере детей. Мне эта тема поначалу показалась далекой. Я, признаюсь Вам, в юности за девушками не ухаживал, все над книгами сидел (доверительно сказал он мне). Но как-то постепенно мне это в душу запало. Ведь в самом деле, Церкви же нужны крепкие семьи, должны же они воспитывать молодых христиан. И я тогда же решил — если встречу девушку глубоко верующую, искреннюю, честную, все силы отдающую служению Церкви — то обязательно создам с ней семью. И я, признаюсь, понемногу, не отвлекаясь от дел — но все же приглядывался. А тут вдруг —  Ира. Она уже года два была рядом. Я, признаюсь, поначалу и не думал о ней. Но потом подумал, сообразил, и понял — это она! Лучшего варианта и представить было нельзя! Как Вы знаете, этой осенью я ей об этом сказал. И, как Вы знаете, она согласилась. И вот теперь этот шаг сделан — и нет дороги назад!
Я внимательно слушал его и молчал.
— Если бы Вы знали, как все это было непросто!.. — продолжал вспоминать он, — Как я долго не решался сделать ей предложение... Как потом изменились наши отношения... Как непросто было договориться с ее родителями — убедить их, что я хотя и верующий (они этого не понимают), но вполне серьезный и ответственный человек... Мы решили, что все у нас должно быть по-христиански. Что мы должны сначала проверить свои чувства, привыкнуть к своим новым отношениям. Поэтому осенью мы только обручились, и назначили себе срок — полгода, а венчание у нас будет только сейчас... (Сергей даже покраснел от удовольствия, вспоминая все эти детали.) И вот теперь я снова ничего не понимаю! (В голосе и лице его вновь появились недоумение и сокрушение.) День свадьбы приближается — а мы с Ирой почти не встречаемся! Целые дни она пропадает   этом желтом доме — т.е. в доме "ревнителей". Самое главное, что она последнее время все реже ходит в Братство. И к тому же все эти проблемы у Братства, вся эта война с "ревнителями" — все это меня тоже совершенно не вдохновляет! Я у нее спрашиваю про свадьбу, и как же мы будем дальше — а у нее голова занята совсем другим!..
— Скажите, Сергей, вы будете венчаться в нашем храме? — как бы между прочим спросил я.
— Да, мы так решили, — ответил он, — Правда, это не я решил, а Ира настояла. У нас в Братстве не очень принято ходить в храм — у нас есть и свои крещения, и венчания... Но Ира в этот раз оказалась очень тверда — говорит, что наше венчание должно состояться именно в храме. У нее, вообще, последнее время есть это стремление к "традиционности". Мне, честно говоря, кажется, что это все равно, и я этого не понимаю.
— Скажите, Сергей, — продолжал спрашивать я, — во всей этой истории между братьями и "ревнителями" у Вас не сложилось впечатления, что Ира хочет "помирить" братьев и ревнителей?
— Вот-вот, именно такое впечатление у меня и сложилось! — оживленно воскликнул он, — Но ведь это совершенно нереально! Мне кажется, гораздо вероятнее, что между ними будет всегда война. И совершенно излишне пытаться что-то здесь предпринять — тем более это совершенно не женское дело!..
— Но Ира придает этому чрезвычайно большое значение, — заметил я, — Похоже, что на этом сейчас сосредоточились все ее силы. И было бы совершенно естественно, если бы Вы, Сергей, проявили бы к этому интерес и могли бы ее в этом как-нибудь поддержать.
— Я не считаю возможным в это как-то вмешиваться, — подумав, ответил он, — Во-первых, как я уже сказал, я несколько скептически отношусь ко всей этой идее. Во-вторых, я член Братства — и поэтому должен "работать" на его  стороне. В-третьих, в самом Братстве сейчас есть большие проблемы. И, наконец, — вновь повторил он, — я совершенно не понимаю и не одобряю самой этой ее идеи.
Я некоторое время внимательно смотрел на Сергея. На основании всего, что он сказал, у меня, наконец, сложилась некоторая картина. Картина эта, честно говоря, меня не радовала. "Бедная Ира!.." — подумал я. И тут же, взглянув на дело с другой стороны, сказал про себя: "Бедный Сергей!.."
— Послушайте, Сергей, — сказал я вдруг, быть может, несколько бестактно, — А если бы тот наставник, который приезжал из Москвы, не завел тогда с вами разговора о семейной жизни?.. Если бы он, как ты и ожидал, рассказывал бы вам о Христе?.. Тогда, быть может, ничего бы и не было?..
Сергей вдруг вскочил и схватился за голову.
— Ну, так я и знал!.. То есть Вы хотите сказать, что, может быть, это все мной выдумано, что во всем этом нет никакого смысла?!.. Эх, зачем я Вам все это рассказал!.. Ну разве можно так говорить!.. Конечно, толчком могли послужить те разговоры о семейной жизни!.. Но ведь потом я встретил Иру, мы знаем друг друга уже около 3-х лет! Неужели Вы можете говорить, что все это неправда!.. Мы уже помолвлены, обручены, через неделю наша свадьба!.. Ну как, ну как Вы можете говорить, что все это только из-за лекций, что все это только у меня в голове!..
— Извините, Сергей, я вовсе не это имел в виду, — вынужден был "пойти на попятный" я. Но все, что он говорил, и сама эта реакция — быстрая, почти истерическая — только убедили меня в прежней мысли: весь этот брак был им выдуман, он существовал, скорее, не в его сердце, а в голове.
— У нас будет крепкая христианская семья, — снова тем же голосом, будто убеждая сам себя, сказал он, — Мы будем любить друг друга и воспитывать в вере детей.
Но в этот раз у меня твердо возникло ощущение, что он сам не верит в то, что говорит. Первый раз, быть может, у него возникло ясное ощущение, что все будет, быть может, не так, как он предполагает.
Передо мной же в этот момент вдруг возникла ясная картина, как же на самом деле  все может быть. Но это было лишь мимолетное видение, причем тяжелое, странное — и я постарался его отогнать.
— Скажите, Сергей, — вдруг спросил я, — а как сейчас обстановка в Братстве?
Он вдруг вздрогнул и как-то отчужденно посмотрел на меня.
— Вас что-то смущает? —  догадался я, — Вы предполагаете, что я "не свой"?..
Он как-то нервно усмехнулся.
— Действительно, теперь не совсем доверяешь людям, — вымученно улыбнулся он, — Эти проблемы в Братстве... и эта война с "ревнителями"... и к тому же Вы уже четыре месяца не ходили на группу... Действительно, мне довольно трудно с Вами на эти темы говорить...
— Но я не хожу на группу по некоторым личным, внутренним причинам, — совершенно искренне ответил я, — Из этого никак невозможно сделать вывод о моем отрицательном отношении к Братству. К тому же у меня есть в нем близкие знакомые — а теперь к тому же и Вы, и Ира мне глубоко не безразличны. Поэтому, мне кажется, со мной можно обсуждать эти вопросы как с нейтральным, но доброжелательно настроенным наблюдателем.
Он с некоторым сомнением глядел на меня.
— Хорошо, брат Андрей, — наконец, сказал он, — Я думаю, что здесь может произойти трагедия, и причем трагедия для многих людей.
Я внимательно слушал его.
— Дело в том, — продолжал он, — что Братство первоначально сложилось как средство приведения людей в Церковь. Оно, по замыслу своему, ориентировано на Православие. Но шли годы — и оно постепенно приобрело свои собственные, иные черты. Так, видимо, всегда бывает с организациями, которые обнаруживают некоторую "самодостаточность". Дело в том, что Братство оказалось необычайно "успешным". Тогда, на заре нашего церковного возрождения, оно привлекло в себя множество людей. Обычная приходская жизнь развивалось не очень-то быстрыми темпами — а Братство шло вперед семимильными шагами. Вы знаете, что оно обязано этим этой системе групп-семей, которые сначала занимаются под руководством катехизатора — а потом самостоятельно, на квартирах. Эта система оказалась востребованной нашим временем, она оказалась в каком-то смысле "альтернативой" традиционной Церкви. И вот, многие в Братстве действительно почувствовали себя "самодостаточными". Оно составило как бы отдельную организацию, которая может существовать совершенно самостоятельно. По мнению многих наших недоброжелателей, мы "загордились". Но дело в другом. Дело в том, что для обычного, рядового члена Братства его принадлежность к Братству имеет смысл лишь до тех пор, пока он не сомневается. Он должн чувствовать себя представителем подлинного Христианства, причем именно Православия, причем некоего "передового отряда" в Православии, в каком-то смысле выше всех православных. И если это не так — то совершенно непонятно, почему и зачем он к Братству принадлежит. Некоторое время это чувство большинства членов Братства не подвергалось никакому испытанию. Пока Братство существовало мирно, успешно действовало и расширялось, можно было существовать в уверенности, что "у нас все в порядке и что мы самые лучшие". Правда, всегда были некоторые нападки — но они только подкрепляли и утверждали в этом чувстве. И вот теперь для многих членов Братства это чувство в первый раз подвергается испытанию. Дело не в "ревнителях" — к ним-то, пожалуй, и в самом деле никто не станет относиться серьезно. Но сейчас и по всей Церкви, наконец, обратили внимание на Братство — появились статьи в газетах, выступления на радио и телевидении, некоторые весьма аргументированные и серьезные. Становится видно, что Братство — хотя и интересный эксперимент, хотя и интересная реализация сообщества верующих, но далеко не единственная, и даже не лучшая, и к тому же весьма серьезно отличается в некоторых чертах от Церкви. В Братстве начинается брожение в умах. Многие члены Братства деморализованы. В последние недели участились случаи сознательного выхода из Братства. Но я не об этих, внешних сторонах. Представьте себе человека, который действительно имеет веру, который действительно хочет послужить Богу, который уверен, что он принадлежит к Православной Церкви и служит ей, участвуя в жизни одного из подразделений Братства. И вот вдруг оказывается, что это, быть может, совсем не так. А жизнь уже сложилась определенным образом, а здесь уже — все духовные и социальные связи,  сформировавшиеся взгляды и понятия. Представляете, что это может значить в жизни человека?!.. Это может оказаться для него буквально крушением, исчезновением всех жизненных опор, переменой всех прежних ориентиров!.. Уверяю Вас, что я об это не понаслышке говорю. Должен признаться, что я сейчас сам оказался в подобной жизненной ситуации.
Я внимательно и сочувственно смотрел на него.
— Я, конечно, понимаю, что не все к этому так отнесутся, — продолжал Сергей, — Некоторые, наоборот, замкнутся, станут самоутверждаться, отстаивать свою правоту. Возможно, таких сейчас в Братстве большинство. Но это тоже, по-моему, не лучший вариант — что-то вроде: "Пусть мы, может быть, не правы — но на самом деле мы все равно правы!" Другим, может быть, по большому счету, все равно. Их не интересуют вопросы Истины, они в Братстве случайно. Третьи, может быть, и имеют веру — но они в Братстве, в основном, из-за социальных связей. И эти последние, конечно, тоже будут защищать привычный образ жизни, будут стараться, чтобы все оставалось по-прежнему. Но я не о них говорю — а об искренних, трезвых членах Братства, которые действительно искали Истину, которые действительно стремились принадлежать к Церкви! Вот, я, например — с тех пор, как пришел к вере, искренне стремился служить Церкви, стремился приводить в нее новых людей. Я и в Братство пришел с этой же целью — потому что других возможностей здесь у нас тогда не было. И вот, теперь я вижу, что все принимает какое-то странное направление. Ну представьте себя в подобной ситуации! Я ведь не частное лицо, я не могу уйти в любой момент, подобно Вам — я ведущий группы, и притом не одной, я занимаю определенное место в здешней "иерархии", я повязан по рукам и ногам!..
Я внимательно слушал его.
— Скажите, Сергей, это все-таки происшествие с ревнителями побудило тебя к подобным мыслям? — наконец, спросил я.
— Я же говорю, что нет!.. — энергично воскликнул он, — Ревнители — это вообще никто, их можно вообще не принимать в расчет! Их дело заранее проиграно, их карта бита, они принадлежат прошлому! Но сам факт этого конфликта открыл нам глаза на то, что не все так спокойно, что может быть война на Братство со стороны людей, которые тоже называют себя православными! В действительности, конечно, "ревнители" не имеют никакого отношения к Православию! В этом они стоят нас, в этом мы друг другу подходим — я теперь в этом глубоко уверен! (добавил вдруг он) Их "конек" в том, что они "разыграли" эту карту — наших традиций, нашей народной истории — а это способно привлекать людей. По сравнению с ними "братья", с их поиском Истины, стремлением к прямому общению с Богом, признаюсь, выглядят несколько "абстрактно". Дело же все в том, что сам этот конфликт, сама эта начавшаяся "война" деморализовала значительную часть Братства, поставила перед нами прямо вопрос — "правы ли мы"? Я уже сказал, что можно решать этот вопрос по-разному — например, сжать губы и, гордо подняв голову, твердить: "мы все равно правы" — но, мне кажется, это не самое достойное решение. Что же касается меня, то я уже давно об этом думал, и многое из этого замечал — но только не с кем было  об этом поговорить. Практически первый раз высказываю эти мысли вслух — поскольку вижу, что Вы человек, с одной стороны, доброжелательный, а с другой — достаточно нейтральный.
— Да, наверное, есть некоторая выгода в подобном положении, —  согласился я, — Но постойте, Сергей — как же Вы видите выход из создавшейся ситуации?..
Сергей неловко усмехнулся.
— Не одни мы с Вами об этом размышляем, брат Андрей, — сказал он, — Кроме наиболее честных членов Братства, об этом размышляет вся Церковь. Выхода здесь, в основном, два — или "стереть Братство с лица земли" — объявить его сектой, поставить его "вне закона", заявить о его полной несовместимости с Православием. Или же постараться, чтобы оно как-то постепенно, незаметно вошло в состав Церкви, влилось в нее, стало естественной и гармоничной ее частью. Первый вариант ни к чему не ведет. Братство все равно не перестанет существовать — слишком много людей уже вошло в него, слишком многих это затронуло. Эти люди будут стремиться сохранить отношения между собой, свою структуру, что приведет к еще большей, теперь уже настоящей конфронтации между Братством и Церковью. Возникнет только еще одна секта — только и всего. Кому это нужно? Кому хочется, чтобы в мире стало еще больше конфронтации, неприязни и вражды? Остается второй вариант. И вот здесь-то самое сложное. Нужно, чтобы Братство незаметно, безболезненно влилось в структуру Церкви — а у Братства, между тем есть своя структура. Нужно, чтобы братьями руководили законно рукоположенные священники — а многие братья, по некоторой своей гордости и самоуверенности, их не примут. Нет, конечно, есть законные священники, которые благоволят к Братству — но таких мало. Выход один — нужно рукополагать самих братьев. Некоторые в церковных кругах рассматривают этот вариант и обдумывают его. Но здесь есть одна проблема (доверительно сказал мне он). Уж я-то, как человек, несколько лет проведший в Братстве, ее знаю. Дело в том, что у нас, в нашем кругу сложилась своя обстановка, своя атмосфера, довольно специфическая. Свои отношения, свои понятия, своя манера общения. Конечно, людей можно специально готовить, учить — но что-то, несомненно, останется. Короче, если многие из наших братьев станут священниками, то это, несомненно, повлияет на обстановку во всей Церкви. Она, в каком-то смысле, станет другой. Многие из тех, кто ее любят и ценят такой, какая она есть, ее просто не узнают.
Я вспомнил, что нечто подобное, хотя в несколько других словах, уже мне говорила Ира.
— Признайтесь, Сергей — а Вы, наверное, хотели бы стать священником! — несколько нескромно спросил я, — Ведь Вы ответственный член Братства, катехизатор — и Вас это вполне может коснуться?..
— Конечно! — он покраснел от удовольствия, — Вот женюсь — и тогда это, наверное,  станет возможным.
"Ах, так вот еще для чего ты хочешь жениться!" — подумал про себя я.
Вслух же я вместо этого сказал:
— Говорят, что в Москве недавно сам основатель Братства, знаменитый А-в стал священником!..
— Да! — оживленно поддержал меня Сергей, — Это как раз начало этого процесса. Ведь Братство возникло всего 15-20 лет назад, он еще совсем не старый — и те дальновидные люди, которые понимают суть вопроса, решили его рукоположить. Но что касается меня, — тут же добавил он, — то сам бы я не стал торопиться, я чувствую, что еще не готов. Я сам за эти годы так "пропитался" атмосферой Братства, что чувствую, так легко от нее не отделаюсь. Мне нужно бы годик-другой побыть где-то совсем в другой обстановке — все-таки я люблю Церковь, я с самого начала стремился ей служить, и я не хочу ей принести ни малейшего зла.
Я с удивлением и благодарностью взглянул на Сергея. Так вот каков был его характер! Он готов был пожертвовать собой, своей возможной карьерой — лишь бы не принести каких-то неприятностей любимой им Церкви — и это несмотря на то, что он столько времени провел в Братстве! Впрочем, не случайно же его выбрала Ира, не случайно же и я с самого начала почувствовал в нем какую-то особую чистоту и ясность!
— Но, Сергей, — сказал я, — мы с Вами решаем слишком глобальные вопросы. Как сохранить Братство, или как безболезненно "включить" его в Церковь. Я имел в виду не совсем это. Вот, есть определенная ситуация, проблема — и в этих условиях каждый из нас волен решить что-то для себя, избрать определенный способ поведения, чтобы помочь самому себе — и, быть может, еще некоторому кругу людей. Вот какой бы способ поведения Вы сами избрали?
Сергей беспомощно развел руками.
— А что я?.. Я человек подневольный... Я принадлежу Братству... Вот так и буду исполнять в нем роль катехизатора, участвовать в совещаниях, успокаивать людей...
Похоже, в этот момент он снова вернулся "с небес на землю", и вся реальность предстала перед ним во всем ее неприглядном виде.
— Ах, брат Андрей, зачем Вы об этом заговорили! —  с отчаянием воскликнул он, — Я не хочу думать об этой совершенно безвыходной ситуации! Братство "трещит по швам", люди бегут из него, как крысы с тонущего корабля! В умах людей — кризис, разложение!.. И самое главное, сделать ничего нельзя. Это такая махина, что ее не повернешь! И, главное, я, я — как заложник всей этой ситуации! Я должен оставаться на месте, мне некуда деваться — и должен только ждать, что будет дальше, не в силах ни на что повлиять!..
 Он снова задумался, глядя перед собой в одну точку.
— Эх, бросить бы все!.. — с мучением воскликнул он, — Уйти бы, уехать отсюда куда-нибудь... в никуда!.. Поступить бы в какой-нибудь монастырь, стать послушником, монахом, начать совершенно новую жизнь!.. Но нельзя! — снова воскликнул он, — Я уже выбрал другой путь. Мы с Ирой уже помолвлены и обручены, скоро наша свадьба. Назад дороги нет. Господи, ну почему же все так сложилось?!.. Ну что мне теперь делать, как поступить?!..
Он еще некоторое время подумал.
— Самое главное, что Вы, быть может, во многом правы! — с каким-то мстительным чувством воскликнул он, — Что вся эта свадьба, быть может, не из сердца, а "из головы"!.. Вы представляете, брат Андрей — мне сейчас пришла мысль, что мы, быть может, никогда и не любили друг друга — ну, то есть, как мужчина любит женщину — что все это только христианская любовь! И, что самое главное —  что любовь эта родилась внутри Братства, и, следовательно, "принадлежит" ему. А вот теперь и Ира все реже его посещает, и я испытываю определенные сомнения... Господи, что будет, что будет!..
Я с сочувствием смотрел на него.
— Извините, Сергей, я, может быть, высказался резко и несправедливо, — старался успокоить его я, — Я вовсе не считаю, что ваши отношения только "из головы"... Надеюсь, что это настоящая христианская любовь, которая, как известно, выше обычной любви... Хотел бы пожелать вам счастья — самого настоящего, духовного, и надеюсь, что ваша совместная жизнь все-таки не будет слишком зависеть от Братства... Но должен повторить то же, что я и с начала сказал — что у меня в этих вопросах нет опыта, что я в них совершенно не разбираюсь, и Вы совершенно напрасно решили со мной на эти темы советоваться...
Сергей Благодарно смотрел на меня.
— Вы так считаете, брат Андрей?.. — с надеждой сказал он, — Вы думаете, что все еще сложится, устроится?.. Тогда я, во всяком случае, не напрасно обратился к Вам!.. (он вдруг взглянул на часы) Извините, брат Андрей, но нам нужно заканчивать разговор. Я же сказал, что я человек подневольный — и мне по-прежнему нужно крутиться в этих делах. Признаюсь Вам, что я эти последние дни почти не сплю. Вот и вчера — мне пришлось участвовать в одном совещании, которое длилось чуть не до середины ночи — а сегодня мне снова идти на такой же совет. Я еле успел немного выспаться. Спасибо за Ваш отклик, сочувствие и внимание — мне кажется, что Вы даже кое-в-чем меня немного поняли. По крайней мере, интересно было с Вами поговорить, как с неравнодушным и искренним человеком. Если Вы не возражаете, давайте поддерживать с Вами связь. Как-никак, у нас есть с Вами общие интересы — и общие знакомые в Братстве, и, главное, одна наша общая знакомая, судьба которой нам обоим чрезвычайно небезразлична. Я Вас очень прошу —  держите меня в курсе, если что-нибудь новое произойдет, или Вы что-то узнаете —  Вы меня понимаете. А сейчас извините, я должен идти. Еще раз — очень рад был с Вами вот так, более близко познакомиться.
С этими словами он встал и принялся собираться. Я счел наиболее разумным скромно попрощаться и выйти за дверь. Этот разговор оставил во мне сложное, необычное впечатление. С одной стороны, я был рад, что мой собеседник оказался такой искренний, совестливый, заботящийся о всех вокруг. С другой стороны, я понял, что молодой человек находился сейчас в очень непростой жизненной ситуации. Так, у меня было ощущение, что некоторые важные мысли, которые имели самое прямое отношение к его собственной жизни, и жизни "одной нашей общей знакомой", он до конца понял и "проговорил" только сейчас.


V.

От Сергея я вернулся в комнату Виталия, моего "лесного друга". Его, однако, сейчас на месте не было. Я на всякий случай снова вышел в коридор, заглянул на общую коммунальную кухню — но его нигде не нашел. Вернувшись в комнату, я почувствовал, что очень устал. Бессонная ночь, утренний разговор с Виталием, и потом еще долгий разговор с Сергеем меня весьма утомили. Увидев в комнате скромный диван, я решил на нем прикорнуть. Бросив взгляд на уютные обои в цветочек, я прямо как был, в одежде упал поверх одеяла, и почти сразу "отключился".
Мне снились горящие костры у дома Братства, две группы верующих людей, непримиримо стоящие друг против друга, опять в голове кружились католики, протестанты, "восточный протестантизм" — всего я уже не помню. Проснулся я оттого, что дверь комнаты открылась, и в нее вошел Виталий.
— А, ну вот, как хорошо, что ты сам догадался здесь вздремнуть! — воскликнул он, — Впрочем, я тебя разбудил — ты давай, если хочешь, еще спи. Тем не менее, я предлагаю позавтракать. Я тут сходил в магазин и кое-что купил. В ваши разговоры с Сергеем я не вмешиваюсь — в конце концов, это ваше личное дело. Мое дело — обеспечить Вас удобными условиями и питанием. А потом уже Ваше Величество пойдет домой, как Вы и собирались, — с шутливым поклоном закончил он.
Я с трудом продирал глаза. Повалявшись еще на диване, разминая затекшие члены и потягиваясь, я, наконец, встал. Мы пошли на кухню и принялись готовить себе трапезу. Впрочем, готовил, в основном, он — а я, в основном, сидел в углу на стуле и смотрел, как солнце весело играет на стене и на полу кухни.
— Эх, подсолнечного масла не хватает! — сказал вдруг он, — Пойду попрошу у соседки. Заодно попрошу и сковороду получше.
Через минуту он вернулся, неся в руках подсолнечное масло. За ним шла и сама соседка, которая, очевидно, решила нам помочь. Она вошла вслед за ним в кухню и направилась к плите — но тут ее взгляд вдруг упал на меня. Невыразимое удивление вдруг выразилось на ее лице. Она чуть не уронила сковородку, которую держала в руках. Изумленно глядя на меня, она только и смогла выдохнуть:
— Андрей, Вы?..
 Не меньше был удивлен и я. Передо мной стояла Ольга Сергеевна — "гроза" нашей рабочей конторы, ревностный борец за "духовное возрождение" нашей страны! Она была в виде совсем домашнем — в каком-то наполовину распахнутом халате, с неприбранными волосами, в тапочках на босу ногу. Совсем не так, как у нас в конторе, где она своим строгим и грозным видом наводила страх на всех сотрудников!
— Андрей, как Вы здесь?.. Откуда Вы?.. — продолжала спрашивать она.
— Я здесь случайно... — ответил я, — Вот, пришел в гости к знакомому... Честно говоря, я сам не ожидал...
Она не очень уверенно усмехнулась.
— Вот так встреча... Получается, что Вы застали меня прямо в моем скромном жилище... И в таком виде!.. — она с беспокойством оглядела себя.
— Извините, Ольга Сергеевна, это чистая случайность! — поспешил объяснить я, — Так, значит, Вы здесь живете!.. Я, когда заходил и в этот, и в прошлый раз к моему знакомому, этого никак не предполагал!
— Я тоже не предполагал, что вы знакомы! — воскликнул Виталий, — Я Вам здесь, Андрей, приготовил одну неожиданную встречу — а вот, кроме этого произошла и другая!..
— Да уж, от скуки я здесь не погибну! — воскликнул я, — Ольга Сергеевна, раз уж мы с Вами здесь встретились, раз уж судьба нас так неожиданно свела — то я хотел бы с Вами поговорить! В обычной обстановке, то есть на работе, согласитесь, нам это редко удается!
Лицо ее выразило некоторое неудовольствие. Возможно, она вспомнила нашу работу, на которой она почти вовсе не считала меня за человека. Впрочем, отказываться было неудобно — особенно в присутствии свидетеля — и лицо ее приняло более благосклонное выражение.
— Интересно, о чем же, — усмехнулась она, — о служебных вопросах мы можем и в конторе наговориться... Впрочем, ладно. Ведь так получилось, что Вы, в некотором смысле, гость, а я хозяйка —  значит, я должна Вас принимать... Что ж, я к Вашим услугам, хотя я до сих пор в недоумении — о каких же вопросах Вы со мной собираетесь говорить...
— Можно после завтрака? — торопливо сказал Виталий, понимая, к чему идет дело, — Мы с Андреем ночь почти не спали — а сейчас, как Вы видите, только что начали готовить нашу скромную трапезу...
— Что ж, пожалуй... Заодно и я себя в порядок приведу. К себе в комнату, Андрей, я Вас не приглашаю — ждите меня здесь, я минут через двадцать к Вам приду.
— А я пойду к себе, чтобы вам не мешать, — быстро сообразил Виталий.
Наша общая знакомая покинула кухню и скрылась в коридоре. Виталий уже достал тарелки и начал накрывать на стол.
 

VI.

...
Через двадцать минут Ольга Сергеевна действительно появилась на кухне. Теперь она была аккуратнее — в скромном домашнем платье, с волосами, аккуратно собранными на затылке — хотя, конечно, до того, как она появлялась у нас на работе, было еще далеко. Она, конечно, по-прежнему была не очень довольна,  чувствовала себя несколько скованно. Сев напротив меня, она специально старалась сидеть прямо и строго, как бы для того, чтобы "не уронить себя". Конечно, она не знала, о чем будет предстоящий разговор, и потому несколько тревожилась. Одновременно с этим она действительно чувствовала себя "хозяйкой", которая призвана его вести — и потому почти сразу начала:
— Итак, Андрей, о чем же мы с Вами будем беседовать?..
— Понимаете, Ольга Сергеевна, я хотел бы поговорить с Вами об обстоятельствах духовного возрождения нашего городка, — начал я, стараясь говорить как можно более свободно и искренне, — На работе нам как-то не удается об этом поговорить... Между тем я знаю, что Вы принимаете в этом самое активное участие — да и меня эта тема крайне интересует...
Взгляд ее снова выразил неудовольствие, и даже раздражение.
— Вы считаете, что нам можно на эти темы говорить?.. — спросила она, — Ведь Вы ходите к этим...
— Я уже четыре месяца, как к ним не хожу, — быстро ответил я, — Да и когда ходил, то ходил-то всего месяца три... А разрешите поинтересоваться, откуда Вам это все-таки про меня известно?..
— Наш городок небольшой, — ответила она, — так что скрыться в нем не так-то просто... Что ж, хвалю Вас за совершенно естественное и здравое решение, хотя вопрос все-таки остается — как Вас все-таки туда занесло?..
— Я нахожусь в состоянии поиска, — быстро нашелся я, — и не считаю себя к кому-то относящимся или принадлежащим. К тому же я хотел бы обратить внимание на одно существенное обстоятельство — они все-таки дают некоторые возможности таким людям, и других таких возможностей в нашем городке нет...
На это мое последнее замечание она не стала отвечать.
— Но что же, в таком случае, Вы хотите от меня узнать?..
— Я хотел бы поинтересоваться у Вас о другой почтенной организации, с которой Вы, насколько я знаю, довольно тесно связаны. В последнее время я проявляю к ней все больший интерес. Мне по душе то, что они проявляют интерес к нашей родной истории, что их интересуют наши древние традиции...
— То есть Вы хотите перебежать от них к нам?.. — быстро спросила она.
— Что Вы!.. — несколько даже опешил я, — Я же говорю, что я человек ищущий, а потому в некоторой степени "нейтральный"... Поэтому мне вовсе не надо ни от кого ни к кому "перебегать". Я просто хочу познакомиться с вашими понятиями и стремлениями — и извлечь что-то доброе для себя.
Она некоторое время недоверчиво смотрела на меня.
— Но почему же Вы тогда сразу не придете в "желтый дом"? Или на конференцию, где произносятся доклады на все эти темы?..
— Дело в том, что я уже был и в "желтом доме", и на конференции, — совершенно правдиво ответил я, — Меня интересует здесь, так сказать, "личный" момент. Мне хочется поговорить с человеком, который сам к этому свободно пришел — о том, какие поиски он пережил, почему сделал именно этот выбор... Я сам уже кое-что Вам про себя рассказал — и, возможно, еще расскажу. Меня интересует именно внутренняя суть вопроса, то, как все это происходит в человеческой душе...
Она снова испуганно посмотрела на меня, как бы ожидая некоторого "подвоха". Но, видимо, ничего заметить было нельзя — и она несколько неуверенно начала.
— Ну неужели Вы не видите, Андрей... Общество распадается... Молодежь потеряла ориентиры... В этих условиях человек, который хоть о чем-то думает, заботится — неужели он может быть равнодушным?..
— И Вы... — осторожно спросил я.
— Ну да, я занялась возрождением традиционных нравственных устоев, — сказала она, — Ведь раньше все было не в пример лучше, устойчивее, определеннее. Это сейчас все поехало наперекосяк. И, конечно же, есть люди, которые тоже это понимают. Вот из них, собственно, и состоит наше общество.
— Это понятно, — с уважением ответил я, — Цель эта, без сомнения, возвышенная, глубокая и достойная. Но я имел в виду нечто другое — как именно Вы пришли в общество? Что это значит лично для Вас?
Она на минуту задумалось. Видно было, что ей не очень хочется отвечать на этот вопрос.
— Вы только никому не говорите, Андрей, — наконец, сказала она, — Я о таких вещах редко с кем заговариваю... Я Вам сейчас скажу — но только пусть это останется между нами. Я, честно говоря, не очень-то счастлива... Да и кто в наше время счастлив? (Хорошо, будем только обо мне, — тут же поправилась она.) Как Вы знаете, я одинокая — личная жизнь у меня не сложилась. Здоровье тоже неважное — Вы не смотрите на эту "бурную деятельность", все это, можно сказать, "на пределе"... Работа... но Вы сами скажите про нашу работу — может ли она кого-нибудь по-настоящему увлекать?.. И вот невольно приходят человеку разные мысли: что ты сделал на этой земле, для чего ты живешь?.. Нужно, нужно, чтобы у человека была цель жизни, какая-то большая идея, общее дело, единомышленники!.. Но я опять отвлеклась на общие идеи... Так вот, пять лет назад я была серьезно больна. Я почти не вставала с постели, врачи думали, что я не выживу... И вот, тогда я пришла к вере. Кто-то принес мне икону Спасителя, поставил на тумбочке перед кроватью — и Христос меня исцелил... И с тех пор, я, конечно, Ему служу. Я Вам рассказала эту историю, потому что видно, что Вы человек верующий, и меня поймете... Вот, собственно, почему я состою в нашем обществе и занимаюсь возрождением нашей родной духовной культуры.
Я слушал ее с глубоким волнением. Так вот, оказывается, в чем была подлинная, внутренняя причина всей ее внешней бурной активности! Конечно, во всем этом видна была "общественная жилка", свойственная человеку, личная жизнь которого не сложилась — или, быть может, и не должна была сложиться, потому что он создан именно для этого! Но за всем этим теперь была видна вера — причем вера глубокая, внутренняя, личная!
— Меня смущает только то, — не очень уверенно начал я, — что за всем этим часто бывает не видно человека, что человек здесь как бы обезличивается... Все это возрождение народной культуры, национальных корней... Вы знаете, что есть люди (я в этот раз решил прямо не называть "братьев"), которые считают, что вера предельно лична, что здесь каждый, конечно, отвечает за весь мир — но в первую очередь перед Богом за себя. По сравнению с этим различные системы, где человек воспринимается как часть культуры, народа, социума, согласитесь, выглядят не слишком  убедительно.
 Она с огорчением взглянула на меня.
— Вы все говорите так сложно, Андрей... Ну где мне все это понимать!.. Я, так думаю, что человек должен быть не один, и занят добрым, полезным делом. Кстати, — сказала вдруг она, проницательно глядя на меня, —  Вы не думали, что даже там, где говорят про культуру и народ, человек может чувствовать себя человеком, а там, где говорят про личную ответственность перед Богом — запросто вдруг оказаться частью "социума"?.. Но не в том дело (продолжала она). Мне кажется, что это чрезвычайно важно для человека — к кому-то принадлежать, быть частью чего-то. С этой точки зрения Ваши утверждения, что Вы ни к кому не принадлежите, полностью нейтральны и независимы, выглядят несколько необычно... Но потом, когда человек уже принадлежит к чему-то, является частью некого целого — то он, естественно, принимает те взгляды и понятия, которые бытуют в этом "целом". Иначе бы он просто не смог к нему принадлежать. Так что не осуждайте людей, которые, ради этого чувства "принадлежности", ради ощущения человеческого тепла придерживаются взглядов и воззрений, которые кажутся Вам несправедливыми, странными...
Я с удивлением глядел на нее. В словах ее обнаружилась вдруг неожиданная глубина. Оказывается, она видела и понимала больше, чем я до этого мог думать. Кроме того, оказывается, что она, быть может, вовсе и не была таким уж горячим приверженцем взглядов "ревнителей" — а принимала их вполне трезво, просто потому, что они именно так сложились в нашем месте и в наше время.
— Спасибо, Ольга Сергеевна! — воскликнул вдруг я, — Теперь у меня больше нет к Вам вопросов! Простите, если я прежде иногда думал о Вас плохо! Некоторые обстоятельства жизни нашей конторы, и особенно ее недавнее переименование побуждали меня к этому! Но теперь я вижу, что за всеми этими, может быть, и странными действиями и явлениями стоит глубокая и искренняя вера! А больше мне ничего и не надо, больше я и не буду докапываться!..
Она с проницательной улыбкой смотрела на меня.
— Зато у меня, Андрей, есть к Вам вопрос, — сказала она, все так же улыбаясь, — Где это Вы пропадаете?.. На работе Вас уже вторую неделю не видно!
— Но ведь у нас свободный режим!.. — быстро нашелся я.
— Да, но если наш институт перестанет работать, то погибнут все поля и посевы...
Мы некоторое время с ней смотрели друг на друга.
— Хорошо, Ольга Сергеевна, я скоро появлюсь! — наконец, воскликнул я, — Только сделаю кое-что — здесь есть нечто неотложное — и снова займусь полями и посевами! Я, конечно, понимаю, что без моего компьютера вы все — никуда!..
С этими словами я весело кивнул ей — и вновь пошел к Виталию в комнату.

VII.

Виталий действительно был здесь, и, развалившись, лежал у себя на диване.
— Ну как, интересный тип, не правда ли? — сказал он, вставая, — Действительно самым искренним образом служить нашему духовному возрождению... Для меня, правда, некоторая неожиданность, что вы знакомы. Правда, по некоторым признакам я мог бы догадаться... Но, в действительности, мне удобнее "отслеживать" связи между людьми в пределах Братства — а до вашей милой "конторы" я просто не дошел...
— Ты знаешь, она оказалась совсем не такой, как я ее себе представлял, — оживленно заметил я, — В ней вдруг оказалась какая-то глубина, что-то серьезное... Честно говоря, я рад, что случай нас здесь сегодня с ней свел...
— И Сергей оказался совсем не таким, как Вы его себе представляли? — подхватил он.
— Ну да, это удивительно искренний и честный человек... прочем, я и раньше об этом догадывался...
— Что ж, значит, сегодняшнее утро прошло для Вас не зря, — заметил он, — И я рад, что в какой-то степени этому способствовал... Ну что, теперь, наконец, домой —  спать?
— Да, — заторопился я, — Скорее отдохнуть, выспаться — а потом сделать еще одно дело... Встретиться еще с одним человеком...
— Это с Вашей юной знакомой?
— Да... — удивленно ответил я, — Я удивляюсь на Вас, Виталий — откуда Вы все знаете?..
— Я же объяснял, что я бывший член Братства — и поэтому неплохо представляю все, что происходит в нем. А тут еще соседство с Сергеем, и неожиданная связь вас обоих с этой юной леди... Вот так все необычно сошлось...
— Да-да, я хочу встретиться с ней, и тоже как следует  поговорить... — подтвердил я.
— И поторопитесь, — неожиданно серьезно сказал он, — Дело в том, что ей, по складывающимся обстоятельствам, может грозить серьезная опасность — и было бы неплохо ее заранее об этом предупредить...
Я  удивленно взглянул на него. По-видимому он, несмотря на то, что полгода проводил в лесах, был действительно неплохо осведомлен о жизни Братства — а теперь и о тех обстоятельствах, которые непосредственно меня касались!.. Однако, я не стал спрашивать его о том, что он имел в виду. В конце концов, я и так в общих чертах предчувствовал эту опасность. Понимающе кивнув, я попрощался с ним, затем вышел из комнаты, затем из квартиры, затем из дома — и заспешил домой.

— — —