Время и вечность в Белой гвардии

                Жилин Л.К.

                Время и вечность в «Белой гвардии»


       В романе «Белая гвардия» время течёт весьма причудливо. Его ход то достаточно размерен, то ускоряется до калейдоскопической смены событиями друг друга, то, как будто вовсе отменяется перед лицом вечности. Это зависит и от временного пласта, и от  пространства, и от свершающихся событий, и даже от героев.

        В романе присутствуют три временных пласта: прошлое (дореволюционная и довоенная жизнь героев, оставшаяся в их воспоминаниях, а также история и культура страны, запечатлённая в памятниках, в человеческом сознании и подсознании), настоящее (великие потрясения: чехарда властей, Гражданская война) и неумолимо надвигающееся будущее, олицетворённое бронепоездом «Пролетарий».

        Необратимый ход времени подчёркивается многократным рефреном о гибели старого мира. Так, Александровская гимназия, когда-то «вынесшая в открытое море десятки тысяч жизней», теперь пребывает в «мертвом» покое. Уничтожается прежняя культура: «Отечественные записки» и «Библиотека для чтения» идут на розжиг печей. К тому же, меняются временные ассоциации: раньше весна была связана с молодостью, радостью, надеждами («грохот в залах, гимназистки в зеленых передниках на бульваре», «вечный маяк впереди – университет, значит, жизнь свободная»), а теперь в мае отпевают мать Турбиных. Попытки бороться за то, что отжило свой век, обречены: офицеры и юнкера не уберегли Город (неслучайно у Мышлаевского «красота» «вырождения»). Более того, само прошлое фактически расписывается в тщетности попыток его защитить (в последнем сне Алексея Турбина Александр I жжёт списки дивизиона).

        Ход времени в настоящем и недавнем прошлом чрезвычайно стремителен. События проносятся перед глазами героев, словно в вихре «исторической метели» (обратим внимание на эпиграф из «Капитанской дочки»), различные политические силы берут власть, но тут же теряют её. Ещё больше усиливает динамику постоянное перемещение людских потоков: в Город устремляются беженцы из России, которые вскоре бегут дальше, на Запад, приходят и уходят немцы, накатывается и откатывается конница Петлюры. Эти события и люди не запечатлеваются в вечности, ведь стремление поспеть за бегом времени приводит к отрыву от непреходящих ценностей, системы координат жизнеустройства. К тому же, личности подменяются святочными масками, сущности - оболочками (Святки настают в канун Рождества, незадолго до которого начинается действие романа). Ярчайший пример - это полковник Тальберг, оказавшийся приспособленцем: герой то цеплял на руку «красную повязку» и арестовывал царского генерала, то изучал украинскую грамматику, когда сила была за «людьми в шароварах», то служил гетману. Однако увлечение сиюминутным не дало герою понимания законов течения времени («…тщетно Сергей Иванович старался угадать, что будет»).

        Метания людей и неразумение ими происходящего приводят к утрате точности: постоянно случаются опоздания. Так, к отряду, в котором находится Мышлаевский, своевременно не приходит смена, слишком поздно формируются части для защиты Города, который, в свою очередь, запаздывает с реакцией на вступление в него петлюровцев («Город еще в полдень жил…жизнью, похожей на обычную»). Исключениями являются лишь такие герои, как Най-Турс и Малышев (вовремя распускают вверенные им части, тем самым спасая сотни жизней), но они отчуждены от новой реальности.

        Главные герои – семья Турбиных – также далеки от стремления бежать в ногу со временем. В их квартире очень сильно дыхание прошлого («мебель старого…бархата», «потертые ковры…с соколом на руке Алексея Михайловича, с Людовиком XIV», часы, которые «ходят, как тридцать лет назад»). Вместе с тем, настоящее постоянно врывается в жизнь Турбиных, разрушая её идиллию. При этом часы отражают душевные переживания героев («часы забили, затикали, пошли ходуном», когда раздался столь ожидаемый Еленой звонок Тальберга; стрелки «стояли молча» и «были похожи на сверкающий меч, обернутый в траурный флаг», когда домочадцы видели угрозу жизни Алексея). Более того, внутреннее состояние героев часто выражено во временных координатах (когда над Алексеем нависла тень смерти, на лицах его брата и сестры была «половина шестого» - «самый низкий и угнетенный час жизни»). К тому же, происходящее приводит к взрослению Турбиных (у Николки, потрясённого смертью Ная, не остаётся и следа от прежнего геройствования) и старит их (сначала Алексей постарел с 25 октября 1917 года, после же выздоровления у углов рта героя, «по-видимому, навсегда присохли две складки»). 

        Будущее в «Белой гвардии» неотделимо от вечности, ведь сквозь мельтешение событий и лиц в настоящем проступают всё новые и новые черты апокалипсиса, «кругом становится все страшнее и страшнее». Так, постоянно льётся кровь (убивают офицеров, юнкеров, евреев), что согласуется с эсхатологическими пророчествами из часто цитируемого в романе Откровения Иоанна Богослова («Третий ангел вылил чашу свою в реки и источники вод, и сделалась кровь»). Более того, в мир являются два беса – Петлюра и Шполянский. За первым из них стоит «неутоленная», несущая смерть «злоба» «четырежды сорока раз тысяч мужиков». Другой же, по предсказанию Русакова, поведёт «полчища аггелов» и самого сатану на Город «в наказание за грехи его обитателей». Что уж говорить о мелких апокалипсических деталях вроде камеры Петлюры № 666 - число зверя. Венчает же галерею эсхатологических образов бронепоезд «Пролетарий». Его дуло целится «прямо в полночный крест» памятника князю Владимиру, т.е. фактически в тысячелетнюю культуру и дух (поэтому неслучайно в романе упоминается рассказ Бунина «Господин из Сан-Франциско, посвящённый гибели цивилизации). К тому же, сам крест кажется издали «острым мечом», угрожающе нависшим над Городом.

        Однако соприкосновение с вечностью гибельно далеко не всегда. Так, молитва Елены вырывает Алексея Турбина из объятий смерти, причём это происходит под Рождество – христианский праздник, связанный с великим чудом. Более того, смерть в её духовном смысле отступает перед безграничной Милостью Господней: ворота в рай открыты для очень многих людей (Жилин, Най-Турс, даже большевики «с Перекопу»), ибо для Бога «все…одинаковые – в поле брани убиенные». К тому же, после апокалипсиса наступит мир и покой («…и смерти не будет, уже ни  плача,  ни  вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло»), ведь Господь, в конце концов, победит дьявола и будет пребывать среди людей в Небесном Иерусалиме (Русаков начинает читать повествующую об этом 21-ю главу Откровения: «и увидел я новое небо и новую землю…»). Наконец, сохранение традиций, вечных культурных и нравственных ценностей («…бессмертен и Саардамский Плотник, и голландский изразец…», и «Фауст») возвышает главных героев над течением времени. Из всего этого следует финал романа: «простой и радостный» сон Петьки Щеглова и вывод о преходящести бед и вечности космоса («Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся,  когда  и  тени  наших  тел  и  дел  не останется на земле»).

        Итак, время в «Белой гвардии» поверяет, что есть вечно, а что бренно. Его эсхатологическое течение несёт гибель настоящему и прошлому. Однако теплится надежда на духовное спасение человека.