Таёжные братья

     У омута нет дна. Так полагали все.
Случалось, что находился человек,
который этому не верил - как нет дна? -
и делал попытку измерить глубину его. 
А потом роковым образом исчезал- так-то
мстил омут маловеру.
     До сих пор никому еще не удавалось
проникнуть в темную бездонную душу омута
и познать его. Легенды о нем, одна
страшнее другой, передавались из уст
в уста, из поколения в поколение.  С
годами они причудливым образом
видоизменялись, сохраняя постоянной лишь
мрачную свою окраску.
     Таинственная, колдовская сила омута
почему-то особенно манила к себе молодых
барынь. По свидетельству затонских стариков,
утонуло их там несть числа. Влюбится, глупая,
в заезжего гуляку-гусара, тот проведет
с нею ночь... и поминай как звали. Рвет
на себе косы барынька, ломает рученьки,
а потом вдруг вспомнит про омут, камень
на шею - и бултых!

                Мих. Алексеев.
                Вишневый омут.


     Поразительно, какие выкрутасы вытворяет порой судьба с человеком. Нет, она никогда не возносит его вверх - подобное возвышение достигается самим человеком реже всего за счет его трудолюбия и таланта, но чаще всего - за счет его изобретательности в карьеризме, умения угадывать настроение начальства и подлаживания к нему, словоблудия и прочих необходимых для карьерного роста качеств.
     Судьба же, словно озлобленный дьявол, так и норовит ударить, подтолкнуть его к необдуманным поступкам, а то и к самоубийству.
     Павел Григорьевич Пригорев, закончив институт, работал научным сотрудником в оборонном институте и считался одним из самых способных специалистов. Он без конца выплескивал необычные идеи, оформляя их в виде многочисленных патентов, писал научные статьи, даже делал доклады на международных конференциях, публиковался в отечественных и зарубежных научно-технических журналах и сборниках.
     О карьере он не помышлял - его вполне удовлетворял непосредственный процесс поиска необычных технических решений, в которых он преуспел и был на хорошем счету у руководства. Вообще он полагал, что карьеризм - это удел людей ограниченных, людей-златоустов, не способных на что-то большое, значительное.
     Ему казалось, что он жил полной, насыщенной жизнью, а все остальное - мелочь, на которую не стоило обращать внимания... Казалось, что жизнь идет своим проторенным путем и никаких неприятностей не предвидится. Однако, человек предполагает, а бог располагает...
     Цепь крупных неприятностей  началась с поездки семьёй к теще, живущей в небольшой деревеньке в Забайкалье. Зять видел тёщу только на фотографии и он, естественно, несколько волновался. Настёна, его 16-летняя дочь тоже не имела представления о бабушке, а Марина, жена Павла Григорьевича, не бывала в родных краях лет 20, с тех пор, как уехала учиться в столичный институт.
     Накупив подарков, семья села в поезд - на этом настоял отец семейства, объяснивший такую длительную поездку желанием посмотреть страну, Сибирь и, конечно же, озеро Байкал, по скалистой южной оконечности которого проходили железнодорожные пути Транссиба.
     Из Читы самолетом местной авиакомпании они добрались до городка Багдарин, откуда, преодолев более 250 километров на автобусе, попали в родную деревню Марины, расположенную невдалеке от истоков реки Баргузин.
     Некогда деревня была довольно большой, жители ее жили, главным образом, таёжным промыслом, но сейчас в ней осталось всего шестнадцать человек, преимущественно стариков и старух. Более молодое поколение в поисках работы и более веселой жизни разъехалось по городам и поселкам поближе к цивилизации. Из более или менее молодых мужиков осталось всего трое, браконьерствующих в зимнюю пору и пьющих в остальные сезоны.
     Старая Марфа Даниловна, мать Марины, была несказанно рада приезду гостей, все время суетилась, не зная, чем еще можно попотчевать их.
     Пока она с соседками готовили стол, гости решили пройти по деревне. Марина с огорчением обратила внимание на то, что большинство домов было явно заброшено прежними владельцами и смотрели на улицу пустыми глазницами окон.
     - А ведь когда-то это была веселая и красивая деревня, - с грустью проговорила она.
     - Я вот одного понять не могу, - в тон ей произнес муж. - Что за привычка у русских бить окна, ломать рамы и двери в заброшенном доме. Кому они мешали? Помнится, когда я был в командировке в Германии, немцы показывали бывшие казармы наших войск после того,  как они были выведены в Союз. Так вот там солдаты тоже все выломали, вплоть до ручек и шпингалетов на окнах, стекла все разбиты, всюду грязь, мусор. Как же было стыдно за наших, передать не могу.
     - А это у нас, видно, в характере - поддержала жена. - Бросаешь дом за ненадобностью, так надо все раскурочить, чтоб ни себе, ни людям...
     Неожиданно из-за дощатого забора, над которым возвышалось чучело, послышалось:
     - Маринка, это ты что ли?
     Женщина повернулась и вглядевшись, едва узнала односельчанина:
     - Сёмка?
     - Ну, я самый, - ответил мужик, подходя к изгороди.
     - Это мой бывший одноклассник, - представила его Марина мужу и дочери.
     На них c любопытством уставился мужчина лет сорока с небольшим, с помятым лицом, мешками под глазами и одетый не лучше, чем чучело на заборе.
     - Тянет все-таки в родные края? - спросил он.
     - У меня здесь же мать, - ответила Марина. - А из наших остался кто-то в деревне?
     - Да окромя меня только Гурий да Митька, - ответил Сёмка. - Девки все повыскакивали замуж и разъехались, как ты. Это красавица твоя дочка?
     - Дочка, - коротко ответила Марина. - Работаешь?
     - А где работать-то? - небрежно ответил он. - Больше охотой занимаемся да шишкованием.
     - И то занятие, - ответила Марина. - Извини, нас ждут...
     - Ишь ты, фифы какие, - проворчал им вслед Сёмка. - Городская стала, не чета нам, сермяжным...
     По случаю приезда дорогих гостей стол накрыли во дворе бабки Марфы. Здесь собралось все население деревни. Пришли и Сёмка, Митька и Гурий со своими женами.
     Пришедшие были одеты в свои лучшие одежды, долгие годы хранившиеся в сундуках. Настена слегка похихикивала над необычными нарядами местных жителей, но мать незаметно толкнула ее локтем в бок и та посерьёзнела.
     Для пожилых людей приезжие привезли с собой кагор, уговаривая стариков и старушек выпить, поскольку  именно этим вином угощают в церквях. Остальные пили местный самогон, настоенный на кедровых орехах и каких-то таёжных травах. К удивлению Настёны, жены Семёна, Гурия и Митьки пили наравне с мужчинами и так же мало закусывали.
     Весь разговор сводился к расспросу приезжих о жизни в столице, о порядках, царящих там.
     Уже вечерело, когда все начали постепенно расходиться по домам, пьяно покачиваясь и распевая какие-то песни и частушки.
     А на следующий день Павел Григорьевич с женой и дочерью отправились купаться на легендарную реку Баргузин, где метрах в трехстах от деревни она образовывала небольшую заводь, окруженную со всех сторон тенистыми деревьями.
     - Будешь хвастаться друзьям, что купалась в том самом Баргузине, о котором слагали песни, - сказал отец дочери.
     - Какая прелесть, - восхитилась та, входя в воду. - И водичка чистая, как слеза, и теплая, и есть тень, где можно спрятаться от солнышка в жару. Надо будет обязательно сфотографироваться здесь.
     - Успеется еще, - ответила ей мать. - Я покажу тебе места, которые просто поражают своей дикой красотой.
     По возвращении с речки Павел Григорьевич внимательно осмотрел хозяйство тещи и решил, что надо заменить подгнившие опорные столбы у заплота, подправить покосившиеся ступеньки у крылечка, напилить и нарубить дров на зиму...
     И хоть Марфа Даниловна уговаривала его, что они приехали-де отдыхать, а не работать, он сразу принялся за дело. Марина же с Настеной отправились пропалывать грядки на огороде и выдергивать сорняки вдоль ограды дома.

     В один из необычно жарких дней Настёна сказала:    
     - Я сбегаю искупнусь, а то я вся потная.
     - Да вечером вместе сходим все вместе, - начал было уговаривать ее отец, но она настояла на своем:
     - Вечером само собой. А сейчас я просто не могу, жарко очень. Я мигом...
     Но прошло полчаса, час, Настёна не возвращалась. Родители начали  забеспокоиться, время от времени поглядывая в сторону, куда ушла дочь.
     - Что-то неладное случилось, - в раздумье проговорил Павел Григорьевич. - Уснула она что ли на берегу? Пойду гляну...
     - Я с тобой, - твердо заявила жена.
     То, что они увидели на том месте, где они перед этим купались, насторожило и испугало их. Трава была примята, словно по ней прошло стало мамонтов, в стороне на ветке куста висели трусики, здесь же валялись вьетнамки, в которых была обута девушка.
     Перепуганные родители стали кричать:
     - Настя, Настёна!..
     Но в ответ слышались только тихий шелест леса да посвист птиц.
     - Господи, да что же с ней случилось? - едва не плакала Марина.
     - Беги, поднимай деревенских, - сказал Павел Григорьевич, - а я вокруг похожу, посмотрю.
     Вскоре на берегу собрались едва ли не все обитатели деревни, кроме мужиков. Гурий  валялся пьяный на сеновале и его не стали будить. Жена Сёмки сказала, что тот с утра ушел на рыбалку и еще не возвращался. Митька, в дупель пьяный, валялся на траве позади своего дома.
     - Где Семка обычно рыбачит? - спросила Марина его жену.
     - Да пёс его знает? - ответила та. - Мне-то не все равно?
     Осмотр окрестностей заводи результатов не дал - никаких следов девушки.
     - Кабы медведь на нее не напал..., - начал было седобородый Сергий, но его жена тотчас прервала мужа:
     - Не болтай, кабы какой медведь забрел сюда, мы бы знали.
     - Господи, неужели утонула? - уже откровенно рыдала Марина.
     Павел Григорьевич разделся и начал нырять, надеясь отыскать тело дочери. Но вода, особенно возле дна была мутная и на глубине не было видно практически ничего. В конце концов, устав до изнеможения, он прекратил все попытки.
     Когда начало смеркаться, все вернулись в деревню. Оказалось, что очухался Гурий с расцарапанной щекой. Как он объяснил, наткнулся на ветку и оцарапался. Когда его спросили, не видел ли он Настёну, он вытаращил глаза и удивленно спросил:
     - А чё случилось-то?
     - Пропала Настёна, - объяснила его жена.
     - Как пропала? Куда пропала? - затараторил он.
     В это время показался автобус, следующий в Багдарин. Водителю рассказали о случившемся и попросили сообщить о пропаже в милицию.
     Всю ночь Павел Григорьевич, Марина и Марфа Даниловна не сомкнули глаз. По настоянию Марины возле окна выставили горящую керосиновую лампу - своеобразный маяк, если вдруг Настёна будет возвращаться в темноте.
     А с раннего утра все снова пошли к заводи. Снова звали девушку по имени, обошли по кругу берега - никаких следов.
     Ближе к полудню в деревню въехали милицейский "газик" и "буханка" - небольшой автобусик с синей полосой на борту. Из них вылезли несколько мужчин и одна женщина с чемоданчиком - как оказалось, следователь.
     Свою работу они начали с опроса местных жителей. Оказалось, что домой так и не вернулся Сёмка, о чем обеспокоенно рассказала его жена.
     Прежде всего, милиционеры обследовали берега вокруг заводи, после чего стали прощупывать дно шестами и баграми.
     Наконец там, где над водой возвышались камыш и осока, обнаружилось полупритопленное тело девушки. Лицо ее было обезображено кровоподтеками, синяки были и на теле, во рту торчал кляп из ее легонького платьица. Стало ясно, что произошло предумышленное убийство.
     Следователь, допрашивающая Гурия и Митьку, заподозрила их в совершении преступления - кроме них в деревне были только старики, не способные на такое зверство. Да и алиби было у всех.
     Тело Насти завернули в какое-то одеяло и погрузили в автобусик, куда затолкали закованных в наручники Гурия и Митьку. Марина умолила, чтобы ее взяли с собой. Вместе с ними хотел поехать и Павел Григорьевич, но его уговорили остаться - мест в машинах больше не было, да и за Марфой Даниловной нужен был присмотр - старушка находилась в полубессознательном состоянии, расстроенная из-за гибели единственной внучки.
     Через четыре дня тот же автобусик с синей полосой привез в деревню Марину и тело Насти. Сопровождающие их милиционер и следователь сразу же направились к дому Сёмки, но тот как в воду канул. Как сказала его жена, скорее всего, он ушел на дальнюю заимку, где и прячется от милиции. Где находится эта заимка, она не знала.
     Павел Григорьевич и Марина уговаривали старую мать жены ехать с ними жить в столице, но та решительно отказалась:
     - Здесь лежат мои родители, здесь моя земля. Никуда я не поеду.
     И попросила не везти тело внучки через всю страну, а похоронить здесь, на местном деревенском кладбище.
     Подумав, Павел Григорьевич и Марина согласились. Да и перевоз тела стоил так дорого, что им был не по карману. Настёну похоронили рядом с могилами ее прабабушки и дедушки.
     - И меня пусть положат рядом с внучкой, - не переставала плакать Марфа Даниловна. - Хочу вместе с ними лежать, недолго уж осталось.
     Она и в самом деле резко сдала от свалившегося на нее горя. Ее окончательно добил рассказ следователя о том, как погибла девушка.
     Оказалось, что Сёмка, Гурий и Митька крепко набрались на берегу Баргузина. Идущую купаться девушку они заметили издали и, притаившись, решили просто понаблюдать, как она будет раздеваться. А та, оглядевшись и убедившись, что никто ее не видит, сбросила с себя платьишко и, еще раз поглядев по сторонам, сбросила и трусики и так, нагишом, бросилась в воду.
     А когда вышла из воды, потянулась и, разбросав руки в стороны, подставила себя солнцу, чтобы обсушиться.
     Вид молодого обнаженного девичьего тела ввел пьяных мужиков в ступор. А потом, не сговариваясь, они втроем бросились на нее. Гурий одной рукой зажал ей одновременно рот и нос, чтобы она не кричала, а второй прижал ее руки к телу. Но она на какой-то миг сумела извернуться и ногтями располосовала ему щеку от глаза до подбородка. Она почти задохнулась и уже не могла  ни кричать, ни сопротивляться. На всякий случай рот ей заткнули подолом платьица, а руки продолжали держать.
     Тем временем Митяй и Сёмка по очереди насиловали ее, уступив затем очередь Гурию. Немного передохнув, они повторили свое черное дело, а потом, чтобы скрыть следы преступления, утопили ее в заводи, по пьянке забыв вытащить кляп изо рта.
     Следователь рассказала, как Гурия прижали к стенке - под ногтями утопленницы оказались остатки кожи с его лица. И тогда он признался, выдав своих собутыльников.
     Он же выдал и месторасположение заимки Сёмки, где того и взяли. Голодный и растерянный, он сдался без сопротивления и, как и друзья, был приговорен к длительному сроку заключения.
     Да только родителям несчастной девушки стало не легче.
     По окончании отпуска, глядя на лежащую на постели мать, Марина пригласила выйти на крыльцо и уже там заговорила:
     - Я остаюсь с мамой и... Настей.
     - Мариночка, я все понимаю и переживаю не меньше твоего, Но у нас в Москве дом, работа. Наконец, там прекрасные врачи - они помогут твоей маме, - начал было уговаривать жену Павел Григорьевич.
     - А Настеньку здесь бросим? - буквально рыдала та. - Как ты можешь?
     - Как же быть, - совсем растерялся он.
     - А ты бы бросил свою мать в таком состоянии? - спросила жена.
     - Да нет конечно, - ответил он.
     - Вот и я не могу. Да и дочка здесь..., - тяжело заговорила она, вытирая слёзы.
     Он обнял ее и стал нежно гладить по голове.
     - Ты думаешь, мне легко? Потерять единственную дочь, надежду нашу...
     - Паша, ты поезжай один, а там посмотрим, что делать дальше, - прижалась она к мужу. - Нам нужно время, чтобы принять правильное решение.
     Он долго молчал, а потом спросил:
     - Письма-то хоть сюда доходят?
     - Да, вместо почтальона водитель автобуса - он передает почту маме, а она разносит по адресам.
     - Ты хоть не ленись, пиши, а то я там с ума сойду.
     Вместо ответа она поцеловала его в щеку.
     Следующий день был посвящен сборам. Марфа Даниловна поплакала, а потом стала предлагать зятю взять с собой домашние соленья и кедровые орехи, но Марина уговорила ее не загружать Павла.
     - Ну, как же ты поедешь и никакого подарка не возьмешь, - обиженно проговорила старушка.
     - Возьмет, возьмет, - стала успокаивать ее дочь. - Мы насыплем ему мешочек кедровых орехов - в Москве они стоят бешеные деньги, да и собраны неизвестно где. А это наши, родные...
     - Так я сейчас приготовлю, - обрадовалась старушка.
     На следующий день, когда подошел автобус, Марина провожала мужа. А Марфа Даниловна стояла на крылечке и смотрела на зятя, словно прощалась с ним навсегда. А потом, собравшись с силами, крикнула водителю:
     - Вася, ты уж поосторожней езжай, не гони особенно!
     - Да не беспокойтесь, довезу вашего зятя, не потеряю, - весело ответил
тот и включил сцепление... 

     Самолет из Багдарина садился в том же аэропорту Читы, откуда вылетали и дальние междугородние рейсы. Так что Павлу Григорьевичу не пришлось терять время, и в тот же день ближайшим рейсом он вылетел в Москву.
     Всего месяц Павла Григорьевича не было в Москве и изменения, произошедшие здесь, поразили его. Казалось, что все москвичи вышли на улицы, проводя время в бесконечных митингах, где велеречивые ораторы площадно ругали прежнюю власть и коммунистов и обещали царствие небесное и рай  на земле с приходом новой власти, к коей они, призрачно намекая, причисляли и себя. Многие держали над собой самодельные плакатики порой весьма оригинального содержания. Огромные транспаранты призывали главного бунтаря в ЦК КПСС Бориса Ельцина возглавить это самое царство божие.
     "Господи, - подумал про себя Павел Григорьевич, - добром это не кончится. Нельзя же делать серьёзное дело с такими воспаленными мозгами.
     Борьба за власть и новый проект Конституции развернулась нешуточная. Газеты, журналы, радио, телевидение с надрывом озвучивали выступления сторонников и противников реформ. Разгул "свободы слова" достиг высшего накала.
     Раскрыв купленный в киоске журнал, он обратил внимание на статью, в которой какой-то умник с нерусской фамилией яростно защищал русскую нацию от нападок инородцев.
     "Чья бы корова мычала, - снова пробормотал Павел Григорьевич. - Все беды России принесли именно такие умники - Ленины, Троцкие, Дзержинские, Свердловы, Радеки, Зиновьевы, Бела Куны, Розалии Землячки, Ягоды, Мехлисы, Микояны, Кагановичи... До и после грузина Сталина на свет божий вылезли грузин Берия, хохлы Хрущев и Брежнев. Да и сейчас, словно мухи на дерьмо, слетаются разные Алкснисы, Аксючицы, Чубайсы, Собчаки, Черномырдины, Лисовские, Березовские, Абрамовичи... Кошмар какой-то! Нет, добром для русских это не кончится".
     Он положил журнал и принялся за уборку - после месячного отсутствия откуда-то нанесло пыли.
     А на следующий день явился на работу в свой институт.
     На удивление быстро удалось договориться об административном отпуске для жены.
     - Да хоть на год, - усмехнулся начальник лаборатории, в которой она работала.
     Встретив удивленный взгляд Павла Григорьевича, он пояснил:
     - Вы там, в тайге, совершенно одичали и не знаете, что в результате затеянной перестройки закрываются едва ли не все промышленные предприятия и научно-исследовательские институты. Так что финансирование наших работ не предвидится и, скорее всего, нас в ближайшее время расформируют. Мы и так после вашего отъезда зарплаты не получаем.
     - А что же делать, - растерянно спросил Павел Григорьевич.
     - А вот черт его знает! - развел тот руками. - Некоторые наши сотрудники уже ушли и сейчас пристраиваются, где только могут. Вон доктор химических наук Стеблин - да ты знаешь его - сейчас торгует мясом в частной лавочке. В моей лаборатории старший научный сотрудник, кандидат технических наук  Никонов устроился продавцом в хлебный магазин.
     - Но это же идиотизм! - воскликнул Павел Григорьевич. - Так разбазаривать научные кадры...
     - А что бы ты хотел в момент революционных преобразований? В этот период наверх всплывает все дерьмо, что копилось на дне. Вот теперь оно и станет верховодить.
     - Это же полная деградация всего. Произойдет неизбежный разрыв связей между поколениями и это негативно скажется буквально во всем, в том числе в науке и производстве. Мы откатимся в крепостничество...
     - Так и будет. И заметь: всю эту глупость, сравнимую с государственной изменой, поддержали народные массы на выборах. Так что винить надо только себя и никого более.
     - А как же наука, прогресс? - продолжал недоумевать Павел Григорьевич.
     - О чем вы говорите, батенька! - воскликнул начальник лаборатории Марины. - Не нужны мы стали этому строю. Балласт мы, путы на ногах "прогресса", как его понимает новое поколение.
     - Но они же наворотят черт знает чего, - почти вскричал Павел Григорьевич. - Мы много лет работали и выработали в себе шестое чувство, позволяющее представить, как будет работать создаваемый механизм, где могут быть его слабые стороны. А молодые? У них этого чувства нет, оно вырабатывается годами!
     - Да я согласен с тобой. К сожалению, утеря преемственности поколений отбросит страну лет на тридцать-сорок назад. И с этим ничего не поделать.
     - Как же теперь быть? На работу ходить бессмысленно, если, как ты говоришь, все договора расторгнуты и не финансируются?
     - А ты пройдись по институту - народу-то почти никого нет. Я вот хожу больше по инерции - мне до пенсии осталось полгода. Мало того, у института нет денег на оплату электроэнергии и воды - по распоряжению директора и то, и другое отключили. Так что если захочешь в туалет - милости просим в ближайшие кусты, если там не занято и не заср...но. И столовую сдали каким-то кавказцам - они в ней из водопроводной воды химичат минералку.
     - Обрадовал ты меня, - вздохнул Павел Григорьевич.
     - Ну, как говорится, чем богаты, тем и рады, - прощаясь с коллегой сказал начальник лаборатории.
     Походив по пустынному институту, он зашел в свою лабораторию. Сотрудники на письменном столе раскладывали пасьянс.
     - Чего не работаем? - спросил Павел Григорьевич.
     - Аппаратура обесточена, препараты закончились, - ответил один из них. - А начнет темнеть, на ощупь пойдем по домам.
     - А чего в таком случае здесь торчите?
     - А что еще делать, - ответили ему. - Так хоть перед семьёй не стыдно, вроде как на работу ходим.
     - А через бюро по трудоустройству не пытались найти работу?
     - Пытались, да только как узнают наш возраст, отказывают. А в дворники москвичей не берут - слишком умные: зарплату требуют и обмануть нас трудно.
     Ни слова не говоря, Павел Григорьевич отправился домой.
     В последующие дни он только и занимался тем, что искал работу. Но ее для него не было. Изредка удавалось помогать разгружать машины у супермаркетов и на рынках, на что он, собственно, и существовал.
     В первом же письме к жене он описал ситуацию с работой и спросил как себя чувствует Марфа Даниловна и ходили ли они на могилку Настеньки.
     А через пару месяцев окончательно понял, что с работой ничего не выгорит, а жить на жалкие гроши, которые он мог заработать на погрузках-разгрузках, невозможно. И уж тем более не поможешь материально жене и тёще в далекой Сибири.
     И в один из дней, посоветовавшись с женой, он решил продать квартиру со всем имуществом и уехать к жене.

     Квартиры в Москве, особенно вторичное жилье, пользовались необычайным спросом и расходились, как горячие пирожки. Многие коренные москвичи оставляли родной город, забитый машинами, загаженный выхлопами от них, заселенный постоянно пребывающими инородцами, которые заселяли целые кварталы и совершенно сломали нравственный и культурный облик древнего города, и переезжали на свежий воздух в Подмосковье ближе к пока еще не загаженной природе.
     Поэтому Павлу Григорьевичу долго искать покупателей не пришлось. Один из них, азербайджанец, то ли работник, то ли совладелец рынка, пытался сбить цену, настаивая на том, что мебель хозяев ему не нужна, но продавец стоял на своем и добился-таки, что заявленная им цена осталась.
     Покупателю, видимо, понравилась трехкомнатная квартира недалеко от места его работы, поэтому он торговался, скорее всего, соблюдая некий восточный ритуал.
     В конце концов, ударили по рукам. Павел Григорьевич упаковал одежду, белье, кухонные принадлежности и книги в большие картонные ящики и отправил контейнером на адрес Марфы Даниловны, но на свое имя. А еще через несколько дней, выписавшись, сел на самолет и навсегда покинул родной город.
     В Багдарине он остановился в доме водителя автобуса Василия, с которым успел познакомиться довольно близко.
     Сидя вечером за столом, мужчины разговорились. Василий пожаловался на то, как трудно ездить по здешним колдобинам на разбитом ПАЗике, который приходилось ремонтировать едва ли не после каждой поездки. А на ремонт у начальства не допросишься. Особенно тяжело ездить в распутицу или зимой, когда дороги заносит снегом, а бульдозера не дождешься. Нередко приходится ждать, когда дорогу расчистят, а за простой денег не платят.
     И тут Павлу Григорьевичу пришла, на первый взгляд, шальная мысль.
     - Слушай, а может быть ну ее к черту эту работу?
     - Ты чего, я же больше ничего не умею делать, как крутить баранку, - удивленно вскинулся на него хозяин.
     - Да ты не горячись раньше времени, послушай, - начал его уговаривать гость. - Ты ездишь практически впустую - туда-сюда. Сколько деревень объезжаешь?
     -  Семь, нет, восемь - недоуменно проговорил Василий.
     - А если сделать вот что, - Павел Григорьевич огляделся по сторонам, словно их кто-то мог подслушать. - Давай купим у военной части, что рядом с вами, грузовик повышенной проходимости. Вместо кузова оборудуем салон для перевозки пассажиров и груза.
     - Ха, - усмехнулся Василий. - А деньги где взять? А потом, кто нам продаст? Это все-таки военное имущество.
     - Сейчас вон военные даже оружие продают, лишь бы набить себе карманы в этой неразберихе. А ты говоришь - грузовик! Спишут, как негодный, только и делов.
     - А деньги, деньги где? - не отставал Василий.-  Мы не миллионеры...
     - Да есть у меня деньги, - отмахнулся Павел Григорьевич. - Квартиру в Москве продал, хватит...
     - А потом чего? - все еще оставался в растерянности хозяин.
     - Ты сначала скажи: вместо тебя найдется кто-нибудь, чтобы заменить тебя на маршруте?
     - Дураков, кроме меня, нет.
     - Вот и хорошо, значит нет конкуренции, - продолжил Павел Григорьевич. - Значит, ты один и будешь ездить по деревням.
     - А выгода-то в чем? - все еще не понимал тот.
     - А выгода вот в чем: кроме пассажиров, можно уговорить деревенских жителей собирать кедровые орехи и продавать тебе. А мы их переправим в Москву и другие города, где их продадут втридорога. Мало того, зачем местным жителям мотаться в Багдарин за товарами - закажут тебе, что надо купить, ты и привезешь.
     - Магазин на колесах? - усмехнулся Василий.
     - Не только, ты еще и пассажиров возишь, - напомнил гость.
     Василий почесал в затылке, размышляя над предложением - оно казалось заманчивым.
     - А как же я расплачусь с тобой за грузовик? - поинтересовался он.
     В это время сидевший в углу комнаты за компьютером сын Василия Прокопий встал и подошел к собеседникам. Сев за стол и сцепив руки, он сказал, кивнув на Павла Григорьевича:
     - Батя, а ведь он дело предлагает.
     Василий как-то виновато посмотрел на гостя и, кивнув на сына, произнес:
     - В армии отслужил, нахватался там всякого. Сейчас охранником работает в супермаркете.
     Тем временем сын продолжил:
     - В деревнях нечем заняться, а мы дело предложим - пусть собирают лесные ягоды, грибы. Зимой моченая брусника и клюква в ход пойдут, с руками отрывать будут. Опять же маринованные, соленые и сухие грибы...
     - Вот видишь, сколько возможностей открывается, - дополнил Павел Григорьевич. - Ну, так что, по рукам?
     - Соглашайся, батя, - поддержал его Прокопий. - Если что, я помогу. И договорюсь с хозяином супермаркета о продаже таежных даров в его магазине.
     - Не знаю, не знаю, - больше для порядка слегка проворчал Василий, но было видно, что предложение его заинтересовало.
     - А какая у тебя перспектива с твоим раздолбанным автобусом? - надавил на него сын и сам же ответил: - Ноль, спишут в утиль, а тебя по боку.
     - Вообще-то маршрут можно изменить, - начал рассуждать Василий. - За сутки в один конец можно объехать еще несколько деревень. А на следующий день - обратно.
     - А я тебе на подмену буду, - обрадованно проговорил Прокопий. - Вот и выйдет - пока один в рейсе, второй сдает привезенную продукцию и выполняет заказы сельчан.
     - Ну, если так, - окончательно сдался Василий.
     - А я поговорю с нужными людьми, чтобы свели меня с командиром части. Клюнет он на это дело - какой чудак откажется от того, чтобы за чужой счет погреть руки, - заулыбался сын.
     - Я завтра пройдусь по магазинам, мне кое-что надо купить для семьи, - вставая из-за стола сказал Павел Григорьевич.
     - Не жалко расходов-то? - усмехнулся Василий. - Это же какие деньжищи надо вывалить!
     - Видишь ли, - посерьёзнев, ответил гость. - Если бы Настенька была жива, то деньги конечно бы понадобились - на учебу в институте, на свадьбу, да мало ли на что. А когда ее не стало, на что они нам?  Мы с Мариной решили, что останемся доживать возле доченьки...
     - Ну, если так, то конечно, - сочувственно проговорил Василий. - Я вот тоже начал уставать, да и спина от этих поездок начинает побаливать. Мы с женой тоже мечтаем: вот оженим Прокопия, оставим ему дом, а сами переберемся куда-нибудь в тихое место...
     - Вот и перебирайтесь к нам в деревню, домов в хорошем состоянии и брошенных там несколько, - сказал Павел Григорьевич.
     - Знаю, из лиственницы сложены, не абы как. Веками могут стоять, - подтвердил хозяин.
               
     В теплый сентябрьский день Марфа Даниловна с Мариной выкапывали картошку на огороде, когда молодой женщине послышались далекие сигналы автобусного клаксона. Услышала их и мать.
     - Чего это он сигналит? - изумленно спросила старушка.
     - Напрасно гудеть не будет, - как-то недоуменно проговорила дочь. - Уж не Паша ли возвращается - писал, что скоро будет.
     Женщины быстро сполоснули руки, вытерли их о край подола и поспешили на улицу деревни.
     И вот из-за деревьев показался покачивающийся на ухабах автобус, мигая фарами.
     - Точно Паша, - обрадовалась Марина. - Василий сигнал подаёт - встречайте мол...
     И вот уже ПАЗик подкатил к ним и остановился. Первым из него выскочил водитель и весело прокричал:
     - С вас, бабоньки, причитается. Дорогого гостя я вам привез.
     А из раскрытой двери автобуса уже вылезал Павел Григорьевич, помогая сойти седобородому односельчанину Зиновию Захаровичу - он гостил у внучки в Багдарине и сейчас возвращался домой.
     Марина бросилась к мужу, прижалась к нему и заплакала.
     - Ну, что ты ревёшь, дурашка, - он обнимал и без конца целовал жену.
     - Я боялась, что ты не приедешь, - сквозь слёзы проговорила она.
     - Ишь, чего выдумала, - смеялся он. - Надеялась отделаться от меня?  Так нет, я тебя на краю света найду и никому не отдам.
     Василий тем временем открыл заднюю дверь автобуса и начал вытаскивать и ставить на землю какие-то коробки, свертки, узлы, сумки.
     - Что это? - изумилась Марина, глядя на эту груду вещей, которые занимали едва ли не треть автобуса. - Это твое?
     - Наше, - уже откровенно смеялся Павел Григорьевич. - Все наше. Я же насовсем приехал.
     - А это зачем привез? - спросила Марина, показывая на телевизор. - Здесь же нет электричества.
     - К керосиновой лампе подключим, - продолжал смеяться муж.
     - А это что за блюдо? - поинтересовалась Марфа Даниловна, ткнув пальцем в огромную коробку.
     - Спутниковая антенна, - ответил он. - Вот подключим к спутнику, телевизор и заработает.
     - Да ну тебя, - шутливо отмахнулась от него Марина. - Зачем все это, правда?
     - Да я электрогенератор привез, теперь будем с электричеством.
     - Правда? - воскликнула как-то по-детски Марина. - Ты умница у меня.
     Она хотела было взять ведро с каким-то завернутым свертком внутри, но муж остановил ее.
     - Аккуратней, помнешь.
     Марина отступила на шаг и спросила:
     - А что там?
     - Тюльпаны живые. Завтра на могилку дочки отнесем - любила она их.
     При упоминании дочери Марина сразу погрустнела, веселое настроение исчезло, словно его и не было.
     - Я еще луковицы тюльпанов купил, - добавил Павел Григорьевич. - Весной посадим их на Настенькиной могилке.
     После этого вещи в дом заносили почти молча, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами.
     Тем временем Марфа Даниловна уже возилась на кухне, раздувая самовар и готовя обед.
     - Идем, сполоснешься с дороги, - предложила Марина мужу. - А там и обед - проголодался, небойсь...
     - Откровенно говоря, да, - признался он, утираясь полотенцем и целуя жену. -  Покорми странника.
     - Ты не странник, а бродяжка, - слегка улыбнулась Марина. - Московский...
     Марфа Даниловна уже накрыла на стол и хотела было переносить привезенные зятем вещи из сеней в избу, но Марина остановила ее:
     - Мама, садись с нами за стол, а то Паша голодный, его покормить надо. А вещи мы успеем перенести. Тем более, что все такое тяжелое.
     Сени были забиты едва ли не полностью, а канистры с бензином для электрогенератора поставили под навес сбоку от дома - не приведи, Господи, вспыхнут еще, потом беды не оберешься...
     - А носильные вещи ты что же, не привез? - спросила Марина за обедом. - Что же мы зимой будем носить?
     - Я их поездом отправил контейнером, - ответил Павел Григорьевич. - Примерно через месяц, как сказали, будут в Багдарине.
     - Успели бы к холодам, - ответила жена.
     - Должны успеть, - успокоил ее муж. - На контейнерной площадке я сунул кому надо, обещали отправить в ближайшее же время.
     - Мама, а ты ни разу не смотрела телевизор? - обратилась Марина к матери.
     - Откуда же? - удивилась та. - Телевидение только в Багдарине, а я там, кроме магазинов до рынка, нигде не была. Видела их на прилавке и все. Красиво...
    
     Утром следующего дня, едва развиднелось, Марфа Даниловна, стараясь не разбудить дочь с зятем, тихонько встала и растопила печку, благо дрова в нее заложили еще вчера вечером, и принялась готовить.
     Через некоторое время к ней присоединилась Марина.
     - Ты чего не спишь? - прошептала мать.
     - Выспалась, а Паша пусть поспит - умаялся он вчера с вещами и этой поездкой.
     - Что ему приготовить-то?
     - А он у меня все ест, что ни подам, - тихонько засмеялась дочь. - Я иной раз спрашиваю: ты хоть понимаешь, что ты ешь? А он мне: что бы ты не приготовила, все так вкусно, вкусней, чем в ресторане.
     - Хороший мужик тебе попался? - сказала мать.
     - Да я не жалуюсь, - ответила Марина.
     - Это на кого ты матери жалуешься? - открывая дверь на кухню, спросил Павел Григорьевич.
     - Ты чего вскочил? - обратилась к нему тёща. - Поспал бы еще - вон ведь как ухайдакался вчера.
     - И правда, Паша, - вступилась и Марина. - Поваляйся еще, мы позовем, когда завтрак будет готов.
     - Лентяя из меня хотите сделать? - Павел Григорьевич подошел к рукомойнику и начал умываться.
     Жена подала ему полотенце.
     - Надо будет что-то сообразить с водой, - сказал он. - Не дело в современных условиях ходить на колодец, особенно зимой. Ничего, со временем пробурим скважину и подадим воду прямо в дом.
     - Тогда мы совсем обленимся, - засмеялась жена. - Ты еще паровое отопление сообрази.
     - А что, это идея, - ответил ей муж, усаживаясь за стол. - Надо подумать...
     После завтрака семейство начало собираться на кладбище к могиле Насти. Распаковав цветы, Марина удивилась:
     - Как хорошо сохранились! Что ты с ними сделал?
     - Подрезал кончики и бросил в воду несколько таблеток аспирина и кусочек сахара, - пожал плечами Павел Григорьевич. - Ничего мудреного.
     До кладбища добирались, тихо переговариваясь между собой о пустяках. А уже возле самой могилы Марина негромко проговорила:
     - Ну, вот, доченька, и папка к нам приехал. Твои любимые тюльпаны привез...
     Постояв немного возле могилки внучки и поплакав, Марфа Даниловна вытерла глаза и, словно стесняясь слёз, стала вдергивать сорняки, разросшиеся вокруг могильного холмика.
     - Теперь мы будем жить возле тебя и почаще приходить, - причитала Марина. - Мы рядышком...
     Тем временем Павел Григорьевич достал из кармана фарфоровую иконку с фотографией дочери и начал прилаживать ее к кресту. А после того, как  он закончил работу, Марина, глядя на фото Насти, зарыдала с новой силой.
     Павел Григорьевич обнял обеих женщин и так они застыли, рассматривая изображение своей красавицы.
     - А я так хотела дождаться правнуков, - вытирала бесконечно текущие слёзы Марфа Даниловна.
     Наконец, Павел Григорьевич сказал:
     - Ну, ладно, пошли. Не в последний раз мы к ней. Теперь будем чаще приходить...
     Когда семейство возвращалось домой, их окликнула соседка баба Зоя - она пряла пряжу на крыльце своего дома и явно жаждала общения.
     - К Настеньке ходили? - спросила она, поздоровавшись.
     - Да, вот отец приехал, так первым делом к дочке, - ответила за всех Марфа Даниловна.
     - Святое дело, - кивнула головой старушка. - Надолго ли, Павел Григорьевич, к нам-то?
     - Насовсем, - вместо мужа ответила Марина.
     - А чего же к нам-то из самой Москвы? Ай там плохо?
     - Дочка здесь похоронена, надо быть рядом с ней, - негромко произнес Павел Григорьевич. - Как же оставлять ее одну без догляда? Не по-христиански это...
     - И то верно, - согласилась бабушка Зоя. - Грех это великий. Я вот тоже  осталась возле могилок своих родителей, да и Макар мой здесь лежит. Дочка звала к себе в Читу, да я не поехала.
     - Зоя, заходи, нас теперя вон сколько, - пригласила соседку Марфа Даниловна.
     Придя домой, Павел Григорьевич сразу принялся разбирать один из чемоданчиков. Оказывается, он привез с собой не только электрогенератор, но и все необходимое для проводки электричества - провода, розетки, выключатели, изоленту...
     А женщины тем временем распаковывали коробки и огромные клетчатые сумки.
     - Ты глянь, - удивлялась Марфа Даниловна. - Мужик, а все, кажется, продумал. Привез и гречку, и муку, и рис, и манку, и масло растительное и сливочное, и сахарный песок, и соль... Хозяйственный!
     Марине было приятно слышать похвалу в адрес мужа.
     - Где мы все это разместим, - спросила она мать.
     - Было бы что размещать, а местечко всегда найдется, - радовалась мать.
     - Надо бы соседей пригласить по случаю приезда Паши, - предложила Марина.
     - А вот разберемся с узлами, разложим все, тогда и пригласим, - согласилась с ней Марфа Даниловна.
     Через три дня Павел Григорьевич сделал разводку проводов по избе, установил и подключил спутниковую антенну и подключил к ней телевизор.
     - Волнуюсь, - признался он жене. - Заработает ли, как задумано?
     - На тебя это не похоже, - улыбнулась жена. - Давай сначала проверим, горят ли люстра и бра. Иди, включай генератор.
     Павел Григорьевич вышел и вскоре со стороны заднего двора послышался звук работающего мотора. А когда он вернулся, Марина обратилась к матери:
     - Давай, включай свет!
     - А как? - растерянно спросила та. - Я никогда этого не делала.
     - А ты вот эту пипочку ткни вверх, - подсказала дочь.
     Старушка неуверенно сделала то, что ей  сказали и пятирожковая люстра ярко засветилась.
     - Это же надо, - восхитилась она. - Как в городе свет-то...
     Он непривычно яркого света она даже на мгновение прикрыла глаза ладонью.
     - А чем мы хуже? - гордо проговорила Марина.
     - А теперь надо настроить телевизор, - сказал Павел Григорьевич. - Я полезу на крышу к антенне, а вы кричите мне, как качество изображения.
     Он включил телевизор. Изображение было размытое, голос диктора плыл.
     Уже находясь на крыше, он кричал:
     - Ну, как?
     - Так же, - крикнула жена, высунувшись из окна.
     - А теперь?
     - Немного лучше.
     Наконец, Марина крикнула:
     - Все, все, оставь так. Замечательно!
     Вскоре Павел Григорьевич вошел в избу и спросил тёщу:
     - Ну, как?
     - Так это же как в кино! - восхищенно произнесла та.
     - Ну вот, теперь будете смотреть ваши любимые сериалы и мыльные оперы, - усмехнулся он.
     - И деревенских пригласим, что им дома грустить? - сказала Марина. - Все-таки какое-то развлечение.
     На следующий день Марина пошла по деревне, созывая редких ее обитателей в гости отпраздновать приезд мужа и восстановление семьи.
     У своего дома на крылечке сидел старик Селиванов - единственный гончар во всей округе, снабжающий деревенских глиняными горшками, плошками, кринками, кружками и прочей хозяйственной мелочью.
     - Зиновий Захарович, приглашаем вас сегодня к нам в гости, - поздоровавшись, сказала она.
     - Так а что за праздник такой? - спросил тот, не прерывая работу за гончарным кругом.
     - Так ведь Паша приехал, - ответила она.
     - Надолго ли?
     - Да насовсем, - улыбнулась Марина.
     - Из столицы в нашу глухомань? - не поверил он.
     - В столице-то мёдом не всех кормят, - ответила она.
     - Это ты права, дочка, - согласился с ней старик. - Не каждому Москва-то по душе да по карману. А здесь-то красота неописуемая. А воздух...
     - А потом телевизор у нас, - похвасталась Марина.
     - Ба, то-то я гляжу твой-то на крыше какое-то блюдо установил, - сказал Зиновий Захарович. - Стало быть, у вас как в городе будет?
     - А как же, - гордо ответила Марина. - Паша обещал, что и воду в дом проведет. Свет у нас уже есть...
     - Дело надумал, - кивнул головой старый гончар. - А я вот уже не смогу этого сделать - возраст не тот. Да и денег, откровенно говоря, на это нет. Всю жизнь пахали на колхоз, а нас со старухой выбросили, как собак шелудивых, на помойку. Пензия-то - кошкины слёзы...
     - Ну, мы ждем вас, - собралась уходить Марина.
     - А когда приходить-то?
     - Вот прямо сейчас и собирайтесь, - бросила, уходя Марина. - Пока другие соберутся, телевизор посмотрите.
     - Это мы с превеликим удовольствием, а то, словно, сурки, попрятались по своим норам, света божьего не видим, - бормотал он, но Марина его уже не слышала.
     Впервые за долгие годы в деревне было весело. Пожилые сельчане одели свои праздничные одежды и степенно сходились к избе Марфы Даниловны. По старинной привычке, входя в дом, от двери они крестились на красный угол с иконами, одновременно кося глазом на работающий телевизор.
     - Эк, смотри, что вытворяют! - восхитился Зиновий Захарович, не отрывая взгляд от телевизора, где показывали выступление цирковых артистов.
     - Давайте за стол, - пригласила гостей хозяйка. - А ты, Паша, выключи-ка пока эту штуку, а то их не оторвешь от экрана.
     - Так ить мы в кои веки увидели эту красоту-то, - ответила ей баба Зоя.
     - Потом насмотритесь, приходите почаще, мы гостям всегда рады, - ответила Марина, помогая рассаживаться пожилым людям.

     Таёжная жизнь неспешна, суеты не любит. Только время не знает этого - скачет себе, как взмыленный конь, не зная ни сна, ни отдыха, нанизывая на веретено жизни год за годом и конца этому нет.
     По вечерам старики часто собирались у Марфы Даниловны смотреть фильмы, а потом с керосиновыми лампами, в потемках, брели по своим хатам.
     И каждый раз гости приносили с собой кто кулечек с кедровыми орехами, кто баночку соленой капусты, то пару стаканов семечек - надо же чем-то занять досуг, а заодно и унять волнение, особенно если показывали индийские или бразильские душещипательные сериалы.
     В один из вечеров не пришла баба Дуня. И утром следующего дня Марина с Павлом Григорьевичем поспешили к ней - не случилось ли чего с ней?
     Та была жива и здоровехонька.
     - Чего не приходила-то? - спросила ее Марина.
     - Ой, и не спрашивайте, - всполошно заговорила та. - Я когда возверталась от вас позавчера, так недалеко от дома увидела две пары горящих глаз. Волки...  Прямо к дому подступили, да видно огня от лампы испугались. Нет уж, я лучше дома вечером-то отсижусь. Хата-то моя самая крайняя, до тайги рукой подать. Вот они к зиме и осмелели.
     - Черт, я как-то не подумал об этом, - растерянно проговорил Павел Григорьевич. - Надо было проводить...
     - Они вон иной раз зимой ночью в окошки заглядывают, - продолжала испуганная баба Дуня. - Зимой-то в тайге им жратвы не хватает, вот они и жмутся к деревням - знают, что охотников нет, одни старики...
     - Ладно, что-нибудь придумаем, - пообещал Павел Григорьевич. - Вы все-таки приходите, чего жома одной тоску мыкать?
     - Нет уж, Пашенька, - категорически отказалась старушка. - А нас с тобой обоих сожрут - они же стаями бродят и когда голодные, страха не знают, на рожон прут. Ты вон заметил - только одна собака у Зиновия, да и ту он постоянно в доме держит. Кошек всех пожрали, проклятущие...
     Дома Павел Григорьевич завел разговор о старушках:
     - Тяжко им жить поодиночке, особенно зимой. И за водой к колодцу, дрова принести - печь топить. А ведь они в избе занимают одну небольшую светелку да кухню а протапливать приходится всю избу. Тепло и дрова не рационально расходуются.
     - А колодцы-то обледенелые, ноги скользят, - добавила Марфа Даниловна. - Иной раз наберешь воды, а нога соскользнет, так и бухнешься с ведрами. Сызнова набираешь и мокрая домой шлепаешь.
     - А что, если вселить их в одну хату поближе к нам, - неуверенно проговорила Марина. - Им вместе и веселее и забот меньше...
     - Согласятся ли? - усомнилась мать. - все-таки родной угол, в избе своей жизнь прожили...
     - Ну, родились-то они не в этих избах, а вселились в них, когда замуж вышли, - ответила Марина. - В них только у мужа жили да детей рожали.
     - Вот то-то и оно, - кивнула головой Марфа Даниловна. - И это немало.
     - А все-таки поговорить с ними имеет смысл, - встрял в разговор Павел Григорьевич. - Вон большой дом, бывшее правление колхоза, пустует. Прибраться в нем, подправить, каждой старушке свою комнату оборудовать, вещи помочь перевезти...
     - Оно, конечно, так, - с сомнением проговорила тёща. - Только не напрасно говорят: привычка - вторая натура. Как бросить дом, в котором прожита едва ли не вся жизнь?
     - А никто дома не бросает и ломать не собирается, - пожал плечами зять. - Они остаются на месте. Хочешь - заходи, посиди в нем, повспоминай прошлое.
     - Я все-таки завтра похожу, поговорю с ними, - твердо решила Марина.
     - И я с тобой, - поддержал ее муж. - Объясню, что от генератора мы бы и свет им провели, да и воды я бы могу наносить - дома-то рядом.
     Предложение Павла Григорьевича и Марины заставило стариков задуматься. С одной стороны жаль оставлять насиженное гнездо, а с другой стороны...
     Их не торопили - пусть решают сами, насильно их переселять никто не собирается. В конце концов, у каждого свое соображение на этот счет.
     В один из апрельских дней в дом Марфы Даниловны буквально ворвался Зиновий Захарович и с порога всполошенно запричитал:
     - Беда у меня! Кажется, моя Пелагея отходит - горит вся огнем...
     - Господи, да что случилось-то? - засуетились женщины.
     - Утром ходили на реку белье полоскать, - начал он объяснять. - Я прорубь-то очистил, а она полоскала. Пришли домой, она и занемогла, а опосля все хуже и хуже...
     - Простыла на ветру-то, - сказала Марина. - Вы, Зиновий Захарович, идите к ней, а мы подберем лекарства и следом придем.
     Бабушка Пелагея лежала на кровати. Лицо ее было красное, словно запеченное яблоко, а старик без конца менял ей смоченные в холодной воде повязки на лбу.
     - Не дай бог, воспаление лёгких подхватила, - увидев больную, проговорила Марфа Даниловна.
     - В больницу бы ее надо, - неуверенно проговорила Марина.
     - Здесь не город, врача сей момент не вызовешь, пробормотала мать. - Вон как дороги-то замело, Василий на своем автобусе десять ден уже не приезжает, не замерз бы в тайге.
     А потом она начала распоряжаться:
     - Ты, Зиновий, растопляй печь, а ты, Павел, сходи на колодец за водой.
     Мужчины быстро кинулись выполнять приказание.
     Тем временем женщины раздели больную и, чтобы сбросить жар, стали окутывать женщину мокрыми полотенцами.
     Через некоторое время Пелагея задышала ровнее, лицо постепенно стало приобретать естественный цвет.
     В печи вскипятили молоко. И тогда больную завернули в теплое одеяло, дали выпить каких-то таблеток и заставили выпить кружку горячего молока с медом.
     Уставшая Пелагея откинулась на подушку, прикрыла глаза и, кажется, задремала.
     - Ну, что? - Зиновий Захарович с надеждой посмотрел на женщин.
     - Поглядим, должно помочь, - ответила Марфа Даниловна. - Она, видно, оделась легко, вот ее и прохватил ветерком с Баргузина.
     - Когда проснется, ты снова напои ее горячим молоком с медом. Если поплошает, зови, - продолжала распоряжаться Марфа Даниловна. - Дай бог, все обойдется, хотя здоровьишко у ней не ахти какое... Ну, да бог милостлив...
     В последующие дни Марфа Даниловна с дочерью по нескольку раз в день навещали больную и продолжали лечение.
     Но все их усилия оказались напрасными. Придя в очередной раз в дом Зиновия Захаровича, они застали сидящего возле постели плачущего старика.
     Марфа Даниловна подошла к постели Пелагеи и потрогала ее запястье - тело старушки уже остыло.
     - Когда она померла? - спросила она Зиновия.
     - Умаялся я и к ночи немного вздремнул возле нее. А она, видно, хотела проститься со мной - руку протянула, а уж разбудить меня сил-то не хватило. А меня как что-то толкнуло: вскинулся, а она уже не дышит...
     - Дочка, беги, собирай старух, - обратилась Марфа Даниловна к дочери. - Обмыть надо покойницу да обрядить, как полагается. Да позови Павла, пусть он Зиновия к нам заберет - нечего ему здесь делать сейчас.
     - Она приготовила все, словно чувствовала, что помрёт скоро, - всхлипывал старик. - В сундук все сложила.
     Он так и остался сидеть возле своей Палаши, положив руку на ноги мертвой жены, тихо разговаривая с покойницей:
     - Лежишь... Махонькая, словно воробушек. А ведь сколь дел-то бывало переделаешь - встанешь ни свет, ни заря и все хлопочешь, хлопочешь без устали Весь дом на тебе держался... А вот сломалась в одночасье. И детишкам нашим не могу сообщить, что ты преставилась - разлетелись они, бросили старых. Как им дать знать - завьюжило здесь нас, запуржило. Ни почты, ни телеграфа... Приедут, спросят - где мать-то? Что я им отвечу? Не уберег, мол, заездил...
     Марфа Даниловна сидела на лавке, прислонившись спиной к бревенчатой стене избы, закрыла глаза и думала: "Господи! Вот она, жизнь-то... Мелькнула, как один день и словно свечку задули - был свет и нет его. Пелагею-то хоть есть кому оплакать, проводить в последний путь. Слава богу, и меня дочка с зятем проводят. А вот старых бабку Зою, Агафью да Фросю и оплакать-то будет некому. Разве что мы, такие же древние, если еще останемся доживать. Как же умирать-то не хочется, пожить бы еще с дочкой и зятем, а по ночам все кажется - Настёнка к себе зовёт - одиноко ей там..."
     В это время в избу вошел Павел Григорьевич. У порога он снял шапку и... перекрестился. А потом подошел к Зиновию Захаровичу, положил ему руку на плечо и тихо спросил:
     - Отец, у тебя есть пешня или лом, лопата? Надо могилку рыть...
     Старик, сгорбясь, словно постарел сразу на много лет, медленно встал и сказал:
     - Пойдем, вместе могилку выроем. Одному тяжело - земля-то насквозь промёрзла. Да и я хочу последнюю постелю Палашеньке своей приготовить.
     Почти сразу после их ухода пришла и Марина со старушками. Возле постели бывшей подруги, как положено, поголосили, а потом стали готовиться к обмыванию ее тела...
     На кладбище Зиновий Захарович выбрал место для могилы - рядом со своими родителями.
     - Тут и мне местечко приготовлено, - бормотал он, расчищая место от снега. - Ты уж, Паша, распорядись, чтобы меня рядышком положили. Боле пятидесяти годков мы с Палашей прожили бок-о-бок, ни разу не поссорились, ни в большом, ни в малом. Пальцем ее ни разу не тронул...
     Земля действительно промёрзла настолько, что после нескольких ударов ломом отскакивал только небольшой ледяной кусок.
     Промаявшись с полчаса, они смогли углубиться только сантиметров на десять. Павел Григорьевич оставил работу, вытер вспотевший лоб и сказал:
     - Так дело не пойдет. Этак мы с тобой и за неделю не расковыряем такую промерзшую землю-то.
     - Давай-ка костер разведем, оттаем землю, - предложил Зиновий.
     Они так и сделали - разложили сухие ветки по всей площади могилы и дождались, пока костер прогорит. Заодно и сами возле него погрелись.
     Дело пошло ходко: выкопали сантиметров на тридцать, а там снова мерзлая почва пошла.    
     Снова им пришлось раскладывать костер и снова сняли столько же земли.
Начало темнеть. Павел Григорьевич предложил:
     - Давай до завтра отложим, а то ковыряться ночью в земле не дело. А яму, что выкопали, заложим лапником.
     - И то правда, пошли, а то бабы там с ума сойдут - не замерзли ли мы тут, - согласился Зиновий Захарович.

     Как-то в один из дней после обеда Павел Григорьевич на заднем дворе выстругивал полку для книг, когда услышал рёв мощного мотора.  Выйдя на улицу, он увидел подъезжающий автомобиль "Урал" с необычным закрытым кузовом, в котором виднелись окна и дверь.
     Вот уже грузовик подкатил к нему и из него вышли Василий и сын его Прокопий.
     - Вот, Павел Григорьевич, любуйся, каков зверюга! Прёт, как танк, ничего не боится, - весело прокричал Василий. - А ведь получилось, как ты говорил! Ну, как? Хорош?
     - Хорош! - восторженно проговорил Павел Григорьевич, обнимаясь с приезжими. - Ну, вы молодцы!
     - Пришлось, правда, повозиться: перебрали мотор, кардан, кое-что поменяли - договорились с механиками той же части, - довольно произнес Василий, любуясь грузовиком.
     - Денег-то хватило?
     - Хватило, еще и осталось. Мы тебе остаток привезли.
     - Ладно, разберемся, - рассмеялся Павел Григорьевич.
     В это время на крыльцо вышли Марфа Даниловна и Марина.
     - Вася, откуда ты это чудо взял? - искренне изумилась Марина.
     - А это теперь наш фирменный автобус-вездеход, - гордо ответил Василий.
     - Это что еще за фирма? - улыбнулась Марина.
     - А вот - все мы, фирмачи, перед тобой, - Василий обнял Павла Григорьевича и сына.
     - Чего? - Марина строго посмотрела на мужа.
     - Что мы на улице разговариваем, пошли в дом, - позвала всех Марфа Даниловна. - Проша, да ты ли это?
     - Я, - смутился парень.
     - Это же надо, какой вымахал, - не переставала удивляться старушка. - А я ведь тебя совсем пацаненком видела, когда тебя отец в рейс взял.
     И вот на столе стоял тихо ворчащий самовар, а в тарелке лежали блины, которые утром испекли Марина с матерью, в большой плошке золотился ароматный таёжный мёд.
     - Ну, рассказывайте, фирмачи, что вы удумали? - строго спросила Марина.
     Павлу Григорьевичу пришлось поведать, что они задумали с Василием. А тот  в свою очередь рассказал, как договорился с командиром части, как пришлось обновить военный грузовик и переделать его под автобус. Там же, на военной автобазе, купили и новые шины, за которые пришлось кое-кого подмазать.
     - А кузов-то где взял? - спросил Павел Григорьевич.
     - Так это же от списанного ПАЗика, - ответил Василий. - Утеплили его, с него и сиденья сняли, а Проша помог отопление в нем наладить. Потом покрасили  и вот он, наш красавец.
     - А регистрация машины? - не отставал Павел Григорьевич.
     - Какую регистрацию? Машина покрашена в камуфляжный цвет, номера у ней военной части, так что гражданские власти здесь ни при чем, - спокойно ответил Василий.
     - И налоговая к нам не пристанет, - добавил Прокопий. - Там во главе налоговой отец моего бывшего одноклассника, так что договорились.
     - Ну, вы и пройдохи, - засмеялась Марина.
     - А чего? В нашей глухомани все так и решается, - засмеялся и Василий.
     - Я поглядел - ты без пассажиров, - заметил Павел Григорьевич.
     - В этот раз никто не поехал, но заказов надавали много, - ответил Василий.
     - Так, может быть, заночуете. Куда в ночь-то ехать? - предложила Марфа Даниловна.
     - Ну, если только не стесним вас, - начал Василий. - В общем-то мы бы хотели домик здесь присмотреть. Я что-то последнее время неважно себя чувствую - спина побаливает. Все-таки тряская дорога дает себя знатью
     - Так а что, завтра с утра и посмотрим, - согласился Павел Григорьевич.
     - А жена согласна на переезд? - поинтересовалась Марина.
     - Так куда иголка, туда и нитка, - пожал плечами Василий.
     - А ты, Прокоп, так и не женился? - обратилась к парню Марфа Даниловна.
     - Есть у него на примете девчушка, - ответил за сына отец. - Бухгалтер, кстати... Курсы окончила...
     - Вот и женись, хватит холостяком бегать, - Марина слегка хлопнула парня по плечу. - Все веселее будет.
     - Ну, все, поздно уже, да и гости устали, - прервала беседу Марфа Даниловна.
     Потом, обратившись к Василию, предложила:
     - Я на печку лягу, а вы - на мою кровать. Не подеретесь?
     Утром мужчины направились выбирать дом для семьи Василия. Из семи пустовавших домов только три были в приличном состоянии и требовали разве что косметического ремонта. Посоветовавшись с сыном, Василий выбрал дом, стоящий неподалеку от избы Марфы Даниловны, - в нем требовалось только подправить крышу, переложить печь да заменить пару-тройку половиц в полу. И, естественно, покрасить рамы, подправить входную дверь и еще кое-что по мелочам.
     - Откровенно говоря, я думал, что вы положите глаз на бывшее правление, - сказал Павел Григорьевич.
     - Зачем нам такая хоромина? - удивился Василий. - На нее дров не напасешься отапливать зимой, а сколь полов надо перемыть! Нет уж, выбрали дом поскромней и все. Привезу сюда свою Таисию, пусть посмотрит. И если ей понравится, то сразу примусь за ремонт. А поездками пусть пока Проша занимается.
     - Ну, с ремонтом я тебе помогу - чего мне напрасно без дела мыкаться? - сказал Павел Григорьевич.
     Следующим рейсом Василий приехал со своей женой Таисией. Женщины быстро нашли общий язык и понравились друг другу. Понравился Таисии и дом, который выбрали муж с сыном, тем более, что он находился совсем рядом с домом Марфы Даниловны.
     - Ну, что понравился? - спросил Павел Григорьевич.
     - А что тут решать? - просто сказала Таисья. - Надо переезжать. Вот Проша женится, квартиру ему оставим - в небольшой двухкомнатной квартирке всем будет тесно.
     - Вот и правильно, - кивнула головой Марина. - И нам будет веселей.
     - Надо будет тоже купить электрогенератор, насос для воды, - начал было Василий, но жена его остановила:
     - Ты сначала дом отремонтируй.
     - А вот со следующего рейса пусть Проша баранку крутит, а я останусь здесь, начну ремонт. Только вот как это документально оформить?
     - Так теперь бывших хозяев не найдешь - уехали, а куда, неизвестно, - заметила Марфа Даниловна. - Да у нас на дома отродясь никаких документов не бывало. Ведь как их раньше строили: выберут участок, деревья повыкорчевывают и строятся... Вот потому-то дома и стоят вразнобой.
     - Я когда первый раз приехал сюда, тоже обратил на это внимание, - заговорил Павел Григорьевич. - У нас в деревнях, в Центральной России, дома поставлены как по ниточке и образуют прямую улицу - из конца в конец видать. А здесь - как бог пошлет: несколько домов в ряд, а остальные на отшибе, наособицу, и в то же время недалеко друг от друга.
     - Это Сибирь-матушка, тут все не так, как там, в России, - заметил Василий. - Погоди, мы еще на охоту наладим ходить.
     - Ну, раздухарился, - остановила его жена. - Ты сначала дом поправь, а то я в развалину не поеду.
     - Где ты видела развалины? - начал было возмущаться Василий, но жена его остановила:
     - Ладно, ладно. Нам надо ехать, а то только к ночи домой доберемся.
     Следующим рейсом они приехали втроем - кроме Василия в кабине уместились его сын и какая-то девушка.
     - Это вот Лиза, невеста Проши, - представил ее Василий. - Тоже захотела взглянуть на наше приобретение.
     - Здравствуйте, - просто поздоровалась та. - Не только глянуть на будущее жилье Василия Петровича и Таисии Гавриловны, но и посмотреть, чем тут мужчины занимаются в рейсе.
     - О, брат, - засмеялся Павел Григорьевич, обращаясь к Прокопию, - от такой жены не загуляешь!
     - Да я и не думаю, - смутился тот.
     Наскоро перекусив у гостеприимных хозяев, Прокопий и Лиза уехали, оставив Василия и выгрузив привезенный с собой плотницкий и столярный инструмент.
     - Мы в семье так порешили, - начал рассказывать Василий хозяевам. - Я здесь домом займусь, а Таисия с сыном и невесткой ремонтом квартиры займутся - надо потолок побелить, обои поклеить, рамы покрасить. А как только все будет готово, там и свадьбу сыграем.
     - Нас-то пригласите? - спросила Марина.
     Василий наигранно нахмурился, а потом категорическим тоном заявил:
     - Нет!
     Хозяева растерялись, а тот, глядя на их недоуменные лица, захохотал и сказал:
     - Свадьбу здесь решили сыграть. Родных-то у нас никого нет, а здесь пригласим всю деревню, заодно и сдружимся.
     - Ну, гулянка будет что надо, - усмехнулась и Марфа Даниловна. - Приглашенные-то все молоденькие - всем за семьдесят-восемьдесят, да и числом раз-два и обчелся.
     - А я считаю, что вы правильно решили, - серьезно сказал Павел Григорьевич. - Осваиваться в новом коллективе таким образом лучше всего.
     - А что им подарить на свадьбу, как вы считаете? - обратилась Марина к Василию.
     - Так ведь подарки-то не заказывают, - начал было тот, но Марина его остановила:
     - Не хочется ерунду дарить, лишь бы отделаться. Вы что подарите?
     - Таисия предложила купить им диван-кровать и несколько смен постельного белья, - ответил Василий.
     - Дело, - одобрила Марфа Даниловна. - Самая необходимая вещь для молодых.
     - А давайте подарим им кухонный комбайн, - предложил Павел Григорьевич. - Вещь нужная в хозяйстве.
     - Пожалуй, ты прав, - согласилась с ним жена. - Так и сделаем.

     Ранним утром следующего дня, взяв мешки и лопаты, Василий и Павел Григорьевич отправились на берег Баргузина за глиной. Сделав несколько ходок, они принялись носить песок с бугра, расположенного за деревней - эти материалы были нужны  для кладки печи. Остаток дня они разбирали печь.
     - А почему начали именно с печи? - спросил Павел Григорьевич.
     - А ты посуди сам, - ответил приятель. - Трубу станем выводить - крышу потревожим. Да и пол испачкаем, когда станем печь ложить.
     - И то верно, - согласился с ним партнер. - Слушай, зови меня просто по имени, а то мне как-то неудобно - мы с тобой практически ровесники, а ты меня величаешь, словно какого-то профессора.
     - Так ты по учености для меня почитай что профессор, - усмехнулся Василий. - Ну, если так хочешь, давай, буду звать тебя по имени.
     К вечеру они закончили разборку печи, аккуратно сложив кирпичу в стопу. Уже за ужином Марина спросила:
     - Умаялись?
     - Так еще рано уставать - мы только начали работу, - ответил муж. - Завтра мастер будет учить меня класть печи. Вторую профессию буду осваивать.
     - Мудреное ли это дело? - отозвался Василий. - Один раз увидишь и все поймешь.
     - А ты сам-то где научился? - поинтересовалась Марфа Даниловна. - Живешь в казенной квартире
     - Еще до армии мы жили в частном доме. Однажды батя перекладывал печь, а я был у него на подхвате. Вот и запомнил, как это делается. Тут, главное, правильно свод печи правильно сложить, чтобы он не обвалился и дымоход организовать так, чтобы больше тепла в избе оставалось.
     Василий засмеялся, а потом продолжил:
     - Отец рассказывал, как печники наказывали жадных хозяев. Когда кладут дымоход, то в кладку незаметно вмуровывает бутылку горлышком в дымоход. Только хозяева затопят печь, как в печи начинается сатанинский свист. Намучаются и в ноги печнику - помоги, Христа ради!
     - Тоже наука, - серьёзно произнес Павел Григорьевич.
     - А ты как думал? - важно произнес Василий. - Вот завтра с утра наносим воды - ее много потребуется, начнем месить глину с песком и приступим. Печь в избе - всему голова...
     - А как же без печи? - проговорила Марфа Даниловна. - Дом без печи, что чулан или сарай.
     - Вот, - поднял палец Василий. - Раньше-то печи большие клали. Бань не было. Так истопят печь, выгребут угли с золой, промоют, залезают внутрь и парятся в ней.
     - В печке? - с сомнением спросила Марина.
     - Так было, - подтвердила ее мать. - Это уж потом стали бани ставить.
     - Не знал, - признался Павел Григорьевич. - А ведь и в самом деле так можно париться. Вот русский народ - чего только не выдумает! А вы знаете, что еще сто пятьдесят - двести лет назад в Европе вообще не мылись. Так, сполоснутся или оботрутся и все! Кстати, там простудными заболеваниями и вшивостью болели значительно чаще, чем на Руси. А вши - разносчики многих болезней, в том числе и тифа.
     - А еще говорят, что русские - дикари, - усмехнулся Василий. - Представляю, как они воняли!
     - Мало того, например, в легендарной Франции у них и туалетов не было даже во дворцах, в том числе и таких знаменитых, как Версаль, Фонтенбло, Марли, - продолжил Павел Григорьевич.
     - Что же они в парк бегали под кустики? - засмеялся Василий.
     - Да нет, - усмехнулся и рассказчик. - Во дворцах были отдельные комнаты с горшками, куда и ходили.
     - Представляю, какие запахи во дворцах были, - продолжал веселиться Василий.
     - А я где-то читала, что в огромных париках, которые они носили, водились не только вши, но и мыши, - добавила Марина.
     - Ну, нашли о чем говорить, - вмешалась в разговор Марфа Даниловна. - Поздно уже, спать пора, да и электричество нечего жечь понапрасну.
     - Ого, у нас появился свой экономист, - хохотнул зять. - Перестройка  уже и сюда дошла.
     На следующий день Василий и Павел начали работу с приготовления раствора для кладки печи. Впрочем, этим занимался преимущественно один Василий, а Павел принялся очищать кирпичи от старой разобранной печи.
     - Это кирпичи годятся ли? - спросил он.
     - Это тебе не современные кирпичи, которые делают тяп-ляп, - ответил напарник. - Раньше их делали на совесть, на века.               
     Работа шла споро. И вот уже к вечеру осталось только вывести трубу. На том в этот день и остановились.
     - Будя на сегодня, - скомандовал Василий. - Темно уже, как бы не напартачить.
     А вечером, сидя за ужином, Павел Григорьевич начал рассуждать:
     - А что, если сделать мезонин из чердака?
     - Чего? - не понял Василий.
     - Ну, как бы второй этаж. Трубу там сделать тоже с переходами, чтобы теплее стало, утеплить крышу, увеличить слуховое окно, чтоб светлее стало...
     - Зачем, - снова спросил Василий.
     - А вот приедут погостить молодые, а им отдельный этаж, - пояснил Павел Григорьевич.
     - А что, и правда, Вася, - сказала Марина. - Паша дело предлагает.
     - Так это сколько работы, - неуверенно произнес Василий.
     - Работы испугался? - усмехнулся ее муж.
     Утром, придя на работу к будущему дому Василия, они увидели сидящего на крылечке деде Зиновия.
     - Ты чего, Зиновий Захарович? Не спится, что ли, - спросил его Павел.
     - Да вот, гляжу - люди делом заняты, я и пришел - может, помочь чем смогу, а то сижу в избе, словно сыч, ажно порой выть хочется, - ответил старик.
     - Так втроем мы быстро управимся, - согласился Василий. - В самом деле, от тоски только мысли дурные в голову лезут.
     За работой Зиновий узнал и скорой свадьбе Прокопия, которую решили организовать в деревне с приглашением всех селян, но промолчал, а только в конце дня отвел Павла в сторону и прошептал:
     - Я завтрева не приду. Хочу слепить подарок для молодых, да и старушек обойду, упрежу.
     - Вы там только не особенно надрывайтесь, - согласился Павел. - Много ли молодым нужно?
     - Все будет, как положено, - заверил Зиновий. - Когда свадьба-то?
     - Примерно через месяц, так сговаривались.
     - Вот и ладно. Пойду я.
     Он действительно не приходил несколько дней и Павел с Василием работали вдвоем. Когда вывели трубу над крышей, Павел нашел где-то кусок кровельного железа, покрасил и укрепил над трубой.
     С утеплением крыши провозились еще четыре дня. Как раз к окончанию этих работ Прокоп привез шифер и помог отцу и Павлу подлатать кровлю.
    У дальнего брошенного дома они вынули двойные рамы и вставили их в слуховое окно. На чердаке стало светло.
     - А и правда комната получилась, - восхитился Василий.
     - Ты погоди, вот еще поклеим обои, пол покрасим - дворец будет, - ответил Павел.
     Как бы то ни было, Василий, Павел и снова подключившийся к ним старый Зиновий закончили работу и, сидя на порожках крыльца, любовались плодами своего труда.
     - А ловко получилось! - восхищался старик. - Почти как в городе.
     - А чем мы хуже, - гордо отозвался Василий. - Вот привезем мебель, жена занавески повесит, скатерти разложит, ковровые дорожки, вот тогда действительно будет здорово. Лучше, чем в нашей городской квартирёшке. Паша, а может и вам второй этаж сделать?
     - А зачем? Нам и так места хватает, - ответил тот. - Дом пятистенный, места достаточно. Нет, не надо...
     - Паша, ты серьёзно говорил про то, чтобы нам, старикам, съехаться в правление? - спросил Зиновий.
     - Да, вполне, - ответил тот.
     - А что такое? - полюбопытствовал Василий.
     Павел Григорьевич рассказал ему о задумке организовать своеобразный дом престарелых.
     - А что, это дело, - поддержал его Василий. - Вот переедем сюда с Таисией и займёмся.
    
     Прокоп приехал в деревню вместе с матерью и Лизой. Помогать разгружать мебель и вещи пришли Павел Григорьевич с Мариной и даже Зиновий Захарович, кажется, даже слегка помолодевший за это время. Не выдержала и Марфа Даниловна, оставившая домашние дела и помогавшая распаковывать вещи и развешивать занавески...
     Через неделю состоялась свадьба Прокопия и Лизы. В глухой деревушке, заброшенной в дебрях забайкальской тайги, невеста в белом, взятом напрокат свадебном платье, с непременным букетиком белых цветов, выглядела феей, спустившейся с небес.
     - Как ангел небесный, - вытирали старушки слёзы, глядя на нее. - Господи, и у нас праздник настал в кои веки. Дожили до светлого дня...
     С самого утра они суетились в новом доме Василия и Таисии, готовя угощение для свадьбы и вот теперь любовались на молодых, вспоминая свою молодость.
     - Господи, благодать-то какая! - умилялась баба Зоя. - Дожили до светлого дня. А меня вот мой Егор просто привел в дом, посидели мы с родителями покойными, вот и вся свадьба.
     - Так времена-то какие были, не до свадеб, - поддержала ее старая Агафья.
     Забытая богом и людьми, затерянная в глухой тайге Кедровка никогда не видела подобного праздника. Из выставленного на подоконник раскрытого окна лилась веселая музыка. Василий с Павлом запускали в небо фейерверки, а потом Марина фотографировала всех подряд на цифровой фотоаппарат, ослепляя непривычных к яркому свету селян бликами вспышки. А потом, сгрудившись возле фотографа, с удивлением рассматривали себя на небольшом экранчике фотоаппарата.
     - Ты глянь, до чего додумались, - восхищалась баба Фрося, тыча пальцем в экран. - Как живые!
     - А карточку можно сделать, - спросила Агафья. - Я бы своим ребятам послала - пусть посмотрят на свою мать, а то уж и забыли, как я выгляжу.
     - Обязательно, - уверила всех Марина. - Попросим Прошу, он распечатает это на компьютере.
     Праздничный стол был словно окантован яркими цветами: старушки  достали из сундуков и понадевали на себя лучшие наряды, хранившиеся едва ли не со времени их свадьбы, головы покрыли цветастыми платками. Даже Зиновий Захарович натянул на себя красную рубаху, подпоясался наборным кушаком и в таком одеянии выглядел отчаянным атаманом времен Гражданской войны.
     Как полагается, звучали тосты с пожеланиями молодым вечной любви, счастья и благополучия. Без конца неслись крики: "Горько! Горько!"
     Потом настало время церемонии раздачи подарком молодоженам.
     Марфа Даниловна, Павел и Марина вручили молодым упакованный в красивую коробку и обвязанную атласной лентой с непременным бантом кухонный комбайн.
     Следующим на очереди был дед Зиновий.  Он вышел в сени и вскоре вернулся оттуда с плетеным коробом, из которого начал осторожно доставать и выставлять на освобожденную часть стола свои поделки - глиняные ярко раскрашенные обливные супницы, кружки и даже вазу для цветов в форме павлина.
     - Так вот ты почему прятался от всех все это время, - восхитился Павел. - Ну, красота, ну, искусник!..
     - Вот где народные таланты прячутся! - поддержала его Марина.
     - Какая прелесть! - воскликнула Лиза, рассматривая поделки старика. - Это мы в шкафчик поставим и будем любоваться - нельзя такую красоту в ход пускать!
     Зиновий Захарович буквально расцвел от обилия похвал в его адрес.
     - Так а чего, - смущенно бормотал он. - Пока руки двигаются да глаз видит, чего же не сделать-то...
     Бабка Зоя подошла в углу, где на лавке лежали пока еще не распакованные подарки молодым, взяла свой сверток и, распутав шерстяной платок, достала из него икону старинного письма в серебряном окладе.
     - Этой иконой нас с моим покойным Ванечкой благословляли родители, - торжественно сказала она. - Вот и вас пусть батюшка с матушкой благословят. Встаньте, как положено, на колени.
     Она передала икону Василию. Тот, встав вместе с Таисией перед молодыми, смущенно произнес:
     - Благословляю вас на новую жизнь. Живите в мире и согласии.
     - И родителей своих не забывайте, - добавила Таисия. - Почаще бывайте у нас. Теперь вы - одно целое, никогда не забывайте об этом ни в горе, ни в радости. Мир да любовь вам.
     Прокоп и Лиза поочередно поцеловали икону.
     - Икону я вам передаю, - добавила баба Зоя, видя, что родители жениха не знают, что еще сказать. - Пусть она хранит в доме вашем мир и согласие.
     Настала очередь бабы Фроси. Она волоком выволокла на середину комнаты довольно большой узел, завернутый в скатерть и принялась неспешно развязывать его. А потом как-то разом откинула углы материи и расстелила на полу... огромную медвежью шкуру.
     - Батюшки-светы, - воскликнула Марфа Даниловна. - Это чудо откуда у тебя?
     - Это еще мой покойный Саввушка медведя-то добыл, - гордо сказала старушка. - Вот, молодые, дарю, чтобы вашим ножкам всегда тепло было.
     Отступив к стенам, все рассматривали это чудо, а особенно оскаленную пасть с торчащими клыками.
     - Это же надо такого громадину осилить, - поразился Василий.
     - Рогатиной взял, - баба Фрося торжественно оглядела присутствующих.
     - Мы ее на пол постелим в спальне - сказал Прокопий. - Зимой будем босиком ходить - вон шерсть-то какая!
     - А лучше укрываться ей в морозные дни, - возразила невеста. - Под ней не замерзнешь.
     - Ну, если в постели замерзать будешь, - грош цена твоему мужу, - засмеялся Павел Григорьевич.
     Лиза покраснела, а муж обнял ее и поцеловал.
     - Согрею, не дам замерзнуть, - под смех гостей сказал он.
     Настала очередь бабушки Агафьи. Она степенно прошла в угол, взяла свой сверток, завернутый в полотенце, и медленно стала разворачивать его. Внутри оказалась коробка зеленого бархата с какими-то золотыми вензелями на крышке.
     - Примите и от меня подарок, - она поклонилась молодым.
     Лиза осторожно открыла крышку - внутри оказался старинный набор из шести серебряных ложек и вилок
     - Это же какой дорогой подарок, - как-то неуверенно произнесла она. - Все такое старинное, господское...
     - Берите, берите, - настойчиво проговорила бабушка Агафья. - Теперича таких не делают.
     - Откуда это у тебя? - поразилась баба Зоя.
     - Вот, хранила для подходящего случая, он и пригодился, - ответила та.
     - Не жалко? - не отставала баба Зоя.
     - А пошто это мне? - ответила та. - А вот молодым пригодится. В добрые руки отдаю, еще и их детишкам понадобятся.
     Лиза с Прокопием по очереди расцеловали старушек, не обойдя и Зиновия Захаровича.
     - Мы даже не ожидали такого, - растерянно проговорил Прокопий. - Спасибо вам всем. Чем только мы с Лизой расплатимся с вами?
     - А ребятишками, - весело ответил Зиновий Захарович. - Рожайте и привозите к нам на воспитание.
     - И не забывайте нас, приезжайте почаще, - добавила баба Фрося. - Вона как с вами весело, мы даже помолодели, себя в юности вспомнили.
     - Это дорогого стоит, - поддержала ее Марфа Даниловна.
     - Ну, гости дорогие, прошу за стол, - пригласил хозяин. - Выпьем за молодых, пожелаем им счастья!
     - Да нам уже столько счастья нажелали, не знаю, справимся ли, - засмеялась счастливая Лиза.
     После того, как выпили и закусили, Таисия завела песню:

                Ой, мороз, мороз,
                Не морозь меня...

     Остальные дружно подхватили:

                Не морозь меня-а-а,
                Моего коня-а-а...


     Хорошо, спокойно и благостно живется всякому человеку, если его окружают добросердечные, приветливые люди.
     Отгремела свадьба и молодые собрались уезжать. Провожать их пришли все обитатели деревеньки.
     - Не забывайте нас, стариков, - напутствовала их Таисия.
     - Вот еще, какие вы старики? - проворчал Прокопий.
     - Мы обязательно будем приезжать почаще - вы вон какое для нас уютное гнёздышко сделали, так бы и не уезжала отсюда никогда, - Лиза обняла и поцеловала ее.
     Потом настала очередь прощаться с остальными.
     - Спасибо вам за все, - девушка обнимала и целовала всех по очереди. - Вы к нам с Прошей приезжайте. Обязательно.
     - Куда нам, рассыплемся по дороге, - смеялся дед Зиновий. - Вы приезжайте, а мы вам колыбельку смастерим для первенца. Вот только не знаю - одноместную или двухместную?
     - Вам бы все шутить, - смутилась девушка.
     - А чего тянуть-то? - смеясь ответил Павел. - Рожайте и привозите к нам - вон сколько нянек. Дитя без пригляда не останется.
     - Вам только доверь - вмиг избалуете, - ответил Василий.
     - Ну, поезжайте, а то до ночи не доедете, - подтолкнула их Таисия.
     Когда машина скрылась в лесу, старушки окружили Павла и Василия.
     - Так ты шутил или серьёзно говорил про общежитие для нас? - спросила Павла баба Зоя.
     - Какие могут быть шутки? - ответил тот. - Но вы же молчите.
     - А ты что хотел, чтобы мы вскачь побежали? - ответила бабушка Фрося. - Не так легко родной дом-то оставить.
     - А и жить в них по одиночке тяжко, - добавила бабушка Агафья. - Не так-то просто решиться на это. Только вот силенок уже не хватает содержать дом-то. То починить что-то, то дров уйму запасти...
     - Подождите, - вмешался в разговор Василий. - Вы все решились на переезд?    
     - Все, - ответил за всех Зиновий Захарович.
     - Ну, тогда завтра с утра давайте пойдем, посмотрим, в каком состоянии правление, что там нужно переделать, что подправить, - предложил Павел. - Согласны?
     - Знамо дело, - ответила за всех баба Зоя. - Смотрите, не проспите, мы рано встаем.
     - Ну да, кто рано встает, тому бог подает, - снова заговорил Василий. - Только не очень рано, а то вы вскакиваете засветло. Дайте хоть отоспаться после свадьбы.
     - Вот и сговорились, - заключил Зиновий Захарович. - Пошли, девоньки, по домом.
     Утром возле дома Василия толпились все местные жители. Вскоре подошли и Павел с Мариной и Марфой Даниловной.
     - Ну, сироты, пошли, - скомандовал Василий.
     - Ты только шибко-то не беги, - попросил дед Зиновий. - Ноги-то у нас уже не те, что были прежде.
     Здание бывшего правления стояло в центре деревни и в то же время как-то в отступе от общего ряда домов. Оно возвышалось на кирпичном фундаменте, поэтому окна располагались несколько выше, чем в жилых домах. Пять окон по фасаду смотрели на мир тусклыми окнами.
     - Что-то страшновато, - пробормотала бабка Агафья. - Словно неживой глядится.
     - Потому что нежилой, - ответил Павел. - А вот станете в нем жить, он и оживет.
     - Это же надо - ни одно стекло не выбито, - поразилась Марина. - В городе давно бы все окна высадили.
     - Кому бить-то? - искренне удивилась баба Зоя. - Да и зачем?
     Вступив на крыльцо, делегация увидела, что дверь закрыта на висячий замок.
     - Ломать будем? - спросил Василий.
     - Зачем? - удивился дед Зиновий. - Он тут для вида висит. Ключ-то давно посеяли.
     Действительно, дужка замка отвалилась, как только Василий дотронулся до замка. Открыв скрипучую дверь, он пригласил:
     - Раньше в дом первой кошку впускали, - усмехнулся Василий. - А теперь вместо кошки кто будет?
     Но все стояли, не решаясь войти внутрь. Тогда Павел и Василий шагнули через порог. И только тогда за ними, перекрестившись, последовали остальные.
     Из сеней шли две двери во внутренние помещения. За одной из них открывалась кладовая, где в беспорядке валялись лопаты, метла, скребки - обычный дворницкий инструмент. За другой дверью открылось знакомая всем довольно большая комната, от которой отходили двери в кабинеты. На полу, на брошенных столах валялись какие-то бумаги, и все это было покрыто довольно толстым слоем пыли.
     - Вот в этом кабинете сидел сам председатель, - начал пояснять Павлу и Василию дед Зиновий. - Здесь - счетовод, здесь - агроном, а здесь - парторг.
     - Ты гляди, - удивился Павел. - Комнат четыре и вас четверо. И даже общая комната... И печка...
     - Печку придется перекладывать - она только для отопления, а жильцам еще и готовить надо, - сразу определил Василий.
     - Да, работы здесь непочатый край, - потер подбородок Павел.
     - Но зато, смотри, стены целые, пол нормальный, только покрасить надо, окна в порядке, - начал изучать помещения Василий. - А вот когда приведем все в порядок, проведем им электричество, вот тогда все и заиграет. Ну, бабульки, не передумали переселяться?
     - Так ведь глаза страшатся - руки делают, - ответил за всех дед Зиновий. - Обои, краски надо купить - не только пол, но и рамы надо покрасить. А там видно будет.
     - Бабоньки, там в кладовке веники, - сказала баба Зоя. - Давайте хоть основной мусор уберем.
     Старушки, ни слова не говоря, принялись за дело.
     - Вы хоть окна пооткрывайте, а то задохнетесь, - обратился к ним Павел.
     Мужчины вышли на улицу и осмотрели здание снаружи, наметив для себя объём работ, а когда вошли внутрь, старушки уже отмывали окна. Внутри стало заметно светлей.
     Голландскую печь, которая отапливала ранее правление, разобрали быстро. Но, к сожалению, кирпич, из которого она была сложена, был современный и крошился во время разборки.
     - Проблема, - вздохнул Павел. - Где теперь кирпич брать?
     - Может быть, разобрать печку в избе Маковиных? - предложил дед Зиновий. - Они года четыре как померли, а сама изба уже никуда не годится.
     Пойдем посмотрим, - сказал Василий. - Если изба старая, то кирпич там должен быть отменный.
     Так и оказалось. За два дня печь разобрали и вот уже от брошенной избы к правлению потянулась цепочка стариков, перетаскивающих кирпич, который складывали в центральной комнате правления.
     Почти сразу Василий, Павел и Зиновий Захарович принялись сооружать капитальную печь. И вот уже через неделю над бывшим правлением взвился легкий дымок - печь следовало медленно просушить.
     Так или иначе, к весне правление приобрело вполне жилой вид. Старики уже давно выбрали себе комнаты и сейчас переоборудовали их на свой вкус. В бывшей приемной, где располагалась секретарша Галочка, давно вышедшая замуж и уехавшая из деревни вместе с родителями, теперь располагалась кухня, которую решили еще  сделать столовую и "залу", как они ее назвали.
     Зима отступала неохотно: днем начинало пригревать солнышко, отчего сугробы ноздрились и постепенно оседали, а к ночи мороз брал свое, сковывая те же сугробы твердым настом.
     К началу апреля основные работы по переустройству правления были завершены, надо было готовиться к переезду. Не без плача и слез не обошлось - слишком многое было связано с оставляемыми домами. Павел Григорьевич и Марина как могли утешали их, говоря, что в свой дом они могут наведаться в любой момент - их же никто не рушил.
     Самый большой кабинет председателя отдали Зиновию Захаровичу - в его углу он планировал организовать небольшую гончарную мастерскую: по предложению Павла Григорьевича он согласился делать глиняные поделки для продажи в Багдарине. Старушки-соседки сначала запротестовали, но им доходчиво объяснили, что, во-первых, это посильное занятие для него, иначе он от безделья с ума сойдет, а, во-вторых, доход от продажи его изделий планируется употребить в общую пользу.
     - А летом - вон, в сараюшке лепи, - заключили они.
     Одновременно старушки сговорились, что станут вязать носки, варежки и свитера для рынка - вместе и дело спорится и опять-таки доход.
     Узнав об этой затее, приехавший Прокопий загорелся, заявив, что поговорит с обитателями других деревень, которые он объезжал не только о сборе кедровых орехов, солении грибов, мочении брусники, но и сборе черемши, вязании веников для бани, вязании платков, свитеров, шапок - кто что может. И как знать, может быть, даже открыть в Багдарине свой магазинчик товаров местного производства.
     - Большинство горожан ленятся, а то и опасаются ходить в тайгу, - убеждал он. - А тут нате вам на тарелочке с голубой каёмочкой.
     - А что, может выгореть, - согласился Василий. - И селянам доход и нам...
     - А чего же не попробовать, - в раздумье проговорил Павел. - Не пойдет дело, в любой момент можно бросить...
     В это время к мужикам подошла делегация старушек.
     - Мы тут собрали деньжат, - заговорила баба Зоя. - Нам бы электричество сделать, как у вас.
     - Откуда у вас деньги? - удивился Василий.
     - Как откуда? - начала объяснять старушка. - Пензию мы получаем, а расходов почти нет. Вот разве попросим Прокопушку привезти нам муки ли, маслица, соли, сахара. Да много ли нам надо - едоки-то мы аховые.
     - Прогресс шагает по планете, - засмеялся Павел.
     - Хватит ли тут? - баба Зоя подала Прокопу сверток с завернутыми в платок деньгами.
     - Ладно, посмотрим, - согласился Прокопий. - Если не хватит, я добавлю.
     - Мы опосля отдадим, ты не сумлевайся, - загомонили старушки разом.
     - Ты только провода и чего там необходимого не забудь, - напомнил дед Зиновий.
     - Не забуду, - улыбнулся тот. - Ладно, поеду я, а то там жена на сносях. Волнуется...
     - Как там Лизонька? - спросила баба Фрося. - Ты вели ей особо не напрягаться, а то выкидыш может случиться.
     - Но и лежать без дела нельзя - пусть двигается, - добавила старая Агафья. - И витаминов пусть побольше ест - они ребеночку помогут развиваться.
     Проводив Прокопа, старики направились к своему новому дому - покрашенный пол просох и его следовало помыть. Деда Зиновия они прогнали.
     - Поди погуляй, а то только под ногами путаться будешь.
     - Да я вам воду с колодца стану таскать - воды-то много надо, - виновато проговорил он.
     - И заодно грязную воду стану вытаскивать, - согласились те. - Только в дом не заходи - натопчешь своими сапожищами.
     - О, брат, несладко тебе придется в этой компании, - засмеялся Василий. - Сядут бабки верхом, не сгонишь.
     - А чего мне, - оправдывался тот. - У меня свой угол, да и дело есть.
     - А заодно и сготовят, - поддержал старика Павел.
     - Ладно, хорошо с вами болтать, - отмахнулся Зиновий. - Вам бы все бездельничать, а у меня дел невпроворот.
     Он ушел, не оглядываясь на хохочущих мужиков.
     Наконец, все было готово к окончательному переезду. Посоветовавшись, переезд решили вести поочередно - вещей нажитых за долгую жизнь, много, а помощников всего двое - Павел да Василий.
     Первой была очередь бабы Зои. Остальные в старых домах увязывали узлы, поминутно поглядывая, что бы еще не забыть.
     В избе бабушки Зои первым делом начали снимать со стен фотографии и иконы в красном углу.
     - Осторожней, не разбейте стекла, - прикрикивала на мужиков старушка. - Где их теперь возьмешь - не из Багдарина же везти.
     - А кто это у тебя тут? - спросил Василий. - Ишь, какой казак бравый!
     - Это дедушка мой, - ответила она. - А это..., - она начала рассказывать про другие снимки, размещенные в одной рамке.
     Одновременно она протирала и упаковывала в какие-то тряпицы все снятое со стен.
     - В своей комнате повесишь? - не отставал Василий.
     - А как же? - удивилась старушка. - Разве можно забывать свою родню и бросать ее в пустой избе. Грех это великий...
     Когда все было перенесено в новое жилище, пришла Марина.
     - Перерыв, - категорическим тоном объявила она. - Пошли к нам обедать.
     - Так не хочется что-то, - начала было баба Зоя, но Марина была непреклонна:
     - Утром не завтракала? Да и ночь едва ли спала. Не до готовки было. Все, заканчиваем и пошли.
     Делать нечего, оставив все дела, Павел, Василий и старушка пошли за Мариной. А на улице уже Таисия вела остальных жителей деревни.
     - Что это вы удумали? - спросила старая Агафья.
     - А вас если не остановить, так вы с голоду повымираете, - ответила им Марфа Даниловна. - Мойте руки и без разговоров за стол...
     Истинно говорят: "В добром коллективе и работа спорится".
     Разбирая объемный сундук бабы Зои, Павел Григорьевич заметил на дне его несколько книг и в том числе какую-то потрепанную тетрадь.
     - Можно посмотреть, что это такое? - спросил он хозяйку.
     - Глянь, - просто ответила та.
     Но книга оказалась не только рукописная, но и слова и некоторые буквицы были совершенно незнакомы ему.
     Отставив книгу, он раскрыл тетрадь. Это были путевые заметки какого-то первопроходца, написанные хоть корявым, но более или менее понятным слогом.
     Павел спросил:
     - А чьи это записи?
     - Дак разве упомнишь? - ответила старушка. - От родителев мужа осталась. Валялась в сундуке, я и не трогала ее - авось кому пригодится.
     - А можно мне взять почитать ее?
     - Забирай насовсем. Мне-то она ник чему, а тебе может и сгодится.
     За четыре дня полностью завершили переселение стариков в новое жилище. Порой их приходилось уговаривать оставить ту или иную вещь - старушки старались забрать с собой едва ли не все, что хранилось в их избах.
     Но Павел с Мариной, Василием и Таисией отговорили их, убеждая, что вещи из домов никуда не денутся и за ними в любой момент можно сходить. Тем более, что горшков, кастрюлей, кружек, ложек и прочих кухонных принадлежностей и так натаскали больше, чем требовалось четверым.
     После переезда снова пришлось помыть пол, но этим уже занялись Марина с Таисией, не допустив до этого старушек - те и без того умаялись с переездом.
     Пришла посмотреть на новоселов и Марфа Даниловна. Внимательно оглядев каждую комнату, она сказала:
     - Сделали так, как у вас было раньше. А то, что тесновато, так в тесноте - не в обиде.
     - Много ли места нам надо, - ответила баба Зоя. - Вот упокоимся в домовину - там и впрямь тесновато будет.
     - Ну, нашла, о чем говорить, - остановила ее Марфа Даниловна. - На новом месте, да всем колхозом и жить-то теперь веселее и легче.      
     - Это так, а все равно дома-то, как в раю, - отозвалась, едва не плача, Бабушка Агафья.
     - Ну вот, не пожили на новом месте и дня, а уже плакать готовы, - пробурчал дед Зиновий.
     - Да вам, мужикам, этого не понять, - упрекнула его баба Фрося.
     - Куда уж нам, толстолобым, - огрызнулся тот.
     - Еще и не пожили вместе, а уже ссориться начали, - упрекнула их Марфа Даниловна. - Так может все назад переиграть?
     - Да мы не ссоримся, - ответила баба Зоя. - Просто волнительно, такого еще не было, что бы вот так, всем колхозом...
     После ужина Павел Григорьевич взялся было читать записи в подаренной бабой Зоей тетради. На первый взгляд, это оказался дневник какого-то человека, странствующего севернее Байкала и, наконец, пробравшегося в Забайкалье, где его, совершенно обессиленного, подобрали и выходили эвены.
     Но жена не позволила ему этого делать, сославшись на то, что уже поздно и она хочет спать, а свет ей мешает.
     Делать нечего, он отложил тетрадь на потом, решив, что для ее подробного изучения нужно более подходящее время.
     Через пару дней приехал Прокопий и радостно закричал встречавшим его:
     - Ну-ка, помогите мне!
     - Что там у тебя? - спросил отец.
     - Ты не поверишь, - радостно ответил сын. - Ехал рано утром, туман, вдруг на дорогу, словно ошалелый, выскочил олень. И прямо под колеса, я даже не успел тормознуть. Наверное волки его гнали. Я и прихватил его - чего добру пропадать?
     Сзади машины действительно находилась туша оленя, который тросом за рога был привязан к автомобилю.
     - Ты чего его волоком-то тащил? - Спросил Василий.
     - Так я же не могу поднять его - он же больше десяти пудов весит, - весело оправдывался сын.
     - Он еще живой был, когда ты его привязывал? - поинтересовался Павел Григорьевич.
     - Куда там, я же на скорости ехал, - ответил Прокопий. - Так бампером по башке и вдарил.
     - Так а чего смотреть-то? - вмешался в разговор дед Зиновий. - Свежевать надо и всех делов.
     - Давайте оттащим его в сторонку, не на улице же ему потроха выпускать, - предложил Василий.
     Трое мужчин с трудом оттащили мертвое животное на зады, где дед Захарий, когда-то опытный охотник, принялся разделывать тушу.
     Павел стоял в сторонке, брезгливо глядя на эту процедуру. Василий заметил это и сказал:
     - Шел бы ты, Павел отсюда. Для тебя это кажется дико. Вы, горожане, думаете, что колбаса на деревьях растет.
     Павел молча повернулся и направился  домой. Сев возле окна, он взял тетрадь бабушки Зои.
     Края ее когда-то намокли и почернели так, что окончания слов в конце строки было трудно разобрать. Первых страниц не было, да и та страница, с которой начинались тусклые записи карандашом, была на треть оборвана. Так что текст начинался не с начала предложения. Записи были отрывочны и сделаны были, видимо, в минуту отдыха странника.
     "... егодня мы прошли около пятнадцати верст. Хорошо, что у нас есть проводники Илька и Тарка, иначе в этих дебрях и бесконечных сопках, похожих друг на друга, словно близнецы, мы затерялись бы и не нашли выхода.
     Пять месяцев прошло с того момента, как мы вышли из Бутальского острога, а кажется, что пролетело три года - столько пережито, что и жизни не хватит, чтобы описать все наши беды.
     Из сорока человек томских и красноярских казаков и служилых людей нас осталось только двадцать четыре. Трое потопли, когда мы на дощаниках напоролись на пороги на реке Алдан, откуда спустились до реки Маи. По этой реке плыли семь недель, пока не оказались на мелководье.
     Нам пришлось бросить наш дощаник и построить два струга, на которых пошли вверх по течению. За это время погибли Антон Пошарин и Тарас Кульмин - пошли на охоту да нарвались на матерого медведя, коий и завалил их, и пожрал, а когда мы отыскали их - там уже хозяйничала росомаха. Ощерилась, когда увидела нас - не хотела подпускать.
     Степан Авдорин сорвался с обрыва, когда его послали осмотреть округу.  Он еще дышал, когда его принесли на стан, но на третий день упокоился. Здесь же, на берегу Таи, его и похоронили, отметив могилку крестом. Да только уж никто к нему не придет - в этой таёжной глухомани одни звери живут да нечистая сила колобродит.
     Десять человек атаман послал южнее, назначив старшим урядника Ишугина разведать путь к Байкал-морю. Вот уже полтора месяца минуло, а от них ни слуху, ни духу.
     Шесть дён мы плыли на стругах, а потом пришлось бросить их и идти пеши - впереди были горы.
     Илька нашел проход меж ними - перевал Джугджур. Одолели его и вышли по ту сторону гор.
     В ночь после этого все устали так, что свалились и караульные, и не слышали, как убежали эвены. Мы остались без проводников и почти без еды. Господи святый, помози, не дай погибнуть нам - не по своей воле посланы. За наши мучения, что мы испытали, за веру в тебя, Пресветлого, не оставь нас в этой безлюдной пустыне. Не дай погибнуть без причастия. Старики родители, жены, дети малые - как они без нас?..
     Атаман решил идти вдоль реки Ульи - говорит, что на реках должны встретить стойбище, а стало быть, спастись. Питались токмо рыбой, выброшенной на берег, кореньями, а когда и этого не находили, то корою и травой. Сапоги сносились - подвязывали их лыком. Одежонка оборвалась... За это время потеряли еще четверых, здесь же их и упокоили...
     Господь милостливый, видно, услышал наши молитвы - мы наткнулись на эвенов, возвращающихся в стойбище с охоты. Они подобрали нас и накормили несчастных, посланных начальством на смерть.
     За три дня, что мы гостевали у них, слегка отошли, отдышались. Атаман купил у них за деньги шкурки, коими мы чинили нашу одежонку. Жаль было портить такую рухлядь (шкурки животных, которыми жители Севера выплачивали ясак, - авт.), да только жизнь дороже - морозы вона какие, не выдюжить в наших рваных тулупах да армяках.
     Опосля атаман разделил нас на два отряда, которые должны искать людишек "с русыми бородами", коих встречали эвены в двух разных местах.
     Как мы продирались по тайге - одному Богу вестимо. Пуще глаза берегли огниво - зимой без костра пропали бы. А так сделаем из лапника навес, разожжем костер, положим в него лесину - и спи в тепле.
     Зверь и птица здесь не пуганые - не убегают, а уставятся на человека - что за невидаль!  Тут стрелой зайца ли, рысь берешь, глухаря либо тетерку с дерева сшибаешь. Тем и держались.
     Сколько дён шли - один бог знает - все смешалось в головах: не успеет день мелькнуть, как ночь накрывает, снова готовимся ко сну с костром.  Слава богу, на волков не нарывались - не подходят они к кострищу, вдали топтались да поскуливали...
     И тут Господь снова выручил нас. Вышли на замерзший берег Баргузина, а на другом берегу избы стоят и дым из труб идёт.  Увидели мы это и силы нас оставили - сели в снег и слёзы из глаз.
     Хорошо собаки забрехали - нас издаля почуяли..."
     На этом записи обрывались. "Так вот что за казак у бабы Зои на фотографии-то изображен, - подумал Павел Григорьевич. - Скорее всего, это спасенный прадед или дед. А ведь не рассказывала старая про него".
     В это время он увидел идущую к дому жену. И она заметила его в окне и махнула рукой.

     И уже войдя в дом, сказала:
     - Собирайся, бабки новоселье устраивают. Пельменей налепили, стол накрывают...
     - Ну, гулять - это мы всегда готовы, как пионеры, - засмеялся муж. - В кои веки пьянка намечается.
     - Ты не очень налегай там на выпивку, - предупредила его жена. - Не тащить же нам с мамой такого бугая домой.
     - Ну, ты сказала! Стройный моложавый мужчина в самом соку и все при нём, - начал было Павел, но жена остановила его разглагольствования:
     - Одевайся, Аполлон, а мне надо кое-что прихватить с собой - вся деревня гулеванить собралась.
     - Слушаюсь, вашбродь, - дурашливо ответил муж, натягивая рубашку.
     В момент, когда они вышли из дома, со стороны леса послышался рокот тяжелой машины, а вскоре она уже стояла в центре деревни. Почти тут же все население сгрудилось возле кабины водителя.
     - Как же они вовремя! - воскликнул Василий. - Словно узнали о празднике.
     И вот уже из кабины осторожно начала выбираться Лиза, держа на руках сверток с ребенком. Тут же сельчане принялись тормошить молодую мать и, рассматривая ребенка, принялись его нахваливать.
     - Ну-ка, дайте деду внучка! - едва не кричал счастливый Василий, забирая ребенка из рук жены.
     - Ну, все, избалуют его точно, - улыбался Прокоп, глядя на жену. - Не видать нам его больше.
     - А вы еще сообразите, - отозвался дед Зиновий. - А этот наш, общий станет.
     - Нарожайте сами, - от души смеялась Лиза. - Что вам стоит? Вон у вас дом-то какой, прямо барский дворец.
     - Да от кого рожать-то? - шутейно спросила бабушка Фрося. - Уж не от Зиновия ли?
     - Да что мы на улице топчемся, пошли в тепло, еда стынет, - перебила общий гам бабушка Агафья. - Зря что ли готовили?
     Оказалось, что в общем "зале" женщины сдвинули столы, накрыли их цветастыми скатертями, а в центр взгромоздили самовар и большие глиняные миски с дымящимися пельменями, расставили тарелки с соленьями и старинные графинчики с разными настойками.
     Старушки были в праздничных нарядах, даже Зиновий был в белой рубахе и напялил было на голову белый же картуз, видимо, оставшийся от отца. Но старушки заставили его снять головной убор.
     - Прямо как в церкви, - проворчал он, косясь на повешенный в углу иконы.
     - Вот это праздник, так праздник! - воскликнул Василий, оглядывая накрытый  стол.
     - Так а чего нам не гулять теперя? - ответила ему баба Фрося. - Вон нам какие хоромы отгрохали!
     В это время запищал маленький Василёк.
     - Его кормить пора, - смущенно сказала Лиза.
     - Так вон идите в мою комнату да покорми, - предложила баба Зоя. - Пусть он там и поспит, пока мы здесь гуляем.
     - А что вы свет не включаете? - спросил Павел Григорьевич. - Эконимите?
     - В такой-то день? - отозвалась баба Зоя. - Ну-ка, Зиновий, ввертывай лампочку, включай машинку-то. Пусть светло будет, как в городе.
     - А чего я? - старик был явно доволен, что именно ему поручают столь важное дело.
     - Ты же здесь главный электрик, - просто объяснил Василий. - Ты здесь светом заведуешь.
     - Давай, давай, - поддержали его старушки. - Хоть что-то полезное сделай в доме.
     - Зачем вы его так обижаете? - вступилась за старика Таисия. - Он у вас еще ого-го!
     - Да поглядывайте, чтоб не совратил, - хохотнул Василий. - Вон вас здесь сколько, тут не удержишься!
     - Отстань, болтун, - жена легонько хлопнула его по загривку. - Чего буровишь-то?
     Тем временем за сенями негромко застучал электрогенератор, и тут же вошел Зиновий Захарович.
     - Включай, - скомандовал Павел. - Чего ждёшь?
     Старик неторопливо подошел к выключателю и, выждав немного, решительно повернул рычажок. Тотчас под потолком вспыхнула люстра, осветив даже самые темные уголки "залы".
     - Господи, благодать-то какая! - выдохнула бабушка Фрося. - Всю жизнь в потемках жили при лучине, а потом при керосиновой лампе, а тут на тебе, словно солнышко засветило.
     - Погоди, мы еще и телевизор спроворим, как у них, - важно произнес дед Захарий, кивнув в сторону Павла и Василия. - Чем мы хуже?
     После того, как наполнили рюмки, встала Марфа Даниловна и произнесла тост:
     - Ну, дорогие мои, поздравляю вас с новосельем! И дай бог, чтобы вы жили здесь долго и дружно, не ссорились между собой, помогали друг другу, а мы, чем можем, поможем вам.
     - Это вон надо благодарить Павла, Василия и Прокопушку, - ответила бойкая баба Зоя. - Без них так бы и мыкали горе в своих избах.
     - За них мы отдельно выпьем, - важно проговорил Зиновий. - За каждого...
     - Не много будет? - глянула на него бабушка Фрося. - Напьёшься, бузить почнёшь...
     - А мы его свяжем, - засмеялась баба Зоя.
     Когда основное веселье закончилось, Василий с Павлом вышли на улицу подышать свежим воздухом. Сев на скамью возле крылечка, Василий сказал:
     - Хорошо на душе, когда людям добро сделаешь!
     А Павел обнял его за плечи и дурашливо запел:

                По диким степям Забайкалья,
                Где мамонты бродят в горах...

     Василий засмеялся и поддержал:

                Бродяга, судьбу проклиная,
                Тащился с сумой на плечах.

     Марина выглянула в окно и позвала Таисию:
     - Ты глянь, обнялись, словно братья, и распевают...
     - Таёжные братья, - добавила Таисия. - Таёжные...
     Рядом со скамьей набирали силу кисти сирени...