Упрямая женщина. Д. Г. Лоуренс

Ноябрь, год 1916. Женщина путешествует из Нью-Йорка на Юго-Запад туристическим поездом. На третий день поезд выбивается из графика всё больше и больше. Она злится с болезненным нетерпением. Это не помогает, на каждой станции поезд задерживается. Они уже миновали прерии и теперь едут по граю гор и пустынь. Они скоро должны прибыть, уже скоро. Они находятся в пустыне бело-серого шалфея и голубых гор. Она скоро приедет, скоро, скоро приедет. Это путешествие в одиночку будет закончено. Но поезд долго задерживается на станциях и никогда не доедет. Бесконечно. Он не может доехать. Она не может этого выносить.
Женщина сидела в том уютном уголке в конце спального вагона Пульмана, который в Америке называется гостиной. Ей хватало места для себя и для чемоданов. От неё исходили вольты развлечённого нетерпения и скорби, поэтому негр не осмелился войти и подмести пол. Он покинул «Комнату» неподметённой.
Разочарование и болезненное вулканическое давление нетерпения. Поезд не доедет, он не СМОЖЕТ доехать.
Она была крепкой женщиной с круглым лицом, похожая на упрямую четырнадцатилетнюю девочку. Как четырнадцатилетняя девочка, она сидела, мучая свои тяжёлые, мускулистые предплечья на коленях. Такая тихая, и под таким давлением. Так похожа на ребёнка, и по возрасту приближается к 40. Имеющая такой наивный вид, мягко женственная. И странно печальная из-за своего одиночества, одинокого путешествия. Конечно, любой мужчина бросился бы помочь ей и пожал бы плоды её мягкого, тяжёлого, благодарного магнетизма. Но подождите немного. Её густые темные брови были похожи на изогнутые рога на наивном лице, а яркие глаза оттенка лесного ореха, при первом взгляде на них производящие впечатление неутомимой юности, на второй взгляд казались все составленными из дьявольских серых и желтых искорок, как опалы, и яркое свечение юности разрешалось во что-то опасное, как передние фары большого автомобиля, который наезжает на вас посреди ночи. Мистеру Геркулесу следовало бы подумать дважды, прежде чем  он бросился бы подбирать эту соблазнтельную змею одиночества, которая лежала на западных путях. Он подобрал змею уже давно, не причинив себе никакого вреда. Но это было ещё до того, как Колумб открыл Америку.
Почему она чувствовала, что поезд не доедет, не МОЖЕТ доехать с ней вместе? Как знать? Но именно так она себя и чувствовала. Поезд никогда не прибудет. Простой рок. Возможно, она чувствовала, что некоторая её власть нейтрализует силу двигателя, движению наступит конец, и они будут сидеть вечно, поезд и она, в тупике линии Санта-Фе. Она покинула Нью-Йорк в каком-то помешательстве. С тех пор, как они покинули Канзас-Сити - Западные Ворота, все стало невыносимым. С тех пор, как они покинули Ла-Хунту и прибыли в пустыню и скалистые горы, надо всем довлел рок. Ей оставалось всего несколько часов пути. Но она никогда не доедет. Этот поезд никогда не довезёт её туда. В её голове теснились мысли и роились безумные идеи.
Затем она вышла из спального вагона. Это было где-то после Тринидада, ей не было важно – где. «Вынесите мои чемоданы», - сказала она негру, и он, глядя в эти змеино-блестящие глаза под бровями, похожими на колючие кусты, молчаливо повиновался. Хотя она слегка улыбалась ртом и упрашивала, чаевые были бы безрассудством. Мужчин нужно успокаивать. Она вспомнила о том, что нужно быть достаточно мягкой и женственной. Но она была задумчивой и печальной.
Начиналась следующая дуга. У неё должен быть автомобиль, у неё БУДЕТ автомобиль, который провезёт её эти 100-150 оставшихся миль. Да, у неё будет автомобиль. Но она выходила на станции, где (по крайней мере, сегодня), НЕ БЫЛО автомобиля. Тем не менее, у неё БУДЕТ автомобиль. Так, наконец, был предъявлен старый потрёпанный «Додж», в котором уже не осталось рессор, принадлежавший мальчику 16 лет. Да, у неё он будет. Мальчик никогда не путешествовал этим поездом, не знал пути. Не важно, она поедет. Она приедет к Лейми впереди этого ненавистного поезда, который она оставила. И мальчик получит 26 долларов. Хорошо!
Она еще никогда не бывала на Западе, поэтому размышляла без мальчика. Ей ещё только предстояло узнать, на что похожи пути вокруг Скалистых гор и через пустыни. Она представляла себе дороги или просеки. Она обнаружила, что путь на юго-востоке – это, фактически, слепые изгибы над песчаными берегами, слепые ручьи вдоль высохших русел, захватывающая дух мешанина в глубоких каньонах над тем, что выглядит простыми селями и пропастями, машина под углом 45 градусов над зелёной горной рекой, разбивающаяся на части о валуны, проникая через реку, затем назад – через реку, и вновь огибая реку, цепляя за скалистый берег на другой стороне, юный мальчик едет, едет всё вперёд и вперёд, не зная – куда и не зная – что с ним происходит, а в конце его ждут 26 долларов. Так что снова крен, они врезаются в пустыню белого шалфея ещё раз, следуя за поездом больше по запаху, чем по виду, наслаждаются забытым Богом ландшафтом, въезжают на склон сосновых и кедровых шишек, темно-зелёную щётку, затем  падают к забору из проволочной сетки и к воротам – разновидности ранчо и заброшенного селения, где дома похожи на коричневые грязные коробки, затерянные в серой дикости, с более крупной, продолговатой коробкой, где, как сказал мальчик, раньше было что-то вроде церкви, где грешники карались и мучились, здание без окон, так что никто не услышал бы их крики и стоны.
К наступлению ночи из неё вышло достаточно чепухи, спрашивающей, не была ли она сама грешницей. Нет, она ею не была. Но здесь, по крайней мере, была страна, которая нанесла ей тяжёлые удары, прямо до кости. Это было своеобразием страны.
К счастью, она телеграфировала Марку, который подождёт её на станции Лейми. Марк был её мужем – третьим мужем. Первый  умер, со вторым она развелась, и Марк был разорван на атомы и брошен в 4 угла Вселенной, затем довольно небрежно собрался воедино для жаждущей и отчаявшейся богини Айсис. Она разорвала его напополам и по частям погрузила в темноту в юго-восточной пустыне. Теперь она гналась за ним ещё раз, намереваясь собрать Шалтая-Болтая ещё раз с громким хлопаньем. С хлопаньем, которое могло бы, наконец, помочь ему.
Конечно, он – художник, иностранец, русский. Конечно, она – американская женщина, за ней стоят несколько поколений богатства и традиций семей из штата Нью-Йорк, поколений, которые путешествовали по Европе, видели Наполеона Третьего или Гамбетту, или кто там ещё выступал на парижской сцене. У неё тоже были апартаменты в прекрасном старом отеле, и если для неё уже не осталось Наполеона Третьего, ещё была экс-принцесса Саксонии, д’Аннуцио, Дусе, Айседора Дункан или Матисс.
Эти американские семьи имеют тенденцию довести кульминацию до одной-единственной дочери. С семьей, доведшей кульминацию до Сибиллы Монд, было не так. Она начала как Сибилла Хэмнетт, и стала последовательно Сибиллой Томас и Сибиллой Дэнкс, прежде чем вышла замуж за еврейского художника откуда-то из Польши, который был в глазах её семьи анти-кульминацией. Но она не позволяла никакой анти-кульминации коснуться себя и хранила неприятный секрет от семьи. Её семьёй были её мать и генерал, второй отчим Сибиллы. Потому что она была хорошо обеспечена как для мужей, так и для отчимов.
Семья фактически довела кульминацию до Сибиллы: вся сила Хэмнеттов по мужской линии и толчок от Уилкоуксов по женской линии сфокусировались в одну высоковзрывчатую дочь. Вопрос о вырождении не стоял. Сибилла в свои 40 лет была наполнена энергией, как маленький бизон, была сильной и выглядела на 30, у неё часто бывало выражение мягкой незрелости, словно ей было 16. Старая колониальная мощь, повторимся, собралась в ней, словно в какой-то финальной платине, как мощь бизона собирается у него во лбу. У неё был собственный достаточный доход, но основная масса семейного богатства оставалась у матери, которая при помощи генерала проиллюстрировала его посредством великолепного итальянского особняка на озере Эри.
В реактивном автомобиле, в котором она ехала, конечно, не было передних фар. Спустилась ноябрьская ночь. Мальчик не подумал зажечь огни. Нет передних фар! Разочарование, всегда – разочарование. Сибилла разнесла мальчика в душе и сидела неподвижно. Или скорее, с ломотой в теле, покрытом синяками, её грозная душа сидела, крича. Не оставалось ничего другого, как ползти к ближайшей станции опять.
Так вперёд же, под множеством маленьких звёздочек пустыни. Воздух в её ноздрях был холодным, пустыня казалась сверхъестественной: жуткой и странной. Но это была terra nova*. Это был новый мир: пустыня у подножий гор, высокая пустыня над каньонами, мир трёх высот. Странный – роковой!
Да, судьба заставила её сойти с поезда и покинуть реактивный автомобиль. Судьба даже сделала так, что у мальчика не было передних фар в автомобиле. Её ужасный шторм начал прорываться. Она смотрела вокруг, в ночь, когда они вынырнули из тёмного каньона на высокое ровное пустынное плато, где горы охраняли плоскость под ними и тени бежали за тенями.
Это впечатлило её, хотя она ДОЛЖНА была положить конец этому путешествию, она ДОЛЖНА была прибыть. Нет, это не было похоже на пустыню. Это было скорее похоже на что-то дикое: на дикость соблазна, например. Тенистые щетки светло-серого шалфея по колено высотой, по пояс высотой, на плоском, как стол, плато; и на склонах гор, которые возвышались ещё дальше, начиная этот плоский стол, виднелись искривлённые сосны и кедры, едва выше кустов, но похожие на японские карликовые деревца, полные возраста, страдания и силы. Странная местность: сверхъестественная и пугающая. Понадобится целая битва, чтобы овладеть этой землёй. Понадобится целая битва. Она втянула носом своеобразный запах пустыни. Её язык чуть было не выпрыгнул изо рта при подпрыгивании машины, она сидела, внутренне неподвижная, вновь глядя в лицо судьбе. Судьба проявилась в том, что она попала в эту местность. Судьба проявилась в том, что она увидела эту землю впервые вот так: одинокая, потерянная, без фар. Судьба была и в том, что её зашвырнуло на эту неизвестную шахматную доску голой, как чёрного ферзя. Она завернулась в свои меха и в свою судьбу, которая была вокруг неё в холодном разреженном воздухе, и испытала некоторое облегчение. Её битва! Её надежда!
Так к восьми часам замёрзший, разочарованный, но настойчивый мальчик вновь привёз её на железнодорожную станцию, как она велела ему. Для него, без фар, не было возможным доставить её до Лейми. Он должен сделать скидку на свои 26 долларов. Он был разочарован, но признал правомочность её умозаключения.
Вэгон-Маунд, или что-то в этом роде. Ей помнился какой-то купол на холме ночью. Ничего не оставалось делать, кроме как ехать в «отель», чтобы подождать 3 часа медленный поезд, который следовал за тем, который она покинула, на обратной дороге в Тринидад.

*Новая Земля

(Автор не закончил произведение. КОНЕЦ)