Утопленник

 В нашей деревне нечасто случалось что-то из ряда вон выходящее. Жизнь текла тихо и мирно, как тихо и мирно текли вольные, спокойные воды ещё не обмелевшей, полной окуней и раков, любимой нашей речки Суры. Изредка посреди знойного летнего полдня лениво забрешет подзаборный пёс или заклекочет полный жизненных сил вожак куриной стаи, возвещая о своих петушиных намерениях по отношению к какой-нибудь общипанной курёнке. И опять надолго воцарялась тишина и покой. Но на то она и деревня, что всякое совершенно обыденное, чисто семейное, можно сказать - интимное дело – становится в ней достоянием всей деревенской общественности, когда, например, в открытые настежь окошки близлежащих домов врываются истошные вопли из конца улицы и радостные крики возбуждённых предчувствием необычайно интересного приключения ребятишек: «Дядя Боря Карпухин топиться побежал!» И все, кому не лень, спешили тогда к Карпухину двору засвидетельствовать героический порыв обиженного, униженного и оскорблённого мужчины, напрочь лишённого чести и достоинства неблагодарной спутницей неудавшейся, горькой своей жизни. А горькой его жизнь бывала регулярно в дни получки и пару недель после неё. А уж когда она становилась невыносимо горькой, дядя Боря бежал топиться. Топился он в основном в ближайшем к дому колодце, который так и назывался – Карпухин колодец. Так вот, дядя Боря Карпухин бежал топиться в Карпухин колодец. Делал он это в окружении успевших подтянуться к Карпухину двору сочувствующих родных и близких односельчан. Односельчане сочувствовали в основном его жене,  огорчающейся не столько по поводу его ожидаемого утопления, сколько по поводу недополучения части дяди Бориной зарплаты, на которую надо было кормить и одевать себя, троих маленьких детишек и самого дядю Борю. Когда потенциальный утопленник молча, по-мужски сдержанно глотая скупые мужские сопли, икая на прощание, заносил одну свою ногу на колодезный сруб и, спустив загодя ведро в глубь колодца, хватался неверными руками за железную цепь, односельчане дружно тянули его к себе и, обессилевшего вконец, свалившегося поспать в тени колодезного сруба, всучали в руки клянущей его на чём свет стоит супруги. Опираясь на слабое женское плечо, неудавшийся утопленник заплетающимся неровным шагом тащился домой.
 Однажды дядя Боря изменил своему правилу и побежал топиться в Суру. Он петлял, как заметающий свои следы заяц в поле во время охоты на него, по длинному спуску с холма, на котором стояла деревня; пересёк метров триста прибрежной зоны, заросшей полынком и дикой гвоздичкой, и исчез под крутым речным обрывом. Когда счастливая ребятня, взрослые любители сего зрелища, а также его друзья по "горькой", желающие спасти ни за что ни про что готовящуюся добровольно погибнуть душу в задолжавшем им с прошлой получки теле, достигли обрыва, дяди Бори не было нигде. Ни живого, ни утопшего. Много времени прошло, как тело обнаружили. Оно упокоилось в небольшой ямке под покровом густо разросшихся в прибрежной тине огромных лопухов и громко храпело.