Вечера над Тихой Сосной. Легенда о царской дубинке

Нынешним летом случилось у меня особенно много встреч с людьми, кого любознательность и лёгкие ноги привели в наши места. И как-то в поездках и вечерних разговорах возникла общая мысль записать сокровенные сказания старины в небольших легендах, сделать их чем-то вроде визитной карточки Бирюченского края. Я долго отнекивался, ибо иметь дерзость говорить от имени истории мне не позволяют ни способности, ни знания. Однако же нынче, после ещё одной встречи с паломниками по Белогорью, я согласился записать дюжину преданий с тем только условием, чтобы их не относили ни к краеведению, ни к народному творчеству. Это просто мой вольный пересказ тех событий, о которых я слышал от старых людей, или читал в документах далекой поры. Я буду выдавать их по новелле в каждый вечер и надеюсь, что читатели простят мне незамысловатость рассказов.
Приступим, помоляся.
* * *
Когда Петр Первый прибыл на Воронежские верфи, то первым делом поднял над Адмиралтейством новый стяг.
— Отныне, — гремел Петр солдатам и работным, окружившим дощатое возвышение, — быть в государстве Российском новому флагу, бело-сине-красному! Поднять его по всем городам и весям и чтить, как святыню. И да будет так отныне и до веку!
Дивились работные тому новшеству. А тут — новая напасть: как только прошелся государь по верфям, то велел на выгоне, на виду у всех, мастерить передвижные виселицы на тяжелых дубовых колесах. И лишь сколотили плотники грубые глаголи, как закачались в петлях лапотные тела нерадивых мастеровых. И сразу яростнее и дробнее застучали на верфях топоры, свиньями завизжали пилы, заухали утробно дубовые бабы-трамбовки, и над всем этим людским хлопотливым муравейником тяжело шевелился новый Российский флаг: бело-красный окоем с небесно-синей полосой посередине.
Был тут в работный из Бирюч-Погоста Памфил Стукалов, десятник среди своих земляков. Работали они с тяжкими дубовыми бабами-трамбовками, вгоняли сваи в упругую луговину. Кормили их квасом да хлебом, от того бирючане скоро сдали телом, к вечеру без пьянки шатались и падали на ночь в своем шалаше снопами, чтобы утром с первым колоколом вновь взяться за отшлифованные шершавыми ладонями поручни баб. И лишь у кого начинали подкашиваться ноги, десятник Памфил тут указывал глазами на виселицы: гляди, мол, земляк, чем у нашего царя нерадивость оборачивается.
Верфи вырастали на глазах.Тут до сотни судов строились одновременно. Бирючане заклыдывали многопушечный корабль "Предестинация". Однажды поднял глаза Памфил от деревянной бабы и обомлел: размахивая дубиной, впереди едва поспевавшей за ним расфуфыренной свиты, широко в сторону бирюченских мужиков вышагивал сам царь. Памфил раньше близко не видел Петра, но тут сердце екнуло: он!
И лишь Петр поравнялся с работными, Памфил, а вслед за ним и все мужики со свайного участка, опустились на колени.
Но царь со всего размаху ударил десятника по спине, чтоб не отвлекались от дела.Тот упал без чувств. Но скоро отлежался и даже не обиделся на царя.России и впрямь флот позарез нужен, уж до поклонов ли тут? Эвон, говорят, крымский хан с султаном как балуют!
И припомнилась Памфилу его Бирючья балка под городом Верхососенском, где стояла теперь его белая мазанка и ждала дома одинокая мать. Уж как полгода забрали на верфи мужиков, так никого и на денек домой не отпустили. А там теперь на всю сотню дворов и остались лишь бабы да детишки малые. Грамоту Памфил знал, еще мальцом обучил его счету и письму бродячий старец-раскольник, что прибился к их избе по немощи. Старец давно почил, а вот науки его в голове у Памфила остались. И сейчас, монотонно стуча тяжелой бабой, начал десятник обдумывать некое новшество, что облегчило бы труд мастеровым. И по мере работы он уже имел в голове подобие некоего чертежа, каковой и решил он вечером перенести на бумагу.
А через малое время денщик Меншиков донес царю, что есть у него рисунок хитрой машины, на манер англицкой.
Царь лист принял, велел по нему готовить снаряд. А у Меншикова спросил имя изобретателя. И когда тот доложил, что выдумщих сего - десятник из мастеровых, царь метнулся из шатра и в минуту оказался рядом с мастеровыми. Тут с размаху, страшно и сильно, он опять оглушил Памфила своей могучей дубинкой. Так царь карал вольнодумство, ибо запретил по всей России подлым людям иметь бумагу и чернила! И стражкики уволокли Памфила в гауптвахту.
Пётр же поуспокоился и распорядился устроить для пробы деревянную машину по чертежу десятника.
А в гауптвахте сидели разного звания люди.И скоро сюда со словом утешения пришел Воронежский архиепископ Митрофаний. А как узнал преосвященный, что Памфил знает грамоте, так и взял его в свою канцелярию.
К тому вренени как раз собирался Митрофаний в поезду по губернии. С заедом в Бирюч. И радости Памфила не было границ. И уже наутро правил Памфил шестеркой архиерейских лошадей, выезжая за пределы верфи. Долго ездили, И вот он — Бирючий Погост. Белые мазаные хаты уютно примостились вдоль широкой и полноводной Тихой Сосны. Вековые вербы создавали над ними целый зеленый шатер, и не чувствовалось тут удушливой летней жары.
Посадский голова - малоросс с длинным чубом-оселедцем на бритой голове, самолично преподнес Митрофанию хлеб-соль. Потом с дороги отвел в опочивальню, а наутро показал селение.
Стояла по речьке Бирючки мыловарня, чадили древесным углем целых четыре кузницы, а в полотняной мастерской самого посадского головы местные бабы ткали холсты и делали полотно для царского флота. Преосвященный остался доволен — полотно было добротным, крепким. Тут же четверо мастеровых вили пеньковые канаты и во всех действиях бирючан заметил владыко веселый настрой и доброе умение. А еще заслушивался он песнями, что пели тут все от мала до велика.
Уже садясь в крытый свой возок на обратную дорогу, Митрофаний пообещал голове похлопотать перед Государём за его Бирюч.
Но сам владыко основательно занемог уже за Усердом.Памфил гнал лошадей, стараясь не растрясти больного. К утру следующего дня были на верфях. И здесь, еще до встречи с царем, архиепископ скончался.Петр пришел в походный домик архиерея, сам закрыл ему глаза. Вечером Памфил чистил коней для печаьного обряда погребения. Он видел, что к конюшне подходит царь с дубинкой. Припомнив свой горький опыт, решил не отрываться от дела. Но царь в третий раз попотчевал Памфила своей дубинкой. За то, что перед царем не ломал шапки.
Всю ночь промаялся спиной Памфил. А утром уже прислуживал съезжавшимся на похороны архиереям. Он на поминках помогал местоблюстителю Стефану ,и слышал и видел, как в ответ на просьбу архиереев дать России нового Патриарха, Пётр Алексеевич кинул на середину стола свой страшный нож:
— Вот вам булатный патриарх, архиереи, и отныне я сам единолично стану править церковью!
А Памфил так и не оправился от царской дубинки. Справив урок на верфях,
вместе с бирючанами вернулся домой. Слепил плетеную избушку и поступил на службу в кладбищенские сторожа. Ходил он набычившись из-за изуродованной шеи, за что и прозвали его Быком. И очень любил рассказывать о щедрой царской милости...