По Верховине

      Сентябрь 1964-го, дипломный отпуск – два месяца безделья. Дипломный проект уже сложился в уме, осталось перенести его на бумагу. На это и месяца достаточно. Решаем отправиться путешествовать куда-нибудь на Юг, благо турпутёвки, особенно пешеходные, профсоюз даёт за 10 процентов от их стоимости. Значит, расходы будут только на билеты и «карманные». Это немаловажно для студентов вечернего отделения: отпускные наши катастрофически тают уже с первых дней дипломного безделья.

      Сезон отпускной, путёвки уже распределены, но  завком обзванивает родственные предприятия и заполучает сразу три путёвки на турбазу в Ужгород, в Закарпатье. Кроме меня и Володи Матушкина едет ещё и Лёша Свитов, примкнувший к нам, дипломникам.
      Предстоит пешее путешествие, именуемое в путёвке: «По Верховине». Карпаты тоже неплохо, но не Кавказ, где год назад я прошёл от Орджоникидзе до Цхинвали через Рокский перевал Кавказского хребта.
      Добираемся доблестным «Аэрофлотом» с пересадкой в Киеве. В Киеве проводим несколько часов, успеваем  посмотреть только Крещатик и  Владимирскую горку. Львов тоже проскакиваем не осмотрев достопримечательностей, автобусом торопимся в Ужгород, на турбазе которого начнётся наш маршрут.

      Ужгородская турбаза не впечатляет: пара строений администрации, хоздвор и армейские палатки с деревянным полом. Всё это в обширном саду, среди, впервые мною увиденных, ореховых деревьев. Орехи висят ещё в зелёной кожуре, но мы их сбиваем и пробуем. От сока кожуры руки и губы приобретают устойчивый коричневый цвет.
      По вечерам режемся в волейбол, сколотив команду свердловчан – кроме нас ещё семейная пара с Уралмаша и две дамы из какого-то НИИ. Вначале обыгрываем наспех собранные команды отдыхающих, потом команду инструкторов турбазы, а затем и сборную Ужгорода, приглашённую на базу инструкторами. Не думаю, что в городе нет более сильных игроков. Но, назвались – так назвались, за язык их не тянули.

      Запомнилась пешая экскурсия в древний замок (или монастырь?), расположенный в живо-писном ущелье на террасе. На пути в маленьком селении  я нагло представляюсь жителем Севера (никогда не видел, как растёт виноград!) и получаю в дар от сердобольного селянина полную авоську, срезанных тут же с лозы гроздьев прозрачного белого винограда.
      Урал для виноградаря – то  же, что Чукотка, Сахалин и Колыма. Скажи ему, что у нас и ябло-ни не растут – поверит.
      Виноград  почти спелый, и толпа мгновенно растерзала гроздья, но повторить в соседнем дворике мой прием, ни кто не решается  – застеснялись, дармоеды!

      Турбаза не имеет собственной столовой, питаемся в соседнем ресторане – туристы и являются основными его посетителями.
      Кормят великолепно, можно повторять вторые блюда, впрочем, на других турбазах даже предлагают добавки, – знаю по прошлогодней поездке на Кавказ. Мы не отказываемся – нам, действующим спортсменам, ожирение не грозит. Но больше пищи нас интересует разносящая её официантка, вполне сформировавшаяся молоденькая хохлушка.
      Решаем, что «подбивать клинья» станет тот, к кому она проявит больший интерес. Её благо-склонность падает почему-то на самого старшего, и после ужина я иду её провожать.
      
      Идём через весь город, на какие-то выселки. По дороге я не задумываюсь, что ещё десяток лет назад в этих краях царили бандеровцы, стреляли и взрывали не только представителей власти, но и просто русских, «москалей». На тёмное время поселения вымирали – жители сидели, забаррикадировавшись в домах, порой без света.

      Львовщина была опорой формирований УПА, армии, воевавшей и на стороне вермахта и против него. А также против поляков, русских, венгров и чехов. Все не украинцы для ОУН были оккупантами.
      После разгрома Германии сюда были брошены войска и части МГБ, велись крупные опера-ции. В партизанской войне погибли десятки тысяч боевиков и наших солдат, сотни офицеров ГБ. С 1951 года борьба пошла на убыль, но ещё несколько лет край лихорадило.
      Отсидев зиму в бункерах-схронах, боевики вырывались в весенние леса и нападали дерзко, неожиданно, появляясь на территориях, где уже год о них ничего не было слышно.
      Семьи  бандитов, пособники и сочувствующие массами высылались за Урал. Каждая семья была как-то связана с бандеровцами, а сочувствовали, пожалуй, все. Славяне, братья. Но откуда такая ненависть к русским?
      Впрочем, обо всём этом я подумал уже на Урале, дома.

      В разговорах выясняю, что девица не хохлушка и даже не гуцулка, а угорка. Я не сразу и понимаю, какое отношение к угро-финской народности она имеет? И только позже вспоминаю, что венгры в доисторические времена переселились в Европу как раз из тех мест, где проживают наши ханты, коми, мордва и черемисы.  В Закарпатье они зовут себя уграми, не знаю, как в Венгрии.
      Позже, от инструктора, тоже угра, узнаю, что венгров в нашей Западной Украине проживает миллион человек. Интересно, как они воспринимали события 56-го года?
      Лет-то ей оказывается всего шестнадцать! А мы посчитали, что никак не меньше двадцати! Вот так влип! Мне даже стало жаль эту наивную девчушку, полагающую, что любое ухаживание ведёт к сватовству и замужеству. Детская простота, помноженная на деревенское простодушие. Я не верю в любовь с первого взгляда, но тут вижу, что дал повод зародиться этому, пусть даже и детскому, чувству. Она даже неуклюже намекнула, что по местным законам расписывают достигших шестнадцати лет, а в сёлах венчают уже в четырнадцать. Естественно, до венчания ничего между парнем и девушкой быть не может. И предлагает завтра познакомиться с родителями.
      Рядом с этим простодушием я чувствую себя старым циником, прожившим длинную бездумную жизнь со случайными знакомствами, связями и даже женитьбой и разводом. Ничего себе пофлиртовал!
      Прощаемся у её домика, белеющего сквозь виноградную беседку дворика, и я в смятении бреду в сумерках  через, словно вымерший, городок. Утром выезжаем в Межгорье, знакомство с родителями выбравшей меня в женихи девчушкой состоятся не могло.


      Ужгород запомнится ещё и походом в ресторан с названием «Красная горка». Идём через весь город, удивляясь чистоте нешироких улиц, опрятности домов и двориков, а главное полной непохожестью этого небольшого городка на российские городишки. На улице первые этажи заняты магазинами. Они крохотные, порой занимают всего одну комнатушку, и чётко индивидуальны по виду товаров, бижутерия – так бижутерия, кожгалантерея – так только изделия из кожи. Нет ни одного, как принято у нас, смешанного магазина.
      Ресторан – это террасы на открытом воздухе, расположенные одна над другой. Внизу в небольшом домике готовят шашлыки и разливают вино в графинчики. Вино разных сортов, но инструктор предлагает уделить внимание светлому сухому. Тут же он обучает нас винопитию по-венгерски. Две трети стакана вина дополняется нарзаном доверху и после встряхивания получается, кипящая пузырьками как шампанское, смесь. Для нас это немного непривычно – вино слабое, да ещё и разбавляется минералкой. Но входим во вкус и с удовольствием запиваем хорошо прожаренные шашлыки этим напитком.

      Инструктор предлагает сброситься на скрипачей. Приходят трое бородатых венгерских цыган. Может они и местные, но одеты в национальные венгерские костюмы и творят на скрипках невероятные мелодии, слышанные мною ранее только по радио.
      Я ощущаю действительно огромное удовольствие; тёмная тёплая ночь, тоскующие звуки скрипок, светящиеся внизу огоньки города, лёгкая хмель от свежего вина, отрывки фраз тихих разговоров восхищённых туристов – всё навивает восторженное блаженство. Будто я где-то за границей, в среде, знакомой по творчеству Эренбурга, Ремарка и Хемингуэя. Вероятно, Закарпатье и есть для нас заграница – мы даже местный украинский язык не понимаем, настолько он другой.

      С этого вечера я пью только сухое вино и только с нарзаном, если он есть. Володя и Лёха терпят моё увлечение, но уже дня через три, в Межгорье срываются и переходят на водку. Причём, устраивают попойку в моё отсутствие с девицами сибирского склада, для которых белое вино – это водка.
      В результате загула Лёха не попадает в пеший поход, из-за которого сюда и ехали. Из большой группы в поход идут только двенадцать человек, остальные после тренировочного выхода на Полонину Боржава и к водопаду Шипот остаются на турбазе.
      Этот тренировочный двухдневный поход отсеял и молодожёнов с Уралмаша – супруга на подъёме выбилась из сил, её тащил на закорках Лёшка, в то время как мы тащили их рюкзаки.
      
      Пеший поход для меня не новинка, в прошлом году я был на Кавказе, где были и перевалы, и ледник, многочасовые восхождения и спуски. Там я понял, что кеды – не обувь для пеших маршрутов и теперь иду в великолепных ботинках «вибрам» чешского производства.
      Идём по когда-то обустроенным тропам с мостиками через ручьи и промоины. Местами тропа идёт по подрезанному склону, местами по насыпи вдоль склона подпёртой деревянными сваями. Правда всё выглядит плачевно – подгнило, разрушилось.
      Инструктор утверждает, что в довоенном прошлом эти тропы строились в Карпатах специально для мото и велопоходов, их даже называют «чешские дороги». Восстанавливать и поддерживать их, естественно, некому.

      Через два дня выходим к небольшому водохранилищу на реке Чёрная Рика. Здесь реку перегораживает плотина с подъёмным затвором и длинным деревянным водосливом. Когда-то отсюда начинали сплав леса плотогоны. Плоты подводили к плотине, поднимали затвор и по устремившейся по водосливу воде они выносились в реку. Сплав плотов прекратился давно – лес изведён.
      Год назад здесь снимали фильм о династии плотогонов и эту плотину подновляли. Инструктор убеждает, что это единственное сохранившееся в Карпатах сплавное гидротехническое сооружение.

      Недалеко от плотины встаём на ночёвку. Группа командирует меня и Вовку в ближайшее селение  за вином. Были и другие желающие, но инструктор посчитал нас самыми надёжными. Километров десять мы пролетели по тропе и шоссе, купили несколько «огнетушителей» и успели назад к началу ужина.    Всеобщий восторг был нам наградой. Мы скромно умолчали, что на шоссе пользовались попутными грузовиками.
      Шоссе нас удивило обилием по сторонам ДОТов, где взорванных, где целёхоньких, ощерившихся огневыми амбразурами. На российских полях войны всё давно уже взорвано, разобрано и засыпано. Здесь же всё сохранилось. А может так и нужно? Может нужно оставить для потомков зазубрины тех кровавых лет?

      Полонина Плай, как и все плоские безлесные хребты Карпат меня не впечатляет. Болота на склоне, болота на вершине – это не горы. Может зимой здесь и неплохо, скорее, даже очень хорошо для горнолыжников на трассах. Но летом я предпочёл бы каменистые тропы на лесистых склонах, а не заросшую осокой топь плато.

      Вот озеро Синевир – это чудо! И самое чудесное то, что в нём не поплаваешь, температура воды оказалась всего плюс восемь. Говорят, и летом не теплее. Мы мужественно проплыли метров десять от берега, но опасаясь судорог, повернули назад. Я зря согласился на этот заплыв – не переношу холодной воды. Но пришлось доказывать, что уральцам ледяная вода – плёвое дело, уральцы в полыньях плавают. Кичился этим, конечно, Вовка, я  тогда ещё не считал себя привязанным к Уралу: четыре года – это так, веха на жизненном пути.

      Возле этого, действительно синего озера, окруженного заросшими лесом  склонами хребтов, я познакомился с туристами из Эстонии. Три девушки и парень. Зовут себя дикими туристами, путешествующими самостоятельно.
      О путёвках отзываются хорошо, но они для них недоступны – дорого. Они – выпускники техникумов, работают в каких-то конторах и профсоюзных путёвок со скидками, у них не бывает, надо покупать за полную стоимость. Когда узнают, что мне выдали путёвку за 10% её стоимости, вслух завидуют. У девчонок зарплата порядка 80-ти рублей, а путёвка стоит 110 – 120.
      Путешествуют они тоже бесплатным способом – «автостопом». О таком способе передвижения на Урале даже не слышали.  «Автостоп» в Союзе только зарождался, но в европейской части был уже в моде.

      Я очень удивлён, узнав, что путешествие на попутных машинах от Тарту до Карпат у них заняло всего четверо суток. За 10 дней собираются «обойти все Карпаты» и дня за три добраться домой – отпуск короткий – всего 18 дней.
      Я как-то не задумывался о несправедливости длительности отпусков и величине зарплат у разных категорий работников, но тут мне их стало жалко.   Даже попутешествовать могут только на режиме жёсткой экономии. Не могут позволить себе ни проезда поездом или автобусом, ни даже питания в столовых. Всё своё несут с собой.

      По прибытию на турбазу подвергаемся торжественной встрече, даём самодеятельный концерт, исполнив несколько разученных в походе песенок, в том числе сложенный мною гимн Карпатам на музыку «Марша энтузиастов». Концерт – обязаловка, его дают все вернувшиеся из похода группы. Гимн группы сочинял не я один, вклад внесли наши землячки, МНС какого-то НИИ, выпускницы УПИ. Потом они пару лет будут заниматься в нашей волейбольной секции.

      Лёха за день до нашего прибытия попадает в неприятную, даже опасную ситуацию. Он не встречает нас на базе, чему мы очень удивлены. Узнаём, что Лёха в бегах, а проще – прячется в женской комнате тут же, на турбазе.  Прячется от милиции и дружинников, рыскающих в поиске его по всему Межгорью.
      Мы  узнаём от него и очевидцев неприятную историю. Оказывается, накануне нашего возвращения он с девицами и новоявленным приятелем – поварёнком турбазы организовали пикничок на природе. Возвращались назад в сильном подпитии по шоссе. Лёха выбивал на асфальте чечётку и не заметил крупное начальство на ЗИЛе. Он, якобы, мешал им проехать, поэтому водитель тормознул и выскочил его наказать. Как же, надо выслужиться! Ведь начальство двойное – и начальник районной милиции, и председатель райисполкома и дамочки с ними. Возможно, тоже с пикника.
      Водитель бросился на Лёшку, но оказался в нокдауне. Тогда в драку бросились и крупные чиновники, но тоже были повержены. Отбиваться от троих тяжело и Свитов бросился вверх по склону горы, отбиваясь от преследователей камнями. Те сели в машину и умчались за подмогой.
      Поварёнок, как местный, не мог участвовать в стычке, но когда они уехали закоулками провёл Алексея на турбазу. Девицы затолкали его в свою комнату, пьянка продолжилась. Продолжается и сейчас.

      На мой взгляд,  Лёшка и "со товарищи" не понимают серьёзности происходящего, не понимают, что затронута не только честь милицейского мундира, хотя и это уже чревато серьёзными последствиями. Здесь затронута честь главного районного начальства, вершителей судеб и законодателей, своего рода удельных князьков.
      И мстить они будут согласно своим представлениям о праве и морали. Как же? Приезжий «москаль» напал на правителей в их вотчине! И уйдёт безнаказанный?
      Что напал именно он, мне поведали дружинники, охраняющие выходы с базы. Им так в милиции объяснили. Значит и суд, который непременно состоится, будет инкриминировать нападение на власть. Тут не хулиганскую выходку, тут бандитизм пришьют! Хозяева – они и есть хозяева.
      Излагаю всё это Лёхе и его собутыльникам. Но они не хотят понимать серьёзность происходящего. Доводы умудрённого жизнью человека всем кажутся преувеличенными.

      Принимаю меры самостоятельно. Первым делом мне удаётся заполучить в библиотеке Лёхин паспорт, он просто чудом ещё не оказался у милиции, – или не знали, что он может там находится, или ещё руки не дошли. Потом мы распускаем слух, что «преступник» уехал сразу после драки. Сдаём взятые им напрокат на турбазе вещи. Главное сделано.
      В это время на турбазу приезжает само милицейское начальство, но дирекция с наших слов утверждает, что разыскиваемый рассчитался и уехал накануне вечером. Поварёнка, как свидетеля избиения должностных лиц, всё же вычисляют и вызывают для показаний в райотдел. Там он подтверждает версию об исчезновении Лёхи накануне. Якобы сам подсаживал в проезжающее такси.
      Наша задумка сработала, дежурившие на базе дружинники исчезают – розыск переместился на периферию. Через день мы с Володей на проходящем автобусе уезжаем,  Лёшка остаётся со своим новым приятелем ещё не пару дней.

      Автобус забит полностью. Дальние пассажиры едут на сиденьях, ближние – стоя. Расплачиваются с водителем по смешному принципу: кто сколько даст. В салоне говор, шутки, смех. Нам язык непонятен – заграница, причём сельская, со  своими диалектами. Но и они друг друга порой не понимают и тогда переходят на русский.
      На одном из перегонов возникает ссора между «пани» и «фраером в капелюхе». Она польских корней, он, видимо, гуцул или представитель другой малой народности, русин, например. Спор идёт ожесточённый и нам малопонятный. И ведётся на непонятном нам языке, хотя иногда они и сыпят русизмами. Одно понятно: всё вертится вокруг национальной принадлежности.
      Пассажиры изредка вносят свои замечания в предмет ссоры. Всем весело. Кончается всё совсем уж непонятно – они в два голоса затягивают какую-то песню. Примирение состоялось.
      У нас ссора на национальной почве непременно закончилась бы мордобоем. Попробуй, назови татарина татарином, да ещё с унизительной приставкой! А здесь, как только не обзывались. И вот – поют!

      На остановках Вовка бегает в ближайшую лавку за бутылочкой сидра – полюбилось ему это, щиплющее язык, слабое винцо. Когда наступает моя очередь – появляется сухое «Белое столовое». Бутылки хватает на очередной перегон. Перегонов много, бутылок – столько же. В Ивано-Франковске пересаживаемся на большой автобус и ночью прибываем в Киев.

Дальше был заезд в Рославль и возвращение в Свердловск. Решаем, что садиться за дипломы ещё рано, и едем на родину Вовки в деревню Матушкино на Сосьве.   Охота на уток в старицах, рыбалка с наплавной сетью на ночной Сосьве и множество  других впечатлений от таёжного края.
                Август 1964г.