Свет

"И просили Его, чтобы им прикоснуться
хоть к краю одежды Его;
и которые прикасались к Нему,
исцелялись"
(Евангелие от Матфея, 14:56)


   Матушке платят мало. Оно и понятно: бюджетное предприятие - не то, что коммерция. За окном начинаются прозванные впоследствии “лихими” девяностые: всё бурлит, все зарабатывают деньги, народ крутится кто как может: одни возят на продажу пуховики из Китая, другие открывают всевозможные кафе, палатки, автосервисы, а третьи собираются в банды и пытаются грабить тех, кто уже смог чего-то заработать.
  Но Матушку все это не касается – государственное предприятие, копеечная зарплата.
  Зато от работы у них проводятся шикарные экскурсии – арендуют автобус и ездят всем отделом по местным достопримечательностям чуть не каждые выходные. Коллектив дружный, веселый, в дороге поют песни, пробки Москве еще неведомы – радость и удовольствие.
  Как-то раз решила Матушка взять с собой Леонида – младшего моего брата, в ту пору мальчишку лет 12, “пусть приобщается”.
   Тот поначалу все отнекивался: “я лучше с Дениской поиграю”, но любопытство взяло вверх и “ладно, поехали”.
  И вот мы в Троицкой Лавре. Приятная девушка с интересом ведет экскурсию: “это Уточья башня, а вот - Святые ворота с церковью …”
Брат недоволен:
- Зачем ты меня сюда привезла? Что мы все за ней ходим? Стены какие-то старые, чего тут хорошего? Вот, Дениска сейчас гуляет, а я тут с тобой таскаюсь – и тянет Матушку за рукав.
  Тем временем экскурсия подошла к концу и: “теперь у вас свободное время, и жду вас через сорок минут в автобусе”.
  Ну, что делать? Побродили немного, поели медовых коврижек, посчитали галок в высоком майском небе, посмотрели на монахов в строгих черных одеяниях. 
  Леонид все не унимается – ворчит и тянет нас отсюда.
    Но входим в крохотный храм, почему-то названный Троицким собором.       Внутри тишина, все звуки улицы вдруг смолкли, как бы оставшись там, снаружи. Свет косыми лучами струится сквозь узкие окна, святые со старинных икон взирают словно в душу: с чем пришел, что у тебя там такое, тихо горят лампады.
   С купола взирает Христос, в правой руке держит открытое Евангелие со словами: “Я - свет миру”. 
  Чуть в глубине - мощи Преподобного, у них вполголоса молится священник. И так торжественно все, строго, и в то же время, как-то по-домашнему: тихо и уютно.
  Все подходят к мощам, прикладываются. Идем и мы - сначала Матушка, потом я и Леонид.
  И только выходим на улицу, как сразу же, глядя в глаза, вопрос Лёни:
- Мама, а я крещеный?
- Что?
  Ну не мог тогда знать он такого слова, да и не говорилось никогда у нас в семье о вере.
  Время еще советское, отец партийный, все наши движения в сторону религии жестко пресекал.
   Помню, первую в моей жизни Библию мне подарил в православной некогда России - корейский миссионер. Как сейчас помню его имя – Ю Кванг Су.
- Нет, отвечает Матушка, не крещеный.
- Как? Почему ты меня не окрестила? Почему я до сих пор не крещеный? И посмотри, как хорошо, как мне легко здесь с тобой, мама. Скажи, а мы сюда еще приедем?
  Я - хочу быть писателем, художником, хочу рисовать, сочинять стихи, здесь и сейчас!
  Дивились мы столь резкой в нем перемене, окружили, выспрашиваем:
- Тот священник, что он тебе сказал в храме?
- Ничего не сказал. Погладил просто по голове и спросил: крещен ли я? Потом я приложился куда все и вышел.
  Да и мы понимаем, что не успел бы ничего сказать священник, люди проходят быстро, а он еще читает молитвы. Значит, все дело в прикосновении. Прикосновении к Святыне.
  Как вернулись домой, Лёня сразу же изъявил желание креститься, да и не только сам, и Дениску уговорил. Так и крестили их, закадычных друзей, вместе.
   Записался в художественную школу и, действительно, очень неплохо начал рисовать.
  Мы удивлялись, а педагоги все наперебой: “талант, очень яркий талант”.
- Леонид, он видит свет: говорил, поправляя характерную беретку, седой художник, сосед по даче Евгений Яковлевич.
   Он всегда оценивал работы других односложно, например: “да, здесь виден свет” или, зажмурившись: “нет, темнота”.
  Но главное – как изменился он сам. Какими мудрыми – нетипичными для молодого совсем еще человека стали его суждения, каким спокойным и взвешенным - все его поведение.
  Философские книги, молитвы, частый гость в Лавре, много друзей - самых строгих священников.   
    Дошло до того, что и не только я – старший брат, но Матушка, и даже Батя стали спрашивать его мнения во всякой, подчас непростой, жизненной ситуации.   
   И, удивительно, получали его – ответ будто не юноши, а зрелого, прожившего жизнь, человека.
  “Тогда я поняла: что такое мощи” – говорила впоследствии Матушка, и как одно, пусть даже случайное, прикосновение может порой изменить всю последующую жизнь человека.
  А Лёня, так и не стал профессиональным художником, и Матушка говорит, что это к лучшему, хотя работы его до сих пор украшают стены моего дома.
   Но свет, зажженный там, у мощей Преподобного Сергия, я вижу в его глазах и сегодня.