Листья

Сегодня прекрасный день. На улице немного похолодало, идет дождь, с утра сильный, а сейчас мелкий, легкий, нежный, почти незаметный, из тех, что просто наполняют воздух пьяняще-освежающей влажной свежестью. Я не люблю такую погоду, предпочитаю буйство красок, температурные рекорды и солнечное веселье. Но сегодня мне хорошо. Необъяснимо хорошо. И невероятно. Я отчего-то чувствую себя счастливой. Ничего не произошло. Ничего не приснилось. Ничего не ожидается. А мне хорошо.

Утром шла по улице и вдруг остановилась. Встала под огромным старым кленом на Полянке и поняла, что не могу больше никуда идти. Так было хорошо там, под этими влажными свежими листьями. И вспомнились мне ощущения из детства, события, которые были всего лишь краткими моментами жизни, но, возможно, наложили на эту жизнь серьезный отпечаток.

...Занавеска из огромного куска мягкой белой марли привычно защищает дверной проем от назойливых беспардонных насекомых. Интересно, сколько ей лет? Бабушка каждые три дня стирает ее в огромном зеленом эмалированном тазу, потом долго полощет в холодной воде из желтенького пластмассового корытца, и после быстро окунает несколько раз в маленькую поцарапанную миску, где смешаны крахмал и синька. Марля мгновенно высыхает на летнем ветерке. В первый день после стирки она кажется жестковатой, потом становится мягче, и вот когда она уже очень приятна и ее хочется касаться, почему-то снова наступает время стирки и накрахмаливания. Я сто раз задавала себе вопрос: почему именно эта старенькая марля? И сто раз чувствовала, что не хочу ничего другого. Я люблю, когда она вот так тихонько покачивается на входе. К бабушке снова пришла подруга – тетя Люся Горенцвейг. Сейчас она опять будет долго говорить о своей внучке Аллочке, которая живет в Риге. Аллочка отлично учится, и ходит на фигурное катание. Я не очень люблю тетю Люсю, но люблю смотреть, как она разговаривает, как жестикулирует, как постукивает пальцем по белому пластику затертого кухонного стола и смешно шевелит губами. Ее левая рука всегда туго перетянута толстым кожаным ремешком часов, и от этого она (рука) похожа на любительскую колбасу в витрине «сорокового» магазина. Мне быстро надоедает слушать бабушкин с тетей Люсей разговор, и я иду во двор. Там вишня. Бабушка постоянно говорит, что она незрелая, даже когда ягоды начинают чернеть и оказываются в карманах соседских мальчишек. Вон они побежали, Игорь и Толик, два брата. Бабушка не в восторге, когда я играю с ними. Она отдает предпочтение Ниночке Левиной, хорошей спокойной девочке, у которой есть оранжевая кукольная коляска, и которая идет обедать по первому зову. Но пока бабушка не видит, я могу сорвать несколько вишенок, быстро запихнуть их в рот и попросить у мальчишек пострелять из пистолета с пистонами. Мы идем в тень старой груши и после десятка удачных взрывов приступаем к поискам в траве божьих коровок. Прекрасное занятие, прекрасное настроение, прекрасный возраст. Мне чуть больше шести...

Урок физкультуры (самый нелюбимый мною урок). Поздняя весна. Школа стоит на берегу реки. И наш учитель Борис Александрович Лунецкий (или просто Боря) проводит уроки на свежем воздухе городского пляжа. Народ уже загорает, некоторые даже купаются. Мы же сегодня сдаем прыжки в длину и метание мяча. Вызывают по списку. «Белов Андрей! (Кстати, моя школьная любовь.) Так, есть... Хорошо!... Берцова Арина! (Кстати, моя двоюродная сест-ра.) Ну что ж ты! Ты же можешь лучше!.. Костина Мария!... ???...» Меня нет. Я сбежала, так как знала, что все равно сдам на «два». Стою за густой живой изгородью и плачу. Обидно, что не могу далеко прыгнуть. И стыдно, что даже не попробовала. Бесцельно и зло обрываю листья с невиновной ни в чем акации. Срываю, рву, топчу. Гадкие листья, гадкое всё! Сзади тихо подходит Боря, обнимает меня за плечи и понимающе глядит в глаза. Я не выдерживаю, и уткнувшись лицом в его поношенную футболку с надписью «Олимпиада-80», рыдаю навзрыд. Недавно мне стукнуло десять...

Шорох камышей и тихие всплески воды. Мы плывем в этой лодке уже почти час. Я не знаю что сказать. Он тоже немногословен. Улыбаемся. Он – это двоюродный брат моей лучшей подруги Леры, Коля Подгорский. Заплыли в тень огромной ивы. Хорошо здесь, не жарко. Мне льстит, что он выбрал меня из всех моих подружек. Он такой взрослый, умный и красивый! У него холодные руки, несмотря на нестерпимую летнюю жару. Он касается моих маленьких пальцев, мне приятно. И вдруг мягко, ненавязчиво, легко и нежно целует в губы. Ива предательски щекочет спину и плечи длинными тонкими листьями. Я пугаюсь и начинаю смеяться (защитная реакция). Коля в смятении и недоумении – что не так? Я не виновата, все листья! Это был первый взрослый поцелуй в моей жизни. Жаль, что с ним. Я думала, он меня ценит как Личность. Мне почти четырнадцать.

Дом, где мы живем, где жили мои бабушка и дедушка, где вырос мой папа и где родился мой дядя, никогда не казался мне особенным. Дом как дом. И сад как сад. Яблоневый сад с кустами сирени и крыжовника. Только все мои друзья почему-то в восторге от него, особенно летом, когда здесь можно посидеть в тени деревьев и пожевать что-нибудь свежесорванное. Сейчас утро, и пока никто еще ко мне не забегал. Я люблю побыть одна. Беру тарелку с клубникой, сажусь на скамеечку в саду и приступаю к любимому занятию – крашу ногти. Как хорошо... О черт! Со скрипом открывается зеленая металлическая калитка и во двор заваливается мой одноклассник Валерка Шахов. Ну вот, вечно он некстати! Господи, да он еще и не один! Это еще кто? «Маруська, привет! Знакомься, это мой старый друг!» Старый? По-моему, слишком молодой. С ужасом осознаю, какую картину видит мой одноклассник и его "старый" друг – растрепанная девчонка с гневом в глазах и ягодой за щекой, майка сползла с плеча, шорты задрались... И изюминка – лежащая на столе нога с двумя накрашенными ярко-красным лаком ногтями! «П-в-в-вивет…» - пытаюсь проглотить клубнику. Где-то наверху раздается треск надлома, и через секунду маленькая яблоневая веточка падает прямиком на стол, смазывая своими жесткими темнозелеными листьями свеженький красный лак. Тихо и быстро произношу неприличное слово. Ненавижу эти деревья и эти листья! Старый друг пытается сдержать улыбку, Валерка откровенно хохочет. Я злюсь. Через неделю мы (я и тот самый старый Валеркин друг) уже вдвоем гуляем в городском парке. «Ты самая красивая» - шепчет он мне, а я вспоминаю картину нашего знакомства. Мне уже шестнадцать…

«Смотри, этот утес называется Голова Чацкого. Видишь – глаза, нос, рот, уши?». Я сбежала с занятий в институте и пошла гулять с Мишкой Баскаевым. Надоел мне этот институт, надоел город с толкотней и суетой. Я сама попросила Мишку отвезти меня на природу. Как же здесь здорово! Даже не думала, что в пятнадцати минутах от города такая красота. Лес, ручейки, солнце пробивается сквозь листву... Мишка с умным видом рассказывает историю местности, потом быстро собирает букет из опавших листьев и пафосно о чем-то вещая, протягивает мне. Я не слушаю. Я влюблена. Я счастлива. Беспричинно счастлива. Это, пожалуй, последние ощущения детства. Все. Мне восемнадцать...

Я стояла под листьями. Дождь прекратился, выглянуло солнышко. Господи, какая же я бессовестная! Я опоздала на работу почти на час. Слава Б-гу, у меня хороший понимающий начальник. Хороший начальник, хорошая работа, хорошая семья, хорошие друзья. У меня хорошая жизнь. Но ТОЙ жизни уже не вернуть...

Тетя Люся Горенцвейг умерла много лет назад  в полном одиночестве. Ее внучка Аллочка живет в Израиле, она жена крупного банкира. Игорь и Толик до сих пор в городе моего детства. Один из них недавно освободился из мест не столь отдаленных, другой возглавляет строительную фирму. Ниночка Левина после неудачного замужества решила начать новую жизнь, укатила в Америку, заново вышла замуж и родила трех дочерей. Боря-физрук – подтянутый бодрый старичок. Андрюха Белов – Андрей Николаевич, известный и дорогой юрист. Арина Берцова – домохозяйка, продвинутая в плане информационных технологий. Подруга Лера пропала лет десять назад, никто ничего не может о ней сказать. А брат Коля Подгорский уже давно колесит по миру с миссиями и проповедями. У Валерки Шахова сын – точная его копия. А старый его друг навсегда остался для меня молодым. Мишка Баскаев – несостоявшийся историк, но крутой музыкант…
Мне тридцать. Я живу теперь совсем другой жизнью. Прежними остались только листья на деревьях.

Москва, лето 2004


P. S. Вчера моя взрослая дочь, возвращаясь из университета, сфотографировала разноцветный ковер ярких осенних листьев, покрывавших все еще летне-зеленую траву. Она радовалась прекрасной погоде, и просила оценить художественность изображения. Я смотрела и улыбалась... Уже сорок. А листья все те же.

Москва, сентябрь 2014