Слёзы Горничной

Пролог.
Загорелась ратуша. Возможно, пламя перекинулось на неё со старого свинарника с царившими там парами метана. Бодрствующий в этот поздний час Отец Фоули метнулся через зал своей маленькой церкви, зачерпнул в ладошки, сложенные лодочкой, благословлённой воды, но понял, что плевком такое пожарище не угомонить. Около калитки на участок вопила, как ополоумевшая, миссис Джохас. Её копченое лицо с толстым слоем сажи издали можно было спутать с чудовищем из святого писания. Набожные люди из этого поселения собрались поглазеть на Божье провидение. Даже эта, сказанная в рифму фраза, только на три пятнадцатых описывала происходящее.

Переезд за холмы.
Они путешествовали через пустыню на вагончике, запряженном тремя ослами. Не всё в их семейной жизни было благополучно, но они старались изо всех сил. Молоденькая рыжеволосая Мэрри Космински и обрюзгший и немытый муж её — Аарон. По ночам они любили друг друга, а с первыми лучами доброго Солнца устремлялись в манящее завтра. Однажды вагончик взорвался. Всё вокруг было сломано. Отбивные из ослиного мяса, горящий шёлк и вопли прижатого к земле Аарона тяжелым колесом телеги. Выковыряв из спины метровую деревянную щепку, мистер Космински выбрался из-под груза. Он осмотрел вагончик.
-Да, кажется он никуда уже не поедет… коленвал сломался — почёсывая в затылке, обдумывал ситуацию Аарон.
Медленно, но верно, Аарон прогуливался по периметру, собирая дорогие сердцу вещи оставшиеся после взрыва. Уцелело немного. Ящик склянок с барбитуратом, фарфоровые котята и пара бабских туфель. Неожиданно Аарон набрёл на Мэрри… почти. Он схватился за бутылку, глядя на то месиво, что когда-то было её лицом. Потеря была невосполнима, но всё же плакать здесь не стоило. Аарон был не из сопливых романтиков — служба в иностранном легионе закалила его характер.

Иностранный легион.
Много дней назад.
Молодой Аарон только начал приживаться в пустыне. Войны в ту пору никакой не было, но всё равно много ребятишек в госпиталь попало. Почему-то сразу было ясно — они не жильцы. От различных серьёзных ран, вроде насморка и растёртых в кровь ног, местный доктор выписывал одно лекарство — йодная сетка и иногда цитрамон. В остальных случаях требовалась либо срочная ампутация, либо вскрытие. За это солдаты нарекли врачевательский шатёр — мясной лавкой.
По началу, Аарону было неудобно справлять малую и капитальную нужду с другими людьми. Вытянутая палатка на краю части служила целям различного характера. В отхожем месте можно было вести светские беседы, думать о высоком или просто наслаждаться приятной компанией. Даже когда другим не хотелось какать, они всё равно приходили, чтобы поговорить о том, о сём. Когда внутри начинало слишком сильно вонять испражнениями — курили, правда, это лишь незначительно перебивало вонь, душистые дешевые папиросы не справлялись с ядом переработанных бобов и подливы. Ямы для фекалий были глубокими. Метра три, не меньше… а скорее всего, даже глубже. И вот, сидя на кортах, над этой зловонной пропастью до самого ада, порой кружилась голова и можно было сорваться вниз, упасть в этот густой мрак, в эту бездну… но это был радикальный метод дезертирства.
Погода менялась на глазах. Ночью пришёл дубак. Аарон мерз. Зато, от холода был крепкий сон… пара солдат так и не проснулись под утро, застыв в ужасных позах с отёкшей фиолетовой гримасой на лице. Следующая ночь была ещё холоднее. Обмотавшись портянками и всякими тряпками, старым бушлатом, двумя майками-алкоголичками, зубы его выстукивали забавный мотивчик. Настроение от этого немного портилось. Каждое утро приходилось отрезать следующий, почерневший от обморожения, палец с ноги.
Кормили всех паршиво. В основном тёплая вода в тарелке, которая должна была быть супом, а ещё кашка-малашка из какой-то дряни. На патруле молодые бойцы иногда обгладывали кактусы, расположенные по периметру. А когда умирал верблюд — сало из его горба подавали с сахаром, это было некое подобие забавного детского гоголя-моголя, после которого многих тошнило чем-то чёрным.

Заметки из личного дневника Аарона:
«Есть тут один паренёк забавный, все его затыркали, зачмырили очень сильно. От этого только худо будет, я чувствую. Ибо поклялся обиженный, что в тёмную ночь с грозою и молниями, проснётся и пока все будут спать — в шею вилкой ткнёт, которую из столовой украл… Этот паренёк — я».
«На второй неделе стало вонять в жилом шатре. Вонь держалась невыносимая, менять портянки не было никакого смысла, их запах легко уже перебивался более кислым букетом ароматов. Думали, что кто-то из нашего взвода подох где-то под одной из коек».
«Просыпались мы уже уставшими. Пояс с третьей дырки стал застёгивать на седьмую… кости постукивают. От жары и солнцепёка — почернел.»
«Командир, а какая у нас цель — задаюсь я вопросом на который нет ответа.»
После службы, Аарон решил жениться и осесть в каком-нибудь маленьком городке с повседневной рутиной и встретить там старость.

Загадочное дело номер двадцать три миссис Питерс Джипси Патталби.
Она была из рода румынских цыган. Первая женщина библиотекарь в амазонском племени каннибалов. Кандидат каталитического ордена. В день рождения миссис Питерс её отец сделал всё что мог. Он донёс своё тело на дрожащих ногах до делянки и свалился в папоротник отдохнуть. Пара бутылок подарили ему хороший здоровый сон мордой в землю. А опилки, словно пуховое одеяло, обвалились на него сбоку. После смерти отца, маленькую Джипси Патталби передали в сиротский приют, где она и провела двадцать девять лет. Покинув родные стены гадюшника, Джипси много путешествовала. За триста шестьдесят пять дней с ней произошло много удивительных и паранормальных вещей. Это было необыкновенное странствие. Но вот она прибыла с двумя чемоданами в городок Штаун-Истэнд БлекБаттер — это был её великий исход и канонический финал странствий, ведь в древних папирусах народов Каль-Куотан — Истэнд обозначался как врата в преисподнюю и на картах был обозначен черепом. На следующий день, там сгорела ратуша… какое совпадение.

Огонь на крышах замков.
В ту пору мейнстримом было собираться у пожарищ. Или когда на площади вешали бродяг и конокрадов. Или когда мордобой какой, или поножовщина. Любил народ посмотреть на обыденность, одним словом.
За день до того, как бесноватое поведение в городке Штаун-Истэнд БлекБаттер вновь стало нормой, приехала сюда одинокая и милая миссис Питерс Джипси Патталби. Ей нужна была работа, но ни танцевать в салуне в открытом наряде, ни на роль шерифа она не годилась. Пришлось устроиться горничной в местный замок четы Гольдфроссоф — богачей и тунеядцев этих земель. Затворнический образ жизни, совмещенный с фобиями и человеконенавистничеством, сделал из семейства Гольдфроссоф — самую обычную семью. К вечеру того же дня, проходивший мимо городка караван, привёз в бессознательном состоянии мистера Аарона, который уже неделю питался мякотью ядовитых кактусов на прериях соседних земель. Всем им надлежало пережить необъяснимые события, которые произойдут в недалёком будущем.

…
Все стояли офигевшие и молчали в тряпочку… Какой ужас! Эхо вопля призрака отскакивало от каменных стен казематов фамильного замка Гольдфроссоф. Все герои рассказа, не помню как их там, кучковались тут. Фермер Бак, Джош и Билл и какой-то странный придурок, вылупив свои глазные яблоки, потели ладошками и создавали мурашки на своих спинах, а призрак уже успел освежевать одного из зевак. Будь там хоть кто-то с хорошим чувством обоняния, он уже бы учуял трагичную нотку неизбежности и едкий запах страха, который пропитал рейтузы всех живых на тот момент бедолаг, словно кипяченая свиная дрисня.

За двадцать три часа до этих событий, произошла Глава 3 — Энантиодромия.
Итак, чтобы напомнить вам с чего всё началось, позвольте я сам вспомню хронологию недавних событий.
Пустынная дорога забрала у Аарона его возлюбленную — Мэрри. Вернее, дух её прибрал к себе Господь Всемогущий и частично тиф и взрыв домика на колёсах, именуемого в ту пору — телегой. Тело бедняжки Мэрри забрали койоты в ночь. Сам же Аарон, обожравшись несвежих ядовитых кактусов, мастурбируя под палящим солнцем пустыни — подхватил безумие и был доставлен, проходящим мимо караваном, в славный городок Штаун-Истэнд БлекБаттер, куда прибыла и миссис Питерс Джипси Патталби, искавшая по миру чуда и хоть какую-нибудь благочестивую работу. Ратуша вспыхнула как свечка из обезьяньего жира. Семейство Гольдфроссоф, а именно старший отпрыск — Мэтью Клюккенхер, матушка Синербор и младшенький Иоган упивались крестьянской кровью и страданиями жителей городка, предаваясь бесконечным оргиям и пьянству в своём крутом роскошном замке.
А теперь… слушайте, уже довольно поздно, я собираюсь на боковую и поведаю вам продолжение уже совсем скоро.

Дневник лекаря
Был в городке и нормальный мужичок. Он, наверное, мой любимый персонаж. Звать его все звали — Эдди Фрилли-МакФрейдан. Работал он по профессии — лекарь чучельник и на полставки ещё сержант-сыщик в отставке двора Её Величества королевы нигерийской Умбунту. В свои девять, маленький МакФрейдан обучился знакам силы и седьмому уровню оккультизма, а ещё манерам. Далее следует небольшая заметка из его дневника:
«День за днём я наблюдал однотипный пейзаж. Иногда, муха влетевшая в окно, привносила суету и, как бы сейчас выразились — драйв. Мой инфантилизм разросся, а окрепший синдром ленной тушки, приковал меня в горизонтальном положении к мягким поверхностям.
Увы, вдохновение покинуло меня. И, как следствие — я не притрагивался к писанию долгие месяцы. В отчаянном порыве обрести новые позывы и образы, я решил прогуляться в местную картинную галерею. Конечно же, она была бесплатная, денег на билет я не имел, поэтому и выбирать мне не посчастливилось.
Дорога измотала мою душу и ранимое, не подходящее для длительных пеших путешествий, тело. Мною были прокляты все перевалы и восхождения, встреченные, словно неприступные замки. И хотя я понимал, что духовное — никогда не даётся с легкостью, до моего просветления оставались сотни сотен метров.
Встретили меня тревожным взглядом. К моменту моих метаний в поиске основы историй, мой буржуазный облик слегка поистончился, я всё меньше придавал внешнему виду хоть какое-нибудь малое значение. Так часто бывает, когда карман с деньгами пустеет, измождение возникает от длительного отдыха, а голова перестаёт производить здравые мысли. Тот светский лев, которым я когда-то был, стал ободранным котом, которого и монокль с тростью не замаскировали бы. Вежливо и немного пренебрежительно я, закинув руки за спину, чинно, как гусь побрёл по длинному коридору.
Мимолётно осматривая великие шедевры, которые были ничем иным, как просто измазанными кусками тряпки, растянутыми на досках, я пытался впечатлиться, но, к моему великому сожалению — сия участь меня не постигла. Хотя и всплывало нечто в затуманенном воображении…
Издалека доносился приятный голос экскурсовода. Хотя, в этот день галерея официально не работала, лишь принимая отчаянных любителей созерцать искусство, которые выдумывая на ходу лестные замечания в свой адрес — бездушно тыкали пальцем в местную мазню, некоторые дотошные дамы пытались донести до посетителей всю глубину и смысл, запертый в каждом полотне. Ухватив краем уха нехитрый посыл, я продолжил мурыжить взглядом голые торсы былых атлантов, навечно запечатлённых в своих нелепых позах. Так как я не являлся поборником морали, Господи упаси и был из знатного рода средней прослойки плебеев и циников, меня не особо волновал мой статус, а именно благоухание моей персоны, так заботливо распространившееся во многие отсеки галереи. Я знал, что любой и каждый новый шаг, вполне могут навести на след моей пропавшей музы. Я словно гончая, гнался по пятам за собственным вдохновением.
Двадцать с небольшим минут и этот пир для глаз, всё же смог заронить семечко… как же это называется, хм… я всегда забываю слова, когда приходится выдавать их очередью… ах, да… нет, погодите, забыл напрочь.
Иногда, приобретаешь бесценный опыт, отдаваясь на волю случая. Не надо ничего планировать и пытаться повлиять на что-то, огромная вселенная, как заботливая тетушка, поможет вам без ваших просьб. Входя сюда я и помыслить не мог, что события продолжают происходить, даже если эпицентр давно сместился и не наблюдает. И если смерть существует, в чём я сильно сомневаюсь, картины останутся висеть на стенах, рассказывая посетителям свои замечательные истории».
На этом, давайте простимся на время с Эдди Фрилли-МакФрейданом и его четвёртой главой.

Переходная глава 4 с половиной.
Стоит одинокая стена. Сначала может показаться, что её просто забыли снести, но это не так. Эта стена — символ. Она символ силы воли и упорства. Смотришь на неё и начинаешь верить, что всё получится, что ты тоже выстоишь. Но этого не будет, ведь человек не стена, человек — это человек, а стена — не человек. И как человек сможет выстоять против всего, он же не стена. Да и стену потом обрушить — дело пустяковое. Это же обычная стена. Но было у меня в жизни всё совсем крайне плохо, да так плохо, что хуже могло бы быть, но и так было не очень хорошо. Но в тот самый момент когда я уже отчаялся и начал погружаться на днище, откуда ни возьмись, появился Он — спаситель мой. И сунул руку, по самый локоть, в жижу, схватил меня за макушку и вытащил. Он вытащил меня из этого дерьма. И это не фигурально выражаясь, нет, это вполне себе дословно и однозначно. Так всё и было. А потом много чего ещё было, но сейчас не об этом, сейчас о другом. Итак, приготовьтесь к увлекательной истории. Вам предстоит услышать о магистре садисте, зловещем кладе старых лодок и знаменитом перевале Борова, что на девяностой седьмой параллели чуть севернее седьмого градуса южной долготы от пятнадцатого дома по улице Штрейхбрейкер.

Дневник Бартона Милдрейча.
Вы спросите меня — а кто такой Бартон Милдрейч? Был такой бухгалтер один. И вот что с ним стало. В девяносто седьмом году, в штате Мэрилэнд, что недалеко от деревни Гречкино, проходил слёт байкеров. Был там ещё и цирк гастролирующий — ДюПри ЭндШпиль Ле Грандж. Бартон приехал туда на своём тракторе. Увидел издалека металлическую сферу, где внутри мотоциклисты как бешеные гоняют. Подъехал. Решил поучаствовать. И вот он начал заводить трактор. Мотор закашлял и так громко запердел, что у всех заложило уши. Из боковой турбины повалил густой чёрный дым, обжигающий и красящий кожу. Колёса начали проворачиваться и машина медленно поползла в сторону входного отверстия сферы. Пролетающие внутри мотоциклисты, краем глаза удивившие, что творится снаружи, внезапно запаниковали. Они кричали.
-Куда нах? Куда, мать твою…
Но было уже слишком поздно. Трактор носовой частью вторгся в пределы сферы и вызвал крупное дорожно-транспортное происшествие. Погибло семьсот человек тогда.
У бартона был дневник, куда он записывал всё, что с ним творилось. Давайте взглянем на главу, где Милдрейч писал о любви:
Жила была, на лицо недурна, девочка Настенька. Ах, фройляйн моей разорванной в клочья души. Она, со своей прекрасной причёской, опережающей то время и зеленым отблеском глаз, наводила порчу на меня, ибо поддавался я мыслям дурным о сплетении наших тел. Думы мои были порочны, а тело моё страдало от частого неутолимого мужского желания. Я написал ей море выплаканных слов, страдал ей так часто и так долго, но всё равно не складывалось… ибо дурной она была — не знала, что я любил её. А я, проглотив язык и свою честь, сквозь воду в моих глазах, наблюдал её редкие появления мимоходом. Типичный односторонний роман о китобоях и море, где одурманенные чайки бросались к волнам, чтобы потрепать их своим острым клювом, а где-то там, в центре урагана на маленьком плоту плыл одинокий скиталец… Так, обождите. Что это такое сейчас было? Бред какой-то. Ладно, снова на рельсы главной темы — мне не давали. Никто. И я стал искать причину моего одиночества… нигде. Попросту, мне было уже и без того тошно, жизнь — она такая, старается удушить тебя в зачатке. Выскочить резко из-за угла и без предупреждений ударить тебя острой палочкой в глаз. Но я всё равно помню то время, когда я находился в обществе этой прекрасной девы… было всё фантастически, было это с десятилетие назад. Рожденная между мной и ней некая психофизическая связь раздавила меня в последствии практически полностью. Но, как я понимаю, для неё это не было каким-то таким уж терзанием, ибо плевать ей было и есть с высокой колокольни и на меня и мою скомканную к ней любовь… может надо было ей сказать? Возможно надо было, возможно.
Через тринадцать минут и четверть минуты, Бартона осудили самосудом. Его выпороли и заставили в совершенно аскетичном и немодном наряде пройтись гоголем по самой шикарной улице, где жили сплошь ценители искусства и прочие пустозвоны из бомонда. Больше Бартона никогда не видел… в тот день. А на следующий его видело очень даже много народу. Но в тот день, в который никто его не видел, произошли события столь мистические, судьбоносные и офигительные, что стоит поведать вам о них немедля.

Грешный котёнок миссис Пэйли.
Приятный мужчина — ирландец Палмер Маклауд, горец еврей, был в поселении зубным лекарем и кучером. Его застрелили около курятника в полдень. Его сводным братом был Эвери Дуггерсмитсон, который лишился левого глаза в петушином бою, когда отравился первобытными грибами, которые варил Майкал Фингер, который родился живым, но все думали, что он заклинатель тараканов. Как-то поздней ночью, когда Майкал и Эвери ночевали в хлеву, Майк поведал страшную тайну о том, что за пределами их деревни находиться бездонная пропасть, там, прямо за огородом тётушки Клэй. Муж тётушки Клэй видел эту пропасть, но ему было всё равно, он всегда говорил, что нужно жить не тужить и хер на всё положить. Но однажды он упал в эту пропасть, когда ходил туда по большому. Никому не было жалко мужа тётушки Клэй, потому что тот недавно откинулся из тюрьмы. Точно не знаю почему его там держали, вроде он ходил в лес женщин вешать, вернее портреты, или что-то в таком роде. Плохой был мужик, правда дважды пытался спасти поросёнка от смерти на сатанинском вечере.
Эвери был знаком с Рэйем. Рэй Ле-Руа ЛаРу, которого все прозвали — «дебил», приютил маленького котёнка. Тогда ещё никто не знал, что тот котёнок, это — грешный котёнок миссис Пэйли, который поджёг мельницу вместе с детьми мельника.

Продолжение следует. Или нет. Видно будет. Нет, не следует.