Рёв страха. Глава 1

                «Хотите, чтобы люди прекратили противостояние?
                Найдите козла отпущения».



 Всё началось со странных берегов. Я всегда думала, что они никогда не издают рёва. Огромного ужасающего, от которого хочется бежать и оказаться по ту сторону берега, за озером на необитаемом острове, чтобы не слышать невообразимое. Берег всегда был моей мечтой, фантазией, располагающейся на мольберте, написанной на многообразных холстах. Берег был моим певцом, отбрасывающий мотивы озера, но всё в одночасье изменилось.
Изменилось, когда давно ушедшая часть моей семьи оказалось там.

***

Всё началось когда как раз в тот момент на Земле, как раз в тот век, когда вот-вот и всё устаканиться, и казалось ещё чуть-чуть и ты можешь ухватиться за это счастье, испытать его, почувствовать всеми фибрами и взлететь выше своего роста. У вас бывало такое чувство?
Ты будто можешь прощупать и заключить в объятия матушку Землю, полюбить всю страну и все остальные страны, национальности, забыть обиду и кровавую историю. Ты готов принять шанс, который давала нам вселенная. Жить в мире. Больше никаких войн, никаких межнациональных конфликтов, нищеты, грабящих магнатов — всё осталось в прошлом. (В прошлом, по которому мы станем скучать). Новостные каналы о зарождающихся революциях и войн, заменились на скучные радужные программы на повышаемый показатель рождаемости, урожая на красочных полях и снижение абортов, и, главное, обсуждение наград в олимпийских играх. Даже научные технологии пошли в гору, физиков и химиков престижных университетов так и несло на новые изобретения. Я определила своё место в мире, нашла какую-то крошечную часть в самой себе, не помнила хандру, но не забыла горе и память об ушедшем брате. У меня появился парень (забавно, я думала, он никогда уже не появится) снова начала ходить в кружок искусств и часто заседала с чаем у теплых соседей. Все думали, что наступила пара рая на земле, всё закончилось, и наступил мир. Но казалось…я будто чувствовала, что что-то…не так, вот-вот и ко мне придёт озарение, что я забыла выключить чайник, когда выходила из дома или не закрыла дом, как это бывает, но ничего не приходило, я просто существовала, как обычные люди и занималась тем же что и обычные люди. Это ощущение нагнетания было у всех: «что-то не так с нами», читала я в одном писательском дневнике. Однако это было ложью — никто не думал, что что-то случится, что настанет день расплаты, когда земля восстанет, разгребет свои корни и напустит на всех страх, но ни от людей с оружием, а от мертвых людей, живущих в прошлом, которые не должны были прийти в настоящее.
Мой брат, отчим Лаки не должны были появиться в моей жизни, стать теми, кто противен мне, оскорбить мою память и истории, в которых они жили спокойными и самое главное живыми и красочными.

***
В тот день я как обычно забыла закрыть дом, и вернулась, чтобы сделать это, потому что я была одна из тех, о ком говорят, что летает в облаках, а не стоит на земле как все. Я обижалась, не любила когда выделяют этими словечками. Ключи гремели, у меня в руке и сделали несколько поворотов, крутясь на пальце. Закрыв за собой деревянный забор, я поздоровалась с миссис Мэри, которой нравилось давать мне маленькие макарон, за что я её любила. Город, в котором мы живём, был маленький с тесными разноцветными домами и дворами, всё было поблизости: кружок, школа, даже новый колледж, и центр по связям с общественностью и молодежи.
В тот день — был тот день, когда я хожу поглядеть на красоту тихого мира. Я пошла на берег. Озеро с быстрым порывом было изумительно, как шелковая ткань, скользящая по поверхности, чистая и синяя. Этот звук, шумящей воды, который был слышен. Я тогда всё больше, по-настоящему ощущала себя живой. Что вот моё тело, оно ощутимо, и вот оно озеро, ощутимо даже когда я не дотрагиваюсь до него. Я не хотела, чтобы это закончилось. Но берег решил по-другому. Я услышала тот звук, странный и принуждающий, почесать затылок от мурашек. Это был, приглушенный звуком на этот раз бушующих волн, рёв. Ну, или возможно из-за музыки в моих наушников я не могла хорошо расслышать его. Я впервые слушала классику. Под льющийся звук фортепьяно я оглянулась. И тут же заметила его, по левую сторону озера показалась его вершина. Забавно, тогда я подумала о сериале вершина озера, но не о голове, вылезающей из-под воды. Вскоре когда он был во всей красе своего туловища, я вдруг осознала суть происходящего. Человекоподобное существо рычало и надвигалось на меня. Я стояла не подвижная, отбросив наушники и пялилась на него. И тут же сорвалась.
Я бежала в лес. Не понимаю, почему я побежала в лес, почему не домой, но он показался уединенным и не таким страшным. Позже когда я отдышалась, с шокированными глазами я попыталась перемотать увиденное. Я думала тогда — скажу Лизи, не поверит. Но внезапно слёзы выступили прямо из глаз. Я вспомнила прошлое и стыд о забытом. Ужасное тело в вытлевшей одежде серой коже и мутными глазами со знакомыми чертами. Я не могла поверить, но я вспомнил брата. И я была уверена — это он. Томми умер именно в том озере, но где и как, так и не выяснили — не нашли тело. Но я знала, что его душа где-то там, плывёт вместе с волнами и потоком льющимся бесконечно. Причина, по которой я узнала его фигуру только лесу, это его зловещее оголодавшее лицо, ор и рычание рта и желтой слюни вытекающей изо рта.
Первое чувство было самым страшным, но последовало другое, когда меня дёрнули за шею и открыли правду, что зловещим мертвецом был не только мой брат, а половина кладбища.

***

Я просыпаюсь посреди ночи в бурных слезах и не послушных мокрых волосах. Ненавижу это! Ненавижу, эти моменты слабости. И даже ловлю себя на мысли, что ненавижу саму себя. Потому что я уже как полгода ненавижу своего бывшего брата. Просто видеть его не могу, смотреть в его уродливые глаза, которые были и раньше не красивые, его рот, когда он пытается выдавить улыбку, губы из которых текла слюна. Я так ненавижу себя за это, и эта ненависть вырывается на других, она переходит на ещё одних оголодавших «мертвяков», как называют их некоторые, моего отчима, моих знакомых, которых я знала до смерти или узнала после.
— С тобой всё хорошо? — Звучит голос в темноте.
Я вздрагиваю, переворачиваясь на спину. В комнате никого, но я испугана до беспамятства и еще не отошла от сна. Мне часто мерещится тихий шепот в моей голове, как бывают отголоски от сна или слишком ярких воспоминаний. Я так сильно воспринимаю их всерьез, что иду на поводу у этой ловушки, устроенной мной. Кажется, я закрываю глаза на секунду, и тут же звенит противный будильник и крик моей мамы со второго этажа:
— Вставай или я заставлю тебя!
Прекрасные слова с самого утра. Ненавижу это утро. Вместо «Милая, пора проснуться!», — я всегда слышу каждое такое же нервное утро эти чертовы слова. Она даже интонацию не меняет. Зевая, я еле шагаю к двери. Спускаюсь по почти что прямой грязной лестнице вниз, несколько раз больно ударяясь. И да, я живу на чердаке. Одна из причин опять они — мертвецы прошлого. Этот чердак был его комнатой, но я не стала, и договариваться, мама не затрагивать эту тему. Всё как-то сложилась по своему, как это бывает без противоречащих слов. Я бы сказала, что это не привычно, в то время как у меня был живой брат, вечно спорящий со мной о разделении комнаты, еды и места в столовой. Сейчас он стал тихим, серым незаметным мышонком. Это еще одна из причин, по которой он не является моим братом. Мой брат был добродушным, весёлым и харизматичным, любил быть в компании, а этот…он сливается со стеной, и живёт через квартал от нашего дома — в лагере мертвецов или же как выразились учёные в «О.О.Л» — еще один ярлык, не имеющий никакой правды и значения.
Этот его образ прошлого настоящего не сочетается и поэтому он лишь тень чего-то неестественного, с которым я вынуждена жить.
— Если ты сейчас же не выйдешь из ванны и не сядешь за стол, я позвоню в кантору, и тогда придет Питер и взломает эту чертову дверь, и не важно какой замок ты на нём сделала. Ты выйдешь голая, если я захочу.
Наверно вы знаете, как убить «зомби», все смотрели фильмы ужасов, и знали, что выстрел в голову — это смерть мертвяку. Но они не знали, что он станет эволюционировать. Боже, как я ненавижу это слово.
Они стали другими. В начале поры они были быстрыми гнилыми голодными живыми трупами. После они стали пассивными, и если я говорю пассивные то, это означает, что они стали меньше есть всё, что попадётся под руку, а точнее людей. «Ну и людоедов же развелось», - сказала когда-то Мэри в ту пору, когда не было этого всего.
Спустя несколько месяцев ученые, чьи опыты и новые изобретения имели успех, как я говорила, схватили мертвецов. Кстати, я бы посчитал это смешным, ну, правда, один ученый бегал по лесу и искал ходячего трупа ради Нобелевской премии. И тут озарение, они нашли подозрительно быстро. Я отреагировала пассивно, как человек. Они создали больницу экспериментов для мертвецов в каждом городе. Я отреагировала пассивно, но как мертвяк. Я готова была рвать и метать. Вышли новые документальные фильмы об их структуре и жертвах и людей, благородно сражающихся за Родину. Я возненавидела всё. Даже свою мать, когда вдруг отчим возвратился на круги своя, как и мой брат. И сейчас я, именно я вынуждена возить их, потому что мама занята своей работой, но на самом деле она просто терпеть не могла их, как и остальное живые люди. Они — лишь оставшийся эксперимент учёных, которые хотят посмотреть, как гнило подобный эволюционировавший в быстрой форме мертвец с мозгом людей уживётся с человеком разумным.
Я выхожу в гостиную, соединённую со столовой, и не видя ничего сажусь за стол с отсутствующим взглядом. Тыкаю в брокколи, но оно никак не подается, выскальзывая из тарелки. Вскоре оно оказывается во рту, жесткое склизкое в томатном соусе, оно противно проглатывается. Моя мать перестала нормально готовить с тех пор, как они появились в моем доме. Зачем хороший вкус еде, если её второй муж больше никогда не попробует?
Я уже не смотрю на них, на их пустые лица. Каждое утро я сижу, рядом с ними за столом на том же месте, каждое утро садятся они на то же место по стороне от меня с однообразными лицами. Строят из себя человека, но на самом деле подделка, делающая вид, что умеет, есть всё, кроме мяса человека. Они больше не живут с нами, но каждое утро приходят посидеть, как велит закон. Это способ адаптировать их к нормальной жизни. Понятие не имею, что они делают в своих лагерях, но точно не ведут свою нормальную жизнь.
— Что ж, как провели прошлый день?
Я снова тыкаю в брокколи, и оно поскальзываются по столу рядом с Томом. Я украдкой замечаю, как уголки его губ изгибаются в тихой улыбке. Кривлю рот, и вскидываю отсутствующий взгляд на мать.
— Ну же, мне действительно интересно как прошёл день. Я была целый день занята и не видела вас с прошлого утра.
За столом воцаряется тишина. Тихое бормотание телевизора позади, легко шуршание вилки стола, видимо очередная фальшивая взволнованность отчима, — единственное, что отзывается в этой серой комнате.
У моей матери повышенное настроение, значит успехи на работе, но не забота о них.
— Том, как твои дела? — Немного не ровно спрашивает она.
Он еле заметно улыбается большими карими глазами.
— Всё отлично…миссис Кэрин.
Ненавижу его голос. Он стал лишь уступчивый и мягкий, но почти тот же, исключаю эту небольшую неуклюжесть в интонации.
— Ты можешь называть меня мамой.
Я грозно наблюдаю за ними. Это самое худшее, что я слышала. Притворность в семье Фиджеральдов обязательно нужно изображать, если уже давно все знают правду. Перед кем мы ? Я что-то не замечала, скрытые камеры или места для зрителей в этом доме.
Машинально, я оглядываюсь. Может мама, в конце концов, нашла способ и скрыла онлайн-камеры?
Она спрашивает у отчима еще милее. Этот старик, имеющий ту седину, при которой умер, отвечает ей, рассказывая в подробностях свой день, кроме, конечно же, ежедневного похода в лечебницу за , которые они должны принимать каждый день, чтобы не раскрыть свою настоящую голодную маску.
— А ты, Софи? — Я сразу слышу её, но не отвечаю, ковыряясь в тарелке, — София?!
— Что? — Неуклюже я кидаю на неё взгляд.
— Снова ты в своих облаках, — она крутит пальцем у себя над головой, — Как твой день прошёл, я спросила.
Я недоуменно смотрю на неё.
— Как обычно.
— А именно?
Я громко вздыхаю, выпрямляясь, и закатываю глаза, зная, как она ненавидит это действие.
— Почему бы не перейти к той части, когда придёт твоя очередь рассказывать свой веселый день с новой веселой новостью.
— Сначала ты.
— Окей. — Отвечаю я спустя минуту. — Вчера я спала…и смотрела обитель зла целый чёртов день.
Мать разъяряется, но не говорит ни слова.
— И всё? — Сдержанно звучит её тон.
— Да, — я пожимаю плечами.
Она открывает рот, когда настает её очередь, но я вскрикиваю, перебиваю её:
— Ах, да! Чуть не забыла, — Ударяю себя по лбу, — День прошёл отлично, потому что я ела…— Я делаю паузу, намеренно пробегаясь по гостям—мертвецам, — не ела твою отвратную богом забытую пищу. У нас открыли пиццерию! Неужели новое правительство извиняется этим?
Мать колко улыбается.
— Кок рас об этом моя новость. Я устроилась этой сети компаний.
— Прекрасно! — Иронично вздыхаю я, — Надеюсь, ты не будешь готовить им блюда. Умоляю!
— Нет, милая, не собираюсь.
— Не называй меня милой, — Говорю я, вставая из-под стола.
— Хорошо, милая. Мальчики ваша очередь. Софи отвезёт вас в больницу.
— В лечебницу, ты имеешь в виду.
— Софи.
Мы выезжаем на дорогу, и всё время проводим в тишине. Так каждый сотый день. Я жду их ужасно долго. В большое здание, похожее на торговый дом, (которого у нас никогда не было) я их отвожу, называется больницей для них, а для меня бывшим центром. Там, я ходила на уроки мастерства и искусства. Сейчас…я не понимаю, куда вообще иду по жизни. Все сейчас мне кажется, не понимают. Наступает новый переломный момент на Земле, когда люди потеряны, не знающие что ожидать дальше. Боевые сражения между мертвецами и людьми еще идут, и только наш город и еще несколько городов становятся исключением или очищением, как сказали нам. Нас выбрали в качестве эксперимента, в качестве проверки отношений между «миром» мёртвых и «миром» живых. Что ж, можно сказать, мы проходим эту проверку. На этой недели было лишь четыре убийства мертвецов, в отличие от других городов, там число переваливает за десятку. Не желаю думать, как реагируют на это они, но иногда мне кажется, что претворяясь тихими, они приготавливают какую-то взбучку, хотя действительно проверено и действуют на их кровожадность безотказно. Главное принимать его вовремя.
Я захожу в Центр и наблюдаю за собранием хора через стекло двери. В их глазах печаль, как и в голосе. Их вой не похож на песню, но справляются они неплохо. Вдруг меня что-то щепает за локоть.
— Привет.
Я вздрагиваю, оборачиваясь. Улыбающийся блондин таращится на меня своими похотливыми глазами и тупой без переднего зуба по сардине улыбкой. Он смотрит в стекло на певиц, одетых в платки и длинные платья, и заключает меня в объятия.
— Ха, посмотри на этих невинных пташек. Думаешь, что у них под юбкой? — Он ржет мне прямо в ухо, — Петрих залез к ним однажды и там были чертовы стринги те, которые покупают, ну ты понимаешь…
— Фрэнки, — из моих уст вылетает раздражительный вздох, когда он прижимается сильнее, и я резко вырываясь, громко стукаясь о дверь.
Певцы обращают на меня внимание, но я отхожу от двери в холл подальше от всех.
— Да что с тобой? — Он подходит ко мне, но больше не прижимается. — Что не так?
— Всё, — отвечаю я, таращась на яркое солнце.
— Что-то случилось? — без тревоги спрашивает он, — Мертвяк тебя достаёт, да? Только скажи…
— Нет. Хватит мужества я справлюсь без тебя, если что, — Я киваю ему на рюкзак, внутри которого ружье.
Он ухмыляется.
— Такая маленькая, а уже самостоятельная, — Бормочет он, и играет с рыжим локоном моих волос.
Я сглатываю.
— Мне пора.
Ко мне подходят они, и мы оба грозно смотрим на них. Я не прощаюсь, выхожу из центра, Фрэнки что-то кричат мне в след, но я не слышу его, а только сопение мертвеца отчима и тихие шаги Тома. Раньше я бы умерла со страха, находясь с ними в машине, сейчас лишь доля боязни и куча брезгливости с ненавистью. Я думаю, что всю дорогу мы проведем в молчании, как и всегда, но тут рушится вся система весь гладкий механизм, выстроенный каждыми месяцами — Том начинает говорить:
— Я…я тут подумал, как ты смотришь на то, чтобы…— Он замолкает, и я надеюсь, что на этом всё, что он лишь заговорил, чтобы поговорить, а не придумал какое складное предложение.
— Может, посмотрим кино вместе, то есть не обязательно все, — Он ужасно не уверен, и в любом другом случае с человеком я бы смутилась, но только не перед всем притворством. — И не обязательно на одном диване, но…как ты смотришь на то, чтобы провести вечер кино,…как раньше…Мы любили вечер пятницы за просмотром старых фильмов…
Его слово «как раньше». Вот что выводит меня из себя. Если у них есть память и разум, с чего он решил, что я буду относиться к нему как к человеку.
— Заткнись! — Вырывается у меня, — Как ты вообще можешь говорить такое?! Да ты…ты…— Я с неприязнью смотрю на него, всё больше гневаясь, — Да кто ты такой? Моя задача отвозить вас, забирать, сидеть с вами за столом, и всё! Больше я не обязана делать ничего! Хочешь посмотреть фильм ужасов? Взгляни в зеркало!
Я почти кричу. Я не замечаю и не слышу, кроме него. Его лицо, маскирующий крем на нём, все выглядит действительно по-настоящему. Но я, то видела его реального. Серую кожу, рвотного бледного цвета зрачки с узкими точками вместо яблочек не похожие на его внешний облик сейчас. Русые волосы, обычная кожа и тонкие губы. Практически как мой брат, это вызывает боль где-то глубоко и стыд за моё поведение. Но я гублю его, каждый день я утопаю, все мои чувства в воспоминаниях о чудовищах, и то, что они натворили.
— Вы думаете, что всё будет по-прежнему?! Уже ничего не будет…
— Софи, осторожно! — Восклицает он, смотря вперёд.
Я оглядываюсь на дорогу и вдруг вижу внедорожник, остановившийся посреди дороги. Останавливаясь, я выхожу из машины. В тревоге подбегаю, думая об очередной аварий зачастивших в городе. Но выходит другое.
В округе разносится смех. В открытом кузове машины сидит несколько человек, и смеются. А посреди этого на машине стоит парень, он поёт какую-то песню 80-тых. Я узнаю её, когда-то я еще увлекалась группой Queen. Невольно на моём лице расплывается улыбка. Его танец смешон, но и одновременно грациозен. Парень выглядит на двадцать лет, в обычной куртке, джинсах и красивой внешностью. Кудрявые русые волосы с шевелюрой в беспорядке, пронзительные зелёные глаза и чувственные губы. Ох, я всегда обожала ключицы парней. Возможно это странно, но когда я начала встречаться с Фрэнки, сначала я смотрела на его горло с ключицами. А у этого парня они изящные.
— Ну, всё, Уолс, ты уже звезда сцены, твоя взяла. Нам пора освободить дорогу! — Восклицает мужчина стоящий рядом с ним на земле.
Он продолжает выть, кружится и рисовать круги ладонями, и затем воображает невидимую гитару двумя руками. Он явно привлекает внимание, и ему это нравится.
— А я тебе что говорил, а, ты чертов критик! — Его голос отдаёт хрипотой, а в его руке еле держится сигарета.
Сомнения сразу же покидают меня, он просто много курит. Еще бы год назад, я бы не удивлялась этому, наш кантри городок был весел и даже посреди дороги мы могли танцевать с незнакомцами. Но сейчас стало как-то пасмурно. И эта серая бесконечная гроза надолго.
— Ну, всё слезай!
Он машет ему ладошкой, наклоняется и закидывает голову, тряхнув шевелюрой. У него прекрасные волосы, не такие ужасные как у Фрэнки. Да и он привлекательнее его. Поющий Уолс исполняет Highway to hell и смеётся, снова наклоняется, встряхивает головой.…И тут мой мир рушится…
С ним что-то случается, думаю я случайно. Думаю, у него эпилепсия или еще что-то, но какая же дура! Сначала он задыхается, и навстречу этому приходит судорога.
— Чёрт, я забыл. — Вырывается у него со смятением на лице.
Мужчины спрыгивают, размахивая руками и крича.
— Сука!
— Алекс, твою мать, где антидот?!
Он тычет вниз, пока весь трясется с закрытыми глазами. Люди вокруг вдруг разбегаются. Мужчина с черной бородой находит большой шприц под канистрой и подходит к парню, стоявшему уже на ногах. Но тот, встав на ноги, вдруг вскидывает голову. И я ужасаюсь. Первым приходит страх, когда я вижу огромный шприц, но потом…из его рта выплескивается желтая слизь похожая на блевотину отвратного запаха. Изумляясь, я застываю.
— Софи, тебе нужно уйти отсюда. — Говорит мистер Лаки…или же Том, но я не могу разобрать.
Я только слышу этот четкий знакомый звук. Грозное зловещее шипение, ужасный ор. Он поднимает голову, пронзительно разглядывая других. Его взгляд выводит меня из ступора. Я действую быстро. Я иду к грузовику, беру рюкзак, подхожу на достаточное расстояние. Мне не нужно его окликать, он уже смотрит на меня, потому что не на кого, все они, все из них мертвые, кроме убежавшего мужчины за помощью. Но я всё равно кричу на него:
— Эй! Гнильё! — мой голос звучит не узнаваемо, он весел и насмешлив, словно я играю в прятки.
Я плескаю в него священную воду, просто чтобы разозлить, зная, что она не действует на них. Он направляется ко мне. Его кожа опадает, а из-за рта продолжают течь черно-желтые слюни. Достав пистолет, я целюсь прямо в грудь, и не колеблясь стреляю. Выстрел отдаётся эхом по всему двору. Он падает наземь и барахтается. С минуты я грустно смотрю на гнилье, которое когда то могла посчитать привлекательным, и ухожу, садясь в машину.
Всю дорогу мы едем в тишине.
Я не замечаю, как оказываюсь в комнате. Прячу лицо в руки, сжимаясь пополам. Я и вправду потеряна. Я даже не знаю отчего я так расстроена: от того что мертвец выглядел привлекающим или то, что он не остался живой.
На меня смотрят несколько натюрмортов написанных акварелью, несколько косых полок, которые прибила я сама. Я вдруг осознаю, что скучаю по рисованию.
Следующее утро проходит необычайно также. Да, моя жизнь никогда не была весёлой, а лишь однообразной и теперь типичной. Лишь за завтраком Том чаще бросал косые взгляды. Да, я знаю, о чём мертвец мог думать. Какая жестокая! Выстрелила прямо в грудь мертвяку. Гниль, да и только.
Я снова нахожусь в Центре. Музыка в вокальном классе играет всё та же. Я таращусь на класс искусств. Это мой шанс начать хоть что-то, а то я не начну ничего. Центр — единственное учреждение, которое работает со времён появления мертвецов. Его не закрывает лишь потому, что он полезное место для экспериментов, ну и для людей, если можно так сказать. В то время он был хорошим укрытием от мертвецов пожирателей. Школы уже давно разрушились, никто не хочет платить оставшимся учителям. Знания уже ни кому не нужны, они заменились на пособие по оружию и «что случится, если в ваш дом вломились зомби». Сейчас должен был быть мой последний год в школе.
И как только я собираюсь зайти в класс, меня внезапно окликают:
— Эй, Фиджеральд!
Я оборачиваюсь на подбежавшую ко мне подругу Киру. Ну, я бы сказал не самую лучшую подругу так, как всех друзей она уже как несколько месяцев, променяла на работу стажёра по управлению в Центре.
— Привет.
— Привет, Фиджеральд. — Протягивает она, отчего я морщусь. — Ты похорошела, но…только посмотри на свою одежду. Ты ограбила бомжа?
Она осматривает мою парку цвета болота вместе со штанами. Я не реагирую на её слова, кисло смотря в пространство.
— Мне нужно идти.
— Ой, нет-нет. Послушай, тут такое дело. Как бы это сообщить, — Она мнётся с ноги на ногу, а я закатываю глаза.
— Что?
— В общем, ты влипла.
Я недоуменно гляжу на неё. Что я такого натворила?
— О чем ты…?
— В общем, тебе назначили исправительные работы. Вышел новый закон, Фи, — она наклоняется к моему уху, тихо шепча, — Нельзя просто взять и выстрелить в зомбака перед всеми.
Моё лицо медленно проясняется.
— Неужели? Новый закон? Что они ещё выпустят? Пособию по подтиранию их задниц?
— По тише, Фи. Нельзя так кричать. Мы под наблюдением и не можем показывать, что они не имеют прав, как мы. Ты же знаешь, наука и…
— К чёрту науку! — Выкрикиваю я. — И твою работу к черту! Я не собираюсь вкалывать ради того, что я спасла себя от того что чуть не лишилась своей части тела. Ты же знаешь, он не принял лекарство. Пошлите его!
— Нет, но…так нельзя. Он подал иск сам. Закон говорит об общих правах, и он заявил, что нельзя стрелять в каждого встречного, кто запамятовал.
— Запамятовал? Запамятовал? Блять, да он же забыл ввести долбанное лекарство от убийства! Подожди,…он сделал что?
— Успокойся, окей? Возможно, мы найдем выход. Может, сможем умаслить этого нелюдя.
— Да рожу я его умаслю.
— Я поговорю с тобой еще, — Приказным тоном говорит он, и собирается уходить, кидает, — И ты знаешь, что исправительные это меньшее из зол. Не натвори что-нибудь ещё.
Я показываю средний палец её спине. Настроение идти в кружок отпало, но я всё равно прохожу. Всё та же миссис Райли встречает меня, весело восклицая, что какая я молодец, что зашла. Я сажусь на своё прежнее место в третьем ряду за мольбертом. У неё нет понятия начало урока, так что я немного пропустила и просто придумываю идею, накладывая масло на палитру. Отвратительное настроение хочется вылить на холст, так что я начинаю, пока в класс не заходит очередной ученик:
— О, вы вовремя Уолс. — Говорит Райли.
Я узнаю эту не ровную интонацию и поднимаю взгляд.
Капля краски капает прямо мне на джинсы, и я чуть не роняю кисточку. Этот отвратительный отброс земли, которого я пристрелила, шагает вдоль рядов. Я замечаю только на некоторых недоумение, а на других безразличие. Видимо, он ходит сюда уже давно. Мертвец осматривает взглядом мольберты и натыкается на меня. И, о чёрт, он направляется прямо ко мне. Прямо ко мне! Что он сделает, или…что он собирается сказать? Ты пристрелила труп и ты поплатишься? Он останавливается, смотря теми же обычными зелёными глазами, выглядя то ли вытаращенными, то ли пронзительными. Тот пробудившийся мертвец испарился и остался тот странный с кудрявой шевелюрой. Я грозно смотрю на него снизу вверх, а ему будто всё равно. И тут он  говорит, и мне жаль, что я не захватила ружьё с собой:
— Прости, конечно, но, кажется, я думал это мой мольберт.
Я сглатываю, повожу за его взглядом, натыкаясь на неуклюже вырезанные буквы «А.У» на дереве. Я взяла мольберт первый попавшийся из свободных.
— А это моё место, — колко заявляю я.
Он мгновение смотрит на меня и, вот паразит, выдаёт ухмылку. Пожимает плечами и садится на место подали через два мольберта от меня, хотя слишком близко.
Следующие долгие минуты выходят адом. Я не могу спокойно рисовать, а во мне кипит буря. Хочется подойти к нему и размазать краску по лицу. Мне мерещится, будто он наблюдает за мной. И когда я оглядываюсь, вдруг обнаруживаю свою правоту, он и вправду изредка кидает на меня заинтересованный взгляд, но сразу же отводит.
Я отворачиваюсь, закатывая глаза. Я уверенна, что в эту же минуту он наблюдает за мной. Я чувствую прожорливый взгляд спиной. Рой эмоций и мыслей поселяются в моей голове. Начиная от того, что я строю план его убийства, заканчивая тем, что он делает это в эту же минуту. Я ошибалась, когда говорила, что лекарство действует безотказно. Всегда есть шанс, или даже факт, что часть того голода остаётся внутри них, ведь они никогда не избавятся от того, что заложено в них. Ужасаясь, я сглатываю и всматриваюсь в мольберт. Я написала не нечто что выплеснет эмоции, а сумятицу, сковывающую все мои чувства. Поспешно оглянувшись, сворачиваю холст бумаги, чтобы этого никто не увидел. Не говоря ни слова, вылетаю из класса.
Позже оказавшись в своей комнате наедине, снова таращусь на стены, что значит, делаю моё обычное занятие. Беру телефон и смотрю сообщения. Мои руки уже давно не чешутся зайти в интернет, не хочу тратить время, чтобы ждать пока сеть в этом послании когда-нибудь включится. Смс на телефоне сообщает, что Фрэнки «до хрена как скучаю по моей…». Господи, не хочу читать запас его ласкательных слов, они отвратны как любезность моей мамы.
Вдруг телефон в моих руках вибрирует. Удивляясь быстрой связи, я отвечаю на звонок.
— Алло, Фи-Фи? — Звучит голос Киры.
— Прошу, не называй меня так.
— Окей, зануда. Я звоню, чтобы не поболтать.
— Спасибо.
— Я насчёт того мертвяка. Господи до чего же он отвратный.
— Ох, пожалуйста, не хочу слышать об этом.
— Нет, нет. Фи, я нашла выход из исправительных работ! И поверь мне, если ты не согласишься, работы будут еще отвратными. Некоторые убирают говно собак на лужайке.
— И?
— И то, что мертвяк предложил мне его, представляешь?
— Что он предложил? — Настороженно спрашиваю я.
— Ну…ну, он предложил отменить иск при условии если ты встретишься с ним.