Снег 2

Обязательные морщинки осени означают зрелость и полное её цветение. Если весна это сонный, медленно раскрывающийся бутон, который красив только потому, что юн. То осень напротив, красива потому, что раскрывшаяся её сущность не имеет изъянов. Лепестки её распространяются на все восемь сторон света.

А потому люблю её разную - выступающую с горделивой осанкой и потрёпанную странствованиями и гульбой, уставшую и простоволосую. Она всегда хороша собой. Её длинные влачащиеся платья подчёркивающие женственность усыпанные откровенно горящими разводами, а порою невесомыми прозрачными туманами. Не смеющуюся заливистым звоном и умеющую любить со слезой. Находящуюся в постоянном движении - от бунтующих хризантем с лёгкостью преодолевающих первые заморозки до ноябрьского снега, покуда все платья не износятся. Так что последняя её одежда будет изорвана в клочья и пущена по ветру.

Особенно мне нравится её мягкая и податливая погода. И даже когда у неё настроение не из лучших, когда слякоть и морось одолевают, да ещё и этот противный северо-восточный ветер от которого не спрячешься. И когда она - не ласковая и жестокая хлещет по ланитам своими ладошками, и даже тогда она не теряет своей привлекательности, всё так же манит в свои объятия.

Бывало, выйдешь на удивление всему живому и претерпеваешь колючее движение воздуха или моросящий ледяной дождь, и дышишь до нестерпимой боли. А потом торопишься домой, чтобы плюхнуться в тепло. Торопленье и плюханье в тепло имеют значение. Будучи уже спасённым сидя в кресле, с горячим травяным чаем, - погружаешься в пучину размышлений о вечном. Тогда и вкус чая становится особенным.

Ох уж эта осень, испепеляющая свои скупые ноябрьские одежды и уже совершенно нагая и босая, - уходящая и красивая.

Окончание последней похвальной мысли я произнёс вслух. В этот момент как будто снежный букет кто-то бросил в окно, да так что лепестки его рассыпались, образовав собой призрачную завесу. Сердце заколотилось. Я порываюсь сбросить оковы, но они ниспадают беззвучно, как роса, будто их никогда и не было. Не оборачиваясь, я сжигаю мосты и отодвигаю в сторону распоясавшееся воображение.

И пока этот выразительный объект моих предзимних терзаний не прекратил своё невесомое парение, тороплюсь. Необходимо торопиться. Бежать на улицу и прикоснуться и насытиться и окончательно заболеть первоснежной хворью. Прижаться к её груди и почувствовать биение почти нечеловеческого сердца, пригубить её дыхание, помолчать с ней о прекрасном.

Разумеется, ничего лишнего с собой брать не нужно. Я стал одеваться. Лёгкая и тёплая одежда, - всё по погоде. Шерстяные, белые носки, резиновые сапоги, куртка и вязаная шапочка. Что ещё нужно чтобы выйти в море? Хлопнув дверью, я оказался вдруг по ту сторону света.

И вот передо мной та сторона света, которая объяла меня и стала этой стороной, к которой я так стремился. Первое моё ощущение было, будто я вошёл в огромную комнату, стены которой находятся, возможно, за горизонтом, но этот горизонт где-то совсем рядом, просто из-за снега невидно. И потолок есть, - вот он сероватый и ватный, с которого сыпется весёлая штукатурка. Я улыбаюсь. Мной овладевает искренняя радость. То, что я переживал уже тысячу раз, вновь пришло ко мне, как будто впервые. Мокрый снег так и норовит дотронуться до моего небритого остова. Некоторые снежинки кружились как балерины, тянули ко мне руки, и таяли на моём лице, обдавая своей не обагряющей кровью.

Вероятно, им нравится температура моего тела. Им хочется тепла, но зачем этим маленьким холодышкам тепло? Они целовали меня в нос, щёки, ресницы и губы, и я с удовольствием принимал эти нежные, жертвенные поцелуи, подставляя лицо лёгкому дуновению. Эти снежные и всё ж тёплые лобзания имели запах незрелого арбуза или ещё чего-то имеющего признаки едва уловимого ветерка над водной гладью.

Запах выстуженного неба, путался под ногами. Это обыкновенное чудо, бес пафосное и простоволосое небо, действовало рядом со мной, оно то и дело теснило меня со всех сторон, оно радовалось моему появлению здесь, среди своего бессловесного лебединого оперения и оно играло со мной. Оно любило меня, а я отвечал ему взаимностью.

Пустые проулки с замиранием смотрели на небо. А я в сопровождении мелькающих синиц незаметно прошёл сквозь село. И когда крайняя улица оказалась за спиной и её очертания едва просвечивались, только тогда я почувствовал себя более свободным. Одиночество, которое часто присутствует и гнетёт, когда находишься среди нахлобученных крыш, суеты и разговоров о справедливости, ну, в общем, среди себе подобных, вдруг исчезло. Исчезло вместе с курящимися муравейниками, заборами, разбитыми дорогами и всем-тем, что утопает в повседневной суете.

Я промелькнул мимо домов свернувшихся калачиком, которые грели своё нутро собственным дыханием и сопели грязноватым дымком в высунувшиеся наружу дымоходы. Мимо заснувших и забытых до времени рассыпанных терракотовых кирпичей. Мимо опрокинутых навзничь и ни кому не нужных солнечных часов. Мимо перевёрнутых представлений о счастье. Мимо человеческих судеб брошенных у исковерканных обочин. Лишь редкий, собачий лай напоминал об этом переполненном и в тоже время пустом, невзрачном поселке, который был подобен, - умышленно забытой поклаже.

И вот я, завернувшись в брошенный на мои плечи осенний плед, иду вдоль оврага. Справа от меня погост, а слева степь, по которой движется навстречу, мягкий и местами взъерошенный туман. Откуда ж взяться этому низкорослому туману? И действительно роста ниже среднего. Сверху он аккуратно приглажен, а его бесформенные ноги путались в полу застывшем сомнамбулическом танце.
Я подошёл к покосившейся ограде кладбища, а туман едва прикоснувшись, отпрянул от её ветхости. Он аккуратно переступил грязную колею и засеменил по кочкам, а потом, изменив направление и не попрощавшись, ушёл, растворяясь в глубине оврага.

Кроткий скрип калитки и вот я уже ступаю по территории худощавого кладбища, похожего на фелюгу, выброшенную степными ветрами на мель. Чёрные от времени деревянные кресты, среди которых встречались согбенные карлики и идеально ровные с солдатской выправкой, - коих было большинство. Дальше ещё несколько высоких строящихся в ряд и напоминающих мачты уснувших кораблей. Тут же и выкрашенные в синий цвет крестики, среди которых рассыпанные памятники из мраморной крошки и все эти скупые сооружения, напоминали маленькие голгофы. Они стояли, как и прежде, молча и неподвижно. Здесь, как и прежде пахло травой. Крепкий запах полыни! Его даже надвигающийся прохладец не может выкорчевать. Трава здесь на много гуще чем там — в степи, и полынь вероятно здесь горше? Таинственное и необъяснимое, напоминающее морской штиль — пространство...

В моём далёком, прошлом о кладбище вообще не принято было говорить. О нём распространялись нелепые байки и страшилки не более того. Именно в то время, хотелось наслаждаться красотой мира, срывать набухающие бутоны. Когда за твоими плечами просвечивало всего десяток с лишком девственной, непорочной жизни. Когда перед тобой открывались дороги, уходящие в воображаемые перспективы. Когда сильно хотелось раскачивать маятник жизни и любить. В таких условиях, когда не было денег, но было вдоволь счастья, можно ли было грустить? Можно ли было думать о том, что напоминает смерть? Нет, не думалось... Не думалось ни о хорошем, ни о плохом. Юность не обременяет себя пустыми размышлениями.

Но сейчас?.. Сейчас — другое дело. Кладбище, как напоминание о смерти. Не могу сказать, что меня не пугает смерть. Пугает. Пока я её боюсь. Надеюсь, мои размышления помогут мне справиться с обоснованными опасениями и наконец, выведут мою не омытую душу на чистую воду. И тогда страх, возможно, будет неуместным. А пока щемит, не даёт покоя. Действительно хочется всяких, эдаких мыслей здесь и сейчас в присутствии неторопливого снега. В эти заснеженные минуты, когда красота Божьего мира и счастья становятся, более очевидны.

И вот я беседую со всей этой переполненной пустошью. Радует то, что никто меня здесь не осудит, даже если мысли мои окажутся нелепыми. Моё мироощущение принадлежит мне. Вот и сейчас вдруг возникло чувство, которое сопровождается обязательной мыслью, - что я должен пройти по кладбищу. Как будто, кто-то, неведомый мне, поручил это заделать. И появилось не страшное, а светлое ощущение необходимости, или даже долга...

Осознавая важность своего здесь присутствия, я иду по узким улицам пустынного города, мимо окоченевших оград. А вокруг инициалы, даты, выгоревшие фотографии. Они то появляются, то исчезают.

Погост представился мне, как раскрытая книга или скорее как судовой журнал, в котором по велению мудрого капитана были начертаны имена. Чтобы помнили... Даже те имена, которые были стёрты временем, всё ж начертаны, просто я их ещё не вижу. Шёл снег, а ветер то и дело переворачивал лёгкие страницы не останавливающейся ни на секунду жизни.

...

13.09.2014 год.