Стерва

 Павел Иваньков и Фёдор Чиркин были соседями. Родители Иваньковых с родителями Чиркиных жили душа в душу. Родители родителей Иваньковых с родителями родителей Чиркиных тоже жили душа в душу. Между огородами Иваньковых и Чиркиных испокон веков не было никакой изгороди, вместо неё пролегала заросшая беленой, крапивой и другими многолетними сорняками межа шириной где-то около метра. Родители Иваньковых и Чиркиных были довольны межой. Родители родителей Иваньковых и Чиркиных тоже не имели к ней никаких претензий. Претензии возникли у младшего поколения Иваньковых и Чиркиных. Целый метр земли пропадает зря. И эта межа непременно должна преобразоваться в несколько великолепнейших грядок под кормовую свёклу. Или под тыкву на худой конец. И стали Иваньковы и Чиркины вспоминать, кому же раньше принадлежала эта межа.
  Иваньковы вспомнили, что ещё до вторжения войск Наполеона в Россию она принадлежала древнему роду графов Иваньковых-Воронковых. Чиркины же вспомнили, что эта межа ещё до Куликовской битвы принадлежала знатному роду баронов фон-Чиркиных. И в одно прекрасное утро, выйдя полюбоваться на сорняки, по-хозяйски буйствующие на меже, и заодно сбрызнуть их для большего роста продуктами жизнедеятельности своего родного мочевого пузыря, переполненного за ночь, Фёдор Чиркин остолбенел. Между огородами Чиркиных и Иваньковых за одну ночь, как в русской народной сказке (в какой – он даже не смог вспомнить от охватившего его душевного потрясения), выросла изгородь, и не какая-нибудь, а сплетённая из толстых и гибких ивовых прутьев, своим плетением закрыв собою привычную Фёдорову взгляду заросшую сорняками межу. Теперь и опрыскивать-то было нечего, кроме ненавистных ивовых прутьев. «Ах-хренеть! Твою мать! - подумал Фёдор. – Вот тебе и соседи! Наглые сволочи! Графья недораскулаченные!». И, опрыснув непроизвольно босые ноги в надетых наспех галошах, забыв застегнуть ширинку, бросился огорошивать жену невиданной наглостью соседей.
  Жена у Фёдора была настоящей русской красавицей, статной, русоволосой, с толстенными косищами до самых пят. И не сказать, что муж был ей под стать, а даже как-то наоборот. Но любили они друг друга сильно, во всех делах, касающихся престижа своей семьи, были заодно и в таком деле особенно сплотились. Кроме красоты Наталья отличалась недюжинной по её годам мудростью. Поэтому в свои 30 лет она взяла управление ситуацией в свои руки, и муж нисколько не возражал. 
  На следующее утро, выйдя полюбоваться на экспроприированную у соседей межу как на свою частную собственность и заодно сбрызнуть её продуктами жизнедеятельности своего родного мочевого пузыря, переполненного за ночь, Павел Иваньков остолбенел, увидев, что изгородь перенесена на их сторону межи, и межу эту теперь совсем не видно сквозь частокол ивовых прутьев. «Ах-хренеть! Твою мать! Вот уроды! Бароны хреновы!»
  У Павла жена была русской, но далеко не красавицей. Нос картошкой, рот гармошкой, косовата, горбата, неуклюжа. Не сказать, что муж был ей подстать. А даже как-то наоборот. Павел был тихий, послушный и покладистый парень, жену он побаивался : Кланя иногда била своего муженька. Но любили они друг друга сильно, несмотря на то, что Кланя держала Павла в ежовых рукавицах и это по её настоянию два его товарища за поллитру вместе с ним соорудили за ночь ивовую городьбу на меже.
  Кланя и Наталья в это время нянчились с рождёнными почти одновременно малышами. У Иваньковых зимой родилась девочка – вылитая Кланя; а у Чиркиных орал по ночам Фёдоров наследник. И вот однажды средь бела дня, когда мужики вкалывали на трудовом фронте в борьбе за новый урожай на колхозном поле, произошла первая схватка двух русских кариатид на пресловутой меже. Бой шёл не на жизнь, а на смерть. «Я вот те косищи-то повыдираю, проститутка чёртова!» - вопила Клавка, наматывая на руку Натальины косы. «Ах, ты, стерва поганая! Я вот те зенки-то повыкалываю, шалава недоделанная!» - кричала Наталья, пытаясь дотянуться расщеперенной ладонью в увёртывающееся от её руки лицо противницы. На крики и вопли сбегались со всех сторон люди. Ребятня ухохатывалась, хватаясь за животики. «Стерва, стерва! Слышали, как она её?» - раздавались голоса. На мотоциклах примчались с поля мужики и стали их разнимать. Еле разняли.
  Схватки такие повторились ещё пару раз. А однажды на другой стороне межи появилась вторая изгородь. И межа стала ничейной. А Клаву с тех пор с Натальиной лёгкой руки так и зовут Стервой. «Кто это там идёт-то?» - спросит Петровна, сидя с бабами на лавочке у двора. «Да Стерва это, не видишь что ли», - отвечают. – В магазин, видать, ходила».