Дядюшка Дихлофос и поезд

На поезд "Владивосток - Новосиб" купили четыре билета, хотя ехали в купе втроём: я, мама и дядя Виктор. Зачем четвёртый билет?
А затем, чтоб к нам в купе не подсел какой-нибудь старый синяк, вынимающий из сумок пиво с таранькой за десять минут до того, как поезд тронется, и готовый затрахать всех рассказами о своей родне, которую он решил-таки навестить под Новый Год. Или отставного военного, из-за присутствия которого уже через два часа всё купе провоняет его носками, дешёвыми сигаретами, тухлой селёдкой и сомнительным порошковым винищем малинового цвета. Или китайского коммерсанта, за двадцать минут до отхода и на перроне уже пьющего с горла свою китайскую бормотуху со змеёй на бутылке. Или гномоподобного колхозника с пятью чемоданами, гнилыми яблоками в мешке, варёными яйцами в фольге, перегорелой водкой, пережареной курицей, какими-то размокшими бутербродами с сыром в газете, малосольными угурцами в треснутой банке: этот пренепреятнейший тип будет ехать до каких-то е***ей в Амурской области или Забайкалье, не реже, чем каждый час, он будет звать проводника и заказывать чай с лимоном, а потом он будет бегать в сортир и возмущаться на весь вагон, если перед какой-то станцией параша закроется. "Туалетный утёнок!" - за внешность и поведение прозывает таких пассажиров дядя Виктор. Но самые нежеланные соседи - это женщины с маленькими детьми. Им всегда достаётся верхняя полка и они дрючат соседей по купе нытьём, чтобы кто-нибудь да уступил им нижнюю, а уже там, ближе к ночи, ёрзают, ворочаются и извиваются подколодными змеями, пытаясь уместиться на узкой полке со своими целлюлитными ляжками и четырёхлетним жиробасом, раскормленным манными кашами. Днём же мамаши переодеваются по несколько раз подряд, меняя одни спортивные костюмы и шмотки на другие такие же, разве что по цвету отличающиеся, и выгоняют остальное население купе на пол-часа в коридор. А ребёнок тем временем визгливо спрашивает, сколько же ещё осталось ехать, срёт в горшок и тычет своей мамаше в рожу книгой "Приключения Буратино" - типа прочитай мне в четыреста шестьдесят восьмой раз да как можно погромче главу, где Карабас Барабас бородой к дереву приклеивается.

Мы ехали в купе втроём, на одной верхней полке - я, на другой - громоздкий чемодан на колёсиках, не поместившийся под нижней полкой. Все вышеперечисленные мерзкие попутчики разместились по соседним купе, где кто-то головой об стенку бился, а кто-то на полную громкость врубал поездное радио, по которому крутили ВИА "Самоцветы", "Песняры" и "Голубые гитараы".

В кромешной тьме поезд подкатился к первой крупной станции - Уссурийску, и там все пол-часа, пока поезд стоял, на перроне кого-то пинали ногами.

* * *

Следующая станция после Усурийска - Озёрная Падь - была поменьше. Об этой станции я слышал от друга, Макса Ларионенко. Гиблое место, даже гострасса "М-60" огибает его стороной.

Есть у Макса родная старшая сестра, старше нас лет на восемь. Был у сестры Макса бойфренд, Андреем звали. Был...

У Андрея была электрогитара "Урал" - с примочками, усилителями и прочей лабудой, среди которой был игрушечный крокодил Гена полуметрового роста, внутри крокодила была лампочка, загорающаяся в моменты, когда на "Урале" ноты повыше получаются, а из крокодильего хвоста выходил шнур ядовито-синего цвета, сделанный, скорее всего, из обрезанного удлинителя. Андрей впервые увидел эту гадость в каком-то советском детском фильме про хоккеистов и, не теряя ни минуты, в тот же вечер сделал себе точно такую же. Знакомые чмырили Андрея за этого крокодила, а также за то, что Андрей играл на электрогитаре песни незаконной в пацанских кругах группы "Фестиваль", но никого он не слушал, даже от своей девчонки отмахивался, как от мухи назойливой, едва только разговор о музыке заходил.

И вот, весной 1988-го года, Андрюха исчез. Не вернулся домой со школы. Его номенклатурные родители подняли на уши всех ментов, заставляя их обшаривать не только все трущобы, промзоны и пригороды, но и весь юг края. И вот, спустя месяц после исчезновения, в окрестностях отдалённой станции Озёрная Падь, в глухом овраге нашли куртку Андрея, вымазанную в крови и изрезанную бритвой. Больше не нашли ничего, так и сгинул чувак.

Вот такую историю я слышал от Макса.

Озёрную Падь проезжали ночью и станцию - как мне показалось - больше освещали костры на перроне, нежели электрические лампочки. В каждом редком силуэте, кутающемся в тулуп и отвернувшемся от поезда, мерещился Булава со вторым ртом вместо левого глаза.

* * *

Следующей станцией было Сибирцево, на её задворках стоит мемориал - паровоз, в топке которого по легенде сожгли заживо Сергея Лазо.

/год событий - самый конец 1990-го, мне тогда - 8 лет/