Сеня Сенечка

Небесная серость выплеснула редкие лучи   холодного солнца и тут же закрылась   измятым пологом грязных туч, сыпанула частыми каплями, опустилась  рваной завесью тумана  и  дрогнуло  окрест от холодной сырости.

Дождь застучал по остывшей земле.
 Мелкие ручьи, нехотя подбирая пыль, потекли лениво, обращались в слякоть.
Сырой сигаретой никак не затянуться.
Сизый дым вьётся нехотя,  добрался до глаз, обжег; две слезы побежали наперегонки и вдруг пропали в глубоких складках  небритых щёк.
 Семен закашлялся, шмыгнул носом, утерся шершавой рукой, сплюнул в сердцах в грязную лужу.

**

- Сеня, Сенечка, следователь обещает пять лет, я не выдержу, я с балко-о-она, повешусь  я-а-а,  только не тюрьма, помоги ради бо-о-ога.
Совсем некрасивая, лохматая, Ленка, как пьяная раскачивалась на стуле и подвывала  по-собачьи.
Говорил он ей, не раз говорил -  такие деньги  не к  добру .
Радовалась  дурёха, хвастала, мол, теперь богатая будет и обеспеченная.
- Будет, стала…  Вон, как от деньжищ опухла…
Да,  подурнела за два года, нет, не состарилась, а  какая-то другая стала : цвет лица, что ли изменился, или потому, что прическу меняла часто, а может от дорогой косметики.
 Иной раз глянет не неё, а не Ленка.

Понятное дело, прибыток такой  со склада не в одиночку имела, и по какой причине «погорела» ясно: подставили бабу большие люди, не самим же в петлю лезть, или на срок подсаживаться.
Вот, куда только  деньги  делись?
Ну, купили «жигуленка» новенького, мебель приличную завезли,  телевизор цветной, жрать конечно лучше стали.
Но судя по нечаянным разговорам, от тех денег, что имела, и половины не потратили.

**

Большая капля сползала с высокого карниза, мутным глазом разглядывая  жертву, сорвалась, понеслась, набирая силу, и свалилась  Семену на  голову.

- Лысый, ты че тут притарился? - Седой старик в длинном плаще, как  ниоткуда взялся. Большие глаза, длинный нос, впалые щеки, мелкие морщины паутиной на бледном лице.

- Да, вот…, - растерянно пожал плечами Семен.

- Живешь здесь, – проскрипел старый.

- Да, - Семен кивнул на пятиэтажку.

- Ключи потерял,- продолжил старик.

- Потерял, от жизни ключи потерял, - горько усмехнулся Семен.

- А я помню тебя, ты с сорок седьмой квартиры, помню…

И Семен  вспомнил. Да и не его, глаза эти  вспомнил  в пол лица, спокойные без  слезинки, святые очи.


Его били в подъезде двое, страшно били, а старик -  ни крика, ни стона.
И глаза!!
Словно на холсте без лица писанные, бездонные, ясные, вот так, весь мир, и видят враз.
Семен тогда в полудара сволоту разогнал, и помнится, отнес старика куда-то, да и забыл. Уж лет пять прошло…

- Шесть, - кивнул старик и улыбнулся.


В тот год  продал он  дачу, «жигуленка», отцовский дом, что по наследству достался, и благо, раньше-то в народных заседателях ходил.
Знал и судей и прокуроров, и следователей кое-каких.
Так и сговорился  втихаря, с деньгами-то много чего можно …
Дали Ленке  срок условный. Отвертелась от тюрьмы.
А Семена с работы попёрли, пока следствие шло.
Мол, при такой воровке жене и он скурвится может.
 Вслух-то не говорили, слушок пустили, шушукались по углам, намекали…

Главный инженер, тогда ловко в обед подъехал, мол ты Петрович не переживай, мы тебя понимаем.
Пузырь, скотина, вытащил, угостились оба, Семен свой достал.
Выпили, за жизнь поговорили, да и разбежались, а через час «народный контроль» к Семену в цех и завалился.

Секретарь профсоюзный разорялся тогда, ну, и предложили «по собственному желанию», что бы честь коллектива не позорить.
Дома шаром покати. Ленку на работу не берут, ему  тоже искать, что-то нужно. Как жили полгода??
Тогда Семен и выпивать начал.
Руки-то золотые, люди в округе знали.
 От безделья и сделает кому, что,  ну вот  и выпивка и закуска…
А тут деньги народ менять начал. Суета, галдеж, очереди, а он посмеивается, мол, счастливый я человек без денег-то.
Вечером домой пришел, хотел этой радостью с женой поделиться.
А Ленка сидит на стуле, как полоумная раскачивается..
И  глаза! А нет глаз! Не видно!
Точки злые стену буравят и от того, вроде   больно стене от взгляда такого.
Веки  распухли, губы толстые, бормочет что-то, и зубы стучат,  ровно кто на ложках деревянных играет.
Его увидела, да и свалилась в обморок.
Отошла через минуту, на Семена смотрит и твердит : «Деньги, деньги, деньги…»
Он  хотел «скорую» вызвать, а Ленка вдруг завыла, упала ему в ноги и поведала, как на исповеди, что тысячи  её запрятанные,  сгорели вмиг с реформой этой денежной…

**

Ночь,  недовольная непогодой  расползлась чернотой, а  дождь всё сыпал крупными каплями, забирался  за воротник, промочил  сандалии,   грязные штанины задевали друг за друга, и противно липли к ногам.

- Пришли,-  старик толкнул  дряхлую калитку, дернул за обветшалую дверь землянки .

Приятным, неведомым  ароматом встретило жилище. Тепло, сухо и сверчок стрекочет где-то.
Старый  Семёну переодеться велел,  чаю налил горячего, ароматного. Вещает о чём-то, а голос  ровный, чистый …  И  водки  выпить хочется.

- Водки нет,  не пью, коли остаться захочешь, то и тебе не велю. А нет, так и не быть товарищами нам. Ты, чай пей, после второй кружки, забудешь про водку, - говорит старый,  как с листа душу читает.

А Семену и одной хватило.
В голове туман розовый поднялся,  задрожал зыбко, и такая истома по телу, такое тепло, как завернул его кто в одеяло пуховое…

**

Пальцем тогда Семен жену  не тронул, да и не ударил он женщину  ни разу, и мысль такая в голову никогда не залетала.
А тут, вдруг и посетила! Противная, мстительная, грязная мыслишка, требующая расчета за коварный обман, за все  неприятности и расходы, возникшие из-за этой бабы.
Мир сперва  вывернулся наизнанку, показал свое жестокое нутро, да и свернулся в мелкий комочек, замер пред ним в своей тщедушности и заморгал глупыми Ленкиными глазами.
- Я же, как лучше хотела, - повторяла она скороговоркой.
А Семен никак понять не мог, чего лучшего она хотела.
Простил  её, вот так, вдруг и простил. Не ведая от чего, пропала и злоба, и ненависть, и жалко Ленку стало, и себя жалко…
Вскоре оба на работу устроились.
Жизнь вокруг скудная, народ изменился вдруг: каждый за себя, уж и от друзей помощи не жди.
Ну, так и держались парой, чай уж второй десяток лет вместе.
Бог детей не дал, так на то он и Бог,- беду-то отвесть и, теперь, при жизни такой, не родившимся деткам судьба пальцем  не грозит.

На новой работе народ пьющий собрался, но спецы знатные! 
После дела застолье богатое, не на свои деньги, клиенты напитками баловали.
Деньги от них  же поровну делили, потому как, друг без дружки нет и результата. Зарплата скудная, но навар всегда был.
Ленка поваром в столовой, кое-что домой таскала.
И вроде жизнь устроилась, и при квартире они, и с голоду не пухнут.
А он и не мог без работы, отказывался от отпусков, страдал воскресными днями по дармовой водке, и не заметил, как жена   расцвела в свои пятьдесят розовым цветом, распустилась чудным цветком, привлекая ладных мужичков, только без вечного перегара, сумасшедшего ночного храпа, и навязчивого  желания опохмелиться.
Он не заметил, как преобразилась квартира с новой мебелью, и телевизором, теперь, почему-то висевшим на стене, а как-то и вовсе, подивился компьютеру, в котором он ни черта не понимал.
И вот, рухнуло всё!
Цех Сенькин прикрыли, народ разогнали.
Кое-когда, бывшие клиенты  обращались к нему на дом, где уже за бесценок делал то, за что вчера платили полновесные суммы.
А там и вовсе о нем забыли.
Семен бродил по дворам, помойкам, стройплощадкам, собирал или  приворовывал цветмет. Тем и жил, от чего  и пьян был постоянно.
В хлам не напивался, до дома сам добирался, никого не обижал, но и водкой своей ни с кем не делился.
Ленка уж терпение израсходовала и костерила его, на чем свет стоит и матерно, и по всякому, а совсем пьяного лупила, чем придется.
Как-то утром закатила истерику, мол, скотина ты, урод, падлюка ненавистная, у меня день рождения сегодня, хоть бы в этот раз перегаром не дышал.
Опомнился  Семен,  и двинул к своим загашникам. Сдал проволоки медной и побежал второпях к цветочному ларьку, да  и не добежал.
Повстречал на пути забегаловку дешевую и спустил он рублики в удовольствие свое.
К вечеру собрал с городского газона цветов и довольный уж к дому подходил, как на помойке, вдруг, приметил букет желтых роз в несвежей упаковке. И завалился с эдаким цветочным изобилием  домой…
Вот тогда впервой и случилось сотрясение мозга. Помнил он с того случая недовольную  жену, как кричала, как ударила, а кто затем его бил,  напрочь выпало  из памяти.

**

Мелкое оконце  моргнуло первыми  лучами  взошедшего солнца,  брызнули они теплом,  уперлись в стародавнюю лавку, и осветили  лежащего  старика.
В чистой рубахе,  вытянулся он струной, на губах улыбка спокойная, нос острый, глаза закрыты. Руки на груди, а меж пальцев свечка тонкая бледным дымком выдохнула. Лежит и столь блаженства в нем и спокойствия, будто и не умер вовсе, а радуется чему-то неведомому, о чем уж и не спросить, и не узнать никогда.
Схоронил Семён старика на третьи сутки во дворе  у халупы, поставил крест деревянный, хозяином заготовленный, помянул и, вдруг, плащ его надел, как велел кто.
Глянул в зеркало и обомлел: смотрели на него глаза огромные, на холсте без лица писанные, бездонные, ясные, вот так,  весь мир и видят враз.