Личико твоё...

Начиналось лето 70-го года, и, как всегда в такую пору, сразу вставала дыбом одна и та же проблема: куда поехать  отдыхать? Дачи у нас никогда не было, а если бы вдруг и появилась, мы бы, скорее всего, пользовались ею мало, потому что все очень любили путешествовать и ездить в разные места, а вовсе не в одно и то же.
В какой-то день самого начала июня позвонила моя знакомая.
- Мы сумели раздобыть Вам недельную путевочку на Черное море, - объяснила она. – Это ведомственная база отдыха работы моего зятя. Выписали на него, но он добился, чтобы  переписали на вас. Там будет целая комната, так что можете поехать с сынишкой и даже еще кого-то прихватить. А дальше… если сумеете договориться, то поживете там дольше, а нет – так найдете другой вариант. Так что приезжайте завтра, и я собственноручно вручу вам драгоценный листок.
Мы сидели за столом совершенно ошарашенные. Это было – как выпад манны с неба прямо в наши тарелки. Достать куда-либо путевку на лето в то время было почти невозможно, только в ведомственные дома отдыха и санатории; то есть для своих работников. Мы же были обычными людьми и нигде никаких путевок получить не могли. Так что нам вдруг очень повезло. Решили, что поедут мама с папой и их внучек, мой сын Сашенька. Кстати, ему вот-вот должно было исполниться семь лет, и путевка на юг  оказалась замечательным подарком. Может быть, из всех нас именно ему важнее было поехать тем летом к морю. В марте он перенес довольно тяжелую и болезненную операцию по удалению гланд и аденоидов, которые замотали его к тому времени настолько, что он стал болеть тонзиллитом и другими простудными гадостями по десять месяцев в году, уже даже прослушивался шум в сердце. И врачи всерьез забили тревогу: как бы у него не развился ревмокардит. Операцию он перенес трудно, вспоминал ее непрестанно, болеть пока  меньше не стал, а вот если бы удалось свозить его на Черное море, то, глядишь, и здоровье, и вся его жизнь взяли бы совсем другое, очень положительное направление.
Я тогда быстро собрала их в поездку, папа столь же быстро, хотя и отстоял в очереди около трех часов, достал билеты на поезд, и они уехали отдыхать. Место  было известное, красивое, почти на берегу моря, в зелени, воздух очень здоровый. Повезло!
Я еще дорабатывала учебный год. Но вполне успевала приехать к ним на последние или два-три дня отведенного нам времени. Мне помогли собраться, достать билет и посадили на поезд. До встречи с мамой и папой, особенно с сынишкой оставалось меньше суток, и я радовалась безмерно. Успела не просто ужасно соскучиться по нему, но и понимала, что хотя с бабушкой и дедушкой ему отдыхать очень приятно, Саше наверняка хотелось больше движения, каких-то поездок, путешествий, привычных для нашего с ним летнего отдыха. Сейчас мне важно было внимательно посмотреть, как после операции будет вести себя его горло.
Дороги на поезде я почти не помню, слишком вымоталась, много спала и просто торопила время: ну когда же доберусь? Добралась. Тот день, когда мой поезд остановился на Симферопольском  перроне, был уже с утра жарковатым, солнечным, приветливым, и хотя я терпеть не могу жару и с молодости тяжело ее переносила, тут я очень радовалась за Сашку: ему такая погода была полезна.
В те годы и очень много лет потом от Симферополя к Южному берегу Крыма ходил троллейбус. Странно и экзотично. Ведь троллейбус – транспорт больших городов, и в Москве он  привычное средство передвижения. Но в Крыму, в горах… Ехать на троллейбусе к морю… Совершенно невероятно!
И, тем не менее, какие-то полчаса-час спустя я сидела в самом что ни на есть настоящем троллейбусе, который решительно и привычно шел от Симферополя к югу.  Смотрела в его огромные окна и глазам своим не могла поверить. Но напрасно, потому что он был обычным и привычным транспортом от Симферополя к разным городам Южного берега Крыма. И все же очень странными казались виноградники за окнами троллейбуса. Иногда мне казалось, что это просто кадры из фильма.
А картина за окнами становилась все более и более интересной. Сначала ровная, плоская, ничем особенным не примечательная земля вдруг изменилась. Это постепенно  выходили нам навстречу горы. Далекие, приветливые, совсем не грозные, наоборот, некоторые в фате из белых облаков, они возникали со всех сторон будто специально для того, чтобы подтвердить: «Ты едешь в нужном направлении, ошибки здесь быть не может». Они не казались высокими, но это были горы. Не густой и грозный массив, а отдельные скалы, похожие на милых девушек, выбежавших каждая из своего дома навстречу приближающимся гостям, которых давно ждали. Очень хотелось выскочить из троллейбуса и побежать навстречу этим горам, приникнуть к ним, рассказать, что так давно мечтала их увидеть, но жизнь шла трудно, никак не находилось на это ни времени, ни сил. Они улыбались издали, явно желая успокоить: мол, все понятно; ничего, наша встреча совсем близка. Некоторые вдруг исчезали, но потом снова появлялись или  присылали вместо себя кого-то другого.
Так мы ехали, наверное, целый час, и я с грустью думала о том, что вот уже тридцать стукнуло, даже тридцать один, а я ведь до сих пор в Крыму была лишь однажды, в шестидесятом году, когда папа, много путешествовавший по Крыму еще в молодости и навсегда полюбивший его, вдруг распорядился прямо посреди лета: «Едем в Крым!» И мы тогда действительно совершили уникальное, шестинедельное путешествие по Южному берегу Крыма всей семьей. Сидя теперь в троллейбусе, который с каждой минутой все настойчивее приближал меня к сыну и родителям, я думала о том, что папа не зря так сильно когда-то  полюбил Крым, а потом без конца рассказывал нам о нем и внушал, что это одно из лучших мест на земле: Крым действительно – почти как родной человек -  сейчас принимал меня с распростертыми объятьями.
И вот уже мой путь закончен, и я, одухотворенная, счастливая, будто побывала в горах сама и узнала много-много всего очень интересного и важного, вхожу на территорию базы отдыха. Здание смотрелось совсем неинтересным, очень простым, хотя и двухэтажным, светлым, примитивным, просто коробка и ничего больше. Однако я подходила к нему с трепетом и благодарностью: оно же подарило моим старикам  и сынишке возможность начать отдых, вдохнуть в них силы и дивного воздуха, раскачать для того, чтобы дальше найти что-то получше.
До самого входа в здание шла асфальтированная дорога на одну машину, и по ней я направилась вперед. И тут меня сразу захватило потрясающее зрелище. Кругом было очень много цветов, они росли над этой дорогой, как бы на другом, более всхолмленном, а вовсе не ровном ландшафте, и теперь чуть приободрились, выровнялись, будто построились для встречи со мной. Кругом виднелись  розы, самые разные, а вместе с ними всевозможные садовые цветы. Хотелось сказать: ну когда же они успели расцвести, ведь пока еще идет лишь начало июня! Но мысль эта, так до конца и не оформившаяся, тут же откидывала сама себя: это юг, а не наша средняя полоса, тут все цветы уже давно  распустились. Подняться бы над асфальтовой колеей, по которой я шла, подойти к цветам и понюхать их… Не сорвать, конечно, нет, нет, ни одного цветочка, а просто понюхать. И это можно было бы сделать, я ведь уже не в троллейбусе ехала, а шла собственными ногами. Но не посмела: показалось, что это было бы надругательством над трудами тех, кто вырастил чудо-цветочки.
Самыми потрясающими из них были невысокие кустики с очень красивыми мелкими желтыми цветочками, которые росли гроздьями. Поражал этот желтый цвет: очень сочный, не темный и не светлый, средний, но именно сочный. Казалось, что если сорвешь такую гроздь и потянешь в рот, она оросит его вкуснейшим соком. Хорошо, что я этого не сделала: как позже объяснили мне и мама с папой, и Сашка, эти цветы называются испанским грогом, они настолько же ядовиты, насколько и красивы. Испанский грог… И вот уже другие ассоциации закрутились в голове. Все, что знаю об Испании, теперь вышло из памяти и выстроилось рядом – ровными линиями, кругами, спиралями. Воображение само уносило меня в далекие-далекие, неизвестные края. И показалось, что в той стране всё так же красиво, сочно, чисто, необыкновенно, как сами цветы-гроздочки на кустах. Они тоже будто специально часовыми выстроились по краям дороги, указывая  мне правильный путь, благоухали нежным ароматом и обещали, что у меня будет на редкость славная поездка.
Откуда-то доносилась музыка: Эдита Пьеха пела свою знаменитую песню про трубача, от которой все твои члены готовы были тут же пуститься в пляс. «Папс, папс, пабарапа-папс-папс…» Ну хоть ставь чемодан и сумки на дорогу и танцуй прямо здесь! Такое было, конечно, невозможно, я шла и шла вперед, а музыка, явно доносившаяся из корпуса, приветствовала меня, поздравляла с тем, что я добралась, что сейчас увижу своих и, наконец, начнется мой долгожданный отпуск, который снимет утомление, нервозность и на их место принесет в душу радость и покой.
Комната, в которой устроили моих, находилась в углу на втором этаже, я как-то сразу угадала ее. Когда постучала в дверь, так и оказалось: все сидели по разным углам, делали каждый что-то свое, это действительно была их комната. Папа читал – потом выяснилось, что книги по Крыму, мама что-то зашивала, а Сашка стоял около кровати и очень смешно плясал под этот самый «папс-папс». Увидев меня, они сразу вскочили и кинулись обниматься. Было очень приятно и трогательно. Потом тут же  показали, где можно вымыть руки, и усадили за стол. Мы долго чаевничали, я рассказывала о московских делах, они о своей жизни здесь, и не могли вволю  наговориться. А главное – все очень радовались тому, что я успела к Сашкиному дню рождения, семилетию. Его счастье не знало границ, он никак не мог отлепиться от меня. Лишь совсем вечером мы пошли немного прогуляться. Вот тогда они и рассказали мне про испанский грог и про то, как провели время без меня.
Вечером мы хотели уложить Сашеньку спать и сесть подумать, куда двигаться дальше, срок наш в этом месте скоро истекал, но Сашка отказался лечь спать и сел вместе с нами за стол, чувствуя себя полноправным и взрослым членом семьи, слово которого тоже очень важно при решении такой серьезной проблемы.
Выяснилось, что папа уже все продумал. Мы вспоминали свое путешествие по Крыму в шестидесятом году, самые разные места. Папа  с сожалением говорил о том, что напрасно мы тогда не остановились в одном селе, как раз на редкость удачном для отдыха. Вот и сейчас подумали: не податься ли именно туда? Правда, это почти деревня, там нет того курортного флера, как везде, но это не имело для нас значения. Главное - все собрались и рядом будет море.
Папа разложил на столе карты, стал что-то рассказывать про село. Вспоминал, как останавливался там в двадцать четвертом году, когда, совсем юным, совершил в одиночку свое потрясающее путешествие по Крыму. В результате всех рассуждений мы решили завтра же ехать туда.
Уезжали мы совсем рано утром, хотелось успеть перебраться до жары, да еще ведь было неизвестно, сумеем ли мы там что-то найти: июнь уже разошелся, каждый день в Крым прибывало все больше «дикарей», как тогда называли тех, кто отдыхал сам по себе, а не «организованно», в домах отдыха или санаториях по путевкам. Папа уточнял: наш  поселок очень известный и не исключено, что нам еще придется помыкаться в поисках жилья там.
Добраться тогда до столь недалекого (впрочем, и далекого тоже) места было совсем не сложно: ходило много транспортных катеров, люди пользовались ими вовсю и предпочитали их автобусам: получалось просто, романтично, а заодно и прогулка по морю. Нам даже сидеть там не хотелось, настолько красивой раскрывалась морская панорама, да еще в обрамлении гор, – чудо! Мы не успели всласть насладиться  дорогой, как катер причалил к поселку. Мама с интересом разглядывала все, что виднелось на берегу, папа организовывал нашу высадку, а я, крепко держа за руку сына и в другой руке тяжелый чемодан и сумку, в первые минуты ничего не разглядела, кроме, разве что, одного: действительно место деревенское. Да никто и не говорил, что будет иначе, наоборот. Может быть, легкое-легкое разочарование, что называется, коснулось моей души, но я его тут же прогнала, мечтая об одном: чтобы мы нашли здесь жилье.
Нашли, и довольно быстро. Прямо в поселке, на берегу моря, от пляжа нас отделял только участок, как тогда было принято. Хозяйка поселила нас в своей избе, выделила комнату, а не просто четыре койки в большой общей комнате, что было бы так, если бы отдыхающие уже понаехали плотно.  Мы были очень довольны. Может быть, хотелось большей курортности, цивилизованности, но, с другой стороны, здесь мы ощутили полную волю, поняли, что жить будем, как хотим, по-свойски, как живали всегда на снимаемых подмосковных дачах, что нас очень устраивало.
Мама сразу взялась за наведение порядка. Каждому определила угол, мы застелили свои постели, она вытащила и поставила на стол посуду, какие-то остатки еды, вскипятила чайник. Папа обустроил свой уголок на подоконнике и полочке над кроватью, выложил книги, карты, всё, что у него было с собой по Крыму. А Сашка, естественно, тут же нашел место игрушкам и книжкам, ему очень понравилась эта дачная воля вместо белых скучных стен базы отдыха, и он прыгал от радости, мечтая, что мы скоро пойдем купаться. Ну а я тоже оборудовала свой уголок, убрала чемодан под кровать, развесила на спинке кровати платьишки и Сашины вещички, разложила привезенные книги, и мы сели пить утренний чай. Было очень хорошо, по-семейному, и мама  жалела, что нас всего четверо, вполне могли бы сюда приехать и все оставшиеся в Москве родные.
Потом мы купались. Чудо неслыханное: пляж в такой близи! Правда, непривычным был серый песок с галькой. Вспоминали феодосийский Золотой пляж, где в шестидесятом году  прожили больше недели, не переставая восхищаться действительно золотым песком. Но папа объяснил, что серый песок – вулканический, видимо, когда-то волна извержения вулкана Карадаг пошла в эту сторону, потому что и дальше, предупредил он, песок будет серым. На самом деле мы это прекрасно знали, разглядели и прочувствовали еще по нашему путешествию вдоль южного побережья Крыма десять лет назад. А вскоре привыкли. Купанье оказалось на редкость спокойным и приятным, глубина моря умеренная, бояться было нечего. Мы поняли: будем пользоваться морем целый день.
Жизнь наладилась сразу. Мы обнаружили, что недалеко есть базарчик, а там всякие ягоды, фрукты и овощи. Нашли и магазин, кое-что покупали у хозяйки, она сама  предложила. Папа все время что-то рассказывал, читал, писал. Мама с удовольствием занималась хозяйством, Сашка играл – во дворе даже оказались какие-то ребятишки. К сожалению, они скоро уехали, потому что закончился их отдых. Я каждое утро, едва искупавшись, возвращалась домой, одевалась и тут же уходила на рынок и в магазин, приносила  продукты. Самым важным из них была клубника, которая в Крыму уже созрела. Я покупала один килограмм, и дома мы его по-братски делили на четверых, наслаждаясь этим необыкновенным праздником жизни. В Москве она стоила очень дорого, на снимаемых дачах ели собранную собственными руками землянику, так что крымская клубника была для нас еще одной радостью. Вообще все больше становилось похоже, что мы на редкость хорошо отдохнем и доберем тут многое из того, чего так не хватало в нашей обычной жизни.
До сих пор этот поселок и жизнь в нем стоят в моей памяти светлым-светлым, счастливым пятном…

Уже со второго дня жизни на отдыхе я установила себе режим жизни.  Утро начинала с купанья, довольно раннего, потому что никогда не любила спать допоздна, так что и здесь сохранила свою привычку. В восемь часов я выходила на пляж. Было еще не жарко, но настолько хорошо, что можно было купаться без опасений, хотя температура воды по утрам едва достигала двадцати градусов. Приходила я с единственным предметом в руках, полотенцем, благо расстояние от наших дверей до пляжа составляло всего-то метров тридцать, до кромки моря примерно  пятьдесят или меньше. Купальник, халатик, полотенце - и всё. Местечко, где оставляла халат и полотенце, облюбовала сразу: большой камень, почти весь утопленный в песок; он торчал на его поверхности волнистыми и отшлифованными кусками. Я скидывала халат, бросала его на камень и сверху полотенце.  Родители еще спали, да и вообще считали для себя опасным купаться в такую рань, в прохладной воде. О Сашкином раннем купании и речь не могла идти, он пока не окреп до конца после операции, во всем требовалась большая осторожность. Так что я – всегда одна. Вхожу в воду. В первые секунды ежусь: прохладно. Но еще шаг, другой, еще чуть глубже и еще. На настоящую глубину никогда  не плавала, заходила лишь до той черты, где еще могла достать дно. Я неважно плавала, да и одна, мало ли что. Когда-то на даче, которую мы снимали на берегу реки Дубна, я узнала, что значит, если в воде сведет руки. Мне свело обе сразу, в одно мгновенье, в предплечиях. Я вдруг колышком устремилась ко дну. Рук почти не чувствовала, их словно парализовало. Но, видно, Судьбе не угодно было отпускать меня столь рано. Совсем неподалеку купались мои братья-близнецы, и хотя я вскрикнуть не успела, они сами заметили, что я исчезла в воде, тут же ринулись ко мне и вдвоем, держа под мышками с обеих сторон, помогли мне добраться до берега. Надо сказать, что испугалась я тогда на всю жизнь. А это было в разгар жаркого лета, вода в  реке теплая. В море тоже могло  случиться что угодно. И потому – десяток движений направо, потом назад, еще десяток налево, снова назад, и так несколько раз. Минут через десять я выходила из воды, посвежевшая, счастливая, очень бодрая. Вода больше не казалась мне прохладной, покупалась бы еще. Но дома уже могли проснуться. Нужно было что-то быстренько сготовить: сварить кашу, яйца или разогреть макароны по-флотски, которые остались со вчерашнего ужина и всем очень понравились. Быстренько сделать салат, вскипятить чай.
Когда мама, папа и Сашенька просыпались и, умывшись, садились за стол, всё ждало их в самом лучшем и очень аппетитном виде. Мы уплетали завтрак за обе щеки. Прикидывали, что сегодня будем делать. Может быть, удастся сходить на прогулку в горы, как мы это называли. Сам поселок располагался уже в горах, но не высоких,  сглаженных, раскинувшихся как бы плоскогорьем, хотя нет-нет да вдруг вздымалась и горка вверх. Однако на такие вылазки можно было отправляться только при отсутствии жары. А если она «отсутствовать» не собиралась, мы, конечно, шли на море. Точнее, родители и Сашка устремлялись на пляж, а я сначала шла на рынок за клубникой и овощами, заглядывала в магазинчик, приносила всё домой, а потом либо сразу становилась готовить обед, если ничего не осталось от вчерашнего, либо варила легкий супчик, остальное можно было сготовить позднее, и устремлялась к своим на пляж.
Наша хозяйка, как и все тогда, сдавала буквально каждый угол, главный источник добывания средств на жизнь. У нее был основной дом, где в одной из комнат жили мы, а также пара времянок, набитых гостями. Отношения у нас со всеми сложились самые  приветливые, но крепко сдруживаться не хотелось. У нас был свой коллектив, вполне для нас достаточный, да и коромыслом нависала проблема относительно скорого отъезда. Дорог был каждый момент на море. Мы еще не решили, сколько проживем здесь, но мама очень беспокоилась за всех, кто остался в Москве, бОльшая часть семьи, потому ее ни на минуту не оставляли мысли о них. Словом, раньше мы уедем или позже, все равно вряд ли наш полный срок жизни в поселке мог превысить, скажем, три недели, и отъезд  всегда оставался ощутимым.
Примерно через пару дней нашей жизни там хозяйка сдала времянку новым гостям, семье из трех человек откуда-то с севера. Говорила, что люди там «обалдели» от холода и слишком короткого лета, для них очень важно было хорошо отдохнуть на море. Семья была достаточно молодой: жене лет сорок, муж казался лет на пять моложе, сын Димка двенадцати лет. Хозяйка рассказала нашей маме, с которой любила поговорить с первого  дня, что эти приезжие не просто дачники-курортники, а ее родня: племянница с семьей. Ну да, ну да… Еще одни отдыхающие. Мы не знакомились с ними  специально, но слышали, как их называют соседи, чужие, отдыхавшие вместе с ними здесь прошлым летом. Нас тоже хозяйка иногда окликивала по именам, так что все знали, кого и как зовут. Запомнилось, что мужа этого семейства звали Виктором: хозяйка часто подзывала его помочь принести то, отнести другое, забить гвоздь, поправить замок, и он делал для нее таких дел по нескольку в день. Вряд ли она брала деньги за отдых со своих родственников, так что подобная взаимопомощь была очень естественной и справедливой. И потому часто на весь двор слышался хозяйкин голос: «Вить, а Вить, подь сюды!» И он моментально спешил на помощь тетушке. С нами, впрочем, как и со всеми другими отдыхающими, он был ровен и приветлив. Семья ничем особенным не отличалась. Жена, миловидная женщина, никогда не ходившая по участку в халате, только в каком-нибудь очередном опрятном платьице, простом, но милом, вечно крутилась по хозяйству. Мы мало общались с ней: здоровались, могли перекинуться парой-другой слов, и всё. Она нас ни о чем не спрашивала, и мы ее тоже. Их парень вечно гонял по двору, в общем-то был оболтусом, но отца слушал с полуслова, а мать, при том что отец в отпуске и всегда рядом, ни во что не вмешивалась. Обычное, ничем особенным не отличавшееся семейство.
На второй или третий день после их приезда я, как всегда по утрам, пошла на море. Купальник, халатик, полотенце, волнистый камень, отшлифованный морем и песком… Море встречало меня приветливым мелким прибоем, будто сообщало, что оно снова всё сделало для того, чтобы я могла искупаться в свое удовольствие. Утро  благоухало дивным запахами, в которых ощущались и море, и все травы-цветы, растущие кругом, и свежесть гор, и даже легкий запах сосен. Всё было замечательно. Некрупные белые  чайки  летали над водой неторопливо, иногда присаживались на гребень волны, потом снова взлетали в воздух, сообщая что-то важное друг другу.
Постояв минуту-другую, с наслаждением вдыхая все ароматы сразу, я скинула халатик и вошла в воду. Вскоре уже плавала обычным своим образом, совсем не по-спортивному, далеко не заплывала и очень радовалась тому, что меня никто не видит: на пляже не было ни души. С каждым собственным гребком я ощущала все сильнее, как радость приливает к сердцу, как бодрость и силы соревнуются между собой. Было очень хорошо, выходить из воды не хотелось, но чувство долга, как всегда, подтолкнуло меня, напоминая обо всех обычных семейно-утренних делах, и я пошла к своему халату и полотенцу. Вытерлась, постояла, пытаясь чуть-чуть подсохнуть, на краешке моря. Уходить не хотелось! Кроме общей красоты, морской свежести и благодати, я испытывала еще и замечательное, немножко тревожное и волнующее ощущение: я одна в целом мире, только я и море, только горы, солнце, ветерок, чайки – и я, совсем одна… Потом накинула халатик и повернула к дому, неся в руках полотенце и шлепанцы, которые не хотела надевать на ноги, поскольку они были в песке.
И тут я заметила, что, оказывается, вовсе не одна на пляже. В самом его конце (или начале?), где до участка остается пара шагов, сидел новый приезжий Виктор. Он был очень высоким, крупным, солидным и интересным мужчиной. Можно было бы назвать и парнем, если бы забылось, что у него есть жена и сын двенадцати лет. Он сидел одетым, возможно, что купаться столь рано не собирался, просто вышел спозаранку на пляж посмотреть на море, полюбоваться его красотой, пока родные спят. Но я сразу заметила, что он смотрит вовсе не на море, а на меня. Почему-то не сказал: «Здравствуйте!» или «С добрым утром!», не перемолвился ни единым словом,  просто смотрел и смотрел, и даже казалось, что его глаза разучились моргать.
Я тоже не стала здороваться с ним, коль скоро он не счел  это для себя обязательным. Не останавливаясь, прошла к участку и через минуту уже входила в дом. Скинуть мокрый купальник, вытереться, одеться и – браться за приготовление завтрака. Надо бы сказать, что я старалась не шуметь, но было как раз обратное: шумела, звенела посудой, довольно слышно ставила кастрюлю на плитку: мне было жалко, что родители и сынишка дрыхнут в такое славное и поэтичное утро.
Именно с того дня кое-что в моей жизни изменилось. Уже после завтрака, вымыв посуду и отправившись на базар и в магазинчик, я увидела Виктора и там. Он, вроде бы, ничего не покупал, просто болтался по рынку, глазел. Или кого-то ждал. Неожиданно подошел ко мне, поздоровался. Я ответила и продолжала покупать то, за чем пришла. А он вдруг где-то отыскал слова и стал говорить, что я очень красиво плаваю, и вообще это удивительное зрелище – «такая приятная молодая женщина утром совершенно одна на море…» Хотелось возразить: что, мол, тут особенного, дом же рядом, но он как бы отмахнул мои слова, уточнив: «Вы очень хорошо смотрелись на таком фоне».
Говорил что-то еще, но я ушла в магазин. Он не последовал за мной, и я спокойно делала покупки. Однако едва я вышла на дорожку, ведущую к дому, а она тянулась метров на триста, как снова увидела Виктора: он стоял у обочины дороги, явно  поджидая меня. Хотела пройти мимо, но он пристроился рядом и стал что-то говорить: о рынке, о магазине, о снабжении, о том, что у них на севере снабжение даже лучше… Любопытно, конечно, но почему-то мне и встреча эта не понравилась, и то, что он явно ушел на рынок, чтобы повидать меня вдали от дома… Господи, ну какое ему дело до меня, у него есть жена, семья… И, тем не менее, на участок мы входили вместе. А там на летней кухоньке уже вовсю орудовала его жена и рядом крутился Димка: умывался, что-то рассказывал матери, жадно вдыхал вкусные запахи. Я поспешила пройти к своим.
Наши дни почти все были одинаковыми, если не считать того, что куда бы я ни пошла, теперь везде встречала Виктора. Он сразу подходил ко мне. Наверное, мы смотрелись забавно: я едва доходила ему до плеча. Меня это совершенно не волновало. Интересовало другое: что ему от меня нужно? Решил закрутить со мной курортный романчик? Это было тогда настолько распространено, что подавляющее большинство молодых людей именно за этим, кроме отдыха как такового, и ехали «на юга». Обычно  такие романчики ничем не кончалось: после отпуска люди разъезжались по своим домам; и не так уж часто случалось, что они потом хоть когда-то еще встречались. Впрочем, за всех сказать невозможно, но факт, что поехать в Крым или на Кавказ и не завести там романчик считалось большой неудачей.
Но меня это не интересовало. Рядом родители, сын – какие романы? Да и если бы поехала одна, ничего бы не получилось. Впрочем… именно так за восемь лет до  семидесятого года, поехав на Кавказ в горный турпоход, я познакомилась с будущим мужем. Когда путевки закончились, мы, точнее, мой парень, уже настроились на то, что скоро поженимся, хотя никакие серьезные отношения у нас еще не возникли. Он потом говорил мне, что решил «всё самое сладкое и главное» отложить до нормальных домашних условий. А я вообще была своеобразной девушкой: как бы ни жаждала моя женская суть настоящих отношений, воспитали меня и других дочерей в семье так, что мы ничего вольного позволить себе  просто не могли. И когда однажды мы с этим парнем поехали вдвоем в Сочи, без группы, чтобы вольно погулять (поход наш практически  заканчивался, и несколько последних дней мы отдыхали на турбазе Дагомыса), произошла забавная сценка: гуляя по Сочи, мы встретили его знакомых, трех парней. Они приветливо смотрели на него и с большим удивлением на меня. Я подумала, что в моем облике есть какой-то изъян, что-то настолько немодное, что оно бросается в глаза. Мужчины подозвали приятеля к себе, и он отошел, оставив меня у красивых кустиков и цветов на газонах. О чем они говорили, я не слышала, но он, довольно скоро вернувшись, сам сказал мне: «Представляешь себе, они посмеялись надо мной. Мол, ничего себе, нашел девчонку на югах! Я стал доказывать, что ты очень симпатичная и хорошая девушка, так они мне говорят: «Это понятно, но на таких женятся! Зачем тебе здесь такая девчонка?» И  он очень выразительно посмотрел на меня, словно нетерпеливо ожидал моей реакции или вопроса, например, такого: «И что ты им ответил?» Но я молчала. И тогда он сам всё объяснил: «Знаешь, что я им сказал? Что собираюсь именно жениться на тебе. Они только удивились: для брака можно найти девушку в своем городе! В общем, посмеялись и разошлись». А мы… Действительно, едва закончился отпуск, мы поехали туда, куда он решил: в его город, в Ленинград, и он сразу познакомил меня со всей своей семьей. Мы довольно скоро расписались. Но, к сожалению, брак наш длился лишь два с половиной года, его не укрепил даже  родившийся сын. И вот теперь уже несколько лет я воспитывала мальчонку одна; точнее, со своими родными, что было, наверное, хорошо видно и в период нашего отпуска в крымском селе. Я уже стала абсолютно взрослой и самостоятельной женщиной, но некоторые принципы жизни, внушенные нам родителями давным-давно, остались для меня если не священными, то непререкаемыми. Во всяком случае, в том, что касалось легких южных романчиков. Нет, нет, ничего тут у меня не могло быть, и потому интерес соседа меня очень мало волновал.
В том поселке получалось так, что никуда пойти, кроме как на пляж или на рынок с магазином, я не могла, но сосед Виктор, наверное, посчитал, что это очень даже ничего, потому что стал встречать меня на рынке или в магазине каждый раз, когда я туда ходила. И если, скажем, я увидела его издалека и свернула в магазин – вместо того, чтобы сначала  пойти на рынок, он успевал это заметить и тут же оказывался рядом со мной в магазине. Остановится и смотрит, что я покупаю. Поинтересуется, не слишком ли тяжело мне будет нести. И тут же добавит, что если тяжело, это просто здорово, потому что я куплю для своих много продуктов, а уж донести их он мне поможет, ему это не только ничего не стоит, но просто удовольствие. Я не всегда отвечала на эти вопросы, а когда мне уже  отпустили продукты, несла сама, ни в коем случае не соглашаясь на его помощь. Конечно, на этом рынке и в магазине тоже встречались наши соседи, и кое-кто с любопытством поглядывал на нас: мол, почему это мы здесь вместе? Потом он шел рядом обратно, но уже не старался войти на участок одновременно со мной: вдруг, ни слова не говоря, куда-то исчезал. И это было очень хорошо, потому что едва я проходила в калитку, как тут же чувствовала на себе сразу несколько пар глаз. Даже мама с папой в упор смотрели на меня, готовые отругать, упрекнуть, что угодно. И я очень радовалась, что пришла одна.
А вот на пляже, особенно по утрам, когда я так и купалась одна или почти одна – утренняя вода становились все теплее, находились и другие охотники освежиться в чистейшем, только что проснувшемся море, - Виктор успевал сказать мне, пока шла мимо: «Господи, какая же ты симпатичная!» Пару раз я не обратила внимания, молча проходила мимо, торопясь к своим. Но один раз все-таки на секунду остановилась и сказала: «Ну что вам от меня надо?  Я самая обыкновенная женщина. Да и у вас есть жена, она рядом». Он на секунду замер – видно, никак не ожидал моего ответа, - потом даже встал с  насиженного места и, глядя мне в глаза, сказал:
- Личико твое… У тебя совершенно необыкновенное личико… Знаешь, оно не просто красивое и очень живое. Оно… как бы тебе сказать… У любой бабы в глазах  только хозяйство, тряпки и еще ревность, а у тебя… У тебя в лице что-то необыкновенное, неземное, будто ты спустилась сюда прямо с неба…
Я шагнула на участок, и эта фраза, может быть, очень приятная сама по себе, повисла в воздухе, неотвеченная, будто брошенная понапрасну.
А как-то раз мне пришлось поехать в город. Совсем не катером, а автобусом, это было куда быстрее. Телефон на нашем крошечном почтовом отделении в поселке вообще был беспомощным, мы всегда дозванивались до Москвы с трудом и почти ничего не слышали, но в тот раз он совсем не работал. Мама очень беспокоилась за всех, потому мы и решили, что я съезжу в город, позвоню домой. Хорошо, конечно. Отправилась сразу после завтрака. Сашка очень просился со мной, мечтал прокатиться «на автобусике», но бабушка не разрешила.
Пока я шла на остановку, встретила двух-трех незнакомых прохожих. Подождали минут десять, автобус подошел, я заняла место у окошка и радовалась тому, что увижу горную или почти горную дорогу. Однако через несколько минут кто-то подсел рядом. Поневоле оглянулась и ахнула: это был Виктор.
- Мне тоже нужно в город, - объяснил он. – Как хорошо, что мы поедем вместе!
Может быть, это и было хорошо, но мне захотелось выскочить – да хоть в окно! - и вернуться домой. Или подождать следующего автобуса и уехать на нем. Но это исключалось, пришлось ехать с Виктором, отвечать на его вопросы и снова слушать, как он вполголоса сообщал мне: «Совершенно необыкновенное личико!» А потом и вовсе предложил:
- Давай сходим в городе в одно местечко, посидим там, поговорим подробнее, а?
- Меня очень ждут дома, - сказала я сухо.
Ходила по городу, искала почту, звонила, говорила с нашими быстро и по-деловому. Закончив, тут же села в автобус и поехала обратно. Виктор тоже.
- Какая ты странная, - говорил он мне снова вполголоса. – Разве я сказал или сделал что-нибудь  плохое? Только и мечтаю о тебе! Спать перестал, все ищу, где бы и как пересечься с тобой, поговорить. Полюбоваться…
Честно говоря, я терялась! Ситуация мне не нравилась. К тому же я заметила:  в нашем доме все отдыхающие, не только хозяева обратили внимание на то, что он ко мне неравнодушен, и внимательно наблюдали, так сказать, за развитием событий. И вовсю следил за мной его сын Димка.
Это было вообще невыносимо! Мальчишка подозревал меня черт знает в чем! А я вдруг стала чувствовать себя учительницей, за личной жизнью которой следит ученик. Поняла: он так ненавидит меня, что готов наброситься с кулаками. Может быть, мать ему что-то говорила? Возможно и другое: что весь двор что-то нашептывал. Так или иначе, но парень почувствовал угрозу своему семейству, и этой отвратительной угрозой стала я…
Сейчас в автобусе, возвращаясь после звонка в Москву, я испытывала некоторое облегчение. Мы  прожили в поселке уже пару недель, и, хотя уезжать пока не собирались, я поняла, что уезжать надо, и есть куда поехать: наши отыскали какое-то очень интересное место в Прибалтике и теперь звали нас туда. Сейчас приеду домой, обсудим всё, а там… кто знает… может быть, и уедем сразу.
Виктор не доехал до конца, сошел на остановку раньше, сказав, что ему нужно сходить в одно важное место. О, какое счастье! На нашей остановке, еще не доехав до нее, я сразу увидела Димку с каким-то парнишкой: он либо пришел пошпионить, либо ждал отца. Я спокойно сошла и направилась к дому. Однако через минуту почувствовала, что кто-то идет за мной. Дорожка не была глухой или закрытой деревьями, опасаться не приходилось. А за мной шел Димка. Один, дружка где-то потерял.
 - Где мой папка? – спросил он, увидев, что я обернулась.
- Понятия не имею.
- А он не ездил в город?
- Не знаю.
Парень исчез в кустах, а у меня на душе появилась немалая тревога.
Дома обрадовались результатам моих разговоров с нашими. Сразу стали прикидывать, что хорошо бы пожить-побыть тут еще недельку, потому что Черное море это нечто особенное, а Балтийское, куда отправлялись мои братья и сестры, могло быть холодным все лето, не очень-то покупаешься. На этом и остановились:  через семь-восемь  дней  уезжаем. Следовало побеспокоиться о билетах, и это было очень сложно: купить их даже в ближайшем городе не представлялось возможным. Жалко было гонять папу, пришлось бы ведь и в очереди стоять. Решили: поеду я.
Теперь, когда до отъезда оставалось так мало времени, стал дорог каждый час нашего пребывания на Юге. Уже все-таки накупались, хотелось куда-то сходить или съездить. Папа пристально изучал старые карты. И однажды предложил сделать пешеходную вылазку. Выбранная им тропа вела в горы и заранее представлялась нам особенно красивой. Может быть, и не дикой, но достаточно интересной. Через пару дней мы собрались и пошли в свой поход.
Дорожка оказалась очень живописной, настоящая горная тропа. Мы явно поднимались, но совсем полого, потому никто не жаловался. И вдруг попалась довольно широкая лужа. Как было ее обойти всем вместе? Не  получалось, сухая часть вокруг лужи была тонкой кромкой,  и мне требовалось перевести всех по одному, крепко держать, чтобы никто не поскользнулся. Сказала родителям, чтобы они ждали, а сама пошла переводить Сашку. Было бы очень  плохо, если бы попались сырые и скользкие места. Но нет, все получилось благополучно. Мы с ним обошли лужу, я подвела его к большому дереву, и он уселся на его корнях, заверив меня, что спокойно подождет, пока я приведу бабушку и дедушку. Я просила его даже не вставать, потому что неподалеку вдруг открывалась пропасть. Он снова успокоил меня: не встанет, не пойдет, ничего с ним не случится.
Но едва я отошла на несколько шагов, как услышала его дикий крик. Господи... Неужели тут водятся звери? Мысль была настолько страшной, что заставила меня немедленно вернуться. Стало совсем не по себе: с одной стороны меня ждут родители,  вдруг звери и туда пришли, а с другой истошно кричал Саша…
Я в два счета оказалась рядом с ним. Какое счастье, зверей не было! Просто он вдруг глянул в сторону пропасти и очень испугался. Известно же: такое может притягивать… Я подошла, взяла его за ручку, погладила, поцеловала. И, не колеблясь ни секунды, вернулась вместе с ним к бабушке и дедушке, сказав им, что впереди пропасть, так что нам надо погулять в других местах. Они согласились, мы куда-то свернули по папиной команде, а спустя час выходили из леса, спускались с пологой горы к дому. И тут не я, а мама заметила, что неподалеку  прохаживается Виктор. Один.
- Тебя дожидается, – сказала она мне с укором. – Думал, ты одна пошла гулять, он бы кинулся за тобой.
- Мам, ну что ты говоришь? И при чем тут я?
Голос у меня был, наверное, сердитым и обиженным, но она сказала:
- Ты-то ни в чем не виновата, но, думаю, нам придется уезжать гораздо раньше и без билетов. Как бы тут беды не случилось…
Весь тот вечер мы опоминались от своей не очень «казистой» прогулки, а больше всего – от Сашкиного крика. Страшно было даже представить себе, что могло бы  произойти, не вернись я к нему в одно мгновенье.
- Надо уезжать, - решительно сказала мама. – Я очень соскучилась по всем. Думаю, ты должна съездить в нород за билетами.
- А не достанем билеты, поедем прямо в Симферополь, там возьмем на ближайший поезд, - успокоил нас папа. – Пусть даже в общий вагон, как-нибудь доберемся.
И утром следующего дня, не выйдя на пляж, я снова поехала в город. Осторожно огляделась – нет ли опять рядом Виктора. Нет, его не было, скорее всего, сидел на пляже, потому что я поехала в город совсем рано. Честно говоря, это было огромным облегчением: я тоже начала чего-то опасаться.
Нет, он не появился ни по пути туда, ни по пути обратно. Однако возвращалась я невеселой: никаких билетов на ближайшие дни в кассе не было. Можно было бы, конечно, съездить и в Симферополь, но я сама не согласилась бы: стало тревожно оставлять  родителей и Сашеньку одних.   
 Я возвращалась домой достаточно рано, люди в поселке, по идее, еще только кончали завтракать. Подумала, что совсем неплохо немножко пройтись. Все-таки мы вели довольно сидячий образ жизни, движения очень не хватало. Неожиданно для самой себя решила сойти, не доезжая одной остановки до поселка. Сошла. Дальше идти было просто: вдоль шоссе, никуда не сворачивая. Кругом лес, но совсем не страшный, особенно в такой ранний и солнечный утренний час.
Но я опять ошиблась! Не успела пройти и десятка шагов, мысленно помахав вслед  отъехавшему уже автобусу, как передо мной, будто дерево шагнуло из леса, вырос Виктор. Он так улыбался, словно решил самую сложную задачу, которую когда-либо ему предложили.
Вот тут сердце мое дрогнуло по-настоящему. Вокруг никого, а он крепко взял меня под руку и сказал… ласково и с укором:
- Золотко, ну что же ты все бегаешь от меня? Я больше всего на свете мечтаю посидеть с тобой, поговорить. Полюбоваться личиком твоим неземным. А ты все удираешь куда-то. Пойдем посидим? Видишь вон ту поваленную лиственницу? На ней очень приятно посидеть. А уж запах от нее идет такой душистый...
Я ничего не ответила и продолжала идти вперед.
- Понимаешь, я… я мечтаю о тебе день и ночь, – говорил он уже немножко вслед мне. – Глазки твои, личико небесное…
- А жена? – сказала я, просто чтобы потянуть какие-то секунды, а там, глядишь, и кто-то появится на дороге.
- Нашла о чем говорить! – фыркнул он. – С кем ты себя сравниваешь! Да она просто никто. Кухарка! А ты… ты…
- И я кухарка, - тянула я время дальше.
- Ты кухарка? – не поверил он своим ушам. – С таким личиком? Да ты… ты богиня! Дело же не в том, что ты тоже стоишь у плиты, это нормально. Но у тебя в глазах целый мир. А у нее и у других – ничего. Пойдем, дорогая моя, посидим вон там. Видишь две сосны поваленные? Это еще весной случилось, когда был ураган.
Что было делать? Куда бежать? Да он за полшага нагнал бы меня. Как же мне быть?!
И тут на дороге показались люди. Они шли в нашу сторону, две женщины и мужчина, уже в годах, но очень крепкие. Кто-то из них приветливо махнул рукой и сказал: «Здорово, Витек!» Я ускорила шаг: эти люди шли быстро, но вслед за ними и я шла гораздо быстрее, чем могла. Виктор тут же оказался рядом, не дав мне уйти. Но было уже поздно. Его, что называется, застигли, он понял, что надо самому поспешить домой и предстать пред очи супруги раньше, чем я открою калитку.
- Завтра, мое золотко! – сказал он, уходя в сторону: видимо, решил  пройти через лесок и прийти домой даже раньше тех, кто встретился по пути и дальше шел бы мимо нашего двора. – Завтра я найду тебя хоть на краю земли! И не буду спрашивать разрешения, буду просто целовать, целовать, целовать божественное личико твое!
Встретившиеся люди как-то вдруг исчезли из моего поля зрения. И я, на секунду остановившись, чтобы перевести дыхание, пошла своей дорогой дальше. Мысли были очень невеселые. Поняла, что никуда завтра не выйду из дома, так что вряд ли он найдет меня. А дальше надо что-то делать.
Когда я входила в калитку, увидела, что Виктор уже дома, крутится рядом с женой, в чем-то ей помогает, но, наверное, бдительности ее он не притупил, потому что она волком глянула на меня: в ее взгляде читалась прямая угроза.
Я шагнула к нашему крыльцу. И тут заметила, что за домом, на краю хозяйского участка, в самом дальнем его углу сын Виктора мутузит какого-то пацаненка, который был явно моложе и значительно меньше него. Сам Димка был высокий и крепкий в отца. Я еще подумала: надо же, какая дрянь, маленького и слабого избивает! Молодец среди овец! Но мысль эта еще не успела оформиться до конца, как я вдруг поняла, КОГО мутузит Димка. Это был мой Сашка, мое солнышко, мой сыночек, на целых пять лет моложе Димки и гораздо меньше него ростом…
Я  подскочила к ним так же мгновенно, как когда Сашка кричал на нашей прогулке, глянув в пропасть. Руки, налившиеся силой, уже сами готовы были поколотить подонка. Но Димка тоже увидел меня, выпрямился и в момент отскочил в сторону. В его глазах была такая лютая ненависть, что раскрыть рот я не посмела. Подошла к Сашке, помогла ему встать. Он смотрел на меня обиженным маленьким бычком. Не плакал, нет, но глаза явно упрекали меня. Отряхнув его от листьев и иголок сосны, погладив по головке и ничего не объясняя, я потянула его в дом.
- Кто его так? – испугалась мама.
- Димочка, - сказал Сашка. – Его папаша влюбился в мою маму, вот он и решил наподдать мне.
- Что?! – Мама и папа оба вскочили с мест и в ужасе смотрели на нас с сыном.
- Может, и убить хотел, - хмуро сказал Сашка.
- Надо пойти объясниться с Виктором, - решила мама. – Садитесь обедать, а я пойду поговорю.
- Нет, никуда не ходи, - возразил папа. – Мы через три часа уезжаем в Москву.
Пообедали мы в два счета, быстро вымыли посуду. Вещей у нас было немного, так что мама очень быстро растасовала все по сумкам и чемоданам, а мы с Сашенькой собрали свои вещи. Никто не сказал, что незачем так торопиться. Все, каждый по-своему, поняли: нам надо уезжать.
Хозяйка тоже ни словом не возразила и не рассердилась на нас за то, что не дожили свой период до оговоренного дня. Глянула на меня с укором, будто я заварила всю эту кашу. Но тут же почему-то сказала:
- Ты хорошая девчонка!
Будто подытоживала какой-то разговор с самой собой.
Во дворе было тихо: кто-то спал после обеда, кто-то купался в море.
Мы дошли до остановки автобуса очень быстро. Да и сам он тут же появился, будто понимал, как нам важно скорее уехать и сегодня же сесть в поезд на Москву. На скамье остановки сидел Виктор. Не спросил, почему мы уезжаем. И только губы его явно шептали: «Личико твое…» Я помогла всем сесть в автобус, затащила вещи. Мы заняли места, автобус был почти пустой и очень скоро тронулся. Папа расплачивался за билеты, Сашка благодарно прижимался ко мне, а мама сидела, покачивая головой, словно недоумевая, зачем и почему все так получилось.
А я… думала. Ну почему этот Виктор пристрял ко мне?  Чем уж я так сильно отличалась от других женщин? Вечно в заботах о родных, с книгами, которые читала даже на юге, всегда в трепетном внимании к сыну и старикам… Никогда ни с кем сплетен я не сводила, косточки никому не перемывала. Была очень самостоятельной. Может быть, именно эти отличия от других так явно отражались в моей внешности и очень нравились ему? Или… он слишком устал от своей супруги и хотел перемен?
«Личико твое…» И сейчас, на старости лет, слышу, с каким благоговением он произносил эти слова. Они и сами по себе были очень неожиданными, и в его устах звучали искренне и чисто.
Впрочем, бесполезно рассуждать о том, почему кто-то нравится кому-то, а кто-то нет. Просто вечным остается старинный закон: по милу хорош…
Наш автобус резковато повернул, и я увидела в окно Виктора  Он стоял на краю дороги и очень грустно смотрел нам вслед.