Лабиринт

Субботняя вечерняя электричка радостно молотила шарнирными ходулями колеса железной дороги по маршруту Универ - Дом. Лена любила возвращаться в свой город, который покидала на время учебы. Но так же, как возвращалась в него, так же нетерпеливо его и покидала, потому что то, по чему успевала соскучиться за месяц расставания, уже за день приводил в тоску и раздрай.
Дом, который вызывал зависть у ее подруг и знакомых их семьи, для Ленки был пропитан атмосферой запретов, назиданий и условностей. Отец Лены был на большой должности, своей классической красотой "аля итальяно" вызывал восторги со стороны женской половины населения городка и его закрытость и некоммуникабельность, принималась посторонними, не имеющими с ним тесных отношений, за мужскую сдержанность и ум, в кругу семьи оборачивающаяся крайней нетерпимостью и истеричностью. Любой разговор с ним он переводил в отрицание любых, даже очевидных вещей. Как говорила мама Лены: черное становилось белым, белое черным. Это какое-то патологическое неумение выслушать других и следующее за этим раздражительность, критичность, нетерпимость к чужому мнению, даже авторитетному, когда-то привела к тому, что срочную службу, которую он проходил на военном корабле продлили ему из-за дерзкого разговора с командирами на год и вместо трех лет, которые полагались всем по закону, он отбарабанил все четыре. Но горбатого могила исправит, говорят люди и, что выходило боком ему в учебе и армии, на карьерной лестнице - командирский тон и придирчивость, граничащая с абсурдом, сослужили хорошую службу. Его ставили все выше и выше, видя, что он одним только своим видом приводит всех в трепет.
А дома невымытая вовремя чашка чая, неубранная на место вещь вызывала с его стороны оскорбительные выпады. Слезы, крики и так каждый день с небольшими перерывами, когда старались не пересекаться с ним, но, понятно, что это в семье оставалось лишь мечтой. Естественно, это приводило к протестам, которые с таким тяжелым характером отца приводили к скандалам и даже рукоприкладству, от которого матери, ведущему специалисту на заводе, приходилось не раз на работу приходить в солнцезащитных очках. Словом, скорпион. Развестись с ним оказалось делом невозможным, как рассказывала мать:
он не ходил на судебные разбирательства, а государство было на стороне сохранения семьи.
Ленка, естественно, уже с детства отдалялась и от отца, которого обожала по словам мамы, лет до четырех и от матери, которая не отличалась материнской или женской душевностью и которая видела предназначение своего женского долга в уходе и пропитании семьи. И в свои семнадцать лет Ленка, не знавшая, куда убежать от одного только вида несчастливых родителей, которые затягивали в воронку своих проблем и дочь, устроила себе свое личное гнездышко, свою собственную квартиру в доме родителей, благо жилплощадь позволяла.
Она настояла, чтобы отец отдал ей второй этаж дома, который занимал сам только по ночам, и принялась его переделывать полностью под себя. Первым делом, огромную кладовку, в которой мать хранила многочисленные закатки летнего урожая, заполнявшие полки снизу до верху одной стены, домашнюю утварь, которая битком заполняла полки других стен, она не без скандала убрала на первый этаж в комнату, которая пустовала и была аккурат возле кухни и переделала под свою личную ванную комнату. У отца были выпрошены деньги на дорогую сантехнику, плитку и ремонтные работы. Работа закипела под шипение и удивление матери, которая лишалась возможности лишний раз контролировать дочь и частично своего влияния в доме. Но упорство семнадцатилетней девчонки, которая понимала, что не хочет оставаться заложником двух не очень любящих и уважающих себя и других, не знало предела. Из комнаты были выброшены персидские ковры, когда-то купленные на последние деньги, аскетичная мебель отца и куплена новая легкая яркая, поклеены дорогие английские обои под греческие руины, на пол перед окном с видом на лес и речку с мостом брошен круглый серый коврик с концентрическими полукругами для занятий йоги и медитации, поставлен огромный дубовый стол у спинки кровати с матрацем из экзотической стружки, которая не проваливалась и с заботливой упругостью держала все части спящего тела Ленки ровненько и мягко. Перед дверью в свое логово, в лестничном проеме, который был виден из прихожей была наклеена на всю высоты стены репродукция картины Шиле - девушка в платье с открытой грудью в черно-белом исполнении, заказанная ею на местной типографии по новой дорогущей технологии. Это была ирония, насмешка над родительской бессмысленной жизнью. Лена оставила место на стене в комнате для телевизора, но понимала, что отец на него денег не даст пока, поэтому этот ее рай на Земле завершал комп на столе, и замок в дверях от мамы, которая повадилась ходить курить сюда в тайне от отца, причем всегда почему-то заходя крадучись, так что мышь не заметит. Это бесило, неужели нельзя зайти к ней, так, чтобы уже издали было слышно? Откуда это желание зайти внезапно и с полуулыбочкой на лице, мол, а ну, чем ты занимаешься, пройти к окну и выкурить сигарету прямо в комнате своей дочери? Никогда не буду такой, думала про себя Леночка.
Все, что вынесла она из общения с родителями это тихую ненависть к их образу жизни. Нежелание матери довести отношения с отцом до логического конца, ее страх за жизнь одной и покорность судьбе, выражающуюся в непокорности мужу, доведения своей жизни до жизни рабыни Изауры, просто потрясала сознание Лены. Так нельзя, кричало внутри нее. Как вообще можно так жить не то, что жизнь, а хотя бы сутки, да, нет, полчаса? И главное, зачем? Она спрашивала мать, но та всегда отвечала одно и тоже, что он не шел на развод. Отговорки смешные. Дом был ее, ей бояться было нечего. Значит, раз терпела, значит все устраивало на самом деле, ведь, когда невозможно терпеть, просто идешь к людям, если милиция, законы не помогают и договариваешься. Отец по сути трус, это только дома с бабами он герой, набить жене морду лица или зычно гаркнуть на бесправного подчиненного на работе.
Конечно, полного изолирования не могло быть, приходилось, например, завтракать по воскресеньям вместе. Как всегда, молча, дожидаясь быстрого поглощения еды отцом, который, действительно, не ел, а поглощал пищу, как робот, быстро и серьезно, как будто это было какой-то обязанностью, как и его прием ванны строго по воскресеньям в три часа дня. После того, как отец, принявший пищу, покидал стол, дочь натыкалась на хмурое лицо матери, которой неведомо было посмотреть на себя со стороны, увидеть, как отражается ее выражение лица в душе дочери. Лена ждала, искренне ждала, что мать поймет, что надо дарить тепло и добро своему ребенку, как бы не было самой плохо. Ждала с того времени, когда начала понимать, что отношения между детьми и родителями строит родитель, а не дитя. Лена доедала свой завтрак, перекинувшись с матерью парой слов, и помыв посуду, уходила к себе.

 Подругой Лены в группе на первом курсе стала заводила группы, которая по вечерам подрабатывала ди-джеем на дискотеках и корпоративах. Маринка брала с собой Лену, которая со временем уже могла заменять ее, если что. Маринка учила всех делать дорожку, знала всех крутых рэперов и рокеров музыкального мира, сходу называла названия композиций фолка, инди, блюза, эрэнби  и читала английский рэп с пацанами в такт прямо на улице, когда они провожали их домой. Маринка в комнате в общаге раскидывала вещи, смеясь и придумывая на ходу каламбур, как, например, услышав фамилию Якубик, она тут же ответила: "А я квадратик", заваливалась спать, утром не желая просыпаться на лекции, нагло пропускала их все без разбору, так что даже не понятно, как она умудрилась закончить универ, потому что практически посещать лекции она стала на курсе четвертом. У Маринки вечно не было денег, ее одинокая мать почему-то не присылала ей денег, хотя Маринка при встрече с ней строго-настрого запретила говорить ей, что она подрабатывает. Как должна была выживать Маринка в универе без помощи родителей, без стипендии, которая выдавалась только успевающим, да и то мизерная и без подработки, было не понятно. Встречалась Маринка с какими-то недостойными субъектами, у которых еще молоко на губах не подсохло, щупленькими некрасивыми, которые после расставания предъявляли ей счет за подарки и съеденные ужины в макдональдсах. Это было настолько странно, видя, как она тяжело переживает уход "любви", особенно, когда в комнату пожаловал красавец студент прибалт и усадив ее к себе на колени, рассказывал, как он ее любит и просил разрешения поцеловать ее. Когда он ушел, Лена пристально посмотрела на Маринку и покрутила у себя пальцем у виска.
- Кто это, Мариша?
- Знакомый, - со смехом ответила она.
- А почему ты с ним не встречаешься? Он же просто супер, зачем тебе Валечка, когда есть такой?
Маринка пожала плечами и сказала, что он ей не очень нравится.
- А Валик тебе нравится значит очень? - Лена опять покрутила у виска, понимая, что разговор дальше вести бесполезно. Маринка была со странностями и еще какими. С такими талантами прозябать в тех. вузе, целыми днями просыпая лекции, встречаться с какими-то недостойными типами, когда твоей руки просит почти принц, тем более, без помощи родителей и вообще, не понятно, как жить и на что надеяться. Маринка просто своими руками рушила свою судьбу.
Лена успевала учиться, хотя, то, что в школе было твоим и давалось легко, в вузе уже казалось страшным и недоступным. Почему-то ненавистной стала математика, которая была ее коньком и любимицей. Экзамены иногда даже приходилось пересдавать, но все же хвостов у Ленки никогда не было, в отличие от Маринки, которая вообще не сдавала ни-че-го вовремя. Какие нервы надо иметь, чтобы жить так расслаблено!
 В очередную поездку домой на втором курсе теплым сентябрьским вечером, когда Лена направлялась от вокзала домой ее окликнул незнакомый голос, который спрашивал разрешения познакомиться. Это был довольно импозантный мужчина с аккуратной рыжеватой бородой, но, сразу видно, не той, что сейчас все по моде выращивают, а борода, которая была у него всегда, еще до моды и останется после нее. Он был лет на десять старше и представился Ильей, она сказала свое имя. Потом он записал прямо на руке ее телефон и обещал позвонить завтра и повести ее в кино. Лена улыбнулась ему и сказала, а почему бы и нет. Он тут же ушел в противоположную сторону, а Ленка пошла дальше домой, благополучно забыв о нем.
Но он позвонил, как и обещал назавтра утром и уже в двенадцать они покупали билет в кино и погуляв после кино по городу до вечера, они договорились встретиться в следующие выходные и поехать загород посетить турецкую крепость, о которой она только слышала, но, как водится с местными достопримечательностями, никогда не посещавшая их.
Лена приехала на следующие выходные и на следующие, Илья возил ее по многим интересным местам родной местности, они сдружились очень хорошо, но потом сессия, учеба, дела и как-то оказалось не до Ильи и забылось. Но летом следующего года, когда позади была летняя сессия и даже практика за границей, Лена целыми днями проводившая время в своей части дома за книжкой, общаясь с друзьями только по интернету, иногда вылазя в кино с подругами и, конечно, заставляя себя пробежаться по набережной в восемь утра и занимаясь по часу йогой на своем коврике перед окном, Илья снова дал о себе знать. Она обрадовалась неожиданному звонку. На этот раз Илья приглашал к себе и они договорились о встрече. Однокомнатная холостяцкая квартира, доставшаяся от бабушки, была, по-видимому, местом встреч с многочисленными знакомыми дамами, которые Илья успешно пикапил на улицах города. Обстановка была в стиле минимализм: вешалка в прихожей, стол со всеми столовыми и кухонными приборами прямо на нем, две табуретки. В комнате с непривычной геометрией в виде двух примыкающих друг к другу прямоугольников, в одном из которых и находилась вся мебель: стол и разложенный диван, который, по-видимому, никогда не собирался. На столе стоял настоящий череп человека. Илья, медик и лингвист по образованиям одновременно, объяснил, что это череп человека с паталогией этого самого черепа. Он показал утолщения на лобной части этого несчастного и рассказал, какими головными болями и болезнями страдал его владелец. Потом он показал книжку стихов какого-то местного поэта. У Ильи была страсть ко всему местному, что вызывало даже некоторую зависть, так любить и знать родной край далеко не каждый умеет. Лена чувствовала только скуку, когда проходили, например в школе историю места, или, когда их водили на экскурсию в краеведческий музей и картины местных художников, подаренных ими городу вызывали у нее только улыбку - ну, потому что, как казалось ей, мазня.
Илья стал читать какой-то стих и прочитав его, сказал: "Красиво, правда?" Ленка улыбнулась с ухмылкой на губах и с интересом посмотрела на него. Потом прошлась по комнате, поняв, что взглядом здесь зацепиться было не за что, присела на одинокий подоконник в окно, которого смотрел торец такого же дома, как и этот. Илья подошел к ней и прижавшись начал целовать ее губы. Штор в комнате не было. Он целовал ее так долго, что щеки горели пламенем от его колючей щетины усов и бороды. Лена думала, что, наверное, все в доме напротив с первого по пятый этаж сейчас наблюдают за ними. это рассмешило и стало не до поцелуев. Тогда Илья взял ее за талию и потащил на кровать, Ленка заартачилась и нервно напряглась.
- Я тебя не трону, не бойся, мы просто полежим вместе. Обещаю, - он повел ее не переставая целовать на кровать и стал снимать с себя брюки. Она попыталась встать, но он сдавленным голосом повторял, что не войдет в нее, он все понимает.
Он сдержал свое обещание.

Они встречались весь август, объездили все пустыри и посадки за городом, выискивая что-то интересное на предмет истории. Пару раз он ходил с ней в гости к своим друзьям и ее это почему-то напрягало, боясь там увидеть знакомых своих родителей.
Несколько раз к Илье приходил его лучший друг, Сергей, почти ровесник Лены, красивый высокий молодой человек с черными аккуратными кудрями, свисающими сзади головы, смущенной улыбкой, обнажавшей белые крупные зубы. Сергей почти всегда молчал при ней, обычно, увидев Лену, просто переговаривался парой слов с Ильей на кухне, уходил, чтобы не мешать. Хотя, другие гости очень часто оставались с ними поболтать, а гостей было не мало.
Когда мама спрашивала, где она валандается целыми днями, она отвечала, что с одноклассницами, сама не понимая, почему соврала. Значит, ей не хотелось обнародовать эту связь. Почему? Она не понимала сама.
Как-то раз, придя домой после свидания с Илюшей в его квартире, где они целовались до умопомрачения, она обнаружила, что в мочке левого уха нет сережки. Она ахнула, начала искать возле себя, причитая: "Нет серьги", потом сообразив, где она могла ее потерять, заметила на себе взгляд матери, догадавшейся обо всем по виду дочери. Он источал ненависть. Ленка запомнила тогда этот взгляд, он ее потряс, даже несмотря на то, что времени обдумывать это было некогда. Она стала звонить Илье, но телефон молчал, затем на домашний к родителям, где он обычно проживал. Трубку взял, по-видимому, отец Ильи. На просьбу позвать Илью к телефону, отец нарочито громко крикнул в комнату, чтобы слышали на другом конце провода: "Иди, тебя твои шлюхи зовут". Лену почему-то не очень удивило это. Через полчаса он встретил ее на машине и первым делом извинился за отца.
- Отец просит прощения, я сказал ему, что он обидел очень порядочную девушку.
- Да ладно, - ответила с улыбкой Лена, - хоть и не верю, что он попросил прощения, но передай, что я принимаю извинения.
- Папа называет меня городским сумасшедшим, он уже давно махнул на меня рукой. Мама только ждет одного, чтобы я женился, но уже не верит в это.
серьга посмеиваясь, ни о чем не переживая, лежала на диване, когда они наконец вошли в его квартиру.

Как-то Ленка спросила Илью, как поживает Сережа. В следующую встречу, он сказал, что передал Сергею, что она интересовалась им. Лена недоуменно посмотрела на него и сказала, что это был просто невинный вопрос.
- Ты пасуешь перед ним, как мужчина, я поняла, - сказала Лена Илье в отместку и ожидая ответной реакции.
- Как ты можешь нас сравнивать? Я мужчина в расцвете лет, а он еще даже нецелованный, у него молоко на губах не обсохло.
- Нет, но зачем ты ему сказал, что я интересовалась им? Ты же все вывернул в таком свете? И Сережа нецелованный? Как такое может быть?
- Давай встречаться! - неожиданно и не к месту вдруг предложил он.
- Нет, давай дружить просто.
Раздался громкий и нарочитый хохот Ильи. Ленка схватила череп со стола и сделала вид, что бросает его в него. 

Они расстались опять почти на год, легко и просто позабыв друг о друге. Как-то раз на новогодних каникулах, выходя из кинотеатра, куда ходила с бывшими одноклассниками Ленькой и Лилей, впереди она увидела со спины Илью с женщиной его возраста. Они смотрелись хорошо вместе и, конечно, тактично и правильно было бы незаметно разойтись с ними, не обнаруживая себя. Но Лена окликнула Илью. Она весело и непринужденно поздоровалась с Ильей и его спутницей, почему-то похвастав часиками на руке, которые ей подарили в универе и также легко, прощаясь, шепнула ему на ушко, что будет ждать его звонка. Илья стоял немного растерянный, не раскрывая их истинных отношений и молча кивнул ей в ответ. Зачем она это сделала, она и сама не смогла бы ответить. Она не чувствовала к нему, то, что называют любовью, не страдала за ним, когда расставались хоть на день, хоть на год, просто заполняла свои дни в родном городе общением с ним, не рассказывая о нем никому, даже лучшим подругам, и тем более, матери. Ей нравились его болтовня обо всем на свете, его смешные запреты смотреть новости и интересоваться политикой, его колкости по поводу ее яркого гардероба, слишком модной молодежной моды, которой она следовала чуть ли не фанатично. "Это концепт. Концепт жизни. Или протест. Тебе не понять. Смирись и уймись". Нравились его прикосновения, красивые чувственные руки, как он закуривал сигарету чуть ли не каждые полчаса, как он водил машину спокойно, без нервов, его достойное поведение, никогда не выходящее из себя, даже злился он с юмором, демонстрируя злость, как на экзамене в театральный институт, вот, видите, я злой, после чего убирал эту маску за ненадобностью, как ни в чем ни бывало. Даже то, что он поправлял ее лексику, которая, как оказалась была не идеальна, не могло не быть полезным. Ленке было смешно, что, оказывается ее речь изобиловала такими просторечиями, как "пойдем тудой - сюдой", "надушиться", делала ударение в выражении "лечь на пол" на "пол", а не "на". Он постоянно поправлял ее, следовало говорить "поедем к морю", а не "на море" и тэдэитэпэ. Зато в технических вопросах, математике он был непрошибаемым неучем и рычал на нее, подражая львиному рыку, когда она ухахатывалась над ним, рассказывая ему об электромагнитных полях и почему провод домашнего телефона закручен в спираль. По физике, химии и математике у нее были стабильные пятерки в школе. Это уже было привычной частью ее жизни, лучшей частью ее жизни, но о чувствах своих она не задумывалась, просто не желая ее терять, а уж о его чувствах она и подавно не думала.
 
Он позвонил и пригласил ее на свадьбу к другу, спрашивая не скучно ли ей с ним: "Наверное, хочется тусить со сверстниками?" "Неправда", отвечала она.  Они уже много выпили, было накурено, музыканты выдавали одну за другой свадебные плясовые, народ выкобенивался, на танцполе, кто, как мог и Лена, чтобы больше ее не затянули в очередной танец, поспешила в перерыв между ними присесть позади всех. Она смотрела, как Илья искал ее взглядом, пока разговаривал с каким-то мужиком, тоже разгоряченным от диких плясок. Он ее не видел, а на нее вдруг напала такая тоска по нему, что на лицо полились слезы градом. Она не понимала, что с ней происходит, сердце вдруг сжалось от жалости к Илье. Вот он, стоит здоровый, веселый, а у нее чувство, что он ее ребенок и он смертельно болен. Она ничего не могла с собой поделать, горе, невесть откуда взявшееся, душило ей горло, глаза наполнились слезами и нестерпимо захотелось  прижать его к себе и защитить непонятно от чего. Она направилась в дамскую комнату, чтобы привести себя в чувство. Когда она вышла, от жалости уже ни осталось и следа. 

На следующее лето стажироваться пришлось в Калининграде, июль там ласковый, с лягушками и камышами на болотах, которые не тонут в черноте ночей, а лишь слегка покрываются серой рябью с ночи до утра. После южных черных ночей, все время кажется, что ночь вот-вот наступит, но серый размытый сумрак, так и не став черным, постепенно переходит в день, минуя утро, под окнами девушек поют парни под гитару, необычно широкие проспекты и улицы без деревьев умиротворяли и дисциплинировали южный нрав. Удивительная легкость и вечерняя прохлада в самый пик лета, прозрачность воздуха и солнце в казалось какой-то дымке производили чарующее впечатление и компенсировали отсутствие на рынках хоть какого-то разнообразия местных фруктов, базарного шума и гама, присущих южным городам, в отличие от Киева, на который пришлась прошлогодняя летняя практика это же самое отсутствие местных торговцев фруктами, а значит и дешевизны, кроме вишни, которая была позже и кислее, удручало, потому что лето было таким же невыносимо жарким и влажным, как и у нее на родине. На стажировке намечался роман с одногруппником, они садились рядом на собраниях группы, в трамваях, поездах, в самолетах в многочисленных перелетах, которые, как никогда достались на эту летнюю практику. Чувствовалась какое-то сближение, но никто не делал попытки как-то форсировать события. Поэтому в груди ничего не екало, все были свои в доску и было как-то спокойно и даже фиолетово. Наверное, мальчикам надо больше времени для взросления. Леночка не была против.

Когда она вернулась домой в конце июля, звонок от Илья не был неожиданным, а даже наоборот, это была безусловная данность. Илья предлагал поехать с ним и Сергеем к морю дикарями с палаткой на их постоянное место пребывания там. Лена подуставшая уже от разъездов этим летом и одновременно привыкшая к старту, но не ожидавшая предложения уехать практически самостоятельно и не с руководителем с универа, как обычно, под его полную ответственность и заботу с такими же ребятами, как и она, сверстниками с группы, а с мужчиной, нет, с двумя мужчинами, пусть и друзьями, ответила, что его предложение интригует.
- В качестве кого я буду среди вас? - спросила с шутливым придыханием Лена.
- В качестве Пятницы тебя возьмем, - ответил Илья, - У нас этот маршрут проверен временем, место отличное, море, песок чистый и почти всегда собираются одни и те же. Все проверено годами изнурительного отдыха.
 На следующий день Илья опять позвонил, спросив, что она решила.
- Что я родителям скажу? Что я еду с двумя мужиками на море?
- Скажи, что едешь к подруге, с подругой.
- Я так не могу. Они должны знать, где я и с кем.
- Где ты будешь, можешь сказать. Давай решайся, мы тебе список вещей, которые нужно взять, приготовили.
Через час должна была возвратиться с работы мать, еще через час отец, и все это будет с такими безрадостными и молчаливыми лицами, как будто они пришли не домой, где их ждут комфорт, отдых и все возможные достижения человечества в области приятного времяпровождения, как то: телек, радио, холодильник забитый едой, газ. плита, компьютер, чай, кофе, колбаса, разве, что шампанское не доставало для полного счастья, а как будто они пришли на каторгу, где их сейчас заставят разогреть на ужин борщ, сварить макароны, заварить чай, посмотреть сериал, новости, футбольный матч, принять ванну и лечь спать.  И Ленка решилась поехать, конечно, пришлось соврать родителям, что было не трудно: они привыкли к частым разъездам дочери за время учебы в университете.

Место, где они остановились было, действительно, удачным. Почти все, что нужно для проживания дикарем было рядом, благодаря куреню, который любезно предоставил на все время их отдыха знакомый Ильи. Вода, удобства во дворе, и даже кое-какие фрукты на деревьях, которые, по-видимому, росли сами по себе, не благодаря, а вопреки и нерадивым хозяевам назло. Машину они загнали во двор, а палатку разложили на берегу, под каким-то южным деревом, название, которого наверняка никто не знает, но все видели - их серебристые твердые терпкие пачкающие руки плоды, похожие на семечки и не годные к употреблению и, по-моему, даже в лечебных целях не используются. Остается надеяться, что хотя бы пчелы пользуются нектаром их цветков по весне. Эти одиночно расставленные неизвестным садовником деревья по всему пляжу, давали хоть какую-то животворящую тень в палящую жару.
Море и ласковый песок было в их распоряжении двадцать четыре часа в сутки, по утрам они ходили на базар, перекусывали в кафешках-забегаловках, которых было видимо-невидимо, потом приходили на свое место и варганили обед. Кто не готовил, валялся на солнышке и периодически бросал свое ленивое тело в море, чтобы окончательно не сгореть. По вечерам они ходили в так называемый центр этого пляжного мира, куда стекались все дикари и организованные, то есть, те, что отдыхали по путевкам и у которых не было проблем дикарей, да и вообще не было проблем, начиная с ночлега и заканчивая едой. Центром "культурной" жизни отдыхающих и валандающихся всех мастей, они называли длинную полоску вдоль берега пансионатов, лагерей, отелей с кинотеатрами, танцполами, барами, детскими площадками и аквапарком. Илья, Сергей и Лена выбирали кинотеатр с интересным фильмом или сидели в баре, или шли на точку, где местные хозяева дач разливали у себя во дворе на импровизированных рюмочных прошлогоднее домашнее вино. Народ собирался задушевный, на точке всегда горела над длинным столом возле стены дома лампочка Ильича, которая собирала не только любителей винных посиделок, но и всю мошкару с окрестности. Когда кто-то покидал точку, всегда тут же на его место прибывали новенькие, и всегда был тот, кто еще сидел при тех и еще будет сидеть при этих и разговор шел своим чередом, как будто это семейная сцена из жизни отдыхающих на море.
 
- Ты любишь Илью? - как-то спросил Сергей Лену, когда они попивали пиво в баре, пока Илья отлучился.
- Почему ты спрашиваешь, Сережа?
- Я хочу, чтобы о нем кто-нибудь заботился, а ты ему очень нравишься, он все время о тебе говорит.
- Мы же не встречаемся, мы просто проводим время вместе иногда. Он спасает меня от скуки дома, а я его. Наверное, как-то так, - Лена дотронулась до кончика носа Сергея и хлебнула из своего бокала.
- Илья же, знаешь, герой. Да-да, у него есть медаль, он добровольно ушел воевать, когда учился. Потом вернулся, закончил учебу в институте, написал книгу о войне. Ты не знала? Он еще и скромняга.
Лена вытаращила глаза на Сергея.
- Значит, у тебя ничего серьезного к нему? - Сергей придвинулся к ней и прижался плечом к ее плечу.
- Ничего, я вообще не планирую ничего серьезного.
- А как же замуж? Все девчонки хотят замуж, нет?
- Нет. Я замуж не хочу, мне хватит того, что я вижу в своей семье. Полное бесправие с одной стороны и своеволие с другой. Нет уж. Хотя, конечно, задача выйти замуж иногда на горизонте маячит своей бескомпромисностью, но это не самоцель.
- А, понятно. Ну, у тебя все может быть по-другому.
Тут к Сергею подбежала миловидная женщина и, улыбаясь, поздоровалась с ними и представилась Лене: "Алла, работаю у Сергея Семеновича". Лена назвала себя и удивленно посмотрела на Сергея Семеновича.
Они разговорились.
- Теперь девчонки на работе расстроятся, - сказала Алла, улыбаясь Лене.
- Почему?
- Ну, как же, такой жених уже занят.
Лена с Сергеем переглянулись и он ей подмигнул. Лена, заговорщически, подыграла ему.
- Пойдем на улицу, потанцуем, - предложил он ей и обняв за плечи, потащил за собой. Лена поискала глазами Илью и не нашла его.
- Как ты относишься к еврейскому мальчику в качестве жениха? - спросил Сергей, двигаясь с ней под медляк.
- То есть к тебе? - Лена улыбнулась его неожиданной откровенности. - У меня первая лучшая подруга еще с детсада - еврейка, так что проблем у меня точно с этим нет. Она была шустрее и умнее меня. Она вела в играх, учебе. Однажды в классе четвертом, классная училка делала опрос, какие предметы нам нравятся и, когда дошла очередь до меня, я назвала свои, а Шурочка подсказывает: "История, история". Это был предмет классной. Я папе рассказала, он сказал, видишь, как соображает, ты бы ни за что не догадалась, это не купишь. Потом, как-то она подговорила меня подарить коробку конфет одной однокласснице на дэрэ, предварительно съев все конфеты, а вместо них мы купили самые дешевые и разложили их в коробке и обвязали ее ленточкой, - со смехом вспоминала Лена, - И сейчас, я понимаю, что она проделала этот фокус-покус не потому что вдруг захотела угостить девочку из класса, с которой даже не дружили, а это был для нее опыт, необходимый опыт, который пригодится в будущем. Ты не обижаешься?
- Как-то она, - продолжала Лена, - заставила меня в магазине спереть вместе с ней пакет конфет, но нас заметила одна из покупательниц, которая шла за нами, довольно далеко, мы уже половину слопали и тут она все-таки не выдержала и подошла к нам и заставила отнести оставшиеся конфеты в магазин. Было много всего, в том числе и первые сексуальные уроки от нее, а еще учила не смотреть в глаза кондуктору, а в окно, когда едешь зайцем и попался. Главным образом, она меня учила, я была в качестве наивного ученика и, видимо, ее это устраивало, другое дело, что я так и не усвоила ни один из ее уроков, - Лена рассмеялась громче обычного, - мы были из разных миров, но мы были не разлей-вода, пока в классе шестом, она просто, без причины, не сказав ничего, не пересела к другой девочке, - Лена иронично посмотрела на Сергея, - и, знаешь, это повторилось позже в десятом и тоже с еврейкой, но она пересела не к девочке, а к мальчику. Так, что, если ты спрашиваешь, как я отношусь к еврейским мальчикам, то мой ответ: я вас обожаю, но за одну парту не сяду.
- Познакомь нас, твоя подружка мне понравилась, - пошутил Сергей, который внимательно слушал историю Лены.
- Серьезно хочешь? Запросто, - ответила Лена, прищурившись.
- Шутка, антисемитка.
- Нет же! Просто ты так спросил! Неужели так остро у нас в стране стоит нац. вопрос? Боже, что мы говорим! Сергей, прекращай! 
- Я отвергнут из-за какой-то Шурочки, которая учила тебя воровать конфеты в магазине в первом классе!
- Да, смешно, но это было в моей жизни. И еще кое-что о чем я умолчу. Где же Илья? Где он шляется?
- Где-то сидит, наблюдает за нами, наверное. О чем ты умолчишь? Расскажи,  - выпытывал Сергей.
- Нет, я же сказала. Закроем эту тему, я уже антисемитка, - иронично говорила Лена. - А что о Вас можно узнать, Сергей Семе-но-вич?
- А, все люди на земле антисемиты, а самые ярые антисемиты это, на самом деле, семиты и есть. Ты не знала? - говорил Сергей Лене на ухо, притянув ее к себе, так как музыка уже сменилась на громкую и быструю.- Ты знала, что арабы тоже семиты?
- Не-е-т!
- Вот и они не знают. 
 Они танцевали до закрытия танцплощадки. Возвращаясь к палатке, где, наверное, и дожидался их Илья, Сергей отлучился на минуту и возвратился с плиткой шоколада. Лена развернула шелестящую серебряную обертку и со смешной жадностью накинулась на шоколад, а Сергей целовал ее на ходу в плечо и шею под собранным в конский хвост волосами.
- Ты пьян, Сергей, - смеясь и отстраняясь слегка от него, повторяла Лена.
- Тобой, - прильнув к ее шее, как навязчивая муха осенью, шептал Сергей в ответ.
- Ты сумасшедший, так нельзя, Сережка, - Лена вложила в свои слова строгость, как ей показалось, но получилось нежно и игриво, - Ты плохой друг.
- М-м-м! - Сергей со стоном отстранился от нее и оставшийся путь шел молча, глядя только вперед.
 Илья сидел с соседской компанией таких же дикарей, как и они, у костра и курил. Кто-то бренчал на гитаре, повторяя один и тот же красивый аккорд. Лена обняла Илью сзади и, когда ее щека коснулась его щеки, он ощутил от нее жар и горячее дыхание.
- Я хочу почитать твою книгу, - шепнула она ему на ухо.
- Мою? Читай Бродского пока, - отвечал Илья, не глядя на нее и не меняя своего положения.
- Я твою хочу. А Бродского уже третий раз перечитываю. Почему, кстати, он пишет: "Мы те двуспинные чудовища и дети лишь опровданье нашей наготе"? Мне кажется, вернее было бы сказать: "Мы то двуспинное чудовище" - тогда акцент был бы на них именно, а не на всех слившихся в экстазе и, ведь, действительно, двое уже не двое, а какое-то одно двуспинное существо, когда они любят друг друга до одури?
Илья смотрел на Лену, как она просто и между прочим рассуждала о стихах Бродского, которого дал ей почитать, не расчитывая на какое-то мало-мальское понимание, Бродский не прост, его стихи ажурны и извилисты. Но он понял, что ошибся, Лена вникла даже поболее его.
- Я люблю тебя, девочка, - вырвалось у Ильи неожиданно для него самого. - Ты хорошо провела время, надеюсь?
- Да, отлично, мы потанцевали. Ты решил поиграть в прятки? Мы тебя искали.
- Видно, не очень старались, - Илья старался скрыть в голосе обиду, но получалось плохо.
- Нет, Илюша, ты куда-то смылся, а виноваты остались мы. Ну и ну, медвежонок! - Ленка присела перед ним на корточки и шутливо-умоляюще посмотрела на него. Он сдался и улыбнулся, усадив ее к себе на колени.
- В чем у тебя мордаха вымазана? Это шоколад? - спросил он ее, лизнув языком, пахнушие ванилью уголки ее губ.
- Да, - Лена со смехом обняла Илью за шею, - мне разрешается шоколад?
- Ты не должна была есть шоколад, который купил не я, - Илья сделал страшные глаза.
- А ты не должен был пропадать, - они завозились на хлипком шезлонге и упали, смеясь, на песок.

 
  Отдых стремительно приближался к концу и они жадно упивались каждой минутой проведенного вместе времени вне этого времени. Леночка виртуозно балансировала меж двух мужских сердец. Ее красоты, такта, мудрости хватило бы на весь мир, только захоти она этого. Солнце - Бог, море, пляж, песок и эти мало похожие на райские кущи серебряные деревья - отрада. А Леночка это Афродита, рожденная из пены морской.
 Илья рычал на Ленку, когда она оказывала невинные знаки внимания Сергею, но он понимал, что сам создал эту ситуацию и избавиться от третьего лишнего было уже невозможно. Надо было думать раньше.
- Сереж, тебе надо найти девушку для себя, - сказала Лена, когда они втроем, попивая пиво, каждый из своей бутылки, ночью гуляли по дороге, освещенной яркими фонарями под свадебный марш миллиона невидимых то ли цикад, то ли кузнечиков - никто толком, по-видимому, не знает точно названия этих ночных цыкающих насекомых, называя их, каждый на свой лад. Серега шел немного впереди, Илья с Леной, держась друг за друга, позади.
- Ты думаешь? - спросил он, поворачиваясь к ним.
- Ага. Почему у тебя нет девушки, они же льнут к тебе, как пчелки на цветочек? - смеялась Ленка.
- Я подумаю над твоим предложением.
- Подумай, подумай, - Лена, увидев впереди качели, побежала к ним и стала раскачивать их стоя на них. Серега побежал за ней и пристроился сзади, помогая ей раскачивать их. Качели быстро раскачались и поднялись несколько раз до вертикали и с подозрительным протяжным скрипом задвигались уже вместе со стойками. Ленка заверещала и Серега затормозил. Они спрыгнули и Лена, схватив Илью за руку, потащила его в море, на бегу сбрасывая с себя платье.
 Приторные августовские цикадные ночи обволакивали с ног до головы, делая их тела податливыми и притягивающими друг к другу. Кто начал первый, уже, наверное, никто не вспомнит, кто-то выпил больше, кто-то меньше, но ночью в палатке Илья целовал Лену, потом присоединился и Сергей и они долго то ли в пьяном угаре, то ли в угаре хмельной августовской ночи долго и невинно делили ее между собой. Уже потом, будучи взрослой тетей, она, вспоминая похождения молодости, будет удивляться своей беспечности, но еще больше тому, что ее никто никогда не тронул, даже наоборот, мужские руки, которые ее ласкали, которых на самом деле было не много, но, которые, конечно, были в ее добрачной жизни, не допускали лишнего, никогда не заходили за запретную зону. Первым зашедшим был ее будущий муж.
Днем Илья и Сергей сцепились и дело чуть ли не дошло до драки из-за какой-то ерунды. Лена начала кричать, что хочет домой и они спешно, хотя еще собирались остаться на пару дней, собрали вещи, палатку и вернулись к вечеру в город.

Они не звонили друг другу неделю, а потом с интервалом в час позвонили, не сговариваясь, сначала Сергей, который интересовался, как она поживает и занята ли вечером, а потом Илья, который предлагал съездить загород поблуждать в местной пещере. Обещал интересную экскурсию. Она согласилась, заняться все равно было нечем, разве, что мама могла запрячь собирать и перерабатывать урожай с огорода, чего не хотелось, особенно в жару, которая еще не отпускала в последние летние деньки.  Сергея почему-то опять взяли с собой.
 Они довольно быстро и с ветерком в открытые окна илюшиной машины добрались до места, где еще можно было проехать по пересеченной местности, утыканной известняком и гранитом, потом пришлось машину оставить под одинокой ивой и до самой камнеломни добрались пешком. Лена удивилась, что почти рядом, где она прожила всю свою жизнь, есть места, которые настолько незнакомы и непохожи на то, что приходилось видеть раньше. Примерно в два часа дня 28 августа они зашли в зияющую чернотой, несмотря на яркий солнечный день, пасть пещерного лабиринта.
Как потом писали все местные газеты, их нашли на десятый день активных поисков, седьмого сентября, живыми, но похожими на трупы. Самый старший из них, Илья Рыскалин, когда его выносили на носилках, нашел в себе силы пошутить, осведомившись у молодой медсестры, нашупавшей ему пульс, хорошо ли он выглядит и даже игриво пошлепал себя по изнеможденному от голода и холода лицу. Родные этих троих невесть куда сгинувших сходили с ума от горя и неизвестности. Как те сумели выжить в течение десяти дней без воды и пищи в абсолютной темноте и так как, пока они там были уже успел наступить сентябрь и ночи были далеко не теплые, даже днем, как это бывает в первые дни сентября, было уму не постижимо. Участники трагедии потом рассказывали, чтобы не умереть от жажды, они сосали глину, которая известна своим свойством впитывать влагу и это спасло им жизнь. И, конечно, то, что Илья перед своим уходом бросил на ходу информацию родителям, куда едет. Родителей не взволновало это заявление, потому что это был не первый его поход туда. Но и на старуху бывает проруха. На этот раз судьба была на стороне темных сил. Но по найденной оставленной ими машине (видимо, Ангелы-хранители постарались),
 поисковики быстро определили вход в ту пещеру, в которую они так опрометчиво зашли и уже не нашли самостоятельно выхода. Местные пещеры славились своей непроходимостью и дьявольщиной, там погибло немало отчаянных, решивших на свою голову исследовать их. Но больше всего потом публику интересовал состав этой экспедиции - это двое мужчин и одна девушка. Это придавало пикантности истории и добавляло интереса к ней. Но и об этой истории, как и о обо всем на свете, вскоре все забыли.
Больше Илья и Сергей не звонили Лене, как и она им, и не встречались, только иногда долетали до них кое-какие слухи друг о друге, тем более, что на носу был последний год учебы и переезд в другую страну в связи с замужеством.

Лена закончила универ, вышла замуж за одногруппника, но другого, который к концу пятого курса вдруг в один из летних вечеров, когда уже позади была защита диплома и общежитие было наполовину пустым, потому что все разъезжались по своим постоянным местам прописки, к ней в комнату зашел Толик с гитарой и рассказав пару баек об университетских делах, спел очень хорошо несколько своих песен и, прощаясь, предложил ей выйти за него замуж. Ленка, которая страсть, как не хотела возвращаться домой (уже навсегда), дала согласие и они на следующий день подали заявление в ЗАГС и через положенный срок зарегистрировали свой брак. Пять лет учебы в универе они практически не замечали друг друга, во всяком случае, она не помнит, чтобы они о чем-то друг друга даже спрашивали, хотя, один случай она потом вспомнила, когда выходя на перемене с кафедры, он мимоходом поворачиваясь с нижнего ряда сидений к ней предложил: "Поехали с нами завтра на пикник на море", на что она ответила отказом, потому что это предложение ее застало врасплох и было не понятно с кем "с нами". Толик увез ее к себе в Ригу, где он почти сразу основал свою фирму, в которой работала и Лена.  Толик оказался удивительно добрым, с юмором, любящий людей, детей, спокойным и замечательным мужем и отцом, что оставалось только удивляться, почему она не замечала его столько лет, ведь он был самым завидным женихом в группе. Как-то раз на вечеринке в общаге, когда добрая половина студентов, как и принято образцовому студенту в общежитие, надралась, к ней подошла одногруппница, которая была не из общежитских, а из местных, прильнув к Ленкиному лицу, громко шептала, что она сейчас умрет, если не отдастся Толику. Лена пожелала ей удачи, но видимо напрасно. Толик не принял такой щедрый подарок, как потом опять же эта одногруппница сообщила ей, чуть не плача.
 Одной весной позвонила мама и сообщила, что заболела, подозрение на рак поджелудочной. Лена выехала к родителям. Когда она вошла в дом, мать сидела на кухне и чем-то занималась, потом подняла глаза на Лену. Лена застыла с туфлей в руке, которую снимала в этот момент и никак не могла выйти из ступора, понимая, что выдает свой шок. Она видела только огромные глаза на худом и неподвижном, как маска, лице. Мама понимающе ей кивнула, видя, что дочь ошарашена,  мол, да, вот, что со мной сделала болезнь.
Мама держалась все время болезни молодцом, ни разу ни всплакнула, ни разу ни пожаловалась на что-либо. Отец, в котором проснулось осознание предстоящей потери того, чего не ценил до этого, полностью взял заботу о ней на себя. Если сначала мать сама с верой в свои силы и победу над болезнью, оббегала все клиники и всех врачей, включая знакомых и незнакомых, звонила даже врачам-соседям, которых приглашала домой и которые придя, рассказывали, что помочь не в силах, что только врач-онколог, то потом, когда уже болезнь отбирала с бешеной скоростью силы, отец неожиданно проявился, как заботливый и любящий муж. Научился делать уколы, правда, периодически, забывая выпустить воздух из шприца, сам готовил еду, ходил по магазинам, аптекам, вызывал врачей. Он даже гулял с ней по вечерам и водил в парикмахерскую, чего ни бывало никогда в ходе их совместной жизни. Мать не привыкшая к его опеке и вообще будучи независимой и нетерпимой, вынужденная принимать его помощь от безысходности, внутри себя выла. Годы без совместной душевной близости все-равно давали о себе знать. Как-то они пришли с прогулки и оказалось, что она упала, хотя он был рядом, он не поддерживал ее. Отец начал чувствовать, что в доме теперь  становится полновластным хозяином и, когда мать навещали ее подруги, если они засиживались с Леной на кухне, он истерил, не желая, чтобы Лена рассиживалась с гостями, хотя они никак не мешали матери, которая, напротив, радовалась вниманию, ходил кругами туда-сюда, так, что гости принимали его беготню за суетное волнение по поводу болезни жены, а Лена прекрасно понимала, что будет грандиозный скандал, когда они уйдут. Она осознала, что дамоклав меч переместился с головы матери, которая уже обречена, на ее голову. Теперь Лена в полную меру могла посочувствовать ей. Как будто в доме находится пес Цербер и нужно контролировать каждое свое слово, каждый поступок, чтобы на тебя не рявкнули и не цапнули из-за злобного характера. Лене приходилось терпеть и молчать, чтобы не побеспокоить криками и ссорами мать, и утешать себя, что это скоро закончится.
Закончилось все даже быстрее, чем можно было ожидать. Отец требовал, чтобы Лена постоянно кормила мать из ложечки йогуртом и поила водой. Это была настоящая экзекуция для матери, которая уже лежала при смерти третий день и рот ее не глотал и ни показывал никаких признаков жевательных усилий, а он требовал и контролировал, чтобы ее кормили и поили. В один из таких приемов, тело мамы вдруг забилось, она стала издавать хрипы и стоны. Лена пыталась ее немного повернуть, чтобы облегчить боль от пролежней, зашел отец и крикнул "Что ты делаешь?". Лена выбежала на кухню и стояла захлебываясь от слез, не понимая, чем она еще может помочь матери. Отец крикнул из комнаты "У нее глаза стеклянные" и Лена поняла, что мама умерла.
Лена уехала в Ригу на следующий день после похорон.

Но Илья, Лена и Сергей встретились. Они не могли не встретиться. Она встретила Илью, когда бегала в аптеку за обезболивающими для мамы. Увидев друг друга, они смотрели один на другого, ничего не говоря, понимая, что каждый ждал этой встречи тайно, невольно, отгоняя от себя эту навязчивую мысль, потому что она причиняла боль, которая не затихала, но которая была желанной, понимая, что именно эта встреча принесет облегчение. Они так и стояли напротив друг друга, прохожие оборачивались на них с интересом. Илья взялся за лицо, зажмурил глаза и открыл их, убедившись, что Ленка на яву, а не во сне. Потом разговорились. Илья рассказал, что так и не женился, что родители живы, что Лена выглядит отлично, даже похорошела еще больше и, что он по-настоящему ее любил и жалеет, что так и не решился ей сказать тогда об этом. О Сергее он рассказал, что после того случая тот сразу попал в псих. диспансер и стал дурачком. У Лены хлынули слезы.
Встреча спровоцировала наплыв воспоминаний о трагедии и Илье стало не по себе: лицо покрылось красными пятнами, испариной, он достал сигарету и нервно прикурил, одновременно ища глазами, куда можно было бы присесть. Лена держалась лучше. В ней опять, как когда-то проснулась жалость к нему и ей захотелось его приласкать и обнять, как ребенка. Она вынула из пакета бутылку воды, купленную в аптеке и Илья стал брызгать водой себе на лицо. Он стал постепенно успокаиваться и даже шутить по этому поводу.  Потом она рассказала, что вышла замуж за своего одногруппника и у них ребенок. Он шепнул ей на ухо с хитрой улыбочкой: "А все-таки, как ни крути, я был первый!"
- Ха! - проскандировала Лена на выпад Ильи.- Мне жаль, мне, действительно, очень жаль!
- Чего тебе жаль?
- Нас жаль.
- Ты простила меня?
- А ты меня?
- А тебя за что прощать?
- А тебя? - не уступала Лена, поцеловала его и собралась уходить. - Просто мы были беспечные. Не вини себя, ты не повзрослеешь никогда, такая ж у тебя карма.
На самом деле, Лене было жаль только одного, что тогда, в свои неполные двадцать, не умела еще любить. Это чувство, а вернее, необходимость в этом чувстве, пришла намного позже, когда она освободилась от влияния родительского воспитания, когда ее природная тяга к чувственности, красоте отношений, положительным эмоциям и легкости отношения к миру и его недостаткам уже не была вынуждена томиться в клетке, как чья-то ловчая птичка. А тогда она лишь радовалась свободе, не понимая, что с ней делать.
- Я хочу увидеть твою дочь, - крикнул Илья.
- Она далеко, Илюша.
- А фото?
- А-а, есть, - спохватилась она и полезла за мобильником, - сейчас, вот она.
- Сколько ей?
- Пять, - отвечала Лена, прокручивая фото, - мне надо бежать, Илюша, у меня мама при смерти.
- О, боже! 
 Это была последняя встреча с ним. Через несколько лет кто-то из общих знакомых сообщил ей, что Илья умер от инсульта. А еще через пару лет Лена родила сына и хотела его назвать Ильей, но ее отговорили.
И как это бывает, по вселенскому закону совпадений, на следующий день после встречи с Ильей, Лена, садясь в такси, которое увозило ее на вокзал, увидела через дорогу Сергея, который шел куда-то и который вдруг наткнулся на взгляд Лены и остановился, глядя на нее. Он был такой же, каким она знала его раньше, подтянутый высокий, все так же с высокого лба свисали черные вихры-пейсы и на лице была знакомая улыбка. Она кивнула ему. Он продолжал смотреть на нее и было не понятно, он был рад встрече или он улыбался еще до этого и улыбка просто еще не успела сойти с лица и только застывшее выражение глаз еле уловимо выдавало некое безумие, от которого у Лены сжалось все внутри. Когда она уже почти потеряла его из вида, он все еще стоял на том же месте и провожал взглядом ее такси. У нее перед глазами всплыла картина, которую память тщательно охраняла от нее все это время: их троица лежит на холодном известково-земляном грунте, тесно прижавшись друг к другу, пытаясь сохранить еще то тепло, которое осталось в них и чьи-то теплые руки, которые не знали, живой ли кто-то еще, разнимали их тела в слипшейся от грязи и влажности одежде и с волосами, свисающими паклей с их голов, чтобы вынести на божий свет и невыносимо ослепительный свет фонаря в чьих-то руках. Прежде, чем Лена успела понять, что произошло, сквозь рваный круговозвращающийся в одно и тоже начало сон, она услышала слабый голос Сергея: "Ну, я же говорил, что мы еще выдадим Ленчик замуж. За меня, скорее всего, я же красивее!" и в ответ бас Ильи: "Благославляю, дети!" и потом кому-то: "Первой девушку, она давно голоса не подавала!"