Встречай. 6

                6.

Действительно, по чёрной степи летел стремительным галопом всадник на белом коне. Заметив их, он повернул коня. Несколько мгновений – и огромный конь уже дышит пламенем над их головами, а глаза у него сияют, как день. Чёрный прах словно боялся коснуться непорочной белизны шерсти коня, что казалось неестественным – скакать по степи, полной чёрного пепла, и не запачкаться. На коне была алая сбруя, усыпанная драгоценными камнями. Всадник, одетый во всё красное, небрежно поигрывал хлыстом. На его благородном челе блистал бриллиантовой россыпью золотой венец. Золотистые локоны обрамляли красивое бледное лицо; в пронзительно-голубых глазах, похоже, никогда не проскальзывало ни тени улыбки. Ромес заметил, что всадник понравился Риане. Ему, если честно, тоже. Такой себе персонаж неслыханной сказки.

- Привет,  - сказал Риана, чтоб что-нибудь сказать.

Всадник медленно кивнул в знак приветствия, пристально глядя ей в глаза. Она неизвестно почему смутилась, покраснела (это было заметно и в сумерках) и потупилась, потом что-то надумала, вскинула голову и с вызовом уставилась в переносицу всадника. Похоже, что в глаза, но всё-таки не в глаза, так что смотреть можно. Всадник улыбнулся одними губами и снова стал серьёзным.

- Не является ли сударь Рыцарем Печального Образа? – смелым дрожащим голосом спросила отчаянно трусившая Риана. – Или, сэр, вы дали обет серьёзности? – Она на всякий случай крепче прижалась к Ромесу.

- Вы неправильно идёте, - глубоким, вызывающим трепет голосом изрёк всадник. – Вам нужно туда, - он махнул рукой в сторону от того направления, в котором глядели глаза Ромеса. Ромес на миг взглянул в сияющие очи всадника и увидел там вечность за решёткой тоски.

- Держитесь за руки. Вы наконец-то нашлись, - загадочно добавил всадник, хлестнул коня хлыстом и исчез в облаке пепла.

Глядя вслед ему, Риана извлекла откуда-то из одежды небольшую книжицу в обложке из полированного тёмно-вишнёвого дерева, полистала её и вполголоса медленно прочитала:

- «…Построил он дом и отправился в странствия, а когда вернулся, застал руины, где жили демоны и летучие мыши. Посадил он сад – сад превратился в лес, где поселились колдуны и призраки. Полюбил он женщину, но пришла Смерть и поставила свою печать на чело избранницы. Вырыл он колодец – все бросали туда сор и трупы людей и животных. Стал рисовать он картины – ударила молния и выжгла ему глаза. Стал песни складывать – ураган лишил его голоса. Он хотел умереть – Смерть смеялась ему в лицо и проходила мимо. И взмолился он тогда: «Небо, верни мне самого себя! Ветер, дай мне крылья, чтоб я мог летать по свету! Я хочу видеть людей, и пусть я буду всегда один – да не отвернётся никто от меня, да не засмеётся никто надо мной!..» Ветер дал ему коня, а небо – глаза и голос, и с тех пор мчится он мимо страждущих, и никто не смеет стоять на его пути. Это Судьба».

- Ух ты! – восхитился Ромес. – Это и есть святилище твоих умных мыслей?

- Да, - застеснялась Риана.

- А это ты про кого?..

- Не помню. Давно было. Это у меня вроде как дневник мыслей. Поток сознания. А мысли у меня скачут, как пьяная саранча. Если успеваю их записывать – выходит что-то наподобие этого отрывка. А нет – так нет. Другие придут. Постой… Это похоже на всадника?

- Очень.

- Значит, это и есть Судьба. Ты знаешь, что существовать может абсолютно всё?

- Знаю.

- Вот оно и существует.

- Сколько хожу по Мирам – всюду встречаются люди, передвигающиеся верхом. Никаких машин, которые бы переезжали из одного мира в другой. Интересно, почему? – задумался Ромес.

- Машины непредсказуемы, - просто объяснила Риана. – В Мирах они сходят с ума. Так куда мы всё-таки пойдём?

- Рэли говорил, надо прямо, куда глаза глядят. Но они могут поглядеть и туда, куда посоветовал всадник, правда?

- Правда. – Риана спрятала свою книжицу, и они побрели дальше. За руки не держались. Последнюю напутственную странную фразу всадника они почему-то, не сговариваясь, предпочли не обсуждать.

Хорошо идти, когда видишь цель. А если вокруг – только чёрная степь и ранние сумерки? И больше нигде ничего нет?

- Какие у тебя ещё мысли были? – спросил Ромес.

- Это нужно читать. Я уже не помню.

- Почитаешь мне когда-нибудь?

- Может, ты сам почитаешь. Когда-нибудь.

Они шли, шли, шли и в конце концов очень захотели пить и устали, а присесть отдохнуть всё никак не решались, боясь измазаться пеплом. Ромес попытался сотворить какой-нибудь коврик, но сразу понял, что в этом мире, как и в его собственном, могущество сворачивается, как ёж при опасности, и ничем до середины не доберёшься.

- Всё отдала бы сейчас за глоток простой воды, - призналась Риана.

- Подожди, ещё не то нас ожидает, - предупредил Ромес.

- Спасибо, ты очень меня обрадовал и вдохновил. И ещё я есть хочу. Вообще давно есть хочу, но теперь что-то особенно сильно. Сначала до того хотела, что аж перехотела, а сейчас – всё по-новому, только ещё сильнее. И не говори мне, что придётся потерпеть. Сама знаю. Но хочу есть.

Ромес улыбнулся в ответ на её заявление.

Они продолжали идти. Занятие это оказалось весьма нудным и утомительным. Полное безлюдие, полная тишина, полное безветрие. К тому же стало жарко: земля была горячей. Может, тут недавно прошёл пожар, а может, сама земля являлась такой. Как бы там ни было, одежда вся вымокла от пота (благо, хоть куртки из зимнего мира в нём и остались), пить хотелось жутко, а ещё хотелось рухнуть прямо на землю и поспать пару суток.  Один раз бредущие по степи так и сделали, но больше пяти минут они не выдержали. Риана грязно, смачно, но без удовольствия выругалась, загнув такие слова, что Ромес, представив осуществление предложенного девушкой действия, чуть не сел на месте. Пришлось двигаться дальше. Жар начал доставать через подошвы обуви. Ромес неоднократно пробовал развернуть крылья, но ничего у него не вышло. Он обиделся на мир. Через несколько часов утомительного и бесцельного переползания вдобавок ко всем удовольствиям турпохода начались глубокие раскалённые пески.

- Хорошая у нас судьба! – тяжело дыша, поделился Ромес впечатлениями.

У Рианы уже не осталось сил ему отвечать. Они двигались медленно, очень медленно; чёрный песок немилосердно жёг ноги, а знойное сумеречное марево издевательски дрожало над невысокими чёрными дюнами.

- Наверно, это ад для верблюдов, - определил Ромес, поддерживая обессилевшую Риану. Риана попыталась улыбнуться.

- Нет, - поправил сам себя Ромес, - не для верблюдов, а для их погонщиков. Это более похоже на правду. Пожалуй, если мы попадём из ада в любое другое место, оно покажется нам раем. Это очень умная мысль, подружка, так что запомни её, а потом запишешь в своё скопище подобных изречений.

Риана выдохлась. Она тащилась, повиснув на Ромесе, только потому, что упав один раз, сильно обожгла руки о песок.

- А вот если бы мы были йогами… - продолжал развивать мысль Ромес.

- Мы бы сидели по домам и впадали куда-нибудь, например, в нирвану, - выдавила Риана.

- А  ты рифмуешься с нирваной, - заметил Ромес. Его тошнило от жары. Он подумал, а не снять ли ему рубашку, но тут его посетила мысль, что Риане от этого станет только хуже. Она девушка временами стеснительная и раздеваться не будет даже перед близким другом, потому что друг – это всё-таки друг, а не нечто большее. Так они и ползли в одежде.

Время забыло о них, тянулось себе и тянулось. И дюны тоже тянулись, тянулись, и не виделось им ни конца, ни краю. Ромес закрыл глаза, залитые потом. Ему было плохо. Так он брёл с закрытыми глазами, и ничто его уже не интересовало.

Риана упала и не делала никаких попыток подняться. Её полузакрытые глаза ничего не видели. Ромес стоял, покачиваясь, над ней. Ему казалось, что шли они не меньше суток. Или пары сотен лет. Кто знает, возможно, так и было.

Останавливаться нельзя, лежать на раскалённом песке – тоже. Ромес тяжело вздохнул, взял Риану на руки и медленно-медленно побрёл дальше, глубоко проваливаясь в злорадный пламенный песок. За каждой пройденной дюной открывалась новая, и так без конца. К Ромесу приползла раскалённая мысль: он правильно определил это место, назвав его адом. Только очень остроумное существо могло придать аду такой вид. Ад, в котором выгорело всё, что могло гореть. Отлично, отлично, нечего сказать. Неужели на свете где-то бывают иные места и иные времена, и где-то нет чёрной пустыни?

Наверное, нет таких мест. Воздух жёг лёгкие. Язык стал похож на наждачную бумагу. Нечем даже пересохшие губы облизать.

Может, прошла неделя?   Долго, очень долго простираются горящие сумерки. Ромесу уже чудились гигантские мухоморы, похожие на ядерные взрывы, и ядерные взрывы, похожие на маленькие мухоморы. Он чувствовал, что засыпает – уже с открытыми глазами, и все видения – бред, ничего больше. Как в том лесу… Но как-то хуже. Риана казалась ужасно тяжёлой, но он не мог ни на миг опустить её на песок и, пошатываясь, переставлял заплетающиеся усталые ноги, повинуясь тысячелетия назад слышанному приказу: вперёд! Вперёд, только вперёд, не останавливаясь, не оглядываясь назад. Тысячелетия – это так много, но и они не могут быть дольше одного часа сумерек. А впрочем, час этот равен вечности, не меньше и его, этот час сумерек, в поводу, как усталого коня, ведёт странник в одеждах цвета крови. Он белый-белый, час сумерек, но почему? Сумерки серы, как все кошки в темноте, а это – всего лишь оптический дефект: качество кошек не изменяется – среди них есть и белые, и рыжие, и чёрные, и пятнистые, и полосатые, и всякие другие, в том числе и серые…

Ромес потряс головой, в краткой вспышке прояснения уразумев, какой бред несёт в полумыслях-полуснах, и слегка проснулся. Сон – иначе нельзя назвать то состояние, в каком он пребывал. А странник в одеждах цвета крови действительно вёл в поводу своего белого коня. Он шёл мимо, не останавливаясь, опустив голову. Не глядя на Ромеса, он негромко сказал, не сбавляя шага:

- Она у тебя умрёт, если не дать ей хотя бы глотка жидкости. Иди дальше, и если успеешь…

Больше он ничего не сказал. Ромес смотрел вслед, пока странника вместе с конём не поглотили сумерки. Он пошёл дальше и через несколько дюн увидел ровный кружок белого песка. Дотащившись до него, Ромес брякнулся на колени и бережно положил на песок Риану. Песок был как песок, чуть тёплый, но по сравнению с чёрной пустыней кажущийся благословенно прохладным. Это всё прекрасно, но где взять глоток жидкости? Риана неподвижно лежала на песке, дыхание делалось всё слабее и слабее; пульс на руках не прощупывался, но сердце ещё билось – тихо и неохотно. Щёки Рианы были бледны, как этот белый песок.

- Риана! – позвал Ромес. – Вернись ко мне, Риана! – он примерно представлял, что надо делать. Только сам он этого сделать не мог, как себя ни уговаривал.
- Риана! Риана!

Она вздохнула и открыла глаза.

- Ромес, мне кажется, я ухожу навсегда, - ничего невозможно было услышать, приходилось читать по губам.

- Я умираю, Ромес. Я знаю это. Прощай. Может быть, встретимся где-то когда-то. Узнай меня тогда и скажи мне, что ты – мой друг. Прощай, - она на самом деле собралась умирать.

- Подожди, - прошептал ей Ромес. – Вот, возьми. Сделай это. - Он протянул ей руку.

Она, балансируя на грани жизни и смерти, смотрела на Ромеса, а потом улыбнулась – поняла. Сделав неимоверное усилие, приподнялась на локтях. Ромес отвернулся. Он почувствовал, как её тонкие острые клыки прокалывают кожу с внутренней стороны его запястья. У неё были мягкие тёплые губы, правда, обветрившиеся от обезвоживания. Кровь – вода жизни. Пить её из шеи неудобно.