Обычная русская история

Обычная русская история
               
Алексей Николаевич Семушкин, заместитель директора по учебной работе, коротко завуч, был мужчина предпенсионного возраста, с редкими остатками седых волос и добрым взглядом серых светлых глаз. Приехав после развала Союза в этот провинциальный городок, где колледж был единственным специальным учебным заведением,  я несколько раз наведывался к нему, ища место преподавателя. Он был всегда вежлив, корректен, приглашал сесть, но каждый раз отказывал и, пытаясь как-то смягчить горечь отказа, заканчивал встречу неизменной фразой: «Заглядывайте, может, появится вакансия». Я понимал, что в этом городке, где большинство людей до самой пенсии или кончины сидят на одной и той же должности, вероятность вакансии близка к нулю, но не терял надежды. И  как ни странно, некоторое время спустя мои надежды оправдались: в  городке открылся филиал негосударственного столичного вуза, где я и обрел свое место. Каково же было мое удивление, когда завучем филиала оказался все тот же Алексей Николаевич.  Достигнув положенного возраста, он сразу вышел на пенсию, что давало возможность получить за прощание с насиженным местом несколько месячных окладов, но тут же был приглашен в новый филиал для постановки здесь  учебного процесса и сопутствующих ему бумажных дел.
Когда бы я ни приходил на работу, Алексей Николаевич неизменно сидел за своим рабочим столом. Специального кабинета у него не было, не хватало аудиторий, но была преподавательская, где собирались преподаватели, и располагался он со своим  столом. Каждого входящего  преподавателя он  встречал, как желанного гостя,  обязательно вставал, шел навстречу, приветливо улыбался, жал  руку.  На  его правой руке  не было двух пальцев - результат детской неосторожности. Это  вызывало непривычное и потому неприятное ощущение у жмущего ему руку, он это понимал, как  понимал и то, что  не протянуть руку могло быть истолковано как  пренебрежение или высокомерие, чего он совсем не желал, и всегда подавал руку. Со временем этот  недостаток  становился привычным и потому незаметным. А женщины, даже проработавшие с ним многие годы, о нем и не подозревали.
  Он не знал компьютера, но расписание занятий составлял мастерски. Тот, кто хоть раз в жизни составлял расписание, знает сложность этого дела. И все занятия в имеющиеся аудитории нужно уместить,  и каждому предмету положенное число часов выделить, и студентов не перегрузить, и окон между занятиями не допускать,  и пожелания преподавателей учесть. Бывает, несколько недель уходит на отладку стабильного расписания.
Я оценил добрые качества  Сергея Николаевича, когда в периоды нестабильности расписания он стал звонить, напоминая о дне и часе моих занятий. Он опекал меня, словно родитель школьника. В школьные годы эти напоминания обычно вызывают досаду, мешая ощущать себя взрослым. Сейчас эта заботливость трогала, вызывая теплое чувство благодарности. В полной мере я оценил ее  после его смерти, когда никто уже не звонил и не напоминал о занятиях, и я, путая дни недели или часы, временами не приходил  на занятия вовсе или появлялся после запоздалого напоминания. 
Говорил Семушкин всегда тихо, спокойно, мягко, не повышая голоса и не перебивая собеседника, будь то студент или преподаватель. Вспоминается такой случай. Трое студентов решили на одной из лекций поиграть в карты. Преподаватель заметил это, возмутился, и направил их  к завучу. Алексей Николаевич с каждым обстоятельно поговорил, выяснил, кто принес карты ,
во что они играли, упаси бог, не на деньги ли, заставил каждого написать объяснительную, сказал, что о следующем проступке непременно узнают родители, объяснительную же он сохранит для истории и при необходимости достанет ее из архива. Такая необходимость возникала иногда, если одного разговора студенту было недостаточно. Как истинный педагог, он беседовал  с каждым  студентом отдельно, другие в это время дожидались своей очереди
в коридоре. Выходили они от него красные и тихие, чувствовалось, что проняло. Таких бесед на его веку было, конечно, немало, но он всегда относился к ним серьезно, разговаривал обстоятельно, не спеша, видно, потому и доходило.
Те из его близких знакомых, которым доводилось бывать у него на даче, рассказывали, что на его газонах и грядках тот же порядок, что и на работе с папками и документами: растения ухожены, сорная трава выкорчевана, дорожки вычищены. И каждому гостю он всегда был рад и, не выпивши с ним бутылку, не отпускал. 
Семушкин исчез внезапно. С началом нового учебного года он  не стал появляться на работе. На работе говорили, что он уволился, по городу ходили слухи, что его уволили, но зачем, почему, сказать не могли или не хотели. Дальнейшая его судьба оказалась печальной. Не прошло и года, как   он умер. Я долго не мог в это поверить - не мог такой добрый, спокойный, отзывчивый человек так рано уйти из жизни. Лишь много времени спустя открылась мне его тайна, о которой я и подозревать не мог, так не вязалась они с его светлым обликом. Он  пил. Ежедневно после работы заходил в магазин, расположенный на окраине города, покупал бутылочку и вечером   за ужином выпивал ее в спокойной домашней обстановке. Знали об этом немногие, лишь самые близкие, и никому об этом не говорили. Соседи не догадывались – вел он себя тихо и благопристойно. Он и сам всячески скрывал свою страсть, понимая  ее пагубность  для репутации. Но кто-то из студентов, не раз замечавший его за заветной покупкой, распустил свой  язык и пошел по филиалу слушок. Начальство, недолго думая, отреагировало на слушок, испугавшись пятна на еще незапятнанном имидже филиала, и предложило ему уволиться, что и пришлось ему сделать.
  Каким же трагическим оказалось это решение! Пока он работал и был на виду, самоограничение оберегало его. Но стоило бросить работу, и тормозов не стало. Он запил по-черному  и быстро сгорел, сгорел в горячке, не приходя в сознание. Так говорят близкие. Однажды жена звонила руководству филиала, умоляя вернуть его на работу, в надежде, что это поможет его дисциплинировать и образумить. Но оно не вняло ее мольбам, и больше она не звонила.   
    Я не был с ним близко знаком, не знал его жены и родных и о смерти его   узнал неделю спустя после похорон. Но я часто вспоминаю взгляд его добрых светлых глаз, его приветливость, отзывчивость, доброту и тепло становится на душе.