Отчимом быть тяжело

Недавно мы похоронили девяностолетнего дядю Толю – отца моего двоюродного брата. На поминках об Анатолии Михайловиче говорили только хорошие слова. Одни вспоминали его военные заслуги, трудовые достижения на работе, друзья и родственники рассказывали забавные истории о нём, как о заядлом рыбаке, все смеялись, забывая на миг, что сидят за поминальным столом. И все отмечали его необычайную доброту. А я вспоминала, как он появился в нашей семье, и было это больше сорока лет тому назад.

Тётя Алла, папина сестра, разошлась с мужем. Что-то у неё не сложилось в супружеской жизни и она осталась с трёхлетним сыном на руках. Мы с братом Вовкой были почти ровесники, и лето проводили у бабушки в деревне, а иногда он подолгу жил в нашей семье. А когда пришла пора идти в первый класс, то тётя Алла увезла брата в свой город и сдала в интернат, объясняя свой странный поступок тем, что она работает посменно, и вообще должна устроит свою судьбу. Я очень скучала по Вове и не могла даже представить, как он, такой маленький, должен был жить в чужом доме с посторонними людьми без мамы, без бабушки и меня. А тётя Алла иногда приезжала к нам в гости с незнакомым мужчиной, а через какое-то время – с другим, и всё время без Вовки. Я слышала, как папа ругался со своею сестрою, из-за её легкомысленных поклонников, но она вновь приезжала с новым ухажером. И вот накануне праздника Восьмого марта тётя Алла приехала с очень непонятным мужчиной. Для меня, девятилетней девочки, высокий, здоровый незнакомец показался очень старым и страшным по сравнению с моим папой. На левой стороне лица у мужчины был большой шрам, делавший его лицо не приятным. Это потом я узнала, что он был лётчиком, и шрам остался ещё с времён войны. В зале на стол гость начал выкладывать подарки, чем сразу расположил к себе внимание. Завороженная, я наблюдала, как тётя разворачивала из бумаги чайный сервиз, потом стеклянную вазу, которая до сих пор цела. Папе гость вручил шахматы и что-то из спиртного. Я стояла возле стола и смотрела, как все радостно суетятся. И вдруг дядя весело посмотрел на меня, подмигнул и подвинул большую коробку ко мне, сказав: «А это тебе, красавица!» И все замерли. В розовом, ажурном, с кружавчиками платьице, в шляпке с пёрышками и чёрными локонами на меня смотрела изумительной красоты кукла. Прошло сорок лет с тех пор, а немецкую куклу Марту я помню до сих пор как самую любимую и дорогую во всех отношениях игрушку в моей жизни.

В тот праздничный день Восьмого марта родители искренне радовались тётиному ухажеру, не из-за привезённых подарков, а из-за того, что он пообещал забрать Вову из интерната. Хорошо помню его серьёзное выражение лица, и как он тогда сказал: «Я взял женщину с ребёнком, значит должен дарить любовь им обоим! А чужих детей не бывает!»
Я никогда не забуду тот самый тёплый весенний день в моей жизни, когда мы с родителями долго ехали электричкой в гости к тёте Алле и дяде Толе. Потом все вместе ещё долго ехали. И вот – то высокое здание из красного кирпича, называемое страшным словом – интернат. В моем детском сознании – это была тюрьма для балованных и никому не нужных детей. Иногда моя мама, когда ругала меня за провинность, говорила, что сдаст в интернат к Вове.
Мы все стояли в коридоре в ожидании какого-то чуда. Я, как и все, очень волновалась, озираясь по сторонам, и, казалось, что старые, мрачные, серые стены давят, даже трудно было дышать и ужасно хотелось плакать. Я крепко взялась за мамину руку и тихо прошептала ей: «Мамочка, я очень-очень хорошо буду себя вести. Ты не сдавай меня сюда, пожалуйста, ладно?» – она улыбнулась и одобрительно кивнула головой.

Наконец-то прозвенел звонок на перемену, и директор вывел из класса Вовку. Худой, угловатый, он мялся с ноги на ногу, смотрел на нас и не мог сообразить, что делать. Тётя Алла на мгновение застыла, а потом кинулась обнимать и зацеловывать сына. Потом что-то рассказывала ему и взглядом показывала на дядю Толю. А десятилетний мальчуган удивлённо всматривался в этого высокого, крепкого, со шрамом на лице мужчину. Сначала Вовкины глаза от ужаса, стали огромными, чёрные брови взлетели вверх. Мать продолжала что-то говорить и тормошить сына за плечи, и его лицо вытянулось, а карие глаза наполнялись слезами, губки дергались и острый подбородок затрясся. Дядя Толя шагнул навстречу им, широко улыбнулся, его лицо было самым добрым и улыбчивым, он подмигнул и громко сказал: «Ну, сынок, собирайся! Поехали домой!» И Вовка почти оттолкнув мать, вначале замешкался, а потом, что было мочи, радостно подбежал к нему, обнимая, вцепился в его ноги, замер. И только через минуту повторял только одно слово: «Папочка!» Помню, как тяжело дышал мой отец и сминал в руке то одну, то другую папиросы, а мама всхлипывала, вытирая слёзы. Радостно, во весь рот улыбалась только я. Даже все одноклассники брата, которые тесно окружили всех нас, и хмуро, даже, казалось, сердито, наблюдали за происходящим. Потом в одной руке дядя Толя держал маленькую детскую Вовкину руку, а в другой – рюкзак с вещами. Вовка вприпрыжку, размахивая портфелем, шёл домой. На следующий день тётя Алла и дядя Толя расписались. Только однажды, будучи взрослым, брат обмолвился о жизни в интернате: «Почти четыре года для меня были самыми плохими в жизни».
Помню, как однажды пришёл в гости проведать Вову его родной отец, и принёс он в гостинец одно шоколадное мороженое на палочке. А я, надув губы, стояла рядом и тоже хотела такого угощения. И тогда дядя Толя, наблюдая эту картину, сел на мотоцикл и уехал, а через мгновенье привёз целый короб фруктового светло-розового мороженого! И на удивление гуляющих людей на улице, дядя угощал во дворе соседскую детвору этим лакомством. А мы радовались с Вовкой, и объедались, и даже не заболели.

Ещё долго наши семьи ездили друг к другу в гости. И всегда родители Вовы были гостеприимны, в их большом доме собиралось много людей. Анатолий Михайлович помогал всем: и семье дочери от первого брака, и Вовиной семье. Он любил одинаково четверых внуков дочери и сына, и был счастлив, общаясь с правнуками.
За поминальным столом много хорошего говорили об Анатолии Михайловиче, и вот слово взял Владимир.
– Быть отчимом очень и очень сложно. Я это по себе знаю. У нас с супругой есть дочь и два сына. Чтобы быть хорошим отцом ребёнку, в семье, в которую ты пришёл, надо быть неплохим психологом, без лишних эмоций, и быть по-настоящему добрым, как был мой отец, Анатолий Михайлович. Он никогда не читал мне нотаций, не поднимал на меня руку. Я всегда уважал его. Назвать его «отчим», у меня не поворачивается язык. Он дал мне всё: любовь, внимание, заботу! Но самое главное – он никогда в жизни не дал мне почувствовать себя обделённым отцовским вниманием, за что я ему очень благодарен! И для своих детей, и уже внуков я хотел бы быть примером в жизни, каким был для меня мой отец!
В комнате воцарилась тишина, только слышались всхлипывания тёти Аллы и многих женщин.