Долгий путь в неизвестность

Семья Бондаренко жила в небольшой деревушке на берегу Днепра. Дом, где они расположились, достался Ивану в наследство от родителей. Он в семье был последним сыном, а когда родители умерли, похоронил их и стал полноправным хозяином в доме. Жена его, Полина Петровна была из зажиточной семьи. Её родители нет, нет, да подкинут им что-либо в дом детям: то нетель отдадут задаром, в подарок, то сеялку, а то ещё что подкинут любимой дочке. Родителей своих Полина очень любила, гордилась ими, и детям своим всегда в пример ставила их. Свою семью она хотела создать по примеру родителей своих. В какой-то степени ей это удавалась. Это была дружная многочисленная семья. Только не везло ей сильно, потому что в ней было много детей и всё женского пола. Мужиков в семье только двое: глава семьи Иван и сын Михаил. Начался новый век, двадцатый. Он принёс и новое отношение к крестьянству. Иван Максимович вышел из общины со своим клочком земли. Он был не большой, но что поделаешь, если  в семье одни девки рождались, а на их долю, земля не выделялась. Надел давали только на мужиков. А Иван был сросшийся с землёй, и ему так хотелось иметь большой надел, что бы работать на ней, выращивать хлеб и кормить всю свою семью. Рядом с их домом стоял такая же хата, как и у него. Жили в ней Николай с женой Прасковьей. Они уже были в годах, а детей им Бог не дал. Видно, они провинились перед Богом чем-то, что лишил он радости земной, детей. Николай с Иваном были друзья, не разлей вода. Да и Полина с Прасковьей тоже дружили. Все свободное время проводили друзья вместе, то Иван к ним в гости идёт, то Николай пожалует к нему. И разговоры у них лились о хозяйстве, о доме. А последнее время они часто разговаривали о земле. В то время председателем Советов министров был Петр Аркадьевич Столыпин, который понимал, что следует развивать мелкое частное собственничество. Он хотел, что бы крестьянин стал сам на себя работать. До ноября 1906 года существовали крестьянские общины. В каждом селе своя община. Бондаренко Иван тоже входил в общину. Но девятого ноября было дано крестьянству разрешение на выход из общины. Николай и Иван первыми вышли из общины, получив по клочку земли. А вскоре весь народ заговорил о том, что дано распоряжение Столыпина Петра Аркадьевича о переселении из густо заселённых районов в Сибирь. Там жило очень мало народу. Земли было вдоволь, а рабочих рук мало. И Столыпин хотел укрепить Россию при помощи Сибири. Всем переселенцам обещано было много земли. Крестьянский банк давал денежные ссуды переселенцам, что бы те могли купить земли на новом месте и кое-какое оборудование. Вечером ранней весной пришёл Иван к своему другу, как всегда, в гости. И завели они разговор:
-Николай, как ты думаешь, стоящее дело Столыпин задумал? – Спросил Иван в очередной раз.
-Я полагаю, стоящее это дело! Вот посуди сам, землю люди получат столько, сколь хотелось. Работай только, не ленись!
-Но здесь зависит всё от того, насколько у тебя денег хватит. Ещё, не забывай, дорога дальняя. На неё истратишь не мало рубликов.
-Да, дорогой поесть надо, не станешь же ты голодом до самого места добираться! Но банк, я слышал, даёт безвозмездные ссуды переселенцам. Сколько своих денег захватим, сколько ссуду возьмём. Вот и проживём, и землицы купим! Решайся, не дрейфь!
Друзья весь вечер прикидывали так и эдак, и пришли к одному мнению, ехать надо, иначе здесь развернуться, простору нет, земли мало. Жена Николая с трепетом слушала, как мужики разговаривают меж собой, но в их разговор не встревала. Она знала, что это бесполезно. Её Николай был такой человек, что к её мнению ни когда не прислушивается, а если она станет ему перечить, сделает всё наоборот. Разговор они закончили уже ближе к полуночи. Иван пришёл домой от соседа Николая, задумчивым. Полина ещё не ложилась спать, его ждала.
-Полина, слушай, что мне сказал сосед. Народ с нашего села собираются переезжать в Сибирь. Там земли дают столько, что дух захватывает! Там её много, только знай, разворачивайся! Давай и мы с ними поедем жить туда. – Иван начал жену постепенно подготавливать к предстоящему переезду. Он знал свою Полину, знал, что уговорить её, легче пуд соли съесть. Жена встрепенулась. Она прекрасно понимала, что, если Иван что задумал, то непременно сделает. Но она, всё же решилась уговорить его, отказаться от бредовой идеи.
-Ты что совсем рехнулся? – Начала она.
А в чём дело-то. Что здесь такого? Посмотрим чужие края. А может, там жизнь лучше, чем у нас, здесь. Что мы тут имеем? Клочок земли, который ты своей юбкой прикрыть сможешь! А там мы сможем купить земли столько, сколько душе твоей угодно будет! Там земля намного дешевле, чем здесь! И, к тому же, слышал я, что дают гектар так, бесплатно. Только не знаю, верить этому или нет? Как ты думаешь?
-Ты пораскинь мозгами, здесь мы родились, здесь наши родители живут. А там край чужой, неведомый, как мы станем там жить? И на что тебе земля эта сдалась?
-Вот и Параська боится этой Сибири, как чёрт ладана. А я считаю, что вы, бабы, все на одно лицо, всё вам страшно от мамкиной юбки отрываться! Пока ещё сила в наших руках есть, можно переезжать. А уж когда она станет покидать бренное тело наше, тогда и разговаривать ни стоит не о чём! Решайся, ведь ни чего мы не теряем! В крайнем случае, вернемся, если там тяжело станет.
-Правильно и делает. Как же не бояться её, если там, говорят, медведи пешком по деревни ходят, людей жрут. И землей не рад станешь, такую страсть пережить!
-А может, там жизнь такая же, как у нас. Только люди преувеличивают всё, им тоже страшно в далёкий путь кидаться. Но, тем не менее, многие из нашего села собираются в путь, пока не развезло совсем.
-К тому же, слышала я, морозы там стоят такие сильные, что птицы на лету замерзают! А люди там шерстью покрыты, как звери лютые! И мы обрастём шерстью этой тоже. Тебе хочется ходить, как медведь, обросший? Что молчишь, или язык проглотил?
-Тебя послушать, так там не жизнь, а каторга! Но ведь живут же люди там! Вон Максим побывал в Сибири, вернулся, не оброс шерстью! Сочиняют люди всё про края неведомые, а ты и уши развесила, слушаешь!
-Вот именно, каторга! Не зря же всех в Сибирь ссылают непокорных! Именно за тем, что бы они там вымерзли, и домой больше не вернулись. Там у них прыти-то поубавится! Да и Николаю легко в дорогу собраться, у них нет детей. А тут целая свора, как с ними быть?
-Подумаешь, дети её напугали! Да если хочешь знать, это хорошо, что они у нас имеются. Как бы мы без них обходились? А тут и работников нанимать не надо будет, свои есть.
-Что ты такое несёшь? Какие работники с девок? А сын у нас один. Его тоже немного пожалеть надо, а не свешивать всех собак на бедного мальчика!
-Смотрите-ка, бедный мальчик! Да этот мальчик своих мальчиков иметь скоро будет! А что с тобой балакать! – махнул Иван рукой.
Иван замолчал. Но мысль о дальнем крае не давала ему покоя. Ему мерещилось необъятное поле земли, которой он хозяин. Во сне ему снились далёкие края. Он бродил с ружьецом по лесу, трудился на своей земле. Лошади всё вокруг него крутятся. Разве от такого соблазна устоишь? Родители его жили не бедно, и земли у них было мало. А его Полина ходила по дому, как в воду опущенная. Ей не давал покоя этот разговор. Слишком хорошо она своего мужа знала, раз у него в голове застряла, какая мысль, ни за что от неё не откажется! Упрямый он страшно! Иван молчал целый день. Вечером он сходил к Николаю в гости. У него жена понятливей Полины была.
-Здорово кум! Я гляжу, твоя Параська бегает, как на крыльях летает, и вся светится. К чему бы это? Неужели согласилась переезжать?
-Мы тут мозгами пораскинули, и решили махнуть в Сибирь! А что, и там люди живут! Холодно там, но жить можно. Главное, с землёй будем! А там, глядишь, жизнь наладится! Станем и мы, как люди жить! Надо ехать, коль землю дают, что нам терять? Ну, а вы, что решили?
-Полина упирается. Боится от родителей отрываться. Я уж не знаю, как её убеждать!
-А ни как. Поставь её перед фактом.
-Это как?
-Да просто. Скажи ей, что едем, и всё тут! Медлить некогда, весна на носу. Скоро землю пахать надобно. Весна и в Сибирь приходит тоже. Чего ждать-то?
-И когда вы надумали перебираться?
-Мы уж начали скарб свой собирать. После воскресения, поедем. Перед этим сходим в церковь, помолимся, попросим Господа нашего, что бы он помог нам в этом нелегком деле, и двинем в путь.
-Неужто, вы без нас в путь двинетесь?
-Торопись тогда, если хочешь поехать с нами.
И семья Бондаренко Ивана стала поспешно собираться вместе с семьёй Приходько. Полина ещё немного поворчала на мужа, но это уже так, для видимости. Она сходила сама к Прасковье, с ней она долго разговаривала. Только не слышали мужики, о чём беседа их была. Но только после этой беседы Полина стала податливей. Видно, убедила соседка её в правоте дела этого. Из их деревни двинулись в дорогу только две семьи, остальные не решились на это дело, сомневались, да и не было у них денег в наличии. Вещей у них было немного, но, тем не менее, три повозки Бондаренко заняли. Маленькие дети ехали в телеге, а взрослые добирались, где пешком, где на возу. Шурочка Бондаренко всю дорогу ломала себе голову над одним вопросом, за чем ехать такую даль, не уж-то не нашлось им место в родной деревне. Но вставить слово в разговор родителей она не решалась. Знала, что ответ на свой вопрос всё равно не получит. В лучшем случае отец или мать ответят: «Не суй нос не в своё дело!» А в худшем случае получит затрещину, как следует. Поэтому она молчала. По дороге обе семьи примкнули к обозам, который путь держали в Сибирь. Все разговоры были только об одном, о новых краях и о земле, которую они собирались получить в тех заветных местах. По грязной дороге шли повозки, гружённые скарбом и детьми. Переселенцев было много, всем хотелось устроиться лучше. Где-то уже за Уралом, к ним присоединились новые переселенцы, семья Ефременко. Они тоже жили на Украине, только деревня их ниже по реке Днепр стояла. Они быстро нашли общий язык с Бондаренко Иваном и Приходько Николаем. Ефременко Данил и Бондаренко Иван решили поселиться в одном месте, в какой-нибудь деревушке. А Приходько Николаю было всё равно, где жить, лишь бы там хорошо было. Если Иван решил с Даниилом жить в одном селе, тогда и он, Николай тоже с ними поедет в то же село.
-У меня знакомый прошлый год уехал, - говорил Данил, - так нонче я весточку от него получил. Говорит, жизнь там не плохая, землю приобрёл уже, трудиться.
-Что, письмо прислал или как?
-Нет. Грамоту он не разумеет. Один человек заезжал ко мне. Он сказывал.
-А этот человек почем оттуда уехал?
-Точно тебе не скажу. Не расспрашивал я его об этом. Про землю узнал, про дом спросил, а это не догадался узнать. Может, не понравилось ему там, а, может, денег не было, что бы землю купить. Ведь там она тоже не даром даётся. Остаются те люди, которые смогли землю приобрести. Остальные возвращаются, если есть на что, а нет, так идут в батраки к богатым.
-Где же твой знакомый обосновался?
-Где-то в Мариинском округе, в селе. Там земли очень много дают. Люди всё новые и новые участки у тайги отвоёвывают, что бы земельный надел увеличить. Тайга там кругом непроходимая. У него немного денег было. Он приобрёл клочок земли. А теперь его расширять надумал. Та земля, что под лесом, даётся так, без денег. Только трудись, не ленись! Чем больше отвоюешь у тайги земли, тем больше твой участок станет.
-Хорошо, когда деньги имеешь! А коль их нет, тогда как быть? А что, твой знакомый, который вернулся назад, не стал у тайги отвоёвывать землю?
-Не знаю. Только с ленцой этот друг, не захотел, видно, работать там. Думал, что в Сибири легко, а попробовал, оказалось, что не тут-то было! Меня мой тятя снабдил в дорогу деньгами. Правда их мало, но на небольшой участок земли хватит. А там ещё прикуплю, если дела пойдут в гору. Но, думаю, что едем мы не зря в те края!
-Тогда договорились, держаться стану тебя, вместе поедем в один уезд. Ещё и Приходько Николай с нами поедет, всё веселей будет, не чужие же мы люди. На Украине на одной реке жили, а здесь в одной деревне жить станем.
                2.
Ефременко Данила Петрович был человеком крупным, богатырского телосложения, широк в плечах, сероглазый, темноволосый. Носил окладистую бороду, которая ему шла. С ней он был, как мужик с картинки, которую Иван видел на плакате. Был он весельчак по своей натуре, добрый и отзывчивый человек. В роду у него одни мужики были. Однако он тоже поехал, за землёй погнался. Характер неугомонный он имел, всё ему хотелось посмотреть, всюду побывать. В то время многие простолюдины срывались со своих насиженных мест. Их гнала мечта, приобрести лучшую долю, схватить птицу удачи за хвост. Но не всем было дано это выполнить. У некоторых людей эта птица удачи не задерживалась на долго, улетала сразу же, как только понимала, что не в те руки попала. Его жена, скромная худенькая, тихая, всегда молчаливая. Звали её Авдотья, но её часто все называли Евдокией, считая, что эти два имени одинаковые. Она имела выразительные серые глаза и толстущую косу. Её она аккуратно укладывала вокруг головы, и получалось, словно на голове шапка надета. Среди своих сыновей, а их было у неё к тому времени пять человек, неприметная женщина. Она ни когда мужу не перечила. Носила на голове всегда тёмный платок в белый горошек, тёмную, длинную юбку и ситцевую кофточку. А в холодное время года надевала плюшевый жакет и покрывалась тёплой шалью. Дети шли один за другим: Егор, Максим, Тарас, Демьян и самый маленький Петя. Дети все пошли в отца, такие же рослые, крепкие, сильные. Все, кроме самого маленького. Он уродился в мать, такой же тихий, незаметный, худенький и маленький. Братья над ним посмеивались, но он на них внимания не обращал, пусть смеются, коль охота, хотя в душе он переживал сильно. Да это понятно, кому хочется быть посмешищем. Дети семьи Ефременко были старше, детей Бондаренко. Самому маленькому Петру было столько лет, сколько Шурочке Бондаренко. И сами родители возрастом старше Бондаренко. Но, хотя возраст сыновей был вполне такой, что в пору семью заводить, были они холостыми, не успели завести подруг на родине. Только старший сын, Егор, с женой ехал. Они жили без детей, пока, не успели их завести, не получалось, семейный стаж не велик.
Иван Максимович Бондаренко крепкий мужичок с карими глазами и густыми каштановыми кудрявыми волосами. Рост его не уступал Даниле. У себя в селе на небольшом клочке земли занимался он разведением пчёл, пахал землю и выращивал хлеб. Его Полина была женщиной острой на язык, и красива собой. Голубоглазой красавицей звалась она на селе. Волосы её всегда аккуратно уложены вокруг головы, сплетённые в толстую косу. Тогда все женщины носили такие прически, подстригать волосы было грех женщинам. Это осуждалось церковью и людьми. Первенцем у них в семье был сын Михаил. А за ним шли, подряд четыре дочери: Прасковья, Шура, Татьяна, Валя. Дети пошли все в отца: Михаил крепкий и красивый парень высокого роста, с кудрявыми густыми каштановыми волосами. Только глаза он получил неизвестно от кого; они были серыми, а в самой середине коричневая полоска вокруг зрачка. Она шла волнами, образуя форму цветка. Девочки все кареглазые, с короной каштановых волос на голове, курносые и весёлые. Когда луч света падал на их кудрявые головы, то волосы отливали медным блеском так, что в глазах рябило. Казалось, что в дом само солнце вошло. Своими детьми Иван и Полина гордились. Они и красотой взяли, и уменьем не подкачали, что девочки, что сын, были трудолюбивыми. Такие две разные семьи сдружились по дороге в Сибирь. Их объединяло одно стремление, одно желание, найти хорошее место, где можно разжиться землёй, трудиться на ней, не покладая рук. Приходько Николай был голубоглазый с темными волосами мужичок, высокого роста. Он очень рассудительный, прежде, чем что-то сделать, долго прикидывает, как это получится. Но, если брался за дело, то у него всё ладно получалось, любо, дорого, посмотреть! В своей деревне он славился мастером на все руки. К нему приходили все жители села, будь то мужик или баба, какая, что-нибудь починить или сделать. Он ни кому не отказывал, помогал всем, кто его просил об этом. Мог он и бочки делать славные, хоть под мёд, хоть под соленья, какого. Жена его, Прасковья, женщина высокая, стройная, в меру упитанная. Она была не такая острая на язык, как Полина, скорей, задумчивая, но шутки любила. Не сказать, что она была красавицей, но довольно симпатичная женщина, мужики вились вокруг неё, как мухи. Чем она их притягивала, одному Богу известно! Николай и Прасковья жили давно вместе, но детей не могли иметь, семя мужика было мертво, не мог он иметь детей. А ему хотелось наследника получить очень. Он обвинял во всём жену, не подозревая, что сам бесплодный. После очередного упрёка, она сильно расстраивалась и долго плакала. Наконец, она не выдержала, и уже перед самым переездом в Сибирь сказала ему:
-Я, видно, уйду от тебя, нет сил больше слушать твои упрёки! Чем я виновата перед тобой, если нам бог не дал детей?
Николай её сильно любил. Её слова напугали его. Он мог терпеть любую выходку жены, но только не это. Разводы в то время не приветствовались. Любишь, не любишь, а коли женился, так живи всю жизнь с одной женщиной.
-Прасковья, милая. Прости меня! Не стану я тебя больше попрекать детьми. Бог даст, и у нас с тобой родится ребёночек хоть под старость! Надо только подождать ещё немного. Не уходи, позор-то, какой!
-Хорошо, но что бы больше меня не упрекал этим! Я же не виновата, что нет у нас детей!
Ей и самой не хотелось покидать мужа. Он был славный человек, ни когда не обижал её. В душе она надеялась, что появятся у них дети, хоть один, да будет. А если не появится в ближайшее время ни кто, тогда у неё тайно созрел план. Она давно об этом думала, но привести в исполнение не решалась. А в дороге такой случай подвернулся. Ночевали эти три семьи всегда вместе. Улеглись, как всегда, Николай и Прасковья спать в телеге. А Данил Ефременко был такой любитель женского полу, что слов нет. С первых дней знакомства он положил глаз на тихую, безропотную Прасковью. Следил за каждым шагом её. В тот день Прасковья захотела сходить до ветру. Поднялась она тихо, что бы ни кого не разбудить, и пошла подальше от повозок, за кусты спряталась. Данил это узрел, смекнул, что подходящего случая вряд ли отыщется, и за ней ринулся. Она только успела сделать своё дело, как он нарисовался.
-Прасковья, тихо, Христом Богом прошу тебя!
-Ты это что удумал, Данило?
-Запала ты мне в душу, не серчай. Я быстро, ни кто и не заметит. – Он так страстно шептал ей эти слова, так умолял её, что она сдалась, не выстояла под таким напором. «Что же, - думала она, - вот и случай этот подвернулся. За чем гнать его, человек он видный, ребёночек славный получится. И ни кого просить не надо будет об этом.» Так она рассуждала, а сама готова была ко всему.
-Данило, я прошу тебя, ты ни кому только не говори об этом, хорошо? Я сама так хочу ребёночка, но у нас не получается всё ни как. Мы сейчас согрешим с тобой, но это ради малыша моего. Только ты больше не подходи ко мне с этим делом, договорились?
-Как скажешь? – Пообещал он.
Он её целовал, миловал и долго не отпускал, пока не насытился ею! А она потом первой пришла к месту стоянки, и улеглась в повозку, как ни в чём не бывало. Долго Данило бродил по тропинкам. Ему понравилось с Прасковьей заниматься любовью. Он таких женщин не встречал. Он в уме пересматривал каждый момент этой внезапной встречи, и ему хотелось ещё и ещё раз повторить всё сначала. Но он помнил, что дал слово. А коли так, то должен же он быть хозяином своих слов!
                3.
В Мариинский округ прибыли три семьи весной, когда снег почти весь сошёл с полей, а на дороге стояла такая грязь, что трудно двигаться на телеге. Поэтому семьи передвигались рано утром, когда ещё не развезло. Они искали место, где можно остановиться. Кроме их двигались повозки семьи Ковалёвых. Те не блуждали по дороге, а шли уверенно в деревню Тенгулы. В то время эту деревушку и деревней не назовёшь, была она маленькая, грязная, и состояла из нескольких дворов, которые построены были на самом высоком месте, за деревенской церквушкой. В небольшом отдалении от домиков крестьян стоял большой хороший дом с высоким забором, за которым бегала по цепи овчарка. Жил в этом доме зажиточный человек без детей и жены. Жил он славно, похоронил недавно жену, а новую не спешил иметь, подходящей кандидатуры не нашлось. Всем хозяйством в доме заправляла экономка, довольно симпатичная женщина, к которой хозяин был весьма не равнодушен. Он ещё при жизни жены похаживал к экономке. А она его не прогоняла, без мужика жила. Бабью нужду было с кем справить, поэтому не спешила с замужеством. Жених ей находился, но она его отвергла, не хотела за бедняка идти замуж. Родителей она давно покинула, как устроилась в поместье работать. Вначале у хозяйки она была горничной, а когда экономка умерла, заняла её место. На работу она была проворная, возьмётся за дело, всё в руках горит. Так и жила Василиса у помещика, не молодого человека, но и стариком его не назовёшь. Днём исправно вела хозяйство, ночью ублажала  барина. Дома, что стояли не далеко от поместья помещика, были когда-то его домами для крепостных крестьян. Но когда крепостное право отменили, в них остались жить крестьяне, как и прежде. Они работали у него, но уже считались свободными. Постепенно к этим домам приросли новые. Их поставили вновь прибывшие люди, облюбовав это место для жилья. Образовалась маленькая деревушка. Некоторые люди постепенно вышли в зажиточные семьи, и стали нанимать себе работников, что бы обрабатывать землю и убирать урожай с неё. Плотным кольцом окружала деревню вековая тайга с многочисленными озёрами и красавицей речкой Кией. В водоёмах этой деревушки полно рыбы, руками ловить можно было, только не ленись! Решили эти семьи поселиться там, уж больно им этот край приглянулся. И в деревне одни крестьяне жили. На деньги, что они имели, каждый из них купил землю. Бондаренко Иван приобрёл вместе с землёй дом. Он был не маленький, состоял из двух больших комнат, но и этим были все довольны очень. Земля его шла от дома в сторону города, и занимала довольно много места. Семья Ефременко на своей земле построили себе дом сами за одно лето. В самом начале они купили маленький домик. Новый ставили рядом. Когда въехали в новый дом, то Егор с молодой женой остался жить в старом, отделился от родителей. Им было построить дом проще, ведь в семье одни мужики, не считая, Авдотьи, и деньги у них имелись, хоть немного, но были. Приходько Николай с женой заняли пустующий домик, который и домиком не назовёшь. Но первое время в нём жить можно было, а там построить решил Николай добротный дом. Тем более, друзья ему помогут. Они сами ему посоветовали занять эту лачугу, а когда грязь подсохнет, навозить брёвен из леса, и ставить дом. Землю они тоже приобрели на те деньги, что привезли с собой. Ковалевы тоже приобрели землю вместе с домом. У них семья была не большая, всего трое сыновей. Деньги у них имелись. Они были очень прижимистые люди, каждую копейку берегли, не тратили куда зря. Кроме наших знакомых переселенцев, остановились в этой деревушке ещё несколько семей. О них говорить не станем. Одно только скажем, что многие из переселенцев были совсем бедны. Им не за что было купить землю. Некоторые люди вернулись на родину, некоторые из них подались в город, в надежде найти там место, где можно было бы жить и работать. А кто не захотел ни чего менять в своей жизни, помыкались, помыкались, и пришлось им наниматься в работники к зажиточным людям, которые жили тут с давних лет. Жить-то надо было им как-то.
Иван Бондаренко был просто счастлив такой удачей, теперь его заветная мечта осуществилась! Он хозяин своей земле! В первый год он засеял поле пшеницей, которую купил у местного зажиточного селянина, Ивана по сходной цене. Его поля окружал лес, с которым он воевал всё лето. Рядом со своим участком он облюбовал место, где лес был редкий. Он спилил все деревья, перевёз их к дому, что бы затем пустить на строительство, а что останется, на дрова. Корни тоже вывернул все и увез подальше от поля. К осени он, вместе с сыном, отвоевал этот участок земли. Он оказался довольно большим, больше того, что купили. И земля в этом месте была жирная и мягкая, значит и урожай на ней будет отменный.
-Знаешь, Полина, что я думаю? – Заявил Иван жене.
-Откуда же я знаю?
-Надобно нам скопить немного денег, что бы купить корову и кое-какой инвентарь. Малость мы прихватили с собой, а здесь, я думаю, пускать корни, обживаться стану. Сыновей у меня нет столько, как у некоторых. Поэтому дочки мне тоже помогут. На зиму отправлю их в Мариинск, не всех, конечно, а тех, кто старше. Пусть идут работать в няньки. К весне, смотришь, немного денег соберём.
-Батюшки мои! – Сплеснула руками Полина, - и кого ты отправишь в город?
-Прасковья с Шурой точно пойдут, и вот по поводу Татьяны у меня сомнения, возьмут ли её? Сам отвезу её в выходной после уборочной, попробую место и ей найти. А вдруг получится что!
-Не хотелось бы мне девочек своих посылать на работу к чужим людям, в такую даль! Как они там устроятся, где работать станут? Уж, лучше бы мы жили на прежнем месте, а не летали с места на место!
-Не хотелось бы, но что делать прикажешь? Раз родились бабами, пусть хоть так помогают! Не всё нам с Мишкой пахать! Им тоже надо к труду привыкать, не барынями же родились!
-Так-то оно, так, но, всё же, жаль девочек! Жизнь большая, наработаются, успеют! Замуж пойдут, неизвестно ещё, какой мужик будет, а то весь воз на себе везти станет!
-Если так их жалеть станешь, из нужды мы не выберемся ни когда! Что, тебе охота самой пахать, как лошадь? Надо вместе деньги зарабатывать, коль впряглись в одну упряжь!
Вздохнула Полина горестно, но перечить мужу не решилась. Она вспомнила родной край, дом, где жила с родителями, и ей так тяжело на душе стало, что хоть волком вой! Полина сильно скучала по родным краям. А её муж Иван жил на новом месте так, как словно здесь родился. Он быстро освоился. Его не страшило то, что вокруг деревни сплошной лес стоит. Он, как только выдастся минута свободного времени, бежал с сыном на реку за рыбой. Её они приносили домой столько, что девчата не успевали чистить и варить уху, жарить большую сковороду, а оставшуюся рыбу солить, что бы не испортилась. На рыбную ловлю им уходило немного времени, рыба сама в садок лезла. Всё лето семья трудилась, не покладая рук. Оно пролетело быстро и не заметно. Не успели оглянуться, как уже убирать урожай пришла пора. В этом году урожай был на зависть. Первым делом собрали всё зерно. Его было столько, что на зиму вполне хватит, на семена останется и даже немного можно продать. Кроме пшеницы, семья посадила картошку и немного свёклы с морковкой и луком. Когда урожай картофеля собирали, радовались, такой картошки у них на Украине ни когда не было! Она, конечно, росла, и много её было, но здесь, в этом краю гораздо больше и крупнее. И решила тогда Полина, что Мариинск -  картофельный край. Когда они выкапывали последнюю полосу в своём огороде, по небу пролетал клин гусей. Полина подняла вверх голову, увидела птиц, обратилась к ним:
-Гуси вы гуси, вы полетели на мою родную сторонушку? Передайте тяте с мамой, что их ненаглядная дочка скучает сильно, что были бы у меня крылья, взмахнула я ими и улетела в родной край! Но нет их у меня, значит, куковать мне тут!
Востроглазая, шустрая Шура хохотнула:
-Ну, мама, вы скажете тоже! Можно подумать, гуси услышали и поняли, что вы им только что говорили.
-А как же иначе? Не гуси, так ветер донесёт слова мои до родного края! Мама услышит их непременно! Она сердцем их почует, и поймёт, как мне плохо тут жить!
-Мамуля, неужели тебе тут не нравится? Посмотри, какая красота вокруг! Разве ты у нас там видела такие леса, как здесь?
А Прасковья добавила:
-Таких комаров, как здесь!
-А что комары, можно подумать, их там не было совсем?
-Были, но не в таком количестве. А мошкара? Вечерами рот нельзя открыть!
-А ты не разевай рот, а то не только мошкара залетит, но и ещё что большее!
-Не спорьте, девочки, кончай отдыхать да языки чесать, убирать картошку надобно!
                4.
Шура в семье была третьим ребёнком. Ей уже исполнилось в начале осени семнадцать лет. Была она среднего роста, стройная румяная хохотушка, на её голове была повязана косынка, яркая в мелкий цветочек. А из-под неё свисали аккуратно заплетённые в одну косу каштановые волосы. А как поведёт она своими карими глазами, кругом светлей становится, словно солнышко из-за хмурых туч выглянуло. Улыбнётся, в душе соловей поёт. Девушка на работу хваткой была и до песен охоча. Любила она петь украинские задушевные песни. А когда стала в Сибири жить, познакомилась с русскими песнями, и они ей очень понравились своей задушевностью. Они были с родни её родным песням, такие же мелодичные, за душу брали, заставляли подумать о многом. Но характер у неё был не сахар, упрямая, всегда делала так, как ей хотелось. Соседние парни поглядывали украдкой на юную девушку и томно вздыхали. А некоторые из них бросали ей в след:
-Хороша Маша, но не наша, а жаль!
Она в ответ только усмёхнется. Её ласково в деревне прозвали, Шурочка. Она любила вечерами ходить по единственной улице села под руку с девушками. Правда, ей это удавалось редко, работы много было дома. Но когда она вырвется на волю, по всей деревне раздавался её громкий смех, её звонкий голосок. А как она пела! Не было в селе девицы, которая бы краше пела! Её песни слышны были в каждом деревенском доме. Люди слушали, как она поёт, и вздыхали, вспоминая свою молодость. Ну, а если работать возьмётся, в руках всё так и горит! А порядок в доме любила, не найдёшь и соринки в комнатах. Не дай Бог, кто из сестёр не уберёт за собой, такой скандал устроит, что всем тошно станет! Сёстры её слушались беспрекословно, на что Прасковья старшая была в семье, но и та ей подчинялась. Мать вздыхала:
-И в кого ты у меня уродилась? Вроде, немцев в семье нет, а ты такая же, как они, любишь порядок, делаешь всё по часам. Горе, а не девица!
-Ни чего себе, - замечал муж её, - радовалась бы, что такая дочь у тебя есть, а тебе опять плохо! вот если бы она была у тебя грязнулей, тогда бы и печалилась!
Не отставала от неё и старшая дочь, Прасковья. Была она на год сестры своей старше, ростком немного ниже, но девушка она была спокойная. Внешностью она походила на Шурочку, но характер совсем иной. Даже движения её были медлительные. Шурочка посмеивалась над сестрой частенько:
-Сестрица, не уснёшь, часом, на полосе?
Прасковье обидно такие слова слышать, но что поделаешь? Она морщилась с досады, терпела от сестры всё, только бы она от неё отстала, не хотела связываться. Татьяне всего было пятнадцать годков. Она была внешне копия своей сестры Шурочки, а характером отличалась. Она спокойная была, рассудительная, как старшая сестра. Говорила прямо, как взрослая женщина, повидавшая на своём веку многое. Не вступала в споры, верила на слово, всё, что ей скажут. Она очень любила животных. В дом всегда приносила бездомных котят или щенков. Мать на неё сердилась:
-Не могу понять, что ты за девочка такая? Где ты берёшь только этих котят? Специально по деревне бродишь в поиске котёнка или щенка? Куда я только девать их буду? Люди выбрасывают, а ты собираешь! Вот Бог дал ребёнка!
-Не сердись, мамочка, и они вам чем-нибудь сгодятся!
-Чем же, позволь узнать?
-Ну, пока не знаю. Котята вырастут, мышей ловить станут, а собаки наш дом сторожить.
-А что его сторожить-то, у нас нет там ни чего такого, на что можно позариться. Да и от кого сторожить, деревня спокойная, пакостных на руку людей нет. А кормить я их, чем стану, об этом ты подумала? Они нас с потрохами съедят, как вырастут! Отдай их немедленно или отнеси туда, где взяла!
Татьяна вздыхала, но ослушаться мать не могла. Куда она девала котят и щенков, не известно, но, побыв немного в доме, исчезали, словно их не было вовсе. Видно, находила новых хозяев им.
Следом шла Валюша. Она совсем ещё ребёнок, но в этом юном создании чувствовалось уже кареглазая красавица. И эта красавица уже с детства росла капризной девочкой и нервной. Что возьмёшь с красавицы, все они одинаковые. В семье она была последним ребёнком, а их, как известно, сильно балуют. Этим и пользовалась девочка. Этому ребёнку исполнилось в ту весну три годика. Сёстры её обожали, а брат души в ней не чаял.
-Красавица ты наша, - говорил брат каждый раз ей, - вырастишь большая, всех парней с ума сведёшь! По деревне штабелями валяться они будут при виде тебя.
Довольная Валюша только улыбалась. Ей нравилось очень, когда брат так говорил. А больше того она любила, когда он сажал её на колени и поглаживал по голове. Правда, она понять ни как не могла, почему парни укладываться в штабеля станут, если она по деревне пройдёт. Но спросить у кого-нибудь она боялась, что её на смех поднимут.
Полина Петровна понесла в тот год, и к лету должен у них родиться ещё малыш, а кто, не ведома. Отец, конечно же, ждал мальчика, но как распорядиться господь, ни кто не знает. После сбора урожая, погрузил отец дочерей своих в телегу, и повёз рано по утру в город. Осталась дома одна  Валюша и мать с Михаилом. Мариинск в то время был небольшой городок, где жили, в основном, одни купцы. Не далеко от города были золотые прииски, где старатели добывали дорогой металл. Его-то и возили в Мариинск золотодобытчики. Купцы его охотно у них скупали по самой низкой цене, мотивируя тем, что золото не качественное, над ним ещё работать и работать, что бы оно засверкало, как огонь. Обидно старателям слышать это, но что поделать, выше головы не прыгнешь? Отдавали они за гроши плоды своего труда, что бы прокормить как-то свою семью. А сума у купцов толстела, как они сами. Сам городок был крохотным на берегу реки Кия. Через весь город тянулась одна центральная улица, к которой примыкали множества небольших улочек, состоящих из одноэтажных деревянных домов. Некоторые из этих домов были расписаны деревянной резьбой так красиво, что глаз невозможно отвести. Идёшь по улицам города, как по музею, любуешься её домами, резьбой на них. Чей хозяин беднее, у того и резьба скромнее. Дома эти дожили до наших дней, правда, их осталось единицы, остальные снесли, а на их месте построили современные, новые хоромы. На центральной улице постройки были добротные, из кирпича сделанные, в два, а кое-где и в три этажа. В начале улицы, где она делала крутой поворот, и шла вдоль реки, стоял красивейший кирпичный собор, которым гордились сильно горожане. Купола собора сверкали позолотой, говоря о том, что собор не беден. Звон от этого собора слышен был далеко от него, он нёсся мелодично вдоль реки за много вёрст в округе. В городе этом стояла ещё одна церквушка, в самом конце центральной улицы. Она была маленькая, но аккуратная, вся расписанная внутри картинами святых. Обычно, в эту церковь ходила городская беднота. Люди же побогаче посещали собор. В церкви той отпевали усопших, крестили новорожденных младенцев и проводили повседневные службы. За ней шло городское кладбище. Усопших людей отпевали в маленькой церкви, а за тем хоронили за ней. Это было удобно жителям, далеко не надо носить покойника. Не так давно городок этот носил иное название. Имя своё он получил от названия реки, Кийск. Но после того, как его посетила августейшая особа, перед которой дорогу выслали коврами от самой пристани, его переименовали, назвав его именем этой августейшей особы. Купцы хотели показать себя с лучшей стороны, что бы видели, как богато они живут. Замазать глаза августейшей особе им удалось. О простолюдинах не было и речи. Гости из столицы видели, как богато живут люди в Сибири, и приёмом были весьма довольны.
Бойкая Шурочка и медлительная Прасковья не стали ждать, когда им тятя что-то найдёт, пустились на поиски сами. Им улыбнулась удача в городе сходу. Шурочку взяли к себе нянькой зажиточная семья евреев, которая жила в доме на конце улицы. Этот дом в два этажа из кирпича. Жили в нём люди довольно богато: на окнах и дверях тяжёлые шторы из плюша, всюду лежали на полу и лестнице яркие, мягкие ковры, на столах стояли позолоченные канделябры со свечами. Семья Шурочки жила скромно, таких вещей она не видела отродясь, поэтому, первое время ей было всё интересно. Она, мимолётом, трогала мягкие и тёплые на ощупь шторы, ощущая их тепло в своих руках, ходила босиком по пушистым коврам. Ворс ковра приятно щекотал её ноги, и она удивлялась, как такую красоту можно класть на пол! Она прикрывала глаза, сладостно замирала от одной только мысли, которая приходила в её голову. Ох, как ей хотелось жить так же! В своих мечтах она видела свой уютный домик, комнаты с такими же шторами и коврами, весёлых детишек, снующих по дому туда – сюда. Но, это были только мечты, которые ни когда не сбудутся! Она это понимала, и всё же, надеялась на чудо, ведь жизнь долгая штука, а в ней всё может быть. Сара и Абрам – хозяева этого чудесного дома. У них была всего одна единственная дочка, в которой они души не чаяли. Она ещё маленькая крошка, Капа, как её ласково называли родители. Было Капочке на то время четыре годика. Она смешно рассуждала, мучила всех своими вопросами, как, впрочем, все дети её возраста. Задача Шурочки была в том, что бы следить за крошкой, забавлять её, не давать ей плакать, кормить. Шурочка ласковая, милая и нежная девушка. Она сходу понравилась ребёнку. Капа ни на минуту не отходила от своей няньки, требовала от неё интересную сказку. А Шура ей часто рассказывала их. Эти сказки были из её детства, которые она слышала от бабушки своей. В этом деле бабушка её была мастерица. И где только она набиралась таких историй? Они были про домовых, леших, русалок, короче, про всякую нечисть. Шурочка охотно рассказывала девочке историю за историей, а та слушала, с замиранием сердца, глаза её широко раскрывались. От страха она плотней прижималась к своей нянюшке. А когда кончалась очередная история, вздыхала. Шурочка гладила её по головке, приговаривая:
-Не верь сильно, дитя моё, это же сказка, не больше!
На что девочка всегда спрашивала:
-А русалки есть на самом деле? Или: домовые бывают настоящие? А где они живут в нашем доме, например?
И немного подумав, девочка добавляла: - Всё равно, на речку я боюсь ходить даже с мамой и папой. Вдруг меня русалка в воду утащит?
-Напрасно. Ведь русалки забирают только непослушных детей, а ты у нас самая хорошая, самая послушная!  На берег они выходят только ночью, дневной свет их пугает. Днём они скрываются на глубине реки или моря, там, где живут.
-А что ты скажешь о домовых?
-А то и скажу, что домовой – хозяин в доме. Его надо любить и уважать, иначе он обидеться может, и станет вытворять невесть, что! Он очень любит послушных деток, любит животных, например, кошку. Вот, смотри на кошку, видишь, она с кем-то играет. Это она с хозяином дома игру затеяла. Только мы его не видим, а кошки его хорошо видят. Так у них устроен глаз.
-Почему же он кошке показывается, а нам нет?
-Этого я не знаю. Знаю только то, что мы его не можем видеть.
-А он всех животных любит?
-Всех, а если кто-то из них ему не нравится, за тем он не ухаживает, гоняет его по сараю. Тогда люди так и говорят, что его не любит хозяин-батюшка или домовой.
-А может это животное умереть, если его не любит хозяин-батюшка?
-Запросто. Вот у моей бабушке был маленький телёночек. Так его домовой не любил. Он всегда ходил взъерошенный, худой. Возможно, он бы так и умер, если бы его бабушка не обменяла на соседнего телка.
-А у вас дома умирали животные?
-Конечно, без этого не обойтись.
-Их тоже не любил домовой?
-Вот этого я тебе не могу сказать. Возможно, что не любил, скорей всего, из-за этого.
-А описать его можешь?
-Конечно. Моя бабушка мне всегда рассказывала, что он маленький, волосатый, похож на человека, того, в чьём доме он живёт.
-А зачем он в доме живёт?
-Ну, как ты не понимаешь? Он охраняет жилище человека, следит за порядком в доме и за скотиной присмотрит, за детьми тоже.
-За какой скотиной?
-Ну, например, за твоей кошкой. Они очень любят их, играют и ними. Вот смотри, мы с тобой сейчас о нём говорим, а он слушает внимательно, даже с кошкой перестал играть.
-Почему?
-Видишь, она успокоилась, сидит и жмурится от удовольствия. Ей тоже нравится, как мы с тобой разговариваем.
Сара и Абрам занимались своими делами. У них имелась своя лавка рядом с домом, в которой они скупали золото у старателей, предлагая им взамен не только деньги, но и свой товар. Лавка у них сделанная тоже из кирпича, одноэтажное здание, но вместительное. Товару в ней было много всякого: здесь и расписные дуги, уздечки для лошадей, подставки для свеч, или канделябры, как их называли, керосиновые лампы, топоры, пилы и многое другое. Сара видела, как её девочка привязалась к своей нянюшке, и была очень довольна этому. За усердие и старание Шурочке она сделала к рождеству Христову подарок, подарила белое подвенечное платье. Шурочка очень удивилась подарку:
-Спасибо Вам, но зачем мне это платье? Разве я его надену когда-нибудь?
-Береги его, оно скоро тебе пригодиться! Ведь не станешь ты ходить всю жизнь в девках? Рано или поздно, выйдешь замуж. А когда пойдёшь под венец, наденешь это платье, оно тебе к лицу, и вспомнишь нас всех. Ты нам очень понравилась, оставайся и дальше служить нам! А сейчас примерь платье, я посмотрю, как оно на тебе сидит.
Шурочка переоделась, повернулась к зеркалу. Платье сидело на ней превосходно, как будто для неё шили его. В нём она казалась не простой крестьянкой, а барыней. Она повертелась перед зеркалом, любуясь на своё отражение.
-Посмотри, какая ты в нём красавица! Просто настоящая барыня! Ну, как, останешься у нас жить и служить?
-Не знаю. Тятя мне сказал, что бы я к посевной домой вернулась с деньгами, которые вы мне заплатите. Сейчас нам трудно, деньги нужны.
-Очень жаль. Капа так привязалась к тебе. Где мы ещё найдём такую няньку? Оставайся, станешь им деньгами помогать.
-Деньгами – это хорошо, но им ещё и рабочие руки нужны.
-Можно нанять работника.
-Но ему платить надо, даром так работать он не станет!
-Да, верно, об этом я не подумала. Но если ты надумаешь, мы только будем рады.
Шурочка честно отработала в этом доме до весны, и когда сошёл с полей снег, вернулась в отчий дом. Сара и Абрам щедро одарили её деньгами, не поскупились, хотя они были люди на деньги жадные. И кроме денег гостинцев дали Шурочке для младших сестёр. Уж больно им девушка приглянулась, её старание, её отношение к малышке. Прасковья трудилась всю зиму тоже в богатом доме, но денег за свой труд принесла гораздо меньше сестры. Татьяне отец нашёл место, где она работала прислугой всю зиму. Она помогала поварихе на кухне. Все деньги, заработанные дочерьми, отец забрал себе. На них он купил молотилку, коня и стельную нетель, которая вскоре принесла им приплод, телочку. К этому времени им просто необходима была корова, у матери родилась девочка. Назвали её Дашей. Но так, как Полина всё переживала по своему родному краю, молоко у неё быстро пропало. Хорошо, что корова отелилась к этому времени, ребёнка было чем кормить!
                5.
 На новом месте Бондаренко крепко встал на ноги. Теперь он даже и не мыслил вернуться назад. И жене своей он ни раз говорил:
-Чем тебе этот край не люб? Здесь у нас земля есть, всем хватит, только знай, разворачивайся! Вот погоди немного, обживусь, пчёл себе заведу. И лес тут богат ягодой разной, грибов полно, шишек много. Мы и то осенью немного орех набрали прошлый год. Зимой было чем заняться. А нонче, я думаю, больше наберём. Тайга людей кормит. А у нас нет таких условий. Кто не ленится, может натаскать на зиму таёжные дары. Так что, не печалься, душа моя, проживём и в этом, неизведанном краю!
В этом году, по осени, Иван решил старшую дочку, Прасковью, выдать замуж. И парень подходящий ей нашёлся, из переселенцев, что прибыли раньше их в эту деревню. Родители парня приглядывались к девушке с самого их приезда, и решили, что лучше её не найти их сыну девушки. Парень был статный, видный. Ильей его звали. Тёмные волосы из-под картуза выглядывали, сероглазый, скуластый молчун. Все старшие его братья поженились, один он остался не женатым в семье. Братья не только поженились, но и от отца отделились, построив себе дом рядом с отцом. Остался в доме Иван с матерью и отцом. А родители мечтали о хорошей девушке, которая и сына не обидит, и родителей пригреет ласковым словом, о помощнице хорошей мечтали они.
Весной посеяли зерна в два раза больше, чем в прошлый год, ведь не зря они трудились всё лето, отвоёвывая участок за участком землю у тайги. Часть леса они оставили у дороги. Обрубили ветки у тех стволов, что были прямыми и годились в строительство. То, что шло на дрова, они привезли домой, вместе с брёвнами, которые облюбовали, как строительный материал. Остальное, что не годилось, они сожгли, разметав пепел от костра по отвоёванной земле. Он смешался с опавшими и перепревшими листьями, которые годами здесь прели, образуя толстый слой перегноя. Новая земля была тёмная, жирная, и сулила хороший урожай на ней. Осенью, когда собрали весь урожай с полей, и когда полетели первые белые мухи, в дом к Бондаренко пришли сваты. Девушки в это время сидели в горнице, занимались рукоделием. Прошлый год, зимой, отец купил барана и ярочку. А когда пришло лето, остригли их. Весной овца принесла двух ягнят. Один ягнёнок был чёрненький, второй, как медвежонок бурый. На лбу у них было по белому пятну. Они смешно трясли хвостиками, бегали за овцой, как привязанные, и всё время ныряли к ней под живот за молочком. Шурочка поймает бурого ягнёнка и гладит его мягкие завитушки. Ягнёнок первое время вырывался из её рук, но постепенно привык, не стал сопротивляться её ласкам. Летом шерстью некогда заниматься было, а сейчас пришла пора. Вот теперь девушки пряли шерсть. Из неё они хотели связать рукавицы всем и носки, что бы зимой было теплее ходить. Веретено их бойко звенели в руках, из-под которых тянулась тонкая пряжа. А что бы скучно не было, они пели тихонько грустную украинскую песню, навевая тоску.
-Проходите, гости дорогие, проходите! – заметалась Полина по комнате, когда сваты зашли в хату, - с чем пожаловали к нам?
Илья с отцом у порога сняли картузы, поклонились хозяевам.
-Привело нас к вам дело срочное, - начал отец, - сказывали нам люди добрые, что у вас есть товар, а у нас купец хороший, не скупой, не рябой, а пригожий и на любую работу гожий!
-Есть такое дело! А кто же приглянулся вам? – отозвался Иван.
-Прасковью нам надобно посмотреть, и её согласия спросить. – Продолжал Егор, отец жениха.
-Есть такая девица у нас, мать, приведи сюда Прасковью!
Та в это время готовила стол к приёму дорогих гостей. Она отложила своё занятие, пошла в горницу за дочкой.
-Прасковья, доченька, какое счастье тебе привалило! Сватают тебя! Пойдём к столу, посмотреть на тебя хотят!
Щеки Прасковьи зарделись, как маков цвет. Она покорно встала и пошла за матерью. Гости с отцом расположились уже за столом. Егор вынул из-за пазухи бутыль самогона и поставил на стол. Жест отца смутил Илью. Он опустил глаза, разглядывая свои руки, которые держал на коленях. Мать с дочкой подошли к столу.
-Вот наша красавица, смотрите! Хороша собой, любо дорого смотреть, на работе всё горит в руках её и в доме порядок поддерживает. Я полагаю, что Илья верную дорожку выбрал, идя в наш дом. С такой женой не прогадает, жить хорошо будет!
-Присаживайся, дочка, рядом с женихом своим. – Ласково взглянул на Прасковью Егор. Та робко присела рядышком. На парня она старалась не глядеть. Мать в это время суетилась у стола.
-Довольно, Полина, садись рядом со мной! Что ты мечешься туда – сюда, аж в глазах рябит! – недовольно заметил Иван.
А Егор продолжал:
-За моего Илью пойдёшь замуж?
Прасковья потупила глаза. Ей нравился другой парень, хоть и этот был ни сколько не хуже. Но в то время девушки голос свой не имели, кто первый посватает, за того и шли замуж. Последнее слово всегда за родителями оставалось. Нравится девушке парень или нет, их это мало интересовало, лишь бы он подходил их дочери. Прасковья прекрасно знала своих родителей, ослушаться их она не могла.
-Пойду, - тихо ответила она, и залилась румянцем ещё больше.
-Ну, вот и хорошо, ну, вот и славно! Теперь поговорим о свадьбе. Не такие мы бедные люди, что бы последнему сыну свадьбу не справить! После Покрова свадьбу и справим. А что долго тянуть с этим делом, а сын? Что ты сидишь, молчишь, ещё невеста подумает, что язык проглотил или, что хуже, немой ты! – Отец хлопнул Илью по плечу. Он посмотрел на Прасковью, а та снова смутилась.
-Тятя, можно, я пойду к сёстрам? – спросила она у отца разрешение тихим голосом.
-Иди, иди, сообщи им хорошую новость, пусть тоже за тебя порадуются!
Прасковья убежала, а сваты вместе с родителями её обмывали помолвку. Свадьбу наметили через две недели после помолвки. В воскресный день молодые отправились в церковь венчаться. А потом катались на лошадях по деревне, что бы все деревенские видели молодых. На их свадьбе вся деревня была. Допоздна гудел дом Егора и Лукерьи. И только под утро стали расходиться изрядно захмелевшие гости. Бондаренко Иван был очень доволен тем, что удачно пристроил дочь свою. Родителей жениха он хорошо знал. Если Илья такой же, как его отец, Прасковья проживёт с ним, как у Христа за пазухой.
                6.
 Но отец ошибся, не долго длилось счастье Прасковьи. Возможно, они бы прожили хорошо всю жизнь, но время пришло беспокойное. Отовсюду ползли разные слухи. Разговор шёл о войне. Пришло лето, а вместе с ним новые заботы. В двадцатых числах июля многих мужчин в деревне забрали на службу в армию. Среди них был и Илья, муж Прасковьи. Молодая жена поплакала, поплакала, но делать не чего, война забрала многих мужиков. Страна готовилась к первой мировой войне. Но сельские жители не довольны были этим. Всюду вспыхивали волнения запасников, которых призвали на службу отечеству и царю. Бондаренко Иван поехал в Мариинск на базар, что бы закупить кое-какой товар. Вернулся он к вечеру, взволнованный.
-Мать, что делается на белом свете, ужас! Конец свету пришёл, не иначе!
-О чём ты?
-Еле ноги унёс я из города! Народ взбунтовался, бьют полицию, громят купеческие дома! Что делается, что делается! Ужас какой-то! Ни когда такого безобразия не видел! Хорошо, что живём в деревне. Тихо, пока, у нас здесь. Говорят, такое творится не только в Мариинске, вся страна бунтует. В армию призвали, а воевать нечем! Винтовок и тех на всех не хватает! Но людям тоже верить нельзя, наплести могут целый короб и маленькую тележку!
-Спаси Господи, спаси Господи! – Закрестилась Полина перед образами. - Счастье, какое, что у нас почти все девки! Даст Бог, нашего сыночка, Мишеньку не возьмут в армию служить. Надо в церковь сходить, свечку Николаю угоднику поставить, да Богу помолиться, защиты у него попросить. Один он у меня, сыночек мой любимый! Не дай Бог, случится с ним что, не переживу я этого!
-Да не скули ты раньше времени! И так на душе погано, а тут ты ещё ноешь! Мужика Прасковьи тоже взяли на службу. Как он там? А Паранька-то не заходила к нам?
-Нет. Некогда ей, слёзы льёт по Илье у себя дома.
-Что лить-то раньше времени? Живой, поди, её мужик!
-Она вчера заходила к нам, встревоженная вся. Говорит, что чует её сердце, не увидит она больше Ильюшеньку, сон нехороший она видела.
-Вот чёртова девка, накаркает беду на свою голову!
С приходом войны убавилось мужиков на селе, работать в поле не кому. Одни бабы не управятся со всем хозяйством. Многие хозяйства убавили свои посевные площади, а иные совсем забросили свои делянки. Бондаренко же Иван пахал, как и прежде. Его подворье крепло, набиралось сил, наперекор всему. Бунт в Мариинске подавили при помощи войска. Присмирел народ, занялись прежним делом. В Тенгулах сильно зажиточных крестьян было мало. Но они, как только волнения начались, присмирели, боялись, что и за их душу народ возьмётся. Лишний раз на улицу не выходили, сидели по своим норам. Батракам, работающим на них, прибавили, на всякий случай, жалование. Безземельные крестьяне голову подняли. Они понимали, что пришла пора им браться за оружие, отвоёвывать себе землю. Но как это сделать, не знали. С фронта шли тревожные вести. Из уст в уста передавали люди, что германец оттяпал большой кусок у нашего государства. А вернуть его не было возможности. Помаленьку стали возвращаться со службы мужики. Но Илья, муж Прасковьи так и не пришёл с войны. Погиб он, защищая Отечество. Сколько она не ждала его, сколько не смотрела с жадностью на дорогу, не было его, не дождалась. Ссохлась она от горя.
                7.
 А Шурочка жила вольготно у родителей. Она по деревне проходила, гордо неся голову свою. Женихов на селе осталось мало. Но те, кто остался, заглядывались на неё. Через два года после свадьбы Прасковьи, пришли в дом снова сваты, только теперь по душу Шурочки. Но гордая девица давно приметила себе парня из местных. Только Михаил, пока, не смотрел в её сторону. Шурочка была ему по душе, но он был робким парнем, боялся, что получит от ворот поворот от бойкой девицы. Когда сватов пригласили к столу и позвали Шурочку, она вышла, села на край скамьи. Голову не опустила, как её сестра в этом случае, а гордо смотрела на всех.
-Дочка, сватать тебя пришли, что скажешь?
-А то и скажу, что не люб мне жених этот! Не пойду я за него!
Мать так и ахнула. Не ожидала она услышать от своей дочки такого признания. Видела она, что дочь её растёт непокорной, не обузданной, но что бы против воли отца с матерью идти, этого ни как не ожидала!
-Побойся Бога, дочь моя! Где ты возьмёшь себе жениха в наше-то время? Останешься вековухой. Станет каждый языком трепать своим по деревне, пальцем указывать! А, ещё чего доброго, потешаться начнут!
-Не бойся за меня, мама, найдётся и мне жених, только такой, который мне люб будет! В девках не останусь, Бог даст!
-Противная порода, бондаренщина! Как что в голову втемяшится, не выбьешь! И что мне делать с вами? – Сетовала мать на дочь свою.
-Мама, не переживай за меня! Пойду я к себе, работа стоит у меня. Не когда лясы точить.
Шурочка встала, и быстро удалилась, а сваты переглянулись меж собой.
-Пошли, тятя, не ко двору мы пришлись. – Промолвил неудачный жених.
Смущённый Иван сидел на скамье в переднем углу, а Полина развела руками.
-Вы уж простите нас за непутёвую дочь нашу! – произнесла она за себя и мужа. Не ожидали мы такого поворота!
И ушли сваты ни с чем. Только двери за ними закрылись, как поднялся Иван:
-Это что же получается, - грозно спросил он у жены, - мы воспитывали, воспитывали дочерей, и на тебе, подарочек от них получили сегодня! Не люб эй парень, видите ли! Кого же она ждёт, интересно, принца на белом коне?
-Отстань ты, отец, от неё. Раз не хочет идти она за него, зачем силой тянуть?
И мать пошла к дочерям, которые мирно пряли овечью шерсть. Прясть научилась даже Валя. Только маленькая Дашутка бегала по комнате с самодельной куклой в руках. Ей сделала куклу Шурочка, что бы она играла и не мешала остальным трудиться.
-Дочка, - обратилась Полина к Шурочке, - поясни мне, может, я чего-то не понимаю, как это называется? Зачем отказала сватам? А ведь парень видный, работящий, зачем его обижать было? Тебя следовало бы выпороть, как следует, что бы в голову твою ум вогнать!
-Что, понравился парень вам? – Поинтересовалась Шурочка.
-Конечно, не чета некоторым!
-Вот и идите за него замуж! Мне он не нужен. Я даже не могу себя представить рядом с ним! А вы хотите, что бы я жила, детей от него рожала! Хорошую жизнь вы мне уготовили! Да мне противно с ним в одну постель ложиться!
-Выпороть тебя не мешало, вот что я тебе скажу! Мать с отцом, поди, лучше тебя разбираются в таких делах! И понимают, за кого можно замуж идти, а за кого нет.
-Попробуйте только троньте! Я тогда уйду от вас навсегда!
-Поглядите на неё! И куда же ты уйдёшь?
-В город подамся. Устроюсь на работу, стану жить на квартире у кого-нибудь. Там, сказывают люди, построили завод один, перед самым въездом в город. Металл на этом заводе станут плавить. Стану там работать. Везде нужны рабочие руки не только мужиков, но и женщин. Или в няньки пойду к кому-нибудь. Да, мало ли в городе работы?
-Тю, толи ты парубок? Металл она собралась делать! – всплеснула руками мать.
-Ну, если на завод не возьмут, в няньки наймусь к тем, у кого работала прежде или к другим, у кого дети малые есть.
-Сиди уж дома, вояка! Обойдётся город без тебя, работы и тут много.
Она вышла так и ни чего, не добившись, размышляя про себя: - «В отца пошла девка, вобьёт себе в голову что, ни чем не выбить оттуда. Что мне делать с этой непослушной девицей?». А Татьяна промолвила, как только мать вышла:
-Сестрица, так ты сватов отшила?
-Ага, слово-то, какое выбрала, где только ты его выкопала?
-Знамо, где, слышала на улице. Ты не ответила на вопрос!
-Ни кого я не отшивала, сказала, что не люб мне парубок, вот и всё.
-Молодец! Я бы так не смогла. Слово родителей – закон! Им видней, кто хороший, а за кого не стоит идти замуж.
-Вот тебя придут сватать, соглашайся. А как жить с ним станешь, если он тебе противен?
-Не знаю…
-Вот то-то и оно! Вон по деревне ходит Тарас Неустроев, так все видят, что парень не стоит и свечки, кто за такого пойдёт замуж?
-Но тебя же не за него сватали?
-А это, почти, одно и тоже! Я видела его часто вместе с женихом, который меня сватать приходил. А значит, не далеко от него ушёл!
-Ой, сестрица, зря отказала парню! Он симпатичный, одни кудри, что стоят!
-Мне же не с его кудрями жить прикажешь! Не нравится он мне, вот и весь сказ!
Разговор прекратился. В тот день даже песни не шли девчатам на ум. Каждый думку держал о своём. А Михаил прознал, что Шурочка отказала сватам, обрадовался, значит, есть надежда у меня, решил он. Но время такое было, что страшно думать о семье. И решил он, что подождать немного следовало, а то, ненароком, заберут его на службу, останется молодая жена без мужа. Но на другой день, проезжая по дороге мимо полей, что Ивану Бондаренко принадлежали, он заметил Шурочку. Она шла той же дорогой ему навстречу. Куда она направлялась, он не знал, но только при виде её сердце его сладостно заныло. Остановил он лошадь свою, когда поравнялся с ней.
-Здорово, Шура! Далеко путь держишь?
-Да вот решила пробежаться немного. Сердце мне подсказало, что тебя здесь встречу.
Михаил сжирал глазами девушку, но слов подходящих не находил. Постояли они так некоторое время, и разошлись в разные стороны. Шурочка шла к домику, что в поле у них стоял. Её мать послала туда. Серп она оставила там. Зимовать в домике она не оставляла ничего, что бы за долгую зиму не растащили люди. Мало ли что может произойти, зайдёт кто-нибудь, сделает назло что-нибудь. Тогда доказывай, что ты не верблюд, ищи ветра в поле. А так куда спокойней, заходи в домик, бери, что хочешь, не страшно, брать-то нечего там. Но они всегда оставляли в доме немного дров и старый чайник. Это на тот случай, если забредёт путник усталый с дороги, так было бы, чем печь затопить, отогреться и чайку вскипятить. Даже сухих листьев смородины вместо заварки оставляли. Но к ним, пока, ни кто не заходил, видно потому, что домик тот не далеко от деревни находился.
                8.
А Родина бурлила, клокотала. Дошли слухи до села, что отрёкся царь батюшка от престола. Иван эту новость привёз с города.
-Мать, что там твориться! – Начал он прямо с порога. - С ума сошёл народ! Царя довели до такой степени, что он отрёкся от народа своего! Понимаешь, к чему это приведёт?
-Что ты говоришь? Как же теперь без царя - батюшке жить-то станем? Мужики снова воевать пойдут, перебьют их, останутся наши девки без мужей!
-Заладила! Что они у нас рябые или косые? Не останутся! Вон, Прасковья себе мужа нашла, не смотри, что вдовая.
-Откуда известие такое?
-Сорока на хвосте принесла. Свёкор её со мной на базар ездил, он и сказал. А что её держать в доме зря, Илью-то не вернёшь. Убили его на войне. Прохор, дружок его, сказывал, что сам видел своими глазами, как упал он подкошенный пулей, как закапывали его потом. Он-то и Прасковью нашу в жёны взял. Обещал другу своему, что поможет ей, если жив останется.
-А что же она сама к нам не пришла?
-Видно, боится сообщить такую новость. Как же, не успела ещё постель мужа, как следует остыть, а её уж другой в жены взял!
-Что же ей нас бояться? Не чужие, чай, мы ей!
-Придёт, мать, не печалься. Куда же ей ещё деваться? Прибежит, я думаю, скоро, сообщит новость нам. Попомни моё слово!
Иван был прав, Прасковья пришла вместе с Прохором в тот же день, вечером. Они вошли в дом, когда все сидели за столом, ужинали, дверь открылась, и вошли молодые. У порога оба поклонились родителям. Прасковья начала первой:
-Простите, тятя с мамой, меня, но мы к вам с известием в дом пришли, не знаю только, как вы на это посмотрите!
-Говорите, коль пришли, что за известие такое? – Спросил отец.
Тут уж Прохор вперёд вступился:
-Прасковью я к себе забираю, в жёны её беру. Другу обещал. Да и она мне по сердцу пришлась. Хотел к вам сватов первым заслать, да товарищ мой опередил, не стал ему мешать. Уж больно хорош был Илья, мой товарищ.
-То есть, как забираешь, а венчаться?
-Это само собой разумеется. Пока она живёт на прежнем месте, сговор у нас только. Вчера был я у родителей Ильи, с ними говорил, сегодня к вам зашли, спросить вашего согласия.
-Проходите, что вы у дверей застряли? Раздевайтесь, присаживайтесь к нашему столу. Угощайтесь, чем богаты, тем и рады! Долго ты, отец у порога молодых держать станешь?
Долго уговаривать их не пришлось. Мать скоренько на стол собрала, поставила посуду для молодых, усадила их поесть. А то на голодный желудок и беседа не пойдёт. За столом вёлся разговор о войне, о царе-батюшке. Полина высказала своё сомнение:
-Вот подскажи мне, глупой бабе, может, я чего не понимаю, как мы станем жить без царя? Кто теперь у руля встанет?
-Да лучше заживём! Вместо царя поведёт народ за собой товарищ Ленин! В городе уже создаются Советы, которые решают важные проблемы для народа.
-А я слышал, что Временное правительство создаётся в стране. – Вставил своё слово Иван. И про Ленина тоже наслышан, только будет ли толк с него, не знаю.
-И это тоже верно. Но временное правительство не надолго, вот увидите! Дело в свои руки примут Советы. За ними будущее! Ленин за собой народ поведёт.
-Послушай, Прохор, ты такой тихий был, а как на фронте побывал, изменился в корень, просто не узнать. К чему бы это? – заметил Иван.
-Всё очень просто, понял, откуда ветер дует, вот и всё. Партия Ленина за народ. Вот я и держусь за его партию. Тем более, что партия эта землю обещала народу. Значит, стоит за такую партию бороться! Что мы ещё имеем, кроме оков? Может, вздохнём, наконец, в полную силу! Не надо будет спину гнуть на богатеев, работай на себя!
-Послушай, Прошенька, в народе сказывают, что коммунисты к власти придут, всё общее станет, и жёны тоже. А как ты скажешь, правда, это или врут люди?
-Не слушайте вы болтовню всякую. Вот народ, языком чешут, как помелом, язви их душу! Как могут жены общие быть? Так же и будут семьи создаваться, как и теперь. Жизнь продолжается! Детей своих растить станем, на земле хозяйничать будем, чем не жизнь?
-Ну, если так, тогда хорошо! А жить-то где думаете с Прасковьей?
-Как, где? У меня, конечно. Ведь испокон веку к себе муж жену приводит, что бы она хозяйкой в доме была. Вот и я приведу молодую жену к себе.
-Значит, Прасковья оставит стареньких родителей Ильи одних?
-Мама, не переживай за них. Я ходить в гости к ним стану, если надо станет помочь, помогу. Они мне, как родные, зачем же их бросать?
-Не забывай, дочка, их. Тяжело им одним в доме жить.
-И у них, кроме Ильи, ещё есть дети, помогут им тоже. Одни не останутся, не переживай.
Разговор шёл то о совместной жизни молодых, то вновь принимались говорить о предстоящих переменах в стране нашей. Долго ещё перебирали косточки властям нашим в тот вечер. Домой пошли Прохор с Прасковьей уже за полночь. Прасковья была довольна вечером, она и не предполагала, что её родители примут так.
                9.
Старший брат Шурочки, Михаил крепко встал на ноги на своей земле. Они с отцом за время, что прожили в Сибири, отвоевали большую площадь земли у зарослей. Теперь у них было много земли, только работай, не ленись. С раннего утра и до позднего вечера  трудились они с отцом, им помогали девчата. Дома оставалась только мать с маленькой Дашей. Но, когда сильно много было работы в поле, и они выходили трудиться вместе с остальными. Теперь в хозяйстве у них были свои лошади, две коровы, овцы, свиньи. Но Михаила это не устраивало. Он решил, кроме этого, заняться пчеловодством, как занимался у себя на родине вместе с отцом. Он сам смастерил ульи, расставил их на просеке весной, когда зацвели травы, вблизи полей своих. И дело у него пошло, как у заправского пасечника. Мать только вздыхала, глядя на сыночка:
-Мишенька, взрослый ты у меня, а всё бобылём ходишь. Когда же ты в дом невесту приведёшь? Твои сверстники давно уж женатые ходят, детьми обзавелись. Они вокруг своих бабушек топчутся, а ты чем хуже их? Я тоже хочу нянчить твоих деток.
-Не переживай, маманя, за меня! Подойдёт и мой черёд. Не успел я, пока, девушку себе по душе встретить. Все они хороши, но не нашлось такой девицы, что бы за душу взяла.
А тут поехал он на лошадке в соседнее село. Смотрит, у колодца девица стоит, стройная, как тополёк и лицом пригожая. А глаза, что лесная поляна в летний зной, цвета изумруда. Девица воды набрала, ловко подхватила коромысла, подцепила ведёрки и плавно пошла по улице, словно пава. Михаил остолбенел, глядя на неё. Такой красоты он не видывал. Она покорила его сразу же. Он сошёл с лошади, за чем, сам не знает.
-Вот это девка! – только и мог он вымолвить. – Не встречал такой красотки сроду!
К колодцу подошла молодая женщина в пестром платке, в лёгкой жакетке, в сапогах. На дворе весна стояла уже. Улицы деревни подсохли от грязи, а по обочинам дороги зацвели жёлтые цветочки мать – и – мачехи и одуванчиков, сибирских первоцветов. Женщина подозрительно уставилась на Михаила, который продолжал стоять у дороги, против колодца, как заворожённый.
-Ты, милок, что тут стоишь? Заблудился или как? Засмотришься, лошадь без тебя уедет!
Тут он опомнился, смутился, как девчонка.
-Вы не знаете, что за девушка только что набирала воду в колодце?
-Женщина улыбнулась:
-Что, задела тебя Матрёна? Солдатка это. Муж ушёл на войну, и сгинул. Замужем-то она пожила несколько деньков. Теперь одна кукует, без детей, без мужа, и родителей у неё нет. Тяжело ей одной-то, бедняге! Хорошо бы, если нашёлся добрый человек да в жёны её взял. Но ни кто не берёт, нищая она.
-Спасибо вам, добрая душа! А где дом её, не подскажете?
-Да вон он! Видишь, куда она свернула? Это и есть её дом.
Михаил направил лошадь к дому вдовы. Он видел, как она скрылась за дверью, но в дом не пошёл. По внешнему виду не похоже было, что у женщины нет мужа. В ограде прибрано, вдоль забора поленица дров сложена. Дом маленький, но аккуратный. «Значит, хозяйка чистоплотная женщина, коль хозяйство в образцовом порядке держит.» - Решил Михаил. Он постоял у её калитки некоторое время, вспомнил, зачем сюда приехал, отправился по своим делам. А дело у него было не простое. Ранней весной, когда масленицу справляли, видел он у знакомого парня прекрасную беговую лошадь, и загорелось ему купить такую же. Он страсть, как любил лошадей! Принимал участие в бегах на масленицу. Знакомый его, Кирилл, обещал пойти ему навстречу, продать ему коня. За ним и приехал Михаил. Но в этом селе он нашёл не только прекрасную беговую лошадку, но и судьбу свою. Через несколько дней он пришёл к Матрёне свататься. Смущённый, он снял у порога картуз:
-Здравствовать вам! – Поприветствовал он молодую женщину. Она на миг оторвалась от работы, вязала носки себе на зиму, сидя у окна.
-Что привело тебя, паренёк, ко мне? Да ты проходи, присаживайся вот сюда. – И она показала на скамейку, которая стояла в переднем углу, у стола.
Михаил прошёл, помолчал немного, словно набираясь смелости, а затем заговорил.
-По душе ты пришлась мне, когда первый раз увидел у колодца, остолбенел. Глубоко сердце моё ты ранила, красавица! Хочу взять тебе замуж, пойдёшь?
-Если возьмёшь, пойду. Но ты меня не знаешь ещё. А вдруг я ленивая, ни чего делать не умею. Ты ведь не из нашего села.
-Узнаю, когда вместе жить станем.
-Я ведь голь перекатная. Нет у меня родителей, умерли они рано, когда я ещё ребёнком была. Вот взял меня замуж Иван, пришёл жить ко мне. К родителям не пошли, там без нас народу столько, как селёдки в бочке. А тут война, погиб мой Ваня. И пожить мы с ним не успели ещё. Так осталась я одна снова. Приходили ко мне, сватали, но не шла я ни за кого, почему-то. Ждала, а кого ждала, не ведаю!
-Меня, конечно! Кого же ещё! Соглашайся, Мотя, люба ты мне! Я живу в соседнем селе. Хорошо живу. Земля у нас с тятей есть, пчёл завёл. Правда, сёстры есть, но это временно, пока не вышли замуж. А там мы одни с родителями моими останемся. Дом с тятей поставим новый, если в этом места всем хватать  не станет. А так он большой у нас, место всем хватает. Поедешь со мной, сама всё узнаешь. Соглашайся, Мотя!
Мотя жила без матери долгое время, умерла она от чахотки, когда девочке было семь годков. Отец так и не женился, решил вырастить дочку сам. Жили вдвоём в крошечной избушке. Отец слаб здоровьем был. Он чах, и каждый год терял свои силы. Когда дочке исполнилось шестнадцать годков, отец её покинул этот свет. Осталась молодая девушка одна на белом свете. Жила скромно, трудилась прислугой в богатом доме. Парни её обегали, кому же охота брать в жены голодранку? Только Иван сумел разглядеть в ней прекрасную душой и телом девушку. Но жить с ней долго ему не довелось, война помешала. Когда Иван её сгинул на войне, приходил её сватать один мужичок, но отказала она ему, не по душе был. А если человек не по сердцу пришёлся, то лучше жить одной, чем с кем попало. Она готова была жить вековухой, не посватай её Михаил. Замуж она не торопилась, знала, что не пришёл тот, который сделает её счастливой. Но на днях она встретила у колодца парня, который потревожил её сердце. Он пришёлся ей по сердцу сразу же, как его увидела. Правда, встреча эта была мимолётная, но сердце ранила сильно. Мечтала она с той поры, что бы этот парень пришёл, посватал её. И вот она, мечта её здесь, у неё! Грех отказать такому молодцу! Когда он вошёл в её избушку, то словно вместе с ним солнышко заглянуло сюда, всё осветило ярким светом. Даже убогое жилище её преобразилось. Она подумала над предложением Михаила немного, так, для приличия, и согласилась. Домой Михаил поехал уже не один. Родители его знали, за чем он поехал в соседнюю деревню, и с нетерпением ожидали Михаила. Он вошёл вначале один, но затем приоткрыл двери и громко сказал:
-Мотя, заходи! Принимайте невестку мои дорогие! – Промолвил он, и следом за его словами в дом вошла смущённая Мотя. Она остановилась у самого порога, боясь шагнуть вперёд. Родители осмотрели её подозрительно. Девушка была так хороша, что лучше и не придумаешь! Но то внешне, а что внутри её, ни кто не знал.
-А что же ты, сынок, привёл её в дом, как безродную? – Поинтересовалась мать.
-А она и есть безродная. Одна жила, родители умерли давно. Батрачила, что бы с голоду не помереть. Теперь с нами жить будет.
Мать с отцом переглянулись. Не такую невестку они хотели сыну, но перечить не стали.
-Проходи, милости просим! Не бойся, мы люди простые, не обидим.
Михаил взял её за руку, провёл к столу. Мать, видя это, засуетилась:
-Вы с дороги есть хотите? Сейчас я накрою на стол. Раздевайтесь, садитесь на почётное место в доме.
Полина стала выставлять на стол угощение, ей помогала Шурочка, весело поглядывая на Мотю. Время было вечернее, ужинать пора. За стол собрались всем семейством. Прежде, чем приступить к трапезе, Михаил представил гостью всем, кто сидел за столом, что бы не возникали ни какие вопросы:
-Знакомьтесь, это моя будущая жена, зовут её Матрёна.
-Что, братик, и не венчанные жить станете? – Спросила его Шурочка, озорно сверкнув глазами на него. Греха не боитесь? А Татьяна прыснула, поглядывая на молодых.
-Почём так думаешь? Мы, что, хуже остальных людей? Во грехе жить не станем. В ближайшее время в церковь сходим.
-А спать вместе станете? – Не унималась сестра.
-Ох, и любопытная ты у меня, сестра! Тебе бы в сыщики податься, что тут-то корпеть!
-Молчу, молчу! Это дело ваше, конечно, но всё же?
-Сегодня она поспит без меня, а как в церковь сходим, тогда вместе спать станем. Поняла, любопытная. – И Михаил щёлкнул Шурочку по носу.
-А то! Интересно всё же, как брат жить собирается.
-Урод ты, Шурка, замуж тебе пора давно!
-Жениха, пока, не нашла ещё!
-Не отказывалась бы от того, кто сватать тебя приходил!
-За чем мне такой? Я хочу хорошего мужа, а не размазню! Ты же себе не стал брать, кого попало. В соседнее село поехал. Можно подумать, здесь девушек мало!
-Поглядите на неё! Принца ей подавай! Интересно, где же такого взять молодца?
-Хватит вам препираться, а то отец сейчас ложкой по лбу огреет обоих! Надоели уже. Ешьте молча! Вон, смотрите, Мотя из-за вас краснеет и бледнеет. Бедной девушке страшно в такой семейке жить! Не дети, а скандалисты одни! – заворчала мать.
Разговор сейчас же прекратился, и все приступили к ужину. На другой день Мотя была полноправной женой Михаила. В то время не давали людям время на обдумывание, раз пришёл в церковь, значит, подумал, как следует!
                10.
Шурочка медленно шла по деревне за водой к колодцу. Она размышляла о смысле жизни. Её пустые ведёрки тоненько звенели в тон её мыслям. Навстречу ей Михаил, деревенский парёнек шагает:
-Здорово, красавица, куда путь держишь?
-А то, чай, не видно?
-Погоди малость, разговор у меня к тебе имеется.
-Говори!
-Шурочка, выходи за околицу, как стемнеет, поговорить надобно без свидетелей.
-Ладно, приду. А сейчас пропусти меня, а то увидят нас вместе, молва плохая по деревне гулять станет! Ещё до родителей докатится, чего доброго. А я не хочу, что бы про меня сплетни собирали бабы по деревне.
Михаил решился всё же поговорить с девушкой прежде, чем сватов к ней присылать. Был он житель местный, фамилия его Смокотин. Родители его жили очень скромно, в бедняках не числились, но и богачами не были. Семья Бондаренко жили зажиточно, поэтому сомневался он, что согласятся родители отдать дочь свою за бедного. Он с нетерпением ждал вечера. Когда начало смеркаться, Шурочка появилась в назначенном месте. Михаил был уже там. Она с робостью подошла к нему, сердце её тревожно и гулко стучало в груди:
-За чем звал меня? – Робко спросила она.
-Ты, всё же, пришла! А я и не надеялся на это. Замуж пойдёшь за меня?
-За тебя пойду. Это ты мне хотел сказать только?
-А батя твой тебя за меня отдаст? Уж больно он сердитый у тебя!
-Не знаю, думаю, что не отдаст. У него планы совсем другие, помешался он на деньгах, спит и видит, как дочерей своих удачно пристроить, где подходящего парня отхватить.
-Почему?
-Ты местный, не из хохлов. А им надо парня нашего круга, да что бы деньги водились.
-Не могу понять, какая им разница? Радовались бы, что дочь жить станет в любви и согласии. Не в деньгах счастье!
-Счастье не в деньгах, а в их количестве! И родители, естественно, не хотят, что бы их чадо жило плохо. Вот и стараются удачно пристроить дочь свою. Ох, Мишенька, если бы всё было просто! Но я им сказала, что пойду только замуж за того, кого сама выберу.
-И кого ты выбрала?
-А ты не догадываешься?
-Неужели меня? Ушам своим не верю!
-Это тебе решать, верить или нет, но если бы я к тебе была равнодушной, то на свидание сегодня не пришла бы. Зачем мне это надо было бы? Дурную славу наживать?
-Ты знаешь, как я боюсь, что отец твой отдаст тебя против воли твоей. Это в прошлый раз он тебя не отдал видно потому, что жених ему не пришёлся по душе. А был бы парень богат, не стояла бы ты сейчас здесь, со мной.
-Верно, мыслишь, я тоже так считаю. Но отец меня ещё не знает, на что я способна! Прасковью он отдал, хотя ей по сердцу другой был. Прохора она любила, но возразить тяте не смогла, смалодушничала. Да и суров наш отец, что греха таить, побоялась она против воли его идти. Дети должны уважать родителей, против них не идти, не то счастье не будет.
-Это тот Прохор, за которого она сейчас замуж собралась? А ты не боишься гнева его на свою голову накликать? И ты веришь во всю эту ересть?
-Ну, да? Может, теперь она поживёт с ним счастливо. А отца я боюсь, как и все дети боятся, но замуж пойду только за того, кого сама выберу!
-А тебе это откуда известно стало? Я имею в виду то, что она любила Прохора.
-Она же мне сестра! Сама сказывала мне про это.
-Это ладно, что на войне Илью убили, а так бы всю жизнь прожила с нелюбимым человеком. Сейчас-то отец не возражает тому, что она идёт за Прохора?
-Нет, а зачем ему возражать, она теперь не у нас живёт. А те родители согласны, отдать её за Прохора. Тем более, что бывший муж её перед смертью наказал Прохору, что бы он позаботился о Прасковье. Друзья же они были, вместе росли, вместе служить пошли.
-А что ты делать станешь, если он не согласиться отдать тебя замуж за меня, ведь я гол, как сокол? Родители мои не богато живут, не сравнишься с вами.
-Не знаю, наверное, убегу. Я уже их предупредила об этом. Мои родители тоже не богачи. Всё, что есть у нас, нажили своим горбом. Может, мы немного лучше вас живём, но похвалиться нечем.
-А давай убежим вместе! Повенчаемся тайно, а потом объявим им о нашем решении. Я думаю, после этого они сговорчивей станут, родители твои. Как ты думаешь? Деваться-то им не куда будет, мы их перед фактом поставим. А они уже ни чего не сделают нам, мы венчанные перед Богом!
-Сейчас не могу, Мишка только что женился, молодуху в дом привёл.
-Ну, и что! Это же только в нашу пользу! Решайся!
-Ладно, я подумаю до завтрашнего дня.
-За ответом завтра приходить?
Он обнял её, притянул к себе. Шурочка спрятала смущенное лицо у него на груди. В душе её разлилась нежность к этому человеку, сердце замерло в груди. Казалось, так она могла часами стоять. Но быстро опомнилась, отпрянула от него.
-Ты что, кого напугалась?
-Не надо, Миша! Поздно уже, пойду я, а то мама спохватится, станет искать меня.
-Когда мы с тобой увидимся? Долго ты станешь думать?
-Завтра приходи на это место вечерком, как начнёт смеркаться.
-Ладно, я согласен.
Но им пришлось встретиться раньше назначенного времени. На другой день, после полудня, в дом родителей Шурочки снова сваты пожаловали. На этот раз жених был знатный, из богатой семьи. Звали его Матвей Данько. Прибыл он в экипаже вместе с папенькой своим из соседнего села. Данько были зажиточные люди. Их особняк стоял на въезде в деревню. Были у них и батраки, которые на них работали день и ночь. Матвею давно пришла пора жену себе избрать, но он всё не находил подходящую девушку. Весть о том, что Бондаренко имеет дочерей красавиц, одну краше другой, и что он не бедняк, дошла и до соседних сёл. Когда повозка въехала в их ограду, Шурочка поняла, что по её душу прибыли. Она нарядилась, и пока родители разговаривали с гостями, выбралась незаметно на улицу и побежала за околицу. С собой она прихватила подвенечное платье, на всякий случай. Оно было связано у неё в узел, давно так лежало, ждало своей очереди. Она знала, что венчаться поедут, вот и взяла свадебное платье. Не бросать же подарок, который ей подарили хорошие люди, когда она у них работала. Надо же было подвенечное платье надеть по такому поводу. Михаил её тоже видел этот экипаж, который свернул к дому, где жила его невеста. Он отложил все дела, и быстро пошёл к назначенному месту, надеясь увидеть Шурочку там. Тут ума много не надо было, что бы догадаться о намерениях приехавших людей. Но он пришёл туда первым. «Неужели она не придёт? - думал он напряженно – Неужели отдадут её за этого индюка?» Но послышался шорох, а через минуту и она появилась со свёртком в руках.
-Мишентка, ты как в воду смотрел, за мной приехали богатые сваты! Пришлось мне вылезать через окно и бежать сюда.
-А может, они сестру посватать решили?
-Вряд ли! Сестре рановато замуж идти. Чует моё сердце, что это за мной они приехали. То-то я видела на днях этот экипаж у нас в деревне, ещё подумала, что их сюда занесло. А моя соседка Фёкла толкнула меня в бок, смотри, говорит, приехал таки в наше село невесту искать. Я тогда значения её словам не придала, дальше идём по деревне, мало ли ездят здесь. А экипаж этот проехал мимо нас медленно, и скрылся за поворотом. Мы воды набрали, возвращаемся назад, и снова он возвращается. На этот раз остановился, посмотрел, куда мы зашли, дальше поехал. Кто в этом экипаже был, мы не разглядывали, нам не к чему было это. Видели только, что человек был молод, и высматривал он что-то, вынюхивал, как ищейка. А оно, видишь, как обернулось!
-Бежим прямо сейчас в город. Я у отца лошадь возьму, на ней поедим. Там обвенчаемся, назад вернёмся уже к нам. Когда жить станем, дом себе поставим, отец поможет. Ты не смотри на меня, что я такой, ведь я не нищий. А нет, так с родителями жить станем. Они у меня старенькие, но ещё в силе. Да и брат мой сможет помочь. С сестёр толку не будет. Какая помощь от девок? Но проживём, как-нибудь, не хуже людей. Ты трудолюбивая, я тоже. Заживём всем на диво! Ты к дороге выходи, а я за лошадью пойду. Жаль только, что всё не как у людей у нас будет, но ни чего, переживём!
-Почему не как у людей? Я с собой подвенечное платье прихватила, давно припасла, а сегодня оно пригодится.
-Ты у меня молодец! Я тоже переоденусь, и поедем. Ты только меня дождись, не уходи, я мигом!
Он убежал, но вскоре вернулся с повозкой. Шурочка уселась в неё, и они поехали. В город они прибыли уже вечером. Священник не хотел в начале их венчать, ссылаясь на то, что в деревне своя церковь есть, но Михаил уговорил его. Венчались в маленькой церкви, что на окраине города стоит. Шурочка переоделась перед венчанием. Белое платье было ей к лицу. Они стояли перед священником такие нарядные и счастливые, что любо было на них смотреть. Священнику не надо было спрашивать у них, по любви ли они вступают в законный брак, по их лицам видно это было. После венчания, они вернулись в деревню, к родителям Михаила. Ехали не спеша, торопиться было не куда. Пока доехали, наступило раннее утро, родители проснулись уже. Мать с отцом встретили молодых радушно. Однако Шурочка слышала, как мать Михаила говорила ему:
-У Бондаренко в доме переполох, Шурочка пропала. Её сватать приехали, а она исчезла. По всей деревне её искали, ни где не нашли. Не знали они, что беглянка рядом совсем. Так сваты уехали назад ни с чем! А вы повенчались или так прибыли?
-Всё в порядке, мы законные муж и жена. Повенчал нас батюшка в городе, и документ выдал, вот он, смотри! Видишь, на пальце у нас кольца, знак того, что мы венчанные.
-Что я там увижу, глаза совсем видеть отказываются. Повенчал, и ладно. Вечером пойдём к новой родне все вместе, чай, не убьёт же нас Иван всех за это?
-Не убьёт, не беспокойся, мама! Может, поворчит для порядка и успокоится.
-Ой, не знаю, сильно он буйствовал. Всей деревне известно, как он орал, что убьёт, стерву, пусть только появится в доме!
-Мама, так мне вас теперь называть, мой тятя меня любит. Он расстроился, конечно, но это пройдёт, простит он меня. Я его знаю. Вот вечером пойдём, сами увидите, какой мой отец замечательный. И я его предупреждала, что убегу, если надумает меня отдать замуж не за того. За что же меня убивать?
-Посмотрим. – Вздохнула мать.
Вечером все пошли к родителям Шурочки. Они уже, каким-то образом узнали, что она у Михаила в доме, поэтому не удивились этому визиту. Отец смотрел на свою непокорную дочь, не выражая враждебности. Он перебесился, и теперь был спокоен.
-Появилась, милая дочь! Жених ей не по нраву пришёлся! Выбрала лучше! Чем он лучше, скажи мне, ради Христа? – Спросил он сходу, как только они переступили порог отцовского дома.
-Тятя, мама, простите меня! – Она упала перед родителями на колени. – Винновая я перед вами, но ни чего не могу поделать, люб он мне. Жить не могу без него, женой ему я стала законной, венчанные мы.
-Ладно, вставай. Знаю я, что ты вся в меня пошла, такой же скверный характер. Муж твой ни раз вспомнит мои слова. Ещё он наплачется с тобой, попомни! Парнем тебе следовало родиться, а не девкой! Не зря имя тебе дали мужское.
Мать молчала, только изредка утирала слёзы с глаз уголком платка. Выглянула из другой комнаты Татьяна, с любопытством стала смотреть на сестру. Она ждала, что будет дальше. Ей интересно было, исполнит ли отец свои угрозы. Но отец, видно, передумал исполнять свой приговор и мирно беседовал с гостями. А потом, спохватившись, грозно сказал:
-Мать! Что стоишь, уши развесила! Собирай на стол, не видишь, гости к нам пришли! – И к гостям обратился, - раздевайтесь, усаживайтесь ближе к столу. Теперь мы, ни как, породнились.
На дворе весна вовсю властвовала. Снег сошёл, но вместо его на улицах грязи было столько, что ходить надо было по тропинке, проложенной вдоль заборов. По дороге не возможно было пройти, не намочив и не замарав ноги в грязи. Ещё недавно было суше, но прилил дождь проливной, и снова развезло. Землевладельцы ждали, когда подсохнет на полях, и можно будет приступить к пахоте. Воздух был чист, и носил тонкий аромат клейких листочков, которые вот-вот выглянут на волю. Коровы, чуя, свежую траву, мычали, просясь на пастбище. С приходом весны и у людей появились свои заботы, прибавилось работы, готовились к посевной.
-Эх, дочка! Хотел я тебя выдать за богатого! Жила бы, как королева, горя не знала! А теперь пахать тебе и пахать! Жених-то не богат.
-Что из этого? Пусть не богат, зато люб мне, а это самое главное! А богатство – дело наживное, сегодня его нет, а завтра будет, если лениться не станем. Или я не права?
Тут вступила мать в разговор:
-Мы не знали, где тебя искать. Думали, руки на себя наложила или убежала, как грозилась, в город. Я места себе не находила, не знала, что и думать! Хорошо, что в деревне объявилась, и, слава Богу! Коли не захотела жить в богатстве, живи, как знаешь! Подойдите ко мне, дети мои, благословлю я вас.
Полина Петровна достала иконку Божьей Матери. Молодые опустились на колени перед ней и склонили покорно головы.
-Будьте счастливы, дети мои! – Произнесла она после того, как прочитала молитву им и перекрестила их. После всего сказанного, усадили гостей на самое почётное место в доме. Немного выпили, закусили, и сам глава семейства заявил:
-Сильно меня обидела дочь моя. Но ладно, стерплю, что поделаешь, ради её счастья! И даже дам ей приданное, которое мы с матерью собрали. Не богатое, но кое-что есть. На первое время хватит, а там сами разживётесь, я думаю. Если ум есть, конечно. А в приданное она получит нетель стельную, молодого жеребчика и постель, как подобает девице. Можете сразу забрать, можете утром, как вам удобней.
Шурочка не верила своим ушам! Отец не только её простил, но и дал приданное. И стала с этого дня Шурочка Смокотиной, образовалась новая семья. Михаил Смокотин был заядлый рыбак и охотник. Он всё свободное время пропадал на реке или на озёрах. Рыбу ловил не только на еду себе, но и людям продавать случалось в деревне или возил в город. Там её расхватывали моментом. Цену он не поднимал сильно высоко, поэтому и с товаром своим не задерживался долго. Земельный надел у них был не большой, но на жизнь хватало вполне, и даже продавать немного зерна доводилось. Осенью, после уборки урожая, он пропадал в тайге, добывал кедровый орех. А его в тайге было много. В это время он поспевал полностью, и шишки на кедре не держались. Только тронешь дерево битой, как они посыпались в низ, знай, собирай. Битой Михаил называл увесистую палку, при помощи которой сбивали с кедра шишку. К походам в тайгу пристрастилась и Шурочка. Она там собирала ягоды, грибы, а осенью помогала мужу добывать кедровый орех. Муж бил шишку, а Шурочка собирала её. Иногда она сама лазила на кедр, да так у неё ловко это получалось, словно она родилась для того, что бы лазить по деревьям. Из ягод варила варенье. Этому искусству её научила мать и свекровь. Но его варили немного, жалели сахар. В основном сушили ягоды. Зимой заваривали из них чай, варили компот. А плоды черёмухи мололи. Вкусные пирожки из неё получались. А ещё заваривали порошок из молотой черёмухи. Получалась густая, как каша, смесь. Её называли в Сибири кулагой. Эту кулагу можно было есть с хлебом и без хлеба, кому, как нравится. В неё добавляли немного сахара, вкус получался отменный! Не надо и конфет. На Украине не делали таких вещей, как кулага, поэтому здесь уже научилась Шурочка этому искусству. Грибы солили на зиму. В Сибири их было столько, что только собирай, не ленись! Из них получалась отличная закуска. Немного грибов сушили. Шурочка любила варить грибной суп. Запах грибов разливался по всему дому, когда суп варится. Сразу лес на ум приходит, с его полянами, где полно грибов.
                11.
Беспокойное время пришло и к ним в деревню. Слушая новости, люди волновались. А новости были одна страшней другой. В некоторых деревнях Мариинского уезда создавались комитеты бедноты, в который входили безземельные крестьяне. Центральный комитет партии готовил вооружённое восстание. Страна клокотала страстями. В ноябре свершилась революция в Петрограде. Это событие пытались местная буржуазия скрыть. Но, как ни скрывали от народа это событие, всё равно слух о революции дошёл и до Сибири. Создавались Советы в Мариинске, а затем, и на селе, рабочие и крестьяне брали власть в свои руки. Наряду с Советами действовали земские управы и городская дума. Эти целиком были на стороне зажиточного населения.  Бедняки-переселенцы сразу же отвергли земство и приняли Советскую власть. Как в деревнях, так и в городе существовало двоевластие. Народ плохо разбирался в политике и поэтому метался между двух огней. Это касалось середняков, они сомневались в новой власти. Ну, а богатое сословие не хотело отдавать власть бедноте. В Мариинском уезде сформировалась красная гвардия. Вся Сибирь была объявлена на военном положении. Вот в таких трудных условиях появилась новая семья в деревне Тенгулы. По деревне ползли слухи, что деньги, которые ходили до этого в стране, отменят, на их место придут новые. Мать Михаила, Ефросинья, скопила на чёрный день немного денег. Они собирались покупать ещё одну лошадь, что бы на ней работать в поле. Но тут пошла такая заваруха, что уже не до этого было. Ефросинья сильно переживала из-за того, что все старание напрасно, на почве этого она слегла, и уже больше не встала. Весной, когда вся природа оживает, её не стало. Мать Михаил хоронили в то время, когда расцвели кругом цветы, в воздухе носился аромат черёмухи, вперемежку с комарами и мухами. После похорон Ефросиньи муж её, Агафон едва держался на ногах, так он переживал своё горе. Но посевную с сыном он всё же закончил. К осени он пошёл следом за своей женой. Вечером слёг в постель и уже больше не встал. Люди говорили в деревне, что Ефросинья забрала мужа к себе, что бы ей было там не одиноко лежать. Михаил с братом и сёстрами похоронил его рядом с матерью. По жизни они дружно шли рядом, так пусть и на том свете лежат вместе, так решили дети. Новый урожай собирал уже сам Михаил с Шурочкой. А он в тот год удался на славу. Пока страна кипела страстями, Михаил и его жена трудились, не покладая рук. Постепенно их маленькое хозяйство росло. А в стране, между тем, происходили события не менее важные, чем в деревне. В стране шла гражданская война. Не миновала она и Кузбасс. Богачи не желали отдавать власть, поэтому сопротивлялись, как могли. Что бы удержать власть в своих руках, нужна была и армия из бедноты и сочувствующих людей. Поэтому в Мариинске была создана красная гвардия. В её ряды вливались всё новые и новые силы из деревень, прилегающих к городу. В красную гвардию шли все, кто сочувствовал Советской Власти. Ряды красногвардейцев росли и крепли. В Тенгулах Ефременко Максим подружился с Иваном Загоруйко. Они всюду были вместе. Их поля находились рядом. Вместе они начинали пахать землю там, а затем засевать её зерном. Вместе собирали урожай с полей, а потом сравнивать, чей урожай удался лучше. Если случалось ехать на базар, продавать зерно, ехали товарищи вместе. Любили друзья ходить на реку за рыбой. А после удачной рыбной ловли, сушить её. Чтобы потом есть её после выпитой чарки домашней браги. Это такой напиток из проросшего зерна, сахара и дрожжей. Вместо сахара можно добавить мёд, ну, и конечно, воду. Получается такой напиток, который напоминает пиво. Если его выпить изрядно, то можно захмелеть, и довольно сильно. Друзья не напивались до зелёных соплей, но немного выпить они любили. Ну, а вечерами любили бродить по улицам деревни, лузгать семечки, да плеваться шелухой. Максим Ефременко парень видный был: высок ростом, с тёмными волосами, густыми чёрными бровями, а глаза голубые, что полевой василёк. Он, как натуральный хохол, носил усы для красы. Они тёмной щеточкой торчали у него под носом, и от этого он походил больше на таракана. Его товарищ Иван тоже ростом не подкачал, такие же тёмные волосы, но глаза не голубые, а карие. А вот усы не любил, хоть и был хохол, и ни когда их не отращивал. По характеру оба парня весёлые, любили шутить. В эти трудные времена Максим со своим товарищем Иваном встретились на улице. На этот раз Иван был чем-то озабочен. Максим тоже был не весел. По всему видно было, что решал он какую-то трудную проблему.
-Послушай Иван, я хочу завтра, отправится в город к красным. Там создаётся красная гвардия из рабочих и крестьян. Я считаю, что их следует поддержать, они за бедняков. Ты мне товарищ или нет? Что скажешь на это? Что думаешь?
-Я с тобой поеду. Только батьке ни чего не говори, не пустит он меня. На днях в доме нашем был такой разговор. Так он мне прямо сказал, что не чего совать свой нос туда, где не просят. Сиди, говорит, пока цел, и не рыпайся!
Они долго бродили по улице деревни, решая создавшую проблему. Обсудили каждый шаг, и рано утром, когда ещё родные крепко спали, два отважных паренька отправились в путь. Штаб красногвардейцев находился в центре улицы, на перекрёстке двух дорог. Запись в красную гвардию шла у военкома. Им выдали винтовки, записали в красную гвардию. В городе была обстановка напряженная. По вечерам красногвардейцы ходили по улицам, охраняя покой горожан. Местные богачи были недовольны Советской Властью. Они старались установить свои порядки в городе. Взять полностью власть в свои руки не удавалось, пока, красногвардейцы мешали. Но в городе то там, то тут вспыхивали выступления буржуазии. Красногвардейцы поэтому были всегда на чеку. В самом начале июня в отряд красногвардейцев прибежал молоденький паренёк, совсем мальчик.
-Дяденьки, кто тут у вас командир? – Обратился он к постовому. - Мне срочно надо его увидеть!
-Ух, какой шустрый! Ему срочно надо. А что случилось-то? За чем тебе наш командир понадобился?
-Не скажу. Это тайна. Вот командиру вашему скажу всё, на то он и командир!
-Иван Загоруйко! – Крикнул постовой кому-то. – Отведи паренька к нашему командиру. У него дело есть очень важное, как я думаю!
-Ладно, малец, пошли со мной. – Рослый юноша похлопал по плечу паренька и повёл его за собой в Дом Советов. У здания собралась кучка бойцов. Они делились последними новостями, когда к ним паренёк подошёл вместе с сопровождающим Иваном. Они прошли мимо красногвардейцев, и вошли внутрь здания. По длинному коридору они прошли до самого конца. Последнюю дверь кабинета открыл красногвардеец, пропуская вперёд паренька.
-Товарищ Кулаков, - обратился к командиру красногвардеец, тут к вам паренёк рвётся, видно, желает записаться к нам, говорит, что дело очень важное и не терпит отлагательств.
-Разберёмся! Ты, Иван, можешь быть свободен.
Иван Тимофеевич Кулаков находился в кабинете один. Он что-то писал на листе бумаги. Оторвавшись от письма, он поднял голову.
-Как тебя зовут?
-Степан.
-Что ты мне хотел сообщить, Стёпа?
-Так получилось, что я оказался в районе железнодорожного депо. Там, явно, что-то готовится против вас. Солдаты, которых перегоняют в вагонах, митингуют, трясут оружием. По-моему, они собираются выступить против Советов. Разговор у них не наш, не русский, так бы я услышал, что они там говорят. А так не понять, чего они хотят, но догадаться можно вполне. Уж больно их речь выразительная! Изредка слышна и русская речь. Она смешивалась с речью иностранных солдат. Не поймёшь, о чём разговор.
Кулаков на минуту задумался, почесал затылок, а затем спросил:
-Вполне допускаю это. А почему ты такой вывод сделал?
-Обрывки речи слышал. Там ясно кричали: «смерть красным голоштанникам!» Эти слова они выкрикивали на нашем языке.
-Спасибо тебе за то, что предупредил нас об этом. А теперь ступай домой, тебя там, видно, потеряли.
-Товарищ Кулаков, возьмите меня в красную гвардию!
-Мал ещё. Вот немного подрастёшь, тогда с удовольствием возьмём. Нам нужны боевые хлопцы!
-Какой же я маленький, мне уже скоро четырнадцать лет стукнет!
Степан хотел прибавить года два, но в самый последний момент передумал. Он и так был парень, хоть куда, высокий, стройный. На вид ему вполне можно дать шестнадцать лет.
-Ты уж извини, брат, но не могу. Время такое, что ухо востро держать следует. Пленные чехи в любую минуту могут взбунтоваться, сам только что сказал мне об этом. Вот погоди годик, другой, тогда приходи. А сейчас не могу! Случись что с тобой, не прощу себе тогда! Не имею я право губить молодую душу, понимаешь!
Кулаков встал из-за стола, направился на выход. Степан поплёлся следом. В мыслях он уже видел себя на лихом коне с шашкой в руках. Иван Тимофеевич вышел на крыльцо и обратился к красногвардейцам, толпившимся у здания:
-Товарищи, чехи что-то затевают против нас! Надо усилить контроль, быть на чеку!
В это время появился иностранный солдат. Откуда он взялся, ни кто не видел. Он словно из-под земли вынырнул. Но он настроен был решительно, пробивался сквозь толпу красногвардейцев, приговаривая на каком-то непонятном языке что-то. А когда оказался около крыльца, заговорил на более сносным русском языке, обращаясь к командиру:
-Чехи ночью поднимут бунт. Многие наши перешли на сторону красных. Остальные решили с оружием в руках пробиваться к себе, на родину. Они не верят в то, что их отправят домой из Сибири. Думают, что доживать им тут придётся. Да ещё белые командиры подливают масло в огонь, подтверждая их опасения.
-Спасибо, дорогой товарищ за предупреждение! Ты, как, с нами останешься или пойдёшь, куда?
-А куда мне идти, если можно, то останусь с вами. Я ведь тоже бедняк, мне ваша власть ближе, чем беляков. А когда белых разобьём, поеду домой.
На помощь контрреволюции были посланы белочехи. Но некоторые иностранные солдаты воевать с красными не хотели, они сочувствовали им, а вскоре перешли на их сторону. Всех, кто сдался Советским властям, решили отправить на родину через Владивостокский порт. Их отправляли по Трассибирской магистрали. Эшелоны продвигались очень медленно, а вскоре вообще движение застопорилось. Но враг не дремал. По указу Антанты реакционное командование корпуса подняли чехословацких солдат на борьбу против Советской власти. Им внушали, что Советы их обманывают, что их не собираются отправлять на родину, а оставят в Сибири навечно. На станции Мариинск стояли эшелоны с чехословакскими солдатами. Каждый день среди солдат велась пропаганда против Советской власти. Солдаты волновались, им хотелось домой, а не оставаться здесь вечно. Не все верили своим военным начальникам. Некоторые перешли на сторону красных, остальные солдаты подняли в городе мятеж. Эти события происходили в самом конце мая и в начале лета. Чехи захватили Дом Советов, совнархоз, казначейство, почту и телеграф, разоружили красногвардейцев и взяли их в плен. Тем, кому удалось выжить, отступили к реке Кии. Они в срочном порядке рыли себе землянки, окопы, ища себе защиты от врага. Часть красногвардейцев, которые совершали обход города, решили действовать самостоятельно, когда узнали, что их отряд разбит. Они с другого конца города взорвали железнодорожный мост и отступили к станции Антибес. Им на помощь были направлены красногвардейцы Анжерки и Судженки под командованием Зуева и С. Лейбутина. У разъезда Антибес по обе стороны от железной дороги лежали непроходимые топкие болота. Что бы обезопасить себя от врага, красногвардейцы спустили под откос поезд, шедший из Новониколаевска. Из Мариинска направили бронепоезда, что бы разбить красных. Но горстка красногвардейцев стояла насмерть, отбиваясь патронами, против орудия, которое метало в них огонь. А когда кончились патроны, пошли в атаку со штыками и прикладами. Но силы были не равные. А враг всё наседал и наседал. Один за другим гибли боевые товарищи. И тогда старший красногвардеец принял решение, которое объявил всем:
-Товарищи! Нас осталось совсем мало. Враг окружил нас со всех сторон. Патроны кончились, нечем отбивать атаки врага. У нас нет иного выхода, как разбиться на отдельные маленькие группы, и выходить из окружения. Так мы можем спастись, что бы продолжить борьбу с врагом. Мы и так потеряли больше половины товарищей наших. А нам необходимо выжить, что бы топом возродиться из пепла. Как вы считаете? А, может, есть какие возражения? Я всех выслушаю, говорите, какое ваше будет предложение.
-Правильней всего будет, если мы группами пробиваться станем в разных местах. – Заявил Иван Загоруйко. – По крайней мере, есть надежда остаться в живых.
Красногвардейцы разбились на группы, и выходили из окружения. Не всем удалось выбраться из создавшего кольца. Многие товарищи погибли. Ненужное теперь оружие, они потопили в болоте. Среди красногвардейцев, отбивавших атаки белых были и закадычные друзья, Иван с Максимом. Из окружения они вышли втроём, уселись на траву у самого леса. Третьим в их группе был Николай, молодой рабочий из завода металлоизделий. Им хорошо был виден город, а бойцов скрывал от постороннего взгляда лес. Они растворились на фоне леса, издали и не увидишь, что на поляне кто-то сидит.
-Что делать станем? – Спросил Максим товарищей. Он с тоской смотрел на дорогу, ведущую в город.
Иван неопределённо пожал плечами, а Николай резко махнул рукой.
-С меня хватит такой нервотрёпки! Надо к нашим товарищам подаваться, что сидеть тут бес толку! Такой ужас мы претерпели! Враг поливал нас свинцом, как овощи на грядке, еле ноги унесли!
-Давайте подождём немного. Не одни же мы из окружения вышли! Может, ещё, кто из наших товарищей примкнёт к нам. Вместе потом отправимся в путь. – Подал голос Иван.
-Согласен, но долго ждать не станем. Если кто уцелел, то самостоятельно станет продвигаться к нашим товарищам.
Они привели немного себя в порядок. Выходили через болото по едва заметной тропе, и то благодаря Николаю, он знал эти места, как свои пять пальцев. Парнишкой жил он в том краю города, поэтому и знал так хорошо места эти. Мальчишки – народ любознательный, бегают всюду, туда заглядывают, где сроду люди не ходят. Прождали товарищей до самого вечера, но ни кто больше не вышел к ним. За это время, что им выдалось ждать, они немного отдохнули, а когда начало смеркаться, решили, по рекомендации Николая, отправиться к реке.
-Почему к реке? - Спросил Николая Максим.
-Да потому, я полагаю, что наши товарищи отошли туда. Там можно спрятаться и переждать немного, пока не придёт подкрепление. Места там лесистые, правда, больше кустарник там растёт. Но и он может хорошим укрытием быть. Ведь отправили за помощью гонца нашего. Если только он не погиб в пути, то уже должен добраться до Красной Армии. Значит, подкрепление вот-вот подойдёт.
-Ну, а если гонец погиб, тогда что?
-Не знаю. Тогда будем действовать по обстоятельствам.
Николай был горожанин. Он трудился на заводе по выплавке чугуна. Этот завод недавно образовался. Был он совсем маленький, и рабочих на нём трудилось немного. А когда в городе началась формироваться красная гвардия, Николай и ещё несколько молодых рабочих пошли защищать свои права с оружием в руках.
По улицам города опасно было ходить даже днём, а в вечернеё время тем более. Крадучись, они продвигались в сторону реки задворками. Перевели дух только тогда, когда дома миновали, и началось поле перед рекой. Весна в тот год выдалась ранняя, и хотя на дворе было только начало лета, трава вымахала по колено. Они продвигались молча. Но вдруг Николай поднял руку:
-Внимание, - проговорил он тихо, - я знаю тут недалеко переправу. Идём к ней, перейдём на тот берег реки, а там видно станет, что, почём.
-А за чем нам переходить на тот берег? Может, товарищи наши на этом берегу находятся?
-Много ты понимаешь! Им необходимо укрыться надёжней от глаз врага. А тут, где ты укроешься?
У переправы они разделись, связали вещи в узел, и вошли в воду.
-А ты уверен, что тут можно перебраться на тот берег? – Поинтересовался Максим у товарища.
-Конечно, уверен. Мы здесь всегда переходим, когда за ягодой отправляемся с парнями.
Они перешли на тот берег вброд. Вода местами доходила им до плеч, но они не роптали на свою судьбу. Три товарища двинулись в сторону Арчекаса. Тут они уже не прятались, кустарник укрывал их от постороннего взгляда. А река давала большую уверенность, защищая их от врага, если тот внезапно нагрянет.
-Хорошо, что сегодня нет луны на небосводе! – Вздохнул Николай, - иначе нам сложней стало выбираться из города.
Иван больше отмалчивался. Он уже не рад был тому, что пошёл к красным, но от товарища не хотел отставать. Шли по берегу реки, тут тропинка была протоптана. Прошли немного, когда их остановил окрик:
-Стой, кто идёт!?
-Братцы, свои мы! Наконец-то нашли вас!
-Это, какие свои, надо посмотреть!?
-Мы из отряда Елькина.
-А где он сам?
-Погиб в бою с чехами. Они выставили против нас пушку, поливали нас свинцом обильно. Многие погибли товарищи, выбраться пришлось только некоторым.
-Сидоренко! Отведи их к командиру!
Неизвестно откуда-то вынырнул молодой красногвардеец.
-Пошли за мной!
Он повёл бойцов по едва заметной в темноте тропе дальше к реке. На их пути встала стеной небольшая возвышенность, и боец остановился.
-Подождите меня здесь минуточку, я сейчас.
Сказав это, Сидоренко нырнул в темноту, и исчез, словно провалился сквозь землю. А потом появился так же неожиданно перед ними.
-Входите!
Он указал рукой в то направление, куда им следовало входить. Друзья присмотрелись внимательней. Среди высокой травы виднелся едва заметный вход в землянку. Они нырнули туда. Землянка была небольшая. По середине её стояла печь буржуйка, сделанная из железной бочки. В ней ярко пылали дрова. Чайник стоял на печи, пуская пар из носика. Было тепло и уютно, что даже в сон поманило. Друзья забыли про отдых в последнее время. Им ни чего не дало временное укрытие от врага, пока они ждали своих товарищей. У самой печи, ближе к окну, стоял самодельный стол, а рядом с ним берёзовая чурка вместо стула, на которой сидел Кулаков Иван Тимофеевич. Яркое пламя печи освещало землянку так хорошо, что не надо было зажигать свечу.
-А, знакомые лица! Откуда, вы ребята, прибыли?
Вперёд выступил Николай, и стал объяснять, что с ними приключилось за последнее время.
-На нас чехи напёрли. Мы отступили к Антибесу. Там мы приняли бой с врагом. Они выслали бронепоезд с пушкой, что бы нас уничтожить. Но мы не сдавались! Многие погибли в бою. Патроны у нас кончились, а одним штыком много не навоюешь! Тогда решили мы выходить из кольца группами. Из нашей группы вышли только мы, остальные погибли, а может, и остался в живых кто, нам этого не известно. Но мы не были уверены, и ждали, может, ещё, кто выйдет? Подождали мы до темноты, и пошли вас искать.
-Идите к остальным бойцам, отдохните немного. Утро вечера мудренее. А утром решать станем, как быть нам дальше. Кое-кто из вашего отряда уже пришёл сюда.
Между тем, командование красногвардейских отрядов, действующих к востоку от Мариинска, лишённое связи с центром, завязало переговоры с мятежниками. Белочехи согласились на перемирие. Им необходимо было время, что бы подтянуть подкрепление. В это время мятежники послали телеграмму в Томск, с просьбой, экстренно выслать в Мариинск 300 пехотинцев, 60 кавалеристов, 2 орудия и 16 тысяч патронов. 12 июня в штаб Мариинского фронта приехала американская миссия. Она предложила продлить переговоры до 15 июня. Это была попытка перебросить с Красноярского фронта новые силы противника. В это время белогвардейцы и белочехи, взяв Новониколаевск, двинулись на броневиках к станции Тайга, и, смяв оборону красногвардейцев, оказались у Мариинска. За несколько дней перемирия красногвардейцы раздобыли немного провианта, что бы продержаться эти трудные дни. И снова им помог Степан. Он пробрался к красногвардейцам, которые обосновались в районе горы Арчекас. Кто ему рассказал, что бойцы там обосновались, не известно. А сам Степан тайны ни кому не выдавал. Пожаловал он в отряд не с пустыми руками, за спиной болталась большая сумка, набитая продуктами. Когда его провели к командиру, он улыбнулся ему, как старому знакомому:
-Здравствуйте! – Поприветствовал он всех присутствующих. – Ну, вот и свиделись.
-Ты как тут оказался? – Спросил его командир.
-Я по делу к вам, продуктов принёс. Их собрали рабочие и велели передать вам. Вы, небось, в спешке отступали, с собой припасы не захватили?
-Ты не ходи больше к нам, а то хвоста приведёшь, чего доброго. Спасибо тебе большое за продукты, но, скоро, не до них нам будет. Белые так и шныряют, вынюхивают всё. Иди лучше домой, а то, не ровен час, не сносишь головы.
Степана проводили до тропинки, ведущей в город. Больше он не появлялся в отряде.
Перемирие окончилось, и16 июня возобновились бои к востоку от города. Отряд красногвардейцев держались стойко на левом берегу реки. Патронов было совсем мало. А новых патронов достать было невозможно. Два друга, Максим и Иван стойко сражались вместе с товарищами своими. Наконец красногвардейцы не выдержали, отошли к самому берегу реки. Отбиваться больше было не чем. А берег в этом месте был крутой. У самой воды узкая полоска песка, на которой не росла даже трава. Оставалось им одно, спасаться вплавь по реке. Максим с Иваном обнялись на прощание, стоя у самой воды:
-Прощай товарищ мой дорогой, увидимся ли мы с тобой ещё?! – Максим вытер непрошенную слезу, что бы Иван, чего доброго, не заметил её.
-Прости меня, Максим, если обидел тебя чем! Не поминай лихом! – Друг стоял такой угрюмый, что у Максима промелькнула, невольно, мысль, в последний раз вижу моего друга. Сказать он ни чего больше не мог, предательский ком подступил к горлу.
Над головой просвистела пуля, и друзья, не мешкая больше ни минуты, бросились в реку. Многие товарищи последовали их примеру. Крутой берег скрывал их от врага. В этом месте река делала резкий поворот. Она стремительно несла воды свои, огибая гору Арчекас, у подножья которой они только что сражались. Белые носились по всему берегу реки, добивая тех, кого видели. Максим держался ближе к крутому берегу. Он видел, как от пули врага его товарищ Иван скрылся под водой, и она в том месте окрасилась в багряный цвет. На глаза Максима навернулись слёзы. Он не мог дальше плыть. Намокшая одежда за что-то зацепилась. Максим не видел, что его задержало, стал присматриваться. Зацепившись за уступ камня, торчавший из воды, он задержался на миг, а потом медленно вылез на песок у самой воды. Весной этот песок скрывался подводой, которая поднималась во время разлива высоко, выплёскивая свои воды до самых огородов горожан. Максим прижался к берегу, стеной поднимавшему вверх. Он не видел, что там делалось на верху, слёзы катились из глаз его. Он оплакивал друга и товарища своего. Но он прекрасно слышал, как над его головой пронеслись беляки, как они орали: - «Бей краснозадых!» В этот миг ему дела не было ни до кого, погиб его закадычный дружок. Он беззвучно плакал, судорожно обнимая холодную стену берега. Сколько так он простоял, не помнит, а когда успокоился, медленно побрёл в сторону пристани. Максим надеялся найти там своих товарищей. Беляки зверствовали. Улицы второй и первой пристани были завалены трупами зарубленных рабочих. Красногвардейцы, охранявшие железнодорожный мост, не выдержали напора врага. Они сражались до последнего патрона, до последней капли крови. Один за другим, они погибали, но врагу не сдавались. Но белым удалось, всё же, взять в плен двадцать семь красногвардейцев. Их жестоко пытали, над ними издевались, а затем согнали в кучу, облили керосином и заживо сожгли. Вскоре стало известно о падении Советской Власти и в Барнауле. К концу июня весь Кузбасс оказался в руках мятежников.
12.
А деревня жила по своим правилам. Пока шли кровавые бои в городе, деревенские жители старались не ездить в город. Ефременко Евдокия места себе не находила, она боялась за сыночка своего. Часами Евдокия молила господа нашего за Максима.
-Господь милосердный, сжалься над рабом твоим Максимом, сделай так, что бы он остался в живых, не дай ему погибнуть в этой бойне!
Причитала она, стоя на коленях перед иконой в переднем углу. Данил тоже переживал за сына, но был более сдержанным, чем его жена.
-Хватит тебе поклоны бить, гляди, лоб расшибёшь! – ворчал он. Старшие братья Максима были женатые и жили своими семьями. Призыва в армию они избежали. Только младший Петр и Максим в холостяках ходили. Петр видел, как мать изводит себя по брату его, не выдержал:
-Мама, можно, я в город пешком схожу, о брате справки наведу?
-Что ты, сынок, бог с тобой! Максим сгинул, пожалей хоть ты себя! В городе твориться невесть что! Люди пачками гибнут!
А потом подумала, подумала, и к сыну обратилась:
-Петя, сынку, ты только будь очень осторожным. Время, какое, знаешь? Не приведи Господь, случится что с тобой, не переживу я тогда!
-Мамочка, ты же знаешь меня! Я как мышка проберусь в город, всё разнюхаю, разузнаю, и вернусь, а если повезёт, то с Максимом вместе.
-Ты не лезь на рожон, время, сам знаешь какое!
-Я осторожно, обещаю!
Петр был стройный паренёк двадцати двух лет, среднего роста, сероглазый. По своей натуре очень тихий человек, скромный. С девушками стеснялся встречаться, хотя в деревне их было куда больше парней, выбирай любую. Ему по нраву была одна девица, Лукерья, красавица, каких поискать. Её большие голубые глаза без стеснения смотрели на парней. Они манили, притягивали к себе, обещали многое. Её тёмная коса змеёй вилась по спине, когда она шлее, куда-нибудь. Одевалась она всегда в яркое платье, подчёркивая этим свою красоту. Петр заглядывался на неё. Мать, видя, что сын сохнет по девушке, решила помочь ему. Женщиной она была не простой. От своей бабки она переняла искусство привораживать людей. Умела она, и лечить, но не практиковала это, лечила только близких ей людей. А вот её сестра, которая с семьёй тоже перебралась в Сибирь, та настоящей знахаркой была. Любую болезнь могла вылечить. Но, наряду с этим, могла напустить на любого человека любую хворь. В средние века её за такие дела давно сожгли бы на костре, как ведьму. Сестра так же носила имя Лукерья, была совсем молода, но уже замужем. Бабка у них была большой знахаркой. К ней ходили издалека за помощью. Ходили даже слухи о ней, что могла она по вечерам превращаться в оборотня. Кошкой по деревне пробежит или иным зверем, каким. Но Авдотья перенимала умение от своей бабушки неохотно, когда её младшая сестра впитывала всё, как губка, в себя. Мужа она к себе приворожила намертво, и живёт сейчас с ним счастливо. Возможно, присушка тут ни при чём, муж её и без этого любил. Она девушка видная была, парни сохли по ней. И решила Авдотья, что вернётся Пётр с города, женит его на девушке с таким же именем, как у её сестры, Лукерье. Что ни сделаешь для любимого сыночка!
Лукерья со своим мужем тоже приехала в Сибирь, погналась за дармовой землей. Дом они построили на той же улице, где жила сестра с мужем и детьми. Землю приобрели достаточно, что бы трудиться на ней, не покладая рук.
Петр вышел из деревни рано по утру, когда родители только просыпались. Взяв с собой котомку с краюхой хлеба и куском сала, он отправился в путь. Дорога была безлюдной. Прежде на ней встречались повозки и пешие крестьяне, а нынче ни кого не было на дороге. Петр быстро шёл, замирая при каждом звуке. Уже за Обояновкой его догнала телега со знакомым возчиком.
-Здорово, Петруха! Далеко собрался?
-Здорово Тимоша! Иду в город.
-А разве тебе не известно, что сейчас там неспокойно? Что, не терпится голову сложить? Так было бы за что! Я вот к куму поехал, в Малый Антибес, и то страшно. По дорогам всякая нечисть шляется, жуть! Ни за что не поехал бы, если не нужда заставила. И что тебя нелёгкая в город понесла?
-Дела, брат, дела!
-Ну, раз так, садись, довезу почти до самого города.
Тимофей был мужчина молодой, чуть старше Петра. Он часто заходил к Ефременко в гости, с Максимом они дружбу вели. Вот и сейчас, как только Пётр уселся в телегу, он спросил его:
-А что, от Максима весточки нет?
-Нет. Как ушёл в город, так и пропал. Мать уже вся извелась, от икон не отходит, всё молится за него.
-А ты ни к нему ли подался?
Петру стало подозрительно, что Тимофей всё о Максиме расспрашивает. Он правду говорить не стал, придумал на ходу ответ.
-Нет, конечно, где мне его там искать? В городе, говорят, всё вверх дном перерыто. Беляки там порядки наводят. Молодую власть Советов задавили, хотят к старому повернуть, но напрасно. Я думаю, не долго они будут устанавливать свои порядки. Наберутся красные сил, выгонят из города белозадых, попомни моё слово!
-Может, оно и так, поживём, увидим!
-Ты, Петя, какой-то робкий. Смелее надо по жизни идти! Что ты, ей Богу!
Они немного помолчали, каждый о своём, а потом Тимофей спросил его, меняя тему разговора.
-Поле-то засеяли всё?
-А как же? Хоть люди воюют, а есть-то, всё равно хочется.
-Правильно говоришь! Я вот тоже посеял хлеб, только не ведаю, придётся ли убирать его? Может, такое случится, что убирать урожай некому станет!
-По что так?
-Перебьют нас всех, как мух!
-Можно подумать, мух всех ты перебил за лето! – Проворчал Пётр. Больше говорить не хотелось, на душе и так было неспокойно, в груди поселилась тревога. Петра дорогой разморило, и он задремал. Ему даже привиделся сон: будто лежит брат его под кустом боярки весь окровавленный, и раны ему перевязать некому. Очнулся Петр от сна, снял картуз, почесал затылок.
-Что за чертовщина? О чем думаешь, то и снится!
-И что тебе снилось такое?
-Максима видел во сне, вот, как сейчас тебя вижу. Лежит он раненый в бою, стонет, и ни кто ему на помощь не спешит!
-Ты его в городе поищи, может, он и в самом деле раненый, где скрывается.
-Придётся поискать, не чужой я ему, чай!
Показались первые деревенские домики, робко стоящие на въезде в населённый пункт. Дорога расходилась на две части: одна вела дальше, в город, другая поворачивала в деревню. Тимофей остановился у свёртка.
-Слезай, приехали! Смотри в городе будь осторожен, и без Максима не возвращайся!
-Добро! Так и сделаю!
Петр сошёл с телеги, и дальше пошёл пешком. Всю дорогу перед его глазами стоял окровавленный Максим. И когда он его увидел, действительно под кустом боярки, не удивился. Максим сидел в траве. Лицо его было измученное, одежда пыльная и грязная. Взгляд его отрешённый от всего, устремлён перед собой. Петр бросился к нему.
-Максим, брат, что с тобой случилось? А Иван где?
Максим только что заметил перед собой брата.
-А, это ты, Пётр? Я уж думал, снова беляки меня преследуют. Всё, думаю, пришёл мне конец! А это ты. Откуда ты взялся?
-Я за тобой из дома пришёл! Пошли, брат, домой, мать все глаза выплакала, пошли!
-Уговорил. Только малость передохну, и пойдём. Я уже забыл, когда спал последнее время. Белые не давали опомниться, гнали нас и гнали, как зайцев. А Иван утонул в Кие вчера ещё. Нет у меня больше друга закадычного.
Максим всхлипнул, как ребёнок, утирая слёзы рукавом. В это время пролетел со свистом шальной снаряд, и разорвался не вдалеке. Петр почувствовал, как ему обожгло ягодицу, словно кипятком, кто полил на неё. Он схватился за то место, где болело, и рука его натолкнулась на что-то липкое. Он осмотрел руку, она была в крови.
-Что это?
-Ни чего особенного, тебя ранило. Скажи спасибо Господу нашему, что не убило снарядом. Счастливчик, отделался легким испугом! За чем тебя сюда принесло, горе ты моё?
-Максим, мать плачет. Вот я и пошел, узнать, где ты, что с тобой!
-Ладно, я уже это слышал. Дай, посмотрю, сильно тебя задело. – И через некоторое время заметил, - да, нет, жить сможешь. Осколок только слегка задел ягодицу твою, и немного вырвал мяса со штанами вместе. Но так тебе даже лучше будет, продувать со всех сторон станет, красота! Как ты, больно тебе? Тебя, наверное, мать предупреждала, что тут опасно. В городе конец света наступил. Белые машут саблей, на лево и на право. Они не разбирают, кто прав, кто виноват. Попадёшься к ним в лапу, не вырвешься живым. В каждом бедняке они видят красных. Даже малых детей не щадят! Сволочи! Ну, погодите, наступит и на нашей улице праздник!!!
Он со злостью махнул кулаком в сторону города.
-А сейчас пойдём потихоньку домой, не пойдём, а поковыляем. Один раненный в задницу, а другой уставший, как собака. Вдвоём доберёмся, Бог даст, до дома.
Братья обнялись и подались в путь, по направлению к Тенгулам. До деревни они добрались уже в потёмках. Авдотья охнула, увидев братьев на пороге дома.
-Господи, что случилось с вами? Петенька, что с тобой?
-Всё нормально, мать, не волнуйся.
А Максим добавил:
-Если не считать, что Пётр получил ранение, его в задницу ранило осколком от снаряда. Вон, гляди, штаны от крови намокли, теперь колом стоят, а кровь, вроде, прекратила сочиться.
-Перестань, тоже мне герой нашёлся! Скажи спасибо, что за тобой пришёл из деревни, а то не известно было бы, что сейчас делал один. – Петру было обидно до слёз слышать от родного брата такое.
-Как что? Пошёл бы домой. Наших всех перебили, а меня Господь спас. Отсижусь немного дома, передохну, оправлюсь искать своих товарищей. Может, уцелел кто, не один же я остался в живых.
Тут в дом вошёл Данил, увидел сыновей:
-Как добрались? – Приветствовал он их. А Загоруйко Иван где? Я только что от его родителей пришёл. Волнуются они очень.
-Нет Ивана, дружка моего. Как родителям его сообщать такое известие стану? Утоп он в Кие, когда мы от беляков убегали. Боже, что тогда творилось вокруг, страшно подумать! На второй пристани белые шашками зарубили людей, все улицы трупами завалили. И не дают их убирать, что бы захоронить. Детей, и тех не щадят, рубят, как капусту.
Рассказывая это, у Максима на глаза навернулись слёзы. Он их смахнул рукавом.
-Бедный мой мальчик! Что довелось тебе повидать, в какую мясорубку ты попал! – Горестно заметила Авдотья. А отец добавил:
-Я сегодня слышал, что в армию к белым набирать станут добровольцев!
-Кто же пойдёт к ним по доброй воле? – Заметил Петя.
-Ой, что делать станем, отец?
-Что, что? Детей спасать требуется. Надо отправить их в лес, что бы переждали они эту сумятицу, я думаю.
-А как же мы без деток наших жить станем?
-Что ты их заживо хоронишь, мать?! Если здесь останутся, то точно без них жить придётся. Не сегодня, так завтра беляки сюда придут, пополнения им надо набирать.
-Может, не стоит их в лес отправлять? Может, пронесёт нас? Ведь в армию по доброй воле требуется солдатиков набирать!
-Это сегодня по доброй воле, но не пойдёт народ к ним добровольно. Станут силой загонять на службу. Это они так говорят, что бы не пугать народ. А сами добровольно, принудительно собирают молодёжь. Пусть лучше в тайге скрываются, там есть вероятность уцелеть. Вот сегодня переночуете, а утром, пока ни кто вас не видел, отправитесь в тайгу. Там будете прятаться. А я вам еду стану носить в укромное место. Как-нибудь передюжим лихое время-то.
Данил оказался прав. По доброй воле ни кто из крестьян не хотел отдавать своих сыновей в белогвардейскую армию. А они, в свою очередь, воевать у белых не горели желанием, им красная гвардия была милей. Тогда в августе эсеро-белогвардейское правительство объявило насильственную демобилизацию. Новобранцы, собранные силой, дезертировали обратно в деревню. В ответ на это власти белогвардейцев стали посылать в деревни карателей. Они устраивали там настоящие погромы, ловили всех молодых парней, избивали плетьми, мало того, к более непослушным молодым людям применялись жестокие пытки. Их жгли раскалёнными плитами, секли розгами, шомполами. Некоторые из них не выдерживал пыток, умирали под ударами. А кому довелось всё вынести, старались вырваться из лап карателей, и укрыться в тайге. Люди были недовольны новой властью. Она показала, как отстаивает права бедноты. Даже те, кто колебался прежде, теперь стал на сторону Советской власти. В Тенгулах к братьям Ефременко примкнули Михаил Бондаренко и многие парни из их деревни. Они в лесу организовали свой отряд партизан, решили защищать свои права с оружием в руках. Правда, ружья имели не все, но они не отчаивались, доставали их в бою, нападали на отряды карателей, движущихся по дороге. Вскоре вооруженный был каждый, но только патроны брать не где было, поэтому берегли каждый патрон, отнятый у врага. Не только одна деревня была недовольна новыми властями и их порядком. Доведённые до отчаяния, крестьяне Чумая поднялись на борьбу с врагом. Они взялись за топоры, вилы, а у кого были дробовики, взяли их, и ушли в лес. Разгромив карателей, они захватили оружие с собой. В селе Тисуль повстанцами руководил П.И.Трухницкий. Они  заняли помещение волостной управы, милиции, телеграф. Одержимые победой, повстанцы решили идти на Мариинск для того, что бы освободить из тюрьмы своих товарищей. Они наметили взорвать железнодорожный мост через реку Кию, разрушить полотно железной дороги от Мариинска до Тяжина, что бы сорвать переброску воинских войск. Двадцать первого октября на помощь карателям Мариинского уезда из Томска прибыл отряд прапорщика Канцера. Но повстанцы разгромили карателей. Остатки отряда Канцера отступили к Мариинску. Число восставших росло с каждым днём, к ним бежала вся местная молодёжь.  Они создали мастерскую для изготовления патронов. Работали там день и ночь, патроны очень нужны были всем. Рабочие в мастерской освобождались от всех остальных дел. Их основная задача, как можно больше сделать патронов. Люди не досыпали, но снабжали патронами исправно. Тогда белые запросили помощи у Ачинска, Томска и Новониколаевска. На подавление восстания бросили крупные силы. Мариинск и уезд были объявлены на осадном положении. С большим трудом белогвардейцы усмирили крестьян, восстание было подавлено. Но всех крестьян уничтожить было невозможно. Те крестьяне, которые уцелели, зализывали раны в тайге, набирались сил, что бы снова взяться за оружие. На место погибшим товарищам поступали всё новые и новые молодые, энергичные бойцы.
13.
Вся эта заваруха увела из села молодых, полных сил, людей в леса. В деревне остались, в основном, одни женщины. Муж Шурочки вместе с Прохором ушли в тайгу. Там уже был её брат. Оба Михаила быстро нашли общий язык в общении. Держались они всегда вместе. Они решили отстаивать свои права здесь, чем гнуть спины под плетью белогвардейцев. В том районе организовался отряд партизан, командир которого был Фомин. Это один из многочисленных отрядов, сражавшийся в Мариинском уезде. Бойцы того отряда подобрались весёлые. Любили они хорошую шутку. В час затишья устраивали настоящий концерт по заявкам, пели революционные песни, случалось, что вступали в пляс. Фомин, иногда, подойдя к группе бойцов, говорил:
-Что же вы, братцы, так расшумелись? Вы так распугаете всех белых, с кем тогда воевать станем?
-Что же нам, товарищ командир, и пошутить нельзя? Мы так со скуки умрём, а не от вражеской пули.
Командир понимал, что не от хорошей жизни они так ведут себя, поэтому не придирался к ним. Один раз после тяжёлого боя, в котором погибло много товарищей, Максим Ефременко, что бы поднять у друзей настроение, рассказал подробно, как его встречал брат на окраине города. Он подробно описал, как вёл себя Пётр, когда его ранило в зад осколком снаряда. При этом самого Петра не было, он вернулся позднее из боя. Бойцы отряда попадали со смеху, слушая рассказ Максима. А когда Пётр подошёл к ним, хохот усилился.
-Братцы, над чем смеётесь? – Спросил он товарищей.
-Ты лучше покажи свою контузию. – Предложил Михаил.
-Какую такую контузию? Максим, это ты набрехал с три короба?
-Собаки брешут, а я ни чего такого не говорил.
Тогда он смекнул, какую контузию имел в виду Михаил, и ужасно обиделся на брата своего. Его обида глубоко запала в душу. С братом он не желал разговаривать больше.
Обида его разрасталась с каждым днём всё больше и больше. Он был уверен, что до гробовой доски не простит брату этого. Белочехи и белогвардейцы не могли подавить бунт бедноты. Партизанские отряды росли, как грибы после дождя. Правда, действовали они по одиночке, но, тем не менее, врагу наносили большой урон. Они нападали на отряды карателей, уничтожали их. А в некоторых деревнях партизаны установили свою власть, власть бедняков. Тогда правительство эсеро - меньшевиков обратились за помощью к адмиралу Колчаку, ярого монархиста. Восемнадцатого ноября 1918 года он совершил «государственный переворот» и провозгласил себя верховным правителем России. В то время каждый военный начальник высшего чина видел себя правителем России, так же и Колчак, который обосновался в Омске. Он при помощи штыков и шомполов пытался утвердить свою власть в Сибири. Первым делом он издал указ, где говорилось о том, что бы разгромить профсоюзы бедноты, ужесточить власть над рабочими и крестьянством, а всех недовольных ликвидировать. В городе подскочили цены на товары первой необходимости, а заработанная плата резко упала. Не хватало хлеба и мяса. Рабочие сильно голодали. Среди них росло недовольство новым порядком. А колчаковцы зверствовали. За одно только подозрение в пособничестве красным, колчаковцы жестоко избивали и расстреливали любого, даже если перед ним малец был. Кроме этого они открыто грабили людей. Большевики готовили восстание, которое намечалось на апрель. Белогвардейское правительство это предполагало, и поэтому отправило телеграмму в Томск, в которой сообщалось опасение по поводу восстания, поэтому они просили подкрепления и оружие с патронами. Восстание началось, как и планировалось, шестого апреля в селе Кольчугино. Кольчугинские повстанцы перебили колчаковских офицеров, захватив оружие, они овладели железнодорожным вокзалом и телеграфом. У вокзала повстанцы устроили митинг, после которого записывали всех желающих сражаться с врагом, раздавали добровольцам оружие, захваченное у колчаковцев. На сторону повстанцев перешли вражеские солдаты Ф. Гужев, А. Бобков, Мельников, Сибирцев, Калинин. По их примеру сорвали погоны солдаты местного гарнизона. В это время со всех сторон к Кольчугину подтягивались колчаковские каратели. Началась зверская расправа с повстанцами. Кольчугинское восстание потопили в крови. Останки повстанцев двинулись к Мариинску. Их было очень мало, но по дороге к ним примыкали всё новые и новые люди. Пламя партизанской войны перекинулось в Мариинскую тайгу. Ожесточенные бои шли в районе золотых приисков Мариинска. Партизанские отряды были повсюду, и врага они долбили беспощадно, не давая им опомниться. А белогвардейцам помогали и священники, не все, конечно, но были такие не сознательные элементы, которые поддерживали вражеские идеи. Но партизаны не давали покоя врагу ни днём, ни ночью. Колчаковцы со станции Мариинск двинули бронепоезда. Разбитый под Тёплой Речкой партизанский отряд распался на мелкие группы, а из них вновь выросли партизанские отряды. Партизанский отряд, который находился в районе села Калеул, в котором были люди из Тенгулов, тоже вступил в сражение с колчаковцами. Бой был страшный. Враг напирал со всех сторон. Один за другим гибли крестьяне, но врагу не сдавались. Командира партизанского отряда окружили враги, не давая к нему подступа товарищей. Видя, что дело безысходное, ему пришлось взорвать себя гранатой, но врагу не сдаться. Командование отрядом принял на себя Кирсанов. Он был правой рукой командира. В каких бы трудностях не был командир, его товарищ и друг всегда его выручал. И что интересно, в какой только передряги не были братья Ефременко и Михаил Бондаренко, но их миновала пуля, словно они были заговорённые от всего на свете! А вот Прохору, мужу Прасковьи, не повезло, он был тяжело ранен в последнем бою. Зря он радовался и говорил товарищам:
-Меня не берёт ни одна пуля. Я на фронте был, вернулся живой и невредимый домой. Там сражения были страшней этих, и ни чего, вернулся живой. И сейчас вернусь к своей Прасковьюшке, жене моей, живой. Ждёт она меня, сердечная, тоскует по мне.
На что Михаил Бондаренко заметил:
-Не спешил бы ты, Проша, раньше батьки в пекло. Это хорошо, что ты ещё живой! Но впереди у нас последний бой. А каким он будет, один бог ведает.
Бой этот состоялся в канун Нового года. Силы врага были на исходе, измотан он был в конец! Требовались небольшие усилия, что бы его победить. А когда враг был разбит, стали считать свои потери, подбирать раненых бойцов, хоронить мёртвых товарищей. Среди раненых оказался и Прохор. Его положили в сани, укрыли чьим-то тулупом и повезли в деревню. К нему в сани сел Михаил Бондаренко. Он-то и привёз домой к жене товарища своего. Прасковья, увидев в окно повозку и брата на ней, вышла из дома, что бы узнать, с чем брат пожаловал к ней. А когда повозка подкатила к ней, она увидела в ней своего любимого Прошеньку, лежащим в санях.
-Батюшки святы, да что случилось с моим возлюбленным? Прошенька, ни как ты раненый? Ну, слава Господу, хоть живой остался! А рану я залечу! Пошли, милый, в дом потихоньку. Спасибо тебе, братик, что доставил его в целости и сохранности!
-Не за что меня благодарить. Ранило его в бою утром. Я после боя его нашёл, погрузил в сани, вот тебе его и доставил, не целого, правда, но живого. Благодари Господа нашего, что такого мужа доставил. Многие товарищи мои сложили голову за правое дело.
-А ты сейчас далеко отправишься? Снова в тайгу поедешь добивать врага?
-Нет! Всё кончилась наша партизанская власть! Теперь снова станем поля свои обрабатывать, жить в своё удовольствие! Победили мы врага! Не чего нам больше в тайге скитаться! Теперь новую жизнь строить начнём! Заживём, как короли, а, возможно, лучше!
-Ты разговариваешь совсем, как коммунист. Нахватался в тайге словечек, строитель, тоже мне нашёлся!
-Ладно, дискуссию разводить с тобой не буду. Отправлюсь до дома, до хаты. Заждались меня там мать и молодая жинка. Тоже слёзы, поди, льёт крокодильи.
Михаил помог сестре завести в дом своего боевого товарища, а за тем сел в сани, и поехал. Прасковья проводила брата, сама в дом вернулась. Прохор лежал на кровати в передней комнате. Она раздела его, осмотрела рану, которая была на боку с левой стороны, чуть ниже сердца. Ещё бы немного, и задето было бы сердце. Как лечить её она не знала, но обмыть её она смогла и даже смазала мазью, что сама приготовила. Этой мазью пользовалась её мать, и готовилась она с куриных яиц. Работа эта трудоёмкая, требовала большого терпения. Надо было сварить яйца, отделить желтки, измельчить их, а потом варить их долго на медленном огне, всё время помешивая. Изготовление мази требовало большего терпения, но зато полученная мазь помогала от всех ран, не заживающих долгое время. Ею пользовалась Прасковья всегда, а теперь она поможет и её мужу. И всё же, Прасковья решила сходить к Лукерье за советом. Лукерья живёт не давно в деревне с мужем, но её умения знали все в округе. К ней толпами ходили люди за помощью, а иногда и она сама шла к ним, когда её звали. Ни кому она не отказывала, помогала всем. Молодым девицам готовила снадобья на присушку. Могла любого парня присушить или, приворожить к любой девушке. Женщинам помогала наладить в семье лад и покой. Даже, если заболело какое животное или вовсе пропало, бежали к той же Лукерье. Она ни кому не отказывала, помогала всем желающим. Деревенские жители её побаивались, но в экстренных случаях шли к ней. Прасковья с робостью открыла дверь её дома. Лукерья сидела у стола.
-Здравствуй, Прасковья. Знаю, что привела  тебя ко мне беда. Просто так ко мне люди не ходят.
Прасковья поёжилась. «Откуда она знает это?» Подумалось ей.
-Не знаю, как и говорить.
-А ты скажи, как есть.
-Муж вернулся с тайги раненый. Помощь ему твоя нужна. Окажи, сделай милость! Пойдём к нам, посмотришь на его рану. Что-то она мне не нравиться.
-Сейчас оденусь, и пойдём. Подожди малость.
Прасковья осталась в первой комнате, а Лукерья ушла в горницу. В комнате у хозяйки пахло травами, как на лугу в покос. По стене в передней комнате развешаны были пучки с травами, от них и шёл такой запах. Лукерья привела себя в порядок, и они пошли вместе к больному. Лукерья тщательно осмотрела раненого, а затем сказала:
-Да, рана действительно опасная! Ты вот что, подай мне свеженькой воды, и не мешай, отойди подальше от меня. Мне нужна тишина, что бы ни что меня не отвлекало.
Прасковья подала её воду в ковше, а сама вышла в другую комнату. Ей было очень интересно, что Лукерья с водой делать станет. Она выглядывала из-за занавески, так, что бы её Лукерья не видела. А Лукерья что-то долго шептала на воду, крестила её, затем дала попить из ковша Прохору, а остатками обмыла ему рану. Только потом она пригласила Прасковью:
-Я тебе наговорю воду, ты пои его этой наговорённой водой всякий раз, когда он пить попросит. Завтра я к тебе загляну, принесу тебе отвар травки замечательной. Станешь обмывать ему рану, затем смазывать её мазью, которую я приготовлю для него. Он выкарабкается, вот увидишь. Должен выздороветь!
-Спасибо тебе за помощь!
-Я ещё ни чего не сделала для него. Потом благодарить будешь. Рана заживёт, но если там остался осколок от снаряда, или пуля, то это плохо. Он может в любой момент зашевелиться или ещё что хуже, последствия мне не известны. Богу одному они известны. Вот если бы можно вытащить этот осколок! Но этого я сделать не смогу, потому что, не знаю точно, там ли он! Будем ждать.
Лукерья приходила к раненому Прохору часто, до тех пор, пока ему не стало лучше. Он стал потихоньку вставать с постели, медленно передвигаться по дому. И тогда Лукерья сказала:
-Ну, вот и всё. Моя помощь теперь не нужна. Пусть встаёт теперь осторожно, но не злоупотребляет этим. А ты, Прасковья, наблюдай за ним. Если что не так, немедленно уложи его в постель и за мной беги. Пойду я, всего вам доброго. А ты береги себя, Прохор! От тебя сейчас зависит судьба твоя и твоей семьи.
Прохор стал вставать, ходить по дому всё чаще и чаще. На улицу, пока, не выходил, ослаб сильно. И Прасковья его не торопила, пусть сильней окрепнет. Она поила его тёплым молочком с мёдом, что бы он поскорей сил набрался. Не заметно пришла весна. Прохор окреп. Теперь он смело ходил во двор, брался рубить дровишки, соскучился по домашней работе. Только в груди его всё же остался осколок. Весной он дал о себе знать. Бок болел и саднил, так, что в глазах темнело, но он крепился, Прасковьи не показывал, что ему плохо. Но она сама видела это, потому, с какой миной он ходил по двору. Лицо его искажалось гримасой боли, при малейшем неловком движении. Прохору становилось плохо день ото дня, рана хоть и затянулась, но его беспокоила сильно, и это не помешало ему в том, что бы Прасковья забеременела. К ноябрьским праздникам они ждали пополнения семейства. Седьмое ноября решили отмечать рождение Советской власти и рождение ребёнка. Но Прохору не суждено было увидеть своего малыша. Он умер в самом начале лета. Свою кончину он, видно, чуял, потому, надел чистое бельё на кануне смерти. Умер он тихо, что бы не тревожить ни кого своей смертью. Прасковья не могла поверить в это. На кладбище она не хотела отходить от гроба, всё цеплялась за него руками. Пришлось силой её оттаскивать от ямы, в которую опускали её любимого. «Только начали жить, - думала она, - и вот опять пришла разлука, теперь навсегда!» Целыми днями и ночами она лила слёзы по любимому человеку. «За какие грехи наказывает меня Господь наш?» Ломала она себе голову над этой проблемой. Живот её, между тем, рос и рос. Когда она почувствовала, что уже скоро срок родин, перестала убиваться по мужу. Плачь, не плачь, слезами горю не поможешь! И у Прасковьи в ноябре родился сын. Назвала его она Иваном. Мальчик был чудесный ребёнок, но жил не долго, ушёл в августе, вслед за отцом. Хоронили его рядом с отцом. Когда вырыли могилу для малыша, показался гроб Прохора.
-Интересно, каким стал Прохор сейчас? – Поинтересовался Николай, который копал могилу.
-Давай посмотрим, что гадать, если интересно! – Заявил второй копатель.
Они отрыли гроб Прохора и вскрыли его. Покойник лежал в нём на животе, лицом вниз. Копатели перевернули покойника, и увидели, что лицо его всё поцарапано до крови.
-Что за чудеса? Его разве положили животом вниз?
-Вот уж не знаю, может ли такое быть? Надо у Прасковьи узнать.
Они закрыли крышку гроба, и закопали Прохора. А когда принесли ребёнка на кладбище, мужики, что копали могилу, подошли к Прасковье, спросили её:
-Прасковья, ты мужа в гроб как положила?
-Как положено в таких случаях, а что?
-Ты только не переживай, понимаешь, твой муж лежал в гробу на животе, мы сами видели, и лицо его всё поцарапано.
-Вы, что его могилу вскрывали?
-Нам было интересно, посмотреть, каким он стал. Ты уж нас прости, непутёвых!
Прасковьи при этих словах стало дурно. Она схватилась за голову:
-Милый мой Прошенька, прости ты меня, глупую бабу! Заживо тебя похоронила я! Ведь ты лежал мёртвый, не думала, что ты оживёшь в гробу! Нет мне прощения на этом свете! Господи, за что мне такие муки!!! Своего любимого закопала заживо!
Она забыла и о ребёнке, которого принесли на кладбище, билась в безутешном горе, стоя на коленях. Её успокаивали родители, сёстры, брат. Домой её привели под руки, обессиленную от горя. Долго она не могла забыть это горе. Всё ей мерещилось, что её Прохор глядит на неё с укоризной, осуждает за такой поступок. Она металась из комнаты в комнату, молилась перед образами дома, ставила свечи в церкви, исповедовалась перед батюшкой, но, что сделано, то сделано. Исправить не возможно, любимого не вернёшь!
14.
А братья Ефременко, Максим и Пётр вернулись с тайги целыми и невредимыми. Максим сразу же решил завести семью себе. И девушку он подыскал ещё до войны этой проклятой, Анной её звали. Жила она с родителями на соседней улице. Огород её родителей сходился с огородом Петра на задах. Девушка работящая, в доме держала порядок, родители были уже в возрасте, и матери своей она старалась облегчить труд. Мать Максима часто говорила:
-Славная девушка у Фёклы, счастливый будет тот хлопец, кому она достанется!
А Максим послушный сын у своих родителей был, матери старался угодить во всем. Он и без неё давно поглядывал на Анну. Вечером в субботний день Максим говорит своей матери:
-Мама, я хочу жениться! Пойдём завтра сватать невесту мне.
-Кого же ты надумал брать в жены, сынок?
-Пойдём к Ивану Стренковскому, у него славная дочь есть, Аннушка. Вот её я и собираюсь в жёны взять.
-Да, девушка действительно хорошая. Я рада, что выбор пал именно на такую дивчину. – И к мужу обратилась, - Данил, ты слышал, что Максим сейчас заявил?
Данил в это время дремал перед баней в горнице. Слова жены разбудили его.
-А что такое он сказал?
-Сватать с тобой завтра пойдём невесту ему.
-А девушка-то хорошая?
-Не знаю точно, но все говорят, что очень хорошая девица.
-Чья же такая, я её знаю?
-Ещё бы ты её не знал! На соседней улице, чай, живёт! Их огород с нашим огородом сходится. Её часто там увидеть можно, родителям помогает, сами-то они уже не такие резвые, как раньше были. Стренковская Анна.
-А! такую дивчину знаю, славная девушка. Молодец, сынок!
В воскресение втроём отправились сватать Анну. Постучали в заветную дверь, и вошли в дом. Родители Анны были дома. Сама девушка суетилась у стола, собирались обедать, как раз. Феня, так ласково называл её муж, увидав гостей, обратилась к ним:
-Проходите, гости дорогие, к столу, раздевайтесь, усаживайтесь обедать с нами. Отведаете дочкину стряпню.
По середине стола стоял пузатый самовар, пуская пар к потолку. В доме пахло вкусно испеченным хлебом. Гости не стали заставлять себя упрашивать, от такого запаха трудно отказаться. Крестьянину он милей всего на свете! А когда все уселись за стол, Иван спросил гостей:
-Видно, пришли вы к нам по важному делу, так просто вы бы не пожаловали?
Данил утвердительно хмыкнул:
-Угадал! Твою дочь мы сватать пришли. Ты уж извини нас за то, что не по правилам, но я дело сразу говорю! Максим глаз положил на Анну, все уши нам прожужжал. Не выдержали мы, к вам пришли! – и к Анне обратился, - пойдёшь, дочка, за сына моего замуж?
Анна потупила глаза, на её лице разлился румянец.
-Пойду, - прошептала она.
-Ну, вот и славно, вот и хорошо! Тогда мы сразу и заберём тебя к себе!
Тут не выдержал Иван:
-Погоди, Данил, а как же мы с бабкой одни останемся? У тебя ещё в доме сын есть, а у нас ни кого, кроме нашей кровиночки, нет! Побойся Бога! Пусть молодые в церковь сходят, пока её не закрыли, обвенчаются, тогда твой Максим пусть к нам переходит.
-Но по правилам муж жену к себе в дом ведёт!
-Это по правилам. А если у невесты родители старики, почти, беспомощные, тогда как?
-Я согласен, пусть они обвенчаются, и хотя бы одну ночь проведут у нас, а потом они перейдут к вам. Так пойдёт? Сделаем исключение из правил.
-Добро! Тогда так и решим.
И стал Максим с молодой женой жить у её родителей. Иван с Фёклой души в нём не чаяли, мечтали внуков дождаться, понянчиться.
А Петр на брата сердитым был очень. Он, как-то на привале, рассказал мужикам, как Петра ранило осколком в самый зад. При этом он так комично это обрисовал, что толпа попадала со смеху. Тогда Петр на брата зуб и заимел. Он не разговаривал с ним долго, просто не замечал его и всё! Уж больно этот рассказ ранил его в самую душу. Как не старался Максим загладить свою вину перед ним, ни чего не получалось, не мог простить ему брат такого своего позора перед людьми. Ведь в их отряде были люди и из их деревни, которые могли это рассказать остальным жителям. Первое время Пётр ходил по деревне, боясь смотреть людям в лицо. Ему всё казалось, что каждый житель знает о его позоре, и смеётся, если не в лицо ему, то в душе, над его бедой. А максим ни раз просил прощения у брата за свою оплошность:
-Пойми, брат, не нарочно я рассказал людям эту историю. Надо было поднять настроение у ребят в то время, совсем они сникли, головы повесили. Прости ты меня, ради Христа!
-А что для этого не нашлось подходящей темы? Обязательно мою душу на изнанку выворачивать?
-Не пришло в голову ни чего подходящего. Ты уж прости меня, брат, ради Христа!
Но ни чего ему Петр не отвечал, уходил от разговора, каждый раз, когда тот заводил его. Тогда Максим решил его больше не трогать, сам отойдёт от этого, забудется история эта. Но Петр был злопамятлив, не забывал, и с братом иногда разговаривал, сквозь зубы. А когда Максим женился и ушёл жить к жене в дом, он облегчённо вздохнул, словно гора с плеч его свалилась, не надо с братом часто видеться. Теперь Авдотья решила младшего сына пристроить славно. «Он такой робкий, не смелый, - решила она, - подыщу ему невесту сама.» Вечером за ужином она начала разговор:
-Сынок, а тебе не пора семью завести?
-Не знаю. Да и дивчину я не подобрал себе, мама.
-О! Так я это скоренько сделаю! Доверься мне! Ведь нравится тебе кто-то из них? Вон их в деревне сколько, не в лесу же живём!
-В деревне есть красавица одна, только она не смотрит на меня, не взглянула ни раз. Противен я ей, видно, страшный очень!
-Кто же она, сынок? Нет такой девушки, которая бы не пошла бы за тебя! Это ты ещё ни кого не сватал. Ты же у меня не урод! Вот взгляни в зеркало, какой красавец, не смотри, что ростом мал!
-Я говорю о Лукерье, мама. Она не украинка, из Мордовии приехали они сюда за землёй в своё время, как и мы.
-Знаю  эту девушку. Она похожа на украинку, такая же темноволосая, кареглазая, белолица, черноброва. Тебе достойная жена будет. Вот только, по-моему, слишком своевольная. Но это ни чего, дело поправимое.
И Авдотья занялась приворотом. Она вставала рано по утру, выходила на крыльцо, поворачивалась лицом к дому, в котором жила невеста Петра и что-то шептала. А в одно утро она, кроме этого, наговорила воду, и спрятала её до поры, до времени. В этот же день девушка зашла в их дом, мать её отправила за солью, у них кончилась вся. Лукерье делать это не приходилось раньше, поэтому она робко постучала в дверь, а затем открыла её, не дождавшись приглашения. Петр сидел возле печки, чинил валенки. Мать его возилась у плиты, а отец дремал на лежанке, которая была сделанная на русской печи. Там было тепло, как на юге, даже в лютый мороз. Этой лежанкой Данил завладел давно. Она была просторная, и он там свободно помещался вместе с женой. Петр, увидев её, от неожиданности выронил шило, которым он прокалывал валенок.
-Входи, дочка, входи! Да ты не стесняйся, не кусаемся мы, чай! Тебя к нам мать послала? Что ей надо, говори. Да у тебя губы пересохли, я гляжу! На вот водички, испей!
И она подала наговорённую воду, которую припрятала. Она, видно, знала, что Лукерья зайдёт сегодня к ним за чем-нибудь. Девушка залпом выпила воду из кружки, только осилить всю не смогла, немного осталось. Авдотья приняла у неё кружку.
-Теперь легче стало? Говори, не стесняйся, тут ни кого постороннего нет!
-Тётя Евдокия, не дадите мне немного соли? Мать собралась тесто ставить, хватилась, а соли нет! Купим на днях, отдадим обязательно.
-Как же не дать, дам! Выручать надо людей. А куда тебе насыпать её?
Лукерья молча подала ей стакан, и Авдотья насыпала в него соли. На прощание она сказала Лукерье:
-Матери передай, что на днях забегу я к ней.
-Спасибо! Передам, ну, я побегу?
-Иди, дочка, иди с Богом!
Когда дверь за ней закрылась, Авдотья перекрестила её, нашёптывая что-то.
Петр сидел у печи, не жив, не мёртв. Он впивался взглядом в её большие карие глаза, обрамлённые густыми чёрными ресницами. А она чувствовала этот взгляд на себе, поэтому ещё больше терялась, от этого. Когда дверь за ней закрылась, он поинтересовался у матери:
-Что, мама, ты там шепчешь?
-Да, ни чего особенного, девушку к тебе привораживаю.
-Ну, шутница ты у меня, мать! Разве можно словами её приворожить?
-Можно или нет, не знаю, но только одно мне известно, девушка эта твоя будет скоро.
-Дай-то Бог! Я по гроб тебе должен буду, если слова твои сбудутся.
Прошло немного времени. Только Лукерья часто мимо их дома ходить стала. Идёт, сама всё на окна дома поглядывает, не мелькнёт ли в них Пётр. А он видел это, но виду не подавал. Наконец, не выдержал, в очередной раз вышел из дома, подошёл к самому забору.
-Здравствуй, Лукерья. Что-то часто ты стала мимо нас ходить?
-Ты знаешь, Петя, не знаю, что со мной происходит, только ноги меня сами несут к вашему дому, а глаза сами поворачиваются и смотрят на ваши окна.
-А я знаю, влюбилась ты, не иначе, в меня!
-С чего ты так решил? Тоже мне, жених нашёлся!
-А кто в доме-то этом живёт? Один я молодой в нём. В отца моего ты же не втюрилась? Значит, в меня! Вечером жди сватов, приду с родителями к вам.
-Хорошо, приходите. – И она, радостная, пошла дольше. Лукерья была красавицей, каких поикать. Её лучистые глаза испускали мягкий, тёплый свет. Но когда она сердилась, они становились, как два колючих ёжика. Густые тёмные волосы падали мягкой волной на плечи. А стан её гибкий и стройный притягивал взгляды не только мужчин, девушки с завистью глядели на неё. Про неё даже не скажешь, что она простая крестьянка, кожа бархатная, нежная, как у принцессы. Не один Пётр сох по ней. Он потерял сон и аппетит, красавица не выходила у него из головы. Но сам он был такой робкий, что боялся подойти к ней. Это в этот раз он как-то решился, сделать такой шаг, заговорил с ней. Петр вошёл в дом радостный.
-Мама, тятя! Она согласна пойти за меня! Сегодня вечером пойдём её сватать! Она нас ждать станет! – Заявил он с порога.
-Добро, сынку! Только кого ты имеешь в виду, уж не Лукерью?
-Её самую. С ней я сейчас разговаривал, не видели в окно?
-Вот молодец! Давно бы так, а то страдает молча. Не съела же она тебя?
Подбодрил его отец, а мать засуетилась, забегала по дому.
-Да, успокоишься ли ты, наконец! Тебе же русским языком сказали, что вечером пойдём! Так что же ты забегала, словно невеста на выданье?
-Перестань, отец, волнуюсь я.
-А что волноваться-то?
-Надо в доме порядок навести, а то подумают люди, что у нас всегда такой беспорядок.
-Успокойся! Не к нам же придут сваты, мы идём к ним!
Лукерья была в семье старшим ребёнком. После неё ещё три дочки шли, одна за другой. Но первая дочь была всех краше. У них в семье по красоте девочки шли в убывающую сторону, чем младше дочь, тем страшней. Словно красоту забрала старшая дочь, оставив остальным, что придётся. Самая младшая Лиза была таким ребёнком, про которого говорят: «Природа на ней отдыхает.» Мало того, что она была не красавица, но ещё умом не взяла. В деревне она получила прозвище, «Бобка», видно, за то, что ленивой была и не поворотливой. Что бы ей не поручила мать сделать, она поворчит сначала, а уж затем за дело берётся, не хотя, и делает его, спустя рукава.
Вечером Данил, Авдотья и Пётр надели на себя одежду лучшую, и отправились сватать девушку. В доме их уже ждали, стол был накрыт, в центре красовался начищенный до блеска медный самовар. Данил вытащил бутылку самогона, поставил его на стол.
-Вижу, что ждали вы купца заморского. Говорят, у вас знатный товар имеется? Хотим его купить, если вы продадите его нам.
-Что же, покупайте, коль деньги имеются! Мы не возражаем. Правильно я сказал, мать?
-Верно, верно. Садитесь за стол, угощайтесь. Лукерья, доченька, и ты с нами садись за стол, ведь речь о тебе идёт!
Захмелевшие мужчины долго обсуждали посевную, говорили о предстоящем урожае, они, словно, забыли, по какому поводу здесь собрались. Наконец, Данил начал:
-Знаешь, сват, Петр последний сын у меня. Грешно будет, если мы не отметим такое событие важное, как женитьба. Да и Лукерья у тебя первая девушка в семье, думаю, возражать не станешь? Вот уберём урожай, и гульнём, немного, отметим это событие для молодых. Думаю, церковь ещё не снесут до этого времени. А самогон успеем нагнать, сколько угодно.
Так и решили, что свадьба после сбора урожая будет, то есть, осенью. Ждать осталось немного, август, в свои владения вошёл.
15.
А опасения по поводу церкви у людей в деревне были не напрасные. Советская власть решила отделить церковь от государства. Видно, сказалась обида на тех священников, которые помогали белогвардейцам в годы лихолетий. В Мариинске, какой красивый собор был, и его не пожалели. Священников изгнали, а некоторых посадили за решётку, а собор разнесли по кирпичику. На том месте, где собор стоял, началось новое строительство. Новая власть решила там поставить учебное заведение для молодёжи, учить их уму разуму. Мариинск стоял в тайге. Леса много кругом. В городе решили построить мебельную фабрику и деревообрабатывающий завод, который решили ставить на берегу реки. Так удобней сплавлять лес. Строительство уже началось, а специалистов по этой специальности не было. Вот и решили власти, в центре города возвести учебное заведение для лесной промышленности. На месте собора начали возводить лесотехнический техникум. Материал использовали тот, что от собора остался. В деревнях тоже церкви закрывались постепенно. Некоторые церквушки перестроили в клубы, а некоторые вообще в местные советы. В деревне, где Шурочка жила, местную достопримечательность перестроили в клуб. Там стали проводить собрания, устраивать концерты своими силами, молодёжь там постоянно собиралась вечером, больше им идти не куда было. Бывшая церковь превратилась в клуб досуга для сельских жителей. Первое время люди шли туда с боязнью, крестясь каждый раз, но потом привыкли к новшеству. Старики не ходили в клуб из принципа. Им казалось, что это кощунство, превратить церковь в клуб, и рано или поздно, Господь накажет людей за их грехи. Они считали смертным грехом, переступать порог клуба. И вообще, город стал возрождаться в новом качестве. Всех купцов и помещиков из города выгнали. Некоторые из них уехали за границу. В то время все богачи стремились туда попасть, полагая, что там их ждут с распростёртыми объятиями. А те, у кого средств было мало, замаскировались под простой люд, и продолжали жить в городе уже на новом месте. Дом, в котором Шурочка работала няней, теперь стал центральной почтой. Институт благородных девиц постановили отдать под заведение, в котором станут обучать учителей. Сначала готовили молодёжь для работы в городе, а потом стали и деревни обеспечивать кадрами. В городе и в деревне проходил ликбез. Учились поголовно все, кому не лень было. Молодая Советская власть так нуждалась в учительских кадрах. Ведь рабочие и крестьяне сплошь неграмотными были. Даже простую роспись не могли ставить на бумаге, вместо неё ставили крестики. Надо было учить взрослых и детей грамоте. В стране происходили глобальные изменения. Миновали самые трудные годы, когда в стране свирепствовал голод, не хватало хлеба людям, а начало двадцатых годов были не урожайные. По всей стране проходила продразвёрздка, где из закромов крестьян выгребали всё, и даже зерно, которое оставлено на семена было. Среди крестьян ходили разговоры, которые были направлены против власти большевиков. Они открыто заявляли, что Советская власть хороша, но коммунисты всё портят. Иногда, в той или иной деревне вспыхивали бунты, где крестьяне выражали неудовольствие политикой, которую вели власти. В Тенгулах, на счёт этого, было спокойней, чем в остальных деревнях Мариинского уезда. Просто, крестьяне там держались более стойко, на бунт с властями не шли, крамольные речи против властей не высказывали. Но и у них закрома выгребали вчистую.
Шурочка была предусмотрительной женщиной. Она заставляла Михаила рыть яму вдали от постороннего глаза, и там прятать немного зерна, на чёрный день, а больше на семена. Яму маскировали, что бы ни кто её не обнаружил. Так они спасали свои запасы от продработников. На подобные ухищрения шли не только Смокотины, нужда заставляла делать многих крестьян это, спасая так свой урожай. В конце двадцатого года, в канун новогодних праздников, родилась у них первая дочь. Имя ей дали подходящее, Надеждой её назвали. Девочка была грудным ребёнком, когда Шурочка стала выходить вместе с остальными на работу в поле. Малышку привязывали в маленькой колыбели к дереву, а сама мать работала в поле. А что бы она не плакала, мать ей давала жвачку в марлевой тряпочке. Её она жевала из хлеба с молоком. Девочка сосала её и не плакала. Шурочка, время от времени, наведывалась к дочке, переворачивала её, кормила грудью, и снова бежала работать. Хорошо, что девочка спокойной росла, не кричала, даже если мокрой она была. Шурочке приходилось смотреть за малышкой урывками. Летом работы полно в поле, некогда сидеть с ребёнком. От плохого питания девочка росла слабой, бледной, как цветочек выросший в тени. Второго ребёнка Шурочка родила прямо в поле, в сенокос, через два года. Девочка родилась немного раньше времени, чем предполагалось, от тяжёлой работы. То ли оттого, что голодные годы были, и еда была скудной, то ли ещё по какой причине, но прожила эта девочка совсем мало, всего несколько месяцев, и умерла. Шурочка сильно горевала по дочери своей, но муж её не меньше жены расстраивался, он очень детей любил. И не важно ему было, девочка то или мальчик, лишь бы рос хорошо и был бы счастливым ребёнком. Ровно через два года Бог дал им ещё девочку, тоже в сенокос. Это было уже в 1924 году. Но эта малышка была крепенькой, трудные годы миновали, люди вздохнули, немного, от лишений. Назвали ребёнка Олей. За голодные годы болезни косили людей сильно. Свирепствовал в деревне тиф, как, впрочем, и по всей стране. Кроме его и ещё разные болезни были, от которых умирали люди, как мухи. Умерли  родители Михаила один за другим, не вынесли голодовки. Они старались не доедать кусок хлеба, внукам своим отдавать последнее, что у них имелось. Но, не смотря на трудности, хозяйство Михаила и Шурочки крепло. Они твердо стаяли на ногах. Вырастили четыре коровы, заимели пять лошадей для работы, овцы и свиньи бегали по ограде. А в выходной день Михаил пошёл в город на базар, и приобрёл красавца скакуна. Но этот молоденький жеребец предназначался не для работы, а для скачек его берёг хозяин. Уж очень он любил лошадей, любил участвовать в скачках, когда устраивалось состязания. И имя у него было подходящее, Буран. На скачках он нёсся впереди всех, как ураган, поражая зрителей своей быстротой. Потихоньку жизнь входила в своё русло, налаживалась. В деревне жили люди с разным достатком, кто трудился, не покладая рук, лучше жил, а кто дурака валял, жил так себе, не жил, а существовал! А им хотелось, что бы их жизнь была, как в сказке. На сельском совете они больше всех глотки рвали, призывая к совместной обработке полей и сборе урожая с них. Всё чаше и чаще стали заводить разговоры о коллективизации в деревнях. Многие люди понимали, что совместное хозяйство укрепит деревню, сделает жизнь лучше. На очередном собрании развели по этому поводу целую дискуссию, на которой решили, что беднота составит коллективное хозяйство, и станут обрабатывать землю сообща. А те, кто живёт лучше, останутся в стороне. Они сами увидят, что совместный труд намного лучше единоличного. Но, потом пересмотрели этот вопрос, и решили, что надо объединяться всем. Михаил Смокотин сильно возмущался:
-Почему я должен делиться своим хозяйством с Мыльниковым Иваном, скажите мне? Он работать не хочет, целый день с женой в доме штаны протирает, а я со своим семейством в поле пашу, и детей за собой таскаю! А мог бы так же, как и он, сидеть дома! Но я хочу своих детей воспитать, выучить, в люди вывести! Почему я должен свой скот отдавать кому-то? Я его покупал, я его холил, кормил. И теперь отдавать его должен? Один своей семьей в поле тружусь в поте лица, ни кто мне не помогает. А теперь я должен так же спину гнуть на дядю? Воевали мы за что, скажите мне? что бы лодырей обрабатывать?
Председателем сельского совета был Нохрин Егор. Он нервно постучал карандашом о графин с водой:
-Спокойно, Михаил, мы понимаем, что ты трудишься славно, но дай и остальным так же трудиться!
-А кто им не даёт это сделать? Чем штаны протирать, шли бы работать! Тем, кто хотел трудиться, платили не плохие деньги. Мог бы не заливать в свою глотку, а немного скромней жить! Тогда бы и денег скопил бы на лошадь или корову.
-У них же нет своей земли!
-Мозгов у них нет! Земля у каждого была. Не надо было её пропивать! За бесценок сбыл свой пай, теперь плачет.
-Им обрабатывать её нечем было.
-Ах! Обрабатывать? А почему у Ивана Стренковского дела пошли в гору? Он не пил горькую, а трудился, не покладая рук. Ему тоже обрабатывать землю нечем было! Но он не пропил свой надел, в долг залез, лошадь купил, и стал свою землю обрабатывать! Нет! Я против того, что бы у нас колхоз организовали! Слишком много у нас тех, кто не хочет работать! Почему я за них спины гнуть стану? А дети мои как же?
-Так! Кто ещё против этого?
Люди зашумели. Каждый высказывал своё мнение вслух, не обращая внимания на остальных. В клубе поднялся такой базар, что хоть всех святых выноси! Напрасно Егор Степанович стучал карандашом по графину, ни кто его не слушал. Все старались высказать своё, что наболело на душе. Разошлись из конторы далеко за полночь, так и не придя к единому мнению.
-Что так долго-то? – спросила Михаила сонная жена.
Он разделся, лег рядом.
-Понимаешь, хотят в нашей деревне колхоз организовать.
-Это как?
-Землю обрабатывать сообща станут. Всех лошадей и коров соберут вместе, земля станет общей, как и скот! Нет! Ты только представь себе, я должен свою скотинку гнать в общее стадо! А кто-то совсем ни чего не пригонит!? Где справедливость? Я тружусь день и ночь, а моим трудом кто-то пользоваться станет? Да я лучше всю скотину перережу, чем отдам её кому-то! А своих детей я, чем кормить стану? И это Советская власть? Всех под одну гребёнку гребут! Где же справедливость?
-Успокойся, Мишенька, ведь ни чего не решили, что раньше времени переживать! Когда они только утрясут это дело, времени уйдёт много.
Раз завели такой разговор, значит, сделают! Лениным они прикрываются, дескать, он так хотел. Да врут всё! Сами такую политику ведут! Ленин хотел, что бы люди жили все в достатке, не гнули спины на богачей. А эти, что творят? Надо что-то делать?
-Спи уж! Утром решать станем, что можно сделать.
А на следующий день приехал представитель Советской власти из города, и снова собрали сельский совет в клубе. На этот раз народу в клуб набилось битком, всем было интересно, как решится судьба их деревни. Старики забыли, на время, о смертном грехе, переступили порог клуба. Пришли даже ребятишки. Они сновали между рядами скамеек, создавая хаос. На сделанной из досок сцене стоял длинный стол, накрытый красным материалом вместо скатерти. По середине стола поставили графин с водой на всякий случай, рядом пустой стакан. Разговор жаркий предстоял всё же. А у стола принесли и поставили длинную скамью для президиума. Вскоре появились представители местной власти во главе с городским начальством. Все смолкли. Нохрин Егор Степанович встал:
-Товарищи! Наш гость, Николай Иванович Степанов, специально приехал из Мариинска, что бы рассказать вам, какая нас жизнь ждёт в дальнейшем. Просим вас, Николай Иванович!
-Не стану вам говорить, как трудно обрабатывать землю в одиночку, перейду сразу к главному.
И он стал говорить о том, что всюду организуются колхозы, где люди трудятся сообща, деля собранный урожай на всех. Мариинский район, почти весь, перешёл на новые формы работы. (В 1924 году в Сибири было проведено административно-территориальное районирование, где уезды и волости упразднили, и стали теперь районы и области.)
-Сегодня и ваша деревня колхозом станет, - продолжал он. - Прошу добровольно вступать в ряды коммуны. Вы только на миг представьте, что поля ваши машины пашут, урожай тоже машины убирают. Человек только управляет ими. Это первое время будет очень трудно. Но мы народ упрямый, перед трудностями не спасуем. Так я говорю?
-А позвольте узнать, как это сделать? – не вытерпел кто-то, крикнул с места.
-Говорят, скот в один гурт собирать станут, правда, это или врут люди?
-Да, это так. Но он же был ваш, вашим и останется, что волнуетесь зря? Ваши дети и внуки пить это молоко станут. За скотом вашим ухаживать станут специальные люди. У вас появится больше свободного времени. Одни в поле трудиться станут, другие со скотиной возиться. Это же удобно!
Тут уж не выдержала Шура. Она пришла в клуб с маленьким ребёнком на руках. К тому времени у них с Михаилом было уже четыре девочки, самой маленькой не было и года. После Нади родилась Ольга, за ней шла Настенька, а за той Полина.
-Позвольте вас спросить, это как же понимать, моя корова станет кормить чужих людей? А я что жрать стану? Детей чем кормить буду, вы об этом подумали? Или лодыри моей скотинкой пользоваться станут, а мы с голоду пухнуть будем? И это партия рабочих и крестьян? Этому вас учил товарищ Ленин? Что-то не верится мне в это, не мог он так сказать! Это уже вы сами выдумали всё!
Снова в зале поднялся гвалт. Каждый высказывал своё мнение. Не хотелось людям расставаться со скотиной, с таким трудом нажитой на деньги, заработанные в поте лица.
-Товарищи, товарищи! Прошу тишину! Тем, кто согласен, прошу записываться в коммуну! Подходите по одному к столу.
Но люди так разошлись, что им наплевать было на замечания такого рода. Немногие подошли к столу, что бы записаться в коммуну. В основном это были те, у кого не было за душой ни чего. Михаил с женой вышли совсем из клуба. Им там больше делать было нечего. Шурочка так разошлась, что не могла ни как успокоиться. До дома они шли быстро. Шура по дороге ворчала:
-Ишь, чего захотели, молока моего пить им надобно! А больше ни чего им не надо? Весь труд коту под хвост!!! Думала, что после войны заживём по-человечески, ан, нет, на тебе!
Михаил шёл молча, думал свою думку. Дома он сказал жене:
-Я завтра встану рано. С Бураном в город поеду. Там продам его одному человеку. Он хорошие деньги за него мне даёт. Ты только, если спросят, ни кому не говори, где я, куда отправился.
-Как скажешь. Что, решил одного жеребчика спасти? А с остальными как быть? Отдавать всех лоботрясам?
-А то! Всё же отберут, если сам не отдашь, где же сердце выдержит такое?!
-Правильно, Миша! Нечего им чужим добром пользоваться! Хоть одного красавчика нашего спасём от этих супостатов!
Михаил плохо спал ночью, всё ему мерещилось, что его скакуна не смог он уберечь, забрали его у него из сарая, пока он спал. Ночью он даже выходил во двор, проверить, на месте ли скотинка. Утром он встал рано. Шура ещё не просыпалась. Она сладко спала беззаботным сном праведника, каштановые волосы её разметались по подушке. Даже, когда Михаил одевался, она не проснулась. Он осторожно вышел во двор, что бы не тревожить сон жены. На дворе было совсем темно, не смотря на то, что день уже давно стал длиннее ночи. Апрель властвовал в природе. Михаил запряг жеребца, вывел его за ограду, и поскакал в сторону города. Днём, после обеда, пришли к Смокотиным во двор за скотиной. Шура вышла из дому, когда увидела представителей власти у себя во дворе.
-Вам что тут надо? – спросила она сурово.
-Вчера постановили скотину добровольно согнать всю вместе. Коммуну станем организовывать.
-А кто с этим не согласен? По доброй воле скотинку и собирайте, что сюда припёрлись!
-Кто не согласен, у того силой забирать станем! Где твой мужик?
-А кто его знает! Я ему не сторож!
-Выводи коней из стойла и коров тоже!
-Ага! Сейчас, разбежалась, аж лоб расшибла! На чужое добро заритесь!
-Не желаешь добровольно, тогда мы сами, посторонись малость.
Не успела Шура опомниться, как стали выводить скотину во двор. Шурочка металась по двору, не зная, что делать. Наконец, она схватила вилы в руки, которые стояли прислонённые к сараю, отпихнула от двери людей и встала на защиту своего имущества. В сарае осталась одна молодая корова, которая должна на днях принести приплод.
-Только посмейте забрать эту корову, заколю вилами!!! Ироды! У меня ребёнок маленький, чем мне его кормить прикажете? Одну корову-то оставите мне или последнюю шкуру сдерёте? А ещё власть народная, людей не жалеете!!! Ироды проклятые! Нет на вас Христа! Мой-то, дурак, кровь за вас проливал! Если бы знали, что так обернётся, не пошли бы вас защищать! Кровопийцы! Хуже бандитов вы!
Кто-то из коммунаров попытался приблизиться к сараю.
-Не подходи, если жить хочешь! Не отдам тебе корову последнюю! Сама здесь лягу костьми, но не позволю увести мою последнюю надежду! Что бы вы все посдыхали, окаянные!
Мужчины стояли в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу. Их было пятеро, а она одна против них с вилами в руках. Нохрин, председатель сельского совета, нервно ходил по двору, а затем обратился к остальным мужикам:
-Ладно, мужики. Что с этой дурой сделаешь? Ведь у неё ума хватит, пырнуть кого-нибудь вилами в бок. Я её знаю, норовистая, как лошадь не обузданная! А, кстати, где твой мужик шляется, почему его нет дома до сих пор? И где ваш жеребец, что на скачках призы брал? Не уж-то его мужик решил умыкнуть?
Вступил безземельный Ефим в разговор. Он был в деревне самый бедный, работать не хотел, потому и землю пропил свою. Батрачил он вместе с женой и детьми у помещика в своё время, когда можно было.
-Муженька своего покрываешь, не иначе!
-Я за ним не бегаю, и мне он не докладывал, куда ушёл! Вы уже спрашивали о нём у меня или забыли?
-Ладно, мы это выявим! Не хочешь добровольно говорить, пожалеешь!
-Ох, как я напугалась! Поджилки затряслись все! что ты мне сможешь сделать? Или с бабой воевать сподручней? Мужик-то и отпор дать сможет.
В это время в ограду вошёл Михаил. Через плечо у него перекинута одна уздечка, что осталась от жеребца. Вид у него был усталый, разбитый. Он посмотрел на коммунаров и хотел молча пройти в дом, но его остановил Нохрин:
-Здорово, Михаил! Что-то ты не весел. Где был, сказывай?
-Лошадь искал. Убежал Буран, а куда, не ведаю! Вот его-то и искал с утра пораньше. Везде пролазил, нет его, и всё тут! Уж не знаю, на кого подумать, может, украл кто его, а может, вы увели под шумок-то?
-Возможно, возможно. Но на нас зря грешишь!
Нохрин задумчиво посмотрел на Михаила. Жаль, что жеребчика не уберёг! Красавчик он у тебя был! Прокатиться бы на таком не мешало бы. Но, может, ещё объявится он? веди сразу же на скотный двор!
Михаил покосился на него. Вслух он ни чего ему не сказал, но подумал: «Ишь, чего захотел! Кататься удумал на моём жеребце! Не выйдёт! Объявится он, как же, держи карман шире! Далеко он отсюда, не найдёшь его больше!» А вслух он только и промолвил:
-А что вы все в моём дворе делаете? И почему мой скот из сарая выгнали?
-Так скотину забирать пришли. Вчера же постановили, что коммуну организовывать станем у нас в деревне. Некоторые сознательные люди сами привели свою скотину, а вы, я полагаю, не желаете по доброй воле сдать её. Вот мы и пришли за ней к вам. Всё общее будет. Жене прикажи, что бы коровенку отдала нам. Тебя она послушает.
-А бабы тоже общие? Может, и дети тоже общие станут? Кормить вы их будете? Вы уж извините, но жене я ни чего не могу приказать, ей детей кормить, а не мне.
-Нет, про баб постановления не было. Ни кто забирать у тебя Шуру не станет! Живите, детей воспитывайте своих сами. Да и кому такая ведьма нужна? Вон видишь, с вилами стоит, как истукан, ни кого в сарай не пропускает!
-Спасибо и на этом, добродетели вы наши! И как вы только додумались детей и жену оставить в покое? А моя жена лучше ваших вместе взятых, уж поверьте мне!
Михаил поклонился так низко, что правой рукой провёл у самой земли. Нохрин сбесился:
-Ну, что рты разинули, не видели клоунов? Пошли дальше! Нечего зенки пялить на этих балбесов! Они все тут бешенные, как собаки!
Когда они ушли, Шурочка закрыла сарай, где стояла одна корова и мирно жевала сено. Ей было глубоко наплевать, на все людские страсти, лишь бы было, что поесть и попить. Возможно, она догадывалась, что её хозяевам пришлось не сладко сегодня, но сделать всё равно она ни чего не могла. Возможно, она довольна была тем, что осталась в родном сарае, и одобряла поступок Шуры.
-Жеребца продал? – Спросила Шура у Михаила.
-Как видишь.
-А что вид такой унылый?
-Не вижу, чему радоваться. Вас, я вижу, тоже потрепали изрядно. Как тебе удалось корову отстоять? Я видел, что ты с вилами стояла на пороге сарая. Неужели бы заколола вилами кого-то? Или пугала только?
-А ты сомневаешься? Такая я злая в то время была, просто ужас! Не посмотрела бы ни на кого, если бы приблизился кто к сараю, за последней коровкой. Этот голозадый Ефим ещё подзадоривает. Работать не хочет, а туда лезет. Ему, видишь ли, перед коммунарами надо в лучшем свете показаться! Сволочь! Мечтает при Советской власти лучший кусок урвать! И как только земля таких сволочей выдерживает? Видно, должность в конторе отхватить хочет.
-Ладно, Шура, успокойся! Это на нас Бог послал такое испытание. Желает посмотреть, как люди с ним справятся. А мы не пропадём и в таком случае, вот увидишь!
-Нет, что ни говори, а при царе-батюшке жилось гораздо лучше! Те, кто работать хотел, тот и жил. На себя трудился. Плохо поработаешь, мало заработаешь! А сейчас творится, что попало! Эх! Жизнь проклятая! На муки мы родились! Умирать нищими станем! Когда же мы жить по-человечески будем?
-Не переживай раньше времени! Возможно, всё обойдётся. Новая власть желает, что бы люди жили лучше, но не знает, как это сделать! Поживём малость, посмотрим, что дальше делать будет, авось, лучше станет! Не весь же век нам сопли на кулак мотать, не ленивые ведь! Вынесем и это!
Шура только сейчас заметила, что дети её столпились у дверей дома. Старшая дочь плакала, ей жаль, коров было очень, а больше всего она жалела свою мать. Она была девочка уже большая, понимала, что у родителей трудное время настало. Надя уже ходила в школу. Раньше дети занимались в старом здании. Там жил одинокий человек, но он уехал, а куда, не известно. Только похоронил жену свою, когда та умерла, и покинул деревню, оставив дом пустым. Это здание и отдали под школу. До этого в деревне не было школы. Летом все мужики решили построить новую, просторную школу. Они трудились всё лето в свободное время, а дети помогали им. Женщины тоже принимали участие в строительстве, ведь их дети учиться станут в ней. Даже ребятишки, и те трудились, всем хотелось поставить новую школу в деревне. Первого сентября она открылась. Учителей прислали в неё работать. Надя была смышленой девочкой, училась хорошо. Михаил радовался её успехам, а Шура не разделяла его мнения:
-Мы не грамотными росли, не пропали. Это мужику ещё, куда ни шло, грамотой владеть, а бабе она на что? Детей нянчить и не грамотный может. Зачем себе голову забивать пустяками разными?
-В новой жизни и женщине грамота важна станет, вот увидишь!
Шура поворчала, поворчала и успокоилась. В душе и ей было приятно, что её дочь учится хорошо. Может быть, она в люди выбьется, не станет, как её мать лямку по жизни тянуть?
16.
С образования колхоза жизнь в деревне стала меняться в лучшую сторону. Первое время женщины, тайно от мужиков своих, ходили в коровник, поглядеть, как кормят их скотину, как ухаживают за ними. Только Шура не приходила на скотный двор, что бы не травить душу. Что изменится, если она поглядит на свою кормилицу, теперь уж не свою, а колхозную? Стренковская Анна, её соседка, звала, сходить на скотный двор, но она на отрез отказалась:
-Ты, если тебе интересно, можешь сходить, а я не пойду. Боюсь, мои коровы молоко сильно сбавят, если я смотреть на них стану.
-Ты, что? Разве от одного взгляда производительность молока изменится? Можно подумать, они понимают что-нибудь.
-Твоя коровка, может, и не понимает, а моя знает всё, только говорить ни чего не может.
-Ну, как знаешь! А я схожу, всё-таки!
Председатель колхоза ругал тех, кто ходит в коровник:
-Сколько можно, - говорил он, - вертеться около коровника? Запомните, коровы не ваши, а колхозные! Пора привыкнуть к тому.
-Давно ли они стали колхозными? А, может быть, ещё всё вернётся на прежние места?
Но ни чего не менялось. Постепенно женщины перестали навещать своих кормилиц. А скотина в колхозе размножалась. Им необходимо было всё новые и новые помещения, что бы всём места хватало. На сельском сходе решили строить новый коровник, свинарник и птичник. А представитель сельской администрации выделил их колхозу новый трактор. Ёфременко Максима, как самого грамотного в деревне, отправили на курсы трактористов в город. На том месте, где проводили курсы, организовали впоследствии школу механизации. В ней ковали кадру для села. По окончанию их, Максим пригонит трактор в колхоз. Этого дня все ждали с нетерпением. В городе Максим был целую неделю. И вот через неделю по деревне, с одного края по другой, вдруг раздался рокот мотора. Он нарастал с каждой минутой, и, наконец, появился сам виновник непривычного шума. Был он чёрный, с железными колёсами: передними маленькими, задними большими. Максим сидел в открытой кабине и улыбался счастливой улыбкой. Лицо его было в копоти, так что, зубы блестели ослепительно. Он проехал по всей деревне. А ребятишки гурьбой бежали следом, радостно крича. Гул мотора заглушал их крики. Они махали руками Максиму, кричали что-то ему. А он только улыбался и кивал им головой. Старики и старушки высыпали на дорогу. Мужчины с явным любопытством взирали на новое чудо техники, а старушки крестились и повторяли: «Свят, свят, свят!» Наконец, он подкатил к конторе и остановился, заглушив мотор. Нохрин вышел на крыльцо.
-Егор Степанович, принимай технику! Машина зверь. С ней мы распашем поля в один миг, не сомневайтесь!
Максим улыбался, сидя на тракторе, а председатель колхоза обошёл трактор со всех сторон, потрогал его колёса, похлопал по боку:
-Да! Вижу, стоящая машина! Посмотрим, на, что она годится в деле! Куда же мы её определим на постой?
-Как, куда? Ко мне и определим, пока, а там видно будет. Надо строить тракторную станцию. Не будет же в колхозе один трактор только. Со временем у нас появятся и новые трактора, уборочные и грузовые машины, сеялки там разные.
-Добро, пусть постоит трактор у тебя в ограде. Только ты смотри лучше за ним, не дай Бог, что случится с ним! Люди ведь разные у нас живут.
К конторе подбежали люди, которые тоже хотели видеть всё собственными глазами, ни чего не пропустить, что происходящее в деревне.
-Максим, ты у нас, как заправский министр теперь! – Говорили одни колхозники.
-Когда начнём пахать землю трактором? – Спрашивали другие.
-А завтра и начнём, - отвечал Максим всем сразу. – Сегодня я немного отдохну, устал с дороги, а завтра, с самого раннего утра выйду в поле. Кто пойдёт ко мне в помощники?
-А что надо делать? – Спросил Иван, молодой парнишка.
-Ни чего особенного, плугарить.
-Это как?
-Сядешь за прицеп плуга, наблюдать за пахотой станешь, что бы земля лемеха плуга не забивала. Чистить их станешь, если забьёт.
-Тогда я с тобой работать стану. Егор Степанович, разрешишь?
-Валяй! А там, глядишь, и новый механизатор появится у нас, готовый водить новый трактор!
-Спасибо вам.
Максим погнал трактор к своему дому. Там он открыл ворота и загнал его во двор. Его жена вышла на крылечко. Она оттуда наблюдала за действиями мужа, боясь подойти ближе. Она наслышалась разговоров об этой технике от деревенских сплетниц. Особенно о ней не лестно отзывались верующие старушки:
-Совсем веру в бога потеряли, - говорили они, - где это видано, что бы землю нашу трактором обрабатывали? Бог накажет супостатов за это!
А когда он заглушил мотор трактора, и он перестал рычать, Анна осмелилась подойти к нему. Она осторожно обошла его кругом, убедилась, что он молчит, осторожно потрогала рукой его корпус. Он был ещё тёплый, не успел остыть. Тогда она погладила его, как несмышленого малыша. И после этого только пошла в дом. Быстро день клонился к ночи. Постепенно стихло село. Слабые огоньки, светящие в домах, погасли. Люди отдыхали, натрудившись за день. Только один человек не спал этой ночью. Это был Каличкин Матвей. Ему не до сна было. Его разбирало любопытство. Днём он побоялся близко к трактору подойти, решил сделать это ночью, когда ни кто его не видит. Он долго крутился на своей постели, всё представлял, как он подходит к трактору. А когда совсем стемнело, вышел во двор. Максим жил через два дома от него. Он осторожно, как какой-то вор, пробирался вдоль забора к дому Максима. Залаяла собака в ограде у соседей.
-Тише ты, окаянная! Свои!
Собака узнала Матвея, перестала лаять, только скулила и махала хвостом. Вот и дом Максима. Трактор выделялся на фоне неба тёмным пятном. Матвей осторожно приоткрыл калитку и юркнул в неё. Он приблизился к трактору, обошёл его кругом и уже совсем хотел забраться в кабину, как вдруг услышал окрик:
-Стой! Кто там?
По голосу это был Максим. Но и его Матвей испугался сильно. От страха он присел, втянул голову в плечи, словно окрик вдавил его в землю. Максим, тем временем, приближался к трактору.
-Максимушка, не ругайся на меня, это я, твой сосед. Уж больно мне хочется твой трактор осмотреть! Ты уж прости меня, ради Бога!
От страха руки его дрожали, а голос прерывался.
-А почему же ты, Матвей, не пришёл ко мне засветло?
-Боялся, что обо мне люди подумают, невесть что. А любопытство не даёт уснуть. До полночи боролся с ним, не выдержал, пошёл. Думал, посмотрю, посижу в кабине, и домой пойду. Но не удалось мне это сделать, ты уж не серчай на меня!
-Да, ладно, Матвей, лезь в кабину, посиди там немного, я не против. Только больше не приходи ночью, а то подстрелю, не ровен час.
Только после этих слов Матвей заметил в руках у него ружьё, с которым он любил бродить по тайге, в поиске дичи. Мужики в деревне почти все имели ружья в доме. Многие из них любили охоту. А некоторые держали ружья так, на всякий случай, мало ли что может случиться. В деревню последнее время зачастили волки. Их так было много, и они так страшно выли, что на улицу робастно выходить ночью было. А те не боялись людей, у кого сарай не надёжный был, овец таскали из него. Матвей залез в кабину, а сам поглядывал на Максима, не удумал ли что тот. Он посидел немного в кабине, разглядывая рычаги управления, и слез.
-Ну, как, ощутил себя трактористом?
-И не говори! Словно малое дитё я, а не мужик. Так хотелось побывать в кабине, аж спасу нет! Спасибо, что разрешил мне испытать это блаженство! Пойду теперь домой со спокойной душой.
-Иди, иди с богом, больше не приходи, а то, не ровен час, и пальнуть в тебя смогу, не разобравшись!
-Не уж-то пальнёшь?
-А то, как же! Я должен охранять машину, не то, какой злодей объявится, захочет испортить её. Я перед людьми и законом в ответе за трактор!
-Правильно говоришь! Нужно охранять его. А хочешь, я помогу тебе, буду стоять на карауле?
-Да нет, спасибо! Я сам справлюсь с этой задачей.
-Ну, тогда прощевай до завтра!
А утром рано Максим вывел свой трактор в поле. Ему не терпелось начать пахоту, тем более, что землю уже начали обрабатывать лошадьми. Он начал с ближнего поля. И хотя время было раннее, но народ сбежался, посмотреть, как трактор пахать станет. Его помощник Иван Даньков уселся на сидение, и приготовился смотреть за пахотой, одним словом, плугарить. Максим крикнул так, что бы все услышали:
-Товарищи! Отойдите в сторонку, а то задену плугом! Ну, Иван, с богом!
Трактор дернулся, рванул с места. Следом за ним Иван спустил лемех плуга. Он зарылся глубоко в землю, и за ним потащилась чёрная земля. Она была влажная, рассыпчатая. Нохрин, он тоже был на поле, наклонился, взял в руку землю. Она была теплой.
-В такую землю хорошо бросать зерно, быстро прорастёт! – Только и смог он сказать.
А погода стояла, как по заказу, солнечная, тёплая. Давно ли бушевали метели, мели снега. Люди думали, что не наступит весна, забыла она этот край. Уж апрель прошёл, а всё весна в свои права не вступала. Но с первых дней мая солнце вспомнило, что обделила этот край теплом своим. Разбежались облака, затихли метели. Небо стало таким чистым, словно его отмыли, не облачка на нём! Снег быстро растаял, освободив поля от своего плена. А когда земля просохла, люди вышли в поле.
А Прасковья похоронила ребёнка своего рядом с мужем, и долго не могла в себя прийти от горя. У неё всё не выходило из головы то, что она похоронила мужа своего заживо.  Несколько лет одна бедная маялась: за дровами в лес на лошади одна едет, забор повалился, вновь одна его латает. Что говорить, в своём доме всегда работы хватало хоть для женщин, хоть для мужчин. Один раз сидит около забора, пересматривает жерди. Идёт мимо Мирон Петров.
-Здорово, Прасковьюшка! Что-то ты стала нелюдимая, всех избегаешь! Что от людей прячешься-то? Или надоело всё, не желаешь ни с кем знаться?
-Не прячусь я. Просто, на улицу после работы не выхожу, тяжело мне на других смотреть, особенно на тех, кто женат. Вот и отсиживаюсь дома. Там не видно, как мне плохо. Иногда так тяжко на сердце, хоть в омут головой!
-А сейчас чем занимаешься?
-Смотрю забор. Совсем сломался, в одном месте его подлатаю, а он в другом месте заваливается. Я уж устала из леса жерди возить.
-Мне сказала бы, помог жердей привезти, и забор тебе починить.
И он принялся за работу. Да так ловко у него получалось, что за день справился с забором, весь перебрал, новый поставил.
-Спасибо тебе Мирон, что бы я без тебя делала?
-Не за что меня благодарить. А если желаешь, что бы я тебе помогал всегда, выходи за меня замуж!
-Ты меня огорошил прямо. Жить одной не сладко, но смогу ли я тебе хорошей женой быть? Ведь люблю я ещё своего ненаглядного Прошеньку.
Она горько заплакала. Мирон подождал, пока она проплачется, не уходил и ни чего не говорил.
-Успокоилась? Знаю я всё. Думаешь, мне легко делать такое предложение тебе? А знаешь, почему я до сих пор не женатый хожу, ведь лет мне уже много?
Она посмотрела на него с удивлением.
-Почему же?
-Да лучше тебя в деревне нашей не нашёл. Много женщин в деревне нашей, но ни одна из них за душу не тронула.
-А искал ли? Может, тебе так кажется. Ты получше присмотрись!
-Приходилось. На Лизе Жураковской чуть не женился, хорошо, остановился во время. А она сильно переживала, даже повеситься хотела из-за меня! А потом одумалась, замуж вышла. Сейчас с ней Кирилл мается.
-Почему думаешь, что мается? Они живут хорошо. Ребёнка себе родили. Славный малыш по деревне носится!
-Не знаю точно, так подумал только. Возможно, что живут они хорошо. Только одно знаю, позову её, бросит всё, прибежит ко мне.
-А хотел бы позвать?
-Хотел бы, женился, не позволил ни кому увести от меня невесту!
-Я сейчас тебе не могу ни чего ответить, дай мне немного времени подумать над твоим предложением. Для меня это так неожиданно прозвучало!
-Хорошо. Три дня тебе достаточно будет? Через три дня за ответом приду к тебе.
Мирон Петров жил с одной матерью. Были у него братья, да в гражданскую войну погибли вместе с отцом в партизанском отряде. Один Мирон только жив остался. С той поры они вместе с матерью живут. Мать старая женщина, по дому еле ходит. Работа свела судорогой её пальцы на руках и ногах. Он конюхом в деревне был, мать летом в поле трудилась. Прасковья с ней вместе работала. Так обрела Прасковья своё счастье в третий раз. Через год Бог дал им сыночка, Лёней его назвали, в честь погибшего деда.
Мальчик родился в 1924 году. Рос он крепеньким, но таким выдумщиком, просто диву даёшься, в кого он! Мирон, его отец, любил с ружьишком по лесу побродить, не так за дичью, как для своего интереса. Леня всё наблюдал за отцом, как он патроны наполняет порохом, как ружьё чистит, как проверяет ствол, чист ли он. Проявлял нездоровый интерес к этому делу. А однажды, когда родителей не было дома, он достал с кладовки ружьё, решил проверить, хорошо ли оно почищено. Он уселся по середине комнаты, как делал это его отец, и заглянул в дуло ружья. Оно начищено было до блеска. Тогда он решил зарядить ружьё. Достал патрон. Но тут ему пришла в голову мысль, проверить, что будет, если ударить по капсулу. Ударил он перочинным ножом, патрон и взорвался. Одна дробина попала ему в левый глаз. Боль была невыносимая, но мальчик не плакал сильно, сам виноват, что реветь-то! Он прикрыл больной глаз чистой тряпкой и побежал к тетке своей, Шуре. Она работала на дому, пекла колхозникам хлеб. Её попросил об этом Нохрин. Он пришёл к ней с целой делегацией:
-Шура, здравствуй! Что дома сидишь? Поработать не желаешь?
-Кому, какое дело, что я сижу дома? Работать у тебя в колхозе у меня желания нет. Отбили вы всё желание в тридцатом году.
-Обижаться не чего, не одна ты такая. Скотинку свою все отдали в колхоз, а ты себе корову оставила. Мы же её у тебя не забрали!
-Не забрали, потому что я не позволила!
-Да брось ты, как маленькая, ей Богу! Люди в поле трудятся, им есть надо возить, а хлеб печь не кому. У тебя отменный хлеб получается, я знаю. Вот и выпекала бы его через день людям. Муку тебе привезут на дом, готовый хлеб забирать станут. За это ты не станешь ходить в поле на работу. Ну, как, договорились?
-С кем? С тобой что ли? Больно мне надо с тобой договариваться!
Нохрин нахмурился, но промолчал. Он знал её характер. С такой бабой трудно о чем либо договориться. Но тут ему на помощь пришла Анна Канахновская:
-Шурочка, выручай нас! Хлеб печь ты станешь не Нохрину, а нам. Нам есть не чего в обед. Сейчас печёт Полина хлеб, но у неё такой он плохой выходит, что в глотку не лезет! А у тебя руки золотые, твой хлебушек есть – одно удовольствие.
Сначала она всё не соглашалась, но потом подумала, подумала, и согласилась. Уж больно народ любил её хлеб! Такого вкусного хлеба не было ни у кого! Обед труженикам полей привозили в поле. Готовила его Полина Сваровская тоже дома. Хлеб пекла Шурочка на дому. В ближайшее будущее хотели в деревне поставить пекарню и столовую для всех желающих отобедать в ней. Когда Лёня появился на пороге её дома, у Шуры выпала деревянная лопата из рук, которой она хлеб вынимала из печи, от неожиданности. Она в это время собиралась хлеб вынимать, торопилась успеть к обеду.
-Боже мой, Лёня, что случилось с тобой?
-Патрон взорвался, глаз мне повредил. Помоги мне, тётя Шура! Мамке только ни чего не говори, а то убьёт она меня за это.
-Подожди! Дай-ка я погляжу хорошо, что с ним.
Она обмыла глаз семилетнему ребёнку. Глаз покраснел и заплыл, разобрать невозможно было, что с ним. Шура наложила повязку на глаз.
-Ни как, племянничек, ты лишился глаза! Тебе, видно, говорил отец, что игры с ружьём до добра не доведут. Убедился? А теперь сам выпутывайся, как хочешь, родителям можешь, что угодно говорить, они не поверят в твои сказки. Я бы на месте матери твоей надрала бы тебе зад плёткой!
-Вам бы, тётя Шура, только человека выдрать! Ему и так не легко, перед родителями неловко! Но я их обманывать буду? Скажу всё, как есть.
-Ой, что-то с трудом вериться в это! Ведь ты такой врун! Ни как придумаешь целую историю, что бы себя выгородить!
-Авось, без этого обойдусь.
-Ну-ну! – Шура посмотрела на племянника укоризненно. Она его отлично знала, врать он любил, из любой заварухи сухим из воды выйдет.
Леня в этот раз слово своё сдержал. Он только немного преувеличил, рассказывая, как дело было. Прасковья перепугалась не на шутку, мыслимо ли, единственный сын глаза лишился! А отец его отнёсся к этому случаю холодно, даже хотел поколотить его за это. Но мать не дала, когда он схватился за верёвку:
-Будет тебе, отец! И так малыш перепугался до смерти! А тут ты ещё с верёвкой лезешь! Бедный мальчик, что ему пришлось вынести!
-Бедный мальчик! Это мы с тобой бедные, что у нас такой сын непутёвый растёт! Везде суёт свой нос, куда его не просят! Вот выдеру его сейчас, подумает тогда, как следует, брать ли ему в другой раз ружьё без спроса.
Но этот случай сыграл не маловажную роль в жизни Лёни. Он стал более послушным, чем прежде был. Правда, врать он не перестал, но делал это в тех случаях, когда выгодно ему было. По деревне о нём слухи ходили, что он может соврать прямо на ходу, не моргнув и глазом. А когда он подрос, то страсть к охоте ему передалась от отца. Ещё он любил собак очень, таких, как борзая, пригодных на охоту. Он купил при случае щенка борзой собаки, вырастил его. Оказалась сучка это. Приобрёл он ей кобеля такой же породы. И вскоре со всей округе к нему приезжали, что бы купить у него породистого щенка борзой собаки. Ведь собаки такой породы считались лучшими на охоте. Не зря они ценились ещё в крепостное время, только владели ими помещики, а не простые крестьяне. Родители не мешали сыну увлекаться этим занятием. Ещё Леня любил лошадей очень. Учился он слабо в школе, а когда её окончил, то пошёл конюхом работать. И даже гордился этим, что мог управлять любой лошадью, а те, в свою очередь, слушали его беспрекословно.
17.
Третьей дочерью Бондаренко Ивана была Татьяна. По своей внешности она походила на остальных сестёр, но по характеру она спокойной была, тихой. Когда пришла пора выдавать её замуж, пошла без всякого принуждения за того, кого выбрали родители. А они выбрали ей в мужья старшего брата Ивана Загоруйко, Антона. Пожили молодые вместе немного в родной деревне, а затем уехали в неведомые края, а куда, долго неизвестно было. И только спустя много лет, в родную деревню пришла от них весточка, то есть, письмо, где она сообщала родным, что живут в Киргизии. Они привыкли к этим краям, и чувствуют там очень хорошо. Детей они долго не заводили. Через тринадцать лет совместной жизни у них родилась дочь. Назвали её Валей, в честь родной сестры. Больше детей у них не было.
Валя Бондаренко выросла в красавицу очень похожую на свою сестру Шурочку. В деревне ей не везло с парнями. Приходил один товарищ её сватать, но она ему отказала:
-Лучше я буду вечно одна жить, чем с таким, как этот огарок! Тоже мне, жених!
Парень был маленького роста, невзрачный на вид. И пошёл парень обратно, не по зубам ему этот орешек достался! Годы шли, а для неё пары не находилось. Девушка не унывала. И жених ей нашёлся. Он жил в Мариинске, а Валю увидел первый раз на базаре. Она привозила с отцом картошку и торговала ею. Это в начале весны было. К ней подошёл молодой симпатичный парень:
-Какая красивая девушка! – Заметил он. – И картошкой торгует! Что, в вашей деревне все такие девушки красавицы?
Валентина не полезла за словом в карман:
-А ты думал иначе? Все такие. Пришёл за картошкой, бери, не разговаривай, а то передумаю тебе её продавать!
-А что такая сердитая, красавица?
-У меня, между прочим, имя есть!
-А позволь узнать, какое же оно, наверное, такое же красивое, как и девушка.
-Валей меня зовут.
-А я Степан. В городе живу, на заводе тружусь. Вот и познакомились. Позволь узнать, где живут такие красавицы?
-Я Тенгулинская. Деревня такая есть, в двадцати километрах от города, слыхал?
-Нет. О такой деревне ни чего не знаю, но теперь буду знать, потому что, в гости ездить стану, если можно, конечно.
-В гости ни кому не запрещается ездить, особенно, если есть к кому!
И Степан зачастил в деревню. Сначала он нашёл предлог, за картошкой, дескать, приезжал. А затем и просто так, лишь бы увидеть свою девушку, Валю. Иногда они виделись, встречались ненароком у колодца, поговорят немного, и разойдутся. Степан появлялся, обычно, в воскресение днём в деревне. Увидит Валю, домой спешит, в город. Местные девушки удивлялись:
-Валентина, что это городской парень вьётся около тебя? Видно, план у него имеется, приучит тебя к себе, а потом не заметишь, как увезёт в город!
Но она на такие шутки не обижалась, всегда отшучивалась в ответ:
-И не говорите, девочки, скоро в городе жить стану, нос к верху задеру, к вам только на большие праздники приезжать буду!
Но однажды Степан не пришёл. Сколько ни выглядывала Валентина в окно, сколько не ходила к колодцу за водой, не было милого дружка. Уже около четырёх часов вечера пошла она за водой к колодцу, в который раз в тот день. Смотрит у колодца стоит незнакомый парень, поджидает кого-то. Валентина подошла и совсем воды собралась набрать, как парень спросил её:
-Девушка, вас, случайно, не Валентиной зовут?
-А что это меняет, если так?
-Вот хорошо! Я вас давно поджидаю здесь. По описанию вы очень похожа на ту девушку, которую я жду.
-Я была час назад, вас не видела здесь.
-Возможно, я не так выразился. Я уже здесь больше получаса торчу. Две женщины приходили, на меня подозрительно смотрели, но ни чего у меня не спросили. А я решил, что ещё подожду немного, пойду искать ваш дом.
-За чем же я вам нужна так?
-Степан велел обязательно письмо вам лично в руки вручить.
-А где он сам, почему не пришёл? Заболел?
-Нет, он здоров. Не мог он прийти. Письмо почитаете, там всё описано, вам станет понятно, что с ним случилось.
-Спасибо вам за то, что поработали почтальоном.
-Не за что. Ведь Стёпа мне друг, как же я мог не выполнить просьбу его?
Парень отдал серый конверт, и пошёл обратно в город. А Валя держала в руках заветное письмо и смотрела в след уходящему другу. Она видела, как его догнала повозка, на которой ехал житель их деревни, как она остановилась и парень сел в неё. Больше она не видела ни чего, повозка скрылась за поворотом. Валентина спрятала письмо за пазуху, набрала воды и отправилась домой. Там она поставила вёдра с водой на лавку, а сама вышла на свежий воздух. День был солнечный. У забора вылезла молодая травка, выглянули цветы мать-и-мачехи, предвещая скорое наступление теплых дней. Валя свернула за сарай, в котором мирно жевала сено корова. Она убедилась, что её ни кто из родных не видит, достала письмо и стала читать его. Оно было от Степана. Он писал ей:
«Валюша, дорогая, я так люблю тебя! Полюбил с первого взгляда, как увидел тебя. Но признаться не мог, прости меня за это, боялся, что ты отпихнёшь меня. Но сейчас мне всё равно. На меня давно зуб имел один человек, ещё с гражданской войны, хоть я в то время подростком был. А вчера я его увидел нечаянно, и он, видно, понял, что я могу его сдать властям, донёс на меня первым. А тебе известно, что по доносу человека хватают и сажают за решётку. Спасибо моему товарищу, если бы не он, не читала бы сейчас ты это письмо! Куда меня пошлют, я не знаю, но думаю, что это недоразумение прояснится. Но умоляю тебя, дождись меня, что бы не случилось! Я вернусь, всё расскажу тебе, только ты меня жди! Твой Степан.»
Валентина задыхалась от нахлынувших чувств, ей стало жарко. Она спрятала обратно письмо за пазуху. Возвращалась домой она медленно. Мать встретила её у порога:
-Что стряслось с тобой, дочка? На тебе лица нет!
-Ни чего, маменька, – ответила Валя, и горько заплакала.
-Как ни чего, а слёзы, почему льёшь?
-Моего любимого парня по доносу забрали, как врага народа, а какой же он враг? В гражданскую ему даже воевать за народ пришлось. Враг народа воевал бы? Нет, отсиделся бы в стороне, не принимал бы участие в этой бойне!
-Не тужи, дочка, лучше помолись за него, авось, Бог сжалится над ним, всё обойдётся, и его отпустят.
Происходило это в те тяжелые годы, когда по одному доносу на человека, он мог совсем пропасть. Не разбирали сильно, виновен ли человек или нет. Но Степану повезло. Доносчик его был настоящим врагом народа, разобрались с этим всё же, а вернее, яму рыл для другого человека, сам в неё угодил, пошёл по этапу. Степана, возможно, и отпустили бы, но помешала война с немцами, он отправился прямо оттуда Родину защищать.
18.
Деревня потихоньку росла. Теперь она стала большой. Из одной улицы, что шла в длину и через маленькую речушку, она превратилась в четыре. Эти улочки примыкали к основной. Посреди деревни расположились фермы для свиней, курятник, коровник, а рядом конеферма. За ней площадка для сушки зерна или ток, как её называли местные деревенские жители. Во время уборки урожая там всегда большие горы зерна скапливались. Его перелопачивали с место на место, что бы оно быстрей высыхало. За зерносушилкой было место, где сушили табак. Его выращивали в поле, мужикам в радость. Осенью он сох в закрытом помещении. Его подвешивали под самый потолок, вверху ведь лучше просохнет. А когда высохнет, перерабатывали в махорку. Выдавали мужикам его по трудодням, как и всё остальное. С той поры, когда создавались колхозы, прошло десять лет. Колхозники жили лучше, чем десять лет тому назад. В сороковом году, на годовщину образования колхоза, постановили провести всем колхозникам радио в дом. Пусть слушают новости прямо на кровати. Электричество провели в каждый дом совсем недавно. Теперь не надо было глаза портить при керосиновой лампе. Остались несколько дворов, которые не желали иметь свет в своём доме. Они привыкли жить по старому, и не хотели менять свой образ жизни, как их не уговаривали. Вот и теперь все на сельском сходе пожелали иметь радио в доме, а несколько дворов упрямились, отказались от такой услуги. Сначала силовики протянули провода, по которому побежит сигнал, а уж затем раздавали всем радио, и подключали его, объясняя, как им пользоваться. Любопытный народ ходил толпой следом за рабочими, которые радио устанавливали. К Смокотиным пришли два молодых человека с чёрной тарелкой под мышкой.
-Здравствуйте все живущие в этом доме! Мы к вам пришли не просто так, мы вам радио подключим! Принимайте гостей!
Смокотины были не столько любопытные, как некоторые колхозники. Они терпеливо ожидали своей очереди дома.
-Проходите, проходите. Мы вас уже дожидаемся. А где же радио?
-Да вот же оно, и паренёк указал на чёрную тарелку, которую держал в руках.
-Неужели эта чашка станет говорить?
-Не чашка, а, скорее всего, тарелка! Посмотрите внимательней, разве она не похожа на тарелку?
-Может и похожа, но мы привыкли к чашкам. Это белая кость ест из тарелок, а уж нам и так хорошо. Мы не паны, поедим и из простой чашки. Неужели она разговаривать станет? До чего же дошли! Тарелки говорят!
-И не то ещё будет, только подождите немного!
Мужчины прошли к столу, оглядели комнату, ища розетку. Она была в простенке между окнами. Рядом с розеткой они вбили гвоздь, и повесили на него тарелку.
-Внимание, сейчас повернём вот эту ручку, и приёмник заговорит.
Паренёк стал вертеть ручкой туда, сюда, но тарелка молчала. Он не выдержал, хлопнул радио ладонью. И оно, испугавшись удара, заговорило. Вначале затрещало, а потом раздался голос Левитана. Тот сообщал последние новости по радио. Все присутствующие в доме люди зааплодировали, зашептались:
-Смотрите, говорит!
Левитан умолк, полилась мелодия, и молодой женский голос запел:
                Ах, Самара городок, беспокойная я,
                Беспокойная я, успокойте меня.
Этот голос произвёл такой фурор в доме! Все обнимались, радовались этому событию. А молодые люди попрощались и пошли к другим людям, устанавливать радио. В домах у жителей установили всем тарелки, а у конторы, высоко на столбе повесили радио, похоже на колокольчик, только цвет его был тёмный, и сделан он из металла. Жители деревни спрашивали у парней:
-А за чем на улице радио, в домах же есть оно?
На что молодые парни отвечали:
-Это затем, что бы слышали все радио, вдруг, какое экстренное сообщение будет, и не все его услышат. А тут сразу всем ясно станет, что почем. Ведь некоторые не сознательные люди отказались от радиоточки! А зря. За установку колхоз оплатил, пользуйтесь на здоровье! Эх, колхозники вы и есть, не понимаете, что государство заботится о вас!
У Смокотиных тоже произошли изменения. Когда Полине было три годика, отец повесил во дворе детям качели. Он вкопал два столба, перекинул перекладину на самом верху, укрепил толстые верёвки, а на них положил длинную доску, такую, что бы девочки свободно могли сесть все разом. Они были на седьмом небе от радости. В первый же день они уселись все на качели. Даже Полину посадили впереди. Её поддерживала Оля сначала, а Надя попробовала раскачать качели. Но одной у неё не получалось. Тогда она попросила Олю:
-Оставь её. Она уже большая девочка, сама сможет подержаться. Ты лучше мне помогай. Видишь, я не могу раскачать качели ни как!
Оля стала раскачивать с Надей, а Полина крепко держалась за верёвки. Когда девочки раскачали сильно, закружилась голова у малютки, и она свалилась на землю. Полина не успела подняться и уйти. Доской её поддело за платье и подняло вверх. Какой-то миг она держалась на весу, но когда доска была в низу, Полина сорвалась и упала. Она встала на четвереньки, хотела подняться, но тут возвращалась доска с девочками, обезумевшими от страха. Доска эта ударила её со всего размаха прямо по затылку. Девочка упала, тело её обмякло, она теперь уже не плакала, как раньше. Пока девочки остановили качели, Полину несколько раз било по голове. Надя первой соскочила с качели:
-Оля, беги за мамой в дом.
Оля побежала за мамой, а Надя подняла сестру с земли. Она уже не дышала. Мать прибежала быстро:
-Что с ней, что вы сделали? – Начала она ощупывать ребёнка. – Вы убили её!
Девочки испугались не на шутку.
-Мамочка, мы ведь не специально! Она плохо держалась за верёвки и упала.
-Михаил! Иди сюда немедленно! За чем ты сделал им качели на погибель? Они убили нашу Полюшку! Что делать теперь станем? Убери их сей час же! Обойдутся без неё, не умрут. Раньше жили без неё, зато целыми были, и сейчас поживут.
Михаил сильно расстроился. Ему жаль было дочь, детей он очень любил. Полину похоронили, а через месяц Шура родила снова девочку. Рожала она дома, врач сам к ней приходила принимать роды. Она недавно в село приехала, лечила всех жителей деревни, не взирая на их возраст, а когда надо было, то и роды принимала. На её счету уже три малыша были приняты, эта малышка четвёртой была. Вначале Михаил хотел девочку назвать Полиной, в честь погибшей сестры, но Шура возразила:
-Нельзя ребёнка называть в честь умершей, иначе жизнь её не состоится, и она тоже умрёт, как первая.
-А как же ты назовёшь её тогда? – Поинтересовалась Шура.
-Как угодно, только не Полиной!
И назвали девочку Настей. Она была копией матери своей; такой же цвет волос, только чуточку светлей, такие же глаза, как у мамы. Через год после рождения Маруси, Бог дал им ещё одну девочку. Назвали её Аней. Но эта Аня была таким беспокойным ребёнком. Мать не знала ни днём, ни ночью покоя от неё. Один раз к ним зашла соседка Вера.
-У тебя всё время плачет и плачет малышка. Я тебе принесла мак. Летом на своём огороде его вырастила. Делай отвар и пои им ребёнка. Она с этого отвара станет крепко спать, перестанет плакать. И ты немного отдохнёшь.
У этой соседке мак рос всем на зависть, огромный, тёмно-розовый. Головки мака созревали большие. Мак соседка разбрасывала по всей картошки, собирала урожай хороший с него. Его она пускала в стряпню, любила делать рулет из мака.
 Шура мак взяла. Она помнила, какой крупный мак рос в её огороде. Головки его с кулак величиной качались на ветру. Даже завидно было, глядя на него. Вера сеяла его давно по картошке, так места он занимает мало, и картошка хорошая растёт. Идёшь по деревне, огород Веры выделяется от остальных. Он словно огромная цветочная клумба! И создавалось такое впечатление, что там растёт один мак, особенно издали. Вечером она после того, как малышка пососала грудь, дала девочке маковый отвар. Малышка его выпила, и всю ночь спала, как мёртвая, до утра ни разу не просыпалась. Она поила таким отваром несколько ночей подряд. В последний вечер она вместо неполной ложки насыпала в кружку целую ложку мака. Отвар получился слишком густым, даже по цвету видно это было. Аня напилась этого отвара, и крепко заснула. Утром Шура проснулась, переделала все дела, а девочка всё спит, не просыпается. Тогда мать решила разбудить малышку, что бы покормить её. Подошла к колыбели, а она уже холодная там лежит. Шура не могла поверить в случившееся. Она подняла ребёнка на руки, прижала к груди своей и зарыдала:
-Господи! За чем ты забрал от меня моего ребёнка? Чем я провинилась перед тобой? – Запричитала она перед иконой. Но на неё смотрела Божья Мать молча, осуждая её за этот случай. В доме у неё сохранилась одна лишь икона Божьей Матери с младенцем на руках. Не знала Шура, что мак обладает таким губительным средством. После последней девочки два года у них не было детей. За тем родилась снова девочка. Имя ей подобрали красивое, Маруся. Девочка росла красавицей, как мать, с такими же волосами и глазами. После Маруси три года у них ни кто на свет не появлялся. На четвёртый год Бог дал им мальчика. Отец дал ему имя Миша. Был он маленькой копией папы. А ещё через два года снова у них родился мальчик. Если Миша был похож на отца своего, то новорожденный мальчик был копией матери. И имя ему дали Александр, в честь матери. Годы эти прошли незаметно. Семья выросла, но жить они стали немного лучше. Когда они вели своё хозяйство и жили единолично, то условия жизни у них было куда лучше, чем при Советской власти. Они теперь не стремились заводить скотину свою, отбили охоту им власти её иметь. В хозяйстве у них одна корова и велась, и то только потому, что дети шли один за другим, а им молоко очень нужно было. Правда, по ограде ещё курочки бегали, красуясь перед петухом своим разноцветными перьями. Старшая дочь Надя выросла, в то время ей исполнилось восемнадцать лет. Она окончила деревенскую школу, это семь классов, с отличием, и хотела поступить осенью, учиться в Мариинске на преподавателя. Но, пока, решила поработать в детском доме с годик, что бы узнать, годится ли ей быть преподавателем, любит ли она чужих детей. Детский дом организовали в Мариинске сразу после гражданской войны, собрали детей сирот со всей округе. Сначала это были обычные сироты, которых не кому было содержать. Но потом туда стали поступать дети инвалиды, которые создавали трудности в семье. За ними необходим был уход, а родителям надо было трудиться, иначе содержать детей не на что было. Вот и стали детей инвалидов устраивать в детские дома. Это были далеко не дураки, а наоборот, очень умные дети, только инвалиды. Многие из них успешно учились в школе, а затем и дальше шли получать рабочую специальность. Из них в последствии получались хорошие портные, бухгалтера, сапожники. Надежду приняли няней сразу же, их в детском доме не хватало. Зарплата у них была маленькая, а обязанностей много, не каждый шёл работать туда. С обязанностью этой она вполне справлялась. В коллективе она быстро прижилась, и даже заимела подруг там. Жить она устроилась на квартиру к завхозу этого детского дома. Правда, когда она устраивалась на квартиру, то не предполагала даже, что хозяйка этого дома работает завхозом там. Хозяйку звали Мария Антоновна. Это потом она узнала, что работают они вместе. Мария Антоновна была пожилая дама, руки её тряслись от старости, а может, от болезни какой, не известно. Надя, по простоте душевной, спрашивала её:
-Мария Антоновна, ведь вы уже пожилая женщина, что же не идёте на заслуженный отдых?
На что та отвечала:
-Глупенькая ты ещё, не понимаешь, что мне на работе легче, чем дома сидеть. Там я общаюсь с людьми, а дома я буду одна совсем. Не кому обо мне даже позаботиться. Мужа и сына убили ещё в гражданскую войну. С той торы я одна мотаю срок свой. Ни кому не секрет, что помнят о тебе, пока ты работаешь, пока нужен людям. А на заслуженный отдых уйдёшь, станешь, как отработанный материал, не нужен ни кому. А этого я не хочу, вот и хожу на работу, пока ноги носят!
Но перед самым Новым годом ей стало совсем плохо. Её положили в больницу, а после выписки отправили, наконец, на пенсию.
После нового года Надю вызвала к себе директор детского дома.
-Надежда Михайловна, я вас вызвала к себе вот зачем: у нас ушла из детского дома завхоз. Мария Антоновна уже не могла больше работать. Отдыхать ей давно пора. А на её место поставить не кого. Вы не могли бы попробовать занять её место?
-Это так неожиданно. Я просто не знаю, что вам ответить. А вдруг я не справлюсь с этим нелёгким делом? Ведь я совсем ещё молода! Опыта, ни какого нет!
-Да ты не бойся, всё хорошо будет! Не боги горшки обжигали!
-Хорошо, а на моё место кто пойдёт?
-На твоё место я могу любого поставить. А завхозом надо ставить надёжного человека, что бы не воровал, был предан делу своему. Мне ли тебе рассказывать, каким должен быть настоящий завхоз? Я видела, как ты старалась помогать Марии Антоновне в работе.
-Я чисто по-дружески ей помогала, когда у меня время было. Она женщина пожилая, ей трудно работать было.
-Я это знаю и не осуждаю тебя за это. Доброе сердце у тебя, девочка! Знаю, что дружите вы с ней. Если что не получится, она всегда придёт на помощь тебе, поможет, подскажет.
И Надежда Михайловна стала работать завхозом. Работая няней, ей не расхотелось поступать в педагогическое училище. Детей она любила, её всё больше и больше тянуло к ним. Летом она подала документы в педучилище, но учиться ей не пришлось. В городе она снимала комнату у Марии Антоновны. Днем она была на работе, вечером старалась помочь своей хозяйке по дому: полы помоет, бельё постирает, сварит. Хозяйка совсем слегла, тяжело ей делать работу по дому стало. На выходные она спешила в деревню. Когда доедет на попутке, а когда и пешком добирается. Рвалась она в деревню не так просто, жених у неё был там, Носков Николай. В деревне он был знатным хлеборобом, стройным, голубоглазым, со светлой шапкой волос на голове. Был он старше Нади на два года, любил её без памяти. Отличная пара была бы, но судьба распорядилась иначе. Однажды в августе Надя шла всю дорогу пешком с города в деревню. Решила пойти после работы, что бы успеть, в бане помыться дома, и со своим женихом встретиться. Как назло, в этот день ни одна повозка её не нагнала. Может, потому что поздно уже было, повозки в это время не ходили. И машины ни одна не догнала её. Да ещё в этот день погода дождливая была, с небосвода то и дело сыпал мелкий нудный дождь. Ветер пронизывающий насквозь задувал прямо под юбку, пробирался по телу. Надя ёжилась от холода, она не предполагала, что так холодно на улице станет вдруг. Когда она только выходила из города, была ещё сносная погода, но совсем иная стала, спустя немного. Надя оделась легко, не рассчитывала, что дождь будет лить целый день. За то время, что потратила на дорогу, добираясь до родной деревни, она вымокла до нитки. С севера дул холодный ветер. Но холод она не замечала, из-за того, что шла быстро. Добралась до деревни, когда совсем темнеть стало. По улице шла уже тише, и её сразу же холодный ветер обнял, холод забрался ей под легкое пальто, разлился по телу. Она добралась до родного дома. Родные уже перемылись в бане, сидели за столом, чаи гоняли. В доме было тепло и уютно, трещали в печи дрова.
-Дочка, иди скорей в баню, пока не остыло там! За одно, погреешься, дождь всю намочил, сухой нитки нет на тебе! А я развешу твою одежду у печки, пусть просохнет.
-Подожди, мама, успею! Дай немного отдышаться.
-А что так, гнались за тобой? Или устала с дороги?
-Ни кто не гнался. От самого города, как на грех, ни одной повозки не было, словно вымерли все. Раньше кто-нибудь да нагонит, а сегодня не было ни кого. Знала бы, лучше в городе осталась! Она опустилась на кровать. Мать прикрыла её дрожавшее тело тулупом. Она согрелась и не заметила, как уснула. Её не стали будить. Выходные она пробыла дома. В воскресение вечером к Наде пришёл её кавалер, Николай. Он, как всегда, потоптался у калитки. Надя не выходила. Тогда он собрался совсем уж уходить домой, полагая, что она не приехала из города, но в это время открылась калитка, и показалась сестра Нади Ольга.
-Ты к Наде пришёл?
-А как ты догадалась?
-Всегда ведь ты к ней приходишь. А Надя наша что-то приболела. Целый день лежит пластом в кровати, не поднимается, ни чего не ест! Мама с тятей сильно переживают за неё. Жар у неё сильный.
-Что с ней такое, может, застудилась где?
-Видно, это так и было. Ведь она ещё вчера пришла пешком из города, вся промокла до нитки, даже в баню не пошла, может, там бы погрелась! Ты уж на неё не сердись, встретитесь в следующий раз.
-Какая ты смешная, Оля, как же можно на Надю сердиться? Она славная девушка! Хорошо, я зайду в следующий раз, передай ей!
Всё воскресение Надя пролежала с температурой. Мать поила её отваром полевых трав, что бы сбить температуру, но то ей не помогло. В понедельник утром ей надо было ехать рано в город, а у неё поднялась температура ещё выше. Она вся горела. Шура подошла к дочери, что бы её разбудить, и обнаружила это. Губы её спеклись от высокой температуры, глаза впали. Она потрогала дочь:
-Михаил, что делать станем с дочкой, посмотри, она вся горит!
-Вот что, мать, я в город один поеду, скажу, что заболела Надя. А ты сходи к Лукерье, пусть придёт, посмотрит нашу дочку.
Лукерья пришла тот час, но ни чего не могла поделать, жар у неё не спадал. Что только она не делала с ней: и поила отварами трав, натирала барсучьим жиром и самогоном, всё бесполезно. Когда приехал Михаил из города, Шура пошла к доктору деревенскому. Она жила при больнице, дом местного богатея разделили на две половины, в первой половине она и жила, а вторую половину дома занимала больница. Молодая докторша пришла, осмотрела больную, померила температуру:
-Похоже, что у вашей Нади крупозное воспаление легких. Её бы следовало отправить в город, положить в больницу. Но сейчас уже поздно, повезёте ли вы её в это время? А госпитализация ей нужна срочная! Болезнь опасная, если запустить её, то смерть неизбежная ждёт!
Она сделала Нади укол, но он не снял ей температуру. Михаил решил, что на ночь ехать нет резона, поедет утром рано. Врач не возражала. Домой она не пошла, ночевала около больной, давала ей постоянно микстуру. Под утро больной стало хуже. Её не могли везти в город, дорога дальняя, не известно, что их ждёт по дороге, одним словом, побоялись. Ольга днём сбегала за Николаем. Нашла она его в мастерских, где он колдовал над трактором, ведь скоро пахать землю надо будет после уборки урожая, трактора должны быть в порядке. Они были примитивные, но, все же, техника, как ни верти, уход за ними нужен! К Николаю подбежала запыхавшаяся Оля.
-Вот ты где! Еле нашла тебя! Не мог ли ты сейчас пойти за мной?
-А что случилось-то?
-Наде совсем плохо, жар у неё сильный. Врач хотела, что бы тятя отвёз её в город, в больницу, но это было ещё вчера. А сегодня врачиха сказала, что её не надо трогать, боялась растрясти по дороге.
-Тогда кого мы ждём, пошли скорей!
Надя лежала в передней комнате на кровати. За эти дни она осунулась, не узнать, черты лица заострились, кожа побелела. Николай поставил табуретку около кровати, сел на неё:
-Наденька, ты меня слышишь?
Она молчала, глаза её были закрыты. Он уронил голову на руки и заплакал, как ребёнок. Подошла к нему мать девушки:
-Коля, ты что ревёшь, ведь ты мужик, а они не плачут?
-А разве вы сами не видите, что она совсем плохая? Надо было её везти в больницу скорей! А, может, сейчас ещё не поздно? Я попрошу у Нохрина машину, что бы он отвёз её в город!
Но тут вмешалась врач:
-Опасно её сейчас в таком состоянии везти, поздно. Видно, она шла уже больная сюда, а холодный ветер и дождь добавил. Я не могу ни чего поделать, угасает она с каждой минутой! Довезти мы её не сможем, только хуже сделаем.
-И что, смотреть будем, как она угасает? Не ужели медицина не в силах что-то предпринять?
-У нас нет нужных лекарств. И такое воспаление ещё мы не в силах лечить! Я и так делаю, всё, что можно, что бы облегчить её участь.
Николай не мог задерживаться у постели больной долго. Он посидел ещё немного и пошёл, как пьяный. К вечеру Нади не стало. Она умерла тихо, словно уснула навечно. Весть о том, что Смокотины понесли большую утрату, быстро облетела всю деревню. Николая эта весть достала за вечерним чаем. Её в дом принёс друг. Николай чуть чаем не поперхнулся, когда услышал, что его невеста умерла. Он вскочил с места возбужденный:
-Что ты такое несёшь? – Вспылил он на Егора. - Я у неё днём был, она живая лежала, только осунулась и бледная очень.
-Точно, точно. Я сам своими ушами слышал, как её мать рыдала у колодца, набирая воду. Я её ещё спросил: «Что-то случилось?» Она меня послала подальше, что бы я не совал свой нос, куда собака не суёт свой хвост. Затем Ольга вышла, взяла у неё ведра с водой, а мне сказала, что Надя умерла. Мать шла за ней, как пьяная, вся в слезах, не разбирая дороги. Жаль женщину, ведь дочь свою она очень любила. Мне кажется, гораздо больше остальных детей!
-Тогда что я сижу? Побегу к ним, сам узнаю, верно, ли это? Или ты придумал всё, что бы меня больней задеть!
-Беги, узнай, коль мне не веришь!
Николай робко вошёл в дом своей невесты. Надя лежала, одетая в чистое и нарядное платье, на широкой скамейке в передней комнате. Голова её подвязана была в белый платочек, в руках она держала свёрнутый вчетверо носовой платок и маленькую иконку. Платье ей мать надела своё, в котором под венец ходила. Она сберегла его с той поры. В этом платье Шура хотела дочь свою первую выдать замуж, но не получилась. Если бы не белый платок, то Надя похожа была бы на невесту. У Николая ком подступил к горлу. Он смахнул рукавом телогрейки набежавшую на глаза слезу. Мать Нади сидела возле дочери. Голова её склонилась низко, словно она хотела отыскать что-то под скамейкой. Она раскачивалась из стороны в сторону, приговаривая:
-Милая моя доченька, зачем же ты покинула нас? Как же теперь мы жить станем без тебя? Зачем же ты спешила в деревню, на погибель свою? Можно ведь было остаться в городе, тем более что на улице дождь и ветер был! Или повидаться с милым тебе не терпелось? А, может, проститься с нами тебе хотелось? Молчишь? Как я буду жить дальше без тебя?
Рядом с ней стояла Ольга. Она осторожно гладила мать по спине, успокаивала её:
-Мамочка, не плачь так, не убивайся по ней! Всё равно её не поднимешь, не вернёшь к жизни! Подумай о нас, ведь Саша совсем маленький. Он есть просит, покорми братика, иначе он помрёт! Тебе ведь от его смерти не станет лучше!
Шура, словно очнулась на время. Она встала со своего места, подошла к колыбели, в которой плакал малыш, взяла его на руки, и села на прежнее место. Ребёнок сейчас же замолчал, как только получил от матери грудь. Он с жадностью сосал, а мать не обращала на него внимания. Она не могла оторвать взгляд от умершей дочери, словно хотела её запомнить навсегда. Николай подошёл ближе, за чем-то потрогал носки ног у покойной девушки. Этот жест мать Нади заметила, подняла глаза на её жениха:
-Вот видишь, Коленька, куда собралась твоя невеста? А вы хотели после уборочной сыграть свадьбу… Видно, не судьба, не бывать этой свадьбе! Жаль, конечно, я так мечтала дожить до этого дня! Мечтала понянчить ваших деток! Ах, Надя, Надя, что ты наделала? Как же теперь жить-то мы все станем?
-Тётя Шура, не переживайте вы так сильно! Видно, судьба наша такова, что поделаешь! На всё воля Божья! Знать, нужна она там, на том свете, коль рано Он к себе её забрал! Не надо слёзы лить, иначе ей там плохо лежать станет!
-А тебе, откуда это известно, как там будет? Может, нет ни какого того света, люди всё придумали, что бы не так страшно им было жить и умирать. Пусть надеются на лучшую жизнь там, чем на земле нашей грешной.
-Мне бабушка моя не раз говорила про это, когда мамка умерла моя. Сильно я тогда переживал, плакал всё, а она меня старалась успокоить, говорила: «Не разводи сырость, мать в ней лежать станет, плохо ей там будет!».
-Спасибо тебе, Коленька. Но не смогу я без Нади моей жить. Она была моя надежда, моя помощница во всём. Как я теперь без неё жить стану? Она, сердечная, каждую копейку берегла, всё домой несла. А если доводилось купить что-нибудь, то не себе брала, сестрам или братьям старалась обновку добыть. Мы немного лучше жить стали, ради её старания. А теперь как мы будем без дочки нашей, без помощницы нашей? Большие надежды я на неё возлагала, думала, что она станет жить по-человечески. Выучится, станет у нас в деревне детей учить грамоте и уму-разуму.
-Ну, что поделаешь, коли Богу она нужней оказалась? Смиритесь! Мне-то, думаете, легко жить без неё будет? – И он утёр навернувшие на глаза слёзы.
Он горестно вздохнул. В этом вздохе слышались слёзы. Но показывать их ему было неудобно перед этой женщиной.
-Тётя Шура, дядя Миша, вам помощь моя нужна? Вы не стесняйтесь, говорите. Ведь Наденька мне не чужая. Я могилу пойду рыть, выберу самое лучшее место, что бы ей лежать там хорошо было!
-Спасибо, сынок, за заботу, но уже есть люди, которые могилу рыть станут. Если утром ты с ними на кладбище пойдёшь, место подходящее поможешь выбрать. Я тогда спокоен буду, возьми это на себя, проконтролируй тех людей.
-Хорошо, я обязательно помогу им, не беспокойтесь напрасно.
Хоронить Надю пришло всё село. Даже с города приехали люди, которые трудились вместе, что бы проститься с ней. Николай шёл за гробом, и ему всё не верилось в то, что Нади больше нет. Он считал, что это кошмарный сон, и стоит ему проснуться, как всё исчезнет разом: и эти люди, и гроб с его любимой девушкой! Он даже попробовал ущипнуть себя за ухо, но почувствовал боль. Значит, это не сон, но верить не хотелось в это! Когда спустили гроб с телом девушки, мать её кинулась следом. И едва её успели схватить и оттащили от могилы, немного успокоили. Ещё бы минута, и она упала бы прямо в могилу.
-Шура, перестань! Ты же сильная женщина у нас! Не сломает тебя это горе! И Наденька тебя не одобрила бы за это! Брось горсть земли ей на крышку! Пусть она чувствует, что ты всегда рядом с ней.
Шура подхватила землю в кулак, бросила её, не удержалась, упала на грязную землю. С кладбище её увели под руки. После похорон не проходило такого дня, когда она не приходила на кладбище к дочери. Один раз, на сороковой день после её смерти, она пришла, как всегда, на могилу дочери. Смотрит, а около креста сидит её Наденька, как живая, в одном белом платье, в котором её закопали, и косу свою расчесывает. Мать остолбенела, стоит, ни жива, ни мертва, а она ей:
-Здравствуй, мама! Давно я тебя дожидаюсь! Просить хочу тебя, не ходи ты ко мне часто, не лей слёз горючих по мне. И так мне тяжело здесь лежать, от слёз твоих сыро здесь, платье не успевает просыхать! – Сказала, и пропала, словно не было её здесь.
Постояла мать около могилы дочери немного, но плакать не решилась, слова Нади глубоко запали ей в душу. И перестала она ходить каждый день на кладбище к дочери, боялась потревожить её покой. Но память о ней она хранила в душе всю жизнь, на могиле была только в дни родительских суббот, когда всех умерших поминают.
19.
Петр Ефременко молодую жену привёл к родителям в дом. Она освоилась быстро, словно жила здесь с рождения. Когда она вместе с мужем шла по деревне, то за их спиной слышались разговоры:
-Гляди, Фрося, какую жену себе взял Пётр! Сам невзрачный, смотреть не на что, а она красавица. И везёт же людям!
-Везёт? Тоже мне, сказала! Разве тебе не известно, что его тётка ведьма? Она кого хочешь, привяжет так, что оторваться не возможно! Бедная Лукерья, как ей не повезло!
-Что ты такое говоришь, Анна? А, может, у них любовь?
-Тю! Любовь! Кого тут любить-то?
-Если тебе Петр не нравится, это не значит, что он всем не нравится! Парень, как парень, что зря его хаить! Мне, например, он очень нравится!
-Глядите-ка на неё! Ни как ты запала на него! Что же не шла за него замуж?
-Если бы он меня сватать пришёл бы, не отказалась бы от такого мужа! Не в тот дом он зашёл, видать, Лукерья его пленила совсем! Эх, парень!
-А что в нём хорошего? Что вздыхаешь-то?
-Но и плохого нет ни чего, а мне такой нравится мужчина! Не пьёт, не курит, матом не ругается, обходительный, добрый.
-А тебе, откуда это известно?
Знаю, в одной деревне живём.
Жили молодые хорошо меж собой, но подобные разговоры надолго выводили из себя Лукерью. По началу она внимания не обращала на них, но потом они надоели, стали раздражать её. Она хотела уйти от Петра, к родителям вернуться, но не смогла. Пришла она в родительский дом, одну ночь только смогла провести. А Петя, когда она не пришла ночевать, хотел бежать её искать, да мать остановила:
-Не тревожься, она к родителям подалась, завтра вернётся назад, вот увидишь.
-А ты откуда это знаешь?
-Не сможет она без тебя долго жить, привязала я к тебе её.
-Значит, люди правду говорят?
-А что они могут знать, люди твои?
-По деревне слух идёт, что твоя сестра мне такую услугу сделала, ведьма она.
-А хоть бы и так? Но сестра здесь ни при чём. Чем ты недоволен, скажи? Ведь сам хотел, что бы Лукерья была твоей женой. Вот получил, что хотел, теперь живи и радуйся!
-Стыдно мне от людей по деревне ходить, каждый пальцем тычет, не пара я ей!
-Успокойся, сынок! Мало ли что люди говорят. На каждый роток не накинешь платок. Пусть языками треплют, что хотят, а ты продолжай жить с Лукерьей, что бы ни случилось. Вот если бы ещё с братом помирился, а то, с той поры, как он ушёл к жене, в гости не ходите, словно чужие. А ведь живёте рядом. Видитесь только два раза в год и то, когда картошку сажаем в огороде и когда копаем её. Вот это от людей стыдно слышать!
-Мама! Совсем ты меня запилила этим братом! Не стану с ним мириться! Довольно того, что с ним видимся весной и осенью в огороде, когда сажаем картошку и когда убираем её.
-Чем же он тебе не угодил? Ведь, всё же, родные люди вы!
-Языком меньше трепать надо! Не могу я ему простить, опозорил меня перед честным народом! Болван! Хотел настроение за мой счёт поднять у народа.
-Но вы ведь братья кровные!
-И что, это ему дозволяет меня на посмешище выставлять? Не говори мне о нём больше ни чего! Нет у меня такого брата!
-Вы с ним, как два барана, упёрлись, и всё тут! – Вздохнула она.
Лукерья вернулась в тот же день под вечер. Она вошла в дом, как побитая, виноватой себя чувствовала, встала у порога, не решаясь проходить дальше. Петр с родителями за столом сидели, ужинали, когда она вошла.
-Что не проходишь, дочка? В ногах правды нет! Присаживайся к столу, ужинать пора! – Завёл разговор Данил. – Родители-то живы?
Петр молча смотрел на неё. В его глазах проглядывалось осуждение за её поступок. Мать подбодрила невестку:
-Проходи, дочка, что стоишь у порога, словно ругаться пришла! Погостила у родителей, хорошо, но дом свой забывать не следует. Мы теперь твой дом, жить тебе с нами придётся. Да вы ни как с Петей поссорились?
-Нет, мама, не ругались мы с Петром, просто на душе у меня так погано стало, что не выдержала я, к родителям ушла. Вы уж на меня зла не держите, бывает мне очень плохо, не знаю, кому пожаловаться, к кому голову прислонить! И мать родная меня бранит. Говорит, знала за кого шла замуж, теперь не смеши людей. Как жить дальше, мама?
-Дочка, я тебя понимаю! Это пройдёт, не обращай внимания. Я догадываюсь, деревенские кумушки тебя достали. Но ты не обращай на них внимания, глупые бабы они. Живите с Петей дружно, детишек заводите, вот и хандра твоя пройдёт.
И решила Лукерья прислушаться к совету свекрови. Если разобраться, то муж у неё не плохой парень, только уж больно худой, а так даже симпатичный. В колхозе сторожем работает на пасеке и помогает пасечнику управляться с хозяйством. А хозяйство у него большое, ульев стоит на опушке леса много. Пчёлы мёдом снабжают всю деревню, и даже на продажу остаётся мёд. Пасечник его уважает, не нарадуется на его работу. В свободное время Пётр корзинки плёл по заказу деревенским жителям. В этом деле он был мастер, мог сплести не только корзины, но и другие важные вещи, даже лапти, если надо. В их доме плетёные кресла стояли. Сплёл он их в подарок матери и отцу ещё до женитьбы. Сам часто садился в кресло отца. Оно качалось, как колыбель младенца. Думалось в нём хорошо. Теперь вот колыбель для будущего младенца сплёл. Её надо к потолку подвешивать. Такие колыбели были у всех деревенских жителей. И ещё Петр был отличный рыбак. Пасека стояла не далеко от речки, так он использовал любую свободную минуту, бежал рыбу ловить. А когда не было времени с удочкой у реки посидеть, ставил морду. Это такая плетёная вещь, которая служит для ловли рыбы. Её плёл Пётр так, что рыба свободно заплывала в неё, а оттуда выплыть уже не могла. Ставил он её в тихое место на реке, где много рыбы водилось. Придёт Петр на утро, поднимет морду из воды, а там рыбы набралось столько, что едва в корзинку вмещается. Принесёт он с пасеки улов, какой только там рыбы не было! И к Лукерье он с трепетом относился, любил её сильно, жизни без неё не чаял! Поняла Лукерья, что жить ей предстоит с Петей всё время, что сделано, то сделано, раньше думать надо было. Без детей они прожили два года. На третий год Бог дал им сына. Назвали его Михаилом. Рос мальчик спокойным ребёнком, послушным. У Мишеньки были большие голубые глаза, а взгляд такой печальный, что смотреть без тревоги нельзя. Ребёнка не видно было и не слышно, возится себе тихонько в уголочке с самодельными игрушками. Плакал он редко, в крайних случаях только. Через два года у них вновь родился сын, Фёдор. Этот ребёнок был не погодам шустрым, везде совал свой нос, куда его не просили. Много хлопот он доставлял родителям. Любил Фёдор лазить в огород, когда надо и когда не надо. Лукерья развела птицы разной в хозяйстве, даже индюков завела. Очень понравились Фёдору эти индюки, только он не мог правильно произносить название этой птицы, кукундюшки он их называл. Их соседка Ольга услышала это в первый раз, так смеялась, что слезы из глаз выступили. С той поры она называла Фёдора не иначе, как Кукундюшкой. В годы коллективизации появился у них третий сынишка, Саша. Этот мальчик был вспыльчивым, настырным, если загорится ему что-то сделать, ни какие уговоры не повлияют на его решение, всё равно сделает так, как хочет. Наверное, в этом сыграла большую роль обстановка, в которой люди жили в то время, поэтому, такой нервный ребёнок получился. Он любил, что бы было всё по его, и если кто-то из братьев или друзей не посчитался с его мнением, выходил из себя. Он легко вступал в любую драку, и всегда выходил из неё изрядно побитым, но не побеждённым. С малых лет его влекла техника, которая стала появляться в колхозе с первых дней его существования. Если его братья бегали к отцу на пасеку, помогали ему там, то маленький Саша пропадал на колхозном дворе, где возился с трактором его родной дядя Максим. К тому времени Максим стал у механизаторов механиком. Он следил исправно за колхозной техникой. И если кто не выполнял его требования, получал выговор вплоть до перевода на другую работу, скотником, например. Племянника дядя не прогонял, и даже разрешал ему покрутить кое-какие гайки, чему Саша был безумно рад. Домой Саша приходил весь в мазуте, как заправский тракторист. Но его глазёнки блестели, а лицо светилось счастьем. Мать ворчала на него:
-Не пойму, что ты там делаешь? То ли тобой трактора протирают, что такой грязный? Умыться не где было? По деревне так и шел чумазый?
Саша наспех умывался, садился за стол и уплетал так, словно не ел год целый. При том всегда говорил:
-Не ругай меня мама! Я дяде помогаю трактора ремонтировать. Он знаешь, какой умный, мой дядя Максим? Это не то, что с пчёлами возиться, это техника!
-С пчёлами тоже надо уметь ладить. Мёд – хорошая штука, он целебный. Кто его ест, тот дольше на свете проживёт. Болезни от того отступают.
Отец так и продолжал трудиться на пасеке, теперь уже не сторожем, а вторым пасечником. Иногда, правда, приходилось им вдвоём вместе со сторожем охранять пасеку от медведя, который повадился приходить к ним в гости по ночам. Медведь попался хитрым, его выслеживали люди, а он от них скрывался до поры до времени. Появлялся, когда они его совсем не ждали со стороны леса. Он не боялся собак, которые поднимали шум, орудовал, как хозяин, не обращая на них ни какого внимания, а если достанут его, отмахивался от них, как от назойливых мух. Медведь попался знатоком в пчеловодстве. Он улья не ломал, а открывал их и вынимал соты, не обращая внимания на пчёл. Что бы отделаться от настырного мишки, пришлось просить помощи у колхозников. Вызвались помочь пасечникам охотники. Они выследили ночного гостя, пугнули его так, что он перестал беспокоить эту пасеку. Видно, ушёл на другое место, где пчёлы доступней были. Лукерья поняла, наконец, что не любит мужа, но не уходила от него, детей она своих очень любила и не хотела, что бы они росли без отца. От безысходности она часто стала прикладываться к бутылке, а напьётся, лить слёзы по своей неудачной жизни. Петр видел всё это, но ни чего не мог поделать. Он гладил свою ненаглядную Лукерью, приговаривая:
-Лукерьюшка, душа моя, за чем ты пьёшь? За чем меня так унижаешь? Чем я провинился перед тобой? Ведь я люблю тебя всем сердцем! Подумай, ведь у нас дети растут, они смотрят на мать. Какой им пример ты подаёшь? Ведь я совсем не пью, даже запах спиртного мне противен, не курю, что тебе ещё нужно? Многие бабы о таком муже только мечтают. Чем же я тебе не угодил?
Она переставала плакать, слушала его, и ей становилось, не выносимо стыдно:
-Прости меня, глупую бабу, сама не ведаю, что творю! – говорила она, - клянусь, это не повторится! Некоторое время она держалась, но пройдёт немного времени, снова напивалась. Мать Петра, Авдотья не могла вынести такую пытку, она чувствовала себя виноватой перед невесткой, слегла и вскоре умерла. Но причиной её смерти была не вина, а болезнь неизлечимая. Перед смертью она позвала сына с женой к себе и попросила у них прощения:
-Дети мои, не судите меня так строго, но я хотела, что бы вы жили счастливо, свела вас, а получила обратный результат. Вы живёте, как кошка с собакой; Пётр старается пропадать на пасеке, ты ударилась в бутылку. Дети сами себе предоставлены. Какое же сердце здесь выдержит? Простите меня, если можно! Растите деток своих хорошими людьми. Не подавайте им дурной пример! Ведь они на вас смотрят, и делают так, как вы.
Авдотья мучилась два дня в страшных муках, пока не зашла к ним соседка в дом. Она посмотрела на её муки, и обратилась ко всем, кто в это время дома был:
-Сердца у вас нет! Авдотья мучается, а вы не догадаетесь ей страдание облегчить!
-Как? – Спросил Данил.
-Разве вам не известно, что таким людям надо сделать в потолке проход, что бы душа её вышла из тела и покинула дом этот. Видно, она знала что-то такое, за что сейчас ей так плохо!
Данил любил жену свою, он не хотел, что бы она умирала в муках, сделал проход её душе в потолке. Помогло это или нет, только Авдотья успокоилась, и вскоре умерла. Данила она забрала к себе на сороковой день после своей кончины. Он лег спать, и не проснулся. На кануне чувствовал себя не плохо, ни на что не жаловался. Только сказал Лукерье, что покойная жена его стала часто к нему во сне приходить, всё зовёт его к себе, утверждает, что там жить гораздо лучше, чем здесь, на этой грешной земле. Петр сильно переживал смерть обеих родителей. Даже Лукерья его долго держала себя в рамках, не пила. Петр воспрянул духом, стал часто дома бывать, навёл порядок в своём хозяйстве. Лукерья весёлая баба у него была, такую штуку отмочит на работе, что все женщины со смеху падают. Работала она с бабами в колхозном огороде. Один раз их бригадир, Михаил Кузьмич утомился сильно, после сытного обеда заснул прямо возле того места, где колхозники всегда обедали. А на обед они всегда приходили в полевой дом, что стоял в каждой бригаде. Домики эти остались от прежних хозяев. Их не снесли, решили, что пригодятся они ещё и колхозникам. Так и вышло. Там были оборудованные столы для того, что бы колхозники могли пообедать спокойно, а рядом с ними лежанка, где они могли отдохнуть. Ведь работать приходилось допоздна, а некоторые пахари вообще с рассветом и до темноты трудились. Лукерья подобралась ближе к бригадиру, нарисовала углём ему усы, подвела глаза, раскрасила брови. Когда тот проснулся, вся бригада умерла со смеху. Михаил Кузьмич смотрит, понять ни чего не может, а колхозники ржут, как лошади. И где только взяла этот уголёк Лукерья, не известно. Возможно, из дома специально для этой цели принесла.
-Что, не видели, как мужик просыпается? – вспылил Михаил Кузьмич.
-Ой, бабоньки! Не пойму, не то сам сатана у нас завёлся, не то наш бригадир! – Каталась от смеха Анна, молодая девица.
-Вот так выспался, что не узнать его! – хохотала другая.
-Да ты, Кузьмич, посмотри на себя, вот возьми у меня осколок зеркала!
Михаил Кузьмич взял у Марии кусочек зеркала, взглянул в него.
-Это какая же сволочь так расписала меня? – взревел он. – Ни как это твоих рук дело, а Лукерья?!
-При чём здесь Лукерья? Как что случится, так сразу я виновата, будто нет здесь больше ни кого в бригаде?
-Тут много народу, это верно, но такая Лукерья здесь одна! В тебе, девка, сам нечистый сидит, он руководит тобой, не иначе! Сама бы ты не додумалась до такого!
Бригадир направился к тому месту, где поили лошадей. На земле лежало толстое бревно, в котором выдолблена была середина древесины. В образовавшуюся поилку наливали воду. Колхозники такое бревно называли колодой. В перерыв подводили сюда лошадей, а если воды там не было, наливали из колодца, который стоял здесь же. Колодец был природный, из-под земли пробивалась чистая, прозрачная, как хрусталь, вода, да такая холодная, что зубы сводила, когда пьёшь! Вкус у воды был своеобразный, не сравнится ни с одним вкусом деревенских колодцев. Родник углубили, сделали над ним сруб, с верху накрыли крышкой, что бы мусор не летел, вот и получился своеобразный колодец. Доставали воду на веревке, к которой привязано было ведро. Вода в нём была особенная, вкуса необыкновенного. Из неё получался чудный чай, пьёшь, и ещё хочется. Такой чай придавал колхозникам силы, усталость прогонял прочь, словно и не работал только что в поле. Девчата умывали ключевой водой лицо, и оно приобретало свежесть необыкновенную. Черпать из колодца воду бригадир не стал, умылся прямо из колоды, набирая воду. А потом повернул мокрое от воды лицо к женщинам, которые вышли следом на свежий воздух:
-И как с тобой Пётр живёт? – спросил он, уже не сердясь.
-Не знаю, а ты сам у него спроси, вон он идет сюда, видишь, из леса выходит с корзинкой в руках! В белой рубахе, парусиновых штанах, шагает, как приведение по полю.
-И как ты узрела только его, до леса-то далеко? Может, это и не он вовсе?
-Он, он! я его походку из тысячи узнаю, так только он может ходить! Да и одевается он всегда в светлое, идет, как призрак, прости Господи!
Действительно, это шёл Пётр к собравшимся колхозникам. Женщины подхватили свой рабочий инструмент в руки, пошли косить сено деревенским Бурёнкам. Они поздоровались с мужем Лукерьи:
-Глядите, девки, какую корзину прёт мужик домой! Ни как рыбы наловил своей жинке. Заботливый мужик! Да о таком муже только мечтать, а Лукерья, что скажешь?
-То и скажу, что мечтать не вредно. А для жизни он так себе мужик, мне не подходит! Хочешь, забирай его себе, я только рада буду. – Она скривила губы брезгливо.
-Не подходит, а детей рожает от него! Скоро целую гвардию накидает.
-А при чём здесь дети? Детей я для себя ношу, выращу, в люди выведу. Дети, моя отрада, моя гордость, моя защита! Петра ты только не приплетай к ним!
-Вот те на! А дети-то получились не от Петра?
-Дети его, спорить не стану. Но рожала их я для себя. Не хотела бы, не родила бы ни одного!
-Вот тебе и бабка Юрьев день! Дожили, слава богу!
Петр слышал разговор удалявшихся женщин, но молчал. Он прекрасно понимал, что не пара Лукерье, но что поделаешь, коли любит он её, сил нет! Поравнявшись с бригадиром, остановился передохнуть, поставил корзину на траву.
-Здорово, Петруха! Как жизнь молодая протекает? – Поинтересовался бригадир.
-Ни чего живу, помаленьку. – Он склонился к корзине, поправил траву в ней. Она прикрыта с верху была травой. Он всегда ею рыбу накрывал, что бы она не могла дорогой испортиться.
-Что в корзине-то, ни как рыбы наловил?
-Угадал. Что мне ещё ловить-то, кроме рыбы?
-Не уж-то полную корзину.
-Ага.
-Что с ней делать будешь?
-Как, что? Лукерья мне пирогов напечёт с рыбкой. Знаешь, какая вкуснятина? Пальчики оближешь!
-Но здесь ведра два, не меньше!
-Продам остальную. Может, кому из вас нужна рыба? – Поинтересовался он.
-Ты её ни кому не предлагай, занеси ко мне. У меня дома Настенька с ребёнком малым сидит, она купит рыбу у тебя. Давно рыбки ей хотелось, да всё случая подходящего не было её достать! Самому ловить времени нет. А рыбки хочется страсть как!
-Ладно, договорились, пойду я, однако.
-Слушай, что я хотел спросить у тебя…- он потёр лоб, вспомнил. – Послушай, Петя, жена у тебя, не приведи господь! Стерва она у тебя! Как только ты с ней живёшь?
-Что она опять учудила?
-Меня спящего разукрасила, как Бог черепаху. Еле отмылся только что! И как ты с ней только ладишь? Не баба, огонь!
-Она у меня смирная, мухи дома не обидит, не то что бы человека. Зря ты на неё наговариваешь! Это она от безысходности чудит. Не знает, что ей делать, куда энергию девать. Была бы спокойной, не чудила бы. Но вам же веселей с ней в поле, не тали?
-Тебя послушать, так не жена, а ангел во плоти просто! Завидую я тебе!
В другой раз Михаил Кузьмич заснул после сытного обеда. Лукерья ему уздечку надела, и привязала её к гвоздю, который торчал из стены. В этот раз с утра на помощь женщинам прибыло несколько мужчин с лошадьми. Они собирали сено и возили его в скирду. А когда пришло время, на обед идти, пошли все вместе в домик полевой обедать. После сытного обеда многие прилегли отдохнуть, но только не Лукерья. Бригадир сладко спал, даже слюни изо рта пошли, а когда проснулся, хотел соскочить, как молодой, с лежанки, да ни тут-то было! Уздечка его навзничь опрокинула.
-Это какая же сволочь надо мной потешается? Лукерья! Ни как это твоих рук дело?! И когда ты только успокоишься? Скажу Петру, что бы выдрал тебя как сидорову козу!
Женщины смеются, и Лукерья с ними потешается над бригадиром, он себя распутывает, ругается! А потом уж более спокойно обратился к ней:
-Скажи, почему ты на меня зуб точишь? Чем я тебе не угодил?
-Кузьмич, ты славный мужик, не обижайся на меня. Но когда тебя вижу, всегда так и подмывает, что-нибудь такое утворить, прости меня ради Христа! Я знаю, ты беззлобный мужик! Нравишься ты мне своей простотой.
А у Лукерье долго не было детей после того, как Сашу родила. Она уж думала больше ни кого у них с Петром не будет, как понесла снова. Родилась на этот раз у них девочка в сороковом году. Тоней назвали её. Это уж было перед самой войной.
20.
Ольге Смокотиной в сороковом году исполнилось только шестнадцать лет. Училась она в школе хорошо, на зависть многим одноклассникам, но только не долго её обучение длилось. Мать ей не позволила в школу ходить.
-Я всю жизнь не грамотная была, день и ночь работала, с голоду не умирала. Это мужикам грамота необходима, а нам она не к чему! – Утверждала она. – Лучше детей помогай мне растить, нечего за книгами время проводить!
-И что ты хорошего видела, кроме пелёнок?
-Пелёнки – женский удел. Вот помогай мне детей воспитывать, проку больше станет от тебя! Что с того будет, если ты грамотной станешь? В учёные ты не выбьешься. Ну, на худой конец, станешь учительницей, и только. Однако, учителя получают столько, что бы с голоду не помереть. Разве это достойная жизнь? Да и с детками нашими не легко возиться. Попробуй их научи грамоте! Есть умные дети, а есть такие, которым что в лоб, что по лбу, всё едино. Нервы станешь только с ними трепать! Проше отработать на ферме, и горе не знать.
-Однако ты Наде разрешала в школу ходить! Она даже в педучилище собиралась поступать. А мне запрещаешь.
-Но ты же не Наденька! Она была девочкой умной, далеко пошла бы, если не умерла бы! Да и детей у меня было не столько, сколько сейчас.
-Неужели я глупей её у вас получилась?
-Ни кто не говорит этого. Просто, мне помощь нужней, чем твоя учёба. Да и надеть нечего тебе, что бы в школу ходить.
Но Ольга спорить с матерью не стала, а в школу продолжала ходить, пока мать не слегла после неудавшихся родов. Вот тогда ей пришлось дома оставаться за мать, нянчить малыша, когда Настенька с Марусей продолжали учиться. Мать долго пролежала в постели, а когда встала, то была крайне слабой, что бы заниматься ребёнком и вести хозяйство. Так прошла зима. Ольга отстала от своих сверстников, а на второй год ей не хотелось оставаться. И закончилось её обучение в школе. Она помогла матери немного подрастить Мишу с Сашей, пошла, трудиться на ферму. Ей доверили новорожденных телят. В напарники ей дали такую же молодую девчонку, как она. Вместе с Соней им дали тридцать голов молодняка. В их обязанность входило нагреть молоко им, добавить в него водички и немного дроблёной овсянки. Из овсянки они варили кашу, что бы лучше телята пили пойло. Этим пойлом надо было поить три раза в день, выводить на свежий воздух прогуляться, что бы молодняк прибавлял хорошо в весе. И телята у молодых девчат подрастали не по дням, а по часам. Девчата приходили на своё рабочее место в семь часов утра, а уходили уже после вечерней кормёжки, в девять вечера. Иногда удавалось между кормёжкой убегать домой, что бы помочь маме летом в огороде прополоть грядки, а зимой по дому работы хватало. Настенька и Маруся тоже пропадали в огороде, помогали матери. На работу их не брали, возраст был не тот. Иногда случалось так, что убегут девчата домой, помочь матери, вернутся, а каша из чана исчезла, соседи её спёрли. И вновь девчатам приходилось варить кашу телятам.
-Какая же сволочь утащила у нас кашу? – Сетовала Ольга. – Соня, так мы будем снабжать кашей всех соседей, им лень заваривать её, вот у нас и воруют. Надо домой ходить не разом, а по очереди, иначе не добьёмся мы хороших привесов от своих телят. Дроблёнку нам сверх нормы ни кто отпускать не станет.
-Согласна, давай с завтрашнего дня так и делать.
-Тогда завтра ты пойдёшь домой, а я останусь.
-А почему ты останешься, а не я?
-Хочу взглянуть, какая же эта сволочь к нам повадилась, и, если повезёт, немного поучить уму разуму её. Так мне не терпится это сделать, что даже руки чешутся!
На другой день Соня пошла домой, а Оля спряталась в комнате, где стояла у них печь и чан с кашей, прикрытый крышкой. Немного погодя вошла в комнату, озираясь по сторонам, Галя Нохрина, дочка председателя колхоза. Она тоже работала телятницей здесь же. В руках она держала пустое ведро. С порога она направилась прямиком к чану, в котором Ольга с Соней варили кашу для своих подопечных. Подойдя к чану, она открыла крышку и стала набирать совком кашу из него.
-Так вот кто ворует у нас кашу! – Не выдержала Ольга. Она подлетела к воровке, выхватила ведро с кашей и надела его Гале на голову. Жидкая каша вытекла из ведра ей на плечи, потекла по рукам, по платью. Хорошо, что её было в ведре немного, иначе Галя вся в каше была бы. А Галина не ожидала, что Ольга посмеет надеть ей на голову её же ведро. Она отбивалась, как могла, наконец, сбросила с головы ведро:
-Ну, этого я так не оставлю! О твоей проделке будет всё рассказано папе!
-Ой! Как мне страшно! Папе она расскажет? Не забудь ему сказать, что кашу ты без спросу брала у нас, или попросту, воровала! Умная цаца выискалась, тоже мне! заваривать ей, видите, не хочется! Видно, с папеньки своего пример берёшь?
-А ты не тронь моего папу! Он не чета твоим родителям!
-Да где уж нам до вас тягаться?! Вы же в колхозе царьки, что папа твой, что мама!
Галя убежала переодеваться и умываться, и про ведро своё забыла. А Ольга подняла ведро, спрятала его за печь. После обеденной кормёжки в телятник прибыл сам председатель колхоза.
-Что у вас произошло тут? Почему моя Галя прибежала вся в слезах в контору? Объяснит мне это кто-нибудь или нет? – Начал он сразу же.
-Почему не объяснит, - выступила вперёд Ольга, - не только объяснит, но и докажет, ваша разлюбезная доченька воровка. Она на чужих костях в рай въехать желает. Кашу не хочет заваривать, так ворует у других её. Привесу-то от телят без каши не добьёшься! Вернее, они будут, но маленькие. А тут можно и стащить у подруг своих, зная, что ей ни чего не будет за это, все же, дочь самого председателя!
-А почему ты решила, Смокатина, что она не из своего чана кашу набирала?
-Да потому, что её чан стоит пустой. Не верите, посмотрите сами. Вон он в углу стоит. Я её немного поучила, когда прихватила возле нашего чана! Надеюсь, у неё охота спала в чужие чаны лазить?
-Ладно, замнём для ясности! – И обратился к дочери. – А с тобой у меня особый разговор дома будет! Тебя же, Смокотина, я переведу работать в свинарник. Там молодняк растить станешь! Может, лучше трудиться будешь!
-А, что, я здесь плохо тружусь? Мне всё равно, хоть свиней, хоть телят выращивать. Я не пропаду даже и на вашем месте!
-Не доросла ещё до моего места! Возражать станешь, из колхоза выгоню!
-Ой! Напугалась, сейчас штаны полоскать пойду, а то со страху в них наделала. Можно подумать, на вашем колхозе свет клином сошёлся! Но всё же интересно, на каком основании вы меня из колхоза попрёте? Вы мне паспорт лучше выдайте, я сама уйду от вас. Что здесь ловить с таким руководством?
-Такая же, как твоя мать зубоскалка! – Бросил на ходу Нохрин, садясь в свой тарантас. – Смотри, Смокотина, допрыгаешься! По матери твоей тюрьма давно плачет, и по тебе тоже. И что за люди такие, не знаю? Ты им слово, они тебе десять.
-Да, идёшь ты, пляшешь! – Досадно махнула рукой Ольга.
С утра вышла она работать на свинарник. Он стоял рядом с телятником, у них даже общая сторожка была, где ночью сторож находился, а днём телятницы со свинарками общались. Проворная, задорная Нюрка заявила прямо с порога:
-Со мной в паре работать станешь, Оля. Здорово вчера ты председателя отбрила!
-А ты откуда это знаешь, ведь не было ни кого, кроме нас, и разговор наш в телятнике происходил?
-А разве тебе не известно, что у стен уши есть?
И Ольга стала трудиться в свинарнике. Один раз возвращалась она с работы вечером. Со свинарника приходила она раньше на два часа, чем с телятника. Идёт задами мимо огородов. Вот уж родной дом виден. Задумалась она. Откуда ни возьмись, навстречу Шиндиков Леонид:
-Здорово, знаменитая свинарка!
-Здорово, коль ни шутишь! А почему знаменитая?
-Как же, славу ты себе уже заработала, всей деревне известно! Но я не об этом. Давно хотел с тобой поговорить. Нравишься ты мне очень, давай станем дружить, вместе на вечёрку ходить станем, а?
-Если быть до конца честной, я об этом не задумывалась. Но скажу откровенно, мне ты тоже нравишься. Встречаться я с тобой стану, а там видно будет.
-Можно, я тебя провожу домой?
-Смешной ты какой-то! А что ты сейчас делаешь, не провожаешь разве?
-В данный момент мы идём с тобой по дороге и разговариваем.
-Ну, так иди до моего дома, немного осталось.
-Благодарствую! – Леонид снял кепку с головы, поклонился, а рукой с кепкой махнул перед собой. Это у него так смешно получилось, что Ольга не выдержала, рассмеялась.
-Клоун ты, Лёня! Ладно, идём и без фокусов, иначе не дойду до дома, по дороге умру со смеху!
Около дома они на минутку задержались.
-Придёшь сегодня в клуб? Там новую картину привезли, показывать станут. А потом, как всегда, танцы.
Ольга была вся в мать, любила танцевать, отбивать чечётку, но больше всего она любила петь. Голос её был звонкий, по всей деревне слышно было, как она поёт. Без неё танцы в клубе не начинались, ждали, когда она придёт да выйдет в круг, разведёт руками и задорно заведёт:
           Картошка цветёт, огурцы поспели. Или:
           Мой милёнок, как телёнок, только веники жевать.
           Проводил меня до дому,
           Не успел поцеловать!
Ольга придумывала частушки сама, на ходу. Часто в них попадали товарищи её, но они не обижались на девушку.
-А ты как думаешь? Когда это было, что бы я в клуб не приходила?
-Приходи, без тебя и вечер не такой, как хотелось бы.
-А билет в кино купишь? Очень хочется новый фильм посмотреть, а денег на билет жаль!
-А как же. Ждать тебя буду у входа, только ты не задерживайся. В кино всегда народ валом прёт. Лучшие места займут. Я люблю сидеть в первых рядах. Оттуда видно лучше.
В деревне места в зрительном зале не помечены были, выбирай любое место, где тебе нравится. В первых рядах, обычно, сидели ребятишки. А кому не хватало место, то устраивались прямо на полу, ближе к сцене. Приходили и взрослые. Мужчины чинно курили в коридоре перед началом фильма, а женщины с детишками на руках усаживались ближе к проходу. Это на тот случай, если экстренно понадобиться выйти, с детьми ведь всякое бывает. На фильм Ольга пришла, и на танцы осталась, но гулять, после танцев, не пошла, сославшись на то, что устала очень, а утром рано вставать. Леонид Шиндиков трудился в колхозе механизатором. Он окончил семь классов и его направили на курсы трактористов, которые проходили в школе механизаторов. Ну, а после курсов он получил трактор, на котором и теперь трудился. Парень он был башковитый, с техникой освоился легко. Бригадир трактористов им был очень доволен. Леня был ещё молод, в рядах Советской Армии не служил ещё, собирался только на следующий год солдатскую лямку тянуть. Был он младшим сыном у родителей своих. Ольга ему нравилась давно, но подойти к ней всё боялся, а тут решился, подошёл, даже заговорил. А она о женихах и не думала, молода была, не до этого. Бежит она как-то проторенной дорожкой домой. Осенью дело было. На деревьях листья пожелтели, но ещё держались, не падали. Это было прошлый год. На её пути повстречался огромный куст боярышника, усыпанный спелыми ягодами. А боярка, такая крупная, такая сочная, что не удержалась девушка, остановилась и стала есть. Эту ягоду много не съешь, желудок давить станет, если наешься прямо с косточками. Надо есть её без косточек, тогда ни чего не будет с желудком. Ольга поела немного, решила угостить своих сестёр и братьев, сняла платок с головы, набрала им целую кучу. Как от такой ягоды отказаться, когда её столько много, что куст красным кажется? Идёт домой, по одной ягодки в рот бросает, в руках большой узел с ягодой держит. Уже к дому подходит, а, напротив, около своего дома Ефременко Саша стоит. Они жили на той же улице, только дома напротив были.
-Привет. Оля, что ешь? – Поинтересовался он.
-Не видишь, боярку!
-Угости меня!
Ольга сначала хотела ему отказать, что с этим салагой связываться! Саша был на шесть лет младше Оли. Родился он в тот же месяц и день, что и Ольга, только года разные. Она даже приготовилась к тому, что бы врезать ему в лоб, но передумала. А он на неё так жалобно смотрел, что дрогнуло её сердечко, отсыпала она мальцу ягод немного. А ему в то время было только десять лет. Про то, что надо есть её без косточек, Ольга не сказала, полагая, что этот секрет вся деревня знает.
-Что так мало дала? Жалко, что ли?
-На, обжора, лопай, да смотри, не подавись!
Она ещё насыпала ему ягод прямо в подол рубашки. А позднее прибегает к ним Лукерья:
-Что делать Шура? Моему Сашке плохо, катается по кровати, а что с ним, не говорит! К кому бежать, не знаю! Помогите, кто может! Но вижу, живот у него болит!
Тут Ольга вперёд выступила:
-Тётя Лукерья, он, видно, боярки с косточками наелся, вот и плохо ему. Я ему ягоды дала, он просил её у меня, когда я с работы шла.
-Дочка, что же ты ему не сказала, как её есть надобно, ведь он ни когда её не ел!
-Но об этом каждая собака знает в деревне, а он ведь не глупый, мог бы догадаться!
-Сколько ему лет, ты знаешь? В его возрасте не все мальчишки это знают!
Лукерья до позднего вечера отхаживалась с сыном. А на утро вся деревня знала, что Ольга чуть не отправила на тот свет мальчишку, хотя Лукерья ни кому не говорила об этом. Вечером она пошла в клуб, встретилась с Лёней.
-Привет, отравительница детских душ!
-Что ты несёшь? Это кого я отравила?
-А ты что, не в курсе? Вся деревня знает, а ты нет! Вот это да!
-Если ты имеешь в виду этого сопляка, то я его не травила, только ягоды ему дала немного, сам просил. А как он её ел, меня это не касается! На плечах у него голова, а не кочан капусты, думать надо!
-А что, ты ему не объяснила, как её есть надо?
-Ему десять лет, что он не знал? Мог бы догадаться сам. И я ему в няньки не набивалась.
-Перетравишь всех парней в деревне, за кого замуж тогда пойдёшь?
-Да хоть бы за этого Сашку и пойду! Выжил же он, не сдох!
-Он же малец!
-Я его ждать буду, когда он подрастёт.
-А я как же? Неужели меня бросишь к тому времени?
-Да ладно тебе, я ведь шучу! Пока он вырастет, у меня уж детей куча будет.
Почти год встречались Ольга и Лёня. Шутили, танцевали, заводили пляску, а останутся одни, разговоры вели разные о жизни совместной.
-Оля, - спрашивал Лёня, - мне скоро в армию идти, ждать меня будешь?
-Ждать буду, но и на улицу ходить не перестану, уж больно я танцы люблю!
-Ну, спасибо, успокоила! А письмецо мне напишешь?
-Ты ещё в армию не ушёл, а уже про письма спрашиваешь!
-А всё же?
-Поживём, увидим!
На второй год в июле, двадцать второго числа у Ольги был выходной день. Это был сорок первый год. Она так и работала с Нюрой в паре, но только через день: день Ольга, второй день Нюра. В выходной день они договорились с Лёней побродить по лесу немного. За одно, проверить силки, которые они с тятей ставили на зайцев на кануне. Встретились с ним за околицей.
-Еле вырвалась из дома! Мама столько работы надавала, что всю не переделаешь за день. Она, видно, к моему выходному специально копит дела разные! А на природе так свободно дышится, смотри, как здесь хорошо!
-Я давно заметил. Это в честь того, что сегодня воскресение.
Они взялись за руки, и пошли по тропинке к лесу. Сколько бродили они, не известно. Проверили силки. В один из них попался серый заяц. Оля взяла его, привязала за пояс, который с собой прихватила, и понесла в руках. Возвращались они в то время, когда из радио, что висело на столбе у конторы, доносился голос Левитана. Люди слушали его внимательно, некоторые женщины утирали платочком глаза. О чем говорит диктор, плохо слышно было, а когда они подошли ближе, речь окончилась.
-Что стряслось-то? – Спросила Ольга у Настеньки, своей сестры.
-Гитлер напал на нас, вот что случилось! Теперь мужиков на фронт посылать станут. Вновь деревни осиротеют. Что бы он провалился, этот Гитлер проклятый! Война началась!
От такого известия кругом пошла голова. У Ольги из рук выпал заяц, который попался в силок. Настя его подхватила, и они направились домой. Леня побежал в другую сторону. Его дом стоял на центральной улице на другом конце деревни. Вскоре деревенские улицы опустели, притихли, все ждали плохих известий. Жители переживали, даже молодёжь не вышла, как обычно, на улицу вечером. В домах тихо велись разговоры о войне с немцем. Молодые парни, которым первым пришла повестка, явиться в Мариинск к военкомату, собирались на войну. Матери тихо оплакивали своих сыновей. Они понимали, что война будет жестокая. На медведя в лес идут, и то страшно, а здесь хлещи медведя, будет враг. С ним не навоюешь одним ружьём, оружие современное необходимо. Утром отправились первые новобранцы на войну. Среди них был Шиндиков Лёонид. Повестки пришли в тот же день под вечер, на кануне отправки на фронт.
21.
Бондаренко Валентина переехала жить в город сразу же после того, как арестовали Степана. Она сняла себе комнату, устроилась работать на железную дорогу. Женщин там работало немного, больше всё мужики обслуживали железную дорогу. Но и ей место нашлось. Вскоре ей выделили небольшую комнату с крохотной кухонькой. Этому жилью Валентина была очень рада. Дом был хоть и новый, из бруса, но удобства все на улице. Она решила здесь ждать своего Степана, что бы ни случилось. Не задолго до войны к ней приехала из деревни её младшая сестра, Даша. Она стала взрослой и очень красивой девушкой. Стройный стан, гибкий, как веточка лозы, каштановые волнистые волосы она сплетала в тугую косу, а её глаза необыкновенные. Посмотришь на них, они карими кажутся, взглянешь через минуту, они темно-зелёными становятся. Разве это ни чудо! Валентина часто думала, от чего это зависит? Но потом поняла, что такое происходит от того, как падает луч света в её глаза. Валентина хотела устроить сестру тоже на железную дорогу, но та не захотела. Ей больше медицина нравилась. Она пошла в железнодорожную больницу, устроилась работать там, пока санитаркой. Но Дарья поставила перед собой цель: во что бы то ни стало, стать доктором! Днем она прилежно трудилась в больнице, вечером училась на курсах медицинских сестёр. Увивался за ней один молодой человек, но она на него ни какого внимания не обращала. Не до этого ей было, учиться надо, а не с молодыми людьми дружбу водить. Известие о начавшейся войне девушки встретили по-разному: Валентина убивалась сильно, кто знает, где её ненаглядный Степан. Дарья наоборот, полная стремления Родину защищать, рвалась на фронт.
-Что ты, Валюша, так сильно переживаешь? Свернут наши мужики в бараний рог этого Гитлера, будь уверена! Лично я завтра же пойду с заявлением, попрошусь на фронт. А что? Медики там нужны, и даже очень! Мне повезло, я успела окончить курсы медсестёр. А ты здесь сиди, своего Стёпу жди! Он вернётся, но только после войны! А сколько она продлится, неизвестно!
-С чего ты это взяла?
-Подумай сама, каждый советский человек возьмёт в руки оружие, пойдёт Родину защищать. А твой Степан в их рядах будет, я уверена! Не станет он в стороне от такого важного события быть! Или ты сомневаешься в нём? Заключённых всех отправят воевать, я так думаю.
-Да, сестрёнка, ты полностью права. Но всех заключённых не выпустят. Тех, кто опасный преступник, оставят. Что им делать на фронте? Ждать, когда они оружие против своих людей же направят? А вот политических отправят, это точно!
-А в их рядах будет Степан!
-Хорошо бы так и было бы!
-Будет, не сомневайся.
На утро Даша пошла в военкомат. Там народу было много. Даше пришлось ожидать очередь, что бы попасть в кабинет к военкому.
-Слушаю вас? – Вежливо он обратился к девушке.
-Я хочу попасть на фронт?
-А что вы там делать станете, вы же молодая, красивая девушка?
-И что? Разве молодым девушкам запрещено защищать Родину? Разве молодые руки не нужны на войне? И не такая уж я молодая, что бы сидеть дома под мамкиной юбкой!
-Не обижайтесь! На войне любые руки нужны. Это хорошо, что есть такие девчата, которые рвутся на фронт! Нам нужны медицинские сёстры очень. Мы набираем санитарок сейчас. Раненых перевязывать необходимо на фронте.
-Вот хорошо-то как! А я окончила недавно курсы медсестёр при железнодорожной больнице! Так, значит, меня возьмёте? Когда сбор?
-Вы сейчас домой сходите, соберитесь, вечером отправление с вокзала.
Даша плохо слушала дальше военкома, она спешила сообщить Валентине новость. Её поезд отходил с вокзала в девять часов вечера. Валентина забежала пообедать домой, работать приходилось долго, домой возвращалась уже по темноте. Дашу она застала за сборами. Её каштановые волосы рассыпались по плечам, но она не обращала на них ни какого внимания.
-Я так понимаю, тебя взяли на фронт? – Поинтересовалась Валентина.
-Валя, милая сестричка, сегодня я уезжаю в девять часов. Взяли меня санитаркой. Приходи, проводишь, если, конечно, тебя разрешат, ведь у вас аврал на железной дороге!.
-Постараюсь. Ну, я побегу. Прощай, милая! Возвращайся живой домой! Мне чаще пиши, родителей не забывай, они тоже ждать от тебя весточки станут.
-Что ты со мной сейчас прощаешься?
-Это, если вечером не удастся тебя увидеть.
И она убежала на работу. А Даша перед зеркалом обрезала свою косу, завернула её в тряпку и бережно уложила к себе в чемодан, который она задвинула под кровать. С собой она брала один рюкзак с вещами, да немного провианта на первое время. Рюкзачок получился тощенький. Вечером она закинула его за плечи и пошла на вокзал. Там уже толпились новобранцы, поджидая свой эшелон. Около девяти часов появилась запыхавшаяся Валентина.
-Еле выбралась к тебе. Ещё бы малость задержалась, и поезд бы ушёл! Что маме-то сказать?
-Не говори, пока, ни чего, а то расстраиваться станет. Доберусь до места, напишу им сама, и тебе напишу.
-Ты только нас не забывай, пиши, хоть иногда! Ждать буду вестей с фронта! Дашенька, какая же ты у нас отчаянная! Я бы так не смогла бы. Интересно, куда тебя направят?
-Да, брось ты, Валя, я такая же, как все. Просто время сейчас такое, надо Родину защищать от врагов. Я на передовую проситься буду. Ты в деревню наведывайся, мать с отцом поддерживай, не легко им сейчас!
-Не беспокойся ни о чём, себя береги, живой возвращайся домой поскорей! Да не рвись под пули, пуля дура, она не станет разбирать, кого убивать, а кого миловать! Не забывай только, ты нам живой нужна! Мы все тебя ждать станем!
Раздалась команда: «По вагонам!» Даша обняла сестру, поцеловала на прощание и заскочила в свой вагон. А Валентина долго махала вслед уходящему поезду рукой.
Послали её, как и она хотела, на передовую. Долгое время Даша выносила с поля боя на себе раненных бойцов. Тяжёлый это труд, бойцов выносить раненных с поля боя! Попадётся боец плотный, тащишь его на плащ- палатке, душа с богом разговаривает. Откуда только силы берутся, что бы дотащить такого раненного бойца! Один раз, в самом начале весны, ей попался старший лейтенант с осколочным ранением в спину. Его сразила авиабомба, которая разорвалась недалеко от того места, где он находился. Он лежал на спине, глаза его прикрыты. Даша думала вначале, что боец убит, прошла мимо. Но вдруг за спиной она услышала слабый стон, обернулась. Этот стон вырвался из уст раненого бойца, которого она посчитала погибшим. Она расстелила плащ палатку на земле, и бережно перенесла молодого бойца на неё. Боец очнулся:
-Милая сестрица, осторожно, мне так больно!
-Терпи, боец, а то мамой будешь!
Молодой старший лейтенант улыбнулся через силу. Но улыбка его вымученная получилась, больше на гримасу похожая.
-А вы, я гляжу, девушка с чувством юмора!
-В нашем деле без этого нельзя. Юмор нам выживать помогает, легче с ним по жизни шагать!
Она подтянула плащ-палатку в очередной раз к себе. Паренёк тихо застонал.
-Видно, вас сильно изрешетило, терпите, до санитарной палатки осталось совсем немного.
А потом, напрягая все свои силы, она потащила его волоком к санитарной палатке. Шёл страшный бой, не на жизнь, а на смерть! Советские солдаты не успевали отражать атаку за атакой немцев. Немецкие самолеты бомбили сверху. По земле ползли немецкие танки, изрыгая столб огня. А за ними наступали вражеские солдаты. Грохот стоял такой, что уши закладывало! Казалось, что живым из этого боя не выйдёт ни кто. Даша, выбиваясь из сил, тащила бойца. Вот уж огненный рубеж миновали они, но тут шальная пуля её настигла, впилась в молодую грудь. Она остановилась, пошатнулась и медленно упала на сырую землю рядом с бойцом. Пропала бы девушка так, если бы не её подруга тоже санитарка. Она взяла к себе в помощники одного бойца, который помогал в медсанбате. Вместе они дотащили раненных до санитарной палатке. А уж там им оказали экстренную помощь: у старшего лейтенанта вытащили осколки из спины, а у Даши – пулю из её груди. Но ранение оказалось серьёзным, хотя пулю извлекли из её молодой груди. Пришла машина, и раненных отправили в госпиталь. Даша и Иван, так звали старшего лейтенанта, попали в один госпиталь. Очень переживал Иван о том, что даже не узнал, как девушку, что его вынесла из боя, зовут. Понравилась она ему сильно. А позднее он увидел её, познакомились, когда можно было им вставать. Иван отправился на перевязку, а навстречу ему девушка идёт, красоты неписанной! У него сердце ёкнуло в груди. Неужели это та самая девушка, которая его, рискуя своей жизнью, с поля боя тащила на себе?
-Девушка, что-то лицо мне ваше очень знакомо? Где-то я уже видел вас? Вы не знаете, где? – Иван сделал вид, что не узнал её.
-От чего же не знаю, я вас с поля боя выносила, помните? Ой! Что это я говорю! Вы же раненный были, вряд ли запомнили что-либо!
-А я думаю, где я вас видеть мог? Вчера вас издали видел, напомнили вы мне кого-то, а кого, не знаю. Как вас звать, моя спасительница?
-Даша я. Только какая же я спасительница, если сама под пулю в том бою угодила! Вместе нас уже другая санитарка вынесла. Не она, лежать бы нам в сырой земле, кости сушить!
-И, тем не менее, вам я обязан жизнью своей! Не вы, не разговаривать бы нам сейчас!
Иван стал ежедневно встречать Дашу, даже цветочков нарвал во дворе госпиталя. Они были скромные, росли у забора, но для Даши самые дорогие цветы в жизни! Ни кто ей раньше не дарил цветов, а тут человек, который ей нравился с первой минуты, как его встретила там, на поле боя, нарвал ей целый букет цветов! И пусть они были самые простые, неприхотливые, не броские, но от того самые лучшие цветы в её жизни!
-Спасибо вам за цветы, они такие милые!
-Если бы не война, подарил бы тогда вам я розы, а не этот веник!
-Если бы не было войны, ни чего бы вы мне не подарили.
-Почему?
-Очень просто, не встретились бы мы с вами!
-А вот это точно. Я ведь живу в Саратове, а вы где-то там в Сибири.
-Послушайте, не пора ли нам переходить на «ты», ведь мы не первый день знакомы и не на фронте. А то получается как-то официально, что ли.
Судьба над ними сжалилась, свела их вместе, пусть даже в таких обстоятельствах. Но ради этой минуты Даша могла ещё раз пройти через всё это, лишь бы её Ванечка оказался рядом! Каждый раз, при виде его, сердце сладостно замирало в груди! Такое чувство она испытывала первый раз в своей жизни. В госпитале они пробыли некоторое время. Раны затянулись. Пришла пора выписываться. На очереди первой была Даша, её дела лучше были, рана затянулась быстро. Но в свою часть после выписки она не попала. Её направили в санитарный поезд, который собирал раненных бойцов, и возил по госпиталям. До конца войны она сопровождала раненых бойцов, делала им перевязки. И каждый раз она напряжённо всматривалась в лица бойцов, боясь встретить среди них Ивана. Под конец войны её снова тяжело ранило. Их состав попал под бомбёжку. Убило старшего хирурга и санитарку, а Дашу тяжело ранило только. Ей в срочном порядке сделали операцию, извлекли все осколки от снаряда из тела. Окончание войны она встретила в госпитале. Её Ваня, теперь уже майор Иван Васильевич Стрельников, по всем фронтам разыскивал Дашу. Наконец, нашёл, когда по всем фронтам отметили победу, и надо было возвращаться домой. Но она уже была дома, в Мариинске. Иван тоже возвращался домой, и заехал к фронтовой подруге в гости. Она слаба была после ранения. Доктора наказали ей поберечь себя, ни чего по дому не делать, пока раны не заживут окончательно. Валентина не жила уже в этой квартире. К ней вернулся с фронта Степан. Он, как и следовало ожидать, с первых дней войны воевал, сначала в штрафном батальоне, а после ранения его перевели в обычный батальон. Он счастливчик был, Степан, если не считать одного ранения, то его пуля не задела ни разу больше! Через всю войну он пронёс образ любимой девушки, Валентины. Они поженились, и уехали жить в Киргизию к сестре. А Даша, проводила их на поезд, решила немного поддержать себя, а затем приняться за ремонт квартиры. Она не привыкла жить без дела. Приготовила всё необходимое для ремонта. Ждать больше не было ни каких сил. Тем более, что скоро ей выходить на работу в железнодорожную больницу было. Но тут в её квартиру постучали.
-Входите, открыто! – Крикнула она, стоя на столе с кистью в руках, собираясь приступить к работе.
Вошёл Иван. Она остолбенела от неожиданности, кисть выпала из её рук:
-Ванечка?! Как тебе удалось разыскать меня? А я уж думала, что забыл ты меня давно!
-Разве такую девушку забудешь? Ни на минуту я не забывал тебя! Эта память меня от пули спасала на фронте! Искал я тебя по всем фронтам. А ты, оказывается, на поезде каталась по стране, развозила бойцов по госпиталям.
-А я уж думала, что не увижу больше тебя…
-И напрасно так думала, я вернулся, живой! Теперь у нас вся жизнь впереди! Поженимся, станем вместе жить.
-Где? Ты ведь не в Мариинске живёшь. Разве к матери не поедешь?
-Поеду. Отдохну с дороги немного у тебя, а завтра поеду. Мой ведь дом совсем рядом, в Саратове он. Мать меня ждёт, один я у неё остался. Братья мои на фронте погибли, отец с горя умер. Надобно мать повидать, показаться ей, что живой вернулся. Волнуется, может, она, переживает, как и любая мать на её месте!
-Конечно, поезжай, а я тебя ждать стану.
-Я долго там не задержусь, быстро вернусь назад. Вот только помогу тебе немного убраться, и отправлюсь снова в дорогу.
-Ты не волнуйся, я побелю потом, когда ты уедешь к маме. Одной мне скучно будет, вот и займусь работой.
Иван уехал к матери, а Даша решила побелить в квартире, пока он не вернулся. Про наказ врачей она совсем забыла. Да и чувствовала себя совсем здоровой, решила, что ни чего не станет с ней, если немного потрудится. Она ещё не окончила белить, как открылась рана. На скорой помощи увезли её в больницу. Вернулся её Иван к ней, соседка всё ему рассказала. Он побежал в больницу, что бы повидать любимую.
-Что же ты наделала, милая моя? – шептал он тихо у её постели. Даша умирала. Перед самой смертью она открыла глаза и увидела Ивана около кровати.
-Ты вернулся? – прошептала она запёкшими от жары губами, - прости меня, милый, не убереглась я. Хотела я к твоему приезду порядок в дому навести, выбелить надумала. А что получилось, сам видишь.
-За чем же ты бралась за побелку? Приехал бы, сам побелил в доме. Что же ты такая нетерпеливая у меня? Господи! Я так искал тебя по всем фронтам, и вот, нашёл! А теперь как быть? Что за наказание на мою голову?
Она смотрела на него нежно, прощаясь с ним. Это длилось не долго, а потом её глаза потухли и медленно закрылись. Она перестала дышать. Иван горестно рыдал, уронив голову свою на руки. Из больницы он возвращался, как пьяный. Врачи боролись за спасение жизни его любимой, но это им не удалось. Хоронили её в деревне рядом с её родными. После похорон Даши, Иван вернулся к матери в Свердловск, но свою фронтовую любовь не забывал, часто приезжал на могилу любимой, навещал её родных. Долгое время он не женился, не мог. Любимый образ вставал у него перед глазами каждый раз, когда он надумает изменить образ жизни свой. Тогда он решил с очередной девушкой поехать на могилу Даши. Татьяна, так звали девушку, очень была удивлена его просьбе, но делать не чего, согласилась. Подойдя к могиле любимой, Иван взял Татьяну за руку, поклонился низко могиле, в которой лежала его любовь:
-Милая, прости меня за то, что нарушаю твой покой, но прошу тебя, отпусти меня! Дай мне возможность жить с этой женщиной. Смотри, она похожа на тебя немного. Ты у меня всегда будешь в моём сердце, ни что нас не посмеет разлучить! Мне так одиноко одному, так тоскливо! Прости меня, любовь моя!
Он присел на скамейку возле её могилы, опустил низко голову и горестно вздохнул. Татьяна села рядом с ним. Ей теперь стало понятно, почему он спешил на могилу к этой девушке. Они посидели ещё немного, Татьяна положила букетик цветов, который она прихватила с собой сюда. Жизнь, после этого посещения, у них наладилась. Иван ездил на могилу теперь редко, а потом и вовсе не стал приезжать. Возможно, с ним что случилось, об этом не известно.
22.
И вновь осиротели города и сёла нашей многострадальной Родины. Не было такого дома, откуда бы не ушёл на войну человек. По вечерам не собиралась молодёжь на гуляние, не до этого им было, трудились они с утра до позднего вечера. Если бойцы ковали победу на фронтах, то в тылу всё делали, что бы она скорей наступила, приближали её, как могли. Многие девушки пересели на трактора весной, землю обрабатывать кому-то надо было. Ольга со своей напарницей Нюрой тоже стали трактористами. Стальная машина подчинялась девушкам беспрекословно. Но однажды заупрямилась она что-то, не хотела заводиться. Что только не делали девчата, она молчит!
-Нет, ты только погляди на эту тварь! Убила бы! – швырнула в трактор со злостью комом земли Нюра. Он рассыпался от удара на мелкие кусочки. А трактор, вот чудо, сам завёлся! Возможно, ему жаль стало девчат, а возможно, решил, что хватит упрямиться, пора работать.
 – Напугался? Вот то-то же! Ольга, прыгай на сеялку, пошли дальше сеять пшеницу!
Трактор вела в этот раз Нюра, Оля была прицепщицей. В её обязанность входило, следить за тем, что бы зерно равномерно ложилось на землю, добавлять его, когда оно заканчивалось. Трактор они водили по очереди, один на тракторе трудится, другой на сеялке. Первый год войны сельчане прожили благополучно, если не считать того, что многие в деревне получили похоронки. Не обошла стороной она и семью Шиндиковых. Её Лёня сгорел в танке на Курской дуге. Их в кабине танка было четверо: водитель, механик и стрелок, не считая командира. Ночью Лёне приснился сон, будто стоит он на берегу огненной реки. Рядом его товарищи стоят, только стрелок отошёл куда-то. А рано утром началось танковое сражение. Успешно дрался экипаж боевой машины, где водителем был Лёня. Но в разгар боя у танка слетела гусеница. Машина завертелась на месте. Необходимо было вылезти из танка, что бы натянуть гусеницу, только тогда можно продолжать бой. Но в это время снаряд попал в бок танка. Машина вспыхнула. Командир отдал приказ, покинуть машину. Стрелок вылез, и отполз быстро в сторону. В это время второй снаряд угодил в открытый люк и взорвался. Танк догорал вместе с бойцами. А стрелка подобрал другой экипаж, который прекрасно видел эту трагедию. Погибшим бойцам сообщили на родину об их героической гибели. Мать рвала на себе волосы с горя, а, встретив Ольгу, горестно изрекла:
-Не довелось мне на вашей свадьбе погулять, ваших деток понянчить! Пропал мой Лёня, мой любимый сынок! Проклята, будь война эта! – и горестно заплакала. – Я не знаю даже, где его могилка находиться!
-Не надо так убиваться, возможно, Лёня жив. Ведь может же такое случиться, что ошиблись там, похоронку прислали, а боец жив, только в госпитале лежит раненный.
Оля принялась её утешать, не сдержалась, сама заревела. Но письма с фронта к родителям Лёни так и не приходили после похоронки. Оля погоревала, погоревала по любимому человеку, но исправить всё равно ни чего нельзя было. Многие девушки не дождались с войны своих парней.
Зимой тысяча девятьсот сорок второго года в их деревню прибыла машина с эвакуированными людьми из Ленинграда. Председатель распределил их по квартирам, вернее, по домам. К Смокотиным в дом вошли две женщины с маленьким мальчиком на руках и девочкой лет десяти. У Смокотиных было семь человек, пятеро детей и двое взрослых. Они сидели за столом, ужинали. На столе стояла большая чашка с горячей картошкой и молоком забеленный кипяток. Они держали свою кормилицу, но корова немного давала молока, стельная была. К весне у неё появится новый телёнок. Ей бы, бедной скотинке, отдохнуть перед отёлом надо, но какой тут отдых, когда детей кормить не чем! Вот и тянули они из неё молочко до последних дней. Вошедшие люди остановились у порога. Ребёнок увидел на столе картошку, заплакал, стал тянуть к еде свои ручки. Молодая женщина, у которой был ребёнок на руках, стала бить его по рукам, что бы он их не протягивал. Вид у всех вновь прибывших людей был измученный, опухший с голоду. Шура окинула их взглядом, заторопилась:
-Перестань ребёнка бить, он не виноват, что хочет есть! Дети подвиньтесь. А вы скидывайте одежду, мойте руки, садитесь к столу! Ну, что стоите-то, видите, малыш плачет, есть хочет! Только сразу не ешьте много, иначе станет плохо.
Вслед за постояльцами вошёл и председатель. Он решил сам зайти к ним, сказать о вновь прибывших людях.
-А почему к нам? – Возмутилась Шура, когда пришёл председатель с этим известием. – что больше не к кому? У нас и так полон дом своих детей, а дом не такой уж большой, как хотелось бы.
-А к кому ещё? У вас дом большой, места много. Я думаю, маленький уголок найдётся для бедствующих людей. Они из блокадного Ленинграда к нам прибыли, не обижайте их. К другим жителям тоже на постой пошли люди. Это я к вам зашёл, потому что знаю крутой нрав хозяйки. Она может и послать туда, где Макар телят пасёт.
-Что я такая грозная? Неужели ты меня считаешь каким-то монстром? Не понимаю я что ли, в какой ситуации оказались эти люди! Ладно, не чего меня уговаривать, сами разберёмся, что к чему.
Шура не стала больше спорить с председателем, она и так прекрасно всё понимала. Старшая женщина, Анна Васильевна, в Ленинграде работала в школе учителем. Её дочь, Светлана Николаевна тоже учила малышей в родном городе. Девочка Люба была её  приёмной дочерью. На их поезд, в котором они ехали в Сибирь, напали фашисты. Они бомбили самолётами их состав. От рёва бомб закладывало уши. Обезумевшие люди выскакивали с поезда, укрываясь в придорожных кустах. Всюду слышались крики, стоны раненых, плачь детей:
-Рита, доченька, где ты?
-Мама, мамочка!
-Люди добрые, что же такое творится? За какие муки господь прогневался на нас?
Старушки крестились, они уж не чаяли в живых остаться! Но вскоре самолеты скрылись, оставив после себя горы трупов. Наступила гнетущая тишина, которая прерывалась отдельными криками уцелевших людей, треском горевшего вагона и скрипом какой-то железяки. Последний вагон поезда догорал. От него остался только железный остов, всё остальное сгорело. Его отцепили, и столкнули с дороге. Люди стали снова рассаживаться по местам. Анна Васильевна смотрит, у самой железной дороге лежит убитая женщина, а около неё плачет девочка навзрыд. Она выскочила из вагона, подхватила девочку на руки, посадила в вагон, а там уж привела её к своим родным.
-Девочка, как тебя звать? У тебя есть кто-нибудь?
-Я с мамой ехала, а её убили немцы. – И она снова заплакала.
А когда она перестала плакать, Анна Васильевна вновь задала ей тот же вопрос:
-А имя у тебя есть? Как звать тебя?
-Я Люба, мне десять лет.
-Вот что, Люба, станешь с нами жить. Мы тебя не бросим в беде. Папа есть у тебя?
-Он на фронте, немцев бьёт.
-Вот и хорошо, вот и замечательно! Папа твой обязательно вернётся живой к тебе, вот увидишь! А, пока, с нами поживёшь.
Остаток дороги Люба ехала с новой мамой, бабушкой и маленьким братиком. Сынишку их звали Костиком. Ему было три годика, но он так ослаб от голода, что не мог ходить. Постояльцы не заставили себя упрашивать, скромно присели все к одной стороне стола. Шура налила им немного молока, придвинула стакан ближе к каждому. Костик первый схватил стакан, трясущими руками поднёс к губам и принялся с жадностью пить. Напрасно мать старалась остановить его.
-Костик, нельзя так жадно пить! Ты ведь мужчина! Ни кто не отберёт у тебя стакан!
-Не мешай мальчику, пусть пьёт! – Вмешалась Шура. – И вы приступайте к ужину, что сидите. Только вам есть следует осторожно, немного, иначе вам плохо станет. Вы ведь наголодались, желудок пустой. Постепенно его нагружайте! Да и есть у нас особо нечего! Но, тем не менее, осторожность не помешает!
Люба не верила, что ей дали молоко, она тихо спросила:
-А мне можно его пить?
-Конечно, деточка! Кушай на здоровье! – Шура погладила её по головке. Волосы на ней были хоть давно не мытые, но аккуратно расчесанные и заплетены в косу.
После ужина Шура послала мужа, истопить баню, что бы постояльцы помылись с дороги. А пока баня нагревалась, она расспрашивала новых жильцов.
-Бедные, вам, видно, не легко досталось там, в дороге? Я слышала, что ваш город немцы морили голодом. Хотели, что бы все вымерли, тогда они его захватят. По радио передавали о нём и его жителях.
-Да, это так! Но народ у нас стойкий оказался. Голодали, сидели без тепла и света, но город немцам не сдали! За куском чёрного хлеба вместе с отрубями стояли в магазине с раннего утра до самого вечера. Я на рынке обменяла все мамины драгоценности ради куска хлеба, что бы накормить Костика. А вот моей соседке Глаше не повезло. У неё было трое деток. Самый маленький только родился. Молока у матери не было. Ребёнок умер. Что бы поддержать остальных детей, мать сварила малыша, и давала маленькими порциями остальным детям есть мясо. Старшая дочь прекрасно понимала, какое мясо они едят, но молчала. А у бедной матери не было слёз, что бы оплакать малыша. Но есть сама она его не стала. Детей она спасла, а сама погибла. Когда пришли к ним за детьми, что бы вывезти их из блокадного Ленинграда, Глаша лежала мёртвой здесь же в комнате. Вытащить её из дома не было у детей сил. Что бы с ними было бы, не известно, если бы не вывезли их из города!
-Ещё когда нас вывозили с Ленинграда, попали под бомбёжку, но уцелели. – Продолжала рассказ дочери мать. - По железной дороге ехали, тоже фашист нас бомбил. Тут уж многие люди погибли. Мать Любы тоже погибла. – Взрослые остались возле стола, а детей увели Настенька с Марусей в горницу.
-Понимаю, сколько вам пришлось вынести! Мы хоть и голодуем, но такой страсти, такого ужаса не видели! Голодом сидим, но до того, что бы есть мёртвых детей своих, дело не дошло, Боже, нас спаси и сохрани от этого!
Вошёл Михаил.
-Я немного протопил, воды натаскал, можно помыться с дороги, а за тем ляжете отдыхать.
-Вот спасибо вам за заботу! Мы уже сто лет не мылись в баньке. Пойдём вначале детей помоем, затем сами.
Костик увидел в предбаннике берёзовый веник, оторвал листок, принялся его жевать.
-За чем ты это сделал? Нельзя есть листья с веника, он горький!
-Мне кушать хочется!
-Терпи! Нельзя сразу наедаться! Да и мы у чужих людей, им самим есть не чего, а тут мы на их головы свалились!
Мать бранила сына, а у самой на глазах слёзы навернулись. Смокотины подружились с ленинградцами, и жили, как одна дружная семья. Светлана Николаевна пошла, работать в школу вместе с матерью. Она вела уроки у малышей, а её мать преподавала историю и немецкий язык у детей старше возрастом. Люба тоже ходила в школу, а маленький Костик сидел дома с Мишей и Сашей. Шура смотрела за всеми. Она так и не работала в поле. Летом она пекла хлеб для колхозников, которые работали в поле. Пытался её несколько раз Нохрин упросить, что бы она испекла хлеб для его семьи. Но она гордо отвечала:
-Что, бесплатного себе работника нашёл? Только не выйдет у тебя ни чего, хлеб я тебе печь не собираюсь! Жена у тебя есть, вот она пусть и печёт тебе хлеб!
23.
В начале весны у Михаила со склада исчез мешок зерна. Михаил не верил в это, пересчитал ещё раз, не хватало мешка. Может, его украл кто, а может, посчитали неверно, но сколько он не пересчитывал, мешка не хватало. В воровстве обвинили Михаила. Он сам председателю доложил об этом. Тот в душе даже был рад, что подвернулся случай, где можно было обвинить Михаила в краже. Председатель давно зуб имел на него, со времён коллективизации, но Михаил работал хорошо, трудовую дисциплину не нарушал. И вот тебе, случай из ряда вон выходящий! Как ни старался доказать свою правоту Михаил, ни чего у него не получилось. А Нохрин так прямо и сказал:
-Стырил мешок, на другого человека свалить хочешь! Коли виновен, то не чего оправдываться, отвечай по закону военного времени!
-Да поймите вы, слуги народа, не брал я зерно! И зачем я стану себе яму рыть? Как вам ещё объяснять, не знаю! виноват я только в том, что не усмотрел, кто мешок взял.
Но его и слушать не стали, судили, и отправили отбывать срок. Пять лет ему дали за хищение колхозного имущества. Трудно стало жить без отца, но Смокотины держались. А немного позднее полезла на крышу Ольга за вениками. Берёзовые веники заготавливали летом, и сушили их на крыше. Там они и весели всё время. Доставали их оттуда только тогда, когда баню топили. В тот день решили баню протопить, субботний день был. Смотрит Ольга, а там сидит её мать в одной рубашке, в которой спит ночью и чешет голову гребнем, а сама на Ольгу поглядывает.
-Мама, ты, что здесь делаешь?
-Разве не видишь, голову расчесываю. – Отвечает та.
Тут Ольга сообразила, что мать её дома осталась, сама видела, перед тем, как на крышу лезть, кубарем с крыши скатилась, домой побежала. Входит в дом, а мать её сидит на табуретке около печи и гребнем голову чешет. Только одета была она не в рубашке, как ей виделось, а в юбке и кофте. Она одевалась так всегда, не любила платье. Ольга растерялась, глаза вытаращила на неё, смотрит, понять ни чего не может.
-Ты что, дочка? Ни как с дерева свалилась?
-Н-н-нет, с крыши! Там тоже ты сидишь с гребнем в руках, только в рубашке одной.
-Что за бред ты несёшь! Разве такое может быть?
-Я сама видела тебя, как сейчас вот, и даже разговаривала с тобой, то есть, с ней!
-Господи прости! Быть беде! – Встревожилась мать не на шутку.- За чем же ты с ней разговаривала?
-А что, нельзя было? Я ведь этого не знала! И, к тому же, я думала, что это ты там.
Шура встала перед образами, и прочла молитву. Она долго читала молитвы, наконец, перекрестилась, отошла от икон.
-Господи, спаси нас грешных, убереги от беды неминучей!
На другой день она стала готовить еду. Дома была Светлана Николаевна, проверяла тетради учеников. Шура мыла картошку и приговаривала:
-Что же мы есть станем? Как доживём до нового урожая?
Её услышала Светлана Николаевна, отложила тетради, вышла к ней.
Тётя Шура, - она называла её тётей с первых дней, как появилась здесь, - не горюйте. Постараемся прожить на прошлогодней картошке, которая в поле осталась зимовать. Завтра, с утра пойдём с вами в поле собирать картошку. Можно и сейчас сходить, но уже поздно, не видно картошки в поле.
-Какая же картошка сейчас, когда поля ещё не просохли от снега?
-Мороженая, та, что после уборки осталась с осени. Мы её у себя в родном краю собирали раньше, когда можно было. Только снег сойдёт, мы уже в полях бродим. Набирали немного, но и этому были рады до безумия! Ведь есть нам не чего было. Принёсем домой, отмоем и запекаем. Шманделками она зовётся. Невкусно, но есть вполне можно.
Утром, только солнце взошло, отправились в поле собирать картошку. В руках они держали палки, что бы было удобно разгребать мокрую ещё землю. Бродили в поле они недолго, набрали по ведру мороженой картошки. Принесли её домой, отмыли, пока она мороженой была, сложила в чугунок и поставила в печь варить. Варёная картошка на вкус была неприятная, немного даже сластила, но все ели её с удовольствием. А та, что осталась мытая в ведре, оттаяла, превратилась в кашу серого цвета. Её не выбросили, добавили немного муки и спекли лепёшки. Есть их было не очень приятно, но всё голодом не сидеть! Цветом они были тёмные, как грязные. Миша с Сашей отказывались от такого угощения, но, видя, как уплетали остальные, тоже накинулись на них. Через день Шура одна пошла на промысел с корзиной в руках. Ей повезло, она набрела на целую кучу мороженой картошки. Её, очевидно, забыли с осени убрать. Она прикрыта ботвой картофельной была. Шура разгребла ботву и увидела картошку. Она торопливо набрала корзину, принесла домой, оставила её, взяла другую, побежала в поле. Там она отыскала заветную кучу с картошкой, набрала снова полную корзину. А когда возвращалась домой, встретила Нохрина. Он ехал в повозке. Поравнялся с Шурой, остановился.
-Так, что несём с колхозного воля?
-Разве не видно?
-Хорошо видно. Значит, от мужа не далеко ушла, воруешь колхозное добро!
-Какое же это добро, это мороженая картошка!? Её в поле полно.
-А что, картошка для колхозника не добро?
-Добро, но только нормальная, а это мороженая картошка. Её всё равно запашут скоро, а у меня дети голом сидят, с голоду пухнут! Да ещё ты на мою голову повесил постояльцев. Их тоже чем-то кормить надо. Ты же им ни чего не даёшь, а я одна, мужа ты упрятал. И какое это добро, её есть невозможно! Скотина, и та есть не станет её.
-Однако ты набрала картошку целую корзину! И это уж не твоя забота, что сделают с ней, свиньям отдадут или запашут. А дети твои меня не волнуют! Станешь отвечать по военным законам! Вот семейка воровитая! Один зерно таскает, другая - картошку! Управы на вас нет!
-Креста на тебе нет, Ирод проклятый! – Шура не говорила, а кричала от возмущения.
-Поговори мне ещё немного, горя не оберёшься! Сейчас со мной поедешь в контору, оттуда тебя увезут в город на суд. Судить станут, как расхитителя колхозного имущества!
Но, если ты у меня на коленях прощения просить станешь, умолять, тогда, может, и прощу тебе эту оплошность!
-Не дождёшься, что бы я тебя умоляла, гад ползучий! Я лучше в тюряге отсижу, но у тебя прошения просить не стану! Да и было бы за что! Прикрылся советской властью, и думаешь, что тебе всё дозволено?!
Шура понимала, что спорить с председателем напрасно время тратить. Он всё равно будет прав. Поэтому, она не стала тратить время на пустой разговор.
Осудили Шуру на три года, не посмотрели, что дети малые остаются без матери и без отца. Ольга, после того, как мать осудили, перешла работать снова в свинарник. Здесь было ей удобней за домом следить, детей из виду не выпускать. Один раз бежит она в обед домой. Лето на дворе стоит, работы много в своём огороде. Настенька подросла уже, работать стала дояркой в колхозе, одна Маруся с детьми сидела дома. Оля утром ей скажет, что делать надо в огороде, сама на ферму бежит. Маруся в огороде копается, мальчишки сами себе предоставленные. Подходит Оля ближе к дому. Что-то дымком потянуло, слышит она. Входит в ограду, а Саша развёл костёр у крыльца. Хорошо, что он не разгорелся, как следует, а иначе, не подоспей Ольга во время, лишились бы жилья. Она бросилась тушить огонь, а за тем накинулась на брата:
-Не путёвая твоя голова, ты чуть избу не спалил! Где бы мы тогда жили, ты подумал об этом? И где это Маруську черти носят? Почему не следит за ребёнком?
А та в огороде с травой борется, не видит, чем занимается брат. А Саша понял, что сделал что-то не то, глазёнками хлопает, а сказать ни чего не может. Ольга побежала в огород, накинулась на Марусю:
-Что за братьями не следишь? Сашка сейчас дом чуть не спалил, а тебе хоть бы хны! Надо же хоть изредка смотреть, чем они тут занимаются! Ведь Сашка совсем маленький! А у тебя на уме одни танцульки, да мальчики. Вон Настенька вкалывает дояркой на ферме, так некогда ей ерундой заниматься, на ум мальчики не идут! Надо и тебя пристроить на работу, всё равно от тебя толку, ни какого нет!
-Что ты на меня всех собак вешаешь? Я не так давно смотрела, Саша на крылечке сидел.
-Вот ему в голову и взбрело, не понятно что. Решил костёр развести рядом с крыльцом. Он же совсем ещё глупый! А Мишка-то где?
-На рыбалку пошёл ещё утром, сказал, что бы готовились, рыбы много принесёт.
-Он принесёт! Весь в отца пошёл, без улова ни когда не приходил. – Ольга, при мысли о рыбе, смягчилась. – Ладно, беги в огород, я тут сама дела улажу.
Миша был ещё совсем ребёнок, на рыбалку ходил вместе с соседом своим, Петром Ефременко. Вначале он его боялся брать, но малец так упрашивал его, что он сдался, взял на рыбалку. И стал всё время Миша бегать к Петру, когда тот собирается на рыбалку. Где сам Миша поймает рыбу, а где Петр отдаст ему часть своего улова, старался помочь ребёнку. Мальчик был просто счастлив от радости, тем, что приносит рыбу, кормит всех, ведь теперь он за мужчину остался в доме, значит, мужские заботы на его хрупкие плечи легли. Костика мать стала брать с собой в школу. Взрослых в доме не было, а детям она не доверяла, мало ли что натворить они могут, оставшись одни дома. тем более, что Костик очень похож был на еврейского мальчика. Однажды, оставшись одни в комнате, Саша сцепился с Костиком. Оба мальчика были одного возраста, только Костик сильно ослаб и ещё не набрал свой нормальный вес, а Саша был гораздо его сильней. Он, как следует, отлупил Костика. А когда мать его вернулась со школы, и мальчик ей пожаловался, то Саша недовольно сказал:
-Если нам не доверяешь, бери своего еврея с собой в школу!
Обидно было матери Костика слышать такое прозвище от маленького мальчика. И тогда она решила не говорить ни кому об этом, а брать ребёнка с собой. «Видно где-то он такое слушал от взрослых, - решила она, - не мог он сам до такого додуматься,» Вести уроки вместе с сыном ей было не легко. Она брала с собой листок бумаги и карандаш, давала всё это Костику перед уроком, что бы он занимался и не мешал ей вести урок. А Анна Васильевна последнее время стала плохо себя чувствовать. У неё сердце стало часто болеть. Видно, голодные дни ей не пошли на пользу. Она решила, что доработает месяц и уйдёт из школы, больше сил работать не было. Но слова своего не сдержала, вечером пришла с работы, легла спать и не проснулась, сердце остановилось ночью. Похоронили её на деревенском кладбище.
Шуру отбывать срок отправили в женскую колонию, которая была в Мариинске. Через год после её заточения, Ольга отправилась в город пешком, мать повидать. Она с трудом добилась свидания с мамой. Та вышла к ней в комнату, где свидания с родными разрешены были. Она шла по коридору, а сама думала: «Кто же это такой, что ко мне на свидание пришёл?» а когда увидала родную дочь, не удержалась:
-Дочка, что такое произошло, почему ты ко мне пришла?
-Да, не волнуйся ты зря! У нас всё нормально в доме. Я, просто, скучаю без тебя.
-Дети как? Всё целые, не болеют? Или ты мне не хочешь сказать правду? Не бойся, я выдержу всё, рассказывай, только ни чего не таи!
-С детьми всё нормально. Михаил у нас совсем большой стал, ходит на рыбалку с соседом, всегда рыбы много приносит. Он у нас в доме за хозяина, мужчина ведь!
-Я очень за вас рада! Прямо гора с плеч свалилась. С каким соседом Миша ходит, интересно?
-Да один заядлый сосед у нас, это дядя Петя. Миша постоянно у него околачивается, вместе на реку за рыбой ходят. Мама, долго тебе осталось тут сидеть ещё?
-Не знаю, доченька. Здесь отпускают тех людей досрочно, кто ведёт себя достойно, у кого нет взысканий, трудятся славно. Может, и я под эту статью подойду. А Михаилу передай от меня большое спасибо за то, что о семье заботится. Молодец он всё же!
-Вот хорошо бы! Настенька наша пошла, работать дояркой на ферму. Я ушла с трактора, снова на свиноферме тружусь. Там у меня больше свободного времени. В обед домой бегаю, проверяю, как там дети домовничают.
-А почему ты ушла с трактора, там ведь можно больше трудодней заработать? На них больше хлеба получите.
-Мне здесь сподручней за домом следить!
Тут вмешался конвоир:
-Свидание окончено.
-Ладно, доченька, иди домой, и мне пора. Спасибо, что пришла, словно дома побывала я. Ты больше сюда не приходи, за детьми лучше следи! А там, даст Бог, скоро увидимся!
-Хорошо, мамочка! Только ты приходи поскорее. Без тебя плохо дома, и дети скучают очень. Саша по ночам плачет без тебя!
Ольга вернулась домой. А в этот год было особенно тяжко жить без родителей. Им приходилось заготавливать самим дрова. Ольга с сёстрами и Светланой Николаевной ходили в лес, заготавливали там дрова, а потом лошадь в колхозе просили, что бы их вывезти оттуда. Они возили их ещё с осени, но до конца отопительного сезона их не хватило. Приходилось Ольге запрягать свою корову, вместо лошади, и ехать в лес за дровами. Нохрин лошадь на этот раз не дал, сославшись на то, что они все заняты в колхозе. Зорька к упряжке была приучена. Её не раз запрягали, и ездила то за сеном, то ещё за чем. За сеном корова ездить любила, ей всегда перепадала лишняя охапка душистого, ароматного сена. Однажды ехала Ольга мимо поля, на котором летом просо выращивали. Её внимание привлёк небольшой холмик.
-Погоди, Зорька, схожу, погляжу, что там есть. Не может быть, что там просто холм вырос за зиму. Ведь летом его не было, я это хорошо помню.
Корова была послушной, раз хозяйка сказала, стоять, она станет стоять на месте. Ольга побежали к холмику. Она обнаружила там просяную солому. «Вот оказия, какая! Но раз уж сюда пришла, наберу хоть соломы, она мягкая, может, корова её есть станет.» Ольга расстелила верёвку на землю, стала накидывать на неё солому, что бы потом стянуть её в тугой узел. Но набрав несколько охапок соломы, Ольга увидела мешок. Развязав его, обнаружила, что в нем просо. Она не поверила в своё счастье, зачерпнула в руку просо. Оно лежало на ладони, коричневые зёрнышки его блестели заманчиво, словно лаком покрытые. Ольга торопливо завязала мешок, взвалила его себе на спину, и принесла в повозку. Откуда только сила взялась у этой невысокой девушки, изнурённой работой! Второй раз она пришла к холмику, но больше мешков не было. Она захватила солому, что раньше набрала, прикрыла ею мешок на возу, поехала дальше. Дров в лесу она набрала немного, не терпелось быстрее вернуться домой. Мешок в дом не понесла, спрятала его в предбаннике. А домой только большую чашку с просом занесла. Она лежала тут же давно, потому что была такая старая, а на самом донышке её имелись мелкие дырочки.
-Маруся, я тебе работу принесла. Вот видишь просо. Его надо очистить от шелухи, сварим кашу пшённую.
-А почему этим заниматься должна только я?
-Кто же станет этим заниматься? Не хочешь, не надо. Я тогда к соседям просо отнесу, они быстро его очистят, а мать им кашу сварит. А ты, коли такая цаца, сиди голодной. Пусть и братья твои с тобой голодают тоже.
-За чем же соседям? Нам самим есть нечего! Что, помочь мне ни кто не смеет? Вон Люба дома, её можно попросить.
-Но уж это твоё дело, кого ты станешь просить, но просо что бы мне очистила всё! Приду с фермы, сварю кашу всем. А не очистите шелуху всю, сварю прямо с ней вам кашу! Мне нет времени с вами заниматься! Совесть у тебя есть, я думаю? И мораль мне вам читать не надо, сами понимаете, какое время сейчас.
В семье были очень рады такой находкой. Под началом Маруси просо очищали все дети, и даже Светлана Николаевна принимала участие. А когда Ольга сварила всем кашу, то её уплетали за обе щёки. Казалось, ни чего нет вкусней, чем эта каша! А на ферме в этом году свинка одна принесла слишком много поросят, столько, что всем не хватало сосков. Одного поросёнка выталкивали остальные, не позволяли ему сосать. Ольга побежала к бригадиру:
-Кондрат Степанович, что делать? Моя принцесса принесла тринадцать поросят. Одного поросёнка отталкивают сородичи. Он визжит, есть хочет. Сдохнет, видно!
-А что тебе не понятно-то? Возьми его домой. Откормишь на молоке-то. Есть оно у тебя дома?
-Есть! Правда, не много, но есть.
-Вот и корми поросёночка. Ему много не требуется пока. Глядишь, хорошая свинья вырастит.
-А когда подрастёт, мне его назад нести, на ферму надо будет?
-За чем? Это уже твоя скотинка станет, если выживет. Зарежете его к зиме, с мясом будете. А то трудно вам без родителей жить, а тут небольшая помощь будет.
-Спасибо вам, спасибо!
Ольга в обед побежала домой и прихватила маленького поросёнка. Она ему отгородила за печкой место, что бы теплее ему было, и стала его кормить. Свинка есть молоко не хотела или не умела пить его из чашки. Пришлось Ольге показывать, как это надо делать. Она чмокала губами, чуть ли сама не лизала эту миску, но добилась своего. Малышка сообразительная попалась, быстро додумалась, стала пить сама, видно, хотелось ей очень выжить! За лето выросла большая свинка. На свежей траве и воздухе она росла быстро. Мало того, она нашла себе жениха, покрылась! В деревне свиньи свободно гуляли по воле, ни кто их не трогал. Всё лето она гуляла с боровом, вместе валялись в одной луже, нагуливали жир. Наступила осень. Хлеб в том году выдался отменный. Нохрин послал Ольгу с Мотей на мельницу, что бы они смололи пять мешков зерна, и привезли хорошую муку. Ольга снова запрягла свою Зорьку. Лошадь не дали, мешки с зерном хоть на своём горбу вези. Мельница в соседнем колхозе стояла, от их деревни не так далеко, но добираться не легко девчатам до неё было. Очередь на мельнице была огромная. Девчата заняли очередь, стали ждать, когда она подойдёт. За нами занял молодой лейтенант с двумя конвоирами. Они из лагеря военнопленных. Их летом ещё пригнали в Мариинск. Вот и отправили парней на мельницу зерно молоть.
-А что, в деревне нет совсем мужиков? – Заинтересовался лейтенант. – Молодых девчат отправили с мешками. Не девичье это дело, с мешками возиться!
-Извините, вы это к нам обращаетесь? – Поинтересовалась Ольга.
-А то к кому же! Конечно к вам. Не знаю ваших имён только.
-В колхозе мало совсем мужиков осталось. Война всех забрала, остались старики да немощные. А так всё женщины одни делами заправляют. А имена у нас обыкновенные, Оля и Мотя.
-очень приятно! А в каком вы колхозе работаете? Очень мне с вашим председателем поговорить хочется. Спросить его мне у него надо, почему он не жалеет девчат? Ведь им ещё детей рожать. Как он этого не может понять? Не может такого быть, что бы не нашлось мужика, зерно на мельницу отвезти! Не верю я!
Девчата помялись, но колхоз свой назвали и фамилию председателя тоже утаивать не стали. Лейтенант аккуратно записал всё в записную книжку, а потом и говорит:
-Где бы нам взять немного молока. Мы бы суп молочный сварили бы, не знаете? Лапша у нас есть и соль тоже имеется, но на одной воде она не вкусная будет.
-От чего не знать? Корова же у нас имеется. Её сейчас подоим, вот и будет молоко!
-Вы всегда со своим провиантом ездите, я имею в виду, корову?
-Лошадь нам не доли, а везти зерно на мельницу надо. Вот и пришлось Зорьку запрягать вместо лошади.
-Интересно, что за председатель у вас такой? Послал девчат на мельницу с мешками, а транспортом не обеспечил! На себе зерно везти, что ли? Не по человечески это!
-Сейчас время такое, не на кого пенять.
-Хорошо, разберёмся, будьте спокойные!
Ольга подоила свою Зорьку. Костёр разложили не далеко от мельницы, сварили на нем суп молочный. Ели все; лейтенант с конвоирами, Ольга с Мотей. Молочный суп получился удачный, в мирное время такой не ели девчата! Ещё и молоком запивали его, вместо чая. Очередь их подошла только к вечеру. Мужчины помогли девушкам стаскать мешки в мельницу. Зерно смололи, получили муку и отруби. Молодые парни помогли даже погрузить в повозку мешки с мукой и отрубями, и девчата поехали к себе домой.
-Большое спасибо вам, мальчики! Если бы не вы, плохо бы нам пришлось! – Сказала Ольга на прощание парням.
-Это вам спасибо, накормили нас молочным супом. Не вы, с голоду померли бы! А с председателем вашим я поговорю, не будет он больше молоденьких девчат на мельницу гонять! Узнал, что отпор получить не сможет, вот и ездит на молоденьких девочках!
На прощание девчата помахали парням рукой, отправляясь домой. Слово лейтенант своё сдержал, с председателем поговорил, правда, по телефону. Но разговор состоялся бурный. Нохрин краснел и бледнел при этом, клялся и божился, что это первый и последний раз, больше он не станет посылать молодых девчат на мельницу. И в самом деле, на мельницу ездить стали мужики, какие были в деревне. А в ноябре мать вернулась из лагеря. Её досрочно отпустили домой. Шура всё то время переживала, как там её дети одни справляются дома? А они не пропали, наоборот, в хозяйстве полный порядок. Корова принесла бычка по весне, сейчас он уже большой вырос. Свинья по ограде гуляет, скоро приплод принесёт. Оттаяло сердце у Шуры. А тут Нохрин вызвал в контору Ольгу:
-Мать твоя станет печь хлеб, как и прежде, колхозникам, которые работают в поле. А тебя решили послать вместе с другими девицами в Тяжин, учиться на слесаря. Отправляем завтра. На машине увезём вас в город, оттуда поездом до Тяжина. Родине нужны молодые кадры. У вас теперь мать вернулась, сёстры подросли, есть, кому матери помочь.
Ольга возражать не стала, коль надо, значит, поеду, так решила она. Вернулась домой.
-За чем тебя Нохрин вызывал? – Спросила взволнованная мать.
-Сказал, что ты хлеб печь станешь, как и прежде колхозникам, а меня посылают в ФЗО, которое в Тяжине расположено.
-Час от часу не легче! Он, что, кроме нас ни кого не знает в деревне!? Или ему Смокотины поперёк горла встали?
-Не одна я еду. Мотька тоже со мной поедет. Может, ещё кто, я не узнавала.
-И на долго вас упрячут туда?
-Вот этого я не знаю. Сказал только, что после учёбы нас по заводам отправлять станут, кого куда, что молодые кадры нужны Родине.
-Не знаю, радоваться мне за тебя или печалиться? С одной стороны это не плохо, не станешь в навозе возиться. Смотришь, в люди выбьешься! А с другой стороны, без тебя плохо в доме станет! Помощницы я лишусь и надолго!
-Я сама не знаю, как мне на всё это реагировать. Поживём, увидим!
Ольга со своей знакомой из их колхоза да ещё несколько молодых парней отправились в Тяжин. Училище их находилось не в самом городе, а на его окраине. За училищем поднималось какое-то взгорье. Жили молодые люди в общежитие. Один раз в неделю их водили в городскую баню, которая находилась не далеко от училища, ближе к жилым домам. Ольга на занятиях была внимательна, поэтому шла впереди остальных учащихся. Молодые люди, кроме учёбы, дежурили на кухне по очереди. Вот там им было вообще лафа! Повариха, не молодая полная женщина всегда очень жалела молодёжь. Её единственный сын пропал без вести на войне. Как ушёл на фронт, так ни разу от него вестей не приходило. Только прислали казённую бумагу, в которой сообщалось, что её сын пропал без вести в одном из боев под Сталинградом. Мужа у неё не было, умер он перед войной. После этого повариха Тоня к молодёжи стала относиться, как-то особенно, как мать, что ли. Ольге тоже доводилось дежурить на кухне и не один раз. Повариха долго присматривалась к этой молоденькой, худенькой девушке. Слушала, как она балагурит с товарищами, наслаждалась её пением, она всегда что-то напевала, когда чистила картошку, это ей помогало в работе. Понравилась Ольга поварихе очень за её весёлый характер, за старание, с каким она трудилась на кухне. А спустя полгода, её вызывает к себе директор училища:
-Смокотина, на кухню пойдёшь работать? Нашей Антонине нужен помощник, а где его взять, не знаю. А тут она сама ко мне приходит и заявляет, что есть у неё на примете девушка, которая станет хорошим ей помощником, это ты. Ну, что молчишь? Говори, что решила?
-Вы меня простите, Дмитрий Николаевич, для меня это неожиданность, вот я и растерялась. Это что значит, слесарь из меня плохой получится, а помощник повара сносный?
-Я тебе про слесаря ни чего не говорил, по-моему. А в помощники тебя сама повариха просила. Сказала, что у тебя хватка поварская есть, и работаешь ты быстро. Когда ты дежуришь на кухне, посуда блестит, успеваешь сделать всё. Но если ты не согласна, то, что поделаешь, будем искать другого.
-Я, конечно, согласна, но если у меня будет плохо получаться, можно тогда вернуться обратно?
-Договорились. С завтрашнего дня ты идешь работать на кухню. Тебе даже деньги идти будут за твой труд. Правда, у повара зарплата мизерная, а у помощника и того меньше, но, зато, там можно поесть в любое время и сколько хочешь!
-Я иду на кухню работать не из-за зарплаты. Просто, мне там очень нравится, и повариха хорошая женщина. Да и девушке лучше на кухне с поварёшками возиться, чем с железяками на заводе таскаться!
Мотя ждала её в коридоре, когда Ольга зашла к директору, а когда та вышла из кабинета, кинулась к ней:
-Ну, за чем тебя директор вызывал?
-Переводит работать на кухню.
-Вот повезло-то как! Ты только о нас не забывай, в обед больше супа наливай в тарелку, и о втором не забывай, хорошо? Мы ведь, сама знаешь, вечно голодные!
-Я ещё не работаю там, а ты мне уже заказ даёшь! У меня что, частная лавочка? Хотя у частника вряд ли поешь лишнее. Он выдаст столько, сколько положено по норме.
-Ой! Да брось ты! Что, и пошутить нельзя?
-Ну, и шуточки у тебя? Ладно, пойдём к себе.
Утром Ольга вышла на кухню. Тоня стала учить её своему мастерству. Помощница досталась ей хорошая, схватывала всё на лету. Вскоре Ольга могла сама приготовить обед, завтрак и ужин, без чьей-то помощи. Повариха не могла ею нахвалиться. Ни раз она поощряла её за труд, и при этом всегда говорила:
-Ты, Оленька, не стесняйся, всегда ешь, что тебе хочется. А то, гляди у меня, совсем стала худой, в чём душа только держится! Повара все упитанные, а ты работаешь не плохо, а питаться боишься здесь. Напрасно, я у тебя кусок изо рта не выбью! Мало того, осталось, если, от обеда, девчонкам своим, с которыми в одной комнате живёшь, неси. Пусть немного поедят перед сном. Молодым нужно больше кушать, иначе сил не будет ни на что! Мастера в училище замучили, наверное, бедных девочек!
-Спасибо, Антонина Михайловна, а девочкам я стану брать, если можно, конечно.
-Вот сегодня остались рыбные котлеты. Их почему-то не очень-то любят молодые, а напрасно. Рыба полезная вещь, её обязательно надо есть дважды в неделю. Кто её много ест, тот меньше старится. Вот у меня чукча на кухне трудился, так он таким молодым казался, что ни за что не дашь ему свои годы. А всё потому, что он рыбой одной у себя на родине питался.
-Мы тоже много рыбы едим. У нас в деревне река протекает, Кия называется, и озёр вокруг много, так наш тятя часто на рыбалку ходит, рыбы приносит столько, что съедать не успеваем. Лишнюю даже продаем. А старимся сильно, мы ведь не чукчи. У нас работы много. Надо и поле трудиться, и дома со скотиной возиться.
-Правильно, наш народ работой изнурён, вот и старится быстро. А чукча что делает? Огородами он не занимается, одни олени только у него. Нашего человека поместить в такие условия, он ещё моложе выглядеть станет!
-А ещё наши люди много пьют. Это тоже влияет на возраст и внешний вид.
-И это правильно. Не бережёт себя русский человек!
Ольга стала приносить с работы девочкам своим в кульке немного еды. Они и этим были очень рады. Летом они сдали экзамен по мастерству, и их распределили по заводам работать. Одна Мотя ни куда не поехала. У неё обстоятельства сложились так, что ей не на завод надо было ехать трудиться, а в скором времени в роддом определяться. Её обманул парень один. На личико она была довольно смазливой девушкой. Глаза голубые с поволокой, губы полные, яркие, а волосы спелой пшеницы по плечам развиваются. Привязался к ней с первых дней, как приехали сюда учиться, парень один, Гриша. Высокий, статный. Ну, Мотя на него глаз и положила. Стали они по вечерам встречаться. И, хотя строго смотрели за молодыми мастера, не усмотрели. Да и дело-то не мудреное, молодое, кровь в жилах играет. Вот и сотворили они ребёнка, просто так, не подумавши. А когда окончили училище, Гриша поехал на завод трудиться, а Мотя в деревню подалась. О замужестве не было и речи. Гриша, когда добивался того, что хотел от неё, клялся и божился, что её любит, а когда увидел, что у Моти пузо на нос скоро вылезет, сразу в кусты полез. Испугался он ответственности.
-Гришенька, - говорила ему девушка, - ты же говорил мне, что любишь меня! А сейчас что, разлюбил? Почему ты стараешься меня избегать?
-Я не собирался семьей обзаводиться! Это ты виноватая во всём. Не захотела бы сама, не оказалась теперь в таком состоянии!
-Спасибо, дорогой, тебе за урок! Век тебя не забуду! Ладно, что же, воспитаю ребёнка сама. Не я первая, не я последняя! Не знала я, что ты такой сволочью окажешься!
-Да не за что! Надо было думать головой своей прежде, а теперь не чего за голову хвататься! Кобель не вскочит, если сучка не захочет!
-Да, я виноватая, но только в том, что доверилась целиком тебе, поверила в тебя, а ты оказался не тем!
С такими словами они расстались. Мотя вернулась в комнату в слезах.
-Рассказывай, что случилось-то? Почему ты мрачнее самой мрачной тучи? – Тормошила её Ольга.
-Отстань! Мне и так тошно, удавиться хочется!
-Ну, Мотька, что случилось-то? – Не отставала подруга. И она сдалась.
-Меня Гриша бросил, сказал, что не собирается жениться.
-Вот сволочь, какая! Как жопой трясти, так его хлебом не корми, а как женится, так он не собирается! И ты тоже хороша! Нашла, кому верить! Всё мужики такие, верить ни кому нельзя! А ты уши развесила, когда он по ушам ездить начал, бдительность свою потеряла. Теперь воспитывай сама ребёнка! О том, как повеситься, и не думай, слышишь!?
-Подумаешь! Воспитаю, тебя не попрошу. Сейчас много матерей одиночек станет. Парней-то на всех не хватит, а ребёнка каждой женщине иметь хочется.
-Понятное дело, воспитаешь. А как тебя родители-то примут дома, знаешь?
-Нет, не знаю. Отца на фронт забрали, мать одна осталась. С мамой я найду общий язык, а отец по шее бы разок съездил со злости, а потом отошёл, куда бы делся. Родители у меня очень хорошие, просто, замечательные! Всем бы таких родителей не мешало бы иметь!
-Значит, считай, что повезло тебе с родителями. Ну, с одной стороны это и к лучшему, не поедешь на завод работать. А с другой стороны, трудно тебе будет с ребёнком на руках.
-Знаю, что не легко мне будет, но что делать, сама во многом виновата, не надо было верить этому козлу!
-А разве тебе не известно, что парни – народ не надежный в этом деле? Им лишь бы сунуть, вынуть и бежать! А что дальше будет, их не волнует. Могла бы это знать! Но, ни чего не поделаешь, возможно, и на твоё счастье, найдётся человек тебя достойный. Ты только надейся и жди! Да веди себя достойно. Мужики любят таких женщин.
-Спасибо, подружка, за поддержку. Ты знаешь, как мне плохо, кошки на душе скребут! Вот сейчас поеду домой, знаю, что пересудов будет в мой адрес направлено много. А ты долго здесь задерживаться будешь?
-Не знаю. Ладно, прощай! Нашим там привет от меня передавай.
В деревне мать Мотю встретила радушно. Но когда увидела её большой живот, узнала, что она ждёт ребёнка, а мужа не будет, сильно расстроилась.
-Это как же получилось-то, что ты с животом приехала домой? Что, иначе нельзя было? Вы, молодёжь, головой не думаете своей! Лишь бы вам было хорошо, а там хоть трава не расти! Как теперь с малым-то дитём станешь жить?
-Мама, не доставай хоть ты меня! Сама знаю, что виноватая я. Но что делать, раз так получилось. У нас всё к свадьбе шло, но в последний момент он сбрендил.
-Не надо было спать до свадьбы с ним! Все мужики одинаковые! Вот теперь он наслаждается свободой, а ты с ребёнком его маяться будешь!
-Выращу, у людей помощи не стану просить, и у тебя тоже не попрошу!
-Так-то оно так, но без ребёнка было бы проще!
-Прости меня, мамочка, прости свою глупую дочку!
Мать Моти поворчала, поворчала и успокоилась. А у Моти осенью родился мальчик. Карапуз был весь в отца, такие же голубые глаза, такой же цвет волос. Мотя ребёнком своим не нарадуется, всюду с ним ходит, даже на ферму телят кормить. В колхозе она стала телятницей трудиться. А Ольга в училище так и трудилась на кухне.
24.
В конце войны Любе Тимофеевой пришло в деревню письмо с фронта. Это её папа отыскал, и прислал весточку. Люба была в не себя от радости. Значит, её папа жив, помнит о ней! Она перечитывала письмо ни раз, просила почитать его Светлану Николаевну, всё ей не верилось в то, что её папа жив. А вечером она села писать ему ответ:
«Папочка, дорогой, здравствуй! Я так счастлива, что ты у меня остался жить! Ты береги себя, не лезь под пули зря, помни, что я тебя очень жду с войны. Нас эвакуировали с Ленинграда сюда в Сибирь. Народ здесь хороший. Я живу в семье одной, со Светланой Николаевной и её сынишкой Костиком. Нас взяли к себе жить деревенские люди. У них много детей, но они нам позволили жить вместе с ними. А мамки у нас с тобой больше нет. Её фашист убил. Ты приезжай поскорее за мной сюда, сам всё увидишь! Я теперь стану ждать от тебя ответ. А, может, ты скорей его вернёшься ко мне. Люди говорят, что Гитлеру конец пришёл. Значит, и война закончится, воевать-то не с кем! Жду тебя, папуля дорогой!
                Твоя дочь, Люба.»
А вскоре войне конец пришёл. По радио объявили об этом. Люди плакали и смеялись, обнимались, пускались в пляс, мыслимо ли, победить такого врага, который завоевал, чуть ли не всю Европу! Ответа Люба не дождалась, отец сам приехал в мае месяце. Люба шла из школы по дороге к дому. Учебный год к концу подходил, самое напряжённое время в школе, переводные экзамены начались. В то время из класса в класс переводили по результатам экзаменов. Плохо сдал, иди снова в тот же класс второй год учись! Вдруг она заметила, что какой-то военный остановился и спрашивает что-то у одной женщине, идущей за водой. Путь её лежал мимо этого колодца. Женщина военному человеку объясняла что-то, показывая куда-то вдаль, в ту сторону, где их пристанище сейчас находилось. У девочки тревожно забилось сердечко в груди. Отца своего она помнила хорошо, но слишком давно его не видела. Она кинулась бежать к разговаривающим людям. Что-то ей подсказывало, что это её отец приехал за ней. Сердце трепетало, как маленькая птичка, в груди.
-Папа, папочка! Я вот она! – Закричала она громко.
-Он повернулся на крик девочки, бросился ей навстречу.
-Доченька, родная моя! Как я счастлив, что ты жива, что, наконец, мы встретились, родная моя! – Он подхватил её на руки и стал обсыпать поцелуями.
Он обнял девочку, прижал к себе, и всё целовал её, не мог остановиться. А она плакала от счастья.
-Что же ты слёзы льёшь, дитя моё?
-Я уж думала, что не увижу больше тебя ни когда!
-Не плачь, глупенькая, я теперь всё время с тобой буду. Мы вместе жить станем, вдвоём, ты и я!
-А Светлану Николаевну и Костика возьмём с собой?
-Посмотрим, может, и возьмём.
-А они меня взяли, не смотрели, что самим было трудно!
Отец поставил её на землю, посмотрел, как-то странно, но ни чего не сказал. Они шли по дороге, разговаривая. Дома Люба торжественно объявила всем:
-Познакомьтесь, это мой папа с войны вернулся! Его Гитлер не убил, и даже не ранил!
-Матвей Степанович я. А раненым я был, с госпиталя вернулся как раз. Мне повезло, ранение было не такое уж опасное. Подлатали меня, и отправили к дочери.
Дома в это время находились не все, рабочий день не закончился. Шура воевала с детьми одна, остальные были заняты на работе. Матвея Степановича усадили за стол, накормили с дороги. А вечером вернулись остальные обитатели дома. Первыми пришли Светлана Николаевна с Костиком.
-Светлана Николаевна, познакомьтесь, это мой папа! – Подвела она отца к своей приёмной матери. – Его Матвеем Степановичем зовут.
Женщина смутилась, как девчонка, подала ему руку:
-Очень приятно. – Ответила она тихо.
Светлана Николаевна мужчине понравилась. Утром, когда все разошлись по своим рабочим местам, а дома остались только Шура с малыми детьми, Матвей Степанович обратился к хозяйке дома:
-Александра Ивановна, давайте я вам дров наколю. Руки по домашней работе соскучились, у вас вон, сколько чурок во дворе, а взрослых мужчин в доме нет.
-Да, отдыхал бы с дороги. Намаялся на войне. Домой-то скоро поедите или, может, у нас останетесь, в Сибири?
-Вот наколю вам дров, в лес съезжу за новой партией, перепилю. А там видно будет. Но в Ленинград поеду, всё же, родина это моя, там я родился, там вырос. И мои родители родом оттуда, там похороненные. По городу сильно скучаю, манит он меня к себе!
-А сколько им было-то лет, что умерли, родители, я имею в виду?
-Да не старые ещё, но голод не вынесли, померли. В Ленинграде многие в блокаду умерли от голода, не только мои родители.
-Прости меня, сынок, бабу глупую! Болтаю, а что не ведаю!
-Ни чего. Вы же не виноватые в том, что их нет в живых. То война, проклятая, дел натворила.
-А за помощь спасибо, сынок, дай Бог тебе здоровья. Топор в сенях под скамейкой лежит.
Весь день Матвей занимался дровами. Вечером, когда вернулась с работы Светлана Николаевна, она стала с Любой и мальчиками складывать готовые дрова в поленницу. Дрова, как по команде, укладывались ровными рядами вдоль забора. Вышла хозяйка из дома:
-Вот спасибо-то, на всю зиму заготовили мне дров! Буду топить печь зимой, и вас всех вспоминать. А давайте я вам баньку истоплю! После такой работы не грех и помыться!
После бани между Светланой Николаевной и Матвеем состоялся разговор. Первым начал речь он:
-Светлана, можно, я вас так называть стану, поедем вместе домой. Вы, я полагаю, тоже без мужа живёте, что с ним?
-Он погиб, защищая город от врагов в самом начале войны.
-Вот видите, сам Бог велел нам вместе жить! Дочь моя к вам привыкла, как к родной матери. Сын у вас подрастает, ему нужна твёрдая мужская рука будет. Так пусть дети наши вместе растут! Да и мне вы по душе пришлись. Что скажете?
-Не скрою, мне вы тоже понравились. А знаете, я поеду с вами! Одной тоже жить трудно, да и детей разлучать не хочется, привыкли они друг к другу. Попробуем, может, что и получится! Поживём вместе немного, а там видно станет, как нам быть. Думаю, что одна квартира-то уцелела из двух. В ней и жить станем.
-Должно получится, непременно получится, уверен! И квартиры наши целы, я думаю. Должно же быть хоть что-то от прежней жизни! Но даже если не уцелели, то найдём, где жить!
Они разговор вели, сидя на крылечке. В баню, Матвей первым ходил вместе с Костиком. А после поджидал Светлану, когда она выйдет с бани вместе с дочкой его. Костик убежал домой, а Матвей сидел на крылечке. Дочь первой вошла в дом, а она осталась, он её задержал. В дом вошли они вместе, сияющие:
-Мы решили ехать в Ленинград вместе, хотим начать нашу совместную жизнь там! – Сообщил он торжественно.
-Значит, Светлана Николаевна станет моей мамой?
-Правильно поняла, дочка! А я Костику стану папой! У него не было папы, теперь будет!
-Но знай, папочка, что Костик – мальчик непослушный. Его следует ремнём пороть, как сидорову козу!
-Это тебя надо пороть ремнём! – Влез в разговор Костик. – Маму я слушаю. А ты мне не указ!
-А теперь буду ещё, какой указ! Старших всех надо слушаться, не только маму с папой!
-Не спорьте, дети. Вы у меня самые хорошие, ни кто не сомневается в этом!
На другой день постояльцы уехали из деревни. Вместе с ними подались в родные края и остальные ленинградцы. Остались только две семьи, но у них ни кого там не осталось, а в Сибири они прижились, и не захотели возвращаться назад. Здесь, решили они, жить безопасно. По крайней мере, если вдруг вздумает вновь напасть немец, в глубинке можно отсидеться не испытывая такие страсти, как в эту войну. Светлана Николаевна и Матвей Степанович первое время писали письма Смокотиным, в которых они рассказывали о своей жизни там, в родном городе. Дом, где жил раньше Матвей Степанович разбомбили, и они все обосновались у Светланы Николаевны. Что стало с ними в дальнейшем, неизвестно, письма перестали приходить в Сибирь. 
25.
В том же году, только под осень пришёл из заключения Михаил Смокотин. За то время, что там сидел, он сильно похудел, осунулся, в его глазах не было того живого огонька, что прежде был. Появился он в деревне внезапно, словно под невидимым покрывалом он шёл прежде. Настенька сидела на крылечке вдвоем с Марусей. Они не просто сидели, мешки готовили к копке картошки, пересматривали их, а если обнаружат дыру, зашивали её. Отец осторожно открыл калитку, вошёл во двор.
-Доченьки мои любимые, здравствуйте!
Они оторвались от работы, посмотрели в ту сторону, откуда послышался тихий голос, и не поверили своим глазам, когда увидели отца. Отбросив мешки в сторону, кинулись к нему:
-Тятя, родной, ты вернулся! А мы уж и не чаяли тебя увидеть!
-Как ты, бедный, исхудал! Видно не легко тебе там было!
Он обнимал их, прижимал к себе, но не целовал, боялся, а что, не понятно. А когда его Настя спросила:
-Ты, что, словно не наш отец? Случилось с тобой что-то? Отворачиваешься от нас, почему!
-Доченька, не могу я, у меня чахотка, вдруг, вас зарожу, вы ведь молодые, вам ещё жить и жить! А эта хворь переходчивая, мигом заболеете, и оглянуться не успеете.
-Бедный отец! Но тебе нечего бояться, мы от тебя не заразимся, зараза к заразе не пристаёт! – Заметила Настя, затем закричала, - мама, посмотри, кто к нам пришёл!
Мать выглянула в открытое настежь окно, с минуту там её лицо видно было, а потом исчезло. А через мгновение она выскочила во двор.
-Мишенька, родной! – Бросилась она к нему.- Как я долго тебя ждала!
-Вот я и вернулся. Мы снова вместе трудиться станем, детей поднимать. Как они, все живы, здоровы?
Он обнимал её так, словно разучился это делать. Шура вопросительно посмотрела на него.
-Все, все, пошли в дом, что мы тут стоим. Какой ты изнурённый, худой! Ты, часом, не болеешь?
-Чахотка у меня. Так что, будь осторожна, болезнь эта заразная.
-Да знаю я прекрасно эту болезнь! Что же ты довёл себя до такой степени?
-В зоне так и не иначе. Заболел кто, куда его девать? Вот и заразился от других людей.
В то время от чахотки умирали многие люди. Врачи ещё не могли с этим недугом справиться. Особенно она косила людей в лихие годы, когда организм был ослаблен, когда липла всякая зараза к нему. Но первенство по тому заболеванию держали заключённые. Они умирали в тюрьмах, их досрочно отправляли домой, что бы человек там умер. Так случилось и с Михаилом. Шура смотрела на своего мужа, насмотреться не могла. Как она представляла ту минуту, когда Михаил вернётся живой и здоровый к ней. Он вернулся, но не здоровым, как прежде был. Что делать, она не знала, как помочь Михаилу? Она понимала, что дни его жизни сочтены, но сделать ни чего не могла. И всё же решила сходить к деревенской целительнице, поговорить, может, она знает средство, какое от этого недуга. Вечером она пошла к ней. Лукерья была в это время в огороде, срезала мак. В её огороде, как и у многих жителей, мак рос прямо по картошке. Когда он зацветал, то трудно было отвести свой взгляд от такой красоты. Огромные, яркие цветы качались на тонких стебельках. Как только они держались на них, не ломались, не понятно. А к осени на месте цветов появлялись большие головки мака, наполненные чёрненькими, маленькими семенами. Перед самой копкой картошки мак всегда Лукерья срезала, а потом выбивала головки, что бы получить чёрные, круглые семена. Их она рассыпала по крыше, что бы подсушить, а потом всю зиму пекла пирожки, крендельки и рулеты, которые она очень любила. Шура увидела её ещё издали.
-Лукерья, - позвала она её, выйди на минуточку сюда, поговорить хочу, срочно.
Женщина вышла к ней, на поясе болтался мешок, подвязанный поясом. Головок мака там было мало, видно, она только начала работать в огороде. Лукерья отвязала мешок, отложила его в сторону.
-Что у тебя стряслось-то опять?
-И не говори! – Начала она. – Миша вернулся.
-Так что же ты такая квелая, радоваться надо!
-Не чему радоваться-то. Больной он пришёл. Чахотка у него, сам сказал мне об этом. Подскажи, что здесь сделать можно?
-А с чего ты взяла, что у него чахотка? Может, какой другой недуг?
-Во-первых, он страшно худой, во-вторых, он покашливает часто. И я вижу, что у него харчки мутные, с кровяными прожилками.
-Как ты успела это рассмотреть?
-Он плюёт в грязное ведро, которое ему выделила для этих целей. Что мне трудно в ведро заглянуть?
-Да, ты права. Но у него, видно, последняя стадия заболевания, тут уж ни чего не сделаешь, от Бога зависит всё! Можно попробовать кормить его собачьим мясом, помогает. Но в последней стадии и это средство вряд ли поможет. Надо было делать это раньше!
-Я так и знала! Что же делать теперь мне? как быть? Бедный Михаил, вернулся домой, а помочь ему не могу! Видно сильно я нагрешила, что меня Господь наш наказывает за мои грехи! Ох, тяжкая доля моя!
-Пошли, я посмотрю на него. – Она отвязала мешок, и отправилась вместе с Шурой к ним, посмотреть больного. Михаил был в ограде. Лукерья вошла, поздоровалась:
-Здравствуй, Михаил! Давно вернулся-то? Что-то не важно ты выглядишь?
-Пришёл недавно. Умирать домой отпустили.
-Что ты такое говоришь? Ты ещё поправишься, всё нормально будет, не беспокойся. – Говорила Лукерья, а сама не верила тому, что говорит. «Да, сломала тебя жизнь, будь она не ладная!» - Думала она. А когда Михаил зашёл в дом, и Лукерья с Шурой остались одни, она обратилась к ней:
-Не отчаивайся так! Что же поделаешь, все под Богом ходим! У тебя дети малые, их надо довести до ума. Девчонки подросли, а мальчишкам ты ещё нужна. Мать всегда нужна детям своим, в любое время, помни это! Что поделаешь, проживёт, сколько потребуется! Я ему дам отвар, пусть его пьет, но он не излечит его от болезни, а только облегчит его участь! И, если желание будет, корми собачьим мясом.
Михаил отвар пил, но лучше ему не становилось, он таял на глазах. В том краю, где их дом находился, всех бродящих собак переварила Шура своему ненаглядному. Она не могла выносить собачий дух. Её мутило от одного только напоминания о собачьем мясе, но она держалась, как могла. Понимала, что это необходимо для того, что бы её милый на ноги поднялся. Но и это не помогло. Наконец, он сказал Шуре:
-Мать, надо Ольге сообщить, что бы приехала домой. Чую я, что доживаю последние деньки. Попроси Настю или Марусю, пусть сегодня же напишут письмо ей.
Он ещё двигался по дому. В огороде помог копать картошку. А она уродилась в том году на славу, три куста вырвешь, полное ведро наберётся картошки с них. И вся была крупная, как поросята, крупная, мелочи совсем мало. Но с каждым днём силы покидали Михаила, все это прекрасно видели, и понимали, что скоро его не станет. А он боролся за жизнь, как мог. Если бы не отвар, который ему Лукерья дала, то, возможно, его уже не было. А, возможно, помогло немного мясо собак, кто его знает? Отвар действительно имел большую силу, как выпьет немного, сразу чувствует себя легко, усталость отступала и силы прибывали. Но, это не надолго. Тем не менее, письмо написала Маруся сестре, по просьбе матери:
«Ольга, здравствуй! Спешу сообщить тебе, что тятя вернулся из заключения больной. Жизнь его висит на волоске. Мать убивается. Приезжай, иначе отца не захватишь в живых! И, если сможешь, скорей!
     Твоя сестра, Маруся.»
Это короткое письмо от сестры Ольга получила быстро, и сразу же, прямо с ним пошла к директору училища.
-Дмитрий Николаевич, у меня несчастье, отец вернулся домой!
-Разве это несчастье, Смокотина, что ты такое говоришь?
-Он сильно болеет. Вот почитайте, что мне сестра написала. – И протянула письмо. Директор пробежал по строчкам глазами:
-Верно, больной. Но что поделаешь, такова жизнь. А за что он у тебя сидел?
-У него со склада кто-то спёр мешок пшеницы, а его осудили, пять лет дали. Он немного не досидел, его, видно, по болезни домой отправили, что бы родные смогли посмотреть на него в последний раз.
-Значит, он жертва наговора? Сейчас многие сидят ни за что, политика у нас такая. Лишнее брякнул кому, тот на тебя донёс, и ты в тюрьме! Живи и оглядывайся, иначе не заметишь, как за решёткой окажешься. Да…Но, ладно, а назад-то приедешь или останешься там?
-Нет, не приеду. Матери не легко с детьми справляться и с хозяйством. Надо ей помочь.
-Тогда пиши заявление об уходе. Жаль, но раз надо, значит, надо!
Ольга быстро собралась, пришла попрощаться с поварихой.
-Извините меня, тётя Тоня, не могу я больше у вас работать, уезжаю я.
-Я уже знаю об этом, директор мне сказал. Ты только не забывай своих товарищей, вспоминай наше училище добрым словом! Плохо мне без тебя будет! Я так к тебе привыкла, как к родной дочери! Жаль, мой сын погиб, а то, глядишь, моей невесткой стала!
-Не обижайтесь на меня, если что не так было.
-Глупенькая. Да всё просто замечательно было! Где мне теперь такую помощницу искать? Приезжай в гости иногда.
-Ездить не будет времени. Работы в колхозе много, по гостям ездить некогда.
-А ты возвращайся совсем к нам. Что тебе там с коровами возиться?
-Наверное, не приеду, маме помогать стану. Прощайте!
-Неужели так и уедешь? Дай, я тебя обниму на прощание!
Они обнялись, как лучшие подруги, поплакали, и распрощались. Ольга появилась в доме, когда отец лежал совсем плохой. У него не было сил встать даже. И отвар уже не помогал, да он его пить бросил, видел, что толку от него нет. Увидев дочь, он заплакал.
-Тятя, ты что это? Брось сейчас же, не мужское это дело!
-Доченька моя, я уж думал, что не увижу тебя больше. Жить-то мне осталось только до утра.
-Ну, что ты такое говоришь, тятя! Ты ещё поправишься, встанешь с постели. И откуда ты взял, что до утра жить тебе?
-Не успокаивай меня, дочь, сам знаю, когда мне умереть! Во сне за мной уже приходили, сказали, что бы готовился. Отсрочку я попросил, что бы тебя увидеть. Ты матери помоги детей на ноги поднять.
-Ладно, тятя. – Ольга произнесла это тихо, слёзы подступили к горлу, мешали говорить.
Он вздохнул горестно, отвернулся к стене. Утром Шура подошла к нему, что бы поправить одеяло, а он уже холодный. Хоронили Михаила всей деревней. Могилу ему выкопали рядом с дочкой, Наденькой. Теперь ей не скучно лежать одной станет! Сёстры её лежали чуть в стороне, а почему так получилось, Шура не помнила. Их хоронили раньше Нади, а могилу невесте своей выбирал жених её. Поэтому так и получилось, что она осталась в стороне от сестёр.
26.
После похорон отца стало меняться в жизни Смокотиных. Кровопролитная война, наконец, закончилась. Девятого мая отмечали впервые день Победы. С утра в репродукторе звучала музыка, лились песни военных лет, народ ликовал! Мыслимо, победили такого врага! Перестали мужики уходить с колхоза в неизвестность, а женщины слёзы лить и ждать их, вернётся ли живой или нет. Вдовы смирились со своим положением, но на этот раз тоже смеялись и плакали. А те, кто остался в живых, стали возвращаться домой. Вместе с беженцами в их колхоз приехала одна семья из Белоруссии. Они бежали с того места, где обосновался немецкий отряд, из деревни, занятой немцами. Было их немного: мать Феня, муж Иван и дочь Клава. Возможно, были и ещё дети, но об этом ни кто не знал, а новенькие это скрывали, не любили они говорить о своей прошлой жизни. После освобождения Белоруссии, семья их не поехала на прежнее место жительства, осталась в колхозе. Феня устроилась работать в поле, как приехали они, а её дочь Клавдия пошла, трудиться на ферму телятницей. Зимой, как и многие женщины, Феня сидела дома, а с приходом весны начиналась работа в поле и продолжалась до поздней осени. Там она и трудилась, на разных работах в колхозе. Клавдия любила животных очень, поэтому и стала телятницей. А Иван был пастухом в колхозе. Он гонял на пастбище колхозных коров пастись. Летом он выгонял их в поле, которое находилось далеко от деревни, где трава была сочнее и вкуснее, где не слышно было деревенских петухов. А в деревне петухи особенные, звонкоголосые. Правда, за военные годы их значительно уменьшилось, но, всё же, они не исчезли совсем. В тех местах ещё до войны сделали летний лагерь коровкам, где они находились всё время с той поры, как поднимется трава и пока она сохнуть не начнет. В последних числах мая перегоняли коров в летний лагерь, и находились они там до самого октября. Каждый день гонять их на пастбище не выгодно, и колхозники нашли такой выход из создавшего положения. Одно неудобство было, дояркам приходилось ездить три раза в день на пастбище, доить Бурёнок. Но их возили на машине каждый раз, поэтому они не унывали, всю дорогу песни распевали. Осенью с пастбища пригонял их пастух сытых, разжиревших на вольном корме. Дояркам приходилось три раза на день доить коров в летнее время. На сочных кормах молоко у коров прибывало. В это время года оно у них было самое вкусное, и его было столько много, что не успевали вывозить его из летнего лагеря. Зимой удои резко падали, многие коровы были в декретном отпуске, ждали приплод. Такая работа по душе была Ивану. Целыми днями, пока его подопечные мирно жевали, свежую, ароматную и целебную траву, он мог думать обо всём на свете. А подумать ему было о чём. Первого его сына Трифона взяли на фронт сразу же по первому зову. Пока немцы продвигались в глубь России, от него шли с фронта весточки. Но когда немец занял Белоруссию, письма перестали приходить с фронта. Второй его сын Михаил перешёл на сторону немцев сразу же, как они заняли их деревню. Узнав, что их родной сын предатель родители не могли перенести позора, свалившего на их головы, и, тайно от сына, бросили всё, пешком перешли линию фронта. По дороге погибла от бомбёжки ещё одна их дочь Фрося. Они похоронили её в лесочке, где укрывались от немцев. Михаил не по своей воле перешёл на службу к немцам. Был он ещё слишком молодым, что бы в армии служить, поэтому его в своё время в армию не взяли. Но Михаил в свои семнадцать лет выглядел, как вполне взрослый парень. Когда немцы стали собирать молодёжь и отправлять в Германию на работу, Михаил решил лучше стать полицаем, чем ехать к басурманам. И он в одну минуту сделался прихвостнем у врага. Родители с осуждением смотрели в его глаза, но вслух ни чего ему не говорили, всё же, родное дитя. Жители села поедом съедали его глазами, многие из них, не боясь, бросали ему в лицо своё презрение. Идёт он по деревне, а за его спиной шепоток несётся:
-Глядите, к немцам подался! Вот гнида, и как такие люди на белом свете выживают? В родной армии не захотел служить, у фашиста решил выслужиться!
-Бедная Феня! Как она смогла такое вынести? У таких хороших родителей вырос такой сын сволочной!
В основных операциях он участия не принимал, был у немцев на побегушках, но и этого было вполне достаточно, что бы заслужить всеобщее презрение у людей. В тайне Михаил надеялся выслужиться перед новой властью, выйти в люди. Но своей мыслью он ни с кем не делился, во-первых, боялся, что его не так поймут, во-вторых, не хотел причинять своим деревенским жителям ни чего плохого. Однажды Феня шла по деревне к подруге, встретила свою знакомую.
-Как только земля носит, таких сволочей, как ты?! – Бросила знакомая со злостью, и прошла мимо, даже не остановилась поболтать, как прежде было.
Феню словно помоями облили с головы до ног. Она забыла, зачем шла и куда, повернулась, и пошла обратно. Дома она дала волю слезам. Иван вошёл в дом, услышал, что его Феня слёзы льет:
-Ты это что, мать? – Спросил он её.
-Ой, Ванечка, как можно так жить, в таком позоре? По деревне страшно идти. Каждый так и буравит, так и прожигает тебя взглядом. Уйдём отсюда, куда глаза глядят! Лучше сгинуть по дороге, чем жить в таком позоре! Вырастили сыночка, не чего сказать!
-Успокойся, мать, я тоже так считаю. Один сын бьет немцев в хвост и в гриву, а второй задницы им лижет! Тьфу, ты, сволочь!!! Дожили до хороших дней! Ладно, мать, собирай девчат, пойдём мы, куда глаза глядят! Авось, не пропадём, мир-то не без добрых людей. Нам бы до Сибири добраться, там свояк у меня живёт. У него остановимся.
-А как же мы Мишу оставим, что ли? Пропадёт ведь он без нас, мал ещё!
-У немцев служить, не мал, а так, пропадёт? Нехай, пропадает! Что заслужил, то и получит. Его сверстники немцев лупят, а он, видите ли, мал! Видеть его больше не могу! Легче самому пропасть, чем такое от людей терпеть!
-И прав ты, Ванечка, во всём прав! Может, пойдём к моим родственникам в соседнюю деревню?
-Нельзя к ним, там он нас быстро найдёт. Я вот что думаю, через линию фронта перейдём, а там поездом в Сибирь подадимся. Кум у меня там живёт.
-Да как же мы там жить станем? Там очень холодно, не выдержим!
-Мой кум уехал ещё до революции, там живёт и назад не думает возвращаться. Места там хорошие, люди приветливые. Может, и мы пристроимся где?
-Ладно. Соберу в дорогу самое необходимое, и пойдём.
В дорогу на ночь, глядя идти, не решили. Отправились тогда, когда Михаил сладко спал в своей кровати, не догадываясь ни о чём. На выходе из деревни их остановил патруль:
-Кто такие, и куда путь держите? – Спросил рослый полицай.
-Мы Дубаковы. К родне пошли в соседней село. Решили раздобыть что-нибудь съестного.
-А что так рано, все ещё спят?
-Рано уйдём, рано вернёмся!
Полицай, возможно, и привязался к ним, но тут подошёл ещё один с повязкой на рукаве:
-Не тронь их, Василий, не видишь разве, это Мишкины родичи. Пусть идут к родственникам. В соседнем селе у них сестра живёт, жена самого старосты.
-Ну, коль так, пусть идут себе.
Но когда деревня скрылась из виду, свернули с дороги ходоки, и пошли дальше лесом. Они шли дальше и дальше от родного жилья, ни кто их не останавливал. Они уж решили, что миновали опасный рубеж, и уже совсем хотели примкнуть к видневшейся колонне таких же, как и они, беженцев, как вдруг налетели, откуда ни возьмись, вражеские самолеты. На дорогу, заполненную беженцами, посыпался смертоносный груз. При виде опасности, люди стали разбегаться, кто, куда. Снаряды рвались всюду, наполняя воздух гарью, пылью, дымом, огнём. Слышались ругань, крики и стоны раненых, плачь детей, лязг железа. От страха Феня прикрыла голову руками, будто они спасут её от несчастья. Обезумевшая от ужаса Фрося побежала в сторону дороги, и её накрыл снаряд, который сбросил вражеский самолет. От девочки остались только куски её одежды, да на том месте, где она только что была, виднелась воронка, из которой поднимался к небу дым, а мелкие частицы земли опускались вниз.
-Фрося! – Кричал её отец. – Девочка моя, где ты, куда ты исчезла?
Клава прижалась к матери. Она прекрасно видела, что случилось с её сестрой, но ей не верилось в происходящее, словно всё это было в страшном сне. Но вот мессеры, с крестами на корпусе, улетели. Отец бросился к воронке, оставшейся от снаряда. Из неё всё ещё сочился легкий, синеватый дымок. Он стал обследовать свежую землю возле воронки, собирая окровавленные остатки Фросиного платья. При этом он приговаривал:
-Фрося, деточка моя, где же ты, бедное дитя!? Что с тобой стряслось?
Мало того, он, время от времени, принимался рыть, прямо руками, свежую землю. Но ни где не находил девочки своей, только фрагменты её одежды. Подошла Клава к отцу:
-Папочка, пойдём отсюда, прошу тебя!
-А как же Фрося?
-Её нет больше в живых. Она под снаряд попала, что здесь не понятного? Видишь, только окровавленные клочки от неё остались!
Феня всё ещё сидела на траве, не в силах подняться. Уведенное зрелище так поразило её и напугало, что она от страха потеряла дар речи. Она только мычала и трясла головой. Возможно, её оглушило взрывом, а тут ещё это. Тут вполне здоровый человек с катушек слететь может, а не то, что слабая женщина! Порой, ей казалось, что она спит, и стоит проснуться, как этот кошмар прекратится. Клава всё же уговорила отца, пойти за ней. А он шёл и всё оглядывался, ища глазами дочь свою. Ему не хотелось верить, что она исчезла из жизни навсегда. Он опустился рядом с женой на траву, не было сил, куда-то идти дальше, ни чего не хотелось делать. Он думал, что всё, что случилось с ним в последнее время, ему снится, что стоит только проснуться, как наступит прежняя жизнь, без этого кошмара. Он перестал, на мгновение, мыслить, в голове гудело, вертелось, в каком-то водовороте.
-Господи, - шептал он, - всё в твоих руках, за что, скажи мне, за что, такие муки людям ты сослал? Чем же они провинились перед тобой? Как же нам жить теперь? Укажи нам верный путь! Дай нам сил вынести всё это, не сломаться!
Мужики вообще народ тяжёлый, в Бога верит только тогда, когда им становится, не выносимо, а молитвы мало кто из них знает, они не помещаются у них в голове, а вернее, надолго там не задерживаются. Но в этом случае Иван вспомнил те молитвы, которые он учил когда-то в молодые годы. Он стал повторять их одну за другой про себя, в надежде облегчить свои страдания. Так он сидел долгое время. Люди, что были на дороге, оправились от налёта вражеских самолётов, собрали свои пожитки, и подались дальше. Постепенно место это у дороги опустело. Осталась одна семья Дубаковых сидеть там, на траве под кустом какого-то дерева. Первой заговорила Клава. Она была уже взрослой девушкой.
-Сколько ни сиди здесь, Фросю не вернёшь, - сказала она. Ёе слова для родителей прозвучали неожиданно, как гром среди ясного неба. Они посмотрели на неё разом, словно, ожидая, что она дальше скажет. – Ну, долго мы здесь сидеть будем? Посмотрите, люди уже ушли, а мы всё ждём что-то! Дождёмся, когда мессеры снова прилетят и долбить нас начнут. Тогда мы можем потерять не одну Фросю, а ещё кого-то! Пойдёмте отсюда побыстрее пока не поздно!
Её слова отрезвили родителей. Они поднялись, собрали свои вещи. Отец подошёл к краю воронки, и обратился к погибшей дочери:
-Прости нас, доченька, идти нам надо дальше! – С горечью в голосе сказал Иван. – Не обижайся на нас, но остаться здесь мы не сможем. Ты не думай, тебя мы не забудем никогда! Слышишь? Не виноватые мы, что так получилось!
И они пошли дальше. Как в бреду, они перешли линию фронта, и оказались в том месте, где не было немцев. Это они поняли, когда их остановили уже наши солдаты. Они помогли семье добраться до станции, и даже в поезд посадили, нашёлся такой человек с доброй душой. Теперь им было проще добираться до нужного пункта. До Мариинска добирались поездом, а из города на попутке доехали. В Тенгулах их поставили на постой к одинокой старушке. Дом её когда-то был полон людьми, но с приходом войны, он постепенно опустел. В первые дни войны пошли защищать Родину сыновья. А их было трое, все молодые, сильные, но беда одна, не женатые. Не сумели они покорить сердца девчат в родном колхозе. Старший сын всё ждал, когда построит себе дом. Немного ему осталось. В то злополучное лето собирался его окончательно достроить. Отец с братьями ему помогали. Тогда он решил и молодую жену привести в дом. Но не успел его достроить, война началась. Где уж тут о женитьбе думать? И решил он тогда, что победят немцев, вернётся домой, тогда дом достроит и женится. Девчат полно в деревне, а мало будет, в соседнее село можно съездить за невестой. А спустя некоторое время, стали приходить в дом похоронки, одна за другой. На первого сына получили раньше остальных. В тот же год и на остальных детей пришла похоронка, одновременно на обоих. Муж её не вынес такого горя, умер, сердце его перестало биться. И осталась Варвара одна одинёшенька, как былинка в поле. За один год потеряла всех своих родных женщина. Она прежде временно состарилась, морщины резко прочертили её лицо, под глазами тёмные круги появились, а волосы её покрылись инеем. Теперь с трудом узнаешь в этой женщине ту весёлую Вареньку, которая любила шутки, смех, пляски. Жила одиноко, замкнулась в себе, с людьми не разговаривала. Она с радостью приняла постояльцев себе в дом. Для неё это была отдушина в жизни, теперь было с кем словом перекинуться в доме. Она, по доброте своей, стала заботиться о постояльцах, то молочка сходит, принесёт, обменяет на что-нибудь, у того, кто держал корову, то яйца принесёт. Феня ей часто говорила:
-Тётя Варя, вы уж простите меня, но я не стану принимать от вас такие дары. Война идёт, самим есть не чего, а вы несёте добро нам!
-И, деточка, - отвечала та, - кого же мне баловать, как не вас? Ни кого у меня не осталось, одна я, как былинка в поле на ветру качаюсь!
И стала Варвара у них, как родная мать. Все на работу разбегутся, а она приготовит им поесть, вернутся с работы, не до этого им станет. Так они жили до конца войны. От сыновей не было ни слуху, ни духу. Варвара, правда, в душе своей надеялась, что хотя бы один из них остался в живых. Может, раненый, лежит, где-нибудь в лазарете. Но время шло, а вестей с фронта не было. Так и ушла Варвара из жизни, не дождавшись ни кого! А Михаил воспринял побег родителей болезненно. Он сразу же понял, что они его покинули, как только ему сказали, что его родные подались все вместе к родственникам в соседнее село. К тёте своей он наведался, от неё узнал, что ни кто у них не появлялся. Куда они делись, он не знал. Одно ему стало известно, что родители и его сестрёнки покинули его навсегда. Горько ему было это сознавать, но что поделаешь! И он стал думать, как ему жить дальше. Он продолжал служить у немцев, но уже не с тем рвением, что раньше. А когда немцы стали в спешке собирать свои манатки, понял, что их песенка спета, что придёт время, когда освободят мир от фашизма. Немцы сдали его родное село без боя, они слишком спешили удирать! А когда вошли советские войска в село, Михаил не стал дожидаться, пока его схватят и начнут разбираться, покинул родное гнездо в тот же день. Он решил скрыться от глаз правосудия где-нибудь в Сибири. Хотя за ним не велось тяжких грехов, он не убивал своих сельчан, и даже наоборот, помогал им, чем мог. Но, всё же, он служил у немцев, и хорошо понимал, что за это его по головке не погладят. Он знал, что их кумовья живут в далёком краю. Туда он и решил ехать. Поездом он добрался до Мариинска, а оттуда в Тенгулы. Он даже и представить не мог, что его родная семья живёт в этих краях. Когда Михаил шёл по деревенской улице, встретил Клаву.
-Миша, как ты узнал, что мы здесь живём?
-Клавдия, сестрёночка моя дорогая! Да я уж и не чаял вас увидеть! То мне само сердце подсказало, где вас искать! Я ехал, а куда, не ведаю. Оно меня сюда привело.
-Ты обманываешь меня?
-За чем мне тебя обманывать? Говорю, случайно сюда приехал, и надо же такому случиться, встретил тебя!
-Значит, судьба твоя такая. Видно, не нагрешил ты сильно, вот и решил тебе Бог пойти навстречу. Ладно, пошли домой. Родители, я думаю, будут рады тебя видеть живого и невредимого.
-А как они живут?
-Нормально. Отец только после того, как дочь младшую потерял, стал сильно болеть. Он и пастухом пошёл в колхоз только ради того, что бы быть одному и на свежем воздухе.
-Так он в колхозе трудится? А мать, как же?
-Мама тоже работает в колхозе.
-Я не понял, Фроси нет? Она умерла или как?
-Она погибла. Под бомбёжку мы попали дорогой. Вот отец и переживает больше матери.
Они незаметно подошли к дому. Михаил остановился у калитки, волнение его охватило. Но Клавдия чувствовала себя невозмутимо.
-Что замешкался? Входи, дома нет, кроме меня, ни кого. Мать на работе трудится в поле, отец на летней дойке проводит время, и я скоро уйду. На ферму мне пора, хрюшек кормить.
-А ты здесь свинаркой трудишься? Мать-то, когда вернётся с работы?
-Она поздно приходит. Иногда позднее меня, а иногда раньше. Как, когда. А я трудилась телятницей, но потом перешла в свинарник. Здесь Проше работать.
Они вошли в дом. Михаил осмотрелся. В доме было только две комнаты, но они большие. В первой комнате стояла большая русская печь с лежанкой на верху. У окна длинный стол с выскобленными до бела досками. Скамейки, стоящие у стола, покрыты тканными полосатыми дорожками. Против него стоял самодельный шкаф для посуды, а в углу у порога деревянная кровать. В горнице, у окна тоже стол стоял, только намного меньше, того, что на кухне. А вдоль стен расположились кровати. Они были изготовленные из дерева хозяином, который жил здесь прежде. Больше в доме не было, ни какой мебели. Михаил прошёл к столу:
-Да, не богато живёте!
-Можно подумать, ты богаче жил прежде!?
-Но и не беднее вас!
-Скажи спасибо за это. Всё, что ты видишь здесь, нам от тётушки осталось, по наследству, так сказать!
-А сама тётушка куда делась?
-Умерла перед самой победой, так и не дождалась её, бедная.
-А родные её где?
-Перебили их фашисты да такие, как ты!
-Сестра, давай договоримся, ни когда не вспоминать больше о том, что раньше было! Мне и так не легко, а тут ещё ты масло в огонь подливаешь!
-Ты сам это масло заслужил у немцев, сапоги им лизал, как собака, а теперь просишь, забыть всё? Легко тебе говорить! Из-за таких людей, как ты пролилось море крови!
-Я знаю, что виноват кругом, но склонённую голову меч не сечёт.
-Тебе это откуда известно, может, сечёт? И голову ты давно склонил? Раньше-то петухом по деревне ходил, а сейчас хвост, как побитая собака, поджал!
-Прости меня, сестрёнка, не надо ворошить прошлое! И так на душе противно, жить не хочется. Я думал, что сюда приеду, быстрей забуду этот кошмар. И забыл бы, если не вы!
-Сейчас ты прощения просишь, а когда к немцам на службу шёл, думал, что так будет? Забыть он всё хочет! Да из-за тебя мы Фросю потеряли!
-Тогда я вынужден был им служить, не хотел уезжать в Германию. Хотел переждать время, знал, что советские войска прогонят их с нашей земли. Я им служил так, для видимости.
-Как бы не служил, но всё же у них в подчинении был! Только за одно это тебя презирать народ должен! Не надёжный ты человек! А если бы они одержали победу, ты бы остался у них? я думаю, что так бы и служил там до сих пор!
-Ругай меня, ругай, но ни кому не говори, что я у немцев служил! Забудь, словно не было этого ни когда!
-Ладно, что для родного брата не сделаешь. И всё же ты порядочная сволочь!
-А от брата вестей не было? Где он, не знаешь?
-Брат твой погиб, а вернее, пропал без вести. Письмо мы не давно получили с фронта. Отцу его не показывали, побоялись, что не выдержит его сердце. Но мама говорит, что надо его показать. Вот вернётся он с пастбища осенью, тогда ему скажем. Ты, наверное, голодный? Сейчас я тебя накормлю. Правда, еда у нас скудная, но, какая уж есть! Чем богаты, тем и рады, как говорится.
С этими словами Клава поставила на стол чашку с картошкой. Она была уже остывшая, но, тем не менее, у Михаила потекли слюнки при виде её. Он проголодался сильно. Хлеб был из ржаной муки, но свежий. Запах хлеба разнесся по всей комнате, как только его достала сестра из шкафчика. Михаил с жадностью набросился на еду. Он ел торопливо, словно боялся, что у него отберут еду. Клава смотрела на него и думала: «Видно, ты братик, намаялся сильно, коль так ешь жадно!» Но вслух она ни чего у него не спросила. А когда она уж собралась уходить на ферму, пришла уставшая от работы мать. Она, первым делом, выпила воды из кружки, а только затем обратилась к сыну:
-Ну, что, явился? С немцами, почему не отправился? Тебе с ними в самый раз! Вот и шёл бы с ними до конца!
-Мама, за кого ты меня принимаешь? Я и служить к ним пошёл только потому, что бы не ехать к ним в Германию!
-Хвалю, сынок! По твоей милости нам пришлось покинуть свой дом родной. Из-за тебя погибла наша Фрося, твоя сестра, между прочим, из-за твоих друзей! А сейчас ты ждёшь, что бы я тебя с хлебом-солью встречала, и не вспоминала прошлое? А может, тебе свечку перед твоей фотографией поставить, и молиться на тебя?
-Ни чего я не жду,… простите меня, если сможете. А не сможете, уйду тогда от вас, куда-нибудь.
-Бог простит. А уходить не надо, живи, ни кто тебя не гонит.
Она поджала губы, показывая этим, что разговор окончен, села за стол, неторопливо поела. Клава убежала на ферму. А мать вела себя с сыном так, словно и не сын он ей вовсе, а чужой человек, постоялец или квартирант. Михаил это видел, чувствовал и понимал, но ни чего не мог сделать. Возможно, это пройдёт со временем, мать оттает, надо только набраться терпения, ждать. Утром Михаил отправился в контору колхоза.
-Здравствуйте все! – Поприветствовал он людей, находившихся там. – Пришёл, узнать на счет работы.
-А ты, чей будешь, если не секрет? – Спросил его мужчина за столом, вероятно, председатель.
-Я-то? Дубаков я, Михаил. Приехал к вам вчера только.
-Сколько же тебе, Михаил, лет?
-Осенью исполнится только восемнадцать лет.
-Где же ты до сих пор был, ведь твои родители давно у нас живут? Или они не твои родители?
-Почему не мои? Родители мои. А не приехал вместе с ними потому, что с бабушкой всё это время был, пока она не умерла. А как её не стало, сюда приехал. Ехать в Сибирь она на отрез отказалась. Пришлось и мне остаться с ней. Вот и всё.
По поводу бабушки Михаил не врал. Он её сам привёз, когда родители ушли из дома. Она жила с сыном и его семьёй в соседнем селе. Михаил был её одним из любимых внуков, и она пошла, жить к нему, что бы помочь. За его решение, служить у немцев, она его не осуждала, прекрасно понимала, что перестань он служить у них, его угонят в Германию на работы. А то ещё хуже, расстреляют. Они с этим долго не церемонятся. Лучше будет, если он здесь останется. А родителей Михаила она тоже осуждать не могла. Это их право, решать, что им делать! Это она перед смертью подсказала, что его родители, по всей вероятности, подались в Сибирь. Там живёт её брат с семьёй, а где, она точно не помнит, потому, что потерялась ниточка, которая их связывала, перестали письма приходить от него. Помнит, что в Мариинском районе, в деревне со странным названием, но каким, забыла. По вечерам бабушка часто рассказывала внуку о том, как они прежде жили, какая у них была семья. Умерла бабушка внезапно. Легла ночью спать и не проснулась больше. Когда её не стало, туго пришлось Михаилу одному, стены его съедали. Матери своей он тоже сказал, что бабушка с ним жила до самой смерти. Но она не придала этому значения, а, возможно, не расслышала.
-Так, значит ты совсем молодой, делать ни чего не умеешь, я так понимаю? – Продолжал председатель.
-Правильно понимаете.
-Слушай, у нас в МТС есть мужик один, в технике разбирается очень. Пойдёшь к нему в ученики, он из тебя знатного водителя сделает!? Мужчин у нас осталось мало в деревне, на фронте они, вернутся не все домой. А тут готовый водитель будет! Согласен? Парень ты видный, крепкий, и не подумаешь, что тебе нет восемнадцати лет.
Михаил был в самом деле парень видный, высокий. На голове шапка русых волос, на бороде и под носом пробивались редкие русые волоски, как у подростка, а глаза такие голубые, как небо весной, и смотрят на человека так доверчиво, что трудно представить в таком человеке прихвостня фашистов.
-Вы не шутите? Конечно, согласен! Ещё бы, такое счастье мне привалило! Слава тебе, Господи!
-Ну, ты ещё перекрестись! Можешь отправляться прямо сейчас туда. Я еду к ним на МТС, могу подбросить и тебя туда.
-Спасибо вам, добрый вы человек!
Нохрина в это время уже не было в колхозе. Он, как почуял, что войне конец подошёл, вышел из колхоза вместе с семьей и уехал. А куда, жители деревни не интересовались. Его сын, который на фронте служил, вернулся с большим грузом награбленного добра у немцев, как раз в то время, когда родители с семьей собрались уезжать. Он привёз матери и сёстрам всякой всячины: нижнего белья, сорочек разных, газовых шарфиков, модных в то время платьев. Галя надела одно платье, в клуб в нём пришла. Так от неё все деревенские девчата отвернулись. Даже её подруга, и та не хотела с ней разговаривать.
-Ты это что, Ирка, от меня нос воротишь? – Поинтересовалась Галина.
-От тебя немцем пахнет! – Ответила та. А через несколько дней Нохриных в деревне не стало. Видно, глава семейства боялся, что вернутся с фронта мужики, и устроят ему «райскую» жизнь! Виноватым он себя чувствовал сильно, власть превышал, колхозное добро помаленьку тащил, что бы ни кто не заметил. Но в деревне ни чего не утаишь, живёшь, как на ладони. Всем всё видно, кто та есть и чем дышишь. После отъезда Нохрина, избрали нового председателя. Михаилу пришлось убавить себе несколько лет, что бы не забрали в армию его сейчас. От службы в армии он не отказывался, но не сейчас. Он не мог ещё отойти от прежней службы, у немцев. Документы тогда не спрашивали, да и у колхозников их и не было. Что бы уехать из колхоза, надо было прежде паспорт получить. Призвали его на службу в самом начале зимы. К этому времени он уже водил трактор, как настоящий мастер своего дела, и машину осваивал, но ещё не водил. Отношения с родителями у него до сих пор были натянутыми. Отец старался, как можно меньше с ним общаться. До него дошли слухи, что сын приехал домой, а когда узнал, какой сын, то не был этому известию рад. Доярки удивлялись:
-Дядя Ваня, вы своего Мишу не любите? – Спросила его самая любопытная девица.
-С чего это ты взяла, Настя?
-Вам сообщили такую новость, а вы и ухом не повели!
-Что же теперь мне прикажешь плясать от радости? Я, может, тихо радуюсь в душе. Такой уж я есть!
-А, тогда понятно! – Протянула девушка, видя, что Иван не собирается с ней разговаривать больше.
-Ну, что, порадовала ты Ивана прекрасной новостью? – Спросила Анна, подруга девушки.
-Обрадовала! Но он, по-моему, не рад той новостью.
-С чего ты решила это Настя?
-Да с того, как он на эту новость прореагировал.
-И как?
-Словно ему всё по барабану, будто это не его сын вовсе.
-Кто их разберёт, может, так оно и есть. Ладно, время покажет.
А осенью, когда коров пригнали с летнего лагеря, отец увидел Михаила. Он, с той поры, как они расстались, возмужал, стал совершенно взрослым. Феня сообщила мужу, что Михаил убавил себе года, и сейчас ему только что исполнилось восемнадцать, что был он у бабушки на родине, пока та не умерла.
-К чему ты всё это мне сейчас говоришь? – Поинтересовался Иван.
-А к тому, что бы ты не сбрехнул лишнего чего. Михаил хотел только немного отдохнуть от немчуры. Прости ты его, отец! Я уже простила, хоть на душе кошки скребут. Ведь, не чужой он нам всё таки!
-Устал он, бедный! Нечего от армии отлынивать! Его сверстники головы сложили на фронте, а он, видите ли, отдыхать сюда прибыл! Работник хренов! Ладно, что мать содержал до смерти самой, а не это, не знался бы я с ним!
-Что ты разошёлся-то, как холодный самовар?
-Ты лучше скажи мне, от старшего сыночка вестей нет?
-Принесли летом плохую весть с фронта.
-Какую, не томи душу?! Он, что, погиб?
-Хуже. Он пропал без вести в одном из боев под Сталинградом.
-Лучше бы пропал этот, чем мой сын! – Иван схватился за голову двумя руками, словно это известие, как сильная боль, поразила его. – Горе мне, горе! – Простонал он.
-Отец! Что ты убиваешься? Пропал без вести, не убит, ведь! Может, он жив, только, где он? Возможно, к партизанам подался, а может, у союзников воюет!
-Пропал без вести – это гораздо хуже, чем убит! Тут уже знаешь наверняка, что сложил голову сын, а так думай, что хочешь! Может, у партизан, может, в лагерь попал к немцам, и там его замучили до смерти, а может, перешёл в стан врага.
-Ну, что ты такое несёшь? Не мучай себя, не изводи прежде временно! Вернётся наш сынок, вот увидишь!
Но время шло, сын не появлялся. В декабре шёл последний набор в том году в армию. Попал в него и Михаил. Служил он в Сталинградской области, помогал восстанавливать город. За годы войны его сильно разрушили. Немцы вообще хотели сравнять его с землей, но этого у них не получилось. От прежнего города остались целыми несколько домов, остальные разрушили до основания. Михаил видел, с каким энтузиазмом трудятся люди, как возрождаются, один за другим, строения, и думал: «Какая же великая сила есть у этого народа! Даже Гитлер не смог сломить её!» Он сходил к знаменитому дому Павлова, которого не могли покорить немцы, как ни старались, посмотрел, во что его превратили враги, и в душе его всколыхнулась гордость за советский народ. Он честно отслужил свой срок, помогая жителям строить свой город. Армия ему пошла только на пользу. Здесь он выучился водить отлично машину, и теперь мог управляться не только с трактором, но и на любой грузовой машине ездить. Через три года он вернулся домой. Там его ждала мать одна. Сестра вышла замуж. Она с мужем жила в городе теперь. А отец, не задолго до его возвращения, скончался. Он не мог справиться с горем, свалившимся на его седины. Здоровье его сильно было подорвано и так, а известие, что его первенец пропал без вести, вообще свело его в гроб. Мать сильно постарела за это время, голову её покрыла седина, словно белым снегом посыпало волосы. Но его мать была крепкой женщиной, и хоть на её долю выпало не мало трудностей, держалась она молодцом. Михаил после службы в армии стал искать себе спутницу жизни, и нашёл её. Ему ещё до службы в рядах советской армии приглянулась девушка одна, Настенька. Но признаться ей в этом он не решился тогда, боялся к ней подойти, поговорить. Теперь же другое дело. В колхозе он стал работать на машине, возил молоко с фермы на масло завод, который находился в городе. Там он каждый день виделся с Настенькой. Один раз не выдержал. Пока грузили на машину фляги с молоком, подошёл к ней.
-Настенька, выходи за меня замуж! – Он и сам не ожидал от себя таких слов, они вырвались сами собой у него.
-Что, прямо сейчас? А, может, подождём до завтра? – Сказала она и засмеялась.
-Тебе всё хихоньки, да хаханьки, а тут человек пропадает, и хороший человек, заметь! Посмотри на меня внимательно, разве я тебе не пара? – Он взглянул на неё в упор своими ясными голубыми глазами, словно привораживая её взглядом. Она не выдержала этот наглый взгляд, опустила глаза.
-Я не знаю, Миша. – Тихо проговорила она. - Ты такой красивый, прямо дух захватывает! Короче, - уже более решительно заявила она, - разреши мне подумать.
-Разрешаю, но не долго. До вечера тебе времени хватит?
-Нет, это совсем мало. Дай хоть до утра. Я ночью думать стану, до этого в голову ни чего не лезет, кроме работы.
-А ты напрягись, как следует! Но, ладно, пойду тебе на встречу. Завтра в это же время дашь ответ, договорились?
Та в ответ только неопределённо пожала плечами. На самом деле Настенька тоже глаз положила на Михаила давно. Она была рада тому, что он сделал ей предложение. Ей даже было лестно, что такой красивый парень, как Михаил, влюбился в неё. Голубоглазый красавец, стройный, широкоплечий. Она себя не считала красавицей; маленького роста, худенькая, нос картошкой. Но это было совсем не так. Она хоть и была маленькая, но зато фигурка у неё, как у статуэтки, что стояла у них в горнице. Под кофточкой высоко поднималась пышная грудь. Густые шёлковые волосы свои она укладывала вокруг головы, как корону. С этой прической она казалась выше и стройней. Она с нетерпением ждала завтрашнего утра, что бы сказать ему, да! Михаил был очень рад такому решению. Он поднял её на глазах у всех доярок на руки, и закружился.
-Сумасшедший! Поставь немедленно меня на землю!!! – Кричала она.
-Да, я такой! а разве ты этого не знала?
О прежней жизни Михаила Настя ни чего не знала, а он ей не рассказывал. После того, как они поженились, первое время жили у Михаила. Но это не долго, весной они с Настенькой подались в Хакасию. Там нашли большой посёлок Биджа, и решили в нём остановиться. Посёлок строился. Это был не колхоз, а совхоз, который был заинтересован, что бы жители жили в нём хорошо. За последнее время он стал строить новые дома, и всем жителям посёлка, которые не имели жилья, давали новую квартиру. Строили там дома на два хозяина, прочные, с большими огородами, но похожими друг на друга, как две капли воды. Михаил и Настенька получили квартиру в таком доме на новой улице четвёртым с краю. Работать Михаила поставили на грузовую машину. Он возил грузы в совхоз, в основном, на строительство жилых домов. Осенью, когда деревенская страда в разгаре, Михаил возил зерно на элеватор. Его жена Настенька тоже работала в совхозе дояркой. Эта специальность ей была знакома, коров она просто обожала. С одной даже совхозной рекордсменкой она снялась на память. Корова была симентальской породы, и такая высокая, что Настенька наравне с ней стояла. Ну, может, чуть-чуть выше. Эта рекордистка была в её группе не одна, но её Настенька любила больше остальных. Настенька гордилась ею, уж больно много она давала молока. А жирность его такая, что с одной банки чуть не литр сметаны снять можно! Она ласково её называла ласточкой, хотя имя коровы было иное. Михаил стал выпивать, как большинство мужиков в деревне, и когда возвращался домой на веселее, то частенько попадал к соседям, вместо своего дома. Они его приводили каждый раз туда, где он жил. А он всегда требовал у Настеньки:
-Ты прибей на наш дом флажок, что бы я не перепутал в другой раз его с остальными домами! Уже от соседей стыдно. Придётся им платить за доставку меня домой жидкой валютой! – Под словом «жидкая валюта» он имел в виду бутылку, и не важно, какая это бутылка с водкой или вином.
Там они прожили долгую и счастливую жизнь. Родился у них первый сын, но прожил совсем мало, всего полгода. Ещё через год после смерти первенца у них снова родился мальчик. Был он похож на отца своего, такие же голубые, как небо, глаза, такой же шутник, как папа. Назвали его Костиком. Остальные дети шли один за другим в интервале два года. Когда у них появилось пятеро детей, они вернулись в Мариинск. Но когда Михаилу исполнилось пять десятков лет, его потянула к себе родина, его Белоруссия. В отпуск он решил побывать в родных краях. - «Тем более, - думал он, - после войны прошло много лет. Сейчас-то и в живых осталось мало людей, которые жили в то время. А те, что остались, не помнят ни чего из прошлого. Меня, вряд ли, помнит кто из тех, что ещё небо коптят.» Но он заблуждался. Память людская устроена так, что плохое помнит до конца дней своих. Хорошее забывается быстро, но плохое ни когда! Он долго размышлял на эту тему, и, наконец-то, решился. Поехал один летом, когда у него был очередной отпуск, решил прозондировать почву, если всё хорошо получится, тогда он вернётся вместе с семьёй в родные края. Пожить решил остановиться у своей родни, которая жила в родном селе, в родительском доме. До войны они жили в другом селе, но его сожгли немцы вместе с жителями. А эти как-то уцелели, пришли в село, где жили родители хозяина, и стали жить в их доме. Первые два дня Михаил прожил нормально. Родные встретили его хорошо. Вначале он сидел дома, боясь выйти на улицу. Но потом осмелел, решил посмотреть на родное село. Михаил бродил по селу, не узнавая его. От прошлого села почти ни чего не осталось. Появились новые добротные дома, выросли коттеджи, которых в то время не было. На дорогах  кругом асфальт положен. Не село, а город настоящий. И в размерах он увеличился. В Мариинске и то не на всех улицах асфальт имеется, хотя это город, правда, провинциальный, но всё же город! А тут после любого дождя на улицу выйдешь, обувь не запачкаешь в грязи, идёшь по асфальту, как по столичным улицам. Идёт Михаил по улице села, размышляет, новые дома разглядывает. Навстречу ему пожилая женщина попалась, не высокая, худая. Её лицо избороздили ранние морщины, волосы седые, а глаза смотрят молодо. Она уж совсем мимо прошла, как вдруг вернулась назад, Михаила за рукав рубашки схватила:
-Погоди, голубчик, - зашипела она, - меня помнишь, Миша? Это я, та девочка, что ты с приятелем своим глумились надо мной!
-Женщина вы что, вы меня с кем-то спутали? – Михаил попытался освободиться от навязчивой старухи.
-Нет уж, извини. Я давно мечтала тебя увидеть, в глаза твои бесстыжие взглянуть. Разве ты не помнишь Марию? Я тогда совсем девчонкой была, но тебя это не остановило, фашистский прихвостень! Тебя не жаль было юной девы, надругался, как мог, и оставил подыхать. Но, как видишь, не сдохла, осталась жить благодаря добрым людям. Только вот выгляжу, как старая женщина, хотя я моложе тебя, ублюдок!
Михаил этот случай хорошо помнил. Тогда немцы узнали, что семья Коростылёвых оказывает помощь партизанам. Они пригнали карательный отряд, прочесали лес, что стоял за селом, схватили всю семью и вывели на площадь. Сюда же согнали всё село, решили показать, что бывает с теми, кто помогает партизанам. Девчушки не было в то время дома. За ней отправили Михаила и его товарища. Её удалось схватить уже за селом, куда она бежала, скрываясь от преследователей. Ей было в то время всего двенадцать лет. Она, как маленький воробышек, трепетала от страха перед мужчинами. Архип, товарищ Михаила, тогда сам предложил:
-Послушай, Миша, всё равно девчонке конец, убьют её немцы. Давай, мы её используем, как бабу! Мне приятно будет и тебе хорошо. Не пропадать же зря товару! Михаил от такого заманчивого предложения отказаться не смог. В голову его ударила молодая кровь, от одной только мысли, что сейчас будет, его бросило в жар. Позабавиться он был не против. Но некоторое время он всё же колебался, а потом решил, была, не была!
Они раздели девочку, и стали развлекаться, не обращая внимания на крики ребёнка, на призывы о помощи. А потом, натешившись всласть, бросили её там лежать без чувств, окровавленную. Они полагали, что девочка не вынесла всего, что с ней произошло, скончалась. А она и в самом деле не подавала признаков жизни, лежала, как мертвая. Но девочку нашли партизаны в тот же день почти у самого леса. Она пришла в себя и ползком стала продвигаться к лесу. Встать на ноги у ней не хватало сил. За ребёнком ухаживали долго, лечили её, как могли, и выходили. В её душе теплилась жизнь, организм был молодой. После лечения девочка осталась в партизанском отряде, обрела здесь много друзей. Она тоже старалась помочь всем, чем могла, партизанам. Семью Коростылёвых расстреляли немцы, не пощадили ни малого, ни старого. И было там дедушка с бабушкой, мать и трое малых ребят, не считая, Марии. Михаил с Архипом вернулись, когда уже всё было закончено. Много голов полетело с плеч в то время, и полегло бы больше народа, не подоспей на помощь партизаны. Каратели хватали всех подозрительных людей, убивали на месте. Партизаны спасли это село и их жителей от карателей. А вскоре вернулись советские солдаты, и окончательно освободили село от фашистов. Среди взятых в плен полицаев Михаила не оказалось. Думали, что он ушёл с фрицами, потому его не искали. А теперь, спустя много лет, она встретила своего мучителя. Её цепкая память все эти годы держала в памяти его лицо. Ни с кем она его не спутает, хотя прошло не мало лет. Архипа застрелили партизаны в бою, когда отвоёвывали село у немцев. Но, если даже он остался в живых, она и его не забывала, встретила бы, узнала сразу же. Михаил остался жить, только он исчез из села в неизвестном направлении сразу же, как вошли русские туда. А Мария сначала полагала, что его взяли советские солдаты в плен. Возможно, его посадили в тюрьму за его грехи тяжкие, и теперь он сидит, поэтому его и не видать. И вдруг, спустя годы, объявился сам Михаил. Видно, отсидел своё, и вернулся в родные края. И надо же такому случиться, что в первый день, когда он вышел на улицу и пошёл по селу, встретил эту женщину! От этих воспоминаний он сменился в лице, а женщина продолжала:
-Вижу, вспомнил! Как такое можно забыть!? Сейчас я над тобой позабавлюсь, лишу тебя твоего хозяйства, скотина! Жизни ты хотел меня лишить, да не вышло! А я уж думала, что ни когда не увижу тебя, сволочь! Живу я хорошо, от людей не прячусь, как ты, гнида! Или ты полагаешь, что искупил вину свою? Перед Родиной, может, и искупил, но передо мной ты виновен! И нет тебе прощения! Сама я суд над тобой устрою!
С этими словами женщина хотела вцепиться ему в штаны, исполняя свой приговор. Михаил не стал ждать, когда женщина исполнит свои угрозы, вырвался, и пустился бежать. Когда он влетел в дом родственников своих, те мирно беседовали.
-Миша, ты это что, на тебе лица нет? Случилось что? – поинтересовалась хозяйка дома.
-В вашем селе народ бешенный, одна баба со мной чуть не расправилась. Не останусь больше я у вас ни на миг. Поеду в Сибирь, там люди приветливей, чем здесь.
Он не остался жить у родственников больше, собрал свои вещи, и был таков, вернулся в Мариинск, как его ни уговаривали. Всю дорогу ему казалось, что за ним гонится эта женщина с милиционерами. «Каким же дураком я был! - Думал он всю дорогу. – За чем я послушал этого придурка, Архипа? Если бы не он, вернулся бы в родное село сейчас!» В Мариинске он про этот случай рассказал честно Настеньке, и просил её ни кому не говорить об этом. Та клятвенно обещала, но не утерпела, поведала свой секрет своей любимой сестре Ольге. Михаила она не осуждала за то, что у немцев он служил, любила его сильно, прощала ему всё! Даже измену простила. А было это сразу после поездки на родину. К ним в гараж поступила работать женщина одна диспетчером. А Михаил был мужик, что надо, симпатичный. Вот та женщина и втрескалась в него. Шофера частенько отмечали свой успех в гараже. Однажды пригласили они и диспетчера к себе в компанию после работы. Она отказываться не стала. В этой весёлой компанией она строила Михаилу глазки, не стесняясь. Очевидно, хмель ей в голову ударил. Женщина была намного моложе Настеньки, выпить не любила, если кто подаст, не отказывалась. Как известно, на халяву и уксус сладкий, а тут рюмка, грех от такой подачки отказаться! Завертелось у Михаила с Натальей быстро всё, и решил он бросить свою Настеньку, и уйти к другой женщины жить. Его не остановило и то, что пятеро детей у него остаются с матерью одни. Он собрал свои вещи, и перешёл жить к Наташе. Сильно обиделась на него Настенька, ночами не спала, думала о том, чем она ему не угодила? А Михаил пожил года два с молодой женой, видит, что его Настенька куда лучше этой, решил вернуться. Пришёл он в родную семью, поклонился Настеньки в пояс:
-Прости меня, непутёвого, но нет мне жизни без вас!
-Ишь, как заговорил! Нет уж, живи там, куда ушёл! Не надо было менять шило на мыло, теперь поздно, нет тебе прощения!
Михаил приходил ещё несколько раз с той же просьбой, но она была глуха к ней. Тогда он переехал в деревню и купил себе домик за речкой. Настенька любили Михаила, и хоть она не простила ему измены, но её сердце кровью обливалось от того, что он живёт в деревне один. Не кому ему поесть сварить, не кому в доме убраться, порядок навести. Не выдержала она укора совести, поехала к нему, помогать, родной же всё же! Стола она его навещать часто, где поможет в огороде посадить или убрать урожай, где поможет в доме убраться. Незаметно, как стали они снова вместе жить. Домик в деревне продали, и Михаил перебрался к своим в город.
27.
 Ефременко начало войны встретила настороженно. Как все люди в то время, они переживали за своё отечество. Их дети подросли, но ещё не достигли призывного возраста. Но не известно, сколько продлится эта война, возможно, и её мальчикам придётся идти на защиту Родины. Лукерья и Петр трудились, не покладая рук. Они старались так, что бы приблизить конец войне. Каждый вносил в свой труд для победы над врагом. Люди не считались ни с чем; они не доедали, не досыпали, думали только об одном: быстрее бы победить фашистов. Мало того, на собрании колхозников, по инициативе Лукерьи, все женщины, которые могли вязать, решили послать посылки на фронт с тёплыми носками и рукавицами. К ним присоединились и те, что вязать не умели.
-Интересное дело, - заявила Анна, женщина средних лет, - я тоже могу внести свою лепту в победу! Вязать я не умею, но шить могу, и вышивать тоже. На фронте, кто? Одни мужики. Баб там почти нет. А если это так, то большинство из них курят. Я им сошью кисеты и пошлю вместе с махоркой. Пусть покуривают сибирский наш табак, да думают, о нас, крепче врага бить станут! Смотришь, разобьют немцев в пух и прах скоро!
Женщины зашумели, получилось не собрание, а базар, да и только.
-У меня, - кричала одна женщина, - мать хоть и старенькая, но вязать умеет. Она всю родню снабжает варежками и носками. Овец я держу для этого. Что, мы не сможем навязать рукавиц или носков? Сможем! Пусть наши воины держат в тепле ноги и руки! Они им, ой как нужны!
-Женщины! - Орал до хрипоты председатель. – Я вас понимаю. Короче, вяжите все, кто сможет, рукавицы, шарфы, носки, шейте кисеты и отправляйте на фронт.
-А кому отправлять-то? Надо конкретно имя указать?
-Не обязательно имя указывать. Можно просто написать: бойцу Красной Армии. А там разберутся, кому отдать посылку.
В летнее время заниматься этим делом, не было у колхозников времени. Ну, а зимой его было достаточно, что бы собрать посылку и отправить её на фронт. У многих там был кто-то близкий; отец, брат, муж. И в первую очередь люди отправляли им посылки. Даже те, кто получил похоронку с фронта, посылку оправляли в ту часть, где тот служил. Пусть не ему, так его товарищу она достанется, решили они. В душе своей они не желали верить, что человека больше нет, надеялись на чудо, а вдруг, произошла ошибка, его посчитали погибшим, а тот был только раненым и попал в госпиталь. Ведь на войне бывает всякое! В деревне у них был такой случай. Жена получила похоронку с фронта, слёзы проливала, а муж не убит был, а раненый в госпитале лежал. После госпиталя приехал на несколько деньков в гости домой. Так жена, увидев его живым и здоровым, в обморок упала от избытка чувств! После этого случая многие женщины, которые получили похоронку, стали надеяться на чудо. В конце войны Михаила призвали на службу. Перед отправкой сына на фронт, Лукерья не могла уснуть. Только она закроет глаза, как встаёт одна и та же картина: её сынок Мишенька лежит в канаве убитый. Она вскакивала в холодном поту. Так промучилась она до утра. А утром не заметила, как крепко заснула. И приснился ей тревожный сон. Будто идет она по траве в чистом поле, на небе ярко сияет солнышко. Поют птахи звонко весёлую песенку. Вдруг набегает чёрная туча и закрывает почти всё небо. Умолкли птицы, солнце спряталось за чёрную тучу, природа насторожилась. Только маленькая светлая полоска видна вдали. Вдруг, налетел сильный ветер, стал разгонять эту тучу. От неё отделилась часть чёрной тучи и превратилась в коршуна. Откуда ни возьмись, налетел на него орёл, и стали они биться не на жизнь, а на смерть. Во все сторону перья летят окровавленные, не понять только, чьи они, то ли орла, то ли коршуна. Долго бились птицы. Наконец, упал коршун на землю, весь ощипанный. Изрядно потрёпанный, но не побеждённый, взмыл вверх орел, гордо неся свою голову. И раздался его победный возглас, да так ясно, что Лукерья проснулась. Она лежала с открытыми глазами. Холодный пот прошиб её. «Что этим хотели мне сказать? – Думала она. – Неужели войне конец скоро придёт. А, может, мой сынок не успеет и повоевать?» Сердце её гулко стучало в груди. Оно не могло успокоиться от увиденного сна. Лукерья ещё немного полежала, думая всё о том же, и встала. Надо собирать Мишу в дорогу. В деревне уходили на фронт молодые парни. Мужчин уже всех взяли, остались только пожилые и больные, которые не только служить, но и работали с большим трудом. Вначале молодых не опытных пареньков подготавливали к военным действиям, а уж затем отправляли, с оружием в руках, воевать. Пока шла подготовка, война, наконец, окончилась. Так и не пришлось Михаилу воевать. Его отправили служить в мирных целях, он восстанавливал разрушенные города и села.
Проводив Михаила на службу в армию, Лукерья рассказала на работе женщинам свой необычный сон. Те слушали её с интересом. А в конце она им сказала:
-Знаете, бабоньки, я думаю, что скоро конец войне придёт! Не долго нам ещё осталось терпеть. Мужики домой вернутся. Снова заживём, как прежде!
-Не получится, как прежде! Во-первых, не все мужики вернутся, а кто возвратиться, то покалеченным, не телом, так душой.
-И не говори, подруга! Что эта война с людьми сделала? Жили мирно, ни кому не мешали, и на тебе!
-Знать, мешали, коли Гитлер на нас попёр!
-Гитлер хотел покорить весь мир. Ему нужна наша нефть была, от угля нашего он бы тоже не отказался, я думаю. Родина наша огромная, не сравнить её с Германией! Вот у него мания величия и взыграла, а от побед, которые он одержал над маленькими государствами, голову совсем свихнуло! Он и думал нас в два счёта покорить, превратить в рабов. Но наш народ оказался ему не по зубам, особенно сибиряки! Их закалил наш мороз, наши условия жизни, стремления, жить в свободной стране!
-Ну, Лукерья, понесло тебя, не известно куда! Ты у нас совсем оратором стала за последнее время! И страна наша не такая уж свободная, как хотелось бы.
-От такой жизни не только оратором станешь! И про какую свободу мы сейчас говорим?
-Сейчас нам приходится очень много работать, - продолжала Лукерья, - но наступит же такое время, когда жизнь наладится, и человек вздохнёт свободно.
-Простой работяга будет всегда ущемлён в своих правах. Это только в песни поётся, что человек дышит вольно и свободно. Но он только дышит, остальное ему не доступно, как было раньше, так и сейчас. У нас в колхозе кто хозяин? Вот ему всё дозволено, а ты попробуй сделать что-то не так, быстро загремишь за решётку. Да, за чем ходить далеко! За ведро мороженой картошки человек отмотал срок! А ты говоришь, человек вздохнёт свободно!
-Хватит языки чесать! – Вмешалась Анна. До этого она молча слушала подруг, в разговор не вмешивалась. Но, видя, что женщин понесло не известно куда, заговорила. – Работать пошли, перекур окончен!
Михаил на службе был три года. Не успел он вернуться домой, как призвали в армию второго сына Лукерьи, Федора. Третий сын, Александр окончил школу, и пошёл в сельскохозяйственный техникум учиться на агронома. Эта специальность ему нравилась со школьных лет. Был он настойчив, любил добиваться того, что надумал, и не мог терпеть, когда ему перечить начинали. По характеру своему был он вспыльчивым очень человеком. Братья это знали, и, иногда, старались разозлить его, что бы посмотреть, как он прореагирует на это. А когда он злился, не мог себя контролировать. Не раз он загонял кого-нибудь из братьев на дерево или крышу дома с палкой в руках. А однажды его Михаил так допёк, что он схватил топор, и за ним побежал. Тот перетрусил изрядно, залез на берёзу, что стояла у дома. А Саша стал рубить эту берёзу. И, скорей всего, повалил бы дерево, если бы не соседка, которая видела из окна их ссору.
-Ты это, что делаешь, ирод проклятый? – Закричала она в открытое окно. – Вот погоди, придёт мать с работы, всё ей расскажу! Это же надо, на родного брательника с топором полез! Ты же можешь его убить!!! Свалится с дерева, и разобьётся в лепёшку!
Но Саша рубил, не обращая ни какого внимания на соседку. Пришлось ей брать в помощники мужа. Они были уже в годах, работать в колхозе он мог только сторожем, а соседка вообще не работала. Свой огород обработать не могла, не было уж сил на него. Вдвоём они отогнали от дерева Сашу. Только тогда Михаил слез с дерева, и спрятался до прихода матери с работы у соседки. И хотя Саша был младшим мальчиком в семье, но злости и силы у него хватало на всех братьев. Этот эпизод был перед самой Мишиной отправкой на службу. А у самой Лукерьи в семье пополнение, родилась ещё одна девочка, Светлана. Назвала мать её так, потому, что на душе было спокойно и светло в это время. Дочка уродилась копией мамы, такая же красивая, с огромными, широко распахнутыми глазёнками, с ямочками на щёчках. Но после родов Лукерья себя почувствовала плохо. Что с ней, она не могла понять, только потеряла аппетит, слабость на неё навалилась какая-то. Не смотря на это, девочка росла крепким ребёнком. Когда ей исполнился годик, Лукерье стало совсем плохо. Деревенский фельдшер выдал ей направление в городскую больницу. Она не хотела туда ехать, ребёнок маленький очень, но та её уговорила:
-Ты, Лукерья, совсем не думаешь о девочке. Посмотри, какая она у тебя маленькая! Ты, что хочешь, что бы она сиротой осталась? Поезжай, и не думай больше ни о чём. Глядишь, поправишься, дочь вырастишь, замуж выдашь, тогда и думай о смерти! Да и Тонь у тебя ещё совсем ребёнок, в школу только пошла. Ей тоже мать нужна сейчас. А ты лечиться не желаешь! Это не хорошо!
-Я этого не хочу, но как тут без меня станет Пётр с ней справляться?
-Он у тебя совсем беспомощный? Не справиться сам, попросит кого-нибудь. Дочь у тебя есть. Правда, она тоже ещё ребёнок, но присмотреть за малышкой сможет, пока ты будешь в больнице. В её годы некоторые девочки не только за ребёнком смотрят, но и домашние дела все выполняют, мамам помогают.
-Ладно, уговорили. Завтра еду в город, а там будь, что будет!
Тоня родилась перед войной у Лукерьи, и сейчас вполне могла быть хорошей помощницей в доме. Лукерья поехала в городскую больницу. Её положили на операцию с подозрением на рак желудка. А когда вскрыли, оказалось, что операция уже не поможет, слишком поздно обратились за помощью. Так ей ни чего делать не стали, зашили, и отправили домой умирать. При этом её заверили, что всё нормально, и придёт время, она поправится. Даже мужу её ни чего толком объяснить не могли врачи. Сказали, что смогли, то сделали, а больше ни чего сделать не можем. Петр обрадовался такому известию.
-Значит, моя Лукерья пойдёт на поправку? Спасибо вам, доктор! Я в долгу не останусь. А когда её можно забрать домой?
-Через три дня приезжайте и забирайте.
Петр, на радостях, приехал за Лукерьей, прихватил кувшин мёда свежего для доктора. Он отыскал лечащего врача, вручил кувшин с мёдом. Врач брать мёд не хотел, но Петр настоял на своём:
-Берите, доктор, это свой мёд, очень полезный продукт! Вы честно его заслужили. Я бы всё отдал за жену, только бы ей было лучше!
Как не отказывался доктор, Пётр настоял на своём. Доктор кувшин с мёдом взял, но глаза от смущения опустил в низ, не мог он смотреть в лицо радостному человеку, когда знал, что жизнь его жены еле теплица. Но время шло, ей становилось хуже и хуже. Наконец, пришёл тот момент, когда ей стало совсем плохо. И она обратилась к мужу:
-Петя, родной мой, я доживаю последний денёк. Прошу тебя, поезжай в город за Сашкой, пусть приедет, проведает меня перед смертью. Да поскорей возвращайтесь, иначе не доживу я.
Пётр не выдержал, заплакал, как ребёнок. Он плакал и приговаривал:
-Что ты такое несёшь? Видно, бредишь. Разве ты умрёшь? Доктор сказал, что ты поправишься. А разве доктора обманывают?
-Это он сказал так, что бы ни кто не переживал за меня. Не поправлюсь я, умру не сегодня, так завтра! Привези Сашку, посмотрю я на него в последний раз! И перестань слёзы лить, ведь ты мужик.
-Ладно, сейчас схожу на ферму. Если не увезли ещё молоко в город, с ними поеду. Шофёр меня как раз до техникума добросит. Я скоро вернусь! Попрошу, что бы он нас с Сашкой подождал, не уезжал без нас.
Молоко ещё не увозили, только собирались. Петру повезло, через час он был уже на месте. Сашу пришлось вызывать с урока.
-Что за спешка такая? За чем ты меня вызвал?
-Саша, мать совсем плохая, боюсь, не доживёт до вечера! Сможешь отпроситься? Поедем домой на молоковозе. Он нас будет ждать, только молоко сдаст, и можем ехать, поторопись!
-Ладно, я только свои вещи заберу из кабинета и преподавателю скажу, что уезжаю в деревню. Ты немного подожди, я мигом вернусь!
Когда они приехали из города, Лукерья была ещё жива, она ждала сына. Михаила и Федора не было дома, один не пришёл из армии, а второй только что ушёл. Саша прошёл к кровати матери и сел на её краешек. Лукерья была в забытье. Она сильно похудела за это время, нос заострился, большие её глаза были прикрытыми. Саша увидел, как с ресниц тихо скатилась слеза. Его сердце кто-то сжал, видно страх за мать.
-Мама, - тронул он осторожно её за худую руку, - я здесь. Ты меня слышишь?
Она открыла мутные глаза.
-А… сынок, приехал. Теперь я могу спокойно умереть. Ты только девочек не бросай. Помогай отцу, тяжело будет одному ему поднимать их. Тоня уже большая, но не настолько, а Света ещё ребёнок. Ей больше всего нужна помощь.
-Мама, что ты такое говоришь? Девчонок не брошу, не переживай. Да ты их сама вырастишь, вот только поправишься, и воспитывать их станешь! – он понимал, что успокаивает её, только и всего.
-Спасибо тебе, сынок, за ласковое слово, приятно слышать такое от тебя. Ведь ты у меня один такой есть! Посиди со мной ещё немного.
-Ладно, ладно, я ни куда не уйду, тут буду, с тобой!
Лукерья закрыла уставшие глаза. Она словно уснула. Саша посидел рядом немного. Он прислонился к спинке кровати и не заметил, как задремал. Он не знает, сколько прошло времени, но когда открыл глаза и посмотрел на мать свою, то что-то насторожило его. Мать лежала всё так же, но он больше не слышал её дыхания. Он тогда потрогал её за руку. Она была чуть теплой, почти холодной. Он вскочил.
-Мама! – Закричал он. – Мама!
Отец сидел у печи, грел спину о горячие кирпичи, и дремал. Крик сына разбудил его.
-Что тебя лихоманка давит? Что блажишь, как оглашенный?
-Отец, мать померла!
-Тьфу, ты антихрист! С чего ты взял? Она только что разговаривала с тобой!
-Не веришь? Сам посмотри! У неё уже руки стали холодными.
Петр подошёл ближе, потрогал её за лоб.
- И в самом деле, умерла! Сходи за Диной. Это наша врачиха новая. Живёт на квартире через дом от нашего. Она должна быть в это время дома. Пусть придёт, сама посмотрит, может, ещё жива, а мы ошибаемся. Саша побежал за доктором. Она пришла сразу же, как только ей сообщил Саша о смерти матери.
-Ну, что же, она мертва. Её уже не вернёшь к жизни. Я ни чего сделать тут не смогу. – Сказала она, и направилась к выходу. – Надо вам сказать, что она была очень терпеливой женщиной. При язве желудка человек испытывает страшные боли, не каждый вынесет это! А она переносила боль спокойно, не роптала на жизнь, не стонала. Я преклоняюсь перед ней! не каждый мужик сможет такое вынести! А она смогла!
Заплакала в колыбели Светлана. Ей недавно исполнилось только два года. Старшая девочка, Тоня, бегала с подружками на улице. Приближался праздник, День Победы. Его стали отмечать каждый год девятого мая. На улице погода была тоже настроена на праздник. Снег окончательно сошёл. Кругом стояли лужи. По улице пройти можно было только в сапогах, привычная обувь для деревни. Но для детей такая погода была просто замечательная, их домой с большим трудом загоняли. Тоня ходила уже в первый класс. Её учила молодая учительница, которая первый год работала в школе. Она раньше училась сама в этой школе, а потом пошла в педучилище, дальше продолжать учиться, но только на учителя. А окончила учёбу, вернулась в родной колхоз, стала учить деревенских ребятишек, уму разуму. Звали её Анна Петровна. Саша выглянул во двор:
-Тоня, где тебя черти носят? – Позвал он сестру. – Домой быстро!
-А что случилось-то? Анфиска ещё гуляет, а мне домой!
-Не задавай глупых вопросов, а лучше сходи за мамой Анфисы, пусть срочно к нам идёт!
Тоня побежала за соседкой, и они вместе зашли в дом. Маму Анфисы звали все в колхозе Ганна, на украинский манер, она приехала в Сибирь с Украины. Ей это имя не нравилось, и она просила называть её, как всех русских женщин – Анна, но её всё равно называли Ганной. В начале она была очень не довольна этим, но потом успокоилась, имя её даже стало ей нравиться. Соседка, как только они вошли в дом, сразу поняла, за чем её пригласили сюда.
-Ганна, просьба у нас к тебе будет: сделай милость, обмой покойницу! Мы бы и сами смогли, но, говорят, родные люди не должны обмывать близкого им человека. Да и мужики мы, неудобно, как-то женщину мыть, хоть и мертвую.
-Хорошо, приготовьте всё необходимое для этого, и уходите отсюда.
-А что надо-то? – Поинтересовался Петр.
-Будто ты и не знаешь? Полотенце, в первую очередь, ну, и всё остальное.
Тоня смотрела на мать широко открытыми глазами, не понимая, что с ней случилось. Её из этого состояния вывела соседка:
-Тоня, деточка моя, погуляй немножко с Анфиской. Она одна осталась на улице, ей плохо.
-Ага, мотнула та головой, но взгляд от матери не отводила, за тем вышла во двор. Там стояли отец и брат. Они о чём-то, не понятном для девочки, разговаривали. Саша курил папиросу, руки его дрожали. Тоня удивилась:
-Брат, ты стал курить? – Дёрнула она его за рубашку.
-Отстань, не видишь, я с отцом разговариваю?
-Подумаешь! – Она обиженно отвернулась. Анфиски уже не было на улице. Она немного постояла во дворе, и зашла в дом. Ганна расчесывала матери волосы, приговаривая:
-Ты у нас самая красивая будешь там. Не обижайся на меня, подружка. Я на тебя, иногда, ругалась, но это не со зла, а так, для отвода глаз! Сейчас я тебя причешу, уложу косу, как ты любила, самый красивый платочек надену.
Тоня стояла и думала: «Почему Ганна расчесывает мать, разве она сама не может? И почему мать молчит, лежит такая нарядная, словно собралась идти, а куда, не понятно?» соседка заметила девочку:
-Что вернулась?
-Анфиски на улице нет! А вы с мамой далеко собрались?
-Я домой пойду, а твоя мама здесь останется. Не бойся, подойди ближе. Мама у тебя умерла, вот я её и собираю в дорогу. На тот свет она собралась.
-А разве мёртвые ходят? На том свете разве живут люди?
-Нет, деточка, их люди уносят на кладбище и закапывают там. Ты ведь была на кладбище, видела там могилы? Люди там не живут, а лежат, отдыхают. Они устали жить здесь, на этом свете, вот и покинули нас грешных.
Тоня в знак согласия мотнула головой.
-Ну, вот, в каждой могиле кто-то лежит. Бабушка твоя там лежит, дедушка тоже там. Теперь к ним собралась мама твоя. Рядом они лежать будут. Может, в гости ходить станут друг к другу.
-Дедушка с бабушкой не могут ходить, они мёртвые.
-Правильно, но их души живы. Вот они и ходят в гости. Могут прийти и к нам сюда, посмотреть, как мы без них живём. Душа твоей мамы сейчас с нами. Я с ней и разговариваю. А тело её умерло, похоронят его завтра.
Только сейчас до сознания девочки дошло, что случилось с мамой, куда она собралась. На её глаза навернулись слёзы. Она поняла, что мать закопают и больше её ни кто не увидит, даже она! Слёзы светлыми горошинами скатывались по её платью.
-Ну, что ты плачешь? Не надо, мама твоя не любила, когда дети плачут!
-Ей там будет плохо, в земле лежать одной! Там темно и холодно!
-Не одна она там будет. Она встретит там твою бабушку с дедушкой, станут разговаривать!
-Не правда! Почему же она сейчас ни чего не говорит!
-Мёртвые разговаривают только с мёртвыми, с живыми они не говорят, но всё видят и слышат. Вот мы с тобой сейчас разговариваем, а мама твоя слышит и видит.
-Как же она видит, ведь глаза её закрытые?
-Её душа сейчас с нами, только мы не видим её, а она нас видит и слышит.
-А мне хотелось бы увидеть её! Почему она не может мне показаться?
Это сделать ты сможешь только во сне, и то только тогда, когда перестанешь реветь.
Ганна закончила прихорашивать Лукерью.
-Ну, вот и всё! – Сказала она, выпрямляясь. – Пойду я теперь домой.
Лукерья пролежала в доме только один день, на второй день её похоронили. У могилы жены Пётр плакал, не скрывая слёз от своих деревенских жителей. Он понимал, что не стало женщины, которую он любил больше всего на свете. Понимал, что детей ему поднимать станет не легко одному. Его ни кто не успокаивал, решили, пусть немного поплачет, легче станет. На кладбище одна женщина подошла к нему. Она постояла подле него немного, подошла совсем близко сзади и положила руку на его плечо:
-Я тебя понимаю, но твою Лукерью не вернёшь, что убиваться зря! Мне так же было тяжело, когда мужа похоронила. До сих пор сердце болит. Я своё горе вином заливаю. Выпью немного, легче становится. Вот так и пить стала, а что делать-то ещё? А хочешь, я стану тебе помогать, ведь у тебя девочки совсем маленькие?
Не дождавшись ответа, она продолжала:
-Ну, что молчишь-то? С тобой ведь разговариваю, не понял?
Он жалобно всхлипнул, вытер глаза рукавом куртки:
-Оставь меня в покое. Не хочу я ни с кем разговаривать, по крайней мере, сегодня.
Он поднялся с бревна, на котором сидел, посмотрел на свежий бугорок, где лежала его Лукерья, и пошёл догонять остальных людей, которые уже выходили с кладбища. Поминки отвели спокойно, в соседнем доме, Ганна постаралась. Дома он слонялся из угла в угол. Сын не выдержал:
-Отец! Перестань дурью маяться! Сядь с остальными за стол, помяни мать! Что ты думаешь, мне легко? Но ведь я держусь! Будь и ты мужчиной, держись!
28.
На другой день Пётр сказал сыну, так, как, между прочим:
-Знаешь, Саша, одному мне не поднять девочек. Короче, я надумал жениться!
-Опа! И долго ты думал? Ещё не остыла лавка, на которой мать лежала, а он уже о женитьбе думает! Ты по закону должен соблюдать траур целый год!
-Всё я понимаю отлично, и знаю, что большой грех это. Но кто с девочками станет возиться? Я работаю, Тонька учится в школе. Да из неё нянька плохая, с ней надо водиться! А так приведу женщину в дом, она хоть за Светой приглядит, поесть сварит. Я ведь не кухарка! Варить совсем не умею. А малышке нужна материнская ласка, женские руки. Это ты понимаешь? Ты уедешь в город, мне совсем труба будет!
-И кого же ты брать надумал?
-Ко мне на кладбище подходила Анисья. Она прошлый год мужа схоронила, одна живёт. Детей у них не было. Сын один был, но давно умер от какой-то не понятной болезни. После него ни кого они не заводили, так и жили вдвоём. Так вот, она сама мне свои услуги предлагала. Её и возьму, мне сейчас все равно, кого в жены брать!
-Отец, деревенские бабы говорят, что она пить с горя начала. Пьёт по-чёрному! Плохой она помощницей тебе будет!
-А, может, брешут. Но если даже и так, то от такой жизни запьёшь! А тут глядишь, пить перестанет. Мать тоже, бывало, рюмочку выпьет, и ни чего!
-Сравнил мать с этой!? Гляди, отец, женщины тяжело из запоя выходят! У себя в доме она всё пропила, что можно было. Как бы и твоими вещами распоряжаться не стала! Их и так не много у нас, последние  вещи пропьёт!
-Ладно, мал ещё меня учить!
Через сорок дней Пётр привёл новую жену в дом, а Саша уехал в город сдавать экзамены. Ему осталось учиться только полгода, но он не знал, сможет ли закончить учёбу в техникуме. На лето он вернулся в деревню. Сидеть дома, ему не было времени, надо было деньги зарабатывать, что бы прокормить и одеть сестёр. Летом пришёл из армии Михаил. Но он сразу же решил завести семью, и уйти из дома. Жить под одной крышей с пьющей женщиной он не желал. Невесту он себе нашёл ещё до службы в армии. Только тогда она училась в педучилище, а сейчас трудилась в школе, учила детей в классе, где была его сестра Тоня. Анна Петровна жила с мамой одна. Её братьев убило на войне, а отец умер, не перенеся смерти своих сыновей. Михаил пожил только неделю в доме, и ушёл жить к своей невесте. Отношения свои они оформили в сельском совете, став законными мужем и женой. После ухода старшего сына к жене, Пётр решил коренным образом пересмотреть свою жизнь. Он понял, что такая жизнь не для него. Сам он не брал в рот спиртного ни капли и не курил, дорожил своим здоровьем. А Анисья ни сколько не исправилась, как пила, так и продолжала пить горькую. Если быть честным, то первый месяц она в рот её не брала, и Пётр подумал, что на женщину напрасно наговаривают всяких страстей. Но прошёл месяц, и понеслась душа в рай или в ад, скорее всего, запила. Пётр приходит с работы домой, а его новоиспечённая жена валяется на крыльце, не хватило сил заползти в дом. В доме не убрано. Светлана бегает, чуть ли не нагишом, чумазая, голодная, растрепанная. Пётр брезгливо обошёл Анисью, будить её и помогать войти в дом он не стал. Прибрал в доме, как мог, умыл и накормил девочку. Тони не было в доме, то ли из школы ещё не вернулась, то ли к старшему брату подалась в гости. Время летнее было, в школе не учились, но проходили практику, выращивали овощи для школы, в основном, один картофель. Осенью его выкапывали и отправляли в столовую. Работали дети до обеда, а потом их отправляли домой. Кроме овощей, выращивали ещё вокруг школы цветы, такие, как космея и календула. Если в школе не находилось работы, тогда шли школьники помогать колхозу. В поле они боролись с сорняками, пололи и огребали картошку. Петр решил посмотреть, как дальше дела пойдут. Но и дальше не стало лучше, наоборот, только хуже. Анисья взялась сбывать вещи Лукерьи за бутылку самогона. Петр это сам заметил, когда, вернувшись с работы, домой, не увидел на прежнем месте швейную машинку. Она была гордостью для Лукерьи. Шить она любила, обшивала на ней всю семью, и даже у людей заказы брала. Петр смотрел на машинку каждый раз, и вспоминал жену свою. А тут, на тебе, пропала! Он не сомневался, что это не миновало рук Анисьи. Он подождал, когда та вернётся домой с очередной попойки, и заявил:
-Вот что, дорогая, такая жена мне не нужна совсем! Собирай вещи, и вон из моего дома, что бы духу твоего тут не было больше!
Пётр был в ярости. Анисья не видела его таким ни когда. Да и Лукерья говорила, что он мягкий, как тряпка, ни когда не то, что бы закричать, голос не повысит. Значит, плохо она своего мужа знала. А Пётр побелел от злости, его даже трясти стало. Спорить или доказывать ему, что-либо бесполезно. И ей ни чего не осталось, как собрать свои вещи и уйти в свой дом, который одиноко стоял в конце улицы, поджидая хозяйку. И снова Пётр остался одиноким. Когда Саша вернулся на каникулы домой, отец сказал ему:
-Сын! Выслушай меня внимательно. Без женщины нам будет жить не легко, ни ты, ни я не годимся в домохозяйки. Мы хлеб и тот печь не умеем. Я попробовал своё счастье, женился, но, видно, поспешил. Теперь твоя очередь.
-Но отец, мне ещё лет мало, что бы семью заводить! Да и учусь я в городе.
-Учёбу придётся бросить. В МТС пойдёшь. Там из тебя знатного тракториста сделают. А женится ни когда не поздно, только девушку следует подобрать хорошую и старше тебя возрастом, что бы могла делать всё по дому. А самое главное, хлеб хороший печь! Одним словом, хозяйку в дом привести! У тебя есть на примете кто-нибудь?
-Есть-то, есть, но пойдёт ли она за меня? Я ведь её на шесть лет моложе.
-Кто такая, уж не Ольга ли это, соседка наша? Славная девушка! Вот её и бери в жёны!
-Легко сказать, бери! Она знаешь какая? Меня раньше не пускала в клуб на вечёрки. Отлупит, с крыльца выбросит, и дверь перед самым носом моим закроет! Боюсь я её!
-Волков бояться, в лес не ходить! Ты ведь мужчина, уже взрослый, семнадцать лет исполнилось только что! Жених её погиб на войне, парней в деревне осталось мало. А ты у нас парень видный, симпатичный. Да за тебя любая девушка рада пойти! А ты боишься какую-то там Олю! И она тебя в клуб не пускала давно. Сейчас же она тебя не трогает? Рискнём, завтра пойдём к ней свататься!
-А, может, подождём до воскресенья?
-А что ждать-то? Промедление смерти подобно!
-Ну, заговорил, словно книгу прочитал! Ладно, пойдём завтра. А сегодня я в клуб схожу, посмотрю, как она себя чувствует. Сегодня танцы будут, а она их не пропускает, всегда приходит. Любит потанцевать.
В клубе собралась вся молодёжь. Молодое поколение, такое, как Александр, вертелось здесь же под ногами у девчат, привлекая на себя внимание. Саша скромненько встал у стены, и поглядывал оттуда на свою будущую жену. Что она ею станет, он не сомневался, но боялся, всё же, её сильно. Ему надо было, прежде всего, побороть в себе этот страх перед ней. А в клубе, между тем, началось веселье. Пришёл, наконец, гармонист Михаил, брат Ольги. Сестра ему купила на базаре в городе гармонь, Тульскую двухрядку. Михаил давно мечтал о ней, всё время бегал в клуб, с завистью смотрел на прежнего гармониста Гошу, который теперь не ходит в клуб, женился и сидит дома с женой. Вот Ольга и пошла навстречу брату, решила исполнить его заветную мечту. Ему хорошо, и в клубе есть, кому играть. А то без гармошки на деревне скука зелёная! Михаил был молод, совсем ребёнок, но из клуба его ни кто не выгонял, наоборот, все его ждали с нетерпением. А когда он входил с гармошкой в руках, усаживали его на самое почётное место, что бы его все видели и слышали. Он растягивал свою двухрядку, и начиналось веселье, пляски и танцы. Вот в круг вышла Ольга. Она озорно подмигнула Саше, подбоченилась, притопнула ногой, и завела:
Мой милёнок, как телёнок,
Только веники жевать.
Проводил меня до дома,
Не сумел поцеловать!
Он покраснел. - «Ну, сейчас начнется!» - Подумал он. Но ни чего не произошло, Ольга не стала связываться с ним. Тем более, он недавно потерял мать. Ему и так было нелегко, зачем же добавлять ещё боли? Тогда он осмелел.
-Замуж тебе пора, - сказал он.
-За кого? Уж не за тебя, сосунок!? – И она озорно засмеялась.
Он осмелел совсем, подбоченился, выпятил гордо грудь.
-А хоть бы и за меня! Чем я парень не хорош? Приду сватать, пойдёшь за меня? Завтра жди сватов!
Этого она от него ни как не ожидала. Она застыла на одном месте, смотрела на него, недоумевая, шутит он или говорит правду. А затем топнула ногой:
-А женилка выросла? – Озорно сверкнула она глазами.
-Тебе вполне хватит, не переживай.
В клубе воцарилась на минуту тишина, а затем покатился громкий хохот по залу.
-Ну, Сашка, мало она тебя била!
-Если бы знала, что ты сватать её придёшь, больше бы наподдавала бы!
-Тебе повезло, что у неё отличное настроение, а то бы схлопотал, как минимум, по шее!
Неслись со всех сторон возгласы. Саша на эти возгласы не реагировал. А Ольге противно их стало слушать, она убежала домой. Мать её собиралась ложиться спать. Увидев дочь, она поинтересовалась:
-Почему рано из клуба вернулась? Случилось что?
-Случилось! Сашка меня сватать собирается, вот паразит!
-Почему так решила?
-Сам похвалился перед всеми в клубе. Да сказал ещё с таким гонором!
-Возможно, пошутил он. Не мог он до такого додуматься!
-Хорошо бы это так и было бы! Но если это так, то не сносить ему головы! Тем более, что плохо он ей соображает.
-Какая ты грозная у нас! Смотри, раскидаешься парнями, а их осталось не так уж много, всех съела война!
-Ладно, поживём, увидим. – Вздохнула Ольга.
На другой день она, как всегда, вечером прихорашивалась перед зеркалом в горнице, что бы пойти в клуб. Вдруг она услышала, как хлопнула входная дверь. Значит, кто-то вошёл или вышел. - «Кто бы это мог быть?» - Подумала она, и продолжала прихорашиваться.
-Дочка! – Позвала её мать. – Выйди на минуточку сюда.
Оля вышла.
-Смотри, какие к нам гости пожаловали! Но они какие-то несмелые, стоят у порога, как каменные. – И обратилась к пришедшим. – Проходите, что стоять у порога? Или ругаться пришли к нам?
У порога стояли Пётр Данилович и его сын Александр.
-Да не ругаться. Мы ждём соседку нашу, Ганну. Она задержалась во дворе что-то. А вот и она, видно, идёт! – В доме послышался топот чьих-то ног.
Дверь снова распахнулась, и вошла Ганна.
-Мужики, а вы, почему не проходите? Не хотят вас приглашать, что ли?
-Да, нет, тебя ждали.
-Проходите, гости дорогие! – Пригласила всех Шура.
-Сейчас, Шура, погоди чуток! – И обратилась к ней с низким поклоном. – Мы к вам за товаром пришли. У вас товар есть, а у нас купец, славный удалец! А теперь можно и к столу пройти. Пётр, доставай пузырь, ставь его на стол.
-Ольга, что стоишь, как истукан! Накрывай на стол, угощай гостей. Что есть у нас то и ставь на стол!
Нашлись солёные огурцы, капуста, ещё с зимы остались, целая картошка, вот и всё угощение. Больше говорила Ганна, мужчины скромно молчали:
-Оля, дочка, выручай из беды мужиков! Тяжело им жить на свете без любимой женщины. Иди за Сашу замуж! Молод он, я понимаю, но и ты пойми их! Дочерей Петру поднять поможешь. Трудно тебе придётся вести этот непосильный груз, но у тебя душа добрая, девочкам жить, как с родной матерью будет.
Оля сидела, низко опустив голову. Ей было жаль Сашу, но больше всего, себя. Как поступить в этом случае, она не знала. А тут ещё мать вступилась за гостей:
-Что молчишь, как в рот воду набрала? Ответь мужикам-то, ждут ведь они!
-Тебе не терпится меня спихнуть замуж, не важно за кого? Сама бы и шла за Петра, он ведь вдовец! Поможешь ему дочерей воспитать. Опыт есть, не то, что у меня!
-Что ты такое говоришь? Во-первых, меня не сватают, а тебя, а во-вторых, мне не нужен Пётр! Мне и одной жить хорошо, зачем мне чужие мужики нужны? Я любила одного в своей жизни мужчину, но он умер. Другого мне не надо ни кого!
-А почему ты решила, что мне его сын нужен? Он мне тоже не родня.
-Не ломайся, дочка! Мужиков в деревне твоего возраста нет, на войне сгинули они. Кто вернулся, так их на всех не хватит. На одного по десяток баб приходится. А одной жить не легко. Бог так создал человека, что каждому человеку пару подобрал, по одиночке жить несладко. Выходи за Сашу замуж!
-Я подумаю. Но я его на шесть лет старше! Если быть честной, мне его очень жаль! Такой молодой, и уже ярмо надевает себе на шею!
-Сашка, ну, что молчишь, говори! – Толкнула его в бок Ганна. И к Ольге, - думай, но не долго. Ждать нам некогда, Светка одна с сестрой осталась!
Наконец-то, заговорил Саша:
-Оля, выходи за меня! Я понимаю, что не пара тебе, но ты мне нравишься больше всех в деревне. Запала ты мне в сердце навсегда! Чем больше ты меня била, тем больше я к тебе привязывался. Видно, своими ударами ты меня к себе прибивала! И сейчас нет сил, тебя от сердца своего оторвать! Если откажешь, не переживу этого!
-Мало, видно, била тебя. Знала бы, что придёшь сватать меня, совсем бы убила бы! – Проворчала Ольга.
-Ругай меня, только не гони, замуж за меня выходи. Пропаду я без тебя!
Ни чего Ольга не ответила в этот раз, только тяжело вздохнула.
-Да не вздыхай ты так! Не пойдёшь далеко от матери жить, только через дорогу перейдёшь. – Снова заговорила Ганна. – Если ей помощь нужна, какая от тебя, в любой момент сможешь оказать её. Соглашайся, Оля!
Девушка махнула рукой:
-А была, не была! Выйду за тебя, но если станешь руку поднимать на меня, прибью! Я ведь знаю, какой ты есть. Что не, по-твоему, в драку кидаешься. С таким человеком опасно жить. Быстро можно по шее схлопотать!
-Я тоже знаю, что ты не робкого десятка, отпор всегда сможешь дать, поэтому, я думаю, мы будем ладить! Это хорошо, что ты согласилась, заберу тебя к себе сразу же.
-Погодите, а закон приличия? – Не выдержала мать Ольги. – Церкви не стало, так есть сельский совет, где браки узаконивают!
-Тётя Шура, браки совершаются на небесах. А в сельский совет мы обязательно сходим, вот увидите. Только немного разгребём всё по дому, и сходим. Что мы басурманы, какие? Закон знаем и соблюдаем!
-А ты меня не обманываешь случаем, сынок?
-Я, что похож на мошенника? Как сходим в сельский совет, сразу же к вам зайдём, доложим. И даже выпьем по такому случаю! Правда, Оля?
Она взглянула на Сашу недоверчиво. Ей всё ещё не верилось, что можно так выйти замуж. Она представляла это по-другому, более торжественно, что ли. Но что поделаешь, коль так получилось? И какое торжество после войны может быть? Люди ещё от горя и голода не могут отойти полностью. Налоги селян душат до сих пор. Где это видано, что с двух овец полагалось три шкуры сдать государству? Ну, две ещё понятно, а третью, где взять, собаку, что ли вместо овцы обдирать? На свиней и то налог полагался, не говоря об остальной скотине! Налоговые инспектора два раза в год по стайкам рыскали, подсчитывали скотину, что бы хозяин не смог укрыть от их зоркого взгляда ни чего. Колхозники ждали и надеялись, что наступят такие времена, когда можно станет держать скотинку любую, и не бояться, что тебя задушат налогами, что инспектора считать будут каждого поросёнка, каждого телёнка, а про ягнят и говорить не чего, что не придётся прятать поросёнка или ягнёнка от инспекторов. Жить-то надо было как-то?!
Гости поблагодарили хозяев за столь радушный приём, забрали с собой Ольгу, и ушли. После её ухода в доме Смокотиных стало пусто, не уютно. Настенька выскочила замуж и уехала с Михаилом в Хакассию, а теперь и Ольги не стало, она пришла в дом к Саше. Светлана уже спала, прижавшись к сестре. В деревнях не принято было запираться на ночь. Это уже в конце двадцатого века селяне стали запирать наглухо двери и окна, что бы не залез, какой лихоимец. В доме у Александра тоже было две большие комнаты. Петр облюбовал себе самое тёплое и самое надёжное место, на лежанке русской печки. Саша с сёстрами спал в горнице, в передней комнате стояла кровать, но на ней ни кто, после смерти Лукерьи, не спал. Это её кровать была. Ольга сразу же облюбовала Лукерьено ложе. Она сняла одеяло с кровати, пощупала матрас. Солома в нём была старая, скомканная. Она вынесла его во двор, вытряхнула из него всю солому, которая превратилась в мелкую труху, принесла из сарая свежую солому и набила ей матрас. Разровняла солому так, что бы получилось ровно, ни где не было комков, что бы спать приятно на нём было. Выглянул к ней Саша:
-Иди спать ко мне, что ты там возишься? – Позвал он её.
-Ты можешь спать, где хочешь, а я себе облюбовала место тут. – Сказала она.
-На этой кровати спала мама.
-И что? Ты ведь меня привёл на её место? Значит, я по праву занимаю эту кровать! Так?
-Ни кто не спорит.
-А ты иди в горницу, там спи.
-Но мы же поженились!
-Кто тебя это сказал? Меня привели сюда по согласию, а женой я тебя ещё не стала. Вот когда сходим в сельский совет и зарегистрируемся, тогда другой разговор будет!
Первый день своей семейной жизни Ольга решила провести дома. Она поставила тесто, а пока оно подходит, осмотрела Светлану. Маленькая девочка проснулась и бегала по дому не умытая, с лохматой головой. А когда Ольга стала её причесывать, обнаружила в голове у неё вшей уйму. А на волосах блестели гниды, как бисер.
-Ни чего, девочка моя, я у тебя эту нечисть выведу. Ты у нас станешь ходить, как принцесса! – Гладила по головке ребёнка Ольга.
В доме не было ни кого, кроме их двоих. Тоня убежала к старшему брату в гости, мужики ушли на работу. Вечером они вернулись с работы, хату не узнать! В доме порядок, стол выскоблен до бела. В центре его стоит чашка полная с булочками. А за столом сидит нарядная, причесанная девочка и уплетает за обе щеки булочки да запивает их молоком. Оля, к приходу мужиков, истопила баню, вычесала всех блох с головы Светланы, выкупала её, нарядила и за стол усадила, есть булочки. Девочки в то время было только два годика. Петр не верил своим глазам. Он так давно не ел настоящий домашний хлеб, не говоря уже о булочках. И вот тебе, счастье, какое привалило им! Ради него можно потерпеть и спать отдельно! Они сели за стол с Александром, ели и не могли наесться. Бывшая сожительница Петра печь хлеб не умела, как следует. Она только умела пить горькую. Испечёт такой каравай, что в рот с трудом пролезает. И вкуса от такого хлеба, ни какого! Пробовал Пётр печь хлеб, да где там, руки не с того места у него росли! Александр быстро узаконил свои отношения с Ольгой, боялся, что она передумает и уйдёт жить к матери. Ровно через год родилась у них девочка. Это случилось не задолго до того, как Александра призвали в армию. Служить он пошёл на Дальний восток, в пограничные войска. Однажды он был в дозоре с товарищем своим. В это время с Китайской стороны перешёл границу нарушитель. Его заметили Александр и Анатолий, его товарищ, с которым он был в дозоре. Они бросились за нарушителем в погоню, и хотя он был вооружён, обезвредили его. Командование их наградило, дало внеочередной отпуск домой. Александр купил дочери фарфоровую куклу и коробку конфет. Он приехал домой только на две недели. Дочке его было уже два года. После службы в армии, они с Ольгой переехали жить в Хакасию на новостройку. Отца они взяли с собой. Там строили новый посёлок, в Хакассии это было. Петр к тому времени стал часто болеть. Он боялся, что у него, как и у Лукерьи, рак желудка. Однажды разговорился Пётр с соседом, и тот посоветовал ему, есть мясо суслика. А их в Хакасии водилось очень много. Суслик – грызун. Большой вред он приносит людям. За лето только один зверёк может собрать зерна целое ведро. Вот их школьники и вылавливали. Они приспособились к этому делу. Суслик роет нору в поле. В той норе два входа. Вот ребята найдут нору суслика, отметя, и ищут в эту нору второе отверстие. В одно они наливают воду, а у второго отверстия ждут зверька. Тот не будет в воде сидеть, выскочит наружу, здесь его и схватят. Зверька убью, а его шкурку сдадут заготовителям. Пётр и пристрастился с детьми ходить на охоту за сусликом. Мясо зверька он не выбрасывал, жарил его на сковородке, которую ему Ольга выделила, и ел. Со временем боль в желудке его прошла. Он перестал охотиться на суслика. Прожили они в Хакасии долго, вернулись в Мариинск жить только тогда, когда у них было уже шесть детей.
29.
Маруся после школы мечтала удрать из колхоза, не нравилась ей такая жизнь. Она хотела большего, покорить мир, найти самого лучшего, самого достойного мужчину, что бы он за неё в огонь и в воду смог пойти. Девушка она была прехорошенькая: волосы она взяла у матери своей, такие же каштановые и волнистые. Она укладывала их вокруг головы, как корону. Со стороны, когда смотришь на эту девушку, удивляешься, как она может носить на своей голове такую тяжесть? Волосы были густые, одна коса в руку толщиной. А Маруся была тоненькая девушка, гибкая и хрупкая. Её серые глаза с темными ресницами испускали таинственный свет, притягивающий взгляды людей. Немножко полноватые губы её всегда были такие яркие, словно она их постоянно подкрашивала. Росточком она была небольшого, а туфельки носила, как золушка из сказки, такие же маленькие. И где только она доставала такие туфли, не понятно! Её подружки всегда удивлялись, где она достаёт такую обувь для своих ножек? А она любила носить туфли на каблучке, аккуратные. Модницей она была деревенской! Маруся же была очень экономной девушкой. В конце лета, когда поспевала в тайге ягода, она набирала в начале кислицу, и везла её на базар в город. Деньги от продажи товара все не тратила, оставляла себе. А недели через две она снова набирала полные корзины чёрной смородины, и так же продавала её. А чёрная смородина в тайге такая крупная, как виноградные гроздья висят на кустах, только не ленись, собирай! Пока со смородиной возится девушка, а тут подойдёт пора и черёмухи. В тайге, по берегам реки или озера, её видимо, не видимо! Да такая крупная ягода, не уступит азиатской вишни. Ягодки, одна к одной висят, на солнышке заманчиво блестят. Сорвёшь гроздь ягод, сама в рот так и просится! А вкус волшебный, не оторвёшься. Сам наешься до отвала, оскомину набьёшь так, что языком еле ворочаешь, и корзину полную наберёшь. На базаре такую ягоду вмиг расхватывают. Все деньги, что Маруся за ягодный сезон заработала, продавая ягоду, она не тратила на всякие пустяки, покупала нужные себе вещи. Там и туфельки для себя выбирала. Не забывала она и о братьях; с базара возвращалась всегда с гостинцами для них. Кроме того, она всегда помогала матери, работала в колхозе ещё, когда училась в школе. В тот год, после окончания школы, она всё лето трудилась на ферме. Не забывала она и в тайгу бегать, когда время пришло, и на базар с ягодой ездить. Только на этот раз деньги она не тратила, а прятала, для чего, мать даже и предположить не могла! Пришла осень. Маруся помогла матери убрать урожай в огороде, выбила себе паспорт в сельском совете с большим скандалом, забрала скопленные деньги, и уехала, а куда, не известно. Мать всю подушку слезами намочила, прежде чем дождалась от неё письмецо. В нём она сообщала, что просит прощения за свой побег из родительского дома, что поехала она искать своё счастье. А в то время строилась железнодорожная ветвь от Абакана до Новокузнецка. Вот туда она и отправилась. Трудностей она не боялась. Устроилась там работать. Жили строители по-походному, в вагончиках, в любую минуту готовы собраться в дорогу и дальше следовать. А бывало и такое, что пока строители трудятся, укладывая рельсы, их вагончики перевозят на другое место, что бы людям было удобней и быстро добираться до него. Жили строители в старых, списанных вагонах. Здесь у них была и кухня, и спальня, и зал. Все удобства в одном месте! Парни жили отдельно от девчат. Их вагончики стояли тут же, рядом. Появился на стройке в то время молодой не женатый мастер, Алдухов Михаил Яковлевич. Был он ростом высокого, голубоглазый, кудрявый, очень красивый. Его портил один только нос, он был большой чрезмерно. Но если внимательно приглядеться, то он даже ни чего, нос я имею в виду! Его тёмные кудри на голове, как пушистая шапка лежали. А кожа такая белая и нежная, как у барышни. Девушки сразу обратили на него внимания, как только он появился у них на железной дороге. Как же, молодой инженер, к тому же, не женатый, только слишком скромный и застенчивый. Раньше Михаил жил на Украине. Когда началась война, Мише было тринадцать лет. Его старших братьев взяли на фронт. Дома остались не молодые уже родители и две сестрёнки с Мишей. Жили они в деревне, которая стоит рядом с Днепропетровском. Когда их село заняли немцы, к ним на постой пришёл оберлейтенант со своим подручным. Хозяйка дома вместе с детьми перешла жить в летний домик, который служил им для приготовления пищи летом, что бы в это время не топить печь в доме. Немецкий офицер был молод, но очень недоверчив к людям. Всюду ему мерещились партизаны, он вскакивал, как ужаленный, орал на своём языке, а что орал, Миша не знал. Одно он только ясно слышал от немца: партизанен? Но, спустя время, Миша мог уже ругаться, как заправский немец. А у немцев нет в лексиконе таких матерных слов, как у русских людей. У немецкого офицера самое ругательное было: ду шайзен менш. Что означало, как узнал Миша уже потом, ты засратый человек. Один раз Миша собрался идти к товарищу, который жил в соседнем доме. Немецкий офицер сидел во дворе и строгал перочинным ножиком палочку, а за чем, не понятно. Он строгал и поглядывал на Мишу, что-то соображая. Мальчик посмотрел на него испуганно, и уже собирался выйти из калитки, как немец соскочил и заорал. От страха, Михаил втянул голову в плечи. Немец орал: - «Партизанен капут!» Мальчик бросился на землю, а немец швырнул в него перочинный ножик. «Всё, - подумал мальчик, точно, мне капут пришёл!» Но нож пролетел мимо, не задев даже волоса на его кудрявой голове. А они у него были пышной шевелюрой, кудрявые даже в то время. Мальчик очень походил на еврея, а немцы, как известно, не выносили евреев. Они поясняли это тем, что Христа предал еврей, и все они продажные твари, за деньги родную мать сдадут. Когда немцы вошли в село и встали на постой в доме у родителей Миши, постоялец первым делом спросил у матери, показывая на мальчика: - «Юден?» Мать замахала руками, не соглашаясь с ним. Пришлось немцы показывать свидетельство о рождении, доказывать правоту своих слов. Поверил немец или нет, непонятно, но оставил семью в покое. Миша продолжал лежать на земле. Немец проорался, стал ногами топать, требовать, что бы мальчик принёс ему нож. Это Миша понял и без перевода, по одной интонации. Он поднялся с земли, подобрал нож и принёс его немцу. В это время на крылечко выскочил его адъютант. Он уже был в годах, понимал русский и украинский языки, и мог на них разговаривать, плохо, но понять можно, что тот говорит. За эти качества его, видно, и взял офицер к себе в адъютанты. Офицер взял нож в руки, и стал что-то лопотать на своём языке. Михаил стоял, ни чего не понимая. Он переводил взгляд с офицера на адъютанта, и обратно. Тогда ему разъяснил пожилой немец, что от него офицер хочет. А хотел он, что бы Михаил послужил ему живой мишенью. Он станет убегать от немцев, а офицер бросать в него нож, и так до тех пор, пока немец не попадёт в него. Когда Миша понял, что от него хотят, он ужаснулся этой зверской затеей немцев! Но что поделаешь, ведь в данный момент он во власти полностью у немцев. И Михаил стал бегать туда сюда, не по прямой линии, а зигзагами. Немец каждый раз промазывал, адъютант ржал, как лошадь, а офицер орал и злился каждый раз, как промажет. Это раздосадовало офицера, с каждым разом он всё больше и больше распалялся, и не известно, чем бы это закончилось, не помоги Мише случай. Подъехал к дому легковой автомобиль. Открылась дверь, и оттуда раздался гневный голос старшего по званию офицера. Что тот говорил, Михаил не знал, но видел, как оба фрица вытянулись по струночке, забыв про опасную забаву. Михаил, бледный, весь в земле и мусоре, прилипшем на его одежду, стоял в стороне. Оберлейтенант сел в машину, и укатил. Его адъютант подобрал с земли нож, и зашёл в дом. Помощник офицера мужик был не злой. Когда не было офицера в доме, он угощал девочек шоколадом. Иногда и Мише перепадало немного. Раньше он ни когда не пробовал шоколад. Какой шоколад, когда конфет не видели дети в те голодные годы в деревнях, по крайней мере. Может, городским детям родители и покупали сладости, а деревенские их видели только по великим праздникам. Когда офицер укатил на машине, адъютант дал Михаилу плитку шоколада и сказал, что вернется оберлейтенант, игра продолжится. Михаил обомлел. Его мать всё прекрасно видела из окна, но не могла помочь сыну.
-Слушай меня, сынок, беги в лес к партизанам. Обскажешь ситуацию, которая здесь сложилась, может, они тебя там оставят. А если не оставят, ты пропал.
Где и как искать партизан, знал каждый селянин, кроме немцев. А их под каждым кустом подстерегала опасность. Немцы боялись панически выходить из села в лес. Но им приходилось и не раз прочёсывать окрестности в поиске партизан. Их заставляли это делать после каждой удачной вылазки партизан. Михаил ушёл к отцу, который перед приходом в село немцев, подался в партизаны. Был он там с ним до того времени, пока село не освободили от захватчиков. Когда он вернулся домой, мать ему рассказала, что офицер, который жил у них на квартире в тот день подорвался на мине вместе с машиной, в которой он ехал. Адъютант его перешёл к другому хозяину. А мать с детьми вновь вернулись в свой дом жить. Видно хороший был у Михаила ангел спаситель, не допустил того, что бы он погиб. В том, что у него отличный ангел хранитель Михаил убеждался ни раз. Когда село освободили от немцев, Миша с товарищами промышляли тем, что собирали оружие  в поле, брошенное после боя. Трое товарищей: Миша, Саша и Кузьма набрали целый арсенал боевого оружия. Были тут гранаты, боевые патроны, пистолеты и даже автоматы. Всё это мальчики сложили на поляне.
-Слушайте, друзья, в село резона нет тащить оружие. Взрослые мигом отберут, и мы так и не попользуемся им. Давайте разведём костёр, и кое-что спалим! – Предложил старший из них Саша.
Мальчишки бросились собирать ветки и разный хлам для костра. Вскоре они запалили большой костёр. Мальчишки стали бросать в него, что попало, патроны, наган, а Кузя размахнулся и бросил гранату.
-Ты, что лук ел или так опупел? Бежим, пока не поздно! – Закричал на него Миша.
Мальчишки бросились наутёк, но не успели они далеко убежать, как раздался взрыв. Хорошо, в селе были советские солдаты, они услышали тот взрыв, бросились на помощь мальчикам. Миша отделался легким ранением, а друзья его пострадали сильно. Саша лишился оба глаза, Кузьма стал одноглазым. Его друзья прозвали циклопом одноглазым. Всех троих положили в госпиталь. Там они провалялись долго. Миша вышел первым, у него ранения были не сложными, а его друзья ещё зализывали раны. А Михаил рассказывал дома после госпиталя, в котором положили всех троих друзей вместе:
- Идём мы после взрыва домой, вернее, не идём, а плетёмся, ни чего не видим, трое нас, один глаз! У меня хоть и остались глаза целыми, но один заплыл так, что от него одна щель осталась. Одним глазом вижу, а другим нет!
Тут солдаты подоспели, в госпиталь нас забрали.
Михаил, после освобождения села от немцев, продолжил учёбу в школе, а затем поступил в институт. Он мечтал стать инженером, и теперь его мечта сбылась. Молодого специалиста направили на строительство железной дороги в Сибирь. Там он увидел Марусю. Девушка поразила его своей ослепительной красотой. А она была очень весёлой, живой и энергичной. От её взгляда он застывал на месте, словно она его прибивала этим. Он забывал про свои дела, смотрел на неё безотрывно, не смел, отвести взгляд, забывая про все дела. Сколько бы это продолжалось, не известно, если бы девушка не взяла в свои руки инициативу. Парень ей всё больше нравился, и, наконец, она поняла, что он и есть её счастье, её судьба. А был Михаил скромным, тихим парнем, девчат боялся, как огня. Но Маруся так искусно сплела сеть, что парень не заметил сам, как угодил в неё. Маруся сделала так, что Михаилу ничего не оставалось делать, как поддакивать. Она его спрашивала, например:
-Миша, ты меня любишь, жить без меня не можешь?
Он охотно кивал головой. А за чем отрицать, когда это было правдой? И снова она к нему с вопросом:
-В конце месяца в ЗАГС поедим? Замуж я за тебя собралась.
Он вновь кивает головой. Такое известие его обрадовало очень. Он мечтал о такой жене, как Маруся. ЗАГС находился в городе Абакане, а строители железной дороги были по середине пути или немного ближе к Абакану, чем к Новокузнецку. Но Абакан им был хорошо знаком, а Новокузнецк нет. Центральная контора у них находилась в Абакане, и им приходилось ездить в неё. И решили они подавать документы на регистрацию в Абакан. Раз в неделю туда ездила машина за продуктами и за другими товарами, которые необходимы были строителям. Вот на этой машине и собрались ехать молодые. А строители устроили для них большой праздник. Пока они ездили в Абакан и там расписывались, они накрыли стол прямо на улице, посреди вагончиков. А когда молодые вернулись, началось массовое гуляние. Гудели до самого утра, а с утра началось всё с начала. Строители разошлись по своим местам, а молодым дали выходной в тот день.
На стройке не видели ещё такой свадьбы, как эта. Когда у них родилась Верочка, они приехали в Мариинск. Следом за Верой у них родился мальчик Саша, но прожил совсем мало, умер, а от чего, не известно. Потом у них ещё рождались мальчики. Последнего из них они назвали Сашей, уж больно нравилось Маруси это имя. Прожили они в этом городе всю оставшуюся жизнь. Всего было у них трое детей, вырастили их. Михаил трудился до самой пенсии инженером на заводе металлоизделий. Любил он в свободное время посидеть с шахматной доской под тополями в заводском саду. Сюда приходили все мужики со всей округе. Кто играл с Михаилом в шахматы, а кто забивал козла, громко стуча костяшками о доски стола, за которым они сидели. Алдуховы, в то время, жили в заводском доме, который стоял напротив завода. Это они уже потом построили себе дом, где жили до самой смерти. Рядом с их домом находился интернат для неполноценных людей. Местные жители его называли просто дурдом. Вера с подругами любила залезать на забор этого дурдома, и наблюдать за людьми, которые там жили. А мальчишки устраивали игры около забора. А игры у них были, как и у остальных мальчишек, в войну. Так незаметно протекала их жизнь.
30.
Смокотин Михаил после отъезда Маруси из дома, остался в семье за старшего мужчину. Он учился ещё в школе. В свободное от учёбы время, он пропадал на реке. Был он заядлым рыбаком. Ещё в военные годы его добыча спасала ни раз домочадцев с голоду. Он всегда возвращался с большим уловом. Иногда столько рыбы принесёт домой, что только диву даёшься, как смог донести этот мальчик такую добычу! Рыба вся была крупная, отборная, мелкую он не брал, отпускал её в реку, подрасти. Мать чистила её, жарила, варила уху, а остальную добычу меняла на другие продукты или продавала. Уже в старших классах проснулся у него интерес к охоте. Он научился ставить силки на зайцев и птиц. В них всегда кто-то попадался, то заяц, то куропатка, какая. Учился Михаил в школе слабо. Ему не хватало времени на это дело, надо было матери помогать, отец-то умер, а сёстры повыскакивали замуж и уехали, кто, куда. Мать так и пекла хлеб для колхозников, которым возили обед в поле на телеге. Михаил в летние каникулы управлял лошадью, развозя обед в поле, где трудились люди. После школы он пошёл учиться на курсы шоферов. Его отправили от военкомата перед армией. Зато в армии ему повезло явно, он возил всю службу армейского офицера. Михаил возил его всюду, даже к любовнице. Офицер развлекался с ней в доме, а шофёр ждал его возле дома. Его любовница была намного симпатичней жены, одни волосы чего стоят, белые, волнистые! Но Михаил не завидовал своему начальству, у него сложилось мнение о таких женщинах не хорошее. Своим товарищам он всегда говорил:
-Мужики, ни чего не имейте с блондинками, они все глупые, как курицы, хоть и красивые!
Служил Михаил три года. Возвращался домой на поезде. Когда он ждал свой поезд на вокзале, познакомился с парнем по имени Тарас. Он тоже ехал до Мариинска. Разговорились. Тарас служил в части, которая по соседству расположена была. Они вспоминали разные случаи, которые были у них на службе.
-Ты знаешь, - рассказывал Тарас, - познакомился я с одной девушкой. Стали встречаться. Она такой назойливой оказалась, прилипла ко мне, хоть плачь! А однажды вообще говорит, что ждёт ребёнка. Я перепугался не на шутку. Зачем мне ребёнок? После армии мне домой надо ехать, а не с пелёнками возиться. Оставаться тут я не собирался, домой хотелось быстрей уехать. Там у меня невеста есть. Я предложил ей сделать аборт, но она отказалась на отрез. – «Как можно родного дитя убивать! Грех большой!» - Сказала она. Аборты только что разрешили, и то по великому блату. Тогда я стал думать, как от ребёнка избавиться, а заодно, и от его мамы, и придумал. А у нас в части находился склад боеприпасов в конце участка, а дальше забор стоял. Часто мы с ребятами ныряли под забор, убегали в самоволку. Здание склада хорошо прикрывало нашу лазейку. Её специально сделали парни на этот случай, замаскировав лазейку от постороннего взгляда.  Около склада постоянно солдаты несли караул. Вот я и назначил свидание с девушкой возле склада, объяснив про тот лаз ей, и как в него попасть. Сказал, что её там ждать буду на кануне моего дежурства. Вечером, когда стемнело, меня отправили в караул, сторожить склад. В назначенное время моя девушка пробралась через лаз на территорию части, и ко мне направилась.
-Стой! Кто идёт! – Крикнул я.
-Тарас! Это же я! Ты что забыл? Мы ведь встретиться тут договорились с тобой.
-Стой, не подходи, стрелять буду! – И передёрнул затвор.
-Тарас, я тебя не узнаю! – Ответила она.
Я поднял вверх дуло автомата и выстрелил. Она на миг задержалась, а затем с новой силой стала ломиться ко мне. Я затем в неё саданул. На месте убил. Она ни чего так и не поняла, лезла ко мне напролом. Прибежали солдаты, офицеры.
-Кто стрелял? Что случилось?
Долго шло разбирательство. С моей стороны всё сделано было верно, комар носа не подточит. Предупредительный выстрел сделал, потом только стал стрелять в нарушителя. Девушку похоронили, а я вот еду домой, и о пелёнках не думаю! Разом решил все проблемы!
-Я не знал, что ты такой подлец! – Скривился Михаил брезгливо. – Убил девчонку неповинную вместе с ребёнком, и хвалится! Она же к тебе пришла по твоей просьбе! Я даже не хочу после твоего рассказа знаться с тобой.
-Можешь закладывать меня, если есть желание! Но я тоже живу с камнем за душой! Думаешь, я всё это рассказал от хорошей жизни, хотел похвалиться? Нет, ни кому я до этой поры не рассказывал. А тут понимаю, что видимся мы в первый и последний рез, вот и поделился тем, что на душе осталось. А на душе у меня плохой осадок остался. Мои действия оправдали, но мне от этого не сладко.
-И всё равно, у меня к тебе нет ни какого сочувствия! Подлецом ты был им и останешься! Две жизни убил! Это же надо, какая тварь! Таким людям, как ты, нет ни какого уважения!
Михаил поморщился и отошёл в сторону. А Тарас вышел на улицу и долго его не было в здании вокзала. Потом появился, встал возле железной печи, которой отапливали вокзал в холодное время года, и стоял задумчивый. Перед самым приходом поезда вошла в вокзал женщина одна с мёртвой курицей в руках. Она держала её за лапки, головы у неё не было, а шея безжизненно болталась из стороны в сторону. На пол капало не то кровь, не то иная жидкость. Женщина подошла к Тарасу вплотную:
-Это твоих рук дело? – Гневно спросила женщина.
Вместо ответа Тарас мотнул только головой. Женщина размахнулась и со всей силы ударила его мертвой курицей так, что даже отпечаток удара был не только у Тараса на лице, но и по печи ползли кроваво-желтые жирные полосы. А затем она молча вышла из зала так же, как вошла. Михаил смотрел, как Тарас вытирает лицо платочком, как чистит солдатский китель, и думал: «Может, зря я всё ему высказал по поводу его девушки? Видно, переживает парень сильно. Со зла курица ему подвернулась, вот он и свернул ей голову. Постой, а если бы человек подвернулся или ребёнок какой, он бы ему тоже голову свернул? Нет, у него нарушена психика, явно. Лечиться ему необходимо!» Но тут объявили его поезд. Михаил побежал на перрон, о спутнике он забыл на время. Всю дорогу он думал о скверном поступке Тараса, нет, он не оправдывал его, наоборот, осуждал. У него в голове не укладывалась, что можно так безрассудно поступить с женщиной, которая в него верила, любила.
Вернувшись в родной колхоз, стал работать на машине. Мать его волновалась:
-Мишенька, сыночек, почему ты не женишься?
-Придёт время, женюсь. – Отвечал он постоянно.
-Ты знаешь, мальчик мой, я до смерти боюсь остаться одна к старости!
-Мамуль, ну что ты такое говоришь? Разве я тебя оставлю одну? Пойдёшь со мной всюду, где я буду жить, там и ты тоже. Клянусь тебе!
-Трои бы слова, да в уши Богу! – Ворчала она. – Но, и на этом спасибо! Упокоил старую мать свою.
-Какая же ты старая? Вон вчера сосед приходил тебя сватать, одному-то ему после смерти жены нелегко жить. Что же ему отказала? Жили бы вместе, веселей было бы время коротать.
-Нет, мальчик мой, не нужны мне чужие мужики.
-это он сейчас тебе чужой, а жить станете, родной будет!
-Ты что думаешь, что мать твоя белены объелась? Стану я людей смешить. У меня ещё вы с Сашей не женатые. Вот тебя женю, Сашу с армии дождусь, тогда другой разговор будет. Но замуж все равно не пойду, зачем мне это нужно? За чужим мужиком ухаживать, угождать ему во всём? Нет, я не из таких женщин, которые перед каждым расстилаются! Одной легче прожить. Не чего мне на старости лет чужие трусы отстирывать. Я хочу ваших деток нянчить, только ты всё не спешишь мою мечту исполнить.
А Михаил давно подбирал себе в жены девушку хорошую. Он продолжал играть в клубе на гармошке, которую ему сестра подарила. Только теперь он мечтал приобрести себе баян и ружьё, что бы на охоту было с чем ходить. В магазине они появились, только надо денег заработать, и в город съездить, а потом жениться можно. Девушку себе он присмотрел, Надю. Она светленькая, с ясными голубыми глазами, довольно симпатичная, и очень худая, словно её не кормят дома. «Но ни чего, - думал Михаил, - поженимся, откормлю. Были бы кости, мясо нарастёт!» Жила она в этой же деревне вместе с братом и сестрой. Отец у них умер давно, ещё до войны. Мать одна детей воспитывала. Надя старшая в семье из детей. Ей трудней всех доставалось, мать проводила всё время на работе в колхозе, а она с хозяйством управлялась. Михаил видел, что девушка к труду приучена, значит, из неё славная хозяйка получится. Наконец, он скопил деньги на баян, и в ближайший выходной поехал в город за покупкой. Вечером он уже играл на новеньком баяне, вишнёвого цвета. Он улыбался во весь рот, показывая этим, как он рад покупке. Надя толпилась среди остальных девушек тут же. Ей нравился Михаил. Она вздыхала по ночам по этому весёлому парню. Ей казалось, что Миша не смотрит в её сторону даже. Она понимала, что есть в деревне девушки, куда симпатичней, чем она, а у неё шансов на любовь Михаила совсем нет. Но каково же было её удивление, когда он после танцев к ней подошёл.
-Надежда, можно, я провожу вас до дома?
-Можно. Но почему так официально? Что, простых слов не нашлось?
-А я, какие применил слова? Неужели сказал не то? Это у меня от волнения выскочило. Исправлюсь, обещаю!
Михаил подхватил баян под мышку, по привычке, как носил ещё вчера свою двухрядку, и они пошли вдоль улицы. А они в деревне разрослись. Теперь стало улиц несколько, а центральная шла через всю деревню, и даже за речушкой, которая делила поселение на две части, она продолжалась. Километра на два растянулась она, не меньше. Деревенские парни делились на две части, иногда они разминали косточки, сходились у деревенской речки, и дрались в рукопашную. И пока не намнут изрядно бока друг другу, не расходились. Возвращались по домам с синяками и шишками, хвастаясь своими победами. Так продолжалось всегда. Пройдёт много лет, а парни будут всё так же выяснять свои отношения, только ради того, что бы размять кости свои. Что поделаешь, таков удел всех самцов в этом мире! Женский пол не отличался от мужского. Разве только тем, что не кулаками они размахивали, а языком. А потом говорили: - «Ох, и злые зареченские бабы! Еле от семерых отбрехалась!» Так жизнь в деревне всегда протекала. Можно тихо идти от клуба до самого дома. К дому придёшь далеко за полночь, когда звёзды на небе разгораются, и так ярко светят, как фонари в городе горят! Летом спешить домой не хочется. Это зимой в лютый мороз, когда собака из своей будки носа боится показать, бежишь из клуба, не хочется о прогулках думать. Поскорей к печке прижаться хочется в лютый мороз. Молодые шли по улице, помахивая веточками дерева от комаров. Их в деревне летом тучами над деревней летают, коров подоить хозяйкам не дают. Приходится дымокур устраивать, что бы их отпугнуть. Иначе они пол-литра крови выпьют, пока доишь свою кормилицу. А молодёжь комаров не боится, ветками машут, по деревне с песнями бродят, а то и пляску заведут, прямо по середине улицы. Старики ворчат, им спать хочется, забыли, как сами бродили по улицам под звуки гармони. Надя шла с Михаилом, замирая от счастья. Ей всё ещё не верилось, что её пригласил Миша, такой весёлый и красивый парень в деревне, о ком она мечтала так долго. Где-то за речкой слышалась тихо гармонь. Видно, на самой окраине играет.
-Миша, что мы молча идём? Поиграй что-нибудь!
Он в знак согласия растянул меха, и полилась нежная, тихая музыка. Надя узнала мелодию, запела тоже тихонечко:
Огней так много золотых
На улице Саратова.
Парней так много холостых,
А я люблю женатого.
Они бродили по улице и пели. Миша играл на баяне. Иногда голос Надежды дрожал от волнения, она не знала, как с ним справиться. В этом случае лицо её заливалось краской, стыдно ей было перед парнем за себя.
- Надюха, а ты хорошо поёшь!
-Скажешь тоже! С моим голосом только в туалете сидеть и кричать, занято.
-Ну, это ты брось! Правда, не знаменитая певица, но поёшь не хуже их.
-Это ты мне льстишь!
-Есть немножко, но это оттого, что ты мне уж больно нравишься!
Она понимала, что поёт неплохо, но что бы так, как Михаил говорит, не может. Он ей действительно льстил, но эта лесть так была ей приятна, что не выскажешь словами. Они гуляли долго по улице. Уже стала заря заниматься. Зазвякали ведра у доярок в руках, проснулись петухи, заголосили в полный голос. Только тогда Надя очнулась:
-Ой! Не заметили, как время пролетело! Что теперь я матери своей скажу? Она меня прибьёт сейчас! На порог не пустит!
-Надь, ты меня извини. Это я, дурак, брожу, позабыл всё от счастья, за временем не слежу. Придётся мне к вам сватов присылать, что бы мать на тебя не косилась!
-Ну, спасибо! Уважил. Так значит, сватов пришлёшь из-за моей матери?
-Нет, почему же. Что-то я сегодня всё делаю не впопад! Нравишься ты мне, вот что хотел сказать я этим! Выходи за меня замуж!
-Ладно, Миша, прости, мне и в самом деле домой пора. Может, мать не проснулась ещё, проскочу тогда незаметно.
Мать Нади спала тревожно. Как же, станешь тут спокойной, когда дочь гуляет, неизвестно где! И она тревожилась за неё, как и все родители в таком положении. Только Надя на порог, мать глаза открыла:
-Дочка, как это понимать? Время, знаешь сколько?
-Мамочка, прости. Летом не заметно время проходит, когда гуляешь на улице. Не успеешь одну зорьку проводить, как другая приходит.
-Прости…. Как на работу пойдёшь теперь? Когда спать будешь, вставать уже пора!?
-Не переживай за меня, всё будет в порядке! И на работу я не опоздаю.
Михаил ходил весь день с больной головой от дум разных. Он не любил бросать слова на ветер, и вечером, вернувшись с работы, заявил матери:
-Мама, я надумал тебе в дом помощницу привести!
-А это уже интересно, и кого?
-Пойдём со мной за невестой. Она девушка славная, тебе понравится.
Михаил знал отлично, что ей не нравилась мать Нади. Она её мать по имени ни когда не называла. Если речь заходила о ней, всегда называла её Люсёвной, не понятно только, почему? Возможно, у неё имя было Люся? Так Михаил и не знал, как звать мать у Нади, пока не женился. Михаил надел новую рубашку, которую для этого случая приберегал, начистил хромовые сапоги. Мать тоже надела своё нарядное платье, и они отправились за невестой. Мать не знала, куда он её ведет, но спрашивать не хотела. А когда они свернули уже к дому, где жила Надя, мать не выдержала:
-Ни как, мой сынок, ты умом тронулся? Что, в деревне лучшей девушки не нашлось? Приворожила она тебя к себе, что ли?
-Мать, что ты понимаешь? Ты же сама мне говорила, что нужна славная хозяйка, как Ольга, например. А Надя самая лучшая хозяйка, я в этом уверен! Не зря же она трудиться в деревенской столовой. Значит, голодным не останусь. Не сварит, так из столовой поесть принесёт. Чем ты не довольная? И ты сытой будешь. А девушка она славная, добрая. Зря ты её хаешь! И на личико она хороша.
-Ну, хорошо, тебе с ней жить, не мне же! Но мог бы лучше девушку найти! Вон Лиза Стренковская, чем плохая девушка? Лучше твоей Нади будет. Почему её не выбрал?
-Мать, сердце моё выбирало, не я. А ему не прикажешь!
Невесту себе Михаил привёл в тот же день домой. Оформили брак они в сельском совете через неделю. В этот же день собрались все Мишины друзья, пришла Люсёвна, оказалось, что настоящее имя неё, Люся, сели за стол, отметить это событие. Свадьбу справлять не за что было, решили просто посидеть, молодых поздравить со знаменательной датой в их жизни. Шура раздобыла по этому случаю самогону, достала из погреба капусту, что с зимы осталась, напекла пирогов с рыбой, вот и вся закуска. А рыбы Михаил принёс к свадьбе столько, что всю деревню накормить можно! Через неделю Надя стала законной женой Михаила. Александра Ивановна первое время смотрела на свою невестку подозрительно, но в их дела не вмешивалась. Решила, что свои проблемы пусть решают сами, как хотят. Надежда своим терпением, умением угождать свекрови во всем, покорила её сердце. Всё больше и больше привязывалась свекровь к своей невестке. И, наконец, настал тот день, когда Александра Ивановна уже не представляла свою жизнь без Наденьки. Она удивлялась, как это она была против того, что бы Михаил брал в жёны другую девушку. Теперь она и на мать её смотрела по-другому. Называла она её все так же, но уже в её устах это имя звучало не оскорбительно, а даже уважительно. Через два года у них родился первый ребёнок. Был то мальчик. Назвали его в честь отца Нади, Василием. Когда Сашу призвали в ряды Советской армии, семья Смокотиных переехала жить в город Мариинск. Они даже в город перевезли свой дом, не желали с ним расставаться. Поместье им дали в городе не далеко от завода металлоизделий, куда они устроились на работу, Михаил на машину, а Надя в кроватный цех. Правда, деревенский домик был не большой. В деревне это незаметно было, а в городе бросалось сильно в глаза. И тогда Михаил решил подстроить к нему ещё часть дома. Он купил новый лес, и надрубил прихожую и кухню. Мать свою он не оставил в колхозе жить. Забрал её с собой в город. И комнату ей отвёл, ту, дальнюю, что сразу за залом находится. Когда у Михаила с Надей родился мальчик, мать его была просто счастлива. Она так и заявила сыну:
-Пусть первых два мальчика будут, а девочка у нас третьей родится, что бы ей легче жить было. Первым детям всегда больше остальных достаётся.
Но родную деревню Михаил не забывал. Каждый раз в выходные дни он ездил на рыбалку в деревню или с ружьём побродить по лесу. Приобрёл себе мотоцикл, и мотался туда, сюда. Часто с собой он брал сына в деревню, погостить у Надиной матери. Но однажды летом они поехали рано утром в деревню, а ночью вернулись с печальной вестью. А случилось вот что: когда Михаил пошёл на реку ловить рыбу, Вася остался с бабушкой дома. Он слонялся без дела по дому до вечера, пока не вернулся с рыбалки отец. Надина мать посадила зятя за стол, стала угощать ужином, а Василий вышел во двор. В это время приехал на жеребце брат Нади. Он распряг коня, дал ему овса и немного травы. Конь стал, есть угощение, а Василий смотреть, как тот аккуратно берет мягкими губами овес. Брат Нади, не то, шутя, не то, специально, подсказал мальчику:
-Красивый конь? Не хочешь его погладить за холку?
Где у лошади холка, мальчик не знал. Он и подошёл к лошади сзади, хотел там его погладить. А лошади не любят, когда к ним сзади подходят, они брыкаются. Так случилось и на этот раз. Конь ударил копытом мальчику в грудь и задел подбородок. Вася отлетел от него на большое расстояние. Брат Нади испугался, побелел даже, и побежал в дом за помощью.
-Мама, дядя Миша, во дворе конь лягнул Ваську. Тот лежит, как мёртвый, не встаёт!
Взрослые кинулись во двор на помощь Василию. Мальчик был без сознания. Позвали соседа Николая. У него была своя машина. Попросили его увезти Михаила с сыном в город, и поскорей! Но, как они не торопились, не помогло это мальчику, он умер по дороге. Горе родителей было не утешным. Похоронили Василия в шесть лет.
За свою жизнь троих детей нажил Михаил с Надей, воспитал их. Всю жизнь прожили они в Мариинске, не уезжали ни куда. Даже в гости редко, куда уезжали. Так горячо они любили свой родной город Мариинск!
31.
У последнего сына Александры Ивановны, Саши судьба сложилась по-иному, чем у его брата. В школу он ходил не охотно. Часто убегал с уроков. Весельчак был и балагур этот мальчик. Мать со всех сторон только и слышала о его «подвигах». Когда он был ещё в младших классах, ему интересно было узнать, что будет с лягушкой, если её надувать. Он летом поймал лягушку, и надувал ей до тех пор, пока она не лопнула. Соседка Ганна видела, как Саша упражнялся с лягушкой за огородом. Она перелезла через забор, встала напротив экспериментатора:
-Ах, ты изгальник! Что ты только творишь, скажи мне? разве можно над бедным животным глумиться? Ведь лягушка тоже живая!
-Ты это что, тётка Ганна? Тебе лягушки жалко? Это же не человек!
-Сегодня ты над бедной лягушкой такое творишь, а где гарантия, что ты не станешь подобное над человеком завтра выделывать?
-Я, по-вашему, тупой? Не могу понять, кто это, лягушка или человек?
-Уж не знаю, какой ты есть на самом деле. По тебе не скажешь, что умный мальчик. Был бы умным мальчиком, не вытворял бы такое! Иди сейчас же домой, не то, всё матери расскажу. Пусть она тебе берёзовой каши пропишет!
-Нас мать не хлещет берёзовыми ветками, она нас словами убивает на повал!
-Мало она вас убивает. Видно, бить вас надо, как сидоровых коз не словами, а хорошей палкой, раз вы не понимаете.
Саша мать боялся, поэтому спорить с соседкой не стал, бросил своё занятие, отправился домой. Когда он подрос, шуточки его стали более жёсткими. Например, в библиотеке он взял книгу, где рассказывались разные легенды. Ему очень понравился рассказ о кентавре. Это такие чудные животные, голова и руки человеческие, а всё остальное он взял от лошади. Хвост и тот есть у него! Весь вечер он ломал себе голову над тем, как это у лошади и человека получаются дети, и может ли такое быть на самом деле? Мать видит, что сын чем-то озабочен.
-Ты это что, сынок? Чем ты озабочен?
-Не мешай мне, мать, решаю я в уме сложную задачку. – Отмахнулся он от матери, как от назойливой мухи, и подался во двор. Вечером приехал Михаил на своей кобыле. Он в летнее время развозил воду на поля, что бы колхозники могли утолить жажду. А в обед он ещё грузил на свою телегу и обед в больших кастрюлях, и тоже вёз в поле, работающим там людям. Вместе с кастрюлями к нему садилась и повариха. Обед-то она раздавала колхозникам. Лошадь Михаил не отгонял в конюховку, оставлял дома. Всё лето и жила лошадёнка во дворе у Михаила. В свободное время он ездил на ней в лес за дровами. За лето навозит столько, что вполне на зиму хватало, и даже немного оставалось. Привозил он, в основном, берёзовые дрова. Они горят лучше и жару от них больше. Немного брал он и хвойных брёвен. От них пахло в доме хвоёй. А ребятишки собирали смолу, и топили из неё серу. Этой серой взрослые и дети чистили зубы, жевали её. Они, пока лежат на земле, смолу выпустят. Она стекает со стволов густыми, жирными каплями, светясь на солнце тёмно-желтым, почти, коричневым цветом. Когда смола загустеет, дети её колупают, перетапливают и получают такой продукт, наподобие современной жвачки, серой его называют. Эту серу деревенская молодёжь жевала, очищая свои зубы от микробов и для запаха. Она издаёт тонкий, приятный аромат хвои. Кобыла ни куда со двора не уходила, привыкла ходить свободно, где она захочет. Михаил напоил кобылу, дал ей овса, и зашёл в дом. Саша остался во дворе. Он внимательно смотрел на кобылу, что-то прикидывая в уме. Он знал, что лошадь всегда выгоняют пастись вечером за огород. Там она ест траву до позднего вечера одна, стреноженная, что бы не вздумала убегать. Но лошадка была такая смирная, что и так бы она ни куда не убежала бы. Наевшись досыта, она сама возвращалась во двор. А, пока Михаил ужинал, помогал, матери по хозяйству, кобыла поела овса, пошла в тенёк под навес, и легла там, отдыхать. Саша подошёл в ней ближе, погладил по спине. Кобыла поднялась на ноги.
-Пойдём, Машка, в сарай. Я хочу испытать, может ли от человека у кобылы родиться кентавр. Это не больно, не бойся. Я только попробую, ладно?
Кобыла не понимала, что хочет от неё этот парень. Но она была послушная скотинка, и шла за ним, не возражая. А он привёл её в сарай, принёс немного в ведре овса, поставил перед мордой. Она, ни чего не подозревая, принялась аппетитно жевать угощение. И пока она пережёвывала овёс, Саша стал пристраиваться к ней сзади. Он совсем изловчился, ещё бы немного, и всё получилось. Но тут лошадь, видно разгадав стремление парня, решила прижаться плотней к стенке сарая. Саша не успел отпрянуть в сторону, она прижала его, да так плотно, что у того кости затрещали! Дыхание перехватило, и он рухнул без чувств на пол у задних ног лошади. Хорошо, что в это время Михаил решил вывести её пастись, и заглянул в сарай. А так бы она могла бы растоптать любопытного исследователя. Михаил отвёл кобылу в сторону, и увидел брата со спущенными штанами.
-Саша, ты, что здесь делал? Почему на тебе нет штанов?
-Миша, не говори ни кому, что ты здесь видел. Я хотел эксперимент провести, но не получилось у меня ни чего. Это твоя кобыла виноватая, не захотела стоять. А так бы получился бы кентавр! Эх! Такой чудесный эксперимент пропал!
-Послушай меня, не сносить тебе головы, экспериментатор! Больше не подходи к моей кобыле близко! Понял? Не нужны мне кентавры! Да и моя лошадка умная, она не пойдёт на это, так и знай!
-Что уж тут не понять? Не нужна мне твоя кобыла, не бойся!
-Лучше бы матери помогал больше, а не ерундой занимался бы, экспериментатор! – Сказал Михаил с иронией, и повёл кобылу пастись. Саша больше с кобылой опыты не проводил, боялся, что она его задавит. Когда Михаил ушёл служить в армию, Саша стал возить на этой же кобыле воду на поля колхозникам. Михаил умел слово держать, ни кому не сказал про этот случай. Это уже, будучи взрослым, он рассказал всё своей сестре Ольге. Саша не окончил даже семь классов, пошёл работать. Учился он слабо, не потому, что не мог, а не было у него желания. Мать его станет бранить за то, что он учиться не хочет, а он всегда ей отвечает:
-Учёный из меня не получится. За чем тогда учиться, не могу понять? Читать я умею, расписываться могу, ну и достаточно! Хвосты крутить, не нужна грамота!
В армию он пошёл служить простым рядовым солдатом. Служил три года там. Так всю службу в рядовых проходил. А когда вернулся после службы в армии домой, то семья его уже жила в городе. Дом деревенский они перевезли и подстроили к нему новую часть. Теперь он стал большой и просторный, всем места вполне хватит. Первое время Саша ни куда не ходил, ему было всё в городе незнакомо. Но через неделю он решил сходить на танцы в городской парк. Время было летнее, а в это время в парке в выходные дни всегда проводились танцы. Играл духовой оркестр, кружились под звуки вальса молодые пары. Любопытные ребятишки повисли на заборе, окружающем танцевальную площадку. Они с завистью смотрели, как лихо парни водят подруг своих по кругу. Им тоже хотелось быть на их месте. Саша первый раз попал на городскую площадку. Он осмотрелся по сторонам, увидел в сторонке стоят две девушки. Одна худенькая, не большого роста, очень миленькая девушка с тёмными волосами. Вторая тоже ростом не большая, с русыми волосами, голубыми глазами, пухлыми яркими губами. И вся она была пухленькая, как сдобная булочка, на щеках играет румянец, а улыбка такая обворожительная, что глаз не отвести! Сказать, что девушка была красавицей нельзя. Но вся она была свеженькой, миленькой. «Бывают же такие девушки», подумал он, и подошёл к ней.
-Девушка, вас на танец пригласить можно? – Обратился он к толстушке.
-От чего же нет, приглашайте.
-Тогда, вашу руку, мадам!
И они закружились в вихре вальса. А танцевать Саша умел, и не плохо у него получалось. Весь вечер он водил толстушку по кругу.
-Послушай, мы уже столько времени проводим вместе, а я до сих пор не знаю твоего имени! Разве это правильно?
-Нет, конечно. Меня Аней зовут, а тебя как?
-А я Александр был с утра.
-А что, к вечеру имя твоё изменится?
-Не знаю, может быть, но, думаю, что нет.
-А от чего оно зависит?
-Если ты согласишься стать моей женой, тогда оно не изменится. А нет, тогда я даже не знаю, что может произойти со мной и моим именем!
-Не ужели всё так серьёзно? Ведь я тебя совсем не знаю, и ты меня тоже видишь в первый раз. Разве возможно именно так?
-А я влюбился с первого взгляда, раз и навсегда!
-Слушай, Саша, не смеши меня больше, ладно!
-Да я вполне серьёзно говорю тебе: будь моей женой!
-Можно мне подумать хоть немножечко?
-Не больше пяти минут!
Они ещё немного потанцевали, а затем подошли к подруге Анны, Рите:
-Рита, я сейчас иду к Саше домой. Он меня решил замуж взять.
-Ты это серьёзно? Может, он пошутил? Разве так бывает в жизни, не успели познакомиться, уже замуж идти? Он тебя замуж берёт, как сумку какаю за продуктами.
Анна стояла в нерешительности, а Саша вмешался:
-А что тянуть-то? Чем быстрей, тем лучше!
-Но ты же Анну совсем не знаешь?
-Знаю, весь вечер танцуем вместе.
-Но этого мало. Надо хоть немного подружить, что бы лучше узнать друг друга! Бог ты мой, что творится на белом свете! Совсем люди посходили с ума! А ты что думаешь? Куда он тебя приведёт? Где жить станете?
Но эти слова Саша с Аней уже не слышали. Они отправились на остановку автобуса. В доме у Саши все уже спали, кроме матери. Она услышала, как он вошёл, и с кем-то тихо разговаривает. Мать встала с постели, вышла в прихожую, включила там свет. Какого же было её удивление, когда она обнаружила там двоих человек, Сашу с молодой и полной девицей.
-Это ещё что за женщина? – грозно спросила она.
-Знакомься, мама, это моя жена, Аня!
Аня стояла с низко опущенной головой. Она покраснела с головы до самых ног. Ладони рук её взмокли от напряжения.
-Ты в своём уме? Не успел из армии прийти, на работу не определился, а уже жену притащил. Кто вас кормить станет? Где жить будете?
-А я, между прочим, работаю на стройке штукатуром. – Тихо ответила Аня. – На хлеб с маслом нам вполне хватит, а там, глядишь, и Саша найдёт себе дело по душе.
-Ладно, проходи, не выгонять же тебя, на ночь глядя. – Смирилась мать. – Молодожёны, мать вашу за ногу!
Они прошли на кухню, попили чай с булочками, и улеглись вместе спать на одну Сашину кровать. Утром мать с ними не разговаривала. А Михаил спросил у Саши:
-Место вам хватило на кровати, она ведь односпальная?
-Конечно, хватило. Я ведь худенький.
-Зато жену себе взял пышную.
-А я не собака, на кости не бросаюсь, как некоторые мужики!
-Это кого ты имеешь в виду? – Грозно спросил Михаил.
-Всех лохов, которые на худышках женятся. – Невозмутимо ответил Саша.
-Так, значит я лох? – Михаил подступил вплотную к брату и схватил его за грудки.
-Отцепись, ненормальный! Не задевай мою жену, не будешь лохом числиться! Она ни сколько не хуже твоей Наденьки. На неё смотреть без слёз больно, в чём душа только держится. По-моему, как она с тобой жить стала, так ещё больше похудела. Тоже мне, мужик, довёл бедную бабёнку, еле ноги тащит! В кровати, поди, своей массой её задавил, последний жирок из неё выдавил!
-Поговори мне ещё немного, горя схватишь! Жить нам вместе тошно будет, шёл бы ты искать работу и квартиру, а то смотреть на тебя не могу после этого.
Михаил не стал больше разговаривать с братом, отправился на работу. Анна уже не спала. Она весь разговор братьев слышала, и ей было лестно, что Саша за неё заступается. Когда Михаил ушёл из дому, она встала, заправила кровать. Саша заглянул в комнату, где они спали.
-С добрым утром! Как спалось на новом месте? Что тебе приснилось? Надо было загадать самое заветное желание. Узнала бы, сбудется оно или нет.
-Спасибо, спалось нормально. А желание я загадала, и оно должно сбыться. Послушай, а где мы, в самом деле, жить с тобой станем? Здесь и так народу много, да ещё мы им на шею сядем. Брат твой не в восторге оттого, что мы жить вместе станем.
-У меня много сестёр, они помогут, я думаю.
-А если нет, тогда что делать станем? И где они, твои сёстры? Чем они могут нам помочь, у них есть лишний дом?
-Знаешь, я к одной сестре обращусь за помощью, она уж, точно, мне окажет помощь! Я попрошу у неё денег. Мы с тобой уедем отсюда в Казахстан. У меня дружок армейский живет в Караганде, трудится на шахте. Вот к нему и поедем, он приглашал меня к себе. Устроюсь работать к нему. Денег много зарабатывать стану! Ты у меня дома сидеть будешь. Заживём с тобой, как короли!
-А ты, я гляжу, фантазировать умеешь! Будем ли мы жить богато, я не уверена, но знаю точно, весело у нас будет, это факт!
Но Саша сдержал своё слово. Он объяснил Ольге, за чем ему деньги понадобились, и она помогла ему. На эти деньги они вместе с Анной уехали в Караганду. Он устроился работать на шахту. Его товарищ был машинистом. Он вывозил добытый уголь на поверхность. А Сашу взяли проходчиком в шахту. Но Саша мечтал быть таким, как его друг, машинистом. Вечерами он упорно изучал шахтовые машины. Прошло немного времени, и он стал водить составы с углём. Его Анна раздобрела ещё больше на вольных харчах. Работать она не пошла, была домохозяйкой. Долгое время они не имели детей, не получалось у них это. Александр с завистью смотрел на маленьких детей, и тяжко вздыхал.
-Что, милый, хочешь ребёночка? Не переживай, не отпадёт голова, прирастёт борода. Будет и на нашей улице праздник! Футбольную команду заведём с тобой!
Футбольной команды не получилось, но через десять лет совместной жизни им Бог дал девочку. А спустя ещё год, родилась вторая девочка. Саша был счастлив чрезмерно! Всю жизнь они прожили в Казахстане, на малую родину они не возвращались, им был мил тот край, где они познали счастье, где родились их дети. В Мариинск они приезжали несколько раз в гости и мать проведать. Всегда Саша подарков привозил всем много, особенно племянникам и племянницам. Каждый приезд, он собирал всех их вместе и вёл в кафе. Там он угощал детей всем, чем они пожелают, денег на это не жалел. Всегда у него отпуск был в летнее время, когда у ребят каникулы. В это время он водил ещё племянников на рыбалку. А они рады до безумия, как же, любимый дядя возится с ними, как со своими детьми. Рыбу ловили дети в пруду, не доходя до реки. На речку Саша их водить боялся. Она хоть и была не большая, но течение у неё бурное, сильное, и много воронок имелось. Взрослые на этой реке тонули часто, про детей уж и говорить нечего! А Саша не хотел рисковать жизнью племянников, поэтому и водил их на пруд. Вода в нём была чистая и тёплая. Дети с удовольствием накупаются в пруду, позагорают на травке у берега, а потом только принимаются за рыбную ловлю. Ловили они рыбу майками или старой тюлевой занавеской. Рыбы в пруду было много. Но детям, почему-то, всегда попадалась мелочь. Но и от этого улова они были счастливы просто. Как же, своими руками поймали рыбу! Правда, весь улов уходил кошкам. Но это не важно. Иногда рыбы было столько, что хватало кашке на неделю. К озеру они ходили всегда со стареньким бидоном ёмкостью в два литра. Дети хвалились друг перед другом, у кого улов больше. А что бы они не рассорились, Саша всю рыбу делил на ровные доли, что бы ни когда и не кому не было обидно. Делёж уже происходил около дома, где остановился Саша на время отпуска жить. Домой племянники расходились довольные и счастливые. А его жена Анна женщиной хоть и хорошей была, но ленивая, как тюлень. Она за большой труд считала уборку в доме. Но, скрепя сердце, убирала, и даже, белила в квартире, за помощью не обращалась ни к кому. А за чем? Ведь она по профессии была штукатуром, работа ей эта знакомая и привычная. А вот стирать бельё она не любила. Бывало, накопит гору грязного белья, а затем сморит, что можно постирать, а что совсем выбросить. Саша с ней ни когда не ссорился, и в буквальном смысле, носил её на руках всю жизнь. Любую её прихоть исполнял беспрекословно! Вот тебе и любовь с первого взгляда!
32.
Александра Ивановна прожила долгую жизнь совместно с сыном, Михаилом. Долголетие ей оставила мать её в наследство. Та тоже долго жила, и умерла в сто двенадцать лет. Но она дожилась до такой степени, что в последние годы не помнила себя. Она прекрасно помнила, что было с ней очень давно, первые годы семейной жизни, а последние события она не помнила. Даже имена родных ей людей она путала. Лет десять до своей смерти она впала в детство, ей казалось, что она маленький ребёнок, лет шести. Она искусно сделала себе из тряпок куклу, нарисовала ей лицо, завернула её, как младенца, и ходила всюду с этим свёртком. Если её спрашивал кто, что это у неё в руках, она всегда отвечала:
-Разве не видно, это мой ребёнок.
Но перед самой смертью она развернула свою куклу, подержала её в руках:
-Всё, милая, отбегались мы с тобой по улицам. Умирать мне пришла пора! Не сердись на меня за это, но меня сегодня заберут! Придётся нам с тобой расстаться.
Легла она спать и не проснулась, умерла сонная. Александра навещала всегда мать свою до самой её смерти. Внукам Александры было смешно, когда их бабушка вдруг заявляла:
-Сегодня надо сходить к маме, узнать, как там она поживает.
А Петя каждый раз говорил:
-Бабушка, а разве у бабушек матери есть? Ты бабушка, а всё к маме бегаешь!
-Ты, Петро, глупый мальчик! Откуда взялись бабушки, по-твоему? Они тоже были когда-то детьми, и у них были мамы. А после они состарились, у них появились внуки, родители умерли. Но моя мама ещё живая, дай Бог ей здоровья!
На что Пётр всегда её спрашивал:
-Сколько же ей жить? Её сверстники давно лежат на кладбище, кости сушат. А нашу пробабушку смерть не берёт!
-Пусть живёт! Не твой век же она проживает.
После смерти матери, Александра у гроба сказала:
-Мама, жди меня, скоро я к тебе приду. Я не стану жить долго, как ты, умру скоро.
После того, как Михаил вместе с семьёй переехал жить в город, туда же перебрались жить и семья Бондаренко. Мать их, Полина Петровна, жила с сыном, тоже Михаилом, в деревне, в город они переехали, мать не оставили, с собой взяли. Александра часто навещала мать свою в городе. Дом их стоял на самом конце города, в той стороне, куда перенесли новый лесотехникум. Ещё жива была Полина Петровна, когда стали замечать, что Александра теряет память. Один раз её дочь Ольга, которая жила уже в Мариинске вместе со своей семьёй на Луговой улице, возвращалась домой с работы. Идти надо было на их улицу по тропинке, что шла по болоту. Тропинку жители города отсыпали, что бы не утонуть, и в магазин добраться можно было быстро. Кто на машине работал, возил гравий или шлак, у кого не было такой возможности, разбрасывал его, ровняя тропинку. В результате совместного труда на благо общества, тропинка получилась ровная, высокая. Со временем она утопталась, а, возможно, насыпь ушла в болото, стала не такой уж и высокой, немного только выступала из болота. Весь город Мариинск стоит в низине на болоте, поэтому, нет ни чего удивительного, что грунт оседает и уходит под воду. Дома и те засасывает болото постепенно. Многие дома, которые простояли слишком долго, ушли в болото по самые окна. В городе от такой сырости столько летом комаров, что так и хочется назвать его Комаринск! Местные жители так привыкли к ним, что комары их за родню считают и не кусают сильно, а так, для острастки. Но зато, если кто в гости приедет в этот город, комары всем ополчением ринутся на нового человека. За день и, особенно ночь, так накусают, что живого места на теле нет. Приходится бедному человеку прибегать к средствам защиты от комаров. Ну, так вот, идёт Ольга по этой тропинке, смотрит, её мать что-то ищет на болоте.
-Мама, ты, что там потеряла? – Спросила она её.
-А! – Вздрогнула Александра. – Ольга, это ты? А я думала, что ты оступилась с тропинки и в болоте застряла. Вот пришла тебе на помощь! Мне же ты родная дочка, жаль станет, если в болоте утонешь!
-Вылезай оттуда немедленно! Лучше пошли со мной в гости ко мне. Я тебя угощу пирогами с ливером. Вкусные очень, как раз по твоему вкусу! Ты же любишь такие пирожки?
Пирожки с ливером она любила, поэтому Александра выбралась из болота на сухое место, пошла вместе с дочерью по тропинке. Семья Ольги поселилась на Луговой улице недавно. Они дом тот построили сами. Улица эта стала застраиваться, и многие жители её получила на ней участки под строительство. На этой же улице построили себе дом и Алдуховы. Александра Ивановна часто ходила в гости то к одной дочке, то к другой. Дубаковы переехали из Хакассии в Мариинск, и купили себе дом не далеко от Луговой улицы. Так что, все дети Александры собрались в одном городе, и жили рядом друг с другом. Счастливая мать только и делала, что ходила по гостям целый день. К Настеньке она не любила ходить. Михаил её не нравился матери. Вроде, он весёлый человек, но от него веяло чем-то пропащим, какой-то мертвечиной. И она не скрывала этого, говорила, всё что думала, прямо в глаза, открыто. Шура была глубоко верующим человеком. Она каждый божий день, утром и вечером молилась перед иконой, отвешивала низко поклоны, замаливала свои грехи, которые совершила в молодости по глупости своей, и грехи детей своих. Как только она встанет перед иконой, что бы помолится, её внук Петя, как нарочно прибегает и начинает с бабушкой разговаривать, словно нечистая сила его подбивает на это дело:
-Баб, а баб, - конючит он, - дай мне на мороженое денег.
Бабушка продолжает молиться, не обращая на него внимания.
-Бабушка, ты меня слышишь? Дай мне на мороженое! – Продолжает просить он. Бабушка молится. Внук не отстаёт от неё. Продолжает просить деньги на мороженое. Тогда она не выдержит, повернётся к нему, и таким отборным матом его покроет, что уши вянут от таких «ласковых» слов! Внука в тот же миг смоет волной её брани. Выглянет её сноха, Надя, вздохнёт, и неизменно скажет:
-Мама, но разве там можно, ведь вы же обращаетесь к Богу? Как он сможет услышать вас, если вы, стоя перед иконой, так материтесь! В вашем возрасте забыть о матах надо, каждый день замаливать грехи свои, а не совершать всё новые и новые!
-Но я же не в Бога матерюсь! И с вашими детками замолишь тут грехи свои, как же!
-Тогда в церковь ходите, там, может, и удастся их замолить. Батюшка всем грехи отпускает, только надо исповедаться и причаститься.
-Я прошу отпущения грехов перед Богом, а не перед батюшкой. Что толку перед ним распинаться, если сам он грешен? Прихожан на путь истинный хочет направить, а сам не соблюдает основной церковный закон, по которому каждый жить должен. Десять заповедей не для святых отцов писаны? Они на всех распространяются, не только на одних прихожан. А священники такими в церкви кажутся святыми, хоть икону с них пиши, а за порог церкви перешёл, такой же грешник, как и мы, оказались. А помолиться я могу и перед иконами. Вон у меня, сколько их тут, не хуже, как в церкви! Мне их мать дала в приданое, когда я с мужем уже жила. Самая дорогая для меня икона Божьей Матери. Не расстаюсь ни когда и с Николаем Чудотворцем. Остальные иконы тоже важны, но я всегда за помощью к этим иконам обращаюсь, и они мне помогают, не сразу, конечно, но помощь оказывают, подсказывают верное решение.
Ни чего не ответила ей на это Надя, только усмехнулась.
-Не веришь, - продолжала Александра, - это твоё дело, хочешь, верь, не хочешь, не верь. Сколько раз я попадала в такие обстоятельства, что думала, ни когда не выберусь из них. Но Божья мать всегда приходила мне на помощь, выбиралась, слава Богу!
-А почему, слава Богу, если за помощью к Богородице обращались?
-Об этом я не знаю, только всегда Бога славят, наверное, потому, что она мать ему приходится. Раз его упоминают, значит, и ей лавры достаются, я так думаю.
При советской власти вера в бога была под запретом. Однако, церкви все равно существовали кое-где. Но верующие люди продолжали крестить своих детей тайно, если не в церкви, то у кого-нибудь на дому. Так Александра Ивановна крестила своих первых внуков у одной знакомой женщины в доме. К ней приезжал священник в гости. Он этой женщине роднёй приходился, не то брат двоюродный, не то сват, сам Бог не поймёт, а уж люди и тем более. О приезде священника в деревню узнали моментально все. И потянулись люди в гости в тот дом, где жила эта женщина. Люди шли за благословением, за святой беседой, с просьбой, окрестить детей. Священник ни кому не отказывал, плату за свои услуги он не брал. Но, если кто из них приносил ему в дар что-нибудь из продуктов, он не отказывался. А вернее, не он, а его родственница. И люди шли в дом не с пустыми руками. Например, Александра Ивановна крестила внуков за десяток яиц. У неё было курочек немного. В то время мало, кто держал их в своём подворье. Что толку их держать, если за налог отдаёшь почти все яйца. Не желали люди работать на кого-то, вот и заводили совсем мало скотины. Яиц у Александры Ивановны набралось только десять штук. Она связала их аккуратно в платочек, и пошла с ними крестить внуков, какие были на то время у неё. Она боялась, что откажут ей, но Дарья Николаевна, у которой остановился священник, приняла её вместе с внуками. Детей покрестили. Церковные праздники, такие как пасха, троица, благовещение, рождество, люди не забывали. А пасха считался самым любимым праздником в семье Александры Ивановны. Перед этим праздником всегда соблюдали пост, пусть не все дни, как положено, но последние недели обязательно. Четверг перед светлым праздником считался чистым. В этот день Александра Ивановна вставала утром очень рано, до восхода солнца. Надо было успеть перебрать лук, который шёл на посадку, в первую очередь. Считалось, что тогда лук растёт чистым, его не трогает луковая муха, не грызёт потом всё лето червяк. Следом за семенным луком шёл лук на еду. Шелуха от него идёт на покраску пасхальных яиц, которые красят в субботу перед самым праздником. Вечером обязательно топили баню, четверг же чистый! Считалось, что если помоешься в этот день, то кожа будет чистой, без всяких там пигментных пятен и прыщей. В пятницу Александра Ивановна всегда ставила сдобное тесто. А когда оно хорошо подойдёт, стряпала чудесные булочки. Каких только булочек у неё не было, тут и резвые лошадки, и крендельки, и ватрушки, и даже птицы слетались к ней на лист. Хотя для них отводился особый праздник, тоже весной, когда прилетали перелётные птицы. В этот день бабушка пекла только птиц с глазками из сушёной смородины. Птиц было ровно сорок штук, столько перелётных птиц бывает в том краю, по её словам. Этим она привлекали внимание птиц на свой огород, что бы те хорошо летом потрудились, выбирали насекомых. Целый вечер допоздна пекла она своё произведение искусств. По дому разливался сладостный аромат, внуки слюнки глотали, но бабушка была неумолима, ни кому из них не давала испробовать выпечку до праздника. Она аккуратно и бережно укладывала выпечку в большую корзину, накрывала чистой материей, и убирала до воскресения. В ночь перед пасхой она выставляла крашеные яйца на стол, рядом ставила печенье, булочки, пасхальный кулич в самой середине. Куличей она всегда пекла несколько штук. Украшала их колоколами из сдобного теста. На самом верху колокола возвышался крест. Верх пасхи, кроме креста и колокола, заливался глазурью из белков яиц с сахаром взбитым. Кулич получался такой нарядный, что нельзя от него взгляд отвести. Как-то Петя, внук её, спросил бабушку:
-Бабуля, а зачем ты с вечера выставляешь всё на стол, есть же только утром станем?
-Несмышлёныш ты мой! – Ласково отвечала бабушка. – За тем я это делаю, что ночью прилетит к нам дух Господин, осветит мою стряпню. Ночь ведь святая!
На девятый день от пасхи всегда родительский день. Александра в тот день посещала кладбище, ходила в гости к дочери, мужу и отцу. Она так же пекла только блины, булочки и печенье, готовила густой кисель из картофельного крахмала. Угощала всех, кто мимо их дома проходил, и уносила угощение на могилы родным. Она считала, что в день поминовения  души умерших людей ждут своих родственников на кладбище. И всё, что подашь людям в этот день и принесёшь на могилы к родным умершим людям, попадёт на тот свет к ним. Она свято верила, что на земле есть два света; один, в котором живут все люди, праведники и грешники, другой, по ту сторонний мир, где обитают души умерших людей. А уж куда попадут их души, в рай или ад, одному богу известно. По молодости, как-то не задумываешься над этим, а когда становишься пожилым, в голову лезут всякие мысли, и о том свете тоже. Александра часто думала: «Интересно, куда моя душа попадёт? Ведь не скажешь, что я великая грешница. Но человек так устроен, что не успеет родиться, а уже первородный грех за ним числится. А пока он дойдёт до черты, отделяющий тот мир от этого, грехов столько за ним тянется, что не перечесть.» Поэтому она старалась при жизни своей замолить грехи свои, считая, что этим облегчит свою участь на том свете. Соблюдала она и Благовещение. В этот день, говорила она, девица косу не плетёт, птица гнёздышко не вьёт. Поэтому, сама не работала, и детям своим не давала ни чего делать. Остальные церковные праздники она считала не так уж важными. Иногда приходилось ей работать, по мере необходимости, в такие праздники. Однажды она забыла, что двадцать второго мая отмечают праздник, посвященный Николаю Чудотворцу. Она весь день занималась посадкой в огороде, сажала лук. Прошёл день. Только вечером ей сказали о празднике. Это Ганна, соседка вездесущая, идёт мимо, смотрит, а Александра в огороде торчит.
-Соседка, здравствуй! Что, не боишься греха? Решила посадить огород сегодня? Могла бы отдохнуть в этот день!
-Что же, - вздохнула Александра, - Бог тружеников любит. Авось, простит мне этот грех. Из головы у меня вылетело, что сегодня нельзя в огороде ни чего делать!
-Бог, может, и простит, но забывать о других святых не гоже! Мы, как ни как, православные люди. Ни чего бы не сделалось, если бы в этот день ты не работала. У Бога дней много, успеешь сделать всё, если лениться не будешь.
-Что сделаешь, если у меня голова забита разным хламом! Думаю, не известно что, витаю в облаках, вот и забываю, какой сегодня день.
Перед посадкой Александра замочила лук, что бы он скорей взошёл и пошел в рост. Прошло две недели. Лук вытянулся, стал зелёненьким, весёленьким. Александра уж совсем забыла о разговоре с соседкой при его посадке. Но нашла чёрная туча. Ни чего хорошего она не сулила. Полил с небосвода дождь, вначале мелкий, а потом такой хлынул, что соседние дома скрылись под его пеленой! Александра выглянула в окно, а там ещё и град с голубиное яйцо хлещёт.
-Что будет, что будет! – Забеспокоилась она. – В огороде всё перемесит! Столько сил на посадку утратила, и всё коту под хвост!
Пролил ливень. Александра не стала ждать, когда немного подсохнет в огороде, пошла, смотреть, что натворил град. И какого было её удивление, когда все посадки были живы. Но когда она подошла к грядке с луком, ахнула! Вся посадка была перемешана с землёй, от самой грядки ни чего не осталось!
-Это меня Николай Чудотворец наказал за то, что бы я дурью не маялась и не садила в этот день! – Решила она.
Пришлось ей поправлять грядку, и сажать лук заново. Урожай лука в тот год у неё был плохой. Больше она не испытывает судьбу, в этот день у неё выходной! Всю свою жизнь она была недовольна советской властью.
-Раньше мы лучше жили, - постоянно говорила она своим внукам, - у нас была своя земля, скотины держали, сколько могли. А сейчас что мы имеем? По сути, ни чего!
-Бабуля, это ваша семья жила хорошо, - вступался за Советскую власть сын Михаила, Петя, - а остальные люди жили плохо.
-Ерунда! Кто хотел жить, тот жил. Это только те плохо жили, кто работать не хотел на своей земле. Свой надел забросил, пошёл на чужого дядю спину гнуть. Они и при советской власти горло больше всех драли, а не дело делали. А у настоящего хозяина всю охоту трудиться на земле отбили! Нет сейчас хозяина на ней! А если вздумает, кто наладить своё хозяйство, ему не дадут, налогами задушат.
Когда она стала терять память, о таких вещах перестала говорить, другие проблемы у неё появились. Один раз её любимая сноха, Надя пришла с магазина, и села на скамейке у дома отдохнуть. Был воскресный день, спешить ни куда не надо. Солнышко ласково пригревало, награждая сибиряков теплом своим. В палисаднике буйно цвели цветы, вились над ними пчёлы. Надя сидела, вдыхая полной грудью аромат лета. Вдруг по улице промчался мотоцикл с коляской, поднимая густой шлейф пыли за собой. Около дома, где сидела Надя на скамейке, мотоцикл встал, как вкопанный. Мотоциклист спросил у женщины:
-Это ваша мать?
Он откинул накидку, и показалась Александра Ивановна с улыбкой до ушей.
-Да, конечно, - рассеяно ответила она, - а где вы её нашли?
-На лесозаводе. Она уверяла, что там живёт её мама, хотя сама уже ни раз в бабушках числится, я думаю. Она под мой мотоцикл нечаянно попала. Не бойтесь, отделалась легким испугом, только и всего! Это меня чуть Кондратий не хватил!
-Спасибо вам за то, что догадались привезти её домой. Где бы я её искала? Я же думала, что она пошла к дочке в гости, и не переживала. А тут целая драма! Господи, хорошо, что всё обошлось! С головой у неё не всё в порядке. Вы уж извините её за этот случай!
-Ни чего, ни чего. У меня у самого мать в таком же состоянии. А что сделаешь? Вылавливаем её постоянно то с одного места, то с другого. А когда мы доживём до такого возраста, не известно, что с нами станет!
-Как же она умудрилась под мотоцикл угодить?
-Да очень просто. Еду я по дороге. Вижу, старушка с палочкой улицу собралась переходить. Ну, я ход замедлил, думаю, пусть бабушка переходит улицу. А она остановилась и меня стала ждать. Тогда я по газам, тронулся с места. И она резво так стала перебегать улицу. Я затормозил, и она стала. Так у нас несколько раз было. Наконец, вижу, стоит моя бабуля, переходить не думает. Ну, думаю, успею! Короче, немного не успел, задел её крылом. Осмотрел бабушку со всех сторон, вроде всё в порядке. Что же вы, бабушка, говорю, не смотрите по сторонам, когда улицу переходите? А она мне дерзко так отвечает: «Ездить надо с умом, а не разевать варежку! Не умеешь в воде пердеть, не пугай рыбу!»
-Да, бабуля наша такая! Это счастье ваше, что она так вас «обласкала», а не пустила в ход отборный мат! У неё это не заржавеет.
-Ни чего себе, бабушка! Как же вы с ней ладите?
-Вообще-то она у нас хорошая, ласковая и пушистая. Но бывают такие моменты, когда она с катушек съезжает, если сильно разозлится.
-На меня она, видно, не разозлилась.
-Счастье ваше, не то бы вас здесь я сейчас не видела бы. Спасибо вам за доставку нашей бабули. Я вам что-то должна?
-Что вы, что вы! Об этом не может быть и речи! До свидания, приятно было с вами беседовать! За бабушкой следите лучше, а то, не ровен час, уйдёт не известно, куда.
Мотоциклист укатил, оставив после себя клубы пыли на дороге. А Бабуля мирно сидела на скамейке, и слушала, всё, что о ней говорят. В знак согласия помахивала головой и мирно улыбалась. А через неделю она слегла в постель, заболела. Надя вызвала к ней врача. Он приехал, осмотрел женщину и сказал ей:
-От старости ещё не нашли лекарств. Поэтому наблюдаете за ней, только и всего. Если станет ей плохо, позвоните тогда мне по этому телефону. А так ни чего у неё нет страшного. Если ей суждено встать, поправится. Но, думаю, что это её последние деньки жизни! Видно, к финишу её жизнь подошла.
-Вы бы мне лучше сказали, поправится ли она?
-Вряд ли. Но организм у неё крепкий, всё может быть!
Врач укатил на машине к другим пациентам. Александра лежала ровно десять дней. Вечером десятого дня она позвала к себе сына.
-Миша, сынок! Просьба у меня к тебе, похорони меня рядом с мужем моим. Хочу быть на том свете рядом с ним!
-Мама, что ты такое несёшь!
-Всё нормально, умру я ночью, до утра не доживу.
Она говорила тихо, с остановкой. Михаил посидел немного рядом с ней, а потом ему вдруг стало так робастно, страх его одолел, какой-то. Он поспешно вышел на улицу. Там его Надя кормила собаку.
-Что случилось, на тебе лица нет?
-Сам не знаю, с матерью сейчас разговаривал, и вдруг напал на меня страх какой-то.
-Пошли в дом!
Когда они подошли к матери, она уже не дышала, но была ещё тёплой. Михаил сейчас же отошёл от неё. На его глаза навернулись слёзы. Просьбу матери он исполнил, похоронил её в деревне рядом с отцом и дочерью. Так прожила Шурочка свою не лёгкую жизнь. Ни чего героического она не делала. Детей своих она воспитала. Ни один из них не был подлецом, каждый достойный человек вырос.