Вокалистка

По узкой серенькой улочке, громко хлюпая по лужам, быстро шла хрупкая девушка, укутанная в объемное, почти мужское пальто. Она с трудом волочила тяжелые ботинки, слегка пошаркивая, но упорно продолжала идти вперед. Руку ей оттягивал старенький магнитофон на батарейках и круглая шляпа с полями. Она убрала с щеки прилипшие непослушные пряди русых волос и по-детски шмыгнула носом. Затем посмотрела на свое отражение в витрине и отметила, что идея потащиться в центр города да еще и с магнитофоном, для нее, бухгалтера с пятилетним стажем, приличного человека и тихой девушки, была более, чем странной. "Что подумают  коллеги и друзья, если не дай Бог, увидят?" - при этой мысли сердце заколотилось, а в желудке похолодело. Она даже на мгновение замедлила шаг, представляя себе этот позор. Но решимость и обещание, данное чуть ранее, взяли верх, и она вновь двинулась вперед.

Все началось сегодня утром, когда, разбирая документы в поисках медицинского полиса, она наткнулась на пожелтевшую и слегка надорванную фотографию. На ней около огромного коричневого пианино стояла маленькая обиженная девочка с огромным бантом. Она была одета в веселое желтое платье в белый горох и голубые сандалики. За роялем спиной к фотографу сидела взрослая женщина и явно что-то наигрывала. Надпись в углу фотографии гласила: «Катя, 5 лет».

- Ой, а я и забыла про это фото, - почему-то вслух произнесла уже повзрослевшая Катя, разглядывая девочку. Ее наивное искреннее лицо отдалось ощущением зовущей тоски. На секунду ей показалось, что девочка обижена на саму Катю, как будто бы та, а не мама, сделавшая снимок, разочаровала ребенка. Катя мучительно начала вспоминать день, когда было сделано фото. Это был детский утренник в садике, где она должна была исполнить «Крылатые качели». Мама пришла гораздо позже, чем обещала, почти опоздала на выступление, ввалившись в зал на первых аккордах, слегка пошатываясь и рискуя уронить фотоаппарат.

- Дочка, я тут! Фотографирую! - вместо приветствия громогласно заявила она заплетающимся языком и защелкала вспышкой.

Катя, которая вот-вот должна была вступить, почему-то замолчала. Вернее, в эту самую секунду она поняла, что сегодня ничего не споет. Несмотря на заполненный родителями и детьми зал, она поняла, что петь ей сегодня не для кого, и замолчала. Заиграли первые аккорды куплета, но девочка не издала ни звука. Клара Захаровна, сидевшая за пианино, выжидательно посмотрела на девочку, шепнув: «Ну, начинай!» и вступила еще раз, но ничего не изменилось.

- Дочка, пой! - чуть раздраженно произнесла мама, показываясь из-за фотоаппарата. Но Катя не разомкнула губы. Она бы даже хотела открыть рот и запеть хорошо знакомую и отрепетированную песенку, но точно знала, что сейчас не получится. Как будто бы огромная лапа схватила ее за горло и все сильнее сдавливает.

- Катенька, ну, давай! Пой! — попыталась еще раз Клара Захаровна, но по выражению ее лица поняла, что ребенок не готов к выступлению, осторожно взяла ее за руку и отвела в сторону. Катя опустилась на скамейку и принялась играть подолом платьица. Она слышала, как пели Аня и Леша, а еще выступали старшие ребята, но ей было все равно. Она не понимала, что происходит, но четко ощутила, что вокруг нее появился большой невидимый шарик, плотный и почти осязаемый. Он пропускал звуки и цвета, но делал их какими-то блеклыми и приглушенными, но главное: он не давал окружающим ее слышать. Можно было орать, плакать и бить его ногами, но окружающие бы даже этого не заметили, волшебный шарик бы им помешал. «Наверное, теперь я буду одна...» - почему-то подумала девочка и улыбнулась.

«Я даже забыла про этот эпизод», - удивилась взрослая Катя. - «Забавно...». Она отложила фотографию и принялась искать полис, но вдруг поняла, что печальные глаза девочки ее не отпускают. Она вернулась к фотографии, посмотрела на нее еще раз. В горле предательски защекотало, а глаза увлажнились. Ей стало так одиноко и печально, что захотелось закричать. Ей, взрослой, было так стыдно перед этой маленькой девочкой за то, что так все получилось. За то, что ей так и не дали спеть. За то, что никто не обратил внимания на ее обиду и не подошел и не пожалел. За то, что взрослые так могут поступать. И за то, что им часто просто наплевать.

Она закрыла глаза, лоб разрезало несколько складочек, а по телу пробежала судорога боли. Девушка резко сорвалась с места, уронив снимок, заметалась по квартире в поисках нужного предмета, но его нигде не было. Она заглянула на антресоли, но кроме пыли и старой шляпы там ничего не было, она нахлобучила шляпу на голову и бросилась в кладовку. Там тоже нет. В свою комнату - тоже ничего. В мамину- пустота. Нигде и ничего. Она метнулась на балкон - только старые ботинки и лыжи. Под диваном?-Пустота. В комоде? - Нет. - А, соседка! - Точно. Она накинула пальто на плечи, схватила ключи и вылетела из квартиры, едва захлопнув дверь.

Четыре шага — и квартира соседки. Звонок. Мучительное ожидание. Шаркающие шаги где-то вдалеке. Быстрее! Пожалуйста, быстрее! Дверь бесконечно долго открывается.

- Алька, магнитофон есть?!

- Какой магнитофон?

- Ну, мой. Старый. На батарейках. Я тебе отдала. Там кассета.

- Был где-то... Но не знаю точно.

- Давай быстро!

-Да зачем он тебе?

- Надо! Очень! Вопрос жизни и смерти!

Вековое ожидание и соседка наконец принесла старый пыльный магнитофон. Катя резко выхватила его и полетела вниз по лестнице. Четыре мучительно долгих пролета и темная дверь на улицу. Слишком яркий уличный свет. Серость неба. Бешено колотится сердце, рискуя вылететь из груди. Но все это не имеет значения. Квартал, второй, третий. Светофор. Черт. Плохо. Слишком долго. Быстрее. Наконец, загорелся зеленый. Быстрее, быстрее! Надо успеть!

Она преодолела еще три улицы, свернула, обгоняя зазевавшихся прохожих, и вышла на нужную улицу. Катя часто гуляла по ней — небольшая пешеходная улочка с двумя фонтанами и множеством скамеек, любимое место отдыха горожан и особенно мам с колясками. Девушка не знала причину, но была уверена, что должна придти именно сюда. Показался фонтан. Она ускорила шаг и почти что побежала, кровь пульсировала в висках Слишком медленно. Она запнулась, чуть не упала, но в последний момент устояла на ногах. Вот и он — фонтан.

Она резко затормозила и остановилась перевести дыхание. Оно должно было быть спокойным и ровным. Катя медленно поставила магнитофон на гранитный постамент, рядом положила шляпу и забралась на него сама. Стало чуточку страшнее. Девушка и не предполагала, что смотреть на людей сверху будет так непривычно и страшно. Показалось, что все на нее смотрят, хотя она не видела ни одной пары глаз. Пальцы заледенели, а в горле запершило. Дурацкая идея. И что ее заставило? Она сжала губы и растерла пальцы. Надо уйти. - Нет, она должна!

Чтобы долго не раздумывать, она нажала на кнопку и зажмурила глаза. Из магнитофона послышалось шипение и треск, на секунду он замолчал, но потом, словно отплевываясь, издал какие-то слова. Наконец, где-то вдалеке зазвучали первые аккорды знакомой с детства мелодии. Сердце сжалось и ушло в пятки. Так страшно Кате не было еще никогда. Она попыталась разлепить губы, но они не слушались. До ужаса захотелось плакать. Горло сдавила знакомая мертвая хватка, но магнитофон продолжал наигрывать музыку. Черт! Как страшно!

Она вспомнила тот эпизод в детском саду, маму и бесконечную музыку. Вспомнила то глубокое чувство предательства и одиночества. Вспомнила металлический вкус боли и обиды. Все обещания и всю ложь. Страх и боль. И вдруг тихим-тихим голосом прошептала:

- "В...юном...месяце...апреле..."

Она ждала, что после этого разразится гром, земля провалится и уйдет из-под ног, или как минимум ее забросают камнями. Но ничего не произошло. Она открыла глаза — на нее даже никто не обратил внимание. Равномерные потоки прохожих по-прежнему обтекали ее фонтан с двух сторон. Она закашлялась и уже чуть громче запела:

- "В старом парке тает снег..." - снова ничего не изменилось.

- "И крылатые качели начинают свой разбег..."- поняв, что ничего страшного не случилось, она улыбнулась и уже запела в полную силу.- "Позабыто все на свете..."

Сердце трепетало в такт музыке, отсчитывая каждый аккорд. Оно жило отдельной от организма жизнью. Кровь бурлила, пробегая по венам и наполняя их энергией и силой. С каждой секундой ее голос звучал все увереннее, постепенно набирая силу и мощь. Она чувствовала, что что — то, долго копившееся в груди, наконец может выйти наружу. Надо только петь, не останавливаясь. Обида, наполнявшая ее существование и тело, всколыхнулась, и медленно и нехотя поползла вверх, сантиметр за сантиметром преодолевая пищевод и голосовые связки. Она цеплялась и хваталась, металлическим ершиком проходя по живым тканям горла, оставляя кровавые царапины и рубцы. Но поднявшись вверх, она большими глотками начала вываливаться наружу.

Катя вспомнила все. Предательство отца, пьянство матери, презрение родственников. И ложь, эту мерзкую тлетворную ложь, когда приходилось покрывать маму в школе, прикрывая синяки короткой юбочкой, из которой она давно уже выросла. Она вспомнила ненависть одноклассников и недоверие, когда она одна без родителей пришла записываться в музыкальную школу, потому что ее никто не согласился сопровождать. Отвратительные усы своей преподавательницы и ее привычку ковырять в носу, когда на ее ногтях оставались следы от соплей и то, как она била ее по рукам. Она вспомнила первого мальчика, который сказал ей, что она уродина и первую подружку, которая специально обвинила ее в воровстве. А главное: она вспомнила экзамен в музыкальном училище, который с треском провалила, оказавшись неспособной извлечь из себя хоть какие-то звуки. Она стояла в полной тишине одна у рояля, поскольку ее аккомпаниатор не приехал, предпочтя что-то другое и кого-то другого, в старом мамином платье с аляпистыми цветами и отвратительным макияжем, нелепо открывая безмолвный рот. Катя схватила себя за горло, сильно сжав и надеясь хоть так вытянуть из себя хотя бы нотку, но раздался только приглушенный хрип. Комиссия уже перестала скрывать  иронию, глядя на это разноцветное тщедушное создание, как будто бы случайно появившиеся на свет. Наконец, председатель комиссии- полная дама в круглых очках — высокомерно подняла бровь и поинтересовалась:

- Вы петь-то будете? Или среди вокалисток это теперь не принято? - она потеряла терпение. Члены комиссии начали перешептываться и это стало последней каплей. Катя зарыдала и бросилась прочь.

Она и сейчас была готова броситься прочь, но голос продолжал звучать. Он уже не подчинялся ей, разливаясь широкими волнами, ударяясь о стены гулким эхо. Девушка невольно отметила силу вибрации, которую сама же и создавала. Казалось, что еще немного и она сможет сдвигать предметы. Прохожие неожиданно начали останавливаться и удивленно смотрели на нее, а голос все изливался и изливался, обволакивая все вокруг. Не она управляла им, а он ей. Он столько сидел взаперти, что теперь с упоением вырывался наружу.

Она почувствовала, как горячие слезы обжигают замерзшие щеки. Приближалась последняя строчка. Она набрала воздуха в грудь и запела еще громче. Казалось, что вся жизнь заключена в этой строчке. Она жила, дышала и существовала одной строчкой. Она и была этой строчкой. Катя почувствовала, что от вибрации голоса вслед за болью просыпается маленький светлый комочек ее души. Сначала чуть теплый и едва заметный, но потом он стал расти, расти и наполнять все ее тело, а затем и все окружающее пространство. Она поняла, что поет уже не горлом, а именно им, этим трепещущим теплым комочком, который изливается на каждого из ошарашенных зрителей.

Вдруг резко музыка оборвалась, она дотянула последнюю ноту и посмотрела на зрителей. Их собралось уже около двадцати и все они удивленно смотрели на исполнительницу. Вдруг кто-то робко захлопал, потом кто-то еще, и тут уже площадка утонула в овациях.

Неожиданно среди зрителей Катя заметила маленькую девочку в желтом платье в белый горошек и с огромным бантом. Она улыбнулась и помахала девушке. Катя улыбнулась в ответ, все еще чувствуя мокрые капли на щеках.

- Спасибо...- прошептала одними губами девочка, развернулась и побежала прочь.

- Тебе спасибо, малышка, - ответила Катя и впервые облегченно вздохнула.