Психозы 10 фрагмент

Психозы 10
(фрагмент)

Ты должен был сообразить: я не была именно такой, какую ты меня себе воображал. Ясно, что ты мог существовать и в мое отсутствие. Рядом с другим человеком ты мог выявить иную сторону своей личности. Веришь? Я и не уважала бы себя обиженной, если, напоследок, ты мог найти достаточно отваги, чтобы признать, что ты больше не нуждаешься во мне. И может, что и не надо было ревновать, узнав бесспорной правды. Не надо было и возражать, потому что еще с самого начала, невзирая на твою приметную добросердечность, я замечала то, что тебя могло уничтожить. Почти всегда ты нуждался в чем-то другом, новым, непредвиденным, в том, что держало бы тебя вблизи неизвестного, которого ты обожал.
И может, что ты был прав. С определенного времени, после нескольких лет общей жизни, я начинала ощущать себя ненужной. Говорила, что оставляю тебе приволье, которое тебе было бы так надобным, но, в действительности, я просто чувствовала себя презираемой. «Оставляю тебе свое молчание», усмехалась я, отдаляясь, ища именно того места в котором ты не смог бы услышать моих рыданий, мой отчаянный плач. Бессильная, я ожидала, чтобы ты подошел, чтобы попросил, пусть и какой-то незначительной вещи. Даже и самый простой вопрос, на который я находила соответствующего ответа, на короткое время отдалял весь прилив моих разрушительных мнений. Со временем, я замечала, что подобные моменты становили все более редкие. Не ожидала, чтобы ты сознался, но чувствовала, что становилась совсем ненужной. Все чаще ты думал о чем-то совсем чужом; что-то, что хотел, чтобы существовало. Разумеется, что это была другая женщина, чужая душа, именно та, которая сеяла где-то на пределе твоего воображения с этой реальностью, от которой я хотела освободиться. Чтобы сумел опознать ее, даже и не требовалось, чтобы она была именно совершенным ликом, которого ты измыслил. Достаточно было встретить ее в каком-то изолированном месте, в секунду, в которой твое одиночество могло сдаться тебе нестерпимым. И тогда могло начать абсолютно все. Из простой путаницы. Из неугомонного желания. Я знала достаточно хорошо: ты верил в подобное будущее, в те годы, в которых может, что меня и не станет. Понимаешь? Я не могла бы найти нужную силу, чтобы выдержать все те страдания. Во мне уже не могло бы найтись ничего живого. Все, что было лучшим в этой жизни, я отдала только одному человеку, только тебе. Кроме тебя уже не оставалось ничего, за что могла бороться. Все мои попытки могли стать только тщетными усилиями. Без тебя, я стала бы только бледной тенью, которая не могла бы освободиться от убийственной тьмы.
Антон, я всегда хотела знать тебя счастливым. Независимо от обстоятельств, старалась помочь тебе. Пренебрегала припадки и твои отказы, что возникали только из-за чрезмерной гордости. Излишне уверенной, что поступала справедливо, осознавала конец, наш конец; конец нашей любви. И все же, не оказывала ни одного сопротивления. Содрогалась от возмущения, когда ты избегал моего взгляда; руки, которая искала тепла твоего тела. Не знаю почему, но я боялась. А ты, ты продолжал ссорить каждый раз, когда я опаздывала. В такие моменты мне оставалось только одно решение. Чтобы ты не узнал правду, я вымышляла всякие оправдания. В действительности, в те часы, я терпела несносную боль. Не могла дышать. Что-то тяжелое и жгучее прорастало во мне. А ты продолжал ссорить.
Нет, Антон! Я не требовала почти ничего. Радовалась, даже и тогда когда ты ругал меня, угрожал и, по-видимому, безотчетно, обращаясь ко мне, использовал унизительных слов. Я была счастливой, потому что любила тебя. Потому что только с тобой я ощущала что живу.
Хотя и преувеличиваю, ты должен знать, что еще с самого начала я думала о нас как об образцовой паре. Если бы не было ее, мы могли стать идеальной семьей. Если ты смог бы забыть своего прошлого, может что, совместно, мы могли преодолеть любую преграду. Надо было только прикидываться, что не помнили ничего с того чего не пережили совместно. Не нужно было скрываться, бронировать тайные номера в дешевых гостиницах, только, чтобы понять, что наша любовь оставалась секретным страданием.
Без колебаний, мы могли избежать всех тех осад, которые влекли ощущение апофеоза. Оглядываясь, в какой-то неизвестной точке, должна была существовать основная загвоздка. Нам следовало избавиться подобного персонажа. Я рассуждала об этом, но не взвешивалась посоветовать тебе что-то другое. Западало смятение. Я немного погорячилась. Могла поклясться, что все было именно так, как я и думала, не чуя за собой ни одной вины. Вестимо, что решающий шаг принадлежал только тебе. На всякий случай, надо было хотя бы попробовать. Может, что ты отказывался сознавать, но для тебя она оставалась только диффузным мраком, затмевая грядущие дороги, приволье, где на одиночестве шалил один только ветер, где ты мог дышать только в мое наличие. С выражением явного невежества, я продолжала назидательный монолог, будто бы произносила какое-то заклинание, которое могло помочь тебе понять мою правду: для меня ты был абсолютно всем. Даже и когда, за обычай, я не должна была прибегать к вздорным хитростям или к провоцирующим доверенностям, я чувствовала непонятное утешение, сознаваясь, будто выставляла перед тобой интимные части собственного тела. Не переставала настаивать на том, что другим людям все это могло показаться совсем ошибочным, вызывая смущение и презрение. Наше общее прошлое существовало только в моем сознании, было следствием жгучей алчности  владеть именно тем временем, в котором ты находился рядом. Я приводила неестественных примеров, только лишние вымыслы, достойные больного ума, ошибочные настаивания, которых, иногда с удивлением, я замечала, что ты не отрицал. Потому что порой соглашался с моими разглагольствованиями, ты вводил меня в заблуждение. Я не знала, что и думать. Твоя молчанка отдаляла меня от истины.
В какой-то момент, когда ты въявь разочаровался из-за непредвиденного положения, в котором мы оказались, я надеялась, что ты будешь просить необходимой помощи. Кстати, именно так ты и поступил, но, конечно, что сделал все это в твой характеристический способ. Как-то отдаленно и с незаметным впечатлением бесстрастия. Раздражал однако тот факт, что ты начинал заподазривать меня в моей причастности относительно всего того хаоса, которого повлекли другие, или, более достовернее, только случайное происшествие, перелом времени в котором наши естества могли искать избавление в секундах общей судьбы. Но, не в силах признать всю свою боль, вроде бы побаиваясь, что мои слова могли развеяться вибрированием напрасных разборов, я ощущала изнурение. Не осмеливалась вызывать невозможность, зная, что в те моменты все то, что пыталась объяснить себе, казалось маловероятным. Даже и собственный голос вдавался каким-то отчужденным. Набирал глуповатых резонансов. Подвластная почти неконтролируемым ощущением, я уже не могла угрожать тебе, возвращаться к эпизоду вздорной смерти. Все же, хотя и не позволяла, чтобы ты понял ошибочной стороны моих намеков, я знала, что тот инцидент был обусловлен моментальной нерешительностью, отсутствием твоих реакций. И все же, рассмотренная тщательнее, одна из фотографий с того ужасного места, избавляла тебя от любого обвинения. Было ясно, что предшествуя фатальный шаг, первый, кто протянул руки в знак отчаяния, была именно жертва. Только позже, после нескольких кадров, этот жест, но как замедленную реакцию, имитировал и ты. Следовательно, из соответствующего сличения, отображенного и на фотопленке, тебе не можно было принести никаких обвинений. Даже и последовательность сцен можно было установить с помощью очевидной точки, возможно, только какой-то парус, что виднелся где-то на грани рубинового горизонта, чертил мнимую линию, вроде бы подчеркивая превосходство сцен переднего плана.
Одновременно с лодкой, которая исчезала за горизонтом, как в утреннем сне, прекращалось любое движение. Только очертания деревьев и скалы вырезаны жадным ветром охватывали весь ландшафт. Словно затерянный в глубинах какой-то устаревшей картины, скрытой в каком-то морском музее, казалось, что ты ожидал чего-то важного. Похотливо улыбаясь, грустным взглядом ты упирался в какое-то, по-видимому, несуществующее отражение. Или, может, что я ошибалась. Может, что именно там находился кто-нибудь; там, за тканью густого дыма, нюанса мокрого песка. Она?
Я уже и не знала, как поступать. Преодолевая незыблемое желание выйти тебе на встречу, промелькнуть мимо, будто все это было только непредвиденным случаем, следила за тем, чего сумела понять достаточно поздно.
Когда, спустя некоторое время, блуждая между тенями совсем неизвестного мне города, ты появился как будто воплощение света и воздуха, показалось, что в то же мгновение я погрузилась в какое-то другое измерение. Только во сне могло случиться что-то подобное. И все же, на удивление четко, я вспоминала каждую деталь. Ты остановился за моей спиной. С лицом, почти прислоненным до моего лица. Ты шептал: «Как долго искал я тебя среди этой толпы». «Так долго искала тебя...», повторяла, опуская свою голову на твою грудь, будто в отголоске твоего сердца старалась понять тишину тех ночей, когда не переставала видеть тебя во сне. Даже и там продолжала ожидать. Я ожидала тебя. Видела повсюду. Текли дни, а я ждала даже и наименьшего доказательства твоего существования. Пренебрегая бредни или обманные догадки, достаточно внятно я заподазривала наличие чужого присутствия, яркие отсветы, подчеркивая контуры, все более пленительной реальности. Ты мне был нужным. Только ты мог подтвердить истинную цель моего существования. Только твое дыхание могло рассеять веский воздух моего одиночества.
«Даже и воздуха не станет в тех комнатах гостиницы в которых нам будет запрещено дышать вместе», созналась позже, именно теперь, когда уже не находила достаточно сил, чтобы жить в твое отсутствие. И все же, смирившись даже и с невозможностью узнать тебя, так как мне бы хотелось, я понимала всех твоих противоречий и, особенно, страх, которого разоблачал каждый твой жест, излишне пристальный.
Несомненно, только ее нестерпимое присутствие отдаляло тебя даже и от самого себя. Многократно, в плену увлекательной тьмы, ты удавался нерешительным и озадаченным. Хмурые черты твоего лица и неприсущий тебе подавленный вид разоблачали очевидную слабость, ограничение, которого ты не мог обойти, потому что не находил достаточную силу, необходимую смелость. Ее можно было забыть. Ее надо было игнорировать. В действительности, так как я думала, ваша общая жизнь была только результатом чистой случайности. Моя любовь была нашим молчанием, мощнее любого слова, которое не могло выяснить неумолимого страдания, моих неугомонных желаний.